Лютый Алексей. Рабин Гут. Эльдорадо — не награда

   Сеня, конечно, ради красивой девушки был способен на многое. Не только от толпы спасти, но и в ресторан, например, сводить за свой счет. Однако в данный момент в нем проснулась мужская солидарность. Если женщина, подобно паучихе «черной вдове», убивает после спаривания мужиков, ее нужно не выгораживать, а наказать. Тем более еще и долг милиционера к тому же обязывает. Но как-то сразу поверить словам аборигенов Сеня не мог, потому и повернулся к девушке за объяснениями.
   — Это так? — с максимальной строгостью спросил Рабинович, пытаясь выяснить правдивость обвинений. Вот только та поняла вопрос по-своему.
   — Как же, не могут убить! — плаксиво произнесла она. — Вы только посмотрите на эту толпу. Разорвут на части и фамилию не спросят.
   — Никто тебя пока разрывать не будет, — заявил Сеня. — Ты мне ответь, правду они говорят?
   — Больно мне надо кого-то соблазнять, — фыркнула девица. — И так нигде мужики проходу не дают. И вообще, стоит только пальцем щелкнуть, как любой к моим ногам свалится!
   — Во-во. А потом из-за таких нормальные люди и страдают, — встрял в разговор Андрюша Попов, который после несчастной любви не питал теплых чувств к женщинам вообще и к красивым девушкам в особенности.
   — А ты помолчи, — осадил его Сеня и повернулся к толпе. — Какие у вас есть доказательства ее вины?
   — Люди видели, как она с парнем стояла, разговаривала, а потом он от нее сбежал, — заявил жрец. — Понял, наверное, что она убить его собирается, и испугался, бедняга.
   — И ничего он не испугался, — с горячностью заявила богиня. — Я просто спросила, где я могу апельсиновый сок найти, чтобы напиться, а он пообещал, что через минуту принесет. Врун проклятый! И все вы, мужики, такие.
   В этот момент толпа пришла в движение. Позади аборигенов что-то происходило. Раздались невнятные возгласы, по собравшимся прошла волна, и прямо к ногам Рабиновича и жреца толпа выпихнула бритоголового парня с глиняным кувшином в руках. Тот несколько секунд ошалело озирался по сторонам, а затем увидел богиню. Парень попытался проскочить к ней, но Сеня преградил ему путь.
   — В чем дело, молодой человек? — грозно поинтересовался он.
   — Дык это… Я вот сока принес, — сглотнув комок, торопливо пояснил он. — Девушка, понимаешь, пить просила.
   — Пшел вон отсюда, — отрезал Сеня и повернулся к жрецу.
   — Всё? Или еще вопросы будут?
   — Это еще ничего не значит! — заорал какой-то умник из толпы. — Это она его только соблазнять начала. Видите, он уже и слюни от предвкушения распустил. У них, у баб, всегда так. Сначала соку попросят, потом им бриллиантовое колечко понадобится, затем в постель завлекут, и всё, пропал мужик.
   — Ну-ка, выйди сюда, умник, — Жомов, единственный в команде, которого можно было причислить к категории «пропавших мужиков», почему-то на такую терминологию обиделся. — Выйди и объясни подробнее, как всё это происходит.
   Однако желающих прочитать омоновцу лекцию на тему мужских душ, попавших в женские капканы, почему-то не оказалось. Сеня вопросительно посмотрел на жреца, требуя предъявить еще доказательства вины девицы, если таковые имеются. Служитель культа лишь развел руками, и Рабинович громко приказал всем разойтись, чего толпа делать не хотела. Им, видите ли, развлечение требовалось, а не российский суд, который, как известно, самый справедливый на свете.
   Жомов, которого неповиновение органам милиции всегда приводило в состояние, близкое к буйному помешательству, собрался самолично заняться разгоном толпы, но в дело вмешался Попов. Включив свой громкоговоритель на полную мощность, Андрюша рявкнул так, что со здания напротив вся лепнина послетала. Те из аборигенов, которые после этого крика остались на ногах, поспешили очистить площадь, а на балкон дворца выбрался заспанный Чимальпопоке.
