Страница:
Финал "Полетов во сне и наяву" Роман Балаян выстроил несколько в духе Феллини. Он собирает за городом, на осеннем лугу всех действующих лиц картины. Они начинают танцевать в отсутствие героя - хотя явились снова отпраздновать сорокалетие Сергея Макарова. "Друг Алисы" тоже здесь, кружится на дальнем плане. Может быть, свершился акт примирения между поколением Макарова и "друга Алисы"? Вряд ли... Скорее, жизнь, несмотря ни на что, продолжается, продолжается, продолжается, как писал Михаил Афанасьевич Булгаков. Жить - и тем, и другим. Парню и Макарову.
Вспоминая, что поначалу в сценарии вообще не было того, кого Олег Меньшиков сыграл с такой точностью, лаконизмом и невеселым взглядом в будущее, понимаешь, как обогатил картину артист, который практически только начинал обживать экран.
Три эпизода в исполнении Меньшикова - "Родня", "Полеты во сне и наяву", "Поцелуй" (еще одна совместная с Балаяном работа Олега) - три эти роли очень интересны в череде последующих его работ. В будущем он станет играть только главные, большие роли, все активнее занимая первые позиции в своем поколении. Но ни Кирилл, ни "друг Алисы" не затерялись в этом талантливом движении вверх. Они - преддверие, предвестие, и вместе с тем они самоценны.
Эпизод в кино нередко дается артисту труднее, чем главная роль. В эпизоде все должно быть предельно сжато, сконцентрировано. На полной отдаче используется каждая секунда, полсекунды пребывания в кадре. Все это истины, казалось бы, азбучные, но каждый исполнитель открывает их для себя заново, попав на съемочную площадку. Иногда актеры десятилетиями совершенствуют свое мастерство, чтобы достигнуть в эпизоде снайперской точности, освоить особую технику такого "кинописьма". Жизнь человека со всеми ее пропорциями и диспропорциями, сбоями, падениями, мучительными вопросами, обращенными к себе и другим, с ее скрытым таинственным движителем, умещается на крохотном экранном пространстве. Это острейший срез души и сердца.
Олег Меньшиков сразу взял эти высоты. Притом "друг Алисы" и Кирилл в какой-то мере стали для него проекцией в будущее, поиском стержневого мотива. Отстаиванием права человека реализовывать себя по законам, им самим установленным. Хотя жизнь возможностей для такой реализации не дает, не позволяет решать "вечные вопросы" в соответствии с собственной шкалой ценностей.
"ВЕСНЫ ЕГО ЗЛАТЫЕ ДНИ..."
Из интервью директора Малого театра, народного артиста СССР Михаила Царева, данного "Театральной Москве" в ноябре 1981 года: "В новых постановках будут заняты мастера среднего и старшего поколения, молодежь, остающаяся предметом особого внимания руководства театра. Труппа продолжает пополняться актерами, причем мы стремимся сразу же включить их в работу.
...Только что зачислен в труппу выпускник Училища имени Щепкина О. Меньшиков. Думаем, что начинающие актеры сумеют оправдать наши надежды"4.
Конечно же, Олег Меньшиков при его энергии, работоспособности и желании играть, играть и снова играть готов был всей душой оправдать надежды глубокоуважаемого Михаила Ивановича Царева. Но... Год, проведенный Меньшиковым в стенах Малого театра, не внес ни одного серьезного штриха в его актерскую биографию. Однако напрасно было бы видеть в этом какие-то козни, злой умысел, чьи-то происки и тайное недоброжелательство к талантливому новичку. Такова была прочно сложившаяся система солидного государственного, к тому же старейшего театра во взаимоотношениях с неофитами. Возможно, Меньшикову предстояло бы прожить еще немало лет в качестве "одаренного и подающего надежды", прежде чем ему бы дали реальный повод все это проявить. Правда, иногда его занимали в старых спектаклях, это были вводы на небольшие роли, чаще связанные с выездами из Москвы. Он заменял тех, кто был изначально выбран режиссером, отрабатывая таким образом свою весьма скромную зарплату.
Прошел год. Ему предстояло отбывать воинскую повинность.
Он отбывает ее в Центральном театре Советской Армии. Из интервью Олега Меньшикова:
- Да какой из меня вояка! Я же служил в Театре Советской Армии, и под моим началом были коллеги-артисты. Вывешивал списки нарядов: кому - на монтаж декораций, кому - на уборку территории, вот и все мое командирство... Замечательно служили! И с ребятами хорошими познакомился: Денис Евстигнеев, покойный Игорь Нефедов, Антон Табаков.
Закончив нести воинскую службу в Центральном театре Советской Армии, Меньшиков станет сержантом!
Тогда при Центральном театре Советской Армии существовала так называемая команда. В ней служили молодые артисты, так они несли свой долг перед отчизной, числясь солдатами. С одной стороны, в "команду" попадали сыновья именитых отцов, в том числе из мира искусства, с другой - были и по-настоящему талантливые ребята, в которых театр нуждался как любой творческий организм. В числе их был Олег Меньшиков, принятый в эту труппу. Но тому предшествовали некоторые события.
- Я хорошо знала Олега по нашему училищу,- вспоминает профессор Наталия Алексеевна Петрова.- Он был не просто одаренный студент - еще и наделенный сильным, независимым характером.
У нас был одно время очень тяжелый период, когда заведовать кафедрой речи стал некий товарищ Митрохин, муж товарища Тумановой, занимавшей высокий пост в Отделе агитации и пропаганды ЦК КПСС. При всем своем очевидном и вопиющем непрофессионализме Митрохин был, разумеется, неуязвим, как ни бился с ним весь наш преподавательский коллектив. Однако ему очень покровительствовал ректор училища Новохижин - по понятным соображениям.
На одном из "капустников", главным вдохновителем, организатором и режиссером которого был, как всегда, Меньшиков, Олег пропел очень дерзкие куплеты о Митрохине, удачно перефразировав знаменитую песенку Андрея Миронова о бабочке, которая "шмяк, шмяк, шмяк", из фильма "Обыкновенное чудо". Это был отчаянный, смелый и рискованный, по большому счету, поступок. Впереди меня сидел Новохижин, и я видела, как все больше и больше наливается багровым цветом его затылок. Но он понимал, что в такой ситуации будет выглядеть полным идиотом, встав и сказав: "Прекратите это безобразие!" Поэтому наш ректор молчал. Остальные торжествовали.
В том же "капустнике" был еще один знаменитый номер, посвященный уже непосредственно Новохижину. Исполнялась соответственно переиначенная песенка "Мишка, Мишка, где твоя улыбка?" Новохижина зовут Михаил...
