Лындина Эльга. Олег Меньшиков

   Электричество бывает здесь редко. Очень слабо принимается из Москвы ОРТ, первый телевизионный канал, другие не работают. Хозяйство ведется по старинке. Население Ричи говорит на тридцати шести языках, некоторые из них во всем мире знают только несколько тысяч человек. Кстати, Бодров использовал это многоязычие в картине, чтобы создать своеобразную атмосферу и как бы абстрагироваться от конкретности. В "Кавказском пленнике" говорят на пяти языках. Этого оказалось вполне достаточно!
   Когда в сентябре 1996 года начались съемки, Чечня взорвалась. Линия фронта проходила в четырех часах ходьбы по горам от Ричи.
   - Красота там необыкновенная,- вспоминал потом Сергей Бодров.- Но быт!.. В Москве мы не предполагали, что попадем в такие условия, и потому оказались не слишком готовы к местной жизни. Хотя тамошние жители были очень добры к нам и охотно участвовали в массовых сценах.
   ...Думаю, Бодров отчасти лукавит. В какой-то мере он знал, куда везет киногруппу, действительно ни о чем таком не ведавшую. Режиссер прозорливо не исключил реакции людей на трудности жизни в Риче. Недаром сразу по приезде он немедленно отпустил все автобусы, чем как бы лишил потенциальных желающих уехать такой возможности.
   Крепко досталось в Риче и Меньшикову, не скрывающему своей любви к комфорту. Жил он в ауле вместе с Павлом Тимофеевичем Лебешевым, позже к ним присоединился Сергей Бодров-младший. Спал Олег на металлической кровати, привезенной из местной пограничной части. Мылся речной водой, принесенной в кувшинах, кипятил воду огромным кипятильником. В Риче не знают не только, что такое горячая вода из крана, но и вообще, что такое кран.. Ел Меньшиков вместе со всеми, хотя такая пища ему категорически противопоказана: обострилась хроническая язвенная болезнь. Он молча переносил боль. Никто об этом не должен был знать. "Олег - очень сильный человек",- сказал Бодров-старший, когда они вернулись в Москву и он услышал о болезни Меньшикова.
   В редкие свободные минуты Меньшиков и Бодров-младший резались в кости. Азартный Олег проиграл партнеру пиджак, который потом победитель гордо носил в столице. В одном из интервью Сергей сказал: "Знаете, раньше в школе мы писали сочинение на тему "На кого ты мечтаешь быть похожим?". Я бы выбрал Меньшикова..."
   Хозяева дома, где жил Меньшиков, не знали, кто он. Как и не знают, кто такие Жерар Депардье или Арнольд Шварценеггер... Может быть, к лучшему для группы в начале работы.
   Вставали в шесть утра. Работали до девяти вечера. Меньшиков все время помогал новичку в кино, в актерской профессии Бодрову-младшему. Бодров-старший на съемках исповедовал и реализовал принцип "кнута и пряника". "Пряник" - Меньшикову, "кнут" - сыну. На Каннском кинофестивале, после показа "Кавказского пленника", Бодров-младший признался одному из журналистов: "Работалось с отцом ужасно. Он со всеми был такой вежливый, а на меня орал. Никогда больше не буду с ним работать". Но добавил: "Я понимаю, у него такая тяжелая работа, надо разряжаться..."
   Бодров-младший справился с первой ролью во многом потому, что рядом был Олег Меньшиков. Кстати, все пластические сцены в "Кавказском пленнике" поставлены Олегом.
   Сняли все за семь недель. А рядом гремела война.
   Из интервью Сергея Бодрова-старшего:
   - Жизнь, к сожалению, догнала задумку. Мы представляли себе фильм о событиях, которые могли быть в Афганистане, в Боснии, в Таджикистане или хоть в Мексике, Чечне. Действительность вмешалась "некстати" в наши планы. Хотелось от реальных событий иметь дистанцию, потому что, по-моему, неуместно рядом с настоящей войной, на которой льется настоящая кровь, снимать войну киношную, какую-то художественную, и что-то там разыгрывать...
   - И оказались в результате рядом с войной?
   - Шоферы, которые обслуживали нашу группу, порою таинственно исчезали, но мы знали зачем. Через Дагестан и Чечню шла из Турции и Азербайджана контрабанда оружия и наркотиков. Соседние с нами пограничники временами отправлялись в Чечню и не все возвращались обратно... У военных мы нанимали технику; за каждый патрон - два доллара, а вертолеты, которые пролетают в финале,- они просто золотые...