   — Почему муэдзины кричат? Разве уже пора намаз совершать? — поинтересовался он у ментов и снова затряс головой. — Что-то я опять непонятные вещи говорю. К чему бы это? Может быть, меня к лику богов пора зачислять?
   — Скорее уж в психушку, — буркнул себе под нос Сеня, а вслух сказал: — Ты по этому поводу завтра с Уицилопочтли проконсультируйся, — и взял девушку за руку. — Пошли с нами. И соком тебя напоим, и отдохнешь спокойно от пережитого.
   — Ой, спасибо. Прямо не знаю, что бы я без вас делала! — залопотала та. — Кстати, как вас зовут, мои спасители?
   — Я Сеня. Этот здоровяк — Иван. А вон тот пухленький крикун — Андрей, — представил всех кинолог.
   — Ой, какие у вас имена странные! — восхитилась красавица. — А меня Тласолтеотл зовут, и я богиня.
   — Ни хрена себе! И она еще говорит, что у нас имена странные, — фыркнул Жомов. Сеня сердито покосился на него, но омоновец сделал вид, что недовольных взглядов в свою сторону не замечает.
   — Ты его извини, он у нас грубоват немного, — пояснил девушке Рабинович. — Трудное детство, деревянные игрушки, систематическое недоедание…
   — Да ничего! — улыбнулась богиня. — Мне иногда даже нравятся грубые мужчины.
   Попов тут же фыркнул, а Рабиновича перекосило. Естественно, конкуренции с этой стороны кинолог не ожидал, поскольку Ваня числился примерным семьянином. Жомов и подтвердил это, снова сделав вид, что ничего не слышал, а Сеня немедленно сменил тему.
   — А имя у тебя действительно слишком длинное, — завил он, придерживая девушку за локоток. — Может быть, мы тебя будем Тлатой или Тласой, а лучше всего Тлалой называть?
   — А они всё по-своему сокращают, — неожиданно подал голос Горыныч, явно обиженный тем, что его среди прочих богине не представили. — Меня вон Ахтармерз Гварнарытус зовут, так вы не представляете, во что они мое имя превратили…
   — Ой, а что это у вас такое? Оно говорящее? — Тласолтеотл протянула руку, пытаясь потрогать Горыныча, сидевшего на плече Попова. Тот пискнул и юркнул вниз, вцепившись зубами крайних голов в ремень.
   — Сама ты оно, — обиженно заявил он и принялся увеличиваться в размерах.
   Неизвестно, чем бы эта трансформация Ахтармерза закончилась для поповского ремня и его же фирменных штанов, но Ваня Жомов успел подхватить обиженного третьеклассника и цыкнул на него, призывая к порядку. Ахтармерз, видимо, не желавший получать по ушам, тут же вернулся в нормальное состояние, а Рабинович, расстреляв его взглядом, вновь улыбнулся девице.
   — Ну так что с моим предложением? — переспросил он.
   — Мне больше нравится Тлала, — секунду подумав, заявила она.
   На сем вопрос с именами и был исчерпан. Зато возникли другие. И в первую очередь у Андрюши Попова. Едва добравшись до резиденции ментов во дворце Чимальпопоке, девушка тут же попросила дать ей пару минут, чтобы привести себя в порядок, а в это время криминалист накинулся на Рабиновича.
   — Так, Сеня, я не понял, тебе она зачем понадобилась? — недовольно поинтересовался он. — У нас что, своих проблем мало?
   — Умному попу только «а» скажи, а он уже знает, в чем ты грешен. Вот только к нашему Попу эта поговорка явно не относится, — фыркнул кинолог. — Андрюша, если ты так же туп, как кабан, на которого ты похож, напомню, что эта девушка — богиня. И если мы всё же собираемся хоть что-то в этом мире делать, кто нам лучше поможет Кецалькоатля найти, чем такой же небожитель, как он сам?
