Макдональд Росс. Другая сторона доллара

   — Я не хотел покупать его колымагу, — говорил он. — У меня есть новый «кадиллак» в Финиксе, можете сами проверить. У него не было даже регистрационной карточки на машину. Я заплатил ему пять сотен только потому, что он был уже совершенно разорен и не мог оставаться в игре.
   — Во что играли? — спросил я.
   — В покер.
   — Играли очень долго в одном из больших отелей, — заговорил Арни. — Мистер Флетчер отказывается назвать отель и остальных игроков. Игра шла весь день вчера и большую часть сегодняшней ночи. Никто не говорил, сколько проиграл Харлей, но он потерял все, что имел с собой.
   — Возможно, около двадцати тысяч, — сказал я. — Игра была честной?
   Флетчер повернулся ко мне и посмотрел так, как, наверное, статуи смотрят на живых людей, стоящих у их ног.
   — Это была честная игра, дружок. Она должна быть честной, поскольку больше всех выиграл я.
   — Но я задал вопрос, не имея в виду вашу честность.
   — Естественно, сэр. Самые почтенные люди Финикса бывают у меня и у моей маленькой женщины, и мы бываем у них. И они говорят, Джек Флетчер — самый честный человек.
   Наступило молчание. Мы все трое сидели, прислушиваясь к шуму кондиционера.
   — Это прекрасно, мистер Флетчер, — сказал я наконец. — Сколько же все-таки вы выиграли?
   — Это осталось между мной и крупье, дружок. Я выиграл пачку денег. Поэтому отдал пять сотен за его телегу, которая мне совсем не нужна. Можете забрать ее. — Тут он сделал императорский жест рукой.
   — Нам, конечно, придется это сделать.
   — Пожалуйста. Чем я могу еще вам помочь?
   — Вы можете ответить еще на несколько вопросов, мистер Флетчер. — Я показал ему фотографию Тома. — Не видели ли вы с Харлеем этого мальчика?
   Он рассматривал фотографию с таким вниманием, как, наверное, рассматривал каждую карту.
   — Нет, не видел.
   — Не упоминал ли он при вас о нем?
   — Никогда не слышал. Харлей пришел и ушел один и вообще не разговаривал. Видите ли, он не принадлежит к числу настоящих игроков, когда игра идет с высокими ставками, но у него были деньги и желание проиграть их.
   — Он хотел проиграть? — спросил Арни.
   — Конечно, так же, как я хотел выиграть. Он рожден, чтобы проигрывать, а я — чтобы выигрывать.
   Флетчер встал и начал ходить взад и вперед по комнате. Он надкусил бразильскую сигару, не предложив никому из нас закурить, зажег ее, но дым ее не раздражал нас.
   — В котором часу закончилась игра? — спросил я.
   — Было около трех, когда я сорвал свой последний большой куш. Я хотел остаться, но у других не было такого желания. Харлей, конечно, хотел бы продолжить, но у него не было больше денег. Конечно, он не тот игрок.
   — Не было ли у вас с ним каких-либо неприятностей?
   — Нет, сэр. Когда играют настоящие джентльмены, такие вещи не случаются. Никаких неприятностей. В конце концов Харлей проиграл все. Я дал ему денег, чтобы он мог доехать до дома.
   — До дома? Куда он поехал?
   — Он сказал, что прибыл из Айдахо.
   Я взял такси, вернулся в аэропорт и заказал место в самолете, который делал посадку в Покателло. Еще до захода солнца я ехал в арендованной машине по адресу Рурэр Роуд, 7, где жил самый старший Харлей.

Глава 16

   Ферма Харлеев, зелено-золотистая в лучах заходящего солнца, лежала в излучине реки. Я спустился к ней по пыльной дороге. Она была построена из белого кирпича без каких-либо украшений. Успевшие стать серыми от непогоды дощатые некрашеные сараи давно уже нуждались в ремонте.
   Путь отсюда до Лас-Вегаса был неблизкий, и трудно было поверить, что Харлей приехал в этот дом или приедет когда-нибудь. Но эту возможность надо было проверить.
   Когда я вышел из машины, белый с черными пятнами одноглазый колли зарычал на меня из-за забора. Я пытался было подозвать его и поговорить, но он явно боялся меня и на зов не подходил. Зато из дома вышла старая женщина в переднике и одним окриком заставила собаку замолчать.
