Макдональд Грегори. Сонавайтесь, Флетч!

   – Итальянцы знамениты тем, что держатся друг за друга, – согласился Флинн, – даже если ради всех приходится жертвовать кем-то одним.
   – Похитители стояли на своем. Кошелек или жизнь. Они дали нам пять дней. Прошла неделя. Тишина. Две недели. Три. Больше они с нами не связывались.
   – То есть его убили?
   – Так считает итальянская полиция.
   – Как давно это случилось?
   – Чуть больше месяца назад. Власти посоветовали жене и дочери ди Грасси смириться со смертью старого графа. «Его могли похоронить или в Италии, или в море у ее берегов», – так они оценили ситуацию. В прошлый понедельник его отпели в церкви.
   – Вот откуда «как бы похороны».
   – Да. Но все было, как при настоящем покойнике.
   – И вы решили тряхнуть стариной, вспомнить свое газетное прошлое и приехали в Бостон, чтобы раскрутить это дело.
   – В общих чертах, да.
   – Вы говорили с этим Хорэном?
   – Да. В среду.
   – Вот, значит, где вы были в среду.
   – Да.
   – Тогда понятно, почему вы вошли в одну дверь «Риц-Карлтона», а вышли через другую, на Ньюбюри-стрит. Галерея как раз на этой улице!
   – Да.
   – Мой Бог, неужели мне довелось встретиться с абсолютно честным человеком. И остальные картины у Хорэна?
   – У брокера их обычно нет, Френк. Он – посредник. И задача моя состояла в другом – узнать, от кого он получил картины, украденные у ди Грасси.
   – Наверное, вы обратились к нему с присущей вам откровенностью.
   – Трудно быть откровенным с брокером, Френк. Я попросил его найти для меня одну картину. Также из коллекции ди Грасси. Написанную Пикассо. Называется она «Вино, скрипка, мадемуазель».
   – И он ее нашел?
   – Через несколько дней, вчера, он сообщил мне, что она принадлежит одному человеку, проживающему в Далласе, штат Техас. Он также сказал, что за последние год или два купил у этого человека еще пару картин. Вернее, продал их через свою галерею.
   – Вам известна фамилия техасца?
   – Известна.
   – Скажите мне, Флетч, кому будут принадлежать эти картины, если вы их найдете?
   – В этом вся загвоздка. Вопрос о наследстве Менти будет оставаться открытым еще долгие годы.
   – Менти?
   – Граф ди Грасси. Завещание не будет зачитано, пока не найдут тело. Или не пройдет срок, достаточный для того, чтобы признать графа умершим.
   – Значит, после того, как вы найдете картины, вам придется найти тело.
   – Едва ли я смогу сделать то, что оказалось не под силу итальянской полиции.
   – И никто не знает, принадлежат ли картины дочери или вдове?
   – Нет. Хуже другое, пока не найдено тело Менти, они не смогут получать проценты с ценных бумаг.
   – Посмею предположить, что в данный момент обе дамы могут надеяться только на вас.
   – Пожалуй, вы правы.
   – Ага! А я – то думал, главная ваша забота – снять с себя подозрение в убийстве.
   – Наверное, поэтому до меня не сразу дошло, что в убийстве вы подозреваете меня.
   – Меня несколько сбил с толку ваш звонок по контактному телефону полиции. Если б вы сразу сказали мне, что ранее были специальным корреспондентом, я бы понял, почему вы так спокойно реагировали на покойницу в вашей гостиной, – Флинн налил себе третью чашку чая. – Не каждому человеку доводится улететь через океан от похищения и убийства, чтобы успеть в аккурат к новому убийству.
   – Похоже, мне не повезло.
   – По-моему, везение тут ни при чем.
   – Если я правильно понял вас, инспектор Фрэнсис Ксавьер Флинн, вы предполагаете наличие какой-то связи между тем, что происходило в Италии, я имею в виду похищение и убийство Менти, и бостонским убийством Рут Фрайер.
   – Пожалуй, вы правы.
   – Вы же дали мне список пассажиров, прилетевших вместе со мной из Рима.