   — Так, значит, мы всё-таки идем этого хрена пернатого искать? — не дав Попову ответить на оскорбление, поинтересовался омоновец.
   — Ваня, нам всё равно это сделать придется, — горестно вздохнув, ответил Рабинович. — В любом случае, встретиться с Обероном нам нужно. А для того, чтобы попасть в Эльфабад, нам нужен Кецалькоатль. Вот и всё. Возражения по этому вопросу больше не принимаются!
   Спорить с кинологом никто не стал. То ли день выдался длинный и все устали, то ли действительно возразить ни последнюю фразу Рабиновича ничего не могли, история об этом умалчивает. А упоминает она о том, что Попов обрадовался, когда, несмотря на поздний час, Сеня вызвал слуг и приказал накрыть стол для гостьи. И для всех остальных, разумеется.
   Никому неизвестно, что именно Тлала сделала с собой, находясь в другой комнате, но когда появилась оттуда, то показалась Сене вдвое краше, чем была раньше. В общем, Рабинович в очередной раз влюбился. И будь девушка не богиней, а обычной горожанкой, он всё равно нашел бы повод, чтобы взять ее с собой. Теперь оставался невыясненным только один вопрос: а захочет ли Тлала сама пойти с путешественниками? Впрочем, это уже только от красноречия Рабиновича зависело. И Сеня постарался. Всё то время, которое они потратили на ужин, кинолог сыпал перлами красноречия, извращался в остроумии и потешал гостью баснями из ментовской жизни. Все остальные в беседе участия почти не принимали. Попов спешил набить пузо, Жомов успевал выпить дозу Сениной пульке, пока тот, забыв о выпивке, кокетничал с дамой, а Горыныч завалился спать, поскольку молодым существам его возраста засиживаться так поздно за столом не полагается.
   И лишь один Мурзик не сводил с Тлалы настороженного взгляда. Что, собственно говоря, и полагалось ему по штату. Во-первых, пес он сторожевой и бдительность проявлять всегда должен. А во-вторых, даже Попов знал, как неприязненно относится Мурзик к новым пассиям своего хозяина, и в его пристальном внимании к невесть откуда взявшейся богине ничего удивительного не было. В общем, все развлекались по-своему, и когда девушка начала откровенно зевать — видимо, богам и богиням тоже иногда спать полагается, — никто не удивился, что Сеня предложил ей для ночлега свою комнату, а сам устроился на кушетке в гостиной.
   Кто проснулся утром первым, науке неизвестно. Скорее всего, какой-нибудь драный петух в деревне Кукуевка. Но прислуга во дворце Чимальпопоке вставала с кроватей не намного позже. Одна из таких особей, видимо, решив с утра пораньше убрать из гостиной остатки ночного пиршества, была неприятно удивлена, наткнувшись в дверях на оскаленного Мурзика.
   Следом оскалился и невыспавшийся после вчерашнего Рабинович. Запустив в прислугу первым, что попалось под руки, то есть собственным ботинком, Сеня застонал, давая понять, что похмелье ментам тоже не чуждо. Более того, оно для них почти родное.
   — Мурзик, принеси попить, — потребовал от пса Сеня. Тот просьбу игнорировал.
   — Гад ты, а не пес, — констатировал кинолог. — Тогда разбуди кого-нибудь, кто мне воды за тебя принесет.
   Пес и на этот призыв не откликнулся, всем своим видом пытаясь дать понять хозяину, какого он мнения о его умственных способностях. Пришлось Рабиновичу встать самому, констатируя по дороге к ближайшему кувшину, что пульке — дрянь, настоящих друзей в мире не существует, и тот, кто придумал утро, — форменный садист.
