Страница:
— Она не умрет, кэп? — дрожащим голосом спросил Конни, подходя к Данте. Узкие плечи его поникли, но мальчик не опустил головы, твердо встретив взгляд человека, который никогда не лгал ему и не кривил душой. — Она не …?
Бросив растерянный взгляд на темноволосую головку, Данте беспомощно молчал, не зная, что сказать.
— Конечно, нет! — прозвучал в тишине мягкий голос леди Мэри, её глубокие серые глаза сияли сочувствием и добротой. — Конечно, первые роды — тяжкое испытание для любой женщины, но леди Рея Клер молода, у неё прекрасное здоровье, а самое главное, она всей душой хочет этого ребенка. Не стоит волноваться, — проговорила леди Мэри и в голосе её прозвучали успокаивающие нотки.
— И с ней все будет в порядке, не так ли? — спросил Данте, но по настойчивости в его голосе было понятно, что ему требуется гораздо больше, чем просто разувериться в своих опасениях, и леди Мери прекрасно понимала это.
— Дело в том, что я порой и сама не всегда отчетливо понимаю, что же мне представляется в моих видениях, — продолжала леди Мэри. При виде широко раскрытого от удивления рта Конни её улыбка стала чуть-чуть лукавее, — поэтому я предпочитаю особенно не распространяться об этом. Конечно, не считая тех случаев, когда мой дар предвидения может спасти чью-нибудь жизнь.
— Так, значит, вы что-то видели, не так ли? — требовательно спросил Данте и губы его побелели. Помертвевшее лицо напоминало маску ужаса.
Улыбка леди Мэри исчезла при виде его страха, она бросилась к нему и коснулась судорожно сжатых кулаков. — Вы должны верить в то, что все будет хорошо, Данте, — прошептала она и ошеломленному Лейтону показалось, будто её глаза заволокло серебристой пеленой неведомой тайны. Холодная дрожь пробежала по его телу, когда он подумал, что за видения являются этой необыкновенной женщине.
— Пока ещё не время, — странно изменившимся голосом произнесла она, склонив голову, будто прислушиваясь к звучащим в её душе неведомым голосам. — Но придет день, когда я расскажу вам о том видении, где таинственно переплелись дикий тимьян и терновник, а над ними плыли облака, и края их золотило заходящее солнце. А ещё я расскажу вам о море, и о солнце и луне.
Данте Лейтон невольно вздрогнул. Леди Мэри всегда ему нравилось и он успел искренно привязаться к ней, но сейчас ему вдруг показалось, что он имеет дело с помешанной. Он поежился, но как раз в эту минуту тяжелые двойные двери, ведущие в комнату, с треском распахнулись настежь, и герцогиня с бледным, помертвевшим от усталости лицом, почти вбежала к ним. Она покачнулась и мигом очутившийся рядом Люсьен Доминик подхватил её. Жена устало склонилась к нему, черпая в его объятиях уверенность и силу.
— Рея?!
Выглянув из-за плеча мужа, Сабрина Доминик с трудом выдавила усталую улыбку, — С Реей все прекрасно. Что же касается вас, Данте Лейтон, то вы стали счастливым отцом на редкость горластого сына!
Прошло всего несколько дней и гораздо раньше, чем требовали приличия, преподобный Смолли вновь оказался в старинной, маленькой церкви. Крестили Кристофера Доминика Лейтона, графа Сэндрейка и первого внука герцога и герцогини Камаре. Все уже привычно называли его лорд Кит. Это был поистине прелестный малыш, с крошечной головкой, покрытой густыми кудрями и оглушительным голосом, который был слышен в всех уголках старой церкви и заставлял бедного священника испуганно вздрагивать. Юный граф так вопил, что преподобный едва слышал сам себя.
Когда обряд был закончен, преподобный с немалым облегчением принял приглашение вернуться в замок, тем более, что под высокими потолками роскошной Китайской гостиной и рев юного лорда Кристофера звучал как-то тише и не так приводил его в содрогание. А уж когда юная мать мило извинилась и унесла новорожденного лорда, чтобы покормить его милость, преподобный и вовсе воспрянул духом. Теперь он мог, наконец, без всяких помех потягивать ароматный шерри, предаваясь блаженным мыслям о скором уходе на покой.
Вежливо извинившись, Данте отделался от своих собеседников, чтобы последовать за женой. Ему удалось настичь её у лестницы. Он протянул руки и забрал у неё сына. Осторожно подхватив вдруг замолчавшего малыша одной рукой, он обнял Рею за плечи и привлек к себе. Так, втроем, они и поднялись по огромной, парадной лестнице замка.
— Я уже говорил тебе, как благодарен тебе за сына? — спросил он, а глаза его не могли оторваться от крошечного личика, едва заметного среди покрывал из тончайшего козьего пуха.
— Много раз, милорд, — отозвалась Рея.
— А я говорил тебе, что от твоей красоты у меня замирает сердце?
— Тысячу раз, милорд, — ответила с улыбкой Рея.
— А говорил я, сколько счастья ты принесла в мою жизнь? — спросил он.
— Еще чаще, милорд, — подтвердила она и чарующая улыбка стала ещё прелестней.
— А говорил я, что люблю тебя больше всего на свете? — осведомился он.
Рея застенчиво опустила глаза, — Много раз, милорд. Хотя, по-моему, я гораздо быстрее поверила бы, если бы вы доказали свою любовь на деле, — прошептала она и от этих слов Данте бросило в жар. Ведь прошло уже немало месяцев с тех пор, когда он в последний раз занимался любовью со своей женой.
Он окинул её таким взглядом, что у Реи запылали щеки. — Ага, миледи! Похоже, я сделал ошибку, уделив столько времени словам.
— Вот-вот, милорд, — подтвердила она, невольно остановившись по старой привычке перед знаменитым портретом предка, жившего в эпоху Елизаветы.
— Должно быть, он ревнует, — прошептал чуть слышно Данте, бросив взгляд на авантюриста былых времен, и снова опуская глаза на личико спящего сына.
— Нет, не думаю. Скорее, он был бы доволен, — мягко возразила Рея. Она молча прощалась в душе с фантазиями юной девушки в то время, как глаза её не могли оторваться от профиля любимого мужа. Они молча шли по гулкой галерее, пока не остановились перед другим портретом. На этот раз шаги замедлил Данте.
— Похоже, этот портрет совсем тебя очаровал, — пробормотала Рея. Она невольно вздохнула, вспомнив, сколько всего случилось с того самого дня, когда вся их семья собралась вместе, чтобы позировать для этого портрета.
