ГЛАВА 4
ГЛАВА 5
ГЛАВА 6
ГЛАВА 7
ГЛАВА 8
Утром Флетч позвонил в Рим. Обычно требовалось немалое время, чтобы соединиться с другим берегом Атлантического океана, да и на поиски Анджелы ди Грасси всегда уходили драгоценные минуты, но на этот раз, к его полному изумлению, Рим дали мгновенно, а Анджела взяла трубку после первого звонка.
– Энди? Добрый день.
– Флетч? Ты в Америке?
– Прибыл благополучно. Думаю, теперь и ты сможешь долететь до Бостона целой и невредимой.
– О, я с удовольствием.
– Я застал тебя за ленчем?
– Да.
– Что ты ешь?
– Холодную спаржу под майонезом. И клубнику. Ты позавтракал?
– Нет. Я еще не вставал с постели.
– Это хорошо. Какая у тебя кровать?
– Великовата для одного.
– Других, по-моему, просто нет.
– Наверное, ты права. Кровать всю ночь мешала мне спать, нашептывая: «Энди! Энди! Где ты? Нам тебя не хватает...»
– Моя кровать шептала мне то же самое. Какая у вас погода?
– Не знаю. Из-за тумана ничего не видно. А как идет сражение?
– Без особых успехов. Весь день я провела с адвокатами и комиссарами каких-то ведомств. Но не выяснила ничего определенного. Все чиновники говорят нам, что он мертв, мы должны считать его умершим, свыкнуться с этим и продолжать жить. Поэтому, собственно, мы и организовали похороны. Но адвокаты настаивают, что все должно оставаться в подвешенном состоянии, пока мы не получим исчерпывающей информации. Помнишь мистера Роселли? Он присутствовал на папиных похоронах в понедельник. Папин адвокат. Скорбел больше всех. Все время сморкался в носовой платок и вытирал слезы. А днем позже, вчера, он вскидывает руки вверх и говорит, что они ничего не могут сделать, пока не будут знать наверняка, что папа умер.
– И что ты собираешься делать?
– Попытаюсь переломить их. Все мне очень сочувствуют.
– Но не ударяют пальцем о палец.
– Я слышала, что адвокаты все такие. Выдаивают наследство, как корову, забирают львиную долю на гонорары, а ошметки оставляют родственникам.
– Иногда случается и такое.
– И Сильвия, моя дорогая мачеха Сильвия, как всегда, в своем амплуа. Каждые десять минут она объявляет себя графиней ди Грасси. Должно быть, в Риме уже каждый швейцар знает, что она – графиня ди Грасси. А я вроде бы беспризорница.
– Почему бы тебе не бросить эту тягомотину и не прилететь сюда?
– В этом все дело, Флетч. Каждый считает своим долгом сказать нам, приспосабливайтесь и живите, как будто ничего не случилось. Но мы не можем жить, не получая денег из наследства отца. А на него наложен арест.
– Не понимаю, почему тебя это тревожит. Мы с тобой поженимся, и ты будешь спокойно дожидаться, пока адвокаты уладят все наследственные споры. Забудь обо всем и приезжай.
– Не могу, Флетч, плевать я хотела, сколько будут улаживаться все эти дела. Не нужны мне сейчас ни этот старый дом, ни деньги отца. Но я хочу, чтобы огласили завещание. Хочу знать, кому отходит основная часть наследства – третьей жене моего отца или его единственной дочери. Мне это важно.
– Почему?
– Если все отходит Сильвии, прекрасно. Отец вправе принять такое решение. Оспаривать его я не буду. Если я потеряю фамильный дом, уйду, не оглядываясь. И ни когда больше не подумаю, что несу ответственность за стариков-слуг. Ты же знаешь, Флетч, Риа и Пеп воспитывали меня с самого детства. Если же большую часть состояния получу я, мне и заботиться о них. А сейчас я ничего не могу для них сделать. Даже ответить на вопросы, которые читаю в их взглядах. И пока отвечаю за них. А Сильвия может брать свой драгоценный титул и катиться с ним к чертовой матери.
– Энди, Энди, это же одни эмоции.
– Да, эмоции. Мне все равно, будет исполнена воля отца или нет. Но я хочу знать, что написано в завещании.
– Я удивлен, что ты не можешь узнать у Роселли содержание завещания.
– Роселли! Маленькой он качал меня на колене. А теперь не говорит ни слова!
– Может, тебе снова покачаться на его колене?
– И Сильвия ни на шаг не отпускает меня. Или говорит каждому встречному, что она – графиня ди Грасси, или пытается выяснить, что я намерена делать. И поминутно повторяет: «Куда уехал Флетчер? Почему туда? Чем он занимается в Бостоне?»
– Ты ей сказала?
– Сказала, что ты полетел в Бостон по личному делу. Касающемуся только тебя.
– Послушай, Энди. Не забывай, почему я в Бостоне.
– Лучше бы тебе поскорее найти их, Флетч. Дело принимает серьезный оборот. Если Сильвия унаследует состояние отца, едва ли она позаботится о слугах. Какие у тебя успехи?
– Хорэн, владелец галереи, звонил вчера вечером. Практически сразу после моего приезда.
– Что он сказал?
– Он никогда не слышал о такой картине. Сегодня утром я с ним встречусь.
– Он никогда не слышал об этой картине Пикассо?
– Так он сказал.
– И что ты думаешь?
– Не знаю. По голосу не чувствовалось, что он лжет.
– Это ужасно, Флетч. Но все-таки тебе легче, чем мне, Флетч. Не нужно общаться с Сильвией, графиней ди Грасси.
– Послушай, Энди, я хочу попросить тебя об одной услуге.
– Все, что хочешь, душа моя.
– Не смогла бы ты съездить в Канья?
– Сейчас?
– На вилле поселился этот Барт Коннорс. Один из нас должен взглянуть на него.
– А почему? Тебе не понравилась квартира?
– Да нет, квартира хорошая. Но некоторые события разбудили мое любопытство.
– И я должна ехать в Канья только потому, что проснулось твое любопытство?
– Я ради твоего любопытства прилетел в Бостон.
– Флетч, если я уеду из Рима, оставлю Роселли и других старых обезьян на съеденье Сильвии...
– Уверяю тебя, ничего не случится. Я не просто так интересуюсь Коннорсом, Энди. Надо узнать, что он за человек.
– Правда, Флетч?
– Возьми, «порше», поезжай на поезде, доберись до Генуи самолетом и там возьми машину напрокат. Подумай, что для тебя легче всего. Тебе хватит дня, максимум, двух.
– Неужели ты действительно думаешь, что я смогу обернуться так быстро?
– Пожалуй, нет. Но мне нужно знать, кто такой Коннорс.
– Наверное, тебя больше заботит твоя драгоценная вилла.