   Впрочем, стонал Сеня недолго, поскольку сразу вспомнил о вчерашней гостье, и все мысли о том, чтобы продолжать корчить из себя самое обиженное, обездоленное и несчастное существо, тут же вылетели из головы кинолога. А как же иначе? Разве можно добиться расположения девушки, выставив себя перед ней самым беспомощным на свете мужиком?.. Собственно говоря, и такой вариант не исключался, но Рабиновичу он был не по душе. Поэтому Сеня мигом привел себя в порядок и, позабыв о головной боли, заставил слуг Чимальпопоке навести лоск в гостиной. И к тому моменту, когда Рабинович решил, что пора будить друзей, комната, в которой он провел ночь, сверкала чистотой.
   Жомов, привыкший к тому, что утром Рабиновича с постели не сгонишь, страшно удивился, что кинолог в этот раз проснулся раньше его. Подозрительно покосившись на Сеню, омоновец предположил, что его друг и соратник вообще спать не ложился, но дабы не вступать в бесполезные дискуссии с кинологом, вслух озвучивать свои мысли не стал. Вместо этого Ваня вскочил с кровати и умчался принимать водные процедуры во двор замка, где еще вчера заметил бассейн.
   Горыныча, которого внезапно проснувшийся педагогический талант омоновца потребовал с детства приучать к зарядке, Ваня взял с собой, оставив на попечение Рабиновича криминалиста. Попову же ранняя побудка по душе не пришлась, и он полчаса отбивался от Сени всем, чем только мог. Пытался даже заорать во весь голос, но Рабинович вовремя задушил этот сердечно-легочный порыв подушкой. И когда Андрюша понял, что спать, не вдыхая воздух, невозможно, а дышать нельзя, если рот забит подушкой, он наконец проснулся.
   Похмелье, в отличие от Жомова, Андрюшу мучило в не меньшей степени, чем Рабиновича. Однако сильней похмелья был голод, и криминалист потребовал у друга, устроившего ему столь ранний подъем, чтобы тот немедленно организовал завтрак. Сеня, довольно осклабившись, кивнул на уже накрытый стол, где выпивка, правда, полностью отсутствовала. Впрочем, Попова в данный момент она и не интересовала. Измученный привычным голодом, эксперт-криминалист попытался сразу накинуться на еду, за что получил от ворот поворот. Дескать, пока не проснется единственная в компании дама, за стол никто не сядет.
   — Да ты совсем озверел, садист оголтелый! — возмутился Андрей. — А если она до обеда проспит? Мне что, к тому времени с голоду умереть?
   — Не умрешь. Зато похудеешь, — отрезал Рабинович. — Тебе это полезно!
   Но долго мучиться Попову не пришлось. Еще до того, как Ваня с Горынычем вернулись с зарядки, Тлала выпорхнула из своей комнаты. Не обратив внимания на недовольную физиономию криминалиста, девушка ласково поздоровалась со всеми и, пролепетав что-то насчет своего любимого авокадо, в одну секунду оказалась возле стола. Попов, словно только и ждал этого момента, накинулся на еду, как изголодавшийся в московском зоопарке бабуин на вагон бананов. Правда, фрукты криминалиста не интересовали, и, прежде чем Сеня успел хоть что-то предпринять, Андрюша завладел самым большим куском мяса, и вырвать данный продукт питания из его лап не представлялось возможным.
   — О! Харч уже принесли, — обрадовался Жомов, присоединяясь к остальным, и тут же удивленно повел носом из стороны в сторону. — Сеня, я не понял, а где пульке?
   — Крысу тебе дохлую в кобуру вместо пистолета, а не пульке, — уведомил друга кинолог. — Всё, с пьянством завязываем, пока Кецалькоатля не найдем.
   — А вы Пернатого Змея собрались искать? — встрепенулась богиня, и Сенина проблема разрешилась сама собой. — Возьмите меня с собой. Я давно хочу с этим пройдохой пообщаться. Триста лет его не видела.