Данте улыбнулся, с трудом оторвав взгляд от фиалковых глаз герцогини на портрете прежде, чем перевести их на прелестное изображение Реи. — Когда-нибудь я расскажу тебе, о чем может мечтать молодой человек и как в один прекрасный день он понимает, что жизнь подарила ему все, о чем он только мог подумать, и даже много больше того. Поверь мне, Рея, я сейчас ни о чем не жалею, — с мучительной неопределенностью сказал он. Заметив растерянное выражение её лица, Данте усмехнулся и, крепче прижав к себе жену, пошел дальше.
Рея дотронулась до теплого свертка у него на руках и весело расхохоталась, — Немного поздно жалеть о чем-либо, милорд. Пришло время позаботиться о жене и сыне.
Застыв перед окнами своей комнаты, Данте молча смотрел на сады, разбитые на террасах. Его взгляд скользнул с аккуратно подстриженной изгороди из тисовых деревьев к розовым кустам и перенесся вдаль, к заросшему лилиями пруду и парку вдалеке. Он тяжело вздохнул. Редко в своей жизни приходилось ему испытывать такой покой. Теперь он понимал, почему Рея так любила свой старый замок. Услышав за спиной её нежный голос, он резко обернулся, пожирая её глазами, пока она склонилась над сыном, что-то шепча на ухо малышу. Золотые волосы рассыпались у неё по плечам и немного прикрыли лицо, смешавшись с каштановыми кудрями ребенка, который доверчиво сосал её грудь. Крохотные ручонки шарили по телу матери, пока он жадно глотал, припав к живительному источнику, вряд ли отдавая себе отчет в силе материнской любви, которая в тот миг окружала его теплом и заботой.
— Я уже поблагодарил тебя за то, что ты назвала его Кристофером? — спросил Данте, — Честно говоря, я этого не ожидал.
— Я не забыла ничего из того, что ты когда-либо рассказывал о себе, — призналась Рея, её пальцы ласково перебирали нежные кудряшки, пышным ореолом украшавшие крохотную головку их сына. — Ведь капитан Кристофер так много значил для тебя, может быть, даже больше, чем твой родной отец. Мне казалось, тебе будет приятно увековечить его имя, назвав своего первенца Кристофером в его честь. — она легким поцелуем коснулась теплого лобика малыша, — И ещё я благодарна, что ты не возражал, чтобы он носил и имя Доминик. Это так много значит для моих родителей. Почему ты захотел, чтобы он носил наше родовое имя — Доминик?
Данте неловко поежился, чувствуя себя как-то не по себе при мысли о собственном благородстве. — Дело в том, что мне иногда кажется … — Он запнулся, с трудом стараясь подобрать подходящее слово. Это ему так и не удалось и тогда он решил просто сказать все, как есть, — Мне кажется, что я немного привязался к твоей семье, Рея. И несмотря на то, что наш сын в первую очередь Лейтон, мне всегда хотелось, чтобы он чувствовал себя ещё и членом семьи Домиников, — с трудом выдавил нелегкое признание Данте. Он едва поверил, что решился на это.
Рея опустила глаза к крохотному личику у своей груди, заметив, как нежно затрепетали ресницы, прикрывающие сонные глаза готового задремать малыша. Она осторожно поднялась на ноги и отнесла теплое, обмякшее тельце в деревянную колыбельку, стоявшую у изголовья их супружеской постели, бережно уложила уснувшего сына и укутала его теплым покрывалом. Он заворочался и она поправила покрывальце, глядя на него с улыбкой, полной любви. Малыш зевнул и погрузился в безмятежный сон, которым может спать только новорожденный.
Рея распрямилась, устало потирая затекшие плечи. Из груди её вырвался довольный вздох, когда она почувствовала, как сильные пальцы мужа разминают ноющие мышцы. И скоро уже его теплые губы коснулись нежным поцелуем её шеи, так что мурашки предвкушаемого удовольствия побежали по спине. Откинувшись назад, она позволила его рукам скользнуть ниже, приподняв пышные полушария налитых грудей, которые нетерпеливо выглядывали из-за распахнувшегося корсажа платья.
— Не пора ли остановиться, миледи? — шепнул он ей на ухо, губами и языком лаская нежную раковинку. Он крепко стиснул её, прижав к мускулистому телу, и даже несмотря на несколько нижних юбок, окутывавших её, Рея почувствовала его напрягшуюся плоть, прижавшуюся к её спине. Руки Данте жадно скользнули под мягкий шелк, прикрывавший её бедра. — А может, пришло время вновь познакомиться?
— Но ведь нас ждут в салоне, милорд! — прошептала Рея, чувствуя, как бешено колотится сердце.
— Не в моих привычках оставлять леди разочарованной, — промурлыкал он, слегка сжав ей плечи, чтобы заставить её обернуться. Когда же он увидел её внезапно вспыхнувшее лицо, то не смог сдержаться:… Коротко и хрипло застонав, он впился голодным поцелуем в губы Реи. — Ты же сама завлекла меня. Или ты просто дразнила меня, бросив мне вызов и усомнившись в моей мужественности, как будто бы рождение Кристофера было лишь непонятной случайностью?!
— Данте, — задыхаясь, запротестовала Рея. Она чувствовала, как растущее смущение охватывает её, но несмотря на это она сама подняла к мужу лицо, и почувствовала, как он тяжело накрыл её рот своими твердыми губами. И трепеща в каменном кольце его рук, она вновь радостно поняла, что он имеет над ней такую власть, которая способна заставить её забыть все на свете, кроме Данте Лейтона.
А Данте задрожал, ощущая её ответный трепет, и весь горел от едва сдерживаемой страсти. Торжествующая улыбка искривила его губы, когда он склонился к жене и, подхватив её на руки, широким шагом направился к огромной кровати.
— Данте, но что, если кто-нибудь начнет нас искать? Что …?
Послышался сдавленный звук, когда Данте накрыл её губы своими. Наступила молчание и когда он наконец оторвался от нее, у Реи захватило дух.
— Забудь о них. Больше никто никогда не осмелится встать между нами, — твердо пообещал он и склонился к ней, чтобы делом подтвердить свою клятву.
Глава 12
Бросив растерянный взгляд на темноволосую головку, Данте беспомощно молчал, не зная, что сказать.
— Конечно, нет! — прозвучал в тишине мягкий голос леди Мэри, её глубокие серые глаза сияли сочувствием и добротой. — Конечно, первые роды — тяжкое испытание для любой женщины, но леди Рея Клер молода, у неё прекрасное здоровье, а самое главное, она всей душой хочет этого ребенка. Не стоит волноваться, — проговорила леди Мэри и в голосе её прозвучали успокаивающие нотки.