   — Мистер Харлей в сарае, — сказала она мне.
   — Могу ли я с ним переговорить?
   — Смотря о чем...
   — О семейных делах...
   — Если вы хотите всучить ему страховку, то мистер Харлей не будет и слушать. Он не верит в страховки.
   — Я ничего не продаю. Вы миссис Харлей?
   — Да, это я. Кто вы?
   — Приятель вашего сына Гарольда. Меня зовут Арчер.
   — Ах, как это мило! Мистер Харлей скоро закончит дойку, и до ужина есть время. А почему бы вам не остаться отужинать с нами?
   — Вы очень добры...
   — Как Гарольд? — спросила она. — Мы о нем ничего не слышали с тех пор, как он женился на Лилле.
   Было ясно, что она ничего не слышала о неприятностях, происшедших с ее детьми, и я заколебался, стоит ли ей говорить о них, но она заметила мои колебания.
   — Что-нибудь случилось с Гарольдом? — спросила она с тревогой.
   — Не с ним, а с Майклом! Вы не видели его?
   Ее большие огрубевшие руки судорожно задвигались.
   — Я не видела Майкла больше двадцати лет и не надеюсь повидать его до конца жизни.
   — Возможно, это произойдет. Он сказал одному человеку, что едет домой.
   — Это не его дом. Он отвернулся от нас, когда сбежал в Покателло и жил там в семье человека по имени Браун. Это и было его падением.
   — Как это?
   — У Брауна была дочь — Кэрол. Она погубила моего сына, толкнула его на грязный путь, — произнесла она срывающимся голосом.
   Я довольно неуклюже пытался прервать ее:
   — Кэрол заплатила за все, что бы она ему ни сделала. В понедельник в Калифорнии ее убили...
   — Это... Майкл?..
   — Мы думаем, что он. Но не уверены.
   — Так вы полицейский?
   — Более или менее.
   — Зачем вы пришли к нам? Мы живем мирно, никому не причиняем зла, а он давно уже ушел от нас. Много лет назад он вышел из-под нашего контроля... — Руки ее раскачивались из стороны в сторону.
   — Если он попадет в безвыходное положение, то может приехать и сюда.
   — Нет, он никогда не приедет. Мистер Харлей сказал, что убьет его, если его нога переступит наш порог. Это было двадцать лет назад, когда он сбежал с флота. Мистер Харлей об этом и говорил. Он никогда не потерпит у себя под крышей правонарушителя. Неправда, что мистер Харлей жестоко обращался с ним. Мистер Харлей только пытался спасти его от дьявола.
   То, что она говорила, сильно походило на проповедь. Я оставил ее и пошел к сараю, надеясь найти ее мужа. Он был в хлеву, где доил корову, сидя возле нее на корточках.
   — Мистер Харлей?
   — Я занят, — сказал он мрачно. — Если хотите подождать, ждите, я скоро.
   Я отошел в сторону, чтобы посмотреть на коров. Их было десять или двенадцать. Они тяжело задвигались в стойлах, когда я подошел поближе. Где-то дальше всхрапнула и ударила копытом лошадь.
   — Вы распугаете мне весь скот, — пробурчал Харлей. — Стойте спокойно.
   Он встал и перелил молоко из ведра в десятигаллоновый бидон. Я обратил внимание, что его неглубоко посаженные сердитые глаза и упрямо поджатые губы — точно такие же, как на фотографии, сделанной Гарольдом.
   — Вы не из наших, — отметил он. — Зашли по дороге?
   Я сообщил, кто я, и добавил, что его сын Майкл попал в серьезную переделку.
   — Майкл мне не сын, — ответил он угрюмо. — Не желаю ничего слышать ни о нем, ни о его неприятностях.
   — Но он может появиться здесь. Он говорил об этом. Если это произойдет, вы должны сообщить полиции.
   — Нечего учить меня, что я должен делать. Мне приказывает более могущественная сила, и ее приказы идут прямо в сердце.
   Он перекрестился.
   — Это, должно быть, очень удобно.
   — Не смей насмехаться и богохульствовать, ибо ты сейчас же поплатишься за это!
