Не поленился Флетч прочитать некролог Грейс Галкис Хорэн. Выпускницы Уэллесли-колледж и наследницы состояния Галкисов/»Галкис Раббер». Ей принадлежала знаменитая «Звезда Ханэна» из нефрита. Умерла она от лейкемии.
А вот о Фрэнсисе Ксавьере Флинне «Бостон стар» писала не менее сорока пяти раз, и все за последние восемнадцать месяцев.
Флетч не стал читать все заметки, но обнаружил, что каждый раз они подчиняются определенной схеме.
Сообщение о преступлении. Затем развернутая статья с указанием, что расследование поручено Флинну. Несколько дней подряд рутинные заметки, не сообщающие ничего нового. Нарастающее негодование общественности, возмущенной тем, что преступник до сих пор не найден. Прозрачные намеки репортеров на скрытность полиции. И, наконец, заявление представителя полиции по связи с прессой о незамедлительном аресте преступника. Потом следовало неожиданное заявление Флинна: «Чепуха. Мы пока никого не арестовываем». Вновь возмущение публики, нападки на полицию за ее полную некомпетентность.
И, наконец, не в ответ на эти нападки, но в выбранное им самим время, сообщение Флинна об аресте преступника. Обычно в малюсенькой заметочке на последней полосе.
К середине пачки газетных вырезок Флетч заметил, что возмущение общественности явно пошло на убыль, реже стали отмечать «некомпетентность полиции», а в конце и то, и другое пропало вовсе. Пресса поняла, что Флинну не свойственна торопливость. А дело свое он знает лучше многих.
В одной из первых заметок указывалось, что «ранее Флинн руководил детективами одного из полицейских участков Чикаго».
– Вам нужно что-нибудь еще, мистер Локе?
Молодой лицемер появился между шкафов картотеки.
– Нет, благодарю, Рэнди, – Флетч задвинул ящик. Пожалуй, я посмотрел все, что хотел.
– Над какой статьей вы работаете, мистер Локе?
– Ничего интересного. История празднований Американской революции в Новой Англии.
– О.
Юноша, похоже, согласился, что эта статья не слишком занимательная. И, раз уж Ральф Локе занимается такой ерундой, сделал вывод, что и сам он ничего из себя не представляет.
– Надеюсь, вы ее прочтете, – улыбнулся Флетч. Я напечатаю ее под своей фамилией.
ГЛАВА 18
ГЛАВА 19
ГЛАВА 20
А вот о Фрэнсисе Ксавьере Флинне «Бостон стар» писала не менее сорока пяти раз, и все за последние восемнадцать месяцев.
Флетч не стал читать все заметки, но обнаружил, что каждый раз они подчиняются определенной схеме.
Сообщение о преступлении. Затем развернутая статья с указанием, что расследование поручено Флинну. Несколько дней подряд рутинные заметки, не сообщающие ничего нового. Нарастающее негодование общественности, возмущенной тем, что преступник до сих пор не найден. Прозрачные намеки репортеров на скрытность полиции. И, наконец, заявление представителя полиции по связи с прессой о незамедлительном аресте преступника. Потом следовало неожиданное заявление Флинна: «Чепуха. Мы пока никого не арестовываем». Вновь возмущение публики, нападки на полицию за ее полную некомпетентность.
И, наконец, не в ответ на эти нападки, но в выбранное им самим время, сообщение Флинна об аресте преступника. Обычно в малюсенькой заметочке на последней полосе.
К середине пачки газетных вырезок Флетч заметил, что возмущение общественности явно пошло на убыль, реже стали отмечать «некомпетентность полиции», а в конце и то, и другое пропало вовсе. Пресса поняла, что Флинну не свойственна торопливость. А дело свое он знает лучше многих.
В одной из первых заметок указывалось, что «ранее Флинн руководил детективами одного из полицейских участков Чикаго».
– Вам нужно что-нибудь еще, мистер Локе?
Молодой лицемер появился между шкафов картотеки.
– Нет, благодарю, Рэнди, – Флетч задвинул ящик. Пожалуй, я посмотрел все, что хотел.
– Над какой статьей вы работаете, мистер Локе?
– Ничего интересного. История празднований Американской революции в Новой Англии.
– О.
Юноша, похоже, согласился, что эта статья не слишком занимательная. И, раз уж Ральф Локе занимается такой ерундой, сделал вывод, что и сам он ничего из себя не представляет.
– Надеюсь, вы ее прочтете, – улыбнулся Флетч. Я напечатаю ее под своей фамилией.
ГЛАВА 18
Флетч вернулся к столу Сандерса.
Тот разглядывал снимок, переданный по фототелеграфу. Показал его Флетчу.
На снимке президент Соединенных Штатов пытался надеть свитер, не сняв предварительно фуражку и солнцезащитные очки.
– Это новости, да? – спросил Сандерс.
– Конечно, – подтвердил Флетч. – Я-то думал, что он надевает свитера через ноги.
Джек бросил снимок на стол.
– Пошлю его в воскресное приложение. Может, его опубликуют в разделе «Тенденции».
– Джек, я хотел бы пообщаться с твоим редактором по искусству.
– Я тоже, – ответил Джек. – Давно пора. Ему постоянно звонят. Чтобы обругать последними словами. Зовут его Чарльз Уэйнрайт.
Они вышли в длинный, мрачный коридор.
– Ты помнишь инспектора Флинна по Чикаго? – на ходу спросил Флетч.
– Какого Флинна? Здешнего «упрямца» Флинна?
– Да. В какой-то вырезке я прочитал, что ранее он руководил детективами одного из полицейских участков Чикаго.
– Об этом писала «Стар»?
– Да, газета, в которой ты работаешь.
– Френк Флинн никогда не был в Чикаго. Во всяком случае, два года назад. Он там не служил. Иначе я бы знал его.
– Не помню его и я.
– Загадка века.
– Похоже, ты прав, – согласился Флетч.
Большего грязнули, чем Чарльз Уэйнрайт, Флетчу видеть не доводилось.
Брился он, похоже, квадратно-гнездовым методом и островки гладкой кожи соседствовали с полями щетины. Лет пятидесяти с небольшим, нос и подбородок покрывали угри с черными головками. Воротник рубашки обтрепался, лацканы пиджака залоснились, а на самой рубашке, обтягивающей выступающий живот, остались следы от тех блюд, что откушал мистер Уэйнрайт в последние дни. От томатного соуса до яичного желтка.
– Это наш главный специалист по искусству, Чарльз Уэйнрайт, Ральф, – заговорил Джек, – Чарльз, это Ральф Локе из Чикаго, он готовит статью.
Флетч уже смирился с тем, что придется пожать Уэйнрайту руку, но тот даже не шевельнулся.
– Помоги ему всем, чем можешь, а?
– С какой стати?