В Олеге всегда жило чувство правды и справедливости, подкрепленное присущей ему точной самооценкой своего потенциала и желанием свободы, во всем. Он был всегда чем-то очень увлечен, ему нравилось репетировать, играть, что-то придумывать.
Однажды мы сидели в учебной части, расположенной против репетиционного зала. Вдруг открывается дверь, просовывается чья-то голова - мы даже сразу не узнали в человеке с всклокоченными волосами и безумным взглядом студента Меньшикова. Пока кто-то, наконец, не спросил, поняв, кто перед ним: "Олег, что случилось?" - "Ничего... Мы творим..." А реально это означало его подготовку к выходу на сцену, но он перепутал двери.
Позже именно я порекомендовала Меньшикова в "команду" Центрального театра Советской Армии. В тогда еще не сгоревшем здании ВТО наши выпускники показывали опять же один из своих блистательных "капустников". Я сидела в зале вместе с Юрием Ереминым, который в то время был главным режиссером Центрального театра Советской Армии. С ним я была дружна еще с наших общих студенческих лет. Указав Юрию на Меньшикова, я посоветовала: "Возьми этого парня в вашу "команду", не пожалеешь, он очень способный". Случилось так, что на том же вечере к нам с Ереминым подошел Михаил Козаков (это было уже после работы над "Покровскими воротами") и заговорил о том же - надо брать Олега в "команду"! Со своей стороны нажал и Малый театр, надеясь, что, отслужив, Меньшиков вернется туда.
Конечно, в этот момент я никак еще не предполагала, что довольно скоро встречусь с Олегом в работе на сцене Театра Армии. Вышло же, что вместе с Ереминым мы начали ставить инсценировку повести Бориса Рахманина "Часы без стрелок" и пригласили Меньшикова на одну из главных ролей.
События повести происходят в блокадном Ленинграде. Герои - двое молодых солдат. Одного играл Александр Балуев, только что закончивший службу в "команде" и решивший остаться в Театре Армии, второго - Меньшиков. В их истории был некий фантастический сдвиг: главный герой (его играл Балуев) знал свое будущее, и путешествие во времени, ему предложенное, ставило человека перед выбором: выполнить или не выполнить боевое задание? Выбор был жестоким. Выполнив, он обрекал себя на гибель. Отказавшись - мог остаться живым и прожить до седых волос... Было еще много разных сюжетных наворотов, но самое главное - принципиальное решение героя.
Балуев и Меньшиков играли как бы две ипостаси одного солдатского лика. Первый был исполнен трагизма. Глядя на него, я вспоминала портреты Хмелева в роли Алексея Турбина. Герой Меньшикова, Васюков,- веселый балагур, но, конечно, прекрасно осознающий весь драматизм ситуации, в которой они оба оказались. Он пытается все как-то смягчить юмором, улыбкой...
Мне нравилось, что я нередко перед репетицией заставала ребят у пианино. Играл, по-моему, Олег или рэгтаймы, или музыку Нино Рота к картинам Феллини. Иногда вместе с Сашей Балуевым они что-то пели. Тогда они были очень дружны.
Работали оба очень серьезно, добросовестно, несмотря на все огрехи драматургии. Для Олега Меньшикова была еще одна трудность: он впервые попал на огромную сцену ЦТСА, по которой действительно могут ездить танки. Ему надо было быстро осваивать это громадное пространство, найти способ выразительного существования на нем, соответствующее звучание. При таких масштабах очень сложно остаться органичным, естественным, нескованным, и Меньшиков со всем этим справился. Работал с тактом и в меру.
Когда мы разбирали пьесу, Олег очень точно ориентировался.
(На встрече сокурсников в 1996 году, когда отмечалось пятнадцать лет со дня окончания училища, Меньшиков скажет: "Нас замечательно научили разбирать роль во время учебы. С этим мы пришли в театр, мы умели это делать.)
Продолжает Наталия Алексеевна Петрова:
- Олег очень интересно объяснял балагурство, юмор своего героя. Как бы уже существуя в образе, он говорил: "Я боюсь... Мне очень страшно... Но я скрываюсь за шуткой, юмором, чтобы таким образом победить страх... По-моему, это единственный способ выйти из такого состояния..."
Олег умел выслушивать мои нелицеприятные замечания. Однажды, после репетиции, я сказала ему:
"Олег, сегодня Саша играл фибрами, а вы - жабрами". Он вынес эту правду, как и другие мои подобные реплики в свой адрес. Когда порой он пытался играть оперетту, или почти оперетту, то бывал несколько избыточен.
А в общем, на мой взгляд, в спектакле Балуев и Меньшиков прекрасно дополняли друг друга, этому, мне кажется, помогали их дружеские в ту пору отношения.
К Олегу тепло относились в театре. Он был молод, контактен, дружествен к людям. И чувствовался в нем серьезный замах, желание и умение не останавливаться, идти дальше. Однажды кто-то из пожилых актеров спросил Меньшикова, что он делает в свободное время. "Например, я час в день танцую",- сказал Олег.- "Зачем?" - "Надо держать форму".- "Вот так один и танцуешь?" - "Да. Включаю магнитофон и танцую".
Было, было в нем чувство дальней перспективы. Честно говоря, поначалу я довольно иронично к этому относилась: "Ох, мальчик, надолго ли тебя хватит? Многих, как говорится, я уже повидала..." Ошиблась, каюсь. К счастью, ошиблась: Олег Меньшиков сумел все время тащить себя за волосы выше, дальше. Хотя, безусловно, тому способствовал и момент везения, которое его не покидает.
Очень существенны в его биографии оказались первые роли в кино, удачные встречи с режиссерами, работа в картине "Родня" с Никитой Михалковым, который сразу оценил талант и своеобразие Меньшикова.
Но, думается, по большому счету главным было то, что в Олеге никогда не было ни грана иждивенчества, надежды на дядю. На тетю. Словом, на кого-то, кто за него все сделает. Была ранняя, твердая самостоятельность. Было постоянное стремление и умение подняться на следующую ступень и потом на следующую. И дальше, не оглядываясь назад. Кто-то, возможно, скажет, что это плохо, кто-то назовет эгоизмом. Да как угодно можно называть эту стойкую устремленность! Но можно и задуматься над тем, что Меньшиков одним из первых, если вообще не первый в своем цехе, ощутил себя западным актером в том смысле, что сам, своими силами должен искать и находить возможности реализации собственного таланта. И если ты сам этого не сделаешь, то никто за тебя тем более не станет стараться.