   Он схватил вилы, прислоненные к стене. Я почувствовал, что на спине у меня взмокла рубашка, и ощутил некоторое неудобство моего положения. Острые зубцы вил были направлены мне прямо в желудок.
   — О-а! — закричал старик. — Убирайся отсюда! Всю жизнь я боролся с дьяволом и узнаю его слуг с первого взгляда!
   — Так же, как и я... — пробормотал я не слишком громко и выскочил наружу.
   У калитки, сложа руки на груди, стояла миссис Харлей.
   — Извините меня, — обратилась она ко мне. — Я виновата перед Кэрол Браун. Она вовсе не была испорченной девушкой, только я держала против нее сердце.
   — Сейчас это уже неважно. Она мертва.
   — Это важно для ее жизни на небесах.
   Она подняла глаза к небу, словно ясно видела там «небеса» и загробную жизнь на них.
   — Мне пришлось сделать слишком много плохого, — продолжала она, — и на слишком многое закрывать глаза. Но вам не понять, что я должна была сделать выбор.
   — Не совсем вас понимаю...
   — Выбор между мистером Харлеем и моими сыновьями. Я знала, что он тяжелый, жестокий человек, не всегда правильно поступающий. Но что я могла сделать? Я должна была прожить жизнь со своим мужем. И у меня не хватило сил, чтобы противостоять ему. Да и ни у кого не хватило бы. Я вынуждена была отступить в сторону, когда он выгнал моих детей из дома. Гарольд добрый парень, и он в конце концов простил нас. Но Майкл не простит никогда. Он похож на своего отца. Я не надеюсь когда-либо увидеть своего старшего сына.
   Слезы медленно текли по ее глубоким морщинам.
   Из сарая вышел ее муж, неся в одной руке десятигаллоновый бидон, а в другой — вилы.
   — Иди в дом, Марта. Этот человек — слуга дьявола. Я не хочу, чтобы ты разговаривала с ним.
   — Не трогай его, пожалуйста.
   — Иди в дом, — повторил он.
   Она ушла, опустив седую голову и с трудом переставляя ноги.
   — Что же касается тебя, дьявольское отродье, то ты уберешься с моей фермы, или я призову на твою голову небесную кару.
   Он поднял вилы к небу и потряс ими. Я был уже в машине и закрывал окна.
   Рубашка моя была все еще мокрой, и, как только машина тронулась, свежий поток воздуха охладил мне спину и плечи. Я оглянулся назад: в наступающих сумерках спокойно и одиноко текла река. И я успокоился.

Глава 17

   После посещения фермы Харлеев я нанес вечерний визит Роберту Брауну и его жене. Они уже знали, что произошло с их дочерью, и мне не пришлось сообщать им об этом.
   Роберт Браун ждал меня. Это был крупный мужчина, казалось, постоянно преодолевающий чье-то невидимое сопротивление. Не знаю, был тут виновен возраст или происшедшее горе. Он торжественно пожал мне руку.
   — Я рассчитываю завтра вылететь в Калифорнию, — сказал он. — Если бы вы это знали, это могло бы избавить вас от путешествия к нам.
   — Мне все равно надо было поговорить с Харлеем.
   — Понимаю. — Он наклонил голову набок каким-то птичьим движением, странным для такого крупного человека.
   — Каково ваше впечатление от них?
   — Миссис Харлей произвела на меня в общем приятное впечатление, ее муж — нет.
   — Неудивительно. Он ведь несколько раз бывал в психиатрической больнице. И когда в очередной раз попал туда, мы с женой взяли на себя заботу о его сыне Майкле. Он стал жить в нашем доме. — Все это прозвучало так, будто ему было стыдно за свой поступок.
   — Вы поступили благородно!
   — Боюсь, что благородство не привело к хорошему. Но кто может предсказать будущее? Сейчас, во всяком случае, никто. Но проходите, мистер Арчер. Жена хотела поговорить с вами.
   Мы прошли в гостиную, обставленную неброской мебелью. Это было жилище людей среднего достатка. На стенах висели фотографии, на камине золотом и серебром поблескивали спортивные трофеи.