— И с ней все будет в порядке, не так ли? — спросил Данте, но по настойчивости в его голосе было понятно, что ему требуется гораздо больше, чем просто разувериться в своих опасениях, и леди Мери прекрасно понимала это.
— Дело в том, что я порой и сама не всегда отчетливо понимаю, что же мне представляется в моих видениях, — продолжала леди Мэри. При виде широко раскрытого от удивления рта Конни её улыбка стала чуть-чуть лукавее, — поэтому я предпочитаю особенно не распространяться об этом. Конечно, не считая тех случаев, когда мой дар предвидения может спасти чью-нибудь жизнь.
— Так, значит, вы что-то видели, не так ли? — требовательно спросил Данте и губы его побелели. Помертвевшее лицо напоминало маску ужаса.
Улыбка леди Мэри исчезла при виде его страха, она бросилась к нему и коснулась судорожно сжатых кулаков. — Вы должны верить в то, что все будет хорошо, Данте, — прошептала она и ошеломленному Лейтону показалось, будто её глаза заволокло серебристой пеленой неведомой тайны. Холодная дрожь пробежала по его телу, когда он подумал, что за видения являются этой необыкновенной женщине.
— Пока ещё не время, — странно изменившимся голосом произнесла она, склонив голову, будто прислушиваясь к звучащим в её душе неведомым голосам. — Но придет день, когда я расскажу вам о том видении, где таинственно переплелись дикий тимьян и терновник, а над ними плыли облака, и края их золотило заходящее солнце. А ещё я расскажу вам о море, и о солнце и луне.
Данте Лейтон невольно вздрогнул. Леди Мэри всегда ему нравилось и он успел искренно привязаться к ней, но сейчас ему вдруг показалось, что он имеет дело с помешанной. Он поежился, но как раз в эту минуту тяжелые двойные двери, ведущие в комнату, с треском распахнулись настежь, и герцогиня с бледным, помертвевшим от усталости лицом, почти вбежала к ним. Она покачнулась и мигом очутившийся рядом Люсьен Доминик подхватил её. Жена устало склонилась к нему, черпая в его объятиях уверенность и силу.
— Рея?!
Выглянув из-за плеча мужа, Сабрина Доминик с трудом выдавила усталую улыбку, — С Реей все прекрасно. Что же касается вас, Данте Лейтон, то вы стали счастливым отцом на редкость горластого сына!
Прошло всего несколько дней и гораздо раньше, чем требовали приличия, преподобный Смолли вновь оказался в старинной, маленькой церкви. Крестили Кристофера Доминика Лейтона, графа Сэндрейка и первого внука герцога и герцогини Камаре. Все уже привычно называли его лорд Кит. Это был поистине прелестный малыш, с крошечной головкой, покрытой густыми кудрями и оглушительным голосом, который был слышен в всех уголках старой церкви и заставлял бедного священника испуганно вздрагивать. Юный граф так вопил, что преподобный едва слышал сам себя.
Когда обряд был закончен, преподобный с немалым облегчением принял приглашение вернуться в замок, тем более, что под высокими потолками роскошной Китайской гостиной и рев юного лорда Кристофера звучал как-то тише и не так приводил его в содрогание. А уж когда юная мать мило извинилась и унесла новорожденного лорда, чтобы покормить его милость, преподобный и вовсе воспрянул духом. Теперь он мог, наконец, без всяких помех потягивать ароматный шерри, предаваясь блаженным мыслям о скором уходе на покой.
Вежливо извинившись, Данте отделался от своих собеседников, чтобы последовать за женой. Ему удалось настичь её у лестницы. Он протянул руки и забрал у неё сына. Осторожно подхватив вдруг замолчавшего малыша одной рукой, он обнял Рею за плечи и привлек к себе. Так, втроем, они и поднялись по огромной, парадной лестнице замка.
— Я уже говорил тебе, как благодарен тебе за сына? — спросил он, а глаза его не могли оторваться от крошечного личика, едва заметного среди покрывал из тончайшего козьего пуха.
— Много раз, милорд, — отозвалась Рея.
— А я говорил тебе, что от твоей красоты у меня замирает сердце?
— Тысячу раз, милорд, — ответила с улыбкой Рея.
— А говорил я, сколько счастья ты принесла в мою жизнь? — спросил он.
— Еще чаще, милорд, — подтвердила она и чарующая улыбка стала ещё прелестней.
— А говорил я, что люблю тебя больше всего на свете? — осведомился он.
Рея застенчиво опустила глаза, — Много раз, милорд. Хотя, по-моему, я гораздо быстрее поверила бы, если бы вы доказали свою любовь на деле, — прошептала она и от этих слов Данте бросило в жар. Ведь прошло уже немало месяцев с тех пор, когда он в последний раз занимался любовью со своей женой.
Он окинул её таким взглядом, что у Реи запылали щеки. — Ага, миледи! Похоже, я сделал ошибку, уделив столько времени словам.
— Вот-вот, милорд, — подтвердила она, невольно остановившись по старой привычке перед знаменитым портретом предка, жившего в эпоху Елизаветы.
— Должно быть, он ревнует, — прошептал чуть слышно Данте, бросив взгляд на авантюриста былых времен, и снова опуская глаза на личико спящего сына.
— Нет, не думаю. Скорее, он был бы доволен, — мягко возразила Рея. Она молча прощалась в душе с фантазиями юной девушки в то время, как глаза её не могли оторваться от профиля любимого мужа. Они молча шли по гулкой галерее, пока не остановились перед другим портретом. На этот раз шаги замедлил Данте.
— Похоже, этот портрет совсем тебя очаровал, — пробормотала Рея. Она невольно вздохнула, вспомнив, сколько всего случилось с того самого дня, когда вся их семья собралась вместе, чтобы позировать для этого портрета.
Данте улыбнулся, с трудом оторвав взгляд от фиалковых глаз герцогини на портрете прежде, чем перевести их на прелестное изображение Реи. — Когда-нибудь я расскажу тебе, о чем может мечтать молодой человек и как в один прекрасный день он понимает, что жизнь подарила ему все, о чем он только мог подумать, и даже много больше того. Поверь мне, Рея, я сейчас ни о чем не жалею, — с мучительной неопределенностью сказал он. Заметив растерянное выражение её лица, Данте усмехнулся и, крепче прижав к себе жену, пошел дальше.