...В Центральном театре Советской Армии, в отличие от Малого театра, Меньшиков оказался очень плотно занят в репертуаре. Пьесы, в соответствии со статусом армейской сцены, большей частью были связаны с военной тематикой. Но шла и классика, в частности "Лес" Островского; Гурмыжскую играла одна из старейших актрис ЦТСА Нина Афанасьевна Сазонова. Внезапно заболел исполнитель роли Буланова, но отменить спектакль было невозможно. Назначили на эту роль Олега Меньшикова. Именно назначили - не надо забывать, что он нес армейскую службу и приказ был для него приказом.
Актер подготовил роль за одни сутки. Причем спектакль был поставлен за несколько лет до этого режиссером Владимиром Мотылем, который, разумеется, никакого участия во вводе нового исполнителя не принимал. И тут как нельзя более удачно проявилось умение Меньшикова, его способность самому выстраивать всю роль - от и до. При этом учитывая изначальную режиссерскую концепцию, структуру спектакля, сочетание с актерским ансамблем и взаимоотношения с партнерами.
В результате он так прочно вошел в спектакль, что в дальнейшем Сазонова предпочитала Меньшикова всем остальным исполнителям. Мне довелось видеть "Лес", когда новичок уже успел обжить эту территорию, ощущая себя вполне свободно в неожиданной роли. Правда, случалось, в каких-то сценах был несколько излишне уж свободен, позволяя себе чуть-чуть порезвиться. Видимо, в нем еще настойчиво прорывалась юная энергия.
На сцене появлялось очень молодое, симпатичное создание, этакий нищий гимназистик в курточке, которая давно ему мала - ишь как торчат руки из коротких рукавов. Курточка была надета на голое тело - даже рубашки у бедной маменьки не сыскалось, когда она отправляла сыночка Алешеньку в богатый дом Раисы Павловны Гурмыжской.
Алешенька был еще и откровенно глуп. Той глупостью, которая нередко делает человека по-своему счастливым, лишая его малейшей возможности трезво размышлять о себе и других. Актеры знают, как необыкновенно трудно играть это... при всем том Буланов был хитроват и достаточно сообразителен, чтобы вовремя сориентироваться в неожиданных обстоятельствах.
Поначалу этот мальчик, явно выгнанный из гимназии за тотальную тупость во всех науках, очень нацеленно ищет в чужом доме союзника и находит в лице Аксюши, такой же бедной и зависимой приживалки, как он. К тому же Аксюша молода, миловидна, проста в обращении. Буланов с искренней радостью стремится к контакту с девушкой, на которой ему назначено жениться. А почему бы нет? Всякие там высокие чувства, высокие материи для него навсегда и абсолютно чужой и ненужный мир. Недосягаемый и потому пустой в его разумении. Он готов к будущему, которое определили для него почтенные богатые господа, и вообще Алеша не из ропщущих. Ничто, кажется, не предвещает в этом мальчике того наглого альфонса, который явится уже в следующей сцене: дело, мне кажется, в том, что господин Буланов у Олега Меньшикова вовсе даже и не альфонс. Это предельно примитивное, одноклеточное существо, но наделенное великолепной мимикрией. Так бывает в природе.
Буланова, как правило, играют с первой же минуты мелким, корыстным хищником, твердо нацеленным на завоевание старушки Гурмыжской, вернее, ее имения, денег и прочего, что она завещает мальчику-мужу. Олег Меньшиков, еще молодой, начинающий, неопытный, уже в ту пору, пусть не очень явно, но обнаруживает тем не менее свою актерскую природу и независимость нрава: он отказывается принимать каноническое прочтение роли. Позже эта черта будет в нем все более и более укрепляться.
Меньшиков никогда не выплескивает сразу смысловое начало образа будущее его героя может сложиться вполне непредсказуемо для зрителей. Ему интересно увидеть человека и его судьбу не в симметрии, скорее - в асимметрии, ему близок скрытый, порой таинственный смысл сущего, внезапно проявляющий себя против всех ожиданий. Потому в роли, как бы случайно к нему пришедшей, Олег Меньшиков предложил свою вариацию, в которой портрет Буланова сочетал эскизную легкость, доносил птичье сознание недавнего школяра-двоечника и агрессивно-эгоистическое начало, которое дремлет в нем до поры до времени, пока не явится основа для активного действия на таком пути.
Пробуждение наступит, когда дряхлеющая Раиса Павловна, не в силах более томиться и бороться с чувством к славненькому мальчику, признается в чувствах юному гостю. В первые минуты опешивший Алешенька не сразу понимает всю значительность ее слов. По-ребячьи приоткрыв рот, уставив на мадам Гурмыжскую удивленный взгляд, чуть не выкатив глаза, он тоскливо замирает, пытаясь сообразить: чего же от него требуется? Но решение приходит точное: он, едва не упав, стремительно бросается к Раисе Павловне с распростертыми руками, желая обнять трепещущую от страсти даму... Шаг точный, бесповоротный и удачный. Поступок беспроигрышный: теперь мальчик будет сладко есть и спокойно смотреть в завтрашний день. И еще спокойнее - в послезавтрашний, когда он станет единоличным хозяином поместья, вдовцом и настоящим господином. Большего ему не надо.
Пройдет совсем немного времени, и мальчик войдет во вкус дарованного ему судьбой случая, ловко им подхваченного. Как теперь говорят: шанс не был упущен. В новой сцене Буланов живет уже в совершенно ином мироощущении. Смешон его костюм из какой-то блестящей, будто в цирке одолженной, ткани. У него нелепая прическа - а-ля модный красавец с журнальной картинки, только в ужасающем исполнении... А на губах бродит улыбка, которую он не в силах удержать. Вместе с тем Алексей Буланов уже успел преисполниться уважения к себе. Суетливый, испуганный юноша стал повелевать, что, оказывается, весьма приятно. Иначе ходит, иначе говорит. Он - барин в этом доме, и повадки у него теперь должны быть барскими.
Конечно, как следует держаться в новом положении он еще не научился. Выступая с тронной декларацией перед соседями-помещиками, Буланов слегка сбивается. Выучить даже несколько фраз кряду ему не под силу. Однако, несмотря на мелкие сбои, жених Раисы Павловны собой, вернее, своей ошеломительно переменившейся внешностью, новым статусом очень доволен. И того не скрывает.
Актер ненавязчиво, тонко набрасывал портрет Буланова в будущем. Пройдет еще немного времени, и Алексей станет поистине главной персоной в брачном союзе с Гурмыжской. Он-то теперь уверен, что тоже сделал ей подарок, променяв молодость на золотой плен, хотя ненадолго. И он прав по-своему.
...В 1962 году на экран вышел фильм Андрея Тарковского "Иваново детство", картина, исполненная трагического накала и пафоса. Повесть о мальчике, чей мир безжалостно разрушен войной. Война не только отняла у Ивана дом, семью, детство, нежность, но сделала мальчика носителем одной, сжигающей его душу и мысли страсти-ненависти, мечты отомстить.