   – Связь может быть, Ирвин Морис Флетчер, но я еще не знаю, какая именно.
   – Связь действительно есть. Один человек прилетел со мной из Рима.
   – Кто же?
   – Графиня. Летела через Нью-Йорк. Приземлилась в Бостоне во вторник, примерно на час позже меня.
   – Она знала, что вы остановились в этой квартире?
   – У нее были мои адрес и телефон.
   – И она жаждет добраться до картин?
   – Не то слово.
   – Как она узнала, что вы их разыскиваете?
   – Полагаю, она прочитала кое-какие записи, оставленные мною Энди... План маршрута, знаете ли. Она знала, что я взял с собой перечень картин.
   – Но зачем ей убивать Рут Фрайер?
   – Рут могла находиться в квартире, обнаженная, в ожидании Барта, не зная, что тот на пути в Италию. Она открыла дверь графине...
   – Вашей кипящей от злобы приемной теще?
   – Да, злой и подозрительной.
   – Еще бы, она думает, что вы хотите прибрать картины для Энди.
   – Естественно.
   – А вы?
   – Она не ошибается.
   – Не сходится, – покачал головой Флинн. – Порванный лиф.
   – Мало ли, как это могло случиться. Может, его порвала сама Рут, когда снимала.
   – У Рут Фрайер не было ключа от квартиры.
   – Зато он есть у Джоан Уинслоу.
   – Соседки? У нее есть ключ? Мы забыли спросить ее об этом. Вот он, недостаток полицейского опыта. Уж этот-то вопрос следовало задать обязательно. Но с какой стати ей отдавать ключ Рут Фрайер?
   – Она бы не отдала, будучи трезвой. А так... Дала же она ключ мне.
   – Правда? Как интересно. А где сейчас графиня?
   – Вчера вечером она переехала сюда.
   – Сюда?
   – Да. «Риц-Карлтон» для нее слишком дорог.
   – Ага! Графиня – та красотка, с которой вы выпивали в «Рице». Парням она запала в сердце. Они сказали, что вы даже не заплатили по счету.
   – Не заплатил.
   – Графиня чем-то досадила вам?
   – Есть немного.
   Флинн внимательно разглядывал донышко пустой чашки.
   – Кажется, сегодня мы лучше узнали друг друга.
   Флетч промолчал. Его бокал тоже опустел.
   – Пожалуй, мне пора домой, к жене и детям.
   Дождь все еще барабанил по окнам.
   – Как продвигается дело об убийстве члена Городского совета? – спросил Флетч в прихожей.
   – Совсем не продвигается. Застыло на месте. Трудно предполагать, что кто-то добровольно сознается в совершении такого убийства, не так ли?
   – Благодарю за виски, инспектор.
   Они вышли из квартиры. Флетч нажал кнопку вызова лифта.
   – Снимите меня с крючка, Френк.
   – Я вас понимаю. Вы хотите слетать в Техас, освободиться от женского эскорта.
   Войдя в кабину лифта, Флинн обернулся.
   – Вы – лучший из всех подозреваемых, какие у меня были, Флетчер. Только вам удается так долго балансировать на кончике иглы. Но вы избавили бы меня от многих хлопот, сознавшись в убийстве.

ГЛАВА 25

   Выпитое виски разморило Флетча. Он попрощался с миссис Сэйер, поел приготовленное ею жаркое, около шести вечера завалился спать.
   Шесть часов в Бостоне соответствовали полночи в Риме.
   Кто-то покусывал его за ухо.
   Прохладное тело прижалось к нему. Набухший сосок терся о предплечье.
   Тело пополнее, чем у Анджелы. Немного.
   Нога поглаживала его ноги. Вперед-назад, вперед-назад.
   – Сильвия!
   Даже в темной комнате он увидел разметавшиеся по подушке волосы его будущей приемной тещи.
   – О Господи, Сильвия!
   – Слишком поздно, дорогой, – она подсунула под него свое правое бедро. – Как писано в Библии: «Они познали друг друга в его сне».
   – Это же инцест!