   Миссис Браун сидела в кресле. Это была очень красивая женщина, несколькими годами моложе своего мужа. В ее темных, тщательно причесанных волосах поблескивала седина. Она подала мне руку жестом, скорее просящим, нежели напоминающим приветствие. Предложив мне сесть на высокую скамеечку, она попросила:
   — Расскажите нам все о Кэрол, мистер Арчер.
   Все о Кэрол! Я осмотрел их уютную комнату с фотографиями Кэрол на стенах и повернулся к ее родителям. Глядя на лицо матери, я понял, чью красоту унаследовала Кэрол, но уяснить, как одна жизнь повлияла на другую и почему Кэрол так ее окончила, не мог.
   — Мы знаем, что она умерла, — сказал Браун, — что ее убили, и, возможно, это сделал Майкл. Это все, что нам известно.
   Лицо его было похоже на лица римских полководцев того периода, когда Рим терпел уже длинную цепь поражений от варваров.
   — Столько же знаю и я. Он, по-видимому, использовал ее в качестве приманки для похищения. Вы знаете о мальчике по фамилии Хиллман?
   Он кивнул.
   — Я читал о нем до того, как узнал, что моя дочь... — Голос его прервался.
   — Говорят, что, возможно, он тоже уже мертв, — сказала его жена.
   — Все может быть, миссис Браун.
   — И это тоже сделал Майкл? Я знала, он далеко пойдет, но не подозревала, что это такое чудовище.
   — Ты не права, — вяло возразил Браун. — Он больной человек. Его отец тоже болен до сих пор, несмотря на меры, принятые в психиатрической лечебнице.
   — Если Майкл был так болен, то зачем ты привел его в наш дом и познакомил с дочерью? Это и погубило ее.
   — Но и ты приложила к этому руку. Кто уговорил ее участвовать в конкурсе красоты?
   — Но она же не победила!
   — В том-то и беда.
   — Беда в том, как ты относился к мальчику Харлеев!
   — Я хотел помочь ему. Он нуждался в помощи. У него был талант.
   — Талант?
   — Талант атлета. Я думал, что смогу помочь ему в развитии природных данных.
   — Ты и развил их. Что верно, то верно!
   Они разговаривали, не обращая на меня внимания, но не потому, что забыли обо мне, а потому, что каждый хотел использовать меня в качестве третейского судьи. Я понял, что спор этот длится уже много лет.
   — Я хотел сына... — сказал Браун.
   — Ну вот, ты и получил его. Прекрасный, честный сын!
   Он так посмотрел на нее, словно собирался ударить. Но не ударил, а, повернувшись ко мне, сказал:
   — Извините нас... Мы не должны были... Это некрасиво.
   Молчание миссис Браун говорило о том, что она не простила мужа. Я старался понять, что же могло создать такое напряжение в их отношениях и что следует предпринять, чтобы смягчить обстановку.
   — Я приехал сюда не для того, чтобы служить источником ссоры.
   — Вы здесь ни при чем, поверьте, — смущенно пробормотал Браун. — Это началось в тот день, когда Кэрол сбежала с Майклом. Такого я никак не мог предвидеть.
   Жена прервала его:
   — Это началось, когда она родилась, Роб. Ты не хотел дочери, ты хотел сына. И потому отверг и ее, и меня!
   — Я не делал ничего подобного.
   — Он не помнит, — обратилась она ко мне. — У него очень удобная память. Отбрасывает все, что не соответствует его мнению о самом себе. Мой муж — бесчестный человек.
   Злая улыбка тем не менее очень украшала ее.
   — Но это же чепуха! — запротестовал он. — Я заботился о вас всю свою жизнь!
   — За исключением тех моментов, когда я уже не могла совладать с тобой. В такой момент ты и привел в дом мальчишку Харлея. Ты великий альтруист. Князь адвокатов!
   — Ты не имеешь права высмеивать меня. Я хотел помочь ему. Я не мог и предположить, к чему он придет.
   — Продолжай! Ты хотел сына любыми путями. Вот ты и получил его!
   Он проговорил, ни к кому не обращаясь:
   — Она не понимает! Мужчина получает естественное удовольствие, обучая его всему, что умеет сам.
   — Ты обучил Майкла своей нечестности. Это все, чего ты достиг.
   Повернувшись ко мне, Браун беспомощно всплеснул руками:
   — Она по-прежнему во всем обвиняет меня!