– Ты поедешь?
– Конечно. Разве я могу отказать тебе?
– А я уж подумал, что услышу от тебя – нет.
– У меня и в мыслях такого не было. Я оставлю наследство моего отца этим волкам-адвокатам и лисице Сильвии и полечу посмотреть, всем ли доволен твой жилец.
– Я ценю твое самопожертвование.
– Могу я сделать что-нибудь еще, о босс?
– Да. Взглянув на Коннорса, прилетай в Бостон. Тебе никогда не приходилось предаваться любовным утехам в тумане?
– Флетчер, я же должна утрясти все дела.
– Забудь об этом. Наследство не стоит ломаного гроша. Мы сами сможем позаботиться о Рие и Пепе.
На другой стороне провода воцарилась тишина.
– Энди?
– Постараюсь прилететь как можно быстрей, Флетч. До скорого.
– Энди? Добрый день.
– Флетч? Ты в Америке?
– Прибыл благополучно. Думаю, теперь и ты сможешь долететь до Бостона целой и невредимой.
– О, я с удовольствием.
– Я застал тебя за ленчем?
– Да.
– Что ты ешь?
– Холодную спаржу под майонезом. И клубнику. Ты позавтракал?
– Нет. Я еще не вставал с постели.
– Это хорошо. Какая у тебя кровать?
– Великовата для одного.
– Других, по-моему, просто нет.
– Наверное, ты права. Кровать всю ночь мешала мне спать, нашептывая: «Энди! Энди! Где ты? Нам тебя не хватает...»
– Моя кровать шептала мне то же самое. Какая у вас погода?
– Не знаю. Из-за тумана ничего не видно. А как идет сражение?
– Без особых успехов. Весь день я провела с адвокатами и комиссарами каких-то ведомств. Но не выяснила ничего определенного. Все чиновники говорят нам, что он мертв, мы должны считать его умершим, свыкнуться с этим и продолжать жить. Поэтому, собственно, мы и организовали похороны. Но адвокаты настаивают, что все должно оставаться в подвешенном состоянии, пока мы не получим исчерпывающей информации. Помнишь мистера Роселли? Он присутствовал на папиных похоронах в понедельник. Папин адвокат. Скорбел больше всех. Все время сморкался в носовой платок и вытирал слезы. А днем позже, вчера, он вскидывает руки вверх и говорит, что они ничего не могут сделать, пока не будут знать наверняка, что папа умер.
– И что ты собираешься делать?
– Попытаюсь переломить их. Все мне очень сочувствуют.
– Но не ударяют пальцем о палец.
– Я слышала, что адвокаты все такие. Выдаивают наследство, как корову, забирают львиную долю на гонорары, а ошметки оставляют родственникам.
– Иногда случается и такое.
– И Сильвия, моя дорогая мачеха Сильвия, как всегда, в своем амплуа. Каждые десять минут она объявляет себя графиней ди Грасси. Должно быть, в Риме уже каждый швейцар знает, что она – графиня ди Грасси. А я вроде бы беспризорница.
– Почему бы тебе не бросить эту тягомотину и не прилететь сюда?
– В этом все дело, Флетч. Каждый считает своим долгом сказать нам, приспосабливайтесь и живите, как будто ничего не случилось. Но мы не можем жить, не получая денег из наследства отца. А на него наложен арест.
– Не понимаю, почему тебя это тревожит. Мы с тобой поженимся, и ты будешь спокойно дожидаться, пока адвокаты уладят все наследственные споры. Забудь обо всем и приезжай.
– Не могу, Флетч, плевать я хотела, сколько будут улаживаться все эти дела. Не нужны мне сейчас ни этот старый дом, ни деньги отца. Но я хочу, чтобы огласили завещание. Хочу знать, кому отходит основная часть наследства – третьей жене моего отца или его единственной дочери. Мне это важно.
– Почему?
– Если все отходит Сильвии, прекрасно. Отец вправе принять такое решение. Оспаривать его я не буду. Если я потеряю фамильный дом, уйду, не оглядываясь. И ни когда больше не подумаю, что несу ответственность за стариков-слуг. Ты же знаешь, Флетч, Риа и Пеп воспитывали меня с самого детства. Если же большую часть состояния получу я, мне и заботиться о них. А сейчас я ничего не могу для них сделать. Даже ответить на вопросы, которые читаю в их взглядах. И пока отвечаю за них. А Сильвия может брать свой драгоценный титул и катиться с ним к чертовой матери.
– Энди, Энди, это же одни эмоции.
– Да, эмоции. Мне все равно, будет исполнена воля отца или нет. Но я хочу знать, что написано в завещании.
– Я удивлен, что ты не можешь узнать у Роселли содержание завещания.
– Роселли! Маленькой он качал меня на колене. А теперь не говорит ни слова!
– Может, тебе снова покачаться на его колене?
– И Сильвия ни на шаг не отпускает меня. Или говорит каждому встречному, что она – графиня ди Грасси, или пытается выяснить, что я намерена делать. И поминутно повторяет: «Куда уехал Флетчер? Почему туда? Чем он занимается в Бостоне?»
– Ты ей сказала?
– Сказала, что ты полетел в Бостон по личному делу. Касающемуся только тебя.
– Послушай, Энди. Не забывай, почему я в Бостоне.
– Лучше бы тебе поскорее найти их, Флетч. Дело принимает серьезный оборот. Если Сильвия унаследует состояние отца, едва ли она позаботится о слугах. Какие у тебя успехи?
– Хорэн, владелец галереи, звонил вчера вечером. Практически сразу после моего приезда.
– Что он сказал?
– Он никогда не слышал о такой картине. Сегодня утром я с ним встречусь.
– Он никогда не слышал об этой картине Пикассо?
– Так он сказал.
– И что ты думаешь?
– Не знаю. По голосу не чувствовалось, что он лжет.
– Это ужасно, Флетч. Но все-таки тебе легче, чем мне, Флетч. Не нужно общаться с Сильвией, графиней ди Грасси.
– Послушай, Энди, я хочу попросить тебя об одной услуге.
– Все, что хочешь, душа моя.
– Не смогла бы ты съездить в Канья?
– Сейчас?
– На вилле поселился этот Барт Коннорс. Один из нас должен взглянуть на него.
– А почему? Тебе не понравилась квартира?
– Да нет, квартира хорошая. Но некоторые события разбудили мое любопытство.
– И я должна ехать в Канья только потому, что проснулось твое любопытство?
– Я ради твоего любопытства прилетел в Бостон.
– Флетч, если я уеду из Рима, оставлю Роселли и других старых обезьян на съеденье Сильвии...
– Уверяю тебя, ничего не случится. Я не просто так интересуюсь Коннорсом, Энди. Надо узнать, что он за человек.