   – И что из этого, дорогой?
   Теперь она полностью лежала под ним, ее бедра выписывали восьмерку.
   Груди вдавливались в ребра.
   – О Боже!
   Действительно, было слишком поздно.
   И оставалась единственная возможность избежать перелома одной из частей его тела.
   – Это не инцест, дорогой.
   Наконец, улегшись на спину, Флетч смог взглянуть на фосфоресцирующий циферблат. Только восемь вечера.
   – Вы что-нибудь поели? – спросил он.
   – Конечно. Зачем мне ждать от вас очередного подвоха.
   – Вы сами не так уж просты, графиня ди Грасси.
   – Куда вы подевались вчера вечером? Я два часа ждала обеда.
   – Пошел прогуляться.
   – Я знаю. Сукин сын, – она села. – Только от вас можно ждать такого. Помолоть языком и уйти, оставив меня голодной. Никакой вы не шеф-повар. Вы – сукин сын! То же самое и с картинами – вы лжете, лжете, лжете! Хотите ограбить меня.
   Флетч положил руку ей на спину.
   – Я оставил дверь незапертой. Швейцар впустил вас в подъезд?
   – Мне пришлось ждать, ждать. Вы не отвечали на звонок.
   – Я спал.
   Сидя в постели, в темноте, графиня ди Грасси заплакала.
   – О, Флетч! Вы мне поможете?
   – Помогу?
   – Вы должны мне помочь.
   – Должен?
   – Менти умер. Я – вдова. Без гроша в кармане. Без гроша!
   – Да.
   – У меня ничего нет, Флетч.
   – Ну, что-то вы по наследству получите.
   – Анджела молодая, красивая. Умная. У нее впереди целая жизнь. А я? У меня ничего нет.
   – Она – ди Грасси, Сильвия.
   – Она? Я – графиня ди Грасси.
   – Я знаю.
   – Я вышла замуж за Менти.
   – И его картины.
   – Это мои картины. Менти хотел отдать их мне. Я в этом не сомневаюсь. Сколько раз он называл их «нашими картинами».
   – Сильвия, вы можете меня выслушать? Не мне решать, чьи это картины. Или Менти упомянул о них в завещании, или нет. Если упомянул, они отойдут только вам, или Энди, или вам обеим, в полном соответствии с его волей. Если нет – лишь итальянский суд может определить, кому они принадлежат, при условии, разумеется, что мы их разыщем.
   Сильвия легла, крепко прижалась к нему. Флетчу вспомнилось, как она лежала на пляже в Канья, с накрашенными ногтями рук и ног.
   – Флетч, скажите мне правду. Вы знаете, где картины?
   – Сильвия, я приехал в Бостон, чтобы работать над биографией Эдгара Артура Тарпа-младшего.
   Она легонько шлепнула его по груди.
   – Вы лжете. Всегда вы мне лжете.
   – В данном случае, нет.
   – Если вы пишете большую книгу, то где пишущая машинка? Где ваши записи? Вчера вечером я прошлась по квартире. Никто не пишет тут никаких книг.
   – Я еще не начал. Меня отвлекали.
   – Отвлекали! Вы нашли картины, – он чувствовал боком ее жаркое дыхание. – Где они?
   Он уже проснулся. И хотелось ему отнюдь не говорить.
   Он промолчал.
   Сильвия положила на него ногу.
   – Где картины? А, Флетч?
   – Вы умело ведете переговоры, Сильвия.
   – Вы мне поможете, Флетч. Правда?
   – Сначала помогите мне.
   – Америка! – вскричал Флетч.
   Телефон зазвонил в самый неподходящий момент.
   Продиктовали телеграмму. От Энди. Анджелы ди Грасси.
   «ПРИБЫВАЮ В БОСТОН ВОСКРЕСЕНЬЕ ШЕСТЬ-ТРИДЦАТЬ ВЕЧЕРА. РЕЙС „ТУЭ“ 540. СИЛЬВИЯ С ТОБОЙ? ЛЮБЛЮ. – ЭНДИ».