   Бесцельно пройдя несколько раз по комнате, он вышел через черный ход из дома. Я чувствовал себя так, словно остался один на один со страшной львицей. Миссис Браун наклонилась в кресле ко мне.
   — Я виню себя в том, что была дурой, выйдя замуж за человека, развитие которого остановилось на уровне мальчишки. Он все еще болеет за футбольную команду своей школы. Ребята обожают его, говорят о нем, как о святом. А он не смог уберечь от неприятностей свою собственную дочь!
   — Вы с мужем должны все взвесить...
   — Не слишком ли поздно начинать это делать?
   — Но если так будет продолжаться, вы погубите его.
   — Нет, он доживет до восьмидесяти лет, как и его отец.
   Миссис Браун качнула головой в сторону одного из портретов на стене. Она была сильно взволнована.
   — Вы, должно быть, были очень красивы в молодости, — сказал я, желая успокоить ее.
   — Да, была. Я могла выйти замуж за любого юношу из нашего колледжа. Некоторые из них стали сейчас президентами банков, руководят крупными корпорациями. А меня угораздило влюбиться в футболиста.
   — Ваш муж лучше, чем вы о нем говорите.
   — Не надо его защищать. Я знаю, что он собой представляет и какой была бы моя жизнь. Но я обманулась.
   Я отдала все за возможность стать женой и матерью, а что получила взамен? Даже не видела своего внука!
   — А что с ним случилось?
   — Кэрол отдала его на усыновление, можете себе представить. Она не была уверена, что муж не причинит ему какой-нибудь вред. Вот за какого человека она вышла замуж.
   — Она говорила об этом?
   — Отчасти. Кроме всего, Майкл садист. Раньше он таскал за хвосты кошек. Он прожил в нашем доме чуть больше года, и все это время я его боялась. Он очень сильный. Я никогда точно не знала, что он намеревается сделать.
   — Он угрожал вам?
   — Нет, этого он не смел.
   — Сколько ему было лет, когда он ушел?
   — Дайте сообразить. Кэрол в то время было шестнадцать. Должно быть, ему было лет семнадцать или восемнадцать.
   — Он ушел и сразу же поступил на флот? Так?
   — Нет, сначала он уехал из города с каким-то человеком, который был старше его, полисменом из местной полиции. Я забыла его имя. Этот человек потерял место в полиции из-за того, что брал взятки. Он уехал из города и забрал с собой Майкла — обещал сделать из него боксера. Они уехали на западное побережье. Я думаю, что Майкл попал на флот спустя несколько месяцев. Кэрол могла... — Она смутилась и замолчала.
   — Что могла Кэрол?
   — Я хотела сказать, что Кэрол могла бы вам все это рассказывать. — Рот ее искривился в злой усмешке. — Я, должно быть, совсем потеряла голову.
   — Успокойтесь, миссис Браун. Конечно, подобные удары на некоторое время выводят из строя.
   — Некоторое время... Больше, чем я его имею... — Она порывисто встала и подошла к камину. — Интересно, что это Роб вздумал делать на кухне?
   — Я хотел бы услышать продолжение вашего рассказа, миссис Браун. Это первая настоящая возможность получить информацию, чтобы разобраться в основе всего случившегося.
   — Это все едва ли сейчас имеет значение.
   — Отнюдь нет. То, что вы рассказываете, может помочь мне найти Майкла. Полагаю, что вы время от времени виделись с ним и Кэрол.
   — Его я видела еще только один раз, когда он приезжал домой зимой 1944/45 года. После того, что случилось, я отказала ему от дома. Он тогда заявил, что в отпуске, и всякими разговорами вернул расположение Роба. Роб даже дал ему денег, которые Майкл использовал на то, чтобы сбежать с моей единственной дочерью.
   — Почему Кэрол уехала с ним?
   Она потерла лоб, оставив на гладкой коже белые полосы.
   — Я спрашивала ее об этом, когда она в последний раз была дома два месяца назад. Но она не знала, что ответить. Конечно, она хотела уехать из Покателло. На побережье, сниматься в кино. Боюсь, моя дочь все еще находилась под властью ребячьих мечтаний.