– Правда, Флетч?
– Возьми, «порше», поезжай на поезде, доберись до Генуи самолетом и там возьми машину напрокат. Подумай, что для тебя легче всего. Тебе хватит дня, максимум, двух.
– Неужели ты действительно думаешь, что я смогу обернуться так быстро?
– Пожалуй, нет. Но мне нужно знать, кто такой Коннорс.
– Наверное, тебя больше заботит твоя драгоценная вилла.
– Ты поедешь?
– Конечно. Разве я могу отказать тебе?
– А я уж подумал, что услышу от тебя – нет.
– У меня и в мыслях такого не было. Я оставлю наследство моего отца этим волкам-адвокатам и лисице Сильвии и полечу посмотреть, всем ли доволен твой жилец.
– Я ценю твое самопожертвование.
– Могу я сделать что-нибудь еще, о босс?
– Да. Взглянув на Коннорса, прилетай в Бостон. Тебе никогда не приходилось предаваться любовным утехам в тумане?
– Флетчер, я же должна утрясти все дела.
– Забудь об этом. Наследство не стоит ломаного гроша. Мы сами сможем позаботиться о Рие и Пепе.
На другой стороне провода воцарилась тишина.
– Энди?
– Постараюсь прилететь как можно быстрей, Флетч. До скорого.
ГЛАВА 5
На другом берегу Чарльз-ривер в тумане тускло светилась реклама «Кэмбридж Электрик». Машины по обоим берегам ехали с включенными подфарниками или ближним светом.
Побрившись и приняв холодный душ, Флетч сто раз отжался на ковре в спальне. Голым вышел в прихожую.
Вчерашним вечером из этой вот спальни выбежала девушка. В квартиру она пришла ради забавы, но внезапно что-то произошло, ситуация круто изменилась. Она бросилась бежать. Почему она бегала по квартире в чем мать родила?
А может, бегать, притворяться испуганной входило в правила ее игры?
В гостиной Флетч сел на стул у кабинетного рояля, уставился в ту точку, где лежала ее голова. Сумрачный утренний свет, тени меж диваном и кофейным столиком не могли приглушить шока, испытанного в ту секунду, когда он увидел ее, с гладкой загорелой кожей, женственную, еще недавно полную энергии, а теперь покойницу.
Рут Фрайер. Мисс Фрайер. Двадцати трех лет. Выросшую в хорошей семье, окруженную заботой любящих родителей. Ее любили юноши, мужчины. Она любила их, свою свободу. Она верила людям. К ней всегда относились с нежностью. До прошлой ночи.
В прошлую ночь ее убили.
Флетч прошел через столовую на кухню, зажег свет.
Молока или сливок в холодильнике не оказалось, но он нашел пять яиц и масло. Не оставалось ничего другого, как делать омлет на воде. Банку растворимого кофе он выудил из буфета.
Флетч перемешивал в сковородке яйца с водой, когда хлопнула дверь лифта. Затем в замке повернулся ключ.
Распахнулась входная дверь.
На пороге стояла женщина с пластиковым пакетом в руке. С большими, широко посаженными глазами, выступающими скулами, тонкими губами. Пальто расстегнуто. Голова повязана красно-сине-черным шарфом. Лет сорока пяти.
– Доброе утро, – поздоровался Флетч.
– Я – миссис Сэйер. Убираюсь здесь по средам и субботам.
– Постараюсь запомнить.
– Ничего страшного, – ее улыбка более относилась к смущению Флетча, чем к его наготе. – По своей квартире я тоже хожу голой.
– Вы пришли очень рано.
– Не нужно извинений. Я не покупаю этих журналов, но не так стара, чтобы не получить удовольствия, видя обнаженного мужчину. Особенно, если он – не негр.
Флетч вытащил из сковородки вилку.
Когда он повернулся, женщина стояла перед ним, пытаясь поймать его взгляд.
– Прежде чем я начну убираться, ответьте мне на один вопрос.
Флетч приготовился слушать.
– Вы убили ту девушку вчера вечером?
– Нет.
– Вам приходилось когда-нибудь убивать?
– Да.
– Когда?
– На войне.
– Все ясно, – она поставила пластиковый пакет на стол. – Ваша яичница сейчас сгорит.
– Как вы узнали об этом?
– Из утреннего выпуска «Стар». Мистер Коннорс сказал, что ожидает некоего мистера Флетчера.
– Газета при вас?
– Нет, оставила ее в вагоне подземки, – она сняла пальто, тоже положила на стол. – Эй, дайте-ка мне сковородку.
Флетч глянул вниз.
– О, значит, старая Энн Сэйер еще способна на такое. Ну, ну, не ожидала, молодой человек. Теперь будет что вспомнить.
– Коннорс тоже любил женщин?
– Еще бы. Особенно, после того, как от него ушла жена. Кого здесь только не было.
– Пойду оденусь, – пробормотал Флетч.
– Ваша яичница готова. Судя по вашему загару, вы обычно обходитесь без одежды.
Флетч шагнул к двери.
– Ваша яичница остынет.
– Я замерз.
– Ну, хорошо.
Побрившись и приняв холодный душ, Флетч сто раз отжался на ковре в спальне. Голым вышел в прихожую.
Вчерашним вечером из этой вот спальни выбежала девушка. В квартиру она пришла ради забавы, но внезапно что-то произошло, ситуация круто изменилась. Она бросилась бежать. Почему она бегала по квартире в чем мать родила?
А может, бегать, притворяться испуганной входило в правила ее игры?
В гостиной Флетч сел на стул у кабинетного рояля, уставился в ту точку, где лежала ее голова. Сумрачный утренний свет, тени меж диваном и кофейным столиком не могли приглушить шока, испытанного в ту секунду, когда он увидел ее, с гладкой загорелой кожей, женственную, еще недавно полную энергии, а теперь покойницу.
Рут Фрайер. Мисс Фрайер. Двадцати трех лет. Выросшую в хорошей семье, окруженную заботой любящих родителей. Ее любили юноши, мужчины. Она любила их, свою свободу. Она верила людям. К ней всегда относились с нежностью. До прошлой ночи.
В прошлую ночь ее убили.
Флетч прошел через столовую на кухню, зажег свет.
Молока или сливок в холодильнике не оказалось, но он нашел пять яиц и масло. Не оставалось ничего другого, как делать омлет на воде. Банку растворимого кофе он выудил из буфета.
Флетч перемешивал в сковородке яйца с водой, когда хлопнула дверь лифта. Затем в замке повернулся ключ.
Распахнулась входная дверь.
На пороге стояла женщина с пластиковым пакетом в руке. С большими, широко посаженными глазами, выступающими скулами, тонкими губами. Пальто расстегнуто. Голова повязана красно-сине-черным шарфом. Лет сорока пяти.