Рея дотронулась до теплого свертка у него на руках и весело расхохоталась, — Немного поздно жалеть о чем-либо, милорд. Пришло время позаботиться о жене и сыне.
Застыв перед окнами своей комнаты, Данте молча смотрел на сады, разбитые на террасах. Его взгляд скользнул с аккуратно подстриженной изгороди из тисовых деревьев к розовым кустам и перенесся вдаль, к заросшему лилиями пруду и парку вдалеке. Он тяжело вздохнул. Редко в своей жизни приходилось ему испытывать такой покой. Теперь он понимал, почему Рея так любила свой старый замок. Услышав за спиной её нежный голос, он резко обернулся, пожирая её глазами, пока она склонилась над сыном, что-то шепча на ухо малышу. Золотые волосы рассыпались у неё по плечам и немного прикрыли лицо, смешавшись с каштановыми кудрями ребенка, который доверчиво сосал её грудь. Крохотные ручонки шарили по телу матери, пока он жадно глотал, припав к живительному источнику, вряд ли отдавая себе отчет в силе материнской любви, которая в тот миг окружала его теплом и заботой.
— Я уже поблагодарил тебя за то, что ты назвала его Кристофером? — спросил Данте, — Честно говоря, я этого не ожидал.
— Я не забыла ничего из того, что ты когда-либо рассказывал о себе, — призналась Рея, её пальцы ласково перебирали нежные кудряшки, пышным ореолом украшавшие крохотную головку их сына. — Ведь капитан Кристофер так много значил для тебя, может быть, даже больше, чем твой родной отец. Мне казалось, тебе будет приятно увековечить его имя, назвав своего первенца Кристофером в его честь. — она легким поцелуем коснулась теплого лобика малыша, — И ещё я благодарна, что ты не возражал, чтобы он носил и имя Доминик. Это так много значит для моих родителей. Почему ты захотел, чтобы он носил наше родовое имя — Доминик?
Данте неловко поежился, чувствуя себя как-то не по себе при мысли о собственном благородстве. — Дело в том, что мне иногда кажется … — Он запнулся, с трудом стараясь подобрать подходящее слово. Это ему так и не удалось и тогда он решил просто сказать все, как есть, — Мне кажется, что я немного привязался к твоей семье, Рея. И несмотря на то, что наш сын в первую очередь Лейтон, мне всегда хотелось, чтобы он чувствовал себя ещё и членом семьи Домиников, — с трудом выдавил нелегкое признание Данте. Он едва поверил, что решился на это.
Рея опустила глаза к крохотному личику у своей груди, заметив, как нежно затрепетали ресницы, прикрывающие сонные глаза готового задремать малыша. Она осторожно поднялась на ноги и отнесла теплое, обмякшее тельце в деревянную колыбельку, стоявшую у изголовья их супружеской постели, бережно уложила уснувшего сына и укутала его теплым покрывалом. Он заворочался и она поправила покрывальце, глядя на него с улыбкой, полной любви. Малыш зевнул и погрузился в безмятежный сон, которым может спать только новорожденный.
Рея распрямилась, устало потирая затекшие плечи. Из груди её вырвался довольный вздох, когда она почувствовала, как сильные пальцы мужа разминают ноющие мышцы. И скоро уже его теплые губы коснулись нежным поцелуем её шеи, так что мурашки предвкушаемого удовольствия побежали по спине. Откинувшись назад, она позволила его рукам скользнуть ниже, приподняв пышные полушария налитых грудей, которые нетерпеливо выглядывали из-за распахнувшегося корсажа платья.
— Не пора ли остановиться, миледи? — шепнул он ей на ухо, губами и языком лаская нежную раковинку. Он крепко стиснул её, прижав к мускулистому телу, и даже несмотря на несколько нижних юбок, окутывавших её, Рея почувствовала его напрягшуюся плоть, прижавшуюся к её спине. Руки Данте жадно скользнули под мягкий шелк, прикрывавший её бедра. — А может, пришло время вновь познакомиться?
— Но ведь нас ждут в салоне, милорд! — прошептала Рея, чувствуя, как бешено колотится сердце.
— Не в моих привычках оставлять леди разочарованной, — промурлыкал он, слегка сжав ей плечи, чтобы заставить её обернуться. Когда же он увидел её внезапно вспыхнувшее лицо, то не смог сдержаться:… Коротко и хрипло застонав, он впился голодным поцелуем в губы Реи. — Ты же сама завлекла меня. Или ты просто дразнила меня, бросив мне вызов и усомнившись в моей мужественности, как будто бы рождение Кристофера было лишь непонятной случайностью?!
— Данте, — задыхаясь, запротестовала Рея. Она чувствовала, как растущее смущение охватывает её, но несмотря на это она сама подняла к мужу лицо, и почувствовала, как он тяжело накрыл её рот своими твердыми губами. И трепеща в каменном кольце его рук, она вновь радостно поняла, что он имеет над ней такую власть, которая способна заставить её забыть все на свете, кроме Данте Лейтона.
А Данте задрожал, ощущая её ответный трепет, и весь горел от едва сдерживаемой страсти. Торжествующая улыбка искривила его губы, когда он склонился к жене и, подхватив её на руки, широким шагом направился к огромной кровати.
— Данте, но что, если кто-нибудь начнет нас искать? Что …?
Послышался сдавленный звук, когда Данте накрыл её губы своими. Наступила молчание и когда он наконец оторвался от нее, у Реи захватило дух.
— Забудь о них. Больше никто никогда не осмелится встать между нами, — твердо пообещал он и склонился к ней, чтобы делом подтвердить свою клятву.
Моя гордость пала вслед за ушедшим счастьем.
Шекспир
Глава 12
Сивик Мэнор напоминал припавшего к земле хищного зверя, готового одним прыжком сорваться со скалы в море. Конечно, его трудно было назвать красивым в общепринятом смысле слова, но была в его толстых стенах из грубо отесанного серого камня и черепичной крыше какая-то непостижимая прелесть. Когда в небе сияло солнце, его лучи заставляли ярко сверкать геральдические фигуры в старинных витражах высоких стрельчатых окон, а из сада, протянувшегося вдоль восточной стены дома, доносилось нежное благоухание роз. К сожалению, цветные витражи не могли нарушить царившего вокруг унылого серого тона. А к юго-востоку, за службами и старой конюшней, далеко за запущенным, заросшим садом и аллеями, где ветками деревьев привыкли лакомиться олени, дальше, где на горизонте вставали невысокие холмы, лежала деревушка Мерлейй.