Непреходящая "взвинченная напряженность" Ивана рождала в нем огромную, страшную энергию, которая в итоге, ярко вспыхнув, замкнула его путь на земле. Прошло более двадцати лет. Белорусский драматург Алексей Дударев, чрезвычайно популярный в конце 70-х и начале 80-х, написал пьесу "Рядовые" о последних днях Великой Отечественной войны: пьеса эта удачно поспела к 40-летию Победы. Шел 1985 год...
"Рядовых" поставили сразу в нескольких московских театрах, в том числе и в ЦТСА. Олег Меньшиков играл "совсем мальчишку" (ремарка Дударева) Леньку, по прозвищу Одуванчик, юного солдата-разведчика, который был подобран бойцами где-то на сожженной белорусской земле. У Леньки, как и у Ивана из картины Тарковского, на глазах убили мать и маленькую сестру. Спалили его деревню. Во время пожара на Леньку упала горящая головня. Потом, когда он лежал в бреду, ему почудилось, что это Бог явился к нему, "снял с неба Солнце и стал ему на голову напяливать..." Ленька выжил, но остался "меченым" тем огнем: беловолосым, за что и прозвали его Одуванчиком.
При определенной сюжетной схожести судеб Ивана и Леньки-Одуванчика Меньшиков сыграл нечто совершенно противоположное тому, что было создано на экране Андреем Тарковским и исполнителем роли Ивана Николаем Бурляевым. Разумеется, уникальный дар Тарковского позволил ему создать свою дебютную ленту как повесть о мире, сотрясаемом насилием. О герое, чья душа будто истекла кровью, раздавленная этим насилием, которое он в конце концов принял для себя как данность, как закон бытия.
Ни в коей мере не сопоставляя впрямую персонажей "Иванова детства" и пьесы Алексея Дударева, замечу, однако, что в Одуванчике и после всего пережитого остались пылкая преданность живой жизни, неугасший к ней интерес. Он, как дитя, по-прежнему восприимчив к дружбе. Он наивно влюблен в медсестру Лиду, женщину старше его, опытнее, искушеннее. Но именно Одуванчика выбрала и полюбила Лида из круга мужчин, истосковавшихся на войне по женской ласке. Каждый из них был бы счастлив остаться с ней, но она покорена беззаветной преданностью мальчишки, для которого все на ней, Лиде, замкнулось, может быть, навсегда. Для парня она - любимая, мать, сестра, жизнь. Беда и здесь подстерегает Леньку. Лида тонет на переправе. Дударев вообще склонен к драматическим перегрузкам, что создавало для актеров дополнительные трудности. Кажется, после гибели Лиды Одуванчик окончательно сломается. Исчезла обретенная им опора, как жить? Но Олег Меньшиков настойчиво продолжал дорисовывать своего рано поседевшего "сына войны", оставляя в нем, несмотря на пережитую трагедию, тягу к бесконечному бегу жизни, к радости - как смыслу человеческого существования, принимая дары и потери. Правда, с оговоркой - домой, в свое село, он не хотел возвращаться. "Хочу туда, где обожженных печей нет,- произносил он в финале с тихой и робкой надеждой.- Где тихо-тихо..."
Тишина была ему нужна, чтобы заново интегрироваться в мире. Он напоминал маленькую лампадку, оберегающую свой огонек от жестоких ветров истории. И так сохранял право на надежду.
Одуванчик, наверное, последний герой Меньшикова, наделенный бесхитростным, детским оптимизмом, если иметь в виду по-настоящему серьезные работы актера на сцене. В кинематографе он еще попытается сыграть победу добра и порядочности над алчностью и корыстью, снимаясь в фильме Михаила Туманишвили "Полоса препятствий", но усилия Меньшикова не спасут плоскую и однозначную, как партийный лозунг, картину. Об этом речь впереди. На сцене работе Меньшикова в "Рядовых" предшествовала самая значительная для него за годы пребывания в театре Советской Армии роль - Ганя Иволгин в инсценировке романа Достоевского "Идиот". В спектакле были заняты два состава. "Взрослый", как назвал его мне Андрей Ташков, замечательно сыгравший князя Мышкина в другом составе, и "маленький". Я видела и тот и другой спектакли. Положа руку на сердце, и спустя годы скажу, что, на мой взгляд, "маленькие" были трепетнее, увлеченнее, темпераментнее старших коллег Аристарха Ливанова, Людмилы Чурсиной и т.д. Определенное преимущество младшего поколения было и в их возрастном соответствии главным действующим лицам, это вносило несомненную достоверность в сценическую жизнь романа.
Михаил Бахтин называл личную жизнь героев Достоевского "своеобразной, бескорыстной и принципиальной". В этом ключе играли Андрей Ташков, Наталия Николаева (Аглая). Как ни парадоксально - и Олег Меньшиков, хотя его героя трудно вообразить "бескорыстным и принципиальным".
Сочетание великого и ничтожного, трагического и светлого, черт злодея и ангельской доброты в одном человеке, существенное для Достоевского, было принято молодым актером Олегом Меньшиковым как безусловная невероятность одной человеческой личности. Он ощутил и игру светотени, присущую характеристикам писателя, его резкость границ между светом и тенью, добром и злом при отсутствии плавных переходов и, в конечном счете, драматической душевной раздвоенностью. С нарастающей тоской, поначалу неожиданной в "Ганьке-подлеце", каким обычно толкуют и играют Ганю люди банального мышления, Меньшиков искренне искал "человека в человеке", как говорил Достоевский.
"Проработанность спектакля вообще неровная,- писала Инна Соловьева,- и в той части его, где речь идет об отношениях князя с Настасьей Филипповной и Аглаей, неровность особенно видна. Подчас кажется, что отношения князя не только с Рогожиным, но и с Ганей, даже с Лебедевым, даже и с Бурдовским режиссеру важнее. Прекрасно, когда возникает законченность. Именно законченность есть у Олега Меньшикова, который играет Ганю. Законченность при неожиданности толкования. Ту фразу, которую ему бросают с издевкой,что он за три рубля на Васильевский остров проползет на карачках,- этот ясноглазый, худенький, как Бонапарт на Аркольском мосту, устремленный мальчик в "третьегоднем" сюртуке без единого пятнышка не только не желает опровергнуть, а готов поднять над собою как знамя... Когда Настасья Филипповна пачку свою в огонь бросает - тут еще один торг, еще одна ломка, еще один перепляс. А идет он опять же не совсем так, как в романе, и даже совсем не так, потому что в романе герою самолюбие мешает в огонь полезть, а в спектакле Гане самолюбие диктует в огонь лезть. Рукава засучивает, перчатки прочь швырнув: да, мы вот такие, мы без перчаточек унижения не побоимся - ни-ни... В обморок падает не потому, что не может видеть, как сто тысяч сгорят, а потому, что унижение - сам не ждал - непереносимо: ни за трешкой на Васильевский, ни за ста тысячами нет таки сил ползти..."5
Вспоминая, что поначалу в сценарии вообще не было того, кого Олег Меньшиков сыграл с такой точностью, лаконизмом и невеселым взглядом в будущее, понимаешь, как обогатил картину артист, который практически только начинал обживать экран.