   Оставалось несколько дней до окончания съемок в Риче, когда произошел неприятный инцидент. Киногруппу охраняли трое местных жителей, "простые и грубые люди", как охарактеризовал их мне Сергей Бодров-старший. Получали охранники за свою работу приличные деньги. Но вот в руки одного из них попала популярная московская газета, где писали о бюджете фильма, о сумме в полтора миллиона долларов. Это потрясло воображение "простых и грубых". Им показалось, что их обманывают, слишком мало платят, да еще таким образом выставляя глупцами, которым достается за труд копеечное вознаграждение. В конце концов они потребовали выкуп за нескольких членов группы в четыре тысячи долларов, потом попросили больше, пригрозив в случае отказа весьма печальным исходом для заложников. Пока шли переговоры с ними, сообщение о происшедшем передали в Москву. Прилетел Борис Гиллер. Подняли на ноги дагестанскую милицию. Удалось откупиться некой символической суммой. Заканчивали работу в Казахстане, решив больше не рисковать. Тем более там удалось найти места, визуально совпадавшие с теми, что были близ Ричи.
   Один из членов съемочной группы рассказывал мне, что уже после того, как было найдено согласие с вымогателями, приехал старший брат одного из них - попросить прошения за случившееся, пригласил к себе в гости и там еще попросил прощения за то, что был нарушен святой для Кавказа закон гостеприимства.
   История с заложниками, выкупом странно и вместе с тем закономерно перекликается с сюжетом картины. Жизнь и замысел скрестились, убеждая, что фильм пришел из самой гущи нашей кровавой истории, которая все продолжается и продолжается...
   "Кавказский пленник" вызвал бурную и неоднозначную реакцию российского критического цеха, как это нередко случается, когда сегодня режиссер снимает ясный по мысли, внутренне просчитанный и точно сориентированный фильм, созвучный по замыслу и осуществлению.
   Журналистка Лидия Маслова в газете "Экран и сцена", издающейся тиражом что-то около тысячи экземпляров, сурово осуждала авторов: "Картина оставляет впечатление чего-то само собой разумеющегося и безапелляционного, как ответ отличника на экзамене,- то и дело хочется сказать: "Достаточно, давайте зачетку". Неинтересно задавать каверзные вопросы и искать слабые места - настолько очевидно, что Бодров знает все ходы и выходы, и каждый кажущийся его недочет и недосмотр сознателен"55.
   Изначально противореча логике (как вообще могут быть "сознательные недочеты и недосмотры"?), Маслова, увы, напоминает небезызвестную гоголевскую вдову унтер-офицера. Напоминают об этой героине и другие фрагменты ее рецензии, в частности, связанные с работой Меньшикова, особенно яростно не любимого пишущей.
   Маслова была не одинока. Фильм резво лягали и другие. Но - мимо, скатываясь то к мелкому ерничанью, не имеющему, по сути, никакого отношения к картине, то в унисон с газетой "Экран и сцена" судили режиссера и актеров за... "профессионализм". Возможно, за десятилетие перестроечного всеобщего развала, в том числе и творческого, профессионализм оказался негативом, контрастирующим с многочисленными творениями новой волны нашей кинорежиссуры, отмеченными поразительным как раз непрофессионализмом, возведенным в достоинство критиками-поклонниками такого рода произведений. Неожиданным для единомышленников госпожи Масловой было присуждение "Кавказскому пленнику" премии ФИПРЕССИ (Международного жюри критиков) на Каннском фестивале, что само по себе случай редчайший, поскольку картина в конкурсе не участвовала, а такие премии обычно присуждаются конкурсантам. "Кавказский пленник" в 1996 году был показан в Канне в престижной программе "Двухнедельник режиссеров". Еще одна премия нашей картине - приз зрительских симпатий, там же, в Канне... Довод в пользу фильма как будто убедительный. Даже для отечественных критиков.
   К чему же стремились режиссер и его команда, положив в основу рассказ Льва Толстого "Кавказский пленник", написанный им для "Русской книги для чтения", то есть для детей, для людей малограмотных, рассказ предельно доступный всем, с четко обозначенным нравственным посылом: все люди братья...