Джек не сразу понял, что вопрос поставлен серьезно.
– Потому что я прошу тебя об этом.
– И все же я не понимаю, почему должен пахать за кого-то. У меня полно своих дел.
Флетч поспешил вмешаться.
– Честно говоря, я не пишу статью, мистер Уэйнрайт. По Чикаго прошел слух, что один из бостонских торговцев произведениями искусства собирается подарить картину городскому музею, и издатель попросил меня заглянуть к вам и разобраться что к чему.
– Что значит, разобраться? Вы хотите, чтобы я написал об этом статью?
– Если этот тип действительно намерен подарить Чикаго картину, я думаю, лучше вас никто об этом не напишет.
– Кто это?
– Хорэн.
– Ронни?
– Его так зовут?
Не скрывая своего отвращения к Уэйнрайту, Джек повернулся к Флетчу.
– Ну, я пошел, – и выскочил из маленького кабинетика, заваленного газетами и книгами. И то и другое покрывал толстый слой пыли.
Уэйнрайт сидел за столом. А вокруг громоздились бумажные кипы.
– Я знаком с Ронни с незапамятных времен.
Флетч огляделся, но не обнаружил свободного стула.
– Мы вместе учились в Йеле.
– На гигиеническом факультете?
– Полагаю, будь у него на то желание, он мог бы подарить картину Чикаго. Не пойму только, с чего бы оно могло у него возникнуть.
– Старый город еще привлекает людей. Парное мясо, свежий ветер, знаете ли. Будоражит кровь.
– Может, Грэйс была как-то связана с Чикаго. Ее семейство нажило состояние на резине. Грэйс Галкис. «Галкис Раббер».
– Что-то я вас не понимаю.
– Ронни женился на Грэйс после войны. Когда писал докторскую диссертацию в Гарварде.
– И она богата?
– Была богата. Умерла через несколько лет после свадьбы. Одна из этих ужасных болезней. Рак, лейкемия, что-то в этом роде. Ронни не находил себе места от горя.
– И разбогател.
– Полагаю, он унаследовал ее деньги. Примерно в то же время создал галерею. Как вы понимаете, жалованья преподавателя Гарварда для этого бы не хватило.
– Больше он не женился?
– Нет. Появлялся в обществе со многими женщинами, но никому не предлагал руки и сердца. Вы слышали о нефритовой «Звезде Ханэна»?
– Что это такое?
– Большой кусок нефрита. Знаменитое украшение. Принадлежало Грэйс. Интересно, где теперь эта «Звезда». Надо спросить Ронни.
– Вы спросите его, что он сделал с драгоценностями жены?
– Ну зачем же так грубо. Можно подобрать другие слова.
– Получается, что у Ронни много денег.
– Не знаю. Неизвестно, какую часть наследства получил он, а какая вернулась в сундуки семейства Галкис. Об этом не распространяются вслух, особенно в Бостоне. Вы же знаете, что произошло с деньгами после пятидесятых годов.
– До меня доходили какие-то слухи.
– Живет он хорошо, в своем замке на Ньюбюри-стрит, где находится его галерея. Два верхних этажа – его апартаменты. Ездит на «роллс-ройсе». Каждый, сидящий за рулем «роллс-ройса», должен разориться.
– Нет ли у него другого дома?
– Может, и есть. Не знаю.
– Я хочу сказать, не может же он все время жить над магазином.
– О другом его доме я ничего не слышал.
– Его призывали на военную службу?
– Да. Воевал на флоте во вторую мировую войну. На Тихом океане. Служил адъютантом адмирала Кимберли.
– До того, как женился на Грэйс Галкис?
– Да.
– Кто же помог ему получить такое теплое местечко? С улицы в адъютанты адмиралов не попадают.
– Он же учился в Йеле, – напомнил Уэйнрайт. Обходительный, симпатичный парень. С прекрасными манерами.
– Откуда он родом?
– Точно не помню. То ли из Мэна, то ли из Вермонта. Забыл. Но деньги за ним не стояли. В Йеле он слыл бедняком.
– Ясно.
– Он до сих пор преподает в Гарварде. Обзорный курс живописи для первокурсников. Написал пару занудных книг.
– Занудных?
– Академических. Я не смог дочитать их до конца. Есть такие книги, в которых автор тратит сто пятьдесят тысяч слов, чтобы поправить мнение человека, никогда не считавшегося авторитетом.
– Действительно, занудство.
– Вас зовут Ральф Локе?
– Да.
– Какая газета?
– »Чикаго пост».
– Вы пишете об искусстве?
– О нет, – покачал головой Флетч. – О спорте. Хоккее.
– Вульгарно.
– Грубо.
– Примитивно.
– Но читают, – подвел черту Флетч. – Раз вы пишете о живописи, у вас, должно быть, обостренное чувство цвета, перспективы.
Грязный человечек, сидевший в грязной комнате ни оспорил его слова, ни согласился с ними. Просто промолчал.
– Расскажите мне о галерее Хорэна. Она процветает?
– Кто знает? Ронни умеет показать товар лицом. У него не выставочная галерея. Попасть в нее можно только по приглашению. Клиенты у него в разных странах, все сделки заключаются в глубокой тайне. Хорэн очень скрытен. Возможно, он заработал миллионы. Возможно, сидит без гроша. Я понятия не имею о его истинном финансовом положении.
– А каково ваше личное мнение?
– Ну, на рынке сбыта произведений искусства в последнее время отмечались и спады, и подъемы. Поначалу появились японцы и начали закупать все подряд. Потом, правда, некоторым из них пришлось продавать. За ними последовали арабы, набитые нефтедолларами. Многие японцы недостаточно хорошо разбирались в западном искусстве. А ислам запрещает изображать людей и животных. Отсюда и неожиданные отклонения от привычной нам шкалы ценностей. Некоторые их уловили и озолотились. Другие ошиблись, и проиграли.
– И вы не знаете, чего добился Хорэн?
– Нет. Но меня заинтересовали ваши слова о том, что он собирается подарить картину музею в Чикаго. Пожалуй, я упомяну об этом в своей колонке.
– Обязательно упомяните, – Флетч попятился к двери. – Премного вам благодарен за помощь.
Тот разглядывал снимок, переданный по фототелеграфу. Показал его Флетчу.
На снимке президент Соединенных Штатов пытался надеть свитер, не сняв предварительно фуражку и солнцезащитные очки.
– Это новости, да? – спросил Сандерс.
– Конечно, – подтвердил Флетч. – Я-то думал, что он надевает свитера через ноги.
Джек бросил снимок на стол.
– Пошлю его в воскресное приложение. Может, его опубликуют в разделе «Тенденции».
– Джек, я хотел бы пообщаться с твоим редактором по искусству.
– Я тоже, – ответил Джек. – Давно пора. Ему постоянно звонят. Чтобы обругать последними словами. Зовут его Чарльз Уэйнрайт.