Три эпизода в исполнении Меньшикова - "Родня", "Полеты во сне и наяву", "Поцелуй" (еще одна совместная с Балаяном работа Олега) - три эти роли очень интересны в череде последующих его работ. В будущем он станет играть только главные, большие роли, все активнее занимая первые позиции в своем поколении. Но ни Кирилл, ни "друг Алисы" не затерялись в этом талантливом движении вверх. Они - преддверие, предвестие, и вместе с тем они самоценны.
Эпизод в кино нередко дается артисту труднее, чем главная роль. В эпизоде все должно быть предельно сжато, сконцентрировано. На полной отдаче используется каждая секунда, полсекунды пребывания в кадре. Все это истины, казалось бы, азбучные, но каждый исполнитель открывает их для себя заново, попав на съемочную площадку. Иногда актеры десятилетиями совершенствуют свое мастерство, чтобы достигнуть в эпизоде снайперской точности, освоить особую технику такого "кинописьма". Жизнь человека со всеми ее пропорциями и диспропорциями, сбоями, падениями, мучительными вопросами, обращенными к себе и другим, с ее скрытым таинственным движителем, умещается на крохотном экранном пространстве. Это острейший срез души и сердца.
Олег Меньшиков сразу взял эти высоты. Притом "друг Алисы" и Кирилл в какой-то мере стали для него проекцией в будущее, поиском стержневого мотива. Отстаиванием права человека реализовывать себя по законам, им самим установленным. Хотя жизнь возможностей для такой реализации не дает, не позволяет решать "вечные вопросы" в соответствии с собственной шкалой ценностей.
"ВЕСНЫ ЕГО ЗЛАТЫЕ ДНИ..."
Из интервью директора Малого театра, народного артиста СССР Михаила Царева, данного "Театральной Москве" в ноябре 1981 года: "В новых постановках будут заняты мастера среднего и старшего поколения, молодежь, остающаяся предметом особого внимания руководства театра. Труппа продолжает пополняться актерами, причем мы стремимся сразу же включить их в работу.
...Только что зачислен в труппу выпускник Училища имени Щепкина О. Меньшиков. Думаем, что начинающие актеры сумеют оправдать наши надежды"4.
Конечно же, Олег Меньшиков при его энергии, работоспособности и желании играть, играть и снова играть готов был всей душой оправдать надежды глубокоуважаемого Михаила Ивановича Царева. Но... Год, проведенный Меньшиковым в стенах Малого театра, не внес ни одного серьезного штриха в его актерскую биографию. Однако напрасно было бы видеть в этом какие-то козни, злой умысел, чьи-то происки и тайное недоброжелательство к талантливому новичку. Такова была прочно сложившаяся система солидного государственного, к тому же старейшего театра во взаимоотношениях с неофитами. Возможно, Меньшикову предстояло бы прожить еще немало лет в качестве "одаренного и подающего надежды", прежде чем ему бы дали реальный повод все это проявить. Правда, иногда его занимали в старых спектаклях, это были вводы на небольшие роли, чаще связанные с выездами из Москвы. Он заменял тех, кто был изначально выбран режиссером, отрабатывая таким образом свою весьма скромную зарплату.
Прошел год. Ему предстояло отбывать воинскую повинность.
Он отбывает ее в Центральном театре Советской Армии. Из интервью Олега Меньшикова:
- Да какой из меня вояка! Я же служил в Театре Советской Армии, и под моим началом были коллеги-артисты. Вывешивал списки нарядов: кому - на монтаж декораций, кому - на уборку территории, вот и все мое командирство... Замечательно служили! И с ребятами хорошими познакомился: Денис Евстигнеев, покойный Игорь Нефедов, Антон Табаков.
Закончив нести воинскую службу в Центральном театре Советской Армии, Меньшиков станет сержантом!
Тогда при Центральном театре Советской Армии существовала так называемая команда. В ней служили молодые артисты, так они несли свой долг перед отчизной, числясь солдатами. С одной стороны, в "команду" попадали сыновья именитых отцов, в том числе из мира искусства, с другой - были и по-настоящему талантливые ребята, в которых театр нуждался как любой творческий организм. В числе их был Олег Меньшиков, принятый в эту труппу. Но тому предшествовали некоторые события.
- Я хорошо знала Олега по нашему училищу,- вспоминает профессор Наталия Алексеевна Петрова.- Он был не просто одаренный студент - еще и наделенный сильным, независимым характером.
У нас был одно время очень тяжелый период, когда заведовать кафедрой речи стал некий товарищ Митрохин, муж товарища Тумановой, занимавшей высокий пост в Отделе агитации и пропаганды ЦК КПСС. При всем своем очевидном и вопиющем непрофессионализме Митрохин был, разумеется, неуязвим, как ни бился с ним весь наш преподавательский коллектив. Однако ему очень покровительствовал ректор училища Новохижин - по понятным соображениям.
На одном из "капустников", главным вдохновителем, организатором и режиссером которого был, как всегда, Меньшиков, Олег пропел очень дерзкие куплеты о Митрохине, удачно перефразировав знаменитую песенку Андрея Миронова о бабочке, которая "шмяк, шмяк, шмяк", из фильма "Обыкновенное чудо". Это был отчаянный, смелый и рискованный, по большому счету, поступок. Впереди меня сидел Новохижин, и я видела, как все больше и больше наливается багровым цветом его затылок. Но он понимал, что в такой ситуации будет выглядеть полным идиотом, встав и сказав: "Прекратите это безобразие!" Поэтому наш ректор молчал. Остальные торжествовали.
В том же "капустнике" был еще один знаменитый номер, посвященный уже непосредственно Новохижину. Исполнялась соответственно переиначенная песенка "Мишка, Мишка, где твоя улыбка?" Новохижина зовут Михаил...
В Олеге всегда жило чувство правды и справедливости, подкрепленное присущей ему точной самооценкой своего потенциала и желанием свободы, во всем. Он был всегда чем-то очень увлечен, ему нравилось репетировать, играть, что-то придумывать.