   – Дерьмо, – процедил Флетч. Она никогда не могла уложиться менее чем в десять слов. – О Боже. Что же это я делаю?
   – Продолжим, Флетч, – отозвалась с кровати Сильвия.
   – Хорошо, – выдохнул Флетч.
   Второй звонок уже ничего не прервал.
   – Слушаю.
   – Ты пьян? – Флетч узнал Джека Сандерса. Из трубки доносился шум редакции.
   – Нет.
   – Ты спал?
   – Нет.
   – Чем это ты там занимаешься?
   – Не твое дело.
   – Все понял. Но ты уже кончаешь?
   – Остынь, Джек.
   – Подожди, Флетч. Я в запарке.
   – Я тоже.
   – Действительно, в запарке. Можешь ты выслушать меня? Одну минуту.
   – Нет.
   – Чарльзтаун в огне. Кто-то решил спалить весь город. А у меня некому готовить статьи к печати.
   – И что?
   – Один литобработчик пьян в стельку, второй, вернее, вторая беременна и только что уехала рожать. Я ничего не могу поделать. Их дневного сменщика тоже не найдешь. Его жена говорит, что он отправился то ли на хоккей, то ли на баскетбол. Мне недостает трех репортеров. Двое в отпуске, у третьего – грипп. Для литобработки остался один парнишка. Такой материал ему не по зубам.
   – Похоже, у вашей газетенки не хватает денег, Джек.
   – Да кто мог предполагать, что в обычную октябрьскую субботнюю ночь разверзнется такой ад?
   – Надо предвидеть любые неожиданности.
   – Ты сможешь приехать?
   – Чтобы готовить статьи в номер?
   – Да.
   – Ты спятил.
   – Сам я не справлюсь, Флетч. Не могу я один выпустить целую газету.
   – Сколько сейчас времени?
   – Без десяти девять.
   – Когда ты освобождаешься?
   – Материалы на первую полосу сдаются в десять двадцать.
   – Джек, меня подозревают в убийстве.
   – Тебя – да, но не Ральфа Локе.
   – Я не знаю города.
   – Зато умеешь складывать слова.
   – Я уже забыл, как это делается.
   – Пожалуйста, Флетч. Ради нашего прошлого. Я не могу больше говорить.
   В темноте Флетч посмотрел на Сильвию, перебравшуюся на его половину кровати.
   – Ну, хорошо. Мерзавец.

ГЛАВА 26

   – Френк?
   – Кто вам нужен, – сонный детский голос. Половина третьего ночи.
   – Инспектор Флинн.
   Трубка легла на дерево.
   – Папа! – донеслось издалека.
   После долгой паузы послышался голос Флинна.
   – И кто бы это мог быть?
   – И. Эм. Флетчер.
   – Благослови, Господи, мой нос. Это вы. Неужели вы выбрали столь необычное время, чтобы сознаться?
   – Я в «Стар», Френк.
   – И что вы там делаете? Переметнулись во вражеский стан?
   – Чарльзтаун в огне. Кто-то поджигает его.
   – Понятно.
   – Давний приятель по «Чикаго пост» попросил меня приехать и помочь ему.
   – У вас есть давний приятель в Бостоне?
   – Как выяснилось, да.
   – Что он делал в прошлый вторник? Вы спросили?
   – Я знаю, что понедельник и вторник – его выходные дни.
   – Сколько ни говоришь с человеком, но, напои его, и узнаешь что-то новое.
   – Френк, я хотел бы побыстрее закончить этот разговор.
   – Вы могли бы и не звонить.
   – Извините, что разбудил вас.
   – Пустяки. Я всего лишь заполняю время сном.
   – Я не могу заставить представителя бостонской полиции по контактам с прессой выслушать меня.
   – А кто представляет нас сегодня?
   – Некий капитан Хольман.
   – А, ну конечно. Он только и может, что говорить от лица полиции.
   – Он звонит каждые пятнадцать минут, сообщая все новые факты, но меня слушать не желает.
   – Вы же знаете, кто такой представитель полиции по контактам с прессой: человек с двумя ртами и одним ухом, аномалия. Так что вы хотели бы ему сказать?