Они вышли в длинный, мрачный коридор.
– Ты помнишь инспектора Флинна по Чикаго? – на ходу спросил Флетч.
– Какого Флинна? Здешнего «упрямца» Флинна?
– Да. В какой-то вырезке я прочитал, что ранее он руководил детективами одного из полицейских участков Чикаго.
– Об этом писала «Стар»?
– Да, газета, в которой ты работаешь.
– Френк Флинн никогда не был в Чикаго. Во всяком случае, два года назад. Он там не служил. Иначе я бы знал его.
– Не помню его и я.
– Загадка века.
– Похоже, ты прав, – согласился Флетч.
Большего грязнули, чем Чарльз Уэйнрайт, Флетчу видеть не доводилось.
Брился он, похоже, квадратно-гнездовым методом и островки гладкой кожи соседствовали с полями щетины. Лет пятидесяти с небольшим, нос и подбородок покрывали угри с черными головками. Воротник рубашки обтрепался, лацканы пиджака залоснились, а на самой рубашке, обтягивающей выступающий живот, остались следы от тех блюд, что откушал мистер Уэйнрайт в последние дни. От томатного соуса до яичного желтка.
– Это наш главный специалист по искусству, Чарльз Уэйнрайт, Ральф, – заговорил Джек, – Чарльз, это Ральф Локе из Чикаго, он готовит статью.
Флетч уже смирился с тем, что придется пожать Уэйнрайту руку, но тот даже не шевельнулся.
– Помоги ему всем, чем можешь, а?
– С какой стати?
Джек не сразу понял, что вопрос поставлен серьезно.
– Потому что я прошу тебя об этом.
– И все же я не понимаю, почему должен пахать за кого-то. У меня полно своих дел.
Флетч поспешил вмешаться.
– Честно говоря, я не пишу статью, мистер Уэйнрайт. По Чикаго прошел слух, что один из бостонских торговцев произведениями искусства собирается подарить картину городскому музею, и издатель попросил меня заглянуть к вам и разобраться что к чему.
– Что значит, разобраться? Вы хотите, чтобы я написал об этом статью?
– Если этот тип действительно намерен подарить Чикаго картину, я думаю, лучше вас никто об этом не напишет.
– Кто это?
– Хорэн.
– Ронни?
– Его так зовут?
Не скрывая своего отвращения к Уэйнрайту, Джек повернулся к Флетчу.
– Ну, я пошел, – и выскочил из маленького кабинетика, заваленного газетами и книгами. И то и другое покрывал толстый слой пыли.
Уэйнрайт сидел за столом. А вокруг громоздились бумажные кипы.
– Я знаком с Ронни с незапамятных времен.
Флетч огляделся, но не обнаружил свободного стула.
– Мы вместе учились в Йеле.
– На гигиеническом факультете?
– Полагаю, будь у него на то желание, он мог бы подарить картину Чикаго. Не пойму только, с чего бы оно могло у него возникнуть.
– Старый город еще привлекает людей. Парное мясо, свежий ветер, знаете ли. Будоражит кровь.
– Может, Грэйс была как-то связана с Чикаго. Ее семейство нажило состояние на резине. Грэйс Галкис. «Галкис Раббер».
– Что-то я вас не понимаю.
– Ронни женился на Грэйс после войны. Когда писал докторскую диссертацию в Гарварде.
– И она богата?
– Была богата. Умерла через несколько лет после свадьбы. Одна из этих ужасных болезней. Рак, лейкемия, что-то в этом роде. Ронни не находил себе места от горя.
– И разбогател.
– Полагаю, он унаследовал ее деньги. Примерно в то же время создал галерею. Как вы понимаете, жалованья преподавателя Гарварда для этого бы не хватило.
– Больше он не женился?
– Нет. Появлялся в обществе со многими женщинами, но никому не предлагал руки и сердца. Вы слышали о нефритовой «Звезде Ханэна»?
– Что это такое?
– Большой кусок нефрита. Знаменитое украшение. Принадлежало Грэйс. Интересно, где теперь эта «Звезда». Надо спросить Ронни.
– Вы спросите его, что он сделал с драгоценностями жены?
– Ну зачем же так грубо. Можно подобрать другие слова.
– Получается, что у Ронни много денег.
– Не знаю. Неизвестно, какую часть наследства получил он, а какая вернулась в сундуки семейства Галкис. Об этом не распространяются вслух, особенно в Бостоне. Вы же знаете, что произошло с деньгами после пятидесятых годов.
– До меня доходили какие-то слухи.
– Живет он хорошо, в своем замке на Ньюбюри-стрит, где находится его галерея. Два верхних этажа – его апартаменты. Ездит на «роллс-ройсе». Каждый, сидящий за рулем «роллс-ройса», должен разориться.
– Нет ли у него другого дома?
– Может, и есть. Не знаю.
– Я хочу сказать, не может же он все время жить над магазином.
– О другом его доме я ничего не слышал.
– Его призывали на военную службу?
– Да. Воевал на флоте во вторую мировую войну. На Тихом океане. Служил адъютантом адмирала Кимберли.
– До того, как женился на Грэйс Галкис?
– Да.
– Кто же помог ему получить такое теплое местечко? С улицы в адъютанты адмиралов не попадают.
– Он же учился в Йеле, – напомнил Уэйнрайт. Обходительный, симпатичный парень. С прекрасными манерами.
– Откуда он родом?
– Точно не помню. То ли из Мэна, то ли из Вермонта. Забыл. Но деньги за ним не стояли. В Йеле он слыл бедняком.
– Ясно.
– Он до сих пор преподает в Гарварде. Обзорный курс живописи для первокурсников. Написал пару занудных книг.
– Занудных?
– Академических. Я не смог дочитать их до конца. Есть такие книги, в которых автор тратит сто пятьдесят тысяч слов, чтобы поправить мнение человека, никогда не считавшегося авторитетом.
– Действительно, занудство.
– Вас зовут Ральф Локе?
– Да.
– Какая газета?
– »Чикаго пост».
– Вы пишете об искусстве?
– О нет, – покачал головой Флетч. – О спорте. Хоккее.
– Вульгарно.
– Грубо.
– Примитивно.
– Но читают, – подвел черту Флетч. – Раз вы пишете о живописи, у вас, должно быть, обостренное чувство цвета, перспективы.
Грязный человечек, сидевший в грязной комнате ни оспорил его слова, ни согласился с ними. Просто промолчал.
– Расскажите мне о галерее Хорэна. Она процветает?
– Кто знает? Ронни умеет показать товар лицом. У него не выставочная галерея. Попасть в нее можно только по приглашению. Клиенты у него в разных странах, все сделки заключаются в глубокой тайне. Хорэн очень скрытен. Возможно, он заработал миллионы. Возможно, сидит без гроша. Я понятия не имею о его истинном финансовом положении.