   В титрах фильма нет упоминания о толстовском рассказе, хотя само название немедленно рождало ассоциации с произведением Толстого, с поэмами Пушкина, Лермонтова, посвященными тем же "кавказским пленникам". В этом ряду и проза Бестужева-Марлинского... Картина Бодрова по главной своей устремленности, в общем, им близка. Хотя сюжет взят у Толстого в качестве только несущей конструкции, иначе быть не могло: определенная однозначность, дидактика "для всех", взаимоотношения, характеры героев Толстого, офицеров Жилина и Костылина, органичные для прозы писателя, не могли дать нужный простор кинематографистам, снимавшим ленту в конце XX века. Причем о ситуации предельно накаленной, готовой глобально взорваться всякую минуту, возможно, в мировых масштабах. В этом смысле интересно мнение режиссера:
   "Раз перечитал (рассказ Толстого.- Э. Л.) и два - поразительная, замечательная вещь. Нам потом помогали даже такие мелочи, которые вряд ли кто помнит. Там, например,- очень вскользь - упоминается про старика, у которого сын служил русским, и старик выкопал ему могилу, потому что решил убить как изменника. Ближе всего мне было понимание Толстого, что война легко может сделать с человеком что угодно: обмануть его и предать, изувечить, бросить в плен и выменять на другого или убить; что самое трудное из всего - полюбить человека.
   Однако сразу стало видно и то, что фильм должен быть другим. В рассказе, как помните, симпатии автора, очевидно, на русской стороне. Я не хотел быть судьей. Мне думается, когда идет такая война, у каждого есть своя правда и каждый несет свой груз вины".
   Момент близости фильма и рассказа все же безусловен. Не в силу прямой сюжетной идентичности, а в позиции режиссера. С коррективами. Толстой всегда стоит лицом к лицу с жизнью, с глазу на глаз с природой. Нет между ними никаких посредников. Писатель всегда идет как бы на грани естественного: "виждь и внемли". Оттого так силен в его произведениях великий дух простоты, роднящий его с Пушкиным. Как и оправдание Толстым жизни.
   Разумеется, никакого знака равенства между мощью пера писателя и картиной Бодрова не ставлю. Но в принципе Бодров, мне кажется, тоже стремится стать лицом к лицу с миром, о котором он рассказывает, причем хочет отразить то лицо в его повседневной якобы обыкновенности.
   ...Все начинается с медицинской комиссии районного военкомата. Проходят на экране новобранцы - голые, смущенные своей наготой, от этого кажущиеся особенно беззащитными. Среди них несколько выделен Иван Жилин. На его бумагах, впрочем, как и на всех остальных, ставят штамп "годен". Годен, годен, годен... Годен к смерти... Никто об этом не задумывается. Как и сам Ваня Жилин, исполняющий обязанности российского гражданина честно и неуклончиво. И попадает в пекло в первый же день. Но до этого будет представлен другой герой - человек совершенно иного склада и судьбы. Прапорщик-контрактник Сашка в исполнении Олега Меньшикова, который действительно ничего подобного раньше почти не играл.
   Отчетливо понимая и осознавая эту новизну, актер меняет знакомую зрителям палитру. Меньшиков играет в "Кавказском пленнике" с откровенной яростью изгоя, скрывающего свою истинную душу за приколами, примочками, грубостью, иногда - хамством; с обнаженной резкостью состояний и почти непреходящим нервным возбуждением его персонажа, что оправдано обстоятельствами его существования.
   Он отталкивается в том числе и от прозвища Слай. От культовой фигуры нового поколения, его роли в социальной среде таких, как прапорщик Сашка. От звезды Голливуда мистера Сталлоне, именуемого у него дома любовно-фамильярно Слаем, и от ролей мистера Сталлоне: Рэмбо, Рокки и прочих борцов-одиночек, победителей с печальными глазами, неумолимых с врагами и щедрых с подругами. Сашка подражает этим славным ребятам в облике американского артиста. Тем более многие из них солдаты или бывшие солдаты. Сашка хочет выглядеть таким же бесстрашным воином, которому море по колено. Таким же стремительным - как выпущенная из лука стрела. Омытым кровью недругов. Снисходительным к тем, кому далеко до его великих подвигов. Все это, несомненно, пользуется спросом, особенно у новичков и, конечно, у слабого пола на уровне медсестер и санитарок из санчасти, продавщиц из местного магазинчика и девчонок, отрывно пляшущих на дискотеке. Никто не устоит перед силой Сашкиного обаяния и остроумия! Перед черными очками с одним выбитым стеклом, в чем, видимо, особый шик!