Если повернуть строго на запад, пробравшись сквозь густые заросли буковых деревьев и орешника, посаженных в незапамятные времена, чтобы защитить Сивик Мэнор от холодных, северных ветров, дующих с моря, то можно увидеть, как над горизонтом поднимаются суровые, сторожевые башни замка Мердрако, возвышаясь над туманной дымкой, окутывающей прихотливо изрезанный берег.
Но стоял ли над морем туман или нет, об этих сторожевых башнях ни на минуту не забывала леди Бесс Сикоум, хозяйка Сивик Мэнора. И даже когда утренний туман плотной пеленой окутывал Мердрако, скрывая его от посторонних глаз, она чувствовала их присутствие. Башни будто жили своей собственной жизнью, служа суровым напоминанием, что Мердрако ещё существует, хоть хозяин его сейчас далеко.
Леди Бесс проводило садившееся в облака солнце коротким неодобрительным взглядом, словно раздосадованная последними сверкающими золотом лучами. Для неё закат означал лишь одно: скоро землю скроет тьма, которая и останется до рассвета, коль скоро ночь обещала быть безлунной.
— Проклятье! — прошипела она сквозь стиснутые зубы. Резко отвернувшись от окна, она невольно бросила раздраженный взгляд на изрядно потрепанные бархатные шторы. Выругавшись вполголоса, женщина поплотнее задернула тяжелые драпировки цвета темного бургундского, скрыв великолепное зрелище заходящего солнца, когда оно, мало-помалу погружаясь в темно-синюю пучину моря, любуется своим отражением, похожим на пылающий огнем медно-красный шар .
Беспечной рукой леди Бесс плеснула себе в стакан изрядную порцию шерри, аккуратно поставив тяжелый хрустальный графин на полированную поверхность стола. Одним глотком опрокинув в себя полный доверху стакан, она подумала, что не грех и подкрепиться перед тем, как этой безлунной ночью осуществить то, что она задумала.
— Боже милостивый, да хватит ли у меня на это сил? — беспомощно прошептала она, руки её отчаянно тряслись и слышно было, как жалобно звякнуло стекло, когда она снова взялась за графин с шерри.
— Нет, я не смогу, — пробормотала она себе под нос, нервно барабаня пальцами по каминной доске. — Это просто безумие! — подняв голову, она кинула неприязненный взгляд на висевший над камином портрет мужчины.
— Как жаль, что ты оказался таким тупицей! — сказала она, сверля его ненавидящим взглядом. Даже несмотря на то, что оригинал вот уже почти два года покоился в могиле, портрет по-прежнему обладал свойством мгновенно приводить её в бешенство. — Ты даже глупее, чем когда-то была я сама, когда решилась выйти за тебя замуж, сэр Гарри Сикоум, — пожаловалась она. — Но откуда мне было знать в то время, что ты по уши в долгах и при этом слишком глуп, чтобы суметь поправить свои дела? Да ещё безумен настолько, чтобы влезть в эту авантюру с индийскими плантациями? И в какой же луже мы с тобой в конце концов оказались, а, Гарри? — горько посетовала она, а бледно-голубые глаза мужчины на портрете все так же безжизненно смотрели на неё каким-то тупым, отсутствующим взглядом. Впрочем, когда сэр Гарри Сикоум был ещё жив, призналась она в душе, именно это выражение безучастного равнодушия чаще всего было написано у него на лице.
— Собаки и лошади, Гарри, вот и все, о чем ты когда-либо думал или заботился в своей никчемной жизни, — бросила обвиняющим тоном леди Бесс, — Что тебя толкнула жениться на мне? Нет, я не виню тебя, ведь в те времена я была настоящей красавицей, не так ли, Гарри? — казалось, она требовала ответа. И бросив украдкой быстрый взгляд на свое отражение в одном из зеркал, она была вынуждена признать, что и теперь фигура у неё на редкость привлекательна, несмотря на то, что ей давно перевалило за тридцать и она стала матерью двоих детей. Но щеки уже не были так восхитительно свежи, как в молодости, да и с возрастом она похудела, вздохнула Бесс. Впрочем, достаточно было одного взгляда в зеркало, чтобы понять, что она все ещё хороша. Искоса глянув на глубокое декольте, где благоухающие кружева корсажа прикрывали все ещё упругую и свежую грудь, Бесс с досадой отвернулась.
— Ты обвел меня вокруг пальца, Гарри. Ты был не только банкротом, это бы я ещё смогла тебе простить, но ты к тому же оказался на редкость скверным любовником, особенно если сравнить с … — последние слова замерли на устах леди Бесс и, подавив тяжелый вздох, она повернулась спиной и к портрету мужа и к собственному отражению в зеркале. Ведь и её увядающая красота и этот мужчина будили в измученной душе столько печальных воспоминаний о том времени, когда она была моложе на пятнадцать лет и успела совершить величайшую ошибку в своей жизни.
— Мама? — прозвенел за дверью тоненький голосок. — Мама? Где ты? — девичий голосок сделался пронзительным, в нем звучал готовый вот-вот прорваться страх. — Мама?
— Я в гостиной, Энн, — неохотно откликнулась леди Бесс, на минуту ей стало не по себе при мысли, что лицо выдаст её. Она медлила, страшась возвращаться в безрадостное настоящее, откуда в эту минуту не видела выхода.
— Что это тебе пришло в голову сидеть здесь в темноте, да ещё совсем одной? — недовольно спросила девочка. Несмотря на свои четырнадцать лет, Энн Сикоум обещала в недалеком будущем превратиться в редкостную красавицу. Она была поразительно похожа на мать, когда та цвела восхитительной красотой юности. — Позвонить, чтобы принесли свечи?
— Нет, к чему эти лишние расходы?! Я не задержусь надолго, милая. — сказала леди Бесс.
— Тогда может быть, позвать Джейн, чтобы она развела огонь в камине? Как только солнце садится, в комнате становится слишком сыро, — произнесла девочка, невольно напомнив матери о том, что близится вечер, и о том, что принесет с собой ночь.
— Не стоит. Бедная девушка и так сбивается с ног, помогая матери на кухне. Да и кроме того, мне вовсе не хочется, чтобы наш старый дом выглядел так, словно мы все ещё не спим, — ответила леди Бесс скорее себе, чем дочери. Изумленное выражение на юном личике Энн сменилось растерянным, когда она наконец поняла, о чем подумала мать.
— Я совсем забыла. Но ведь ночь сегодня обещает быть безлунной, правда, мама?
— О чем это ты, детка? — возмущенно спросила леди Бесс.