– А каково ваше личное мнение?
– Ну, на рынке сбыта произведений искусства в последнее время отмечались и спады, и подъемы. Поначалу появились японцы и начали закупать все подряд. Потом, правда, некоторым из них пришлось продавать. За ними последовали арабы, набитые нефтедолларами. Многие японцы недостаточно хорошо разбирались в западном искусстве. А ислам запрещает изображать людей и животных. Отсюда и неожиданные отклонения от привычной нам шкалы ценностей. Некоторые их уловили и озолотились. Другие ошиблись, и проиграли.
– И вы не знаете, чего добился Хорэн?
– Нет. Но меня заинтересовали ваши слова о том, что он собирается подарить картину музею в Чикаго. Пожалуй, я упомяну об этом в своей колонке.
– Обязательно упомяните, – Флетч попятился к двери. – Премного вам благодарен за помощь.
ГЛАВА 19
Вслед за Флетчем детективы в штатском по запруженным транспортом улицам доехали до его дома на Бикон-стрит.
После общения с Уэйнрайтом Флетчу более всего хотелось встать под душ.
Захватив с собой последний выпуск «Бостон стар» (четверть первой страницы занимало убийство в ванной женщины – члена Городского совета), Флетч пешком поднялся по лестнице, огибающей шахту лифта и остановился перед дверью своей квартиры.
Миньон не залаял.
Помывшись, он вновь вышел в коридор, осторожно притворив за собой дверь.
Нажал кнопку вызова лифта. Скрипя, кабина поднялась на шестой этаж.
Открыл забранную железной решеткой дверь. С грохотом захлопнул. Выждав пару мгновений, позвонил в квартиру 6А.
Джоан Уинслоу потребовалось немного времени, чтобы добраться до двери и открыть ее.
– К сожалению, я захлопнул дверь, забыв ключи внутри, – Флетч изобразил на лице растерянность. У вас, случаем, нет ключа от 6В?
От Джоан пахло джином и освежителем воздуха. Изпод юбки выглядывал Миньон.
– Кто вы? – спросила Джоан.
– Питер Флетчер. Я живу в квартире Барта. Мы столкнулись вчера в лифте.
– О, да, – она повернулась к маленькому столику в прихожей. – Вы – тот человек, которому Барт подбросил тело.
– Простите?
В ящике столика лежало много ключей.
– Ко мне заходила полиция. Огромный мужик. Фамилия Уинн или что-то в этом роде.
– Флинн.
– Он говорил так тихо, что я едва разбирала слова. Приходил сегодня утром. Показал фотографию убитой девушки. Забыла, как ее звали.
– Рут Фрайер.
– Да.
Рука ее шарила по ящику.
– Нашли? – с надеждой спросил Флетчер.
Джоан вытащила ключ с белой биркой. На ней значилось: «Барт-6В».
– Держите.
Ее сильно качнуло, но она выпрямилась.
– Откройте дверь, а потом верните мне ключ, чтобы я могла дать его вам, если вы снова забудете свой.
– Вы впускали кого-нибудь в квартиру Барта во вторник вечером? – спросил Флетч, сжав в руке ключ.
– Нет. Разумеется, нет. Я никогда никого не впускала в квартиру. За исключением Барта. Люси. Теперь вас. И потом, во вторник вечером меня не было дома. Я встречалась с друзьями. Мы выпили по паре коктейлей. Потом пообедали.
– Где вы пили коктейли?
– В «Снегире». На другой стороне улицы.
– Понятно.
– Там я видела Барта. И девушку.
Флетч пересек холл и открыл дверь квартиры 6В ключом Джоан. Возвращая ключ, спросил: «С Бартом была та самая девушка, фотографию которой показывал вам сегодня Флинн?»
– Да, конечно.
– Вы сказали об этом Флинну?
– Естественно. Я сказала бы кому угодно.
Джоан отступила назад, едва не наступив на Миньона.
– Заходите. Самое время выпить.
– Благодарю.
– Вы не хотите выпить?
– Нет, нет, с удовольствием.
Флетч вновь пересек холл, закрыл дверь квартиры 6В, вернулся, переступил порог, закрыл за собой дверь, прошел в гостиную. Джоан ждала его у бара.
По размерам гостиная в точности соответствовала квартире Коннорса, но по обстановке чувствовалось, что живет тут женщина. Никакой кожи, темного дерева. В обивке преобладали белый, розовый, голубой цвета. Мебель легкая, светлая. На стенах тоже картины, несомненно, подлинники, но принадлежащие кисти современных авангардистов.
– Раз сегодня пятница, давайте выпьем «мартини», – предложила Джоан. – Почему бы вам не смешать его? У мужчин это получается лучше, чем у женщин.
– Неужели?
Джоан поставила ведерко со льдом на сервисный столик.
– А я принесу крекеры и сыр, – и двинулась на кухню.
Вернувшись, села на диван, взяла с блюда крекер. Флетч разлил по бокалам «мартини».
– Вы давно знакомы с Коннорсами?
– Очень давно. С самой их свадьбы. Мы въехали в этот дом практически одновременно. Они – после медового месяца. Я – после развода в Неваде.
– А раньше вы их не знали?
– Нет. Если б я встретила Барта Коннорса до того, как он женился на Люси, у нее не было бы ни единого шанса. Барт – такая душка. И со мной ему было бы лучше.
Она отпила из бокала.
– М-м, вкусно. Да, в приготовлении «мартини» мужчинам нет равных среди женщин.
– Я добавил немного вермута.
– Видите ли... как вас зовут, Питер? Не очень-то вам подходит, но уж буду вас так называть. Они привыкали к семейной жизни, я – к холостяцкой. Мой муж, инженер-строитель, годом раньше уехал по контракту в Коста-Рику, это в Центральной Америке. Этот пустоголоный болван нашел себе там другую жену. Я узнала об этом несколько месяцев спустя. И мне не осталось ничего другого, как развестись. Не отправлять же человека в тюрьму только потому, что он – болван? Как по-вашему, я поступила правильно?
– Абсолютно, – без малейшего колебания ответил Флетч.
– Только Коннорсы так и не смогли привыкнуть к семейной жизни, – одним глотком она опустошила бокал наполовину. – А я – к холостяцкой.
Джоан было чуть больше сорока. Похоже, не так давно она привлекала мужчин, своей беззащитностью, женственностью. Возможно, привлекла бы и сейчас, если бы бросила пить.
– Они не знали дома, не знали района. В Люси было что-то отталкивающее. Уборщицы, мусорщики, никто не хотел иметь с ней дела. Частенько мне приходилось уговаривать их сделать что-либо для Коннорсов.
Джоан допила бокал. Флетч не спешил наполнить его вновь.