   Этот роскошно придуманный образ, видимо, крепко прирос к прапорщику. Теперь Сашка шествует по жизни, стараясь ему во всем соответствовать. Он чувствует себя комфортно в горячей точке - привык. Даже нравится отчаянно, лихо рисковать, убеждая себя, что он неуязвим. С таким настроем Слай въезжает в картину, примостившись на капоте БТРа. Насвистывая, улыбаясь. Он четко доставил заказ своему офицеру - выпивка, сигареты, не забыв и самого себя. Ведет он себя с офицером по-свойски, хотя нарушает этим субординацию. Но сумел так поставить себя, этот незаменимый Слай... Служить бы ему и служить дальше за приличные "бабки" (он - контрактник). Заломлен роскошный берет - о, смерть женщинам! Усики, улыбка, манеры - все о'кей! Сам черт ему не брат. Напевает "Синий платочек", своего рода солдатский гимн верности времен Отечественной войны. Песню, вернее, мелодию, выбрал сам Олег. Отчего именно эту, забытую и не столь в наши дни модную песню? Если вдуматься выбрал точно и оправданно. Такой первый штрих, уже слегка разрушающий только что созданный актером абрис совсем другого человека. Быть может, когда-то случайно услышанная старая песня, взывающая к женской верности, запала в душу одинокому сироте-мальчику Сашке. Меньшиков поет, чуть-чуть смещая все в нынешнюю манеру исполнения, иронически подчеркивая сентиментальную ноту, якобы заставляя сочувствовать героям "Синего платочка". Так и должен петь ее красивый, уверенный в себе наш Рэмбо, которому столько женщин клялись в любви до гроба. Но если пойти дальше, то в этом выборе, в его пении - тоска по человеку, которого он никогда не знал, а так бы хотел встретить, узнать, услышать.
   Беда приходит на другой день, на горной дороге, по которой едут солдаты. Солнце, горы, тишина. Сашка снова поет. Свистит, так ему больше нравится. Навстречу обоз с местными жителями, умело декорированный, на самом деле нашпигованный боевиками, прячущимися под сеном. "Эй, нерусские, стоять!" - властно орет им Сашка. Все они, горцы, для него "нерусские", наверное, в быту он и похлеще их называет. Иного они в его представлении не заслуживают. В ответ "нерусские" открывают огонь, перебив всех, кроме контуженного Сашки и новобранца Ивана Жилина. Обоих увозит в аул старый Абдул Мурад. Пленники нужны ему как бартер, для обмена,- сын Абдул Мурада в русском плену...
   Люди стали товаром. Слаю об этом хорошо известно, и он не находит в этом ничего особенного - на войне как на войне. Старый закон в силе. Пока это не коснется его самого. Не будь он контужен, дрался бы отчаянно, по-страшному, никого не щадя. Ему нельзя быть в плену - в плену денег не платят. И убить могут запросто, с чем Сашка никогда не смирится.
   Энергия клокочет в нем. Едва придя в сознание в подвале Абдул Мурада, он как-то по-волчьи станет оглядываться, все примечая и запоминая. В том числе и пухлогубого салагу, который попал сюда вместе с ним. Все зло будто сейчас в нем, безответном,- Сашка матерно ругнется, скорее, на самого себя. И сильно задумается.
   С этой минуты два донельзя обостренных чувства будут владеть им: желание выбраться на волю и мучительный страх, переплетающиеся между собой. Первое будет проступать зримо и явственно. Второе он будет скрывать, загонять внутрь, но оно от этого еще сильнее теребит душу. Особенно тогда, когда Слай видит страх в широко распахнутых светлых глазах новобранца. Тот искренне отражает тайное тайных прапорщика, это связывает сильнее цепи, которой вскоре скуют и соединят намертво.
   Поначалу Сашка делает глупую, чисто импульсивную попытку бежать из подвала. Отлетает обратно, получив удар от приставленного к ним силача, немого Хасана. Когда их скуют, салага робко обратится к товарищу по несчастью: "Спросить хотел..." - "Помолчи, я думаю..." В самом деле думает. О себе. Он из волков-одиночек, таким жизнь его сделала с малых лет. "Запомни раз и навсегда, когда я так сижу и думаю, меня чтобы не трогал..." Сашка сразу дает понять дураку-парню, кто есть кто в этом подвале. Кто командует их горьким парадом. И предупреждает довольно честно: "Херово тебе будет, Ваня, со мной на цепи сидеть". Прапорщик сразу все называет своими именами, не позволяя передышки или стенаний. Его собранная до максимума воля, сжатая в пружину энергия контрастируют с окружающим миром и непонятливостью, неопытностью Ивана, целиком на него полагающегося. Но контраст во многом носит чисто внешний характер, что Меньшиков чувствует и передает осторожными, легкими мазками, которые усилит по мере развития истории пленников...