   Последняя фраза звучала явно не как фигуральное выражение, и Сеня, узнав о возможном возрасте кажущейся совсем юной богини, поперхнулся. Тлала, решив, что кинолог подавился косточкой, принялась хлопать его по спине, и лишь Попов догадался об истинной причине Сениного кашля. Ехидно улыбнувшись, он развел руками в стороны. Дескать, а ты чего хотел? На то они и боги, чтобы по тысяче лет жить.
   Впрочем, замешательство Рабиновича длилось недолго. Он и сам прекрасно понимал, что возрасту Тлалы удивляться глупо, но мириться с этим не хотел. И нашел себе утешение в том, что ему, по здешним меркам, лет гораздо больше, чем девице. Если, конечно, считать в обратную сторону. Не с момента рождения и до сего дня, а наоборот, от времени Мезоамерики и до момента Сениного рождения. Так лет семьсот точно наберется. В общем, расстраиваться Рабинович не стал. И хотя пылкость его чувств к Тлале, придавленная доводами разума, немного поугасла, но ведь кинолог и не собирался на богине жениться!
   — Тлала, боюсь, путешествие будет нелегким, — как и подобает истинному джентльмену, не стал отговаривать девушку Рабинович. — Нам по пути могут встретиться всевозможные опасности.
   — Тогда я вам тем более нужна! — заявила та и, поймав на себе удивленный взгляд Жомова — на что, мол, эта пигалица может сгодиться? — пояснила: — Не забывайте, я ведь всё-таки богиня и много чего могу. Могу, например, так очаровать человека, что он обо всём на свете забудет…
   — Это мы уже заметили, — буркнул Попов с набитым ртом, за что и заработал испепеляющий взгляд кинолога.
   — Могу разговаривать с некоторыми зверями. С ягуарами, например, — не обратив внимания на реплику эксперта, продолжила загибать пальчики Тлала. — Могу чувствовать опасность, а еще я почти не устаю. Могу идти целыми днями и ни разу не пожалуюсь.
   — Вообще-то, мы пешком не собирались путешествовать, — вновь вставил веское слово Попов.
   — А я и каноэ управлять могу, — парировала девушка. — А еще я знаю, как делать волокуши, чтобы груз легче тащить было.
   — Какие еще волокуши? — оторопел Жомов. — У вас что, нормального транспорта тут разве нет?
   — Нет, Ванечка. Они еще даже колесо не изобрели, — ехидно объяснил другу криминалист и вдруг задумался. — Да-а, совсем забыл. Они даже верховой езды не знают. Это что же, нам пешком топать придется?
   — Не парься. Всё изобретем, — хмыкнул омоновец.
   — Так вы меня берете? — встряла в их диалог Тлала.
   — Берем, — кивнул головой Сеня. — Может быть, и пригодишься на что-нибудь. Вот только с Уицилопочтли поговорим и будем в дорогу собираться.
   — С Уицилопочтли? — богиня сразу побледнела. — Не говорите ему про меня, пожалуйста. У нас с этим выскочкой очень натянутые отношения.
   — Как пожелаешь, — кивнул головой Сеня, и все три доблестных милиционера понимающе переглянулись.
   Собственно говоря, брать или не брать Тлалу с собой, Рабинович еще вчера единолично решил. Но этим своим заявлением о вражде с Уицилопочтли девушка склонила в свою пользу мнение и остальных членов команды. Жомов, в принципе, и до этого на присутствие в экспедиции богини возражений не имел, а вот Попов замучил бы всех постоянным ворчанием. Теперь, учитывая, что Кецалькоатль путешественникам нужен в качестве союзника, а Уицилопочтли, соответственно, в ранге врага, тому, что девушку берут с собой, даже криминалист не противился. Рабинович мог быть полностью доволен.