– Через год с небольшим стало ясно, что и с Бартом у нее полный разлад. Когда я приглашала гостей, в их число всегда входили Коннорсы. И они приглашали меня, одну, или с кавалером, если устраивали вечеринку. Другого быть и не могло, правда? На этаже только две квартиры, мы были друзьями.
Джоан вновь наполнила бокал.
– Однажды вечером, после того, как все мои гости разошлись, Барт вновь заглянул ко мне. Мы пропустили по рюмочке. Потом по второй. В общем, набрались крепко. Он сказал, что Люси фригидна. И была такой всегда. Во всяком случае, с ним.
Год она ходила к психоаналитику. Все это время я была психоаналитиком для Барта. Он приходил по вечерам. Мы выпивали. Потом разговаривали. Люси, естественно, заметно охладела ко мне. То ли потому, что мне стали известны семейные секреты, то ли из-за повышенного внимания, которое уделял мне Барт. Но вот что я вам скажу. Весь этот период, довольно длительный, Барт хранил верность Люси. Если бы он с кем переспал, я бы знала об этом. Я была его лучшим другом. Он поверял мне все.
Потом Люси отказалась от услуг психоаналитика. Барт нашел ей другого. Но она не пошла и к нему. Я думаю, к тому времени она поняла, в чем суть ее «болезни».
Тогда же я заметила молодую женщину, входящую и выходящую из нашего дома. Меня это удивило, поскольку я знала, что новых жильцов у нас нет. Встречала я ее только днем. Как-то раз мы вместе поднялись на шестой этаж, и она позвонила к Коннорсам. Я решила, что эта женщина – давняя подруга Люси. Наконец, мы встретились с ней на вечеринке у Коннорсов. Ее звали Марша Гауптманн. Мне сказали, что Марша и Люси собираются открыть антикварный магазин. Как хорошо, подумала я.
И я находилась в неведении до тех пор, пока приходящая уборщица, она убирала в обеих наших квартирах, как и миссис Сэйер сейчас, ко мне она приходит по вторникам и пятницам, к вам – по средам и субботам, – не сказала мне, что Люси и Марша вместе принимают душ!
Более того, спят в одной постели.
К слову, я тут же уволила эту уборщицу. Не след ей сплетничать о людях, у которых работаешь. Честно говоря, я не хотела ничего знать. Вы мне верите?
– Конечно, – заверил ее Флетч.
– А потом я повела себя довольно глупо. Ничего не сказала Барту. Мы всегда были с ним предельно откровенны, но у меня просто не поворачивался язык сказать ему такое. Я подумала, что, услышь об этом от меня, он потеряет веру в себя, как в мужчину. Надеюсь, вы меня понимаете. Вместо этого я подтолкнула его на измену жене.
– С вами?
– Я полюбила Барта. Пожалуйста, налейте мне еще.
Флетч наполнил ее бокал.
– Теперь я стыжусь того, что сделала. Я никогда не была соблазнительницей, хотя меня соблазняли не раз.
И, боюсь, мое поведение показалось Барту нелепым. Может, он и не понял, чего я добивалась. Он считал меня подругой Люси. А для него я была духовником. И, внезапно, такая жаркая страсть. Я дала ему понять, как пылаю, как хочу его.
Он меня отверг. Иначе и не скажешь.
Месяц проходил за месяцем. Мы не приглашали друг друга на вечеринки. По вечерам Барт больше не приходил ко мне пропустить рюмочку.
Наверное, она-таки сказала ему, что уходит к другой женщине. Бедняга не мог оправиться от шока.
– Почему Люси так долго не разводилась с Бартом, осознав, что она – лесбиянка? – спросил Флетч.
– Полагаю, требовалось время, чтобы свыкнуться с этим. Поначалу это могло показаться ей случайностью. Ей же постоянно твердили, что она фригидна, и Барт, и психоаналитик. И вот выясняется, что ничто человеческое ей не чуждо. Только возбудить ее может другая женщина.
– Кроме того, – продолжала Джоан, – у Люси не было ни гроша, а Барт – очень богат. Его отец создал «Уэрдор-Рэнд», знаете ли. Барт унаследовал большую часть состояния. Вы обратили внимание на картины? Их не купишь за десяток-другой долларов. Его отец был нашим послом в Австралии.
– Понятно, – кивнул Флетч. – Так вы полагаете, она сказала ему правду?
– Полагаю, что да. Можете себе представить, что значит для мужчины услышать такие слова? Осознать, что он женат на женщине, которая в сексуальном плане не испытывает к нему ни малейшего влечения. Ведь каждый мужчина хочет верить, что женат на секс-бомбе, которая считает его суперменом, во всяком случае, в постели. Такое было и с моим мужем. Похоже, дважды. А узнать, что ваша жена предпочитает женщин, да еще покидает вас ради женщины... Какой же это удар для мужского самолюбия, каких бы прогрессивных взглядов вы ни придерживались.
– Вы, разумеется, правы. Эта история стала достоянием общественности?
– Об этом все знали. В нашем кругу, разумеется.
– Должно быть, Барт чувствовал себя круглым дураком.
– Вы знаете, он оказался таким наивным. Да и где ему было набираться житейской мудрости. Учился в колледже. В армии не служил. В Гарварде не поднимал головы от учебников. Потом работа в конторе. Отец умер. Я не удивлюсь, если Люси была у него первой женщиной.
– Теперь-то наивности у него не осталось.
Она предложила Флетчу блюдо с крекерами. Тот покачал головой.
– Вы все еще ненавидите Барта? – спросил он.
– Ненавижу? Я сказала, что ненавижу его? Наверное, да.
После того, как они с Люси объяснились, я ждала его, но он не пришел.
Однажды я услышала, что он в холле. Открыла дверь, протянула к нему руки. Наверное, я плакала. Дело было утром. «О, Барт, – воскликнула я. – Я так сожалею о случившемся». Я попыталась обнять его. Но он отбросил мои руки.
– Он вновь отверг вас.
– Даже сказал, что мне надо меньше пить. И это после стольких вечеров, проведенных вместе за бутылкой. Такое не прощается.
– Мне кажется, бедняга просто возненавидел женскую половину человечества.
– Не скажите, – из ее глаз покатились крупные, с горошину, слезы. – Он отвергнул меня не только как женщину. Это я могла бы понять. Он отвергнул меня как друга.
– Это ужасно.
Джоан продолжала говорить, не обращая внимания на слезы.
– А потом женщины пошли бесконечной чередой. С конскими хвостами. С химической завивкой. В джинсах. В мини-юбках. Так продолжалось из месяца в месяц.
– И вы думаете, что в конце концов он убил одну из них? – ввернул Флетч.
– Разумеется, убил. Мерзавец.
Джоан наклонилась вперед, схватила бутылку джина, плеснула в бокал, выпила.