   Павел Лебешев удивительно снял горный аул. Величественный покой снежных вершин с их удлиненными контурами. Как на полотнах Павла Кузнецова - синие, прекрасные горы ("Брак пленки",- шутил в связи с этим синим тоном Павел Лебешев на пресс-конференции). С экрана струится будто ровное течение сельской жизни, не тронутой веками. Ходят по кругу волы, взрыхляя землю. Женщины идут с кувшинами к реке за водой. Играют дети. Правда, во время игры в сватовство одиннадцатилетняя дочь Абдул Мурада Дина (Сусанна Мехралиева), рассказывая о своем приданом, не забудет упомянуть о двух рабах - русских солдатах. Наверное, так было и сто лет назад, во времена войны на Кавказе при Толстом... Кто-то готовится к свадьбе. Кто-то едет в город, чтобы купить оружие... Вместе с тем ощутимо, как в одну минуту все здесь может измениться. На самом деле все тревожно и загадочно. Мира больше не знают эти люди. И не хотят ничего уступить во имя возможного мира. Здесь "мщенье - царь в душах людей"...
   Сашка - органичная часть тревоги, мщенья, законов, где нет милости побежденным. Он знает - стоит ему чуть споткнуться, и все будет кончено. Жизнь никогда не вспыхивает столь ярким и сосредоточенным пламенем, как в те мгновения, когда человек смотрит в реальное лицо смерти. Смерть вокруг Слая: в горах, в лепете детей, в звуках, доносящихся откуда-то из других домов. Оттого в нем рождается особая цепкость и жесткость - как у преследуемой дичи, которая должна обмануть охотников.
   Но он не может уйти и от маски Слая, тем более на глазах у Ивана; Меньшиков привносит личностный артистизм, присущий ему в реальной жизни, в поведение его героя. Вывели солдат на солнышко - и Сашка немного расслабляется. Опять же осматривается, изучает, вглядывается в лицо Хасана. Пригодились сломанные темные очки - поиграть в суперзвезду из чужого кино... А потом бросить их Хасану: "Сувенир!", не забыв издевательски попросить немого сторожа спеть с ним... Засвистеть тот же "Синий платочек", но по-другому - лихо, вызывающе, давая понять, что плевать ему на этих "нерусских", не взять им Слая голыми руками.
   Он очень злой, этот наглый контрактник. Но что делать, если прожитая жизнь никак не располагала его к благодушию? Обездоленность Александра довольно приметна, когда он бросается на напарника по цепи и плену. Он так привык защищать себя от всех и всего, что на всякий случай не исключает из числа потенциальных врагов доброго, чистого парня, хотя отчасти начинает понимать, что за человек рядом с ним. Меньшиков продолжает в "Кавказском пленнике" тему "человека 90-х", воспитанного новой российской действительностью, порешившей с советскими лицемерными постулатами и вместе с ними отбросившего напрочь способность жить не только своими интересами, своей болью. Исполненный горьких постоянных катаклизмов наш нынешний мир настраивает человека на ежесекундную оборону, на борьбу исключительно за самого себя, и Сашка-Слай - порождение всего этого. Его веселые пошлости и злобные вспышки - отражение того, что он принял для себя в качестве закона выживания. Но тогда чем он хуже аксакала из местных, задумчиво произносящего, решая судьбу пленных: "Убить всегда лучше".
   "Уйти!.." "Уйти..." Одна мысль бурлит в сознании Сашки. Плюс ко всем бедам он еще и прикован к этому простодушному парню, олуху, почему-то верящему в благополучный исход обмена пленными. Прапорщик давно отвык верить людям, как и отвык верить в лучшее. Ему хочется, чтобы Ивану стало больно и страшно, как ему, непобедимому Слаю. С откровенным удовольствием он не просто рушит Ивановы надежды. Он преподносит их ближайшее скорбное будущее продуманно спокойно - так звучит убедительнее. Так проще нагнетать ужас - передавая свой страх и ужас другому. Он как будто доверителен, он даже как будто сочувствует: "Тебя, Ваня, вряд ли кто купит...", "На двоих не хватит денег...", "Зарежут...", "С яйцами прощайся. У них обычай такой чуть что, яйца резать..." И все это ровным, почти задушевным голосом бывалого, всезнающего, успевшего все это видеть, ощутить человека. Он вроде хочет так подготовить несчастного Жилина к его скорому кошмарному будущему, упиваясь доверчивостью перепуганного дурачка. Садист? Ни в коем случае! Так обращался бы с ним, с Сашкой, любой, ощутивший себя сильнее, увереннее в себе. Все нормально - по нормам, усвоенным Слаем, и ничего дурного он не совершает с Иваном, по крайней мере, в его личном представлении. Кроме того, приятно играть спектакль...