– Доброе утро, – поздоровался Флетч.
– Я – миссис Сэйер. Убираюсь здесь по средам и субботам.
– Постараюсь запомнить.
– Ничего страшного, – ее улыбка более относилась к смущению Флетча, чем к его наготе. – По своей квартире я тоже хожу голой.
– Вы пришли очень рано.
– Не нужно извинений. Я не покупаю этих журналов, но не так стара, чтобы не получить удовольствия, видя обнаженного мужчину. Особенно, если он – не негр.
Флетч вытащил из сковородки вилку.
Когда он повернулся, женщина стояла перед ним, пытаясь поймать его взгляд.
– Прежде чем я начну убираться, ответьте мне на один вопрос.
Флетч приготовился слушать.
– Вы убили ту девушку вчера вечером?
– Нет.
– Вам приходилось когда-нибудь убивать?
– Да.
– Когда?
– На войне.
– Все ясно, – она поставила пластиковый пакет на стол. – Ваша яичница сейчас сгорит.
– Как вы узнали об этом?
– Из утреннего выпуска «Стар». Мистер Коннорс сказал, что ожидает некоего мистера Флетчера.
– Газета при вас?
– Нет, оставила ее в вагоне подземки, – она сняла пальто, тоже положила на стол. – Эй, дайте-ка мне сковородку.
Флетч глянул вниз.
– О, значит, старая Энн Сэйер еще способна на такое. Ну, ну, не ожидала, молодой человек. Теперь будет что вспомнить.
– Коннорс тоже любил женщин?
– Еще бы. Особенно, после того, как от него ушла жена. Кого здесь только не было.
– Пойду оденусь, – пробормотал Флетч.
– Ваша яичница готова. Судя по вашему загару, вы обычно обходитесь без одежды.
Флетч шагнул к двери.
– Ваша яичница остынет.
– Я замерз.
– Ну, хорошо.
ГЛАВА 6
Омлет остыл. Кроме того, он перелил воды.
Миссис Сэйер накрыла ему в столовой.
К телефону он подходить не стал, решив, что звонят Коннорсу. Но миссис Сэйер всунулась в дверь.
– Это вас. Некий мистер Флинн.
С чашечкой кофе в руках Флетч прошел в кабинет. Захватил он с собой и ключ от номера отеля.
– Доброе утро, инспектор.
– Кто бы это мог быть?
– Флетчер. Вы позвонили мне.
– О да. Мистер Флетчер. Я забыл, кому звонил.
– Инспектор, рад сообщить вам, что сегодня утром я выдержал проверку на детекторе лжи.
– Неужели?
– Проводила ее миссис Сэйер, которая убирается здесь дважды в неделю.
– В чем же заключалась проверка?
– Она спросила, убил ли я ту девушку.
– И, смею предположить, вы сказали ей, что не убивали?
– Она осталась в квартире и принялась за уборку.
– Надо отметить, я удивился, когда трубку сняла женщина, – признался Флинн. – И подумал: «А что она там делает? Не следует ли предостеречь ее?»
– Кстати, инспектор, ваши люди не обнаружили среди вещей девушки ключа от номера отеля?
– Только водительское удостоверение, выданное во Флориде. В ее левой туфельке.
– Но не ключ? Миссис Сэйер пришла с ключом.
– У уборщицы должен быть ключ. У подружки – нет. Но я понял, к чему вы клоните, мистер Флетчер. Ключи от квартиры могли быть и у других людей.
– Этим утром миссис Сэйер нашла ключ. В прихожей, у самой стенки.
– Ключ от вашей квартиры?
– Нет. От номера отеля.
– Как интересно.
Флетч глянул на бирку.
– На бирке написано: «Логэн-Хилтон 223». Как ваши люди могли не заметить его?
– Действительно, как? Возможно, его там просто не было. Не обнаружили они и предсмертной записки.
– Чего?
– Разве не эту версию разрабатываете вы сегодня утром, мистер Флетчер? Девушка открыла дверь собственным ключом, разделась в вашей спальне, вышла в гостиную и ударила себя по голове.
– Я еще не успел приступить к какой-либо версии, инспектор.
– Я это знаю. Вы просто стараетесь хоть чем-то помочь. Но даже в свою защиту вы придумываете что-то неудобоваримое. Впервые встречаю человека, столь безразличного к убийству, которое он, возможно, совершил.
– Что написано в водительском удостоверении?
– Рут Фрайер жила в Майами, штат Флорида.
– И все? Более вы ничего не узнали?
– Стараемся, мистер Флетчер, стараемся. Может, сегодня выскочит что-нибудь интересное.
– Я сохраню для вас этот ключ.
– Мы уже наткнулись на одну любопытную деталь. Я позвонил в таможенный контроль. Вы прибыли вчера в половине четвертого. Рейсом Рим – Бостон номер 529, авиакомпании «Транс Уорлд Эйрлайнс».
– И что тут любопытного?
– Вас зовут не Питер Флетчер. В вашем паспорте написано Ирвин Морис Флетчер.
Флетч промолчал.
– Почему человек лжет в такой малости? – задал Флинн риторический вопрос.
– Поступили бы вы иначе, инспектор, если б вам дали имена Ирвин и Морис?
– Естественно, – ответствовал Флинн. – Меня назвали Фрэнсис Ксавьер.
Миссис Сэйер накрыла ему в столовой.
К телефону он подходить не стал, решив, что звонят Коннорсу. Но миссис Сэйер всунулась в дверь.
– Это вас. Некий мистер Флинн.
С чашечкой кофе в руках Флетч прошел в кабинет. Захватил он с собой и ключ от номера отеля.
– Доброе утро, инспектор.
– Кто бы это мог быть?
– Флетчер. Вы позвонили мне.
– О да. Мистер Флетчер. Я забыл, кому звонил.
– Инспектор, рад сообщить вам, что сегодня утром я выдержал проверку на детекторе лжи.
– Неужели?
– Проводила ее миссис Сэйер, которая убирается здесь дважды в неделю.
– В чем же заключалась проверка?
– Она спросила, убил ли я ту девушку.
– И, смею предположить, вы сказали ей, что не убивали?
– Она осталась в квартире и принялась за уборку.
– Надо отметить, я удивился, когда трубку сняла женщина, – признался Флинн. – И подумал: «А что она там делает? Не следует ли предостеречь ее?»
– Кстати, инспектор, ваши люди не обнаружили среди вещей девушки ключа от номера отеля?
– Только водительское удостоверение, выданное во Флориде. В ее левой туфельке.
– Но не ключ? Миссис Сэйер пришла с ключом.
– У уборщицы должен быть ключ. У подружки – нет. Но я понял, к чему вы клоните, мистер Флетчер. Ключи от квартиры могли быть и у других людей.