– Он убивал не эту девушку. Не Рути... как ее там. Он убивал Люси. Только Люси.
Флетч промолчал. Миньон, сидя на диване, озабоченно смотрел на свою хозяйку.
– Могу я что-нибудь сделать для вас? – спросил наконец Флетч.
– Нет, – она откинула со лба прядь волос. – Я приму ванну, а потом лягу спать.
– Без ужина?
– Я слишком устала.
Флетч положил ее ключ от квартиры Барта на кофейный столик.
– Мы можем съесть по сандвичу. Еще не так поздно. Как насчет бара, о котором вы говорили? На другой стороне улицы.
– Нет, я никуда не пойду. Полиция была здесь утром. Спрашивала о Барте.
– Я понимаю, – Флетч встал. – Как-нибудь я с удовольствием выгуляю Миньона.
– Он не станет возражать.
Джоан Уинслоу проводила его до двери. Выглядела она ужасно.
Только у своей двери Флетч вспомнил, что у него вроде бы нет ключа.
Дверь Джоан уже закрылась.
Пожав плечами, он достал из кармана свой ключ и вошел в квартиру.
После общения с Уэйнрайтом Флетчу более всего хотелось встать под душ.
Захватив с собой последний выпуск «Бостон стар» (четверть первой страницы занимало убийство в ванной женщины – члена Городского совета), Флетч пешком поднялся по лестнице, огибающей шахту лифта и остановился перед дверью своей квартиры.
Миньон не залаял.
Помывшись, он вновь вышел в коридор, осторожно притворив за собой дверь.
Нажал кнопку вызова лифта. Скрипя, кабина поднялась на шестой этаж.
Открыл забранную железной решеткой дверь. С грохотом захлопнул. Выждав пару мгновений, позвонил в квартиру 6А.
Джоан Уинслоу потребовалось немного времени, чтобы добраться до двери и открыть ее.
– К сожалению, я захлопнул дверь, забыв ключи внутри, – Флетч изобразил на лице растерянность. У вас, случаем, нет ключа от 6В?
От Джоан пахло джином и освежителем воздуха. Изпод юбки выглядывал Миньон.
– Кто вы? – спросила Джоан.
– Питер Флетчер. Я живу в квартире Барта. Мы столкнулись вчера в лифте.
– О, да, – она повернулась к маленькому столику в прихожей. – Вы – тот человек, которому Барт подбросил тело.
– Простите?
В ящике столика лежало много ключей.
– Ко мне заходила полиция. Огромный мужик. Фамилия Уинн или что-то в этом роде.
– Флинн.
– Он говорил так тихо, что я едва разбирала слова. Приходил сегодня утром. Показал фотографию убитой девушки. Забыла, как ее звали.
– Рут Фрайер.
– Да.
Рука ее шарила по ящику.
– Нашли? – с надеждой спросил Флетчер.
Джоан вытащила ключ с белой биркой. На ней значилось: «Барт-6В».
– Держите.
Ее сильно качнуло, но она выпрямилась.
– Откройте дверь, а потом верните мне ключ, чтобы я могла дать его вам, если вы снова забудете свой.
– Вы впускали кого-нибудь в квартиру Барта во вторник вечером? – спросил Флетч, сжав в руке ключ.
– Нет. Разумеется, нет. Я никогда никого не впускала в квартиру. За исключением Барта. Люси. Теперь вас. И потом, во вторник вечером меня не было дома. Я встречалась с друзьями. Мы выпили по паре коктейлей. Потом пообедали.
– Где вы пили коктейли?
– В «Снегире». На другой стороне улицы.
– Понятно.
– Там я видела Барта. И девушку.
Флетч пересек холл и открыл дверь квартиры 6В ключом Джоан. Возвращая ключ, спросил: «С Бартом была та самая девушка, фотографию которой показывал вам сегодня Флинн?»
– Да, конечно.
– Вы сказали об этом Флинну?
– Естественно. Я сказала бы кому угодно.
Джоан отступила назад, едва не наступив на Миньона.
– Заходите. Самое время выпить.
– Благодарю.
– Вы не хотите выпить?
– Нет, нет, с удовольствием.
Флетч вновь пересек холл, закрыл дверь квартиры 6В, вернулся, переступил порог, закрыл за собой дверь, прошел в гостиную. Джоан ждала его у бара.
По размерам гостиная в точности соответствовала квартире Коннорса, но по обстановке чувствовалось, что живет тут женщина. Никакой кожи, темного дерева. В обивке преобладали белый, розовый, голубой цвета. Мебель легкая, светлая. На стенах тоже картины, несомненно, подлинники, но принадлежащие кисти современных авангардистов.
– Раз сегодня пятница, давайте выпьем «мартини», – предложила Джоан. – Почему бы вам не смешать его? У мужчин это получается лучше, чем у женщин.
– Неужели?
Джоан поставила ведерко со льдом на сервисный столик.
– А я принесу крекеры и сыр, – и двинулась на кухню.
Вернувшись, села на диван, взяла с блюда крекер. Флетч разлил по бокалам «мартини».
– Вы давно знакомы с Коннорсами?
– Очень давно. С самой их свадьбы. Мы въехали в этот дом практически одновременно. Они – после медового месяца. Я – после развода в Неваде.
– А раньше вы их не знали?
– Нет. Если б я встретила Барта Коннорса до того, как он женился на Люси, у нее не было бы ни единого шанса. Барт – такая душка. И со мной ему было бы лучше.
Она отпила из бокала.
– М-м, вкусно. Да, в приготовлении «мартини» мужчинам нет равных среди женщин.
– Я добавил немного вермута.
– Видите ли... как вас зовут, Питер? Не очень-то вам подходит, но уж буду вас так называть. Они привыкали к семейной жизни, я – к холостяцкой. Мой муж, инженер-строитель, годом раньше уехал по контракту в Коста-Рику, это в Центральной Америке. Этот пустоголоный болван нашел себе там другую жену. Я узнала об этом несколько месяцев спустя. И мне не осталось ничего другого, как развестись. Не отправлять же человека в тюрьму только потому, что он – болван? Как по-вашему, я поступила правильно?
– Абсолютно, – без малейшего колебания ответил Флетч.
– Только Коннорсы так и не смогли привыкнуть к семейной жизни, – одним глотком она опустошила бокал наполовину. – А я – к холостяцкой.
Джоан было чуть больше сорока. Похоже, не так давно она привлекала мужчин, своей беззащитностью, женственностью. Возможно, привлекла бы и сейчас, если бы бросила пить.
– Они не знали дома, не знали района. В Люси было что-то отталкивающее. Уборщицы, мусорщики, никто не хотел иметь с ней дела. Частенько мне приходилось уговаривать их сделать что-либо для Коннорсов.
Джоан допила бокал. Флетч не спешил наполнить его вновь.