   Итак, вопрос о составе экспедиции вроде бы был решен. Однако сразу появилось несколько других вопросов. И в первую очередь Попов требовал, чтобы путешественники были оснащены хоть какой-нибудь примитивной телегой и той несчастной скотиной, которая ее тащить будет. Сеня клятвенно пообещал, что после разговора с Уицилопочтли предоставит Жомову с Поповым время на то, чтобы они заставили кого-нибудь из местных мастеровых изготовить для группы телеги, кареты, возки или что там у них получится. Обещал он также подумать и насчет того, кого в этот экипаж впрячь можно.
   Вот тут и встал следующий вопрос. И поставила его Тлала, заявив, что ей необходимо купить вещи в дорогу. Андрюша довольно ехидно поинтересовался, отчего бы богине не смотаться к себе, на небо, и не собрать всё, что ей требуется. Вот тут и выяснились два момента.
   Во-первых, живут местные боги, по крайней мере наименее влиятельные из них, исключительно приношениями. И если какая-то вещь перестает нравиться и приходит в негодность, ее просто выкидывают. Именно поэтому личного имущества как такового у Тлалы практически не было. Ну и во-вторых, девушка попасть обратно в пантеон просто не могла. Об этом она сказала нехотя, чем немало удивила путешественников. По ее мнению, именно Уицилопочтли что-то сделал, чтобы ограничить доступ богов в Мезоамерику, и это было еще одной причиной, по которой она хотела встретиться с Кецалькоатлем. Тласолтеотл надеялась, что этот бог поможет ей вернуться обратно, поскольку стариться и умирать, как все люди, она не хотела.
   — А почему ты с самим Уицилопочтли не поговоришь, чтобы он тебя обратно отослал? — наивно поинтересовался Жомов.
   — Я же сказала, что он меня недолюбливает, — грустно вздохнула девушка.
   — А давай я ему морду набью, — предложил омоновец, уступив привычке вступаться за всех униженных и оскорбленных.
   — Так, Ваня, давай без рукоприкладства. Нам пока ссориться с Уицилопочтли ни к чему, — остановил друга Рабинович. — Мы просто возьмем у Чимальпопоке всё, что нужно, и пусть он это списывает на необходимые расходы по экспедиции.
   В общем, решение двух главных вопросов, как и третьего — в какую именно сторону им следует отправиться, — менты вынуждены были отложить до встречи с Чимальпопоке и его всемогущим покровителем. Сеня по привычке взглянул на часы, чтобы узнать, сколько сейчас времени и почему аудиенция так задерживается, но вспомнив, что в параллельных мирах этот продукт земной технологии не действует, сердито сплюнул. Что привело к непредсказуемым последствиям.
   Горыныч, который в это время что-то исследовал под столом, решил, будто плевок предназначался именно ему, и обиделся.
   Ну а поскольку этого никто не заметил, то и увеличиваться в размерах Ахтармерзу ни один человек не помешал. Горыныч резко раздулся, перевернув стол. Содержимое стола, в свою очередь, так же резко полетело во все стороны. Преимущественно этими сторонами было то самое место, где сидела богиня.
   Тлала вскрикнула, вскочила с кресла и недоуменно уставилась на свое безнадежно испорченное платье. Сеня же почему-то решил, что исправить положение полностью в его силах, и бросился отряхивать платье прямо на девушке. Та отчего-то не поняла этих безобидных жестов, особенно когда руки кинолога случайно коснулись ее груди, и влепила Рабиновичу звонкую затрещину. Сеня застыл, Попов заржал, а Тлала тут же убежала прочь из гостиной. Рабинович гневно повернулся к эксперту.
   — И чего ты смешного тут нашел, кабан оскопленный? — прорычал он.
   — Ты бы на рожу свою посмотрел, когда пощечину заработал, сам бы заржал, — обиделся на кабана Попов. — И вообще, дятел, я тебя не обзывал.
   — А я сейчас тебя и не так обзову! — рявкнул кинолог, и Жомов решил, что пришло время вмешаться.