   – У меня тоже есть интересная информация. Наших репортеров в Чарльзтауне, возможно, поболе, чем фараонов.
   – Уже и наших. Кажется, вы удалились от дел, мистер И. Эм. Флетчер.
   – Послушайте, Френк. Все очень просто. Одиннадцать поджогов после семи вечера. В основном старые дома, несколько складов, церковь. Никакой связи.
   – В домах не живут?
   – Нет.
   – Вот вам и связь.
   – Согласен. На третьем, пятом, седьмом, восьмом и девятом пожарах найдены двухгаллонные канистры из-под бензина «Астро». Такие продают на автозаправках на случай, что у вас кончится бензин прямо на дороге.
   – Знаю.
   – Я послал репортера, чтобы он выяснил, нет ли таких же канистр и на остальных пожарах.
   – А разве в службе выявления поджигателей пожарной охраны еще не обратили на это внимания?
   – Нет. Они заняты обычным делом. Наблюдают за зеваками. Не слушают репортеров, показывающих им канистры. Фотографируют.
   – Их методы мне знакомы. Утром они встретятся, сравнят полученные результаты, будет чем заняться, пока принесут кофе.
   – Поджигателя надо изловить этой ночью.
   – Согласен. Дым загрязняет атмосферу.
   – Здания горят вокруг Фарберского Холма. Более-менее равномерно по периметру. Первый пожар зафиксирован с севера, второй – с юга, далее – на северо-западе.
   – Не завидую пожарным. Метаться из стороны в сторону, туда и обратно. Могу представить себе, какие там транспортные пробки.
   – Я посмотрел на карту района. В его географическом центре, на углу Брид – и Экорн-стрит расположена бензозаправка.
   – И вы хотите сказать мне...
   – На карте не указано, какой компании принадлежит бензозаправка, поэтому я послал туда репортера.
   – Он не столкнулся с пожарной машиной?
   – Френк, это бензозаправка «Астро».
   – Так кого мы ищем?
   – Молодого парня, который работает на бензозаправке «Астро» на Брид – и Экорн-стрит. Его смена закончилась в шесть часов.
   – Почему молодого?
   – Очень уж он быстро перемещается. Через ограды. По крышам.
   – Да, для этого нужно отменное здоровье, так что, скорее всего, он молод. Не жалуется на ноги.
   – И имеет свободный доступ к канистрам с бензином «Астро».
   – Хорошо, Флетч, – Флинн понизил голос. – Сейчас надену штаны и поброжу по Чарльзтауну. Может, чем-нибудь и помогу. С детства терпеть не могу пожаров.
   – Я знаю.
   – Скажите мне, Флетчер. Поймав этого поджигателя, мы так же выясним, что именно он – убийца Рут Фрайер?
   – Спокойной ночи, Френк. Когда поймаете парня, позвоните в «Стар», хорошо?
   – Я прослежу, чтобы это сделал капитан Хольман.
   – Попросите его рассказать обо всем Джеку Сандерсу.
   – Обязательно. Как вам известно, я – за тесное сотрудничество с прессой.

ГЛАВА 27

   В воскресенье утром Флетч сел в «форд», не торопясь поехал на Фентон-стрит, без труда нашел дом 58. Машина с двумя детективами в штатском следовала за ним, как привязанная.
   Спал он четыре часа в одной из комнат для гостей.
   Вернувшись, он не стал беспокоить гостью, расположившуюся в его постели.
   Дверь квартиры 42 открыла Люси Коннорс.
   В широкой юбке и простенькой блузке. Без косметики, без украшений.
   – Мистер Хед?
   – Да, – кивнул Флетч. – Из журнала «Трэ».
   Взгляд Люси прошелся от одной его руки к другой в поисках камеры или диктофона.
   – Благодарю, что вы позволили мне прийти. Тем более, в воскресное утро.
   – Я не рискнула бы пригласить вас в другое время. К чему улучшать свою репутацию.