Однажды мы сидели в учебной части, расположенной против репетиционного зала. Вдруг открывается дверь, просовывается чья-то голова - мы даже сразу не узнали в человеке с всклокоченными волосами и безумным взглядом студента Меньшикова. Пока кто-то, наконец, не спросил, поняв, кто перед ним: "Олег, что случилось?" - "Ничего... Мы творим..." А реально это означало его подготовку к выходу на сцену, но он перепутал двери.
Позже именно я порекомендовала Меньшикова в "команду" Центрального театра Советской Армии. В тогда еще не сгоревшем здании ВТО наши выпускники показывали опять же один из своих блистательных "капустников". Я сидела в зале вместе с Юрием Ереминым, который в то время был главным режиссером Центрального театра Советской Армии. С ним я была дружна еще с наших общих студенческих лет. Указав Юрию на Меньшикова, я посоветовала: "Возьми этого парня в вашу "команду", не пожалеешь, он очень способный". Случилось так, что на том же вечере к нам с Ереминым подошел Михаил Козаков (это было уже после работы над "Покровскими воротами") и заговорил о том же - надо брать Олега в "команду"! Со своей стороны нажал и Малый театр, надеясь, что, отслужив, Меньшиков вернется туда.
Конечно, в этот момент я никак еще не предполагала, что довольно скоро встречусь с Олегом в работе на сцене Театра Армии. Вышло же, что вместе с Ереминым мы начали ставить инсценировку повести Бориса Рахманина "Часы без стрелок" и пригласили Меньшикова на одну из главных ролей.
События повести происходят в блокадном Ленинграде. Герои - двое молодых солдат. Одного играл Александр Балуев, только что закончивший службу в "команде" и решивший остаться в Театре Армии, второго - Меньшиков. В их истории был некий фантастический сдвиг: главный герой (его играл Балуев) знал свое будущее, и путешествие во времени, ему предложенное, ставило человека перед выбором: выполнить или не выполнить боевое задание? Выбор был жестоким. Выполнив, он обрекал себя на гибель. Отказавшись - мог остаться живым и прожить до седых волос... Было еще много разных сюжетных наворотов, но самое главное - принципиальное решение героя.
Балуев и Меньшиков играли как бы две ипостаси одного солдатского лика. Первый был исполнен трагизма. Глядя на него, я вспоминала портреты Хмелева в роли Алексея Турбина. Герой Меньшикова, Васюков,- веселый балагур, но, конечно, прекрасно осознающий весь драматизм ситуации, в которой они оба оказались. Он пытается все как-то смягчить юмором, улыбкой...
Мне нравилось, что я нередко перед репетицией заставала ребят у пианино. Играл, по-моему, Олег или рэгтаймы, или музыку Нино Рота к картинам Феллини. Иногда вместе с Сашей Балуевым они что-то пели. Тогда они были очень дружны.
Работали оба очень серьезно, добросовестно, несмотря на все огрехи драматургии. Для Олега Меньшикова была еще одна трудность: он впервые попал на огромную сцену ЦТСА, по которой действительно могут ездить танки. Ему надо было быстро осваивать это громадное пространство, найти способ выразительного существования на нем, соответствующее звучание. При таких масштабах очень сложно остаться органичным, естественным, нескованным, и Меньшиков со всем этим справился. Работал с тактом и в меру.
Когда мы разбирали пьесу, Олег очень точно ориентировался.
(На встрече сокурсников в 1996 году, когда отмечалось пятнадцать лет со дня окончания училища, Меньшиков скажет: "Нас замечательно научили разбирать роль во время учебы. С этим мы пришли в театр, мы умели это делать.)
Продолжает Наталия Алексеевна Петрова:
- Олег очень интересно объяснял балагурство, юмор своего героя. Как бы уже существуя в образе, он говорил: "Я боюсь... Мне очень страшно... Но я скрываюсь за шуткой, юмором, чтобы таким образом победить страх... По-моему, это единственный способ выйти из такого состояния..."
Олег умел выслушивать мои нелицеприятные замечания. Однажды, после репетиции, я сказала ему:
"Олег, сегодня Саша играл фибрами, а вы - жабрами". Он вынес эту правду, как и другие мои подобные реплики в свой адрес. Когда порой он пытался играть оперетту, или почти оперетту, то бывал несколько избыточен.
А в общем, на мой взгляд, в спектакле Балуев и Меньшиков прекрасно дополняли друг друга, этому, мне кажется, помогали их дружеские в ту пору отношения.
К Олегу тепло относились в театре. Он был молод, контактен, дружествен к людям. И чувствовался в нем серьезный замах, желание и умение не останавливаться, идти дальше. Однажды кто-то из пожилых актеров спросил Меньшикова, что он делает в свободное время. "Например, я час в день танцую",- сказал Олег.- "Зачем?" - "Надо держать форму".- "Вот так один и танцуешь?" - "Да. Включаю магнитофон и танцую".
Было, было в нем чувство дальней перспективы. Честно говоря, поначалу я довольно иронично к этому относилась: "Ох, мальчик, надолго ли тебя хватит? Многих, как говорится, я уже повидала..." Ошиблась, каюсь. К счастью, ошиблась: Олег Меньшиков сумел все время тащить себя за волосы выше, дальше. Хотя, безусловно, тому способствовал и момент везения, которое его не покидает.
Очень существенны в его биографии оказались первые роли в кино, удачные встречи с режиссерами, работа в картине "Родня" с Никитой Михалковым, который сразу оценил талант и своеобразие Меньшикова.
Но, думается, по большому счету главным было то, что в Олеге никогда не было ни грана иждивенчества, надежды на дядю. На тетю. Словом, на кого-то, кто за него все сделает. Была ранняя, твердая самостоятельность. Было постоянное стремление и умение подняться на следующую ступень и потом на следующую. И дальше, не оглядываясь назад. Кто-то, возможно, скажет, что это плохо, кто-то назовет эгоизмом. Да как угодно можно называть эту стойкую устремленность! Но можно и задуматься над тем, что Меньшиков одним из первых, если вообще не первый в своем цехе, ощутил себя западным актером в том смысле, что сам, своими силами должен искать и находить возможности реализации собственного таланта. И если ты сам этого не сделаешь, то никто за тебя тем более не станет стараться.
...В Центральном театре Советской Армии, в отличие от Малого театра, Меньшиков оказался очень плотно занят в репертуаре. Пьесы, в соответствии со статусом армейской сцены, большей частью были связаны с военной тематикой. Но шла и классика, в частности "Лес" Островского; Гурмыжскую играла одна из старейших актрис ЦТСА Нина Афанасьевна Сазонова. Внезапно заболел исполнитель роли Буланова, но отменить спектакль было невозможно. Назначили на эту роль Олега Меньшикова. Именно назначили - не надо забывать, что он нес армейскую службу и приказ был для него приказом.