   Доведя Ивана, можно сказать, до тихого и безмолвного горестного прощания с жизнью (Жилин уже просит прапорщика не рассказывать его несчастной матери об ужасной казни, которой был подвергнут ее единственный сын), "палач" неожиданно милостиво сообщает: "Меня Саша зовут. Слай". Это первый шаг к сближению, самим Сашкой совсем не осознанный. Не понимает еще, что хочет иметь рядом человека, о чем прежде никогда не задумывался.
   Что касается спектакля, то Слай ведет свою коронную партию недоступный, отчаянный, победительный Дон Жуан, чем окончательно потрясает селянина Жилина. Таких историй - о подвигах на интимном поприще - у Слая хоть отбавляй. Конечно, они во многом им сочинены, у кого-то позаимствованы, но имеют и какую-то реальную почву. Все буйно перемешано в его фантазиях. Он немало помотался по свету, много чего видел, набрался разных баек, умных словечек, вроде "летаргии", в которую якобы впала одна из его подруг... Так ему интереснее жить - придумывая. И окончательно подавляет Ивана своей немыслимой опытностью, образованностью, сам в это время наслаждаясь идиотизмом доверчивого и всему верящего слушателя. Таких у него, возможно, еще не было!
   А параллельно занят главным - следит за ходом событий: обменяют или прокол? Замечает много из того, что совершенно недоступно Жилину. Слай истинное дитя войны, это его профессия, ему отчасти даже уютно на войне. Ничего другого он делать не умеет и не очень хочет. В плену, естественно, плохо. Но что бы он стал делать на воле без тех наступательных выплесков энергии, которые дарует бой! Без желания победы, дающей ощущение собственной значимости? Как-то все в нем плотно соединяется: несомненная сила недюжинной натуры (Меньшиков, по определению, не может играть усредненность), пошлость, вранье, эгоизм, жестокость. И внезапное желание сочувствия. Сцена обмена, закончившаяся провалом, заключена усталым признанием Сашки, жившего все время крохотной, несмотря на весь его опыт, надеждой: "Все... Накрылось..." Болтая, сочиняя, выдумывая небылицы, на самом деле он все время жил надеждой, что все же состоится этот проклятый бартер. Но не ропщет, не ужасается. Теперь остается надеяться только на себя, на свои силы. Причем это ему ближе, как бы ни было опасно затевать побег.
   Больше он не станет повелительно обращаться с Иваном, не будет грозных окриков и откровенного хамства. Слай умеет адаптироваться, когда ему необходимо. Делает это просто. Он еще и успел отчасти привязаться к сокандальнику, уж больно простодушен и незлобив парень. Уж больно нелеп Слай что-то таких не встречал. И до конца будет дивиться этой нелепости. Такими кажутся ему чистота и доброта парня, они выпадают из Сашкиных твердых норм способа выжить. Интересно и непонятно! Но станет проникаться ими, сам того не замечая.
   Прошлое Слая в тексте роли дано буквально несколькими репликами. Меньшиков проигрывает прошлое героя, обходясь развитием отношений с Иваном. Антиподом, привлекающим его, как всегда привлекает нас то, чего мы не можем отыскать в самих себе. Ему все больше любопытен Жилин. Он не спускается до салаги, он на самом деле как бы очень медленно подымается к нему.
   В частности, перестает играть в победителя Слая, в Рэмбо, для которого нет преград. Он такой же поверженный, как Иван, и ему грозит такая же участь. Даже пострашнее - за него некому платить выкуп.
   На международном языке такие люди, как Слай, называются коммандос. За этим термином встает четкое представление о данной профессии: жестокий, беспощадный наемник. За деньги, большие деньги, он идет воевать в чужую страну, сражаться за нечто, ему глубоко безразличное, непонятное, если говорить о цели борьбы. Платят - за это надо выполнять приказы...