   Обычная квартирка, с одной или двумя спальнями. Маленький обеденный стол в углу гостиной. Вдоль стены, рядом с ним, стереопроигрыватель, полки с пластинками.
   У противоположной стены – старый дешевый диван, перед ним – коврик, у дивана – просиженное кресло.
   Окно без занавесей занимало четвертую стену. Из картин – лишь репродукция Ренуара над диваном.
   – Марша, – представила Люси вторую женщину.
   Плоскую, как доска, хрупкую, в джинсах, тельняшке с закатанными до локтей рукавами. Черные, блестящие волосы, стрижка под пажа, кожа прозрачная, как у чисто вымытого ребенка.
   При появлении Флетча она не шевельнула ни головой, ни телом.
   Ее черные глаза вперились в его, выражая скорее любопытство и вызов, но не враждебность.
   – Доброе утро, Марша, – поздоровался Флетч.
   – Не хотите ли кофе, Мартин?
   Люси явно нервничала. Еще бы, ее новый образ жизни экзаменовал профессионал.
   – Если вы тоже будете пить, не откажусь.
   – Мы уже позавтракали, – Люси опустилась на диван, у ног Марши.
   Флетч сел в кресло.
   – Я рад, что вы согласились на интервью, Люси. Люди должны знать, через что вы прошли.
   – Никто не хотел меня понять. Ни родные, ни друзья. Ни Барт. Я-то надеялась, что Барт меня поймет, поэтому ничего от него и не скрывала. Он же воспринял все это как личное оскорбление.
   Она взяла Маршу за руку.
   – В общем-то, Мартин, мне совершенно безразлично, понимает кто меня или нет.
   – Разумеется, – Флетч прокашлялся. – Вы решили свои проблемы. Другие – нет.
   Взгляд Марши потеплел.
   – Боюсь, большинство людей думает, что это болезнь. Я о том, что мы с Маршей живем вместе. Как прыщи или грипп, или что-то еще, приходящее и уходящее, – Люси еще крепче сжала руку Марши. – Полагаю, я прошла и через эту стадию. Но почему вы интересуетесь мною, а не Маршей?
   – Меня интересует и Марша. Но вы старше по возрасту. Были замужем. Получается, вам пришлось многим пожертвовать, я имею в виду материальные ценности, чтобы жить с Маршей. Я также думаю, что ваша жизнь изменилась более разительно, чем у Марши.
   – Вы, конечно, правы. Марше повезло. Она всегда была маленькой лесбиянкой, – Люси тепло улыбнулась Марше. – Начиная со школы. Все эти душевые после хоккея на траве, не так ли, Марша? – она вновь повернулась к Флетчу. – Марша училась в частной школе, получила куда лучшее образование, чем я. С девочками она начала спать с двенадцати лет.
   Марша молчала.
   – Мне же пришлось пройти через все муки ада. Господи, сколько же я натерпелась.
   – Расскажите мне об этом, – Флетч достал из кармана блокнот и ручку. – Расскажите мне о всех «муках ада».
   – Как миссис К.?
   – Именно так.
   – И я смогу прочитать текст, прежде чем вы передадите его в редакцию?
   – Можете не сомневаться.
   – Ладно, – Люси шумно выдохнула. – Дерьмо, – не выпуская руки Марши, Люси посмотрела на нее. – Начало вам, конечно, известно. Милая девушка. Хорошо воспитанная. Цель жизни определена. Роль уготована. Мы жили в Уэствуде, лужайка перед домом, лужайка за домом, гараж на две машины. Папе принадлежало автомобильное агентство. Мама была невротичкой, обожала таблетки. Да и сейчас глотает их пригоршнями. Своего старшего брата, Джека, я ненавидела. Пустой, жестокий. Великий хоккеист. Колол белку иголками. И меня тоже. Мерзавец.
   Взгляд Марши озабоченно уперся в лицо Люси.