Актер подготовил роль за одни сутки. Причем спектакль был поставлен за несколько лет до этого режиссером Владимиром Мотылем, который, разумеется, никакого участия во вводе нового исполнителя не принимал. И тут как нельзя более удачно проявилось умение Меньшикова, его способность самому выстраивать всю роль - от и до. При этом учитывая изначальную режиссерскую концепцию, структуру спектакля, сочетание с актерским ансамблем и взаимоотношения с партнерами.
В результате он так прочно вошел в спектакль, что в дальнейшем Сазонова предпочитала Меньшикова всем остальным исполнителям. Мне довелось видеть "Лес", когда новичок уже успел обжить эту территорию, ощущая себя вполне свободно в неожиданной роли. Правда, случалось, в каких-то сценах был несколько излишне уж свободен, позволяя себе чуть-чуть порезвиться. Видимо, в нем еще настойчиво прорывалась юная энергия.
На сцене появлялось очень молодое, симпатичное создание, этакий нищий гимназистик в курточке, которая давно ему мала - ишь как торчат руки из коротких рукавов. Курточка была надета на голое тело - даже рубашки у бедной маменьки не сыскалось, когда она отправляла сыночка Алешеньку в богатый дом Раисы Павловны Гурмыжской.
Алешенька был еще и откровенно глуп. Той глупостью, которая нередко делает человека по-своему счастливым, лишая его малейшей возможности трезво размышлять о себе и других. Актеры знают, как необыкновенно трудно играть это... при всем том Буланов был хитроват и достаточно сообразителен, чтобы вовремя сориентироваться в неожиданных обстоятельствах.
Поначалу этот мальчик, явно выгнанный из гимназии за тотальную тупость во всех науках, очень нацеленно ищет в чужом доме союзника и находит в лице Аксюши, такой же бедной и зависимой приживалки, как он. К тому же Аксюша молода, миловидна, проста в обращении. Буланов с искренней радостью стремится к контакту с девушкой, на которой ему назначено жениться. А почему бы нет? Всякие там высокие чувства, высокие материи для него навсегда и абсолютно чужой и ненужный мир. Недосягаемый и потому пустой в его разумении. Он готов к будущему, которое определили для него почтенные богатые господа, и вообще Алеша не из ропщущих. Ничто, кажется, не предвещает в этом мальчике того наглого альфонса, который явится уже в следующей сцене: дело, мне кажется, в том, что господин Буланов у Олега Меньшикова вовсе даже и не альфонс. Это предельно примитивное, одноклеточное существо, но наделенное великолепной мимикрией. Так бывает в природе.
Буланова, как правило, играют с первой же минуты мелким, корыстным хищником, твердо нацеленным на завоевание старушки Гурмыжской, вернее, ее имения, денег и прочего, что она завещает мальчику-мужу. Олег Меньшиков, еще молодой, начинающий, неопытный, уже в ту пору, пусть не очень явно, но обнаруживает тем не менее свою актерскую природу и независимость нрава: он отказывается принимать каноническое прочтение роли. Позже эта черта будет в нем все более и более укрепляться.
Меньшиков никогда не выплескивает сразу смысловое начало образа будущее его героя может сложиться вполне непредсказуемо для зрителей. Ему интересно увидеть человека и его судьбу не в симметрии, скорее - в асимметрии, ему близок скрытый, порой таинственный смысл сущего, внезапно проявляющий себя против всех ожиданий. Потому в роли, как бы случайно к нему пришедшей, Олег Меньшиков предложил свою вариацию, в которой портрет Буланова сочетал эскизную легкость, доносил птичье сознание недавнего школяра-двоечника и агрессивно-эгоистическое начало, которое дремлет в нем до поры до времени, пока не явится основа для активного действия на таком пути.
Пробуждение наступит, когда дряхлеющая Раиса Павловна, не в силах более томиться и бороться с чувством к славненькому мальчику, признается в чувствах юному гостю. В первые минуты опешивший Алешенька не сразу понимает всю значительность ее слов. По-ребячьи приоткрыв рот, уставив на мадам Гурмыжскую удивленный взгляд, чуть не выкатив глаза, он тоскливо замирает, пытаясь сообразить: чего же от него требуется? Но решение приходит точное: он, едва не упав, стремительно бросается к Раисе Павловне с распростертыми руками, желая обнять трепещущую от страсти даму... Шаг точный, бесповоротный и удачный. Поступок беспроигрышный: теперь мальчик будет сладко есть и спокойно смотреть в завтрашний день. И еще спокойнее - в послезавтрашний, когда он станет единоличным хозяином поместья, вдовцом и настоящим господином. Большего ему не надо.
Пройдет совсем немного времени, и мальчик войдет во вкус дарованного ему судьбой случая, ловко им подхваченного. Как теперь говорят: шанс не был упущен. В новой сцене Буланов живет уже в совершенно ином мироощущении. Смешон его костюм из какой-то блестящей, будто в цирке одолженной, ткани. У него нелепая прическа - а-ля модный красавец с журнальной картинки, только в ужасающем исполнении... А на губах бродит улыбка, которую он не в силах удержать. Вместе с тем Алексей Буланов уже успел преисполниться уважения к себе. Суетливый, испуганный юноша стал повелевать, что, оказывается, весьма приятно. Иначе ходит, иначе говорит. Он - барин в этом доме, и повадки у него теперь должны быть барскими.
Конечно, как следует держаться в новом положении он еще не научился. Выступая с тронной декларацией перед соседями-помещиками, Буланов слегка сбивается. Выучить даже несколько фраз кряду ему не под силу. Однако, несмотря на мелкие сбои, жених Раисы Павловны собой, вернее, своей ошеломительно переменившейся внешностью, новым статусом очень доволен. И того не скрывает.
Актер ненавязчиво, тонко набрасывал портрет Буланова в будущем. Пройдет еще немного времени, и Алексей станет поистине главной персоной в брачном союзе с Гурмыжской. Он-то теперь уверен, что тоже сделал ей подарок, променяв молодость на золотой плен, хотя ненадолго. И он прав по-своему.
...В 1962 году на экран вышел фильм Андрея Тарковского "Иваново детство", картина, исполненная трагического накала и пафоса. Повесть о мальчике, чей мир безжалостно разрушен войной. Война не только отняла у Ивана дом, семью, детство, нежность, но сделала мальчика носителем одной, сжигающей его душу и мысли страсти-ненависти, мечты отомстить.
Непреходящая "взвинченная напряженность" Ивана рождала в нем огромную, страшную энергию, которая в итоге, ярко вспыхнув, замкнула его путь на земле. Прошло более двадцати лет. Белорусский драматург Алексей Дударев, чрезвычайно популярный в конце 70-х и начале 80-х, написал пьесу "Рядовые" о последних днях Великой Отечественной войны: пьеса эта удачно поспела к 40-летию Победы. Шел 1985 год...