– Этим утром миссис Сэйер нашла ключ. В прихожей, у самой стенки.
– Ключ от вашей квартиры?
– Нет. От номера отеля.
– Как интересно.
Флетч глянул на бирку.
– На бирке написано: «Логэн-Хилтон 223». Как ваши люди могли не заметить его?
– Действительно, как? Возможно, его там просто не было. Не обнаружили они и предсмертной записки.
– Чего?
– Разве не эту версию разрабатываете вы сегодня утром, мистер Флетчер? Девушка открыла дверь собственным ключом, разделась в вашей спальне, вышла в гостиную и ударила себя по голове.
– Я еще не успел приступить к какой-либо версии, инспектор.
– Я это знаю. Вы просто стараетесь хоть чем-то помочь. Но даже в свою защиту вы придумываете что-то неудобоваримое. Впервые встречаю человека, столь безразличного к убийству, которое он, возможно, совершил.
– Что написано в водительском удостоверении?
– Рут Фрайер жила в Майами, штат Флорида.
– И все? Более вы ничего не узнали?
– Стараемся, мистер Флетчер, стараемся. Может, сегодня выскочит что-нибудь интересное.
– Я сохраню для вас этот ключ.
– Мы уже наткнулись на одну любопытную деталь. Я позвонил в таможенный контроль. Вы прибыли вчера в половине четвертого. Рейсом Рим – Бостон номер 529, авиакомпании «Транс Уорлд Эйрлайнс».
– И что тут любопытного?
– Вас зовут не Питер Флетчер. В вашем паспорте написано Ирвин Морис Флетчер.
Флетч промолчал.
– Почему человек лжет в такой малости? – задал Флинн риторический вопрос.
– Поступили бы вы иначе, инспектор, если б вам дали имена Ирвин и Морис?
– Естественно, – ответствовал Флинн. – Меня назвали Фрэнсис Ксавьер.
ГЛАВА 7
Флетч замешкался, прежде чем на углу Арлингтон-стрит повернуть налево.
Шагая по вымощенному брусчаткой тротуару, он поднял воротник пальто. В окнах контор по его правую руку горел свет. После долгих жарких месяцев октябрьский воздух приятно холодил лицо.
Отель «Риц-Карлтон» он заприметил за полтора квартала, прошел через вращающуюся дверь, пересек вести бюль и в киоске купил карту Бостона и «Морнинг стар».
Повернувшись спиной к киоску, увидел, что есть другой выход, направился к нему и оказался на Ньюбюри-стрит.
На ходу пролистал газету. Сообщение об убийстве попало на пятую страницу. Заметка занимала три абзаца. Без фотографии. Он упоминался во втором абзаце, как «Питер Флетчер». Там же говорилось о допросе. В третьем абзаце указывалось, со ссылкой на полицию, что в квартире кроме него и убитой девушки никого не было.
Приведенные факты не оставляли сомнений в его виновности. И бостонская пресса не проявила никакого интереса к этой истории.
Флетча это не удивило. Исход однозначный – обвинительный приговор и наказание Питера Флетчера. Никаких загадок. Все просто, как апельсин. Читателя этим не заинтересуешь.
Объявления занимали предпоследнюю страницу. На последней хозяйничали комиксы. Флетч оторвал колонку «Гаражи в аренду» и бросил газету в урну. Оторванную полоску и карту убрал во внутренний карман пальто.
Галерея Хорэна располагалась в следующем квартале. Без всякой вывески. Старый городской дом, деревянные ворота гаража слева от крепкой на вид двери с кнопкой звонка. Справа – два забранных решетками окна. Такие же решетки на окнах второго, третьего и четвертого этажа. Не дом, а крепость.
На медной табличке под звонком значился лишь номер дома, без указания фамилии владельца.
Дверь отворилась, как только Флетч нажал на кнопку звонка.
Флетча встретил мужчина лет шестидесяти в темно-синем фартуке от груди до колен. Из-под него виднелись белая рубашка с черным галстуком, черные брюки, начищенные черные же туфли. Дворецкий, оторвавшийся от чистки столового серебра?
– Флетчер, – представился Флетч.
Справа от прихожей, в когда-то семейной гостиной, всю обстановку составляли предметы искусства. Проходя мимо двери, Флетч увидел картину Россетти <Россетти, Данте Габриел (1828-1882 гг.) – английский живописец и поэт.> на мольберте, Руссо <Руссо, Теодор (1812-1867) – французский живописец.> – на дальней стене. На пьедестале стояла танцовщица Дега <Дега, Эдгар (1834-1917) – французский живописец и скульптор.>.
Поднимаясь по ступеням, Флетч обратил внимание, что дом снабжен системой кондиционирования. Через каждые пять метров на стенах висели термометры с абсолютно идентичными показаниями. В воздухе не чувствовалось ни малейшего запаха, указывающего на существование человека. Немногие из крупнейших музеев мира могли позволить себе такие дорогостоящие системы.
Мужчина, встретивший Флетча, молча препроводил его в комнату на втором этаже и закрыл за ним дверь.
Прямо перед дверью на мольберте стояла картина Коро <Коро, Камиль (1786-1875) – французский живописец.>.
Хорэн поднялся из-за стола, сработанного во Франции не одно столетие назад, чуть кивнул, в Европе это называлось «американский поклон», и по мягкому персидскому ковру пошел навстречу, протягивая руку.
– Вы моложе, чем я ожидал.
Влажное от мороси пальто Флетча он повесил в стенной шкаф.
На столике между двумя маленькими удобными диванчиками стояли кофейник, чашечки, сахарница, кувшинчики с молоком и сливками.
– Сахар, молоко, сливки, мистер Флетчер.
– Только кофе, пожалуйста.
– Сегодня утром я с удовольствием прочитал вашу монографию об Эдгаре Артуре Тарпе-младшем. Мне следовало познакомиться с ней раньше, но, к сожалению, не знал о ее существовании.
– К встрече клиента вы готовитесь основательно.
– Скажите, пожалуйста, первоначально вы писали ее как докторскую диссертацию? В тексте не указано, в каком университете вам присвоена эта степень.
– Я писал ее для себя.
– Но напечатали недавно? Глядя на вас, можно сказать, что вы получили диплом несколько лет назад. Или вы относитесь к тем людям, которые не стареют, мистер Флетчер?
Хорэн Флетчу понравился. Лет пятидесяти с небольшим, со стройной фигурой, крепкими, широкими плечами. Правильные черты лица, отсутствие морщин, благодаря массажу и косметическим средствам. Волосы, зачесанные назад, тронуты на висках сединой. Киногерой, достойный того, чтобы танцевать на экране с Одри Хепберн.