— Ой, мама, ну к чему делать вид, будто ты не понимаешь, что я имею в виду?! В конце концов, я уже давно не ребенок! Вспомни, ведь Люси Уиддонс в мои годы была уже замужем, да и к тому же этот малыш, который цеплялся за её подол …
— Пусть благодарит Бога за то, что вообще успела пойти к алтарю, да ещё тогда, когда раздувшийся живот делал её похожей больше на бочку, чем на невесту! О чем ты говоришь, Энн! В конце концов, Люси — простая деревенская девчонка, а не леди Сикоум! — сурово напомнила леди Бесс своей неугомонной дочери.
— Не знаю, какая разница в том, что я леди Сикоум, ведь в конце концов мы с тобой так же ломаем голову, чем набить живот, как и последние крестьяне этой деревушки?! — запальчиво возразила Энн. — Я прекрасно понимаю, почему ты позволила этим контрабандистам взять наших лошадей. Отец бы умер от ужаса, если бы узнал, как жестоко с ними обращаются, а ведь бедняги тащат на себе тяжеленные мешки с товаром от деревни к деревне. Будь он жив, никогда бы не позволил этого!
Леди Бесс уже открыла было рот, чтобы возмущенно опровергнуть это обвинение, но передумала и предпочла промолчать. Действительно, что толку было лгать и отрицать очевидное, тем более, что не в её власти было что-то изменить. — Если хочешь знать, дитя мое, твой отец продал бы душу дьяволу за бочонок контрабандного французского бренди. Но успокойся, сегодня ночью он не перевернется в гробу, потому что контрабандисты не получат наших лошадей. Если честно, я просто собиралась продать кое-кого из них на ярмарке в Вестли Эббот в эту субботу, — леди Бесс старалась говорить ровным, спокойным голосом, несмотря на то, что все внутри дрожало от страшного напряжения.
— Но, мама, ты не можешь так поступить. Неужели ты забыла, что случилось с фермой Веббера прошлой зимой? Чарльз сказал, это, мол, потому, что они отказались дать контрабандистам своих лошадей! — едва слышно выдохнула Энн.
— Сколько раз я просила, чтобы ты и Чарльз прекратили слушать глупые сплетни?! — прикрикнула леди Бесс, которой меньше всего сейчас хотелось бы, чтобы дочь напоминала ей об этом ужасе. — А Чарльз вообще вряд ли понимает даже, о чем говорит. Да и потом вряд ли кто отважится появиться здесь, в Сивике! Кто мы для них, в конце концов? Обычные крестьяне? Неужели нас так легко запугать? — надменно произнесла леди Бесс, изо всех сил стараясь скрыть свой страх. — И если и существовало на свете что-то такое, что твой отец умел замечательно делать и смог передать это мне, так это искусство стрелять. Я могу так же быстро зарядить пистолет и выстрелить так же метко, как любой мужчина. Пусть только попробуют сунуть нос в Сивик Мэнор, увидишь, что будет, — жестко усмехнувшись, пообещала леди Бесс.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, мама, — вздохнула Энн, обращая взгляд к разноцветным витражам окон, словно не веря, что они могут помешать убийцам ворваться в их тихий, мирный дом.
— Ну, конечно, детка, — уверила её леди Бесс, с трудом выдавив улыбку. — А теперь ступай и передай миссис Бикэм, чтобы подавали обед. Сегодня мы сядем за стол раньше, чем всегда, — скороговоркой произнесла леди Бесс, отчаянно надеясь в душе, что все они уже успеют благополучно разойтись по своим комнатам к тому времени, как появятся ночные посетители.
— Мама?
— Что тебе, Энн? — резко спросила леди Бесс, её нервы были напряжены до предела несмотря на выпитое шерри.
— Мне показалось, зазвенел колокольчик у двери.
— Ерунда. Кто может появиться так поздно?! — фыркнула леди Бесс. Мгновение спустя на пороге комнаты бесшумно возник Бикэм — их бессменный кучер, садовник и дворецкий в одном лице, провозгласив весьма светским тоном, — Два джентльмена желают видеть вас, миледи.
— Кто они, Бикэм?
— Капитан сэр Морган Ллойд и лейтенант Хэндли, миледи. Пригласить их войти, миледи? — спросил дворецкий, с неодобрительным видом покосившись на погасшие свечи и холодный камин.
— Да, да, конечно, через пару минут, — приказала леди Бесс и дверь медленно закрылась за престарелым слугой — ведь он служил в Сивик Мэнор уже полвека, когда она впервые юной невестой появилась здесь пятнадцать лет назад. Леди Бесс бросилась к секретеру у стены и принялась лихорадочно шарить в ящиках. Копаясь в ворохе бумаг она отрывисто бросила через плечо дочери, — Быстро, зажги несколько свечей!
— А мне показалось, что ты не хочешь …
— О Боже, Энн, сейчас не до вопросов! Просто делай, как я сказала! — бросила леди Бесс, — Проклятье! Какого дьявола им тут надо?! Что это ещё за сэр Морган Ллойд? Где-то я слышала это имя … Разве он бывал здесь? Хэндли-то я знаю давно.
— Понятия не имею, мама, — смущенно сказала Энн, обходя комнату и зажигая свечи одну за другой.
— О дьявольщина! Будь проклята и эта ночь и все ночи на свете! Если их кто-нибудь увидит, если только узнают, что они вошли в этот дом, нам не поздоровится, уж будь уверена! — взволнованно бормотала она трясущимися губами, вспоминая всех тех несчастных, которых контрабандисты заподозрили в сотрудничестве с властями и их ужасную судьбу. — О Боже милостивый, только этого мне не хватала сегодня — два королевских офицера приехали в мой дом провести время за чашкой чая!
Она изящно устроилась на диване, раскинув юбки, чтобы незаметно прикрыть заметную кое-где штопку на шелковых подушечках, и повернулась к дочери, — А теперь беги вниз и вели Бикэму проводить наших гостей наверх! — велела она.
— Мама! Они ведь не для того приехали, чтобы арестовать тебя? — тревожно спросила девочка.
Леди Бесс невольно содрогнулась. Эта мысль даже никогда не приходила ей в голову, пока дочь не спросила об этом. — Ну конечно же, нет, — фыркнула она, но глаза её уже с гораздо меньшим удовольствием оглядели дорогое кружево, украшавшее вырез платья, ведь оно тоже было из того же источника, что и шерри. — А теперь делай, что я сказала. Мы и так уже заставили наших гостей ждать, мне вовсе не хочется, чтобы они имели повод говорить о плохих манерах хозяек Сихоум Мэнор!