   – Меня считали красивой, – Люси замялась. – Вы понимаете, что это означает для учащейся обычной американской средней школы. Одной из первой надеть бюстгальтер, одной из первых прийти на занятия с накладными ресницами, одной из первых перекраситься в блондинку. В тринадцать лет. Потом диета, короткие юбочки. Ставить цель и достигать ее в максимально короткий срок. Во всем быть первой. К примеру, лечь под мужика. Тоже цель. Мой первый парень, защитник школьной сборной по футболу, весил не меньше двухсот двадцати фунтов. Толстый живот. Никакого удовольствия. Он чуть не расплющил меня, как дорожный каток.
   Я поступила в колледж. Сошлась с парнем, который играл на скрипке и мечтал о том, что создаст и возглавит международный картель. Дерьмо собачье.
   На вечеринке встретилась с Бартом. Я училась уже на последнем курсе. И Барт стал очередной целью. Он выглядел нормальным человеком, соответственно и вел себя. Дартмут-колледж, юридический факультет Гарварда. Начавший лысеть. Старше меня на двенадцать лет. Работающий в юридической конторе. Очень богатый. Я изобразила полную невинность и позволила ему покорить себя. Разумеется честностью мое поведение не отличалось, но люди идут и не на такое, чтобы достигнуть поставленной цели.
   – Вы испытывали к нему сексуальное влечение? – спросил Флетч.
   – Откуда мне знать? Я понятия не имела, что такое сексуальное влечение. Мне говорили, что мальчики возбуждают девочек и наоборот. Ничего более. Происходящее между мной и парнем я и принимала за возбуждение.
   – Но вас это не возбуждало?
   – Никоим образом.
   – Никогда?
   – Никогда, – твердо ответила Люси. – Я слышала, кто-то испытывал оргазм, я же – никогда. Я играла роль. Участвовала в игре «когда-нибудь придет и мой час». Возбуждения я не ощущала. Только я даже не представляла себе, что это такое.
   – Перестаньте, Люси, – вмешался Флетч. – Вы же не могли не знать о существовании лесбиянства.
   – Нет, не знала. Мысль эта не приходила мне в голову. То есть я, конечно, слышала, что есть такие, как Марша. Лесбиянки. Но не рядом со мной. Где-то далеко-далеко. Совсем другие. Странные. А я не имею с ними ничего общего. Я достигла немалых успехов в подавлении собственной сексуальной сущности. Можно сказать, одержала полную победу.
   – Продолжайте, – кивнул Флетч.
   – Вскоре после того, как мы поженились, Барт начал говорить о фригидности. Как бы между прочим. Что я об этом знаю и тому подобное. Потом стал уходить к женщине в соседнюю квартиру. Их беседы затягивались за полночь, а возвращался он пьяный. Когда он уезжал в командировки, я находила себе других мужчин. Ради Барта. Ничего не произошло. Я хочу сказать, никто из них не смог возбудить меня. И когда он предложил обратиться к психоаналитику, я согласилась. Ему почти удалось убедить меня, что мне надо лечиться.
   Психоаналитик оказался мастером своего дела. Довольно быстро открыл мне глаза. Я убежала от него. Убежала от истины. Слишком велико было потрясение. Узнать, что ты одна из тех, совсем других, странных. Что мне нравятся женщины. Я старалась слова психоаналитика выбросить из головы. Но себя-то не обманешь. Я начала прислушиваться к себе. Период этот тянулся и тянулся. Невероятно долго.
   Я была злой, грубой, вспыльчивой, раздражительной, неистовой. Барт и я ссорились. Я била его. Бросала в него все, что подвернется под руку.
   – Неужели?
   – Да.
   – Я понимаю.
   – На лице у него было столько царапин и синяков, что на работе ему приходилось врать, будто он занимается боксом. Только рингом была собственная квартира. А соперником – жена. Из меня так и перла агрессия.
   – Вы и сейчас такая же?
   – Нет.
   Марша глянула на нее из-под полуприкрытых век.
   – Ну, иногда мы играем. Вы понимаете?
   – Да.
   – Я чувствовала, будто посажена в футляр и должна вырваться из него. Вы представляете себе это ощущение, Мартин?
   – Конечно.
   – Просто чудо, что я не отвернула голову двум-трем психоаналитикам. Я вымещала все на бедном Барте.