– Разумеется, – продолжал он, не получив ответа Флетча, – я еще не начал восторгаться американскими художниками. Кассетт, Сарджент, к ним претензий нет, а вот у Уинслоу Хомера, Ремингтона, Тарпа <Кассетт, Мэри (1844-1926), Сарджент, Джон Сингер (18561925), Хомер, Уинслоу (1836-1910), Ремингтон, Тарп – американские живописцы конца XIX – начала XX веков.> все до неприличия здоровое, крепкое, массивное.
– В том же грехе можно обвинить Микеланджело и Рубенса.
– Я имею в виду конкретику. Для большинства американских художников важен сам момент, движение, выхваченное глазом. Ни до, ни после, только теперь. Это не вдохновляет, – Хорэн пригубил кофе. – Но я оставлю свои рассуждения до лекции в Гарварде, которая начинается у меня в двенадцать часов. Вы насчет Пикассо?
– Да, – подтвердил Флетч.
Ему не только предложили сесть, но и дали понять, кто профессор, а кто – студент.
– Что можно добавить к уже сказанному? – вопросил Хорэн. – Возможно, она не существует. А может, существует. Если существует, то где? Можно ли установить ее подлинность? Поверите ли вы мне или нет, но теперь, после смерти старика, установить подлинность той или иной его картины стало проще. Он-то называл своими все картины, которые ему нравились, хотя и не рисовал их, и отказывался от тех, что рисовал, если они его не впечатляли. Далее, встанет вопрос, захочет ли нынешний владелец продать картину и за сколько. Вполне возможно, мистер Флетчер, что ваш столь дальний вояж закончится безрезультатно.
Флетч промолчал.
– Или вы действительно прилетели в Бостон, чтобы продолжить изучение творчества Тарпа?
– Откровенно говоря, да. Я хочу написать его биографию.
Хорэн наморщил лоб.
– Ну, если я смогу чем-нибудь помочь... Рекомендательное письмо в Фонд семьи Тарп...
– Не откажусь.
– А эту картину Пикассо вы желаете приобрести для личной коллекции?
– Да.
– Вы никого не представляете?
– Нет.
– Тогда я должен поинтересоваться вашей креди тоспособностью, мистер Флетчер. Понимаете, с другими моими клиентами я работаю много лет. И одной монографии, отпечатанной на средства автора...
– Я понимаю. Банк «Барклоу» в Нассау удостоверит мою кредитоспособность.
– На Багамских островах? Иной раз это очень удобно.
– Полностью с вами согласен.
– Очень хорошо, сэр. Вы упоминали, что у вас есть фотография этой картины.
Флетч достал конверт из внутреннего кармана пиджака. Положил фотографию на стол.
– Фотография сделана со слайда, – пояснил он.
– Как я и подумал, – Хорэн взял фотографию. Кубизм. Брак <Брак, Жорж (1882-1963) – французский живописец, один из основателей кубизма.> ее не писал, это ясно. Но принадлежит ли она кисти Пикассо?
Флетч встал.
– Вы наведете для меня справки?
– Сделаю все, что в моих силах.
– Сколько, по-вашему, пройдет времени, прежде чем появятся первые результаты?
– Я сяду на телефон сегодня же. Возможно, все выяснится через двадцать минут, не исключено – через двадцать дней.
На маленьком столике у стенного шкафа лежал свежий номер «Нью-Йорк таймс». В Галерее Хорэна еще не знали о вечерних приключениях Флетча. Он глянул на первую страницу.
– Я не читаю бостонских газет, – походя заметил Хорэн.
– Даже не заглядываете в колонку светской хроники?
Хорэн подал ему пальто.
– Я думаю, что все, что заслуживает моего внимания, обязательно появится в «Нью-Йорк таймс».
Хорэн открыл дверь. Дворецкий, все в том же фартуке, ждал на лестничной площадке, чтобы проводить Флетча до дверей.
– Вы, несомненно, правы, – поддакнул Флетч.
Шагая по вымощенному брусчаткой тротуару, он поднял воротник пальто. В окнах контор по его правую руку горел свет. После долгих жарких месяцев октябрьский воздух приятно холодил лицо.
Отель «Риц-Карлтон» он заприметил за полтора квартала, прошел через вращающуюся дверь, пересек вести бюль и в киоске купил карту Бостона и «Морнинг стар».
Повернувшись спиной к киоску, увидел, что есть другой выход, направился к нему и оказался на Ньюбюри-стрит.
На ходу пролистал газету. Сообщение об убийстве попало на пятую страницу. Заметка занимала три абзаца. Без фотографии. Он упоминался во втором абзаце, как «Питер Флетчер». Там же говорилось о допросе. В третьем абзаце указывалось, со ссылкой на полицию, что в квартире кроме него и убитой девушки никого не было.
Приведенные факты не оставляли сомнений в его виновности. И бостонская пресса не проявила никакого интереса к этой истории.
Флетча это не удивило. Исход однозначный – обвинительный приговор и наказание Питера Флетчера. Никаких загадок. Все просто, как апельсин. Читателя этим не заинтересуешь.
Объявления занимали предпоследнюю страницу. На последней хозяйничали комиксы. Флетч оторвал колонку «Гаражи в аренду» и бросил газету в урну. Оторванную полоску и карту убрал во внутренний карман пальто.
Галерея Хорэна располагалась в следующем квартале. Без всякой вывески. Старый городской дом, деревянные ворота гаража слева от крепкой на вид двери с кнопкой звонка. Справа – два забранных решетками окна. Такие же решетки на окнах второго, третьего и четвертого этажа. Не дом, а крепость.
На медной табличке под звонком значился лишь номер дома, без указания фамилии владельца.
Дверь отворилась, как только Флетч нажал на кнопку звонка.
Флетча встретил мужчина лет шестидесяти в темно-синем фартуке от груди до колен. Из-под него виднелись белая рубашка с черным галстуком, черные брюки, начищенные черные же туфли. Дворецкий, оторвавшийся от чистки столового серебра?
– Флетчер, – представился Флетч.
Справа от прихожей, в когда-то семейной гостиной, всю обстановку составляли предметы искусства. Проходя мимо двери, Флетч увидел картину Россетти <Россетти, Данте Габриел (1828-1882 гг.) – английский живописец и поэт.> на мольберте, Руссо <Руссо, Теодор (1812-1867) – французский живописец.> – на дальней стене. На пьедестале стояла танцовщица Дега <Дега, Эдгар (1834-1917) – французский живописец и скульптор.>.
Поднимаясь по ступеням, Флетч обратил внимание, что дом снабжен системой кондиционирования. Через каждые пять метров на стенах висели термометры с абсолютно идентичными показаниями. В воздухе не чувствовалось ни малейшего запаха, указывающего на существование человека. Немногие из крупнейших музеев мира могли позволить себе такие дорогостоящие системы.