Если повернуть строго на запад, пробравшись сквозь густые заросли буковых деревьев и орешника, посаженных в незапамятные времена, чтобы защитить Сивик Мэнор от холодных, северных ветров, дующих с моря, то можно увидеть, как над горизонтом поднимаются суровые, сторожевые башни замка Мердрако, возвышаясь над туманной дымкой, окутывающей прихотливо изрезанный берег.
Но стоял ли над морем туман или нет, об этих сторожевых башнях ни на минуту не забывала леди Бесс Сикоум, хозяйка Сивик Мэнора. И даже когда утренний туман плотной пеленой окутывал Мердрако, скрывая его от посторонних глаз, она чувствовала их присутствие. Башни будто жили своей собственной жизнью, служа суровым напоминанием, что Мердрако ещё существует, хоть хозяин его сейчас далеко.
Леди Бесс проводило садившееся в облака солнце коротким неодобрительным взглядом, словно раздосадованная последними сверкающими золотом лучами. Для неё закат означал лишь одно: скоро землю скроет тьма, которая и останется до рассвета, коль скоро ночь обещала быть безлунной.
— Проклятье! — прошипела она сквозь стиснутые зубы. Резко отвернувшись от окна, она невольно бросила раздраженный взгляд на изрядно потрепанные бархатные шторы. Выругавшись вполголоса, женщина поплотнее задернула тяжелые драпировки цвета темного бургундского, скрыв великолепное зрелище заходящего солнца, когда оно, мало-помалу погружаясь в темно-синюю пучину моря, любуется своим отражением, похожим на пылающий огнем медно-красный шар .
Беспечной рукой леди Бесс плеснула себе в стакан изрядную порцию шерри, аккуратно поставив тяжелый хрустальный графин на полированную поверхность стола. Одним глотком опрокинув в себя полный доверху стакан, она подумала, что не грех и подкрепиться перед тем, как этой безлунной ночью осуществить то, что она задумала.
— Боже милостивый, да хватит ли у меня на это сил? — беспомощно прошептала она, руки её отчаянно тряслись и слышно было, как жалобно звякнуло стекло, когда она снова взялась за графин с шерри.
— Нет, я не смогу, — пробормотала она себе под нос, нервно барабаня пальцами по каминной доске. — Это просто безумие! — подняв голову, она кинула неприязненный взгляд на висевший над камином портрет мужчины.
— Как жаль, что ты оказался таким тупицей! — сказала она, сверля его ненавидящим взглядом. Даже несмотря на то, что оригинал вот уже почти два года покоился в могиле, портрет по-прежнему обладал свойством мгновенно приводить её в бешенство. — Ты даже глупее, чем когда-то была я сама, когда решилась выйти за тебя замуж, сэр Гарри Сикоум, — пожаловалась она. — Но откуда мне было знать в то время, что ты по уши в долгах и при этом слишком глуп, чтобы суметь поправить свои дела? Да ещё безумен настолько, чтобы влезть в эту авантюру с индийскими плантациями? И в какой же луже мы с тобой в конце концов оказались, а, Гарри? — горько посетовала она, а бледно-голубые глаза мужчины на портрете все так же безжизненно смотрели на неё каким-то тупым, отсутствующим взглядом. Впрочем, когда сэр Гарри Сикоум был ещё жив, призналась она в душе, именно это выражение безучастного равнодушия чаще всего было написано у него на лице.
— Собаки и лошади, Гарри, вот и все, о чем ты когда-либо думал или заботился в своей никчемной жизни, — бросила обвиняющим тоном леди Бесс, — Что тебя толкнула жениться на мне? Нет, я не виню тебя, ведь в те времена я была настоящей красавицей, не так ли, Гарри? — казалось, она требовала ответа. И бросив украдкой быстрый взгляд на свое отражение в одном из зеркал, она была вынуждена признать, что и теперь фигура у неё на редкость привлекательна, несмотря на то, что ей давно перевалило за тридцать и она стала матерью двоих детей. Но щеки уже не были так восхитительно свежи, как в молодости, да и с возрастом она похудела, вздохнула Бесс. Впрочем, достаточно было одного взгляда в зеркало, чтобы понять, что она все ещё хороша. Искоса глянув на глубокое декольте, где благоухающие кружева корсажа прикрывали все ещё упругую и свежую грудь, Бесс с досадой отвернулась.
— Ты обвел меня вокруг пальца, Гарри. Ты был не только банкротом, это бы я ещё смогла тебе простить, но ты к тому же оказался на редкость скверным любовником, особенно если сравнить с … — последние слова замерли на устах леди Бесс и, подавив тяжелый вздох, она повернулась спиной и к портрету мужа и к собственному отражению в зеркале. Ведь и её увядающая красота и этот мужчина будили в измученной душе столько печальных воспоминаний о том времени, когда она была моложе на пятнадцать лет и успела совершить величайшую ошибку в своей жизни.
— Мама? — прозвенел за дверью тоненький голосок. — Мама? Где ты? — девичий голосок сделался пронзительным, в нем звучал готовый вот-вот прорваться страх. — Мама?
— Я в гостиной, Энн, — неохотно откликнулась леди Бесс, на минуту ей стало не по себе при мысли, что лицо выдаст её. Она медлила, страшась возвращаться в безрадостное настоящее, откуда в эту минуту не видела выхода.
— Что это тебе пришло в голову сидеть здесь в темноте, да ещё совсем одной? — недовольно спросила девочка. Несмотря на свои четырнадцать лет, Энн Сикоум обещала в недалеком будущем превратиться в редкостную красавицу. Она была поразительно похожа на мать, когда та цвела восхитительной красотой юности. — Позвонить, чтобы принесли свечи?
— Нет, к чему эти лишние расходы?! Я не задержусь надолго, милая. — сказала леди Бесс.
— Тогда может быть, позвать Джейн, чтобы она развела огонь в камине? Как только солнце садится, в комнате становится слишком сыро, — произнесла девочка, невольно напомнив матери о том, что близится вечер, и о том, что принесет с собой ночь.
— Не стоит. Бедная девушка и так сбивается с ног, помогая матери на кухне. Да и кроме того, мне вовсе не хочется, чтобы наш старый дом выглядел так, словно мы все ещё не спим, — ответила леди Бесс скорее себе, чем дочери. Изумленное выражение на юном личике Энн сменилось растерянным, когда она наконец поняла, о чем подумала мать.
— Я совсем забыла. Но ведь ночь сегодня обещает быть безлунной, правда, мама?
— О чем это ты, детка? — возмущенно спросила леди Бесс.