"Рядовых" поставили сразу в нескольких московских театрах, в том числе и в ЦТСА. Олег Меньшиков играл "совсем мальчишку" (ремарка Дударева) Леньку, по прозвищу Одуванчик, юного солдата-разведчика, который был подобран бойцами где-то на сожженной белорусской земле. У Леньки, как и у Ивана из картины Тарковского, на глазах убили мать и маленькую сестру. Спалили его деревню. Во время пожара на Леньку упала горящая головня. Потом, когда он лежал в бреду, ему почудилось, что это Бог явился к нему, "снял с неба Солнце и стал ему на голову напяливать..." Ленька выжил, но остался "меченым" тем огнем: беловолосым, за что и прозвали его Одуванчиком.
При определенной сюжетной схожести судеб Ивана и Леньки-Одуванчика Меньшиков сыграл нечто совершенно противоположное тому, что было создано на экране Андреем Тарковским и исполнителем роли Ивана Николаем Бурляевым. Разумеется, уникальный дар Тарковского позволил ему создать свою дебютную ленту как повесть о мире, сотрясаемом насилием. О герое, чья душа будто истекла кровью, раздавленная этим насилием, которое он в конце концов принял для себя как данность, как закон бытия.
Ни в коей мере не сопоставляя впрямую персонажей "Иванова детства" и пьесы Алексея Дударева, замечу, однако, что в Одуванчике и после всего пережитого остались пылкая преданность живой жизни, неугасший к ней интерес. Он, как дитя, по-прежнему восприимчив к дружбе. Он наивно влюблен в медсестру Лиду, женщину старше его, опытнее, искушеннее. Но именно Одуванчика выбрала и полюбила Лида из круга мужчин, истосковавшихся на войне по женской ласке. Каждый из них был бы счастлив остаться с ней, но она покорена беззаветной преданностью мальчишки, для которого все на ней, Лиде, замкнулось, может быть, навсегда. Для парня она - любимая, мать, сестра, жизнь. Беда и здесь подстерегает Леньку. Лида тонет на переправе. Дударев вообще склонен к драматическим перегрузкам, что создавало для актеров дополнительные трудности. Кажется, после гибели Лиды Одуванчик окончательно сломается. Исчезла обретенная им опора, как жить? Но Олег Меньшиков настойчиво продолжал дорисовывать своего рано поседевшего "сына войны", оставляя в нем, несмотря на пережитую трагедию, тягу к бесконечному бегу жизни, к радости - как смыслу человеческого существования, принимая дары и потери. Правда, с оговоркой - домой, в свое село, он не хотел возвращаться. "Хочу туда, где обожженных печей нет,- произносил он в финале с тихой и робкой надеждой.- Где тихо-тихо..."
Тишина была ему нужна, чтобы заново интегрироваться в мире. Он напоминал маленькую лампадку, оберегающую свой огонек от жестоких ветров истории. И так сохранял право на надежду.
Одуванчик, наверное, последний герой Меньшикова, наделенный бесхитростным, детским оптимизмом, если иметь в виду по-настоящему серьезные работы актера на сцене. В кинематографе он еще попытается сыграть победу добра и порядочности над алчностью и корыстью, снимаясь в фильме Михаила Туманишвили "Полоса препятствий", но усилия Меньшикова не спасут плоскую и однозначную, как партийный лозунг, картину. Об этом речь впереди. На сцене работе Меньшикова в "Рядовых" предшествовала самая значительная для него за годы пребывания в театре Советской Армии роль - Ганя Иволгин в инсценировке романа Достоевского "Идиот". В спектакле были заняты два состава. "Взрослый", как назвал его мне Андрей Ташков, замечательно сыгравший князя Мышкина в другом составе, и "маленький". Я видела и тот и другой спектакли. Положа руку на сердце, и спустя годы скажу, что, на мой взгляд, "маленькие" были трепетнее, увлеченнее, темпераментнее старших коллег Аристарха Ливанова, Людмилы Чурсиной и т.д. Определенное преимущество младшего поколения было и в их возрастном соответствии главным действующим лицам, это вносило несомненную достоверность в сценическую жизнь романа.
Михаил Бахтин называл личную жизнь героев Достоевского "своеобразной, бескорыстной и принципиальной". В этом ключе играли Андрей Ташков, Наталия Николаева (Аглая). Как ни парадоксально - и Олег Меньшиков, хотя его героя трудно вообразить "бескорыстным и принципиальным".
Сочетание великого и ничтожного, трагического и светлого, черт злодея и ангельской доброты в одном человеке, существенное для Достоевского, было принято молодым актером Олегом Меньшиковым как безусловная невероятность одной человеческой личности. Он ощутил и игру светотени, присущую характеристикам писателя, его резкость границ между светом и тенью, добром и злом при отсутствии плавных переходов и, в конечном счете, драматической душевной раздвоенностью. С нарастающей тоской, поначалу неожиданной в "Ганьке-подлеце", каким обычно толкуют и играют Ганю люди банального мышления, Меньшиков искренне искал "человека в человеке", как говорил Достоевский.
"Проработанность спектакля вообще неровная,- писала Инна Соловьева,- и в той части его, где речь идет об отношениях князя с Настасьей Филипповной и Аглаей, неровность особенно видна. Подчас кажется, что отношения князя не только с Рогожиным, но и с Ганей, даже с Лебедевым, даже и с Бурдовским режиссеру важнее. Прекрасно, когда возникает законченность. Именно законченность есть у Олега Меньшикова, который играет Ганю. Законченность при неожиданности толкования. Ту фразу, которую ему бросают с издевкой,что он за три рубля на Васильевский остров проползет на карачках,- этот ясноглазый, худенький, как Бонапарт на Аркольском мосту, устремленный мальчик в "третьегоднем" сюртуке без единого пятнышка не только не желает опровергнуть, а готов поднять над собою как знамя... Когда Настасья Филипповна пачку свою в огонь бросает - тут еще один торг, еще одна ломка, еще один перепляс. А идет он опять же не совсем так, как в романе, и даже совсем не так, потому что в романе герою самолюбие мешает в огонь полезть, а в спектакле Гане самолюбие диктует в огонь лезть. Рукава засучивает, перчатки прочь швырнув: да, мы вот такие, мы без перчаточек унижения не побоимся - ни-ни... В обморок падает не потому, что не может видеть, как сто тысяч сгорят, а потому, что унижение - сам не ждал - непереносимо: ни за трешкой на Васильевский, ни за ста тысячами нет таки сил ползти..."5