Мужчина, встретивший Флетча, молча препроводил его в комнату на втором этаже и закрыл за ним дверь.
Прямо перед дверью на мольберте стояла картина Коро <Коро, Камиль (1786-1875) – французский живописец.>.
Хорэн поднялся из-за стола, сработанного во Франции не одно столетие назад, чуть кивнул, в Европе это называлось «американский поклон», и по мягкому персидскому ковру пошел навстречу, протягивая руку.
– Вы моложе, чем я ожидал.
Влажное от мороси пальто Флетча он повесил в стенной шкаф.
На столике между двумя маленькими удобными диванчиками стояли кофейник, чашечки, сахарница, кувшинчики с молоком и сливками.
– Сахар, молоко, сливки, мистер Флетчер.
– Только кофе, пожалуйста.
– Сегодня утром я с удовольствием прочитал вашу монографию об Эдгаре Артуре Тарпе-младшем. Мне следовало познакомиться с ней раньше, но, к сожалению, не знал о ее существовании.
– К встрече клиента вы готовитесь основательно.
– Скажите, пожалуйста, первоначально вы писали ее как докторскую диссертацию? В тексте не указано, в каком университете вам присвоена эта степень.
– Я писал ее для себя.
– Но напечатали недавно? Глядя на вас, можно сказать, что вы получили диплом несколько лет назад. Или вы относитесь к тем людям, которые не стареют, мистер Флетчер?
Хорэн Флетчу понравился. Лет пятидесяти с небольшим, со стройной фигурой, крепкими, широкими плечами. Правильные черты лица, отсутствие морщин, благодаря массажу и косметическим средствам. Волосы, зачесанные назад, тронуты на висках сединой. Киногерой, достойный того, чтобы танцевать на экране с Одри Хепберн.
– Разумеется, – продолжал он, не получив ответа Флетча, – я еще не начал восторгаться американскими художниками. Кассетт, Сарджент, к ним претензий нет, а вот у Уинслоу Хомера, Ремингтона, Тарпа <Кассетт, Мэри (1844-1926), Сарджент, Джон Сингер (18561925), Хомер, Уинслоу (1836-1910), Ремингтон, Тарп – американские живописцы конца XIX – начала XX веков.> все до неприличия здоровое, крепкое, массивное.
– В том же грехе можно обвинить Микеланджело и Рубенса.
– Я имею в виду конкретику. Для большинства американских художников важен сам момент, движение, выхваченное глазом. Ни до, ни после, только теперь. Это не вдохновляет, – Хорэн пригубил кофе. – Но я оставлю свои рассуждения до лекции в Гарварде, которая начинается у меня в двенадцать часов. Вы насчет Пикассо?
– Да, – подтвердил Флетч.
Ему не только предложили сесть, но и дали понять, кто профессор, а кто – студент.
– Что можно добавить к уже сказанному? – вопросил Хорэн. – Возможно, она не существует. А может, существует. Если существует, то где? Можно ли установить ее подлинность? Поверите ли вы мне или нет, но теперь, после смерти старика, установить подлинность той или иной его картины стало проще. Он-то называл своими все картины, которые ему нравились, хотя и не рисовал их, и отказывался от тех, что рисовал, если они его не впечатляли. Далее, встанет вопрос, захочет ли нынешний владелец продать картину и за сколько. Вполне возможно, мистер Флетчер, что ваш столь дальний вояж закончится безрезультатно.
Флетч промолчал.
– Или вы действительно прилетели в Бостон, чтобы продолжить изучение творчества Тарпа?
– Откровенно говоря, да. Я хочу написать его биографию.
Хорэн наморщил лоб.
– Ну, если я смогу чем-нибудь помочь... Рекомендательное письмо в Фонд семьи Тарп...
– Не откажусь.
– А эту картину Пикассо вы желаете приобрести для личной коллекции?
– Да.
– Вы никого не представляете?
– Нет.
– Тогда я должен поинтересоваться вашей креди тоспособностью, мистер Флетчер. Понимаете, с другими моими клиентами я работаю много лет. И одной монографии, отпечатанной на средства автора...
– Я понимаю. Банк «Барклоу» в Нассау удостоверит мою кредитоспособность.
– На Багамских островах? Иной раз это очень удобно.
– Полностью с вами согласен.
– Очень хорошо, сэр. Вы упоминали, что у вас есть фотография этой картины.
Флетч достал конверт из внутреннего кармана пиджака. Положил фотографию на стол.
– Фотография сделана со слайда, – пояснил он.
– Как я и подумал, – Хорэн взял фотографию. Кубизм. Брак <Брак, Жорж (1882-1963) – французский живописец, один из основателей кубизма.> ее не писал, это ясно. Но принадлежит ли она кисти Пикассо?
Флетч встал.
– Вы наведете для меня справки?
– Сделаю все, что в моих силах.
– Сколько, по-вашему, пройдет времени, прежде чем появятся первые результаты?
– Я сяду на телефон сегодня же. Возможно, все выяснится через двадцать минут, не исключено – через двадцать дней.
На маленьком столике у стенного шкафа лежал свежий номер «Нью-Йорк таймс». В Галерее Хорэна еще не знали о вечерних приключениях Флетча. Он глянул на первую страницу.
– Я не читаю бостонских газет, – походя заметил Хорэн.
– Даже не заглядываете в колонку светской хроники?
Хорэн подал ему пальто.
– Я думаю, что все, что заслуживает моего внимания, обязательно появится в «Нью-Йорк таймс».
Хорэн открыл дверь. Дворецкий, все в том же фартуке, ждал на лестничной площадке, чтобы проводить Флетча до дверей.
– Вы, несомненно, правы, – поддакнул Флетч.
ГЛАВА 8
Перейдя на другую сторону улицы, Флетч взглянул на дом Хорэна. На крыше, по обоим торцам, на стыках с соседними домами, щерилась остриями высокая изгородь. Она перехлестывала через свес крыши до середины верхнего этажа. Как уже говорилось, все окна закрывались решетками.
Рональд Хорэн оберегал себя от незваных гостей.
Следуя карте, Флетч добрался до Бойлстон-стрит, а по ней попал на Копли-Сквэа.
Там, в «Стэйт стрит бэнк энд траст компани», после долгих задержек и бесконечных разговоров со всеми, за исключением младшего кассира, бессчетное число раз показав паспорт и не единожды услышав, что «все делается для вашего же блага, сэр», Флетч получил двадцать пять тысяч долларов наличными, которые заказывал накануне. Деньги ему выдали в банкнотах по пятьдесят и сто долларов.
Он пожаловался, что получить деньги из банка гораздо сложнее, чем положить их туда. Даже если они твои собственные.
– В этом предназначение банков, сэр, – пояснили ему.