– Через год с небольшим стало ясно, что и с Бартом у нее полный разлад. Когда я приглашала гостей, в их число всегда входили Коннорсы. И они приглашали меня, одну, или с кавалером, если устраивали вечеринку. Другого быть и не могло, правда? На этаже только две квартиры, мы были друзьями.
Джоан вновь наполнила бокал.
– Однажды вечером, после того, как все мои гости разошлись, Барт вновь заглянул ко мне. Мы пропустили по рюмочке. Потом по второй. В общем, набрались крепко. Он сказал, что Люси фригидна. И была такой всегда. Во всяком случае, с ним.
Год она ходила к психоаналитику. Все это время я была психоаналитиком для Барта. Он приходил по вечерам. Мы выпивали. Потом разговаривали. Люси, естественно, заметно охладела ко мне. То ли потому, что мне стали известны семейные секреты, то ли из-за повышенного внимания, которое уделял мне Барт. Но вот что я вам скажу. Весь этот период, довольно длительный, Барт хранил верность Люси. Если бы он с кем переспал, я бы знала об этом. Я была его лучшим другом. Он поверял мне все.
Потом Люси отказалась от услуг психоаналитика. Барт нашел ей другого. Но она не пошла и к нему. Я думаю, к тому времени она поняла, в чем суть ее «болезни».
Тогда же я заметила молодую женщину, входящую и выходящую из нашего дома. Меня это удивило, поскольку я знала, что новых жильцов у нас нет. Встречала я ее только днем. Как-то раз мы вместе поднялись на шестой этаж, и она позвонила к Коннорсам. Я решила, что эта женщина – давняя подруга Люси. Наконец, мы встретились с ней на вечеринке у Коннорсов. Ее звали Марша Гауптманн. Мне сказали, что Марша и Люси собираются открыть антикварный магазин. Как хорошо, подумала я.
И я находилась в неведении до тех пор, пока приходящая уборщица, она убирала в обеих наших квартирах, как и миссис Сэйер сейчас, ко мне она приходит по вторникам и пятницам, к вам – по средам и субботам, – не сказала мне, что Люси и Марша вместе принимают душ!
Более того, спят в одной постели.
К слову, я тут же уволила эту уборщицу. Не след ей сплетничать о людях, у которых работаешь. Честно говоря, я не хотела ничего знать. Вы мне верите?
– Конечно, – заверил ее Флетч.
– А потом я повела себя довольно глупо. Ничего не сказала Барту. Мы всегда были с ним предельно откровенны, но у меня просто не поворачивался язык сказать ему такое. Я подумала, что, услышь об этом от меня, он потеряет веру в себя, как в мужчину. Надеюсь, вы меня понимаете. Вместо этого я подтолкнула его на измену жене.
– С вами?
– Я полюбила Барта. Пожалуйста, налейте мне еще.
Флетч наполнил ее бокал.
– Теперь я стыжусь того, что сделала. Я никогда не была соблазнительницей, хотя меня соблазняли не раз.
И, боюсь, мое поведение показалось Барту нелепым. Может, он и не понял, чего я добивалась. Он считал меня подругой Люси. А для него я была духовником. И, внезапно, такая жаркая страсть. Я дала ему понять, как пылаю, как хочу его.
Он меня отверг. Иначе и не скажешь.
Месяц проходил за месяцем. Мы не приглашали друг друга на вечеринки. По вечерам Барт больше не приходил ко мне пропустить рюмочку.
Наверное, она-таки сказала ему, что уходит к другой женщине. Бедняга не мог оправиться от шока.
– Почему Люси так долго не разводилась с Бартом, осознав, что она – лесбиянка? – спросил Флетч.
– Полагаю, требовалось время, чтобы свыкнуться с этим. Поначалу это могло показаться ей случайностью. Ей же постоянно твердили, что она фригидна, и Барт, и психоаналитик. И вот выясняется, что ничто человеческое ей не чуждо. Только возбудить ее может другая женщина.
– Кроме того, – продолжала Джоан, – у Люси не было ни гроша, а Барт – очень богат. Его отец создал «Уэрдор-Рэнд», знаете ли. Барт унаследовал большую часть состояния. Вы обратили внимание на картины? Их не купишь за десяток-другой долларов. Его отец был нашим послом в Австралии.
– Понятно, – кивнул Флетч. – Так вы полагаете, она сказала ему правду?
– Полагаю, что да. Можете себе представить, что значит для мужчины услышать такие слова? Осознать, что он женат на женщине, которая в сексуальном плане не испытывает к нему ни малейшего влечения. Ведь каждый мужчина хочет верить, что женат на секс-бомбе, которая считает его суперменом, во всяком случае, в постели. Такое было и с моим мужем. Похоже, дважды. А узнать, что ваша жена предпочитает женщин, да еще покидает вас ради женщины... Какой же это удар для мужского самолюбия, каких бы прогрессивных взглядов вы ни придерживались.
– Вы, разумеется, правы. Эта история стала достоянием общественности?
– Об этом все знали. В нашем кругу, разумеется.
– Должно быть, Барт чувствовал себя круглым дураком.
– Вы знаете, он оказался таким наивным. Да и где ему было набираться житейской мудрости. Учился в колледже. В армии не служил. В Гарварде не поднимал головы от учебников. Потом работа в конторе. Отец умер. Я не удивлюсь, если Люси была у него первой женщиной.
– Теперь-то наивности у него не осталось.
Она предложила Флетчу блюдо с крекерами. Тот покачал головой.
– Вы все еще ненавидите Барта? – спросил он.
– Ненавижу? Я сказала, что ненавижу его? Наверное, да.
После того, как они с Люси объяснились, я ждала его, но он не пришел.
Однажды я услышала, что он в холле. Открыла дверь, протянула к нему руки. Наверное, я плакала. Дело было утром. «О, Барт, – воскликнула я. – Я так сожалею о случившемся». Я попыталась обнять его. Но он отбросил мои руки.
– Он вновь отверг вас.
– Даже сказал, что мне надо меньше пить. И это после стольких вечеров, проведенных вместе за бутылкой. Такое не прощается.
– Мне кажется, бедняга просто возненавидел женскую половину человечества.
– Не скажите, – из ее глаз покатились крупные, с горошину, слезы. – Он отвергнул меня не только как женщину. Это я могла бы понять. Он отвергнул меня как друга.
– Это ужасно.
Джоан продолжала говорить, не обращая внимания на слезы.
– А потом женщины пошли бесконечной чередой. С конскими хвостами. С химической завивкой. В джинсах. В мини-юбках. Так продолжалось из месяца в месяц.
– И вы думаете, что в конце концов он убил одну из них? – ввернул Флетч.
– Разумеется, убил. Мерзавец.
Джоан наклонилась вперед, схватила бутылку джина, плеснула в бокал, выпила.