   — Тихо вы, дебоширы! Детский сад тут устроили, — проговорил он, вставая между двумя обозленными друзьями. — С ума, что ли, оба посходили? Еще драку тут затейте, горячие ментовские парни…
   — Кхе-кхе, я вижу, у вас тут весело? — раздался голос от входной двери, и Жомов, решив не делать исключений из правил, а заодно и разрядить обстановку, с развороту влепил затрещину говорившему.
   Им оказался не кто иной, как полосатый секретарь Чимальпопоке, Шипинуаль. Этот абориген, видимо привыкший куда угодно, кроме личных покоев повелителя, входить без стука, никак не ожидал, что омоновец так сильно не любит отсутствие у гостей хороших манер. Быть бы крысоподобному аборигену размазанным по стенке, но Ваня в последний момент сдержал руку. Поэтому Шипинуаль оказался лишь слегка контужен и через пару минут смог стоять на ногах. Вот только в комнату входить наотрез отказался.
   — Мой повелитель, великий Чимальпопоке, просит вас прибыть в тронный зал, как только вы будете готовы к аудиенции, — сухо заявил он. — Мне поручено вас дождаться и лично препроводить к трону великого вождя ацтеков.
   — Иди отсюда. И без тебя дорогу найдем, — отрезал Сеня и закрыл дверь перед носом секретаря.
   Затем Рабинович помчался к дверям, за которыми закрылась Тлала, и попытался извиниться за всё. Однако ответом ему были только сдавленные рыдания, и, десять минут безрезультатно проторчав у дверей, Сеня отправился на встречу с правителем ацтеков и верховным божеством этого народа в весьма мрачном настроении. Не улучшило его и то, что, несмотря на приказ Рабиновича, Шипинуаль оказался существом настырным и так и торчал у дверей, пока путешественники из них не вышли.
   Все прочие дворцовые слуги, наученные горьким опытом общения с сотрудниками российской милиции, едва завидев шествующую по коридорам процессию, спешили убраться с дороги. И до тронного зала путешественники добрались без дальнейших приключений. Правда, все, включая Ахтармерза, с которым еще не успели провести воспитательную работу, пребывали в крайне мрачном настроении, но Чимальпопоке этого, кажется, не заметил.
   — Вот это я понимаю, оперативность! — воскликнул он, едва завидев гостей. — Я-то думал, вы раньше чем через час не придете, поэтому и послал заранее Шипинуаля, — и лишь теперь заметил на щеках Рабиновича и своего секретаря следы оплеух. — Вы чего, подрались, что ли?
   — В некотором роде, — сухо ответил Сеня. — И научи его впредь без стука в дверь не входить.
   — Вот это я понимаю, темперамент! — выдал свою любимую присказку правитель ацтеков. — Впрочем, за то, что он поднял на вас руку, могу приказать его зажарить. Или сердце из груди вырвать, как вам будет угодно.
   — Никаких наказаний не нужно, — прежде чем Шипинуаль успел открыть рот, торопливо проговорил Сеня. — Всё уже улажено.
   — Вот это я понимаю, милосердие! — восхитился Чимальпопоке. — Впрочем, рад вашему решению. Я еще собирался этого слугу какое-то время использовать. Он, знаете ли, бывает иной раз весьма полезен.
   — Вот и используй его, сколько влезет, — великодушно разрешил кинолог, окидывая взглядом жрецов, торчащих столбами у трона тлатоани. — Кстати, а где Уицилопочтли? Насколько я понимаю, здесь всё те же лица.
   — Вот это я понимаю, наблюдательность, — воскликнул Чимальпопоке и, поймав тяжелый взгляд омоновца, выставил руки ладонями вперед. — Всё-всё. Я помню, вам эта фраза не нравится. Постараюсь сдерживать себя. А великий бог будет с минуты на минуту. Он попросил меня, чтобы я привел вас в его святилище наверху дворца. Вход посторонним туда обычно строжайше воспрещен, но вам такая честь оказана. Пойдемте со мной, — тлатоани стремительно поднялся с трона и обернулся в сторону жрецов. — Вам всем оставаться здесь!