Он, разумеется, согласился.
Потом Флетч перекусил сандвичем с тунцом и «кока-колой».
На такси объехал пять магазинов, где продавались подержанные автомобили, в Бостоне, Бруклине, Арлингтоне, Сомервилле и Кэмбридже, прежде чем нашел нужный ему автофургон. «Шевроле» выпуска прошлого года, голубой, с восьмицилиндровым двигателем, печкой и кондиционером. Покупку Флетч оплатил наличными и попросил заменить на новые все четыре колеса. Владелец магазина посоветовал ему сразу же оформить необходимую страховку автофургона в конторе на другой стороне улицы. Контора принадлежала сестре его жены. За страховку пришлось уплатить чуть ли не больше, чем за сам фургон.
Сверив карту с адресами гаражей на газетной вырезке, Флетч попросил таксиста отвезти его в Бостонский подземный гараж, располагавшийся неподалеку от его дома. Но, попав туда, сразу понял, что это заведение ему не подходит: машины стояли, разделенные сетчатыми перегородками. Ему же требовался отдельный бокс.
Пешком он добрался до гаража на Речной улице, так же поблизости от Бикон-стрит. Разбудил домоправительницу, уполномоченную владельцем вести переговоры о сдаче гаража. С трудом она отыскала ключ, показала ему гараж, жалуясь на радикулит. Цену владелец заломил высокую, но Флетча прельстили кирпичные стены и новые, крепкие ворота. Он снял гараж на два месяца, заплатил опять же наличными, получил ключ и расписку (на имя Йохана Реклингхаузена).
На прощание посоветовал домоправительнице обратиться к врачу.
Отстояв сорок семь минут в очереди в Бюро регистрации автомобилей Массачусетса в доме 100 по Нассау-стрит, Флетч предъявил водительское удостоверение, квитанцию о покупке, страховой полис и получил регистрационное свидетельство (на голубой «шевроле»-автофургон) и две пластины с номерным знаком.
Снова отправился в Северный Кэмбридж. Там механики установили пластины на автофургон.
В Бостон он поехал на своих колесах, остановился на углу, купил в магазинчике «Разное» двадцать пять экземпляров вечернего выпуска «Бостон глоб». Хозяин магазинчика полюбопытствовал, не упомянут ли оптовый покупатель на одной из страниц этого номера? В магазинчике Флетч не мог дать определенного ответа, но, сев за руль, пролистал газету. Нет, журналисты обошли вниманием его персону.
Зашел он также в магазин скобяных товаров. Приобрел кварту черной краски, дешевую кисть и бутылку скипидара.
До Речной улицы Флетч добрался уже в темноте. Распахнув воротины и оставив автофургон на улице с зажженными фарами, вошел в гараж и расстелил газеты по бетонному полу. Потом загнал «шевроле» на бумагу и закрыл ворота.
Следя за тем, чтобы не запачкать одежду, забрался на крышу автофургона и во всю длину черной краской написал прописными буквами «НЕБОСЬ, КАЙФУЕШЬ!»
Рональд Хорэн оберегал себя от незваных гостей.
Следуя карте, Флетч добрался до Бойлстон-стрит, а по ней попал на Копли-Сквэа.
Там, в «Стэйт стрит бэнк энд траст компани», после долгих задержек и бесконечных разговоров со всеми, за исключением младшего кассира, бессчетное число раз показав паспорт и не единожды услышав, что «все делается для вашего же блага, сэр», Флетч получил двадцать пять тысяч долларов наличными, которые заказывал накануне. Деньги ему выдали в банкнотах по пятьдесят и сто долларов.
Он пожаловался, что получить деньги из банка гораздо сложнее, чем положить их туда. Даже если они твои собственные.
– В этом предназначение банков, сэр, – пояснили ему.
Он, разумеется, согласился.
Потом Флетч перекусил сандвичем с тунцом и «кока-колой».
На такси объехал пять магазинов, где продавались подержанные автомобили, в Бостоне, Бруклине, Арлингтоне, Сомервилле и Кэмбридже, прежде чем нашел нужный ему автофургон. «Шевроле» выпуска прошлого года, голубой, с восьмицилиндровым двигателем, печкой и кондиционером. Покупку Флетч оплатил наличными и попросил заменить на новые все четыре колеса. Владелец магазина посоветовал ему сразу же оформить необходимую страховку автофургона в конторе на другой стороне улицы. Контора принадлежала сестре его жены. За страховку пришлось уплатить чуть ли не больше, чем за сам фургон.
Сверив карту с адресами гаражей на газетной вырезке, Флетч попросил таксиста отвезти его в Бостонский подземный гараж, располагавшийся неподалеку от его дома. Но, попав туда, сразу понял, что это заведение ему не подходит: машины стояли, разделенные сетчатыми перегородками. Ему же требовался отдельный бокс.
Пешком он добрался до гаража на Речной улице, так же поблизости от Бикон-стрит. Разбудил домоправительницу, уполномоченную владельцем вести переговоры о сдаче гаража. С трудом она отыскала ключ, показала ему гараж, жалуясь на радикулит. Цену владелец заломил высокую, но Флетча прельстили кирпичные стены и новые, крепкие ворота. Он снял гараж на два месяца, заплатил опять же наличными, получил ключ и расписку (на имя Йохана Реклингхаузена).
На прощание посоветовал домоправительнице обратиться к врачу.
Отстояв сорок семь минут в очереди в Бюро регистрации автомобилей Массачусетса в доме 100 по Нассау-стрит, Флетч предъявил водительское удостоверение, квитанцию о покупке, страховой полис и получил регистрационное свидетельство (на голубой «шевроле»-автофургон) и две пластины с номерным знаком.
Снова отправился в Северный Кэмбридж. Там механики установили пластины на автофургон.
В Бостон он поехал на своих колесах, остановился на углу, купил в магазинчике «Разное» двадцать пять экземпляров вечернего выпуска «Бостон глоб». Хозяин магазинчика полюбопытствовал, не упомянут ли оптовый покупатель на одной из страниц этого номера? В магазинчике Флетч не мог дать определенного ответа, но, сев за руль, пролистал газету. Нет, журналисты обошли вниманием его персону.
Зашел он также в магазин скобяных товаров. Приобрел кварту черной краски, дешевую кисть и бутылку скипидара.
До Речной улицы Флетч добрался уже в темноте. Распахнув воротины и оставив автофургон на улице с зажженными фарами, вошел в гараж и расстелил газеты по бетонному полу. Потом загнал «шевроле» на бумагу и закрыл ворота.
Следя за тем, чтобы не запачкать одежду, забрался на крышу автофургона и во всю длину черной краской написал прописными буквами «НЕБОСЬ, КАЙФУЕШЬ!»