— Ой, мама, ну к чему делать вид, будто ты не понимаешь, что я имею в виду?! В конце концов, я уже давно не ребенок! Вспомни, ведь Люси Уиддонс в мои годы была уже замужем, да и к тому же этот малыш, который цеплялся за её подол …
— Пусть благодарит Бога за то, что вообще успела пойти к алтарю, да ещё тогда, когда раздувшийся живот делал её похожей больше на бочку, чем на невесту! О чем ты говоришь, Энн! В конце концов, Люси — простая деревенская девчонка, а не леди Сикоум! — сурово напомнила леди Бесс своей неугомонной дочери.
— Не знаю, какая разница в том, что я леди Сикоум, ведь в конце концов мы с тобой так же ломаем голову, чем набить живот, как и последние крестьяне этой деревушки?! — запальчиво возразила Энн. — Я прекрасно понимаю, почему ты позволила этим контрабандистам взять наших лошадей. Отец бы умер от ужаса, если бы узнал, как жестоко с ними обращаются, а ведь бедняги тащат на себе тяжеленные мешки с товаром от деревни к деревне. Будь он жив, никогда бы не позволил этого!
Леди Бесс уже открыла было рот, чтобы возмущенно опровергнуть это обвинение, но передумала и предпочла промолчать. Действительно, что толку было лгать и отрицать очевидное, тем более, что не в её власти было что-то изменить. — Если хочешь знать, дитя мое, твой отец продал бы душу дьяволу за бочонок контрабандного французского бренди. Но успокойся, сегодня ночью он не перевернется в гробу, потому что контрабандисты не получат наших лошадей. Если честно, я просто собиралась продать кое-кого из них на ярмарке в Вестли Эббот в эту субботу, — леди Бесс старалась говорить ровным, спокойным голосом, несмотря на то, что все внутри дрожало от страшного напряжения.
— Но, мама, ты не можешь так поступить. Неужели ты забыла, что случилось с фермой Веббера прошлой зимой? Чарльз сказал, это, мол, потому, что они отказались дать контрабандистам своих лошадей! — едва слышно выдохнула Энн.
— Сколько раз я просила, чтобы ты и Чарльз прекратили слушать глупые сплетни?! — прикрикнула леди Бесс, которой меньше всего сейчас хотелось бы, чтобы дочь напоминала ей об этом ужасе. — А Чарльз вообще вряд ли понимает даже, о чем говорит. Да и потом вряд ли кто отважится появиться здесь, в Сивике! Кто мы для них, в конце концов? Обычные крестьяне? Неужели нас так легко запугать? — надменно произнесла леди Бесс, изо всех сил стараясь скрыть свой страх. — И если и существовало на свете что-то такое, что твой отец умел замечательно делать и смог передать это мне, так это искусство стрелять. Я могу так же быстро зарядить пистолет и выстрелить так же метко, как любой мужчина. Пусть только попробуют сунуть нос в Сивик Мэнор, увидишь, что будет, — жестко усмехнувшись, пообещала леди Бесс.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, мама, — вздохнула Энн, обращая взгляд к разноцветным витражам окон, словно не веря, что они могут помешать убийцам ворваться в их тихий, мирный дом.
— Ну, конечно, детка, — уверила её леди Бесс, с трудом выдавив улыбку. — А теперь ступай и передай миссис Бикэм, чтобы подавали обед. Сегодня мы сядем за стол раньше, чем всегда, — скороговоркой произнесла леди Бесс, отчаянно надеясь в душе, что все они уже успеют благополучно разойтись по своим комнатам к тому времени, как появятся ночные посетители.
— Мама?
— Что тебе, Энн? — резко спросила леди Бесс, её нервы были напряжены до предела несмотря на выпитое шерри.
— Мне показалось, зазвенел колокольчик у двери.
— Ерунда. Кто может появиться так поздно?! — фыркнула леди Бесс. Мгновение спустя на пороге комнаты бесшумно возник Бикэм — их бессменный кучер, садовник и дворецкий в одном лице, провозгласив весьма светским тоном, — Два джентльмена желают видеть вас, миледи.
— Кто они, Бикэм?
— Капитан сэр Морган Ллойд и лейтенант Хэндли, миледи. Пригласить их войти, миледи? — спросил дворецкий, с неодобрительным видом покосившись на погасшие свечи и холодный камин.
— Да, да, конечно, через пару минут, — приказала леди Бесс и дверь медленно закрылась за престарелым слугой — ведь он служил в Сивик Мэнор уже полвека, когда она впервые юной невестой появилась здесь пятнадцать лет назад. Леди Бесс бросилась к секретеру у стены и принялась лихорадочно шарить в ящиках. Копаясь в ворохе бумаг она отрывисто бросила через плечо дочери, — Быстро, зажги несколько свечей!
— А мне показалось, что ты не хочешь …
— О Боже, Энн, сейчас не до вопросов! Просто делай, как я сказала! — бросила леди Бесс, — Проклятье! Какого дьявола им тут надо?! Что это ещё за сэр Морган Ллойд? Где-то я слышала это имя … Разве он бывал здесь? Хэндли-то я знаю давно.
— Понятия не имею, мама, — смущенно сказала Энн, обходя комнату и зажигая свечи одну за другой.
— О дьявольщина! Будь проклята и эта ночь и все ночи на свете! Если их кто-нибудь увидит, если только узнают, что они вошли в этот дом, нам не поздоровится, уж будь уверена! — взволнованно бормотала она трясущимися губами, вспоминая всех тех несчастных, которых контрабандисты заподозрили в сотрудничестве с властями и их ужасную судьбу. — О Боже милостивый, только этого мне не хватала сегодня — два королевских офицера приехали в мой дом провести время за чашкой чая!
Она изящно устроилась на диване, раскинув юбки, чтобы незаметно прикрыть заметную кое-где штопку на шелковых подушечках, и повернулась к дочери, — А теперь беги вниз и вели Бикэму проводить наших гостей наверх! — велела она.
— Мама! Они ведь не для того приехали, чтобы арестовать тебя? — тревожно спросила девочка.
Леди Бесс невольно содрогнулась. Эта мысль даже никогда не приходила ей в голову, пока дочь не спросила об этом. — Ну конечно же, нет, — фыркнула она, но глаза её уже с гораздо меньшим удовольствием оглядели дорогое кружево, украшавшее вырез платья, ведь оно тоже было из того же источника, что и шерри. — А теперь делай, что я сказала. Мы и так уже заставили наших гостей ждать, мне вовсе не хочется, чтобы они имели повод говорить о плохих манерах хозяек Сихоум Мэнор!