– Он убивал не эту девушку. Не Рути... как ее там. Он убивал Люси. Только Люси.
Флетч промолчал. Миньон, сидя на диване, озабоченно смотрел на свою хозяйку.
– Могу я что-нибудь сделать для вас? – спросил наконец Флетч.
– Нет, – она откинула со лба прядь волос. – Я приму ванну, а потом лягу спать.
– Без ужина?
– Я слишком устала.
Флетч положил ее ключ от квартиры Барта на кофейный столик.
– Мы можем съесть по сандвичу. Еще не так поздно. Как насчет бара, о котором вы говорили? На другой стороне улицы.
– Нет, я никуда не пойду. Полиция была здесь утром. Спрашивала о Барте.
– Я понимаю, – Флетч встал. – Как-нибудь я с удовольствием выгуляю Миньона.
– Он не станет возражать.
Джоан Уинслоу проводила его до двери. Выглядела она ужасно.
Только у своей двери Флетч вспомнил, что у него вроде бы нет ключа.
Дверь Джоан уже закрылась.
Пожав плечами, он достал из кармана свой ключ и вошел в квартиру.
ГЛАВА 20
Флетч раздумывал над тем, где бы ему поужинать, пытаясь вспомнить название бара на другой стороне улицы, когда в дверь позвонили.
– О Боже, – выдохнул он, открыв дверь.
В холле, среди чемоданов, стояла графиня ди Грасси.
Кабина лифта пошла вниз, унося с собой водителя такси.
– Вы сказали восемнадцать, двадцать миль! Вы живете гораздо ближе.
– Я уже говорил вам об этом.
– Все время вы лжете, Флетч, – она попыталась, не прилагая, правда, особых усилий, поднять один из чемоданов, самый большой. – В вашем доме такой милый швейцар. Он позволил мне подняться.
– Сильвия, что вы тут делаете?
Даже холл между квартирами она смогла превратить в сцену.
– Вы сказали, что «Риц» мне не по карману, – глаза широко раскрылись, переполненные беспомощностью, руки взметнулись вверх и в сторону, грудь вздыбилась. Вы оказались правы. Они дали мне счет.
– Вы заплатили?
– Разумеется, заплатила. Вы думаете, графиня ди Грасси – мошенница? Все, кто может, грабят графиню ди Грасси. Графиня ди Грасси не грабит никого!
Флетч все еще загораживал дверной проем.
– Почему вы приехали сюда?
– А куда мне ехать? Как по-вашему? Почему графиня ди Грасси должна снимать номер в дорогущем отеле, когда ее зять живет за углом в отличной квартире?
– Я не ваш зять, слава тебе, Господи.
– Вы женитесь на Энди и станете моим зятем. Войдете в семью ди Грасси. Я – графиня ди Грасси!
– Я слышал, – он отступил на шаг. – Кем же я вам буду приходиться? Приемным зятем?
– Не путайте меня с вашим американским английским.
– Я? У меня и в мыслях такого не было.
Она протиснулась между Флетчем и косяком. Флетч закрыл дверь, оставив багаж в холле.
– Очень мило, – Сильвия оглядела гостиную, заглянула в кабинет. – Отличная квартира. Отличная.
– Сильвия, есть же другие отели.
– Не для графини ди Грасси. Она может останавливаться только в самом лучшем. Что бы сказал бедный Менти, узнав, что графиня ди Грасси поселилась в клоповой дыре?
– Думаю, он сказал бы: «Слава Богу. Я оставил мизерное наследство».
– Он оставил не мизерное наследство. Он оставил прекрасное наследство. Мои картины!
– В городе полно приличных отелей, Сильвия!
– Приличных? Да у вас что-то с головой, сукин вы сын. Приличные отели не для графини ди Грасси.
– Понятно.
Она взмахнула руками, чтобы привлечь внимание к большому кольцу с бриллиантами на пальце.
– Итак, где моя комната?
– Сильвия, вы пришли сюда не для того, чтобы приглядывать за мной, не так ли?
– Приглядывать за вами? Пусть за вами приглядывает дьявол!
– О Боже, – выдохнул он, открыв дверь.
В холле, среди чемоданов, стояла графиня ди Грасси.
Кабина лифта пошла вниз, унося с собой водителя такси.
– Вы сказали восемнадцать, двадцать миль! Вы живете гораздо ближе.
– Я уже говорил вам об этом.
– Все время вы лжете, Флетч, – она попыталась, не прилагая, правда, особых усилий, поднять один из чемоданов, самый большой. – В вашем доме такой милый швейцар. Он позволил мне подняться.
– Сильвия, что вы тут делаете?
Даже холл между квартирами она смогла превратить в сцену.
– Вы сказали, что «Риц» мне не по карману, – глаза широко раскрылись, переполненные беспомощностью, руки взметнулись вверх и в сторону, грудь вздыбилась. Вы оказались правы. Они дали мне счет.
– Вы заплатили?
– Разумеется, заплатила. Вы думаете, графиня ди Грасси – мошенница? Все, кто может, грабят графиню ди Грасси. Графиня ди Грасси не грабит никого!
Флетч все еще загораживал дверной проем.
– Почему вы приехали сюда?
– А куда мне ехать? Как по-вашему? Почему графиня ди Грасси должна снимать номер в дорогущем отеле, когда ее зять живет за углом в отличной квартире?
– Я не ваш зять, слава тебе, Господи.
– Вы женитесь на Энди и станете моим зятем. Войдете в семью ди Грасси. Я – графиня ди Грасси!
– Я слышал, – он отступил на шаг. – Кем же я вам буду приходиться? Приемным зятем?
– Не путайте меня с вашим американским английским.
– Я? У меня и в мыслях такого не было.
Она протиснулась между Флетчем и косяком. Флетч закрыл дверь, оставив багаж в холле.
– Очень мило, – Сильвия оглядела гостиную, заглянула в кабинет. – Отличная квартира. Отличная.
– Сильвия, есть же другие отели.
– Не для графини ди Грасси. Она может останавливаться только в самом лучшем. Что бы сказал бедный Менти, узнав, что графиня ди Грасси поселилась в клоповой дыре?
– Думаю, он сказал бы: «Слава Богу. Я оставил мизерное наследство».
– Он оставил не мизерное наследство. Он оставил прекрасное наследство. Мои картины!
– В городе полно приличных отелей, Сильвия!
– Приличных? Да у вас что-то с головой, сукин вы сын. Приличные отели не для графини ди Грасси.
– Понятно.
Она взмахнула руками, чтобы привлечь внимание к большому кольцу с бриллиантами на пальце.
– Итак, где моя комната?
– Сильвия, вы пришли сюда не для того, чтобы приглядывать за мной, не так ли?
– Приглядывать за вами? Пусть за вами приглядывает дьявол!