   Все пятнадцатилетние девочки таковы, — подумал я и внезапно вспомнил Стеллу. Эта неожиданная тревожная мысль о ней начала оформляться у меня в голове, занимая все больше места. Каждое поколение начинает постигать мир сначала. Сейчас все так резко изменилось, что дети ничему не могут научиться у родителей, как, впрочем, и родители у детей.
   — Дело в том, — сказал я, — что Кэрол действительно снималась в кино.
   — Вот как! Она говорила мне однажды, но я не поверила.
   — Она часто обманывала?
   — Нет. Этим занимался Майкл. Я просто не верила, что она может чего-нибудь достичь. Она никогда ничего не умела добиться.
   Горечь, с которой женщина произнесла эти слова, огорошила меня. В ней, казалось, находился какой-то неистощимый резервуар скепсиса и недоверия. Если она была такой всегда, то я могу понять, почему Кэрол ушла из дома при первой же возможности и старалась держаться от него подальше.
   — Вы сказали, что видели Кэрол два месяца назад?
   — Да. Она переезжала в июне на автобусе из Лейк-Тахо. До этого я ее долго не видела, и было очевидно, что жизнь ее потрепала. Бог знает, на что толкал ее муж. Она об этом не рассказывала.
   — Это была призрачная жизнь. Видимо, тогда Харлей потерял работу и они сидели без гроша.
   — Так она мне и сказала. Она попросила денег. Я настояла, чтобы Роб дал их. Впрочем, он ей никогда не отказывал. Впоследствии он начал утверждать, что и машину он ей дал, но я-то знаю лучше. Наверное, их старая совсем развалилась, а они не могли жить в Тахо без машины.
   — Почему вы решили, что она взяла ее сама, раз ваш муж говорит обратное?
   Она жестом еще раз выразила презрение к мужу.
   — Разве это имеет значение? Им было приятно иметь машину. — Это были ее первые великодушные слова, но она тут же испортила их. — Я уверена, что Кэрол сделала это под влиянием минуты. Она всегда была очень импульсивной девочкой.
   — Но суть в том, — продолжала она, — что Кэрол уехала, не попрощавшись. Она забрала машину и вернулась в город к своим фильмам и больше уже не приезжала. Она даже оставила у себя в комнате чемодан.
   — Она была чем-нибудь встревожена?
   — Не больше, чем обычно. За ужином у нас возник спор.
   — О чем?
   — О внуке. Она ведь не имела права отдавать его в чужую семью. Но она сказала, что это ее ребенок и она вольна поступать так, как сочтет нужным... Но она не имела права. Если она не могла его содержать, то привезла бы к нам. Мы дали бы ему и воспитание, и образование. — Она тяжело дышала. — В этот вечер Кэрол сказала мне такое, чего я никогда не забуду. Она спросила, что я подразумеваю под словом «воспитание». Не то ли, что мы дали ей? И ушла. Больше я ее никогда не видела. И отец также. — Она кивнула, подтверждая сказанное. — Мы дали ей воспитание. И не наша вина, что она его не использовала. Неправильно обвинять во всем нас.
   — Вы все время обвиняете друг друга, — сказал я. — Так нельзя.
   — Давайте не будем говорить об этом. Я достаточно слышу подобных вещей от мужа.
   — Я только хотел, чтобы вы обратили внимание на очевидные факты. Вам нужен какой-то незаинтересованный человек, третье лицо, чтобы разобраться в своих мыслях.
   — И вы предлагаете себя?
   — Я далек от этого. Вам нужен специалист, возможно, адвокат.
   — Мой муж сам адвокат. А что в этом хорошего? Я, во всяком случае, не верю в возможность такой помощи. Люди не могут разобраться в собственных проблемах.
   Она села в кресло и снова ушла в себя, с немым укором показывая всем своим видом, что в своих проблемах разберется сама.
   — Ну и что же, что не могут?
   — Не могут, вот и все тут!
   Я предпринял еще одну попытку успокоить ее.
   — Вы ходите в церковь?
   — Естественно.
   — Вы могли бы поговорить обо всех проблемах со своим духовником?
   — О каких это еще проблемах? У меня их нет.
   Она была в таком отчаянии, что даже не хотела и думать о возможности какого-то проблеска. Видимо, она боялась себя самой.
   — Хорошо, позвольте мне задать вам еще несколько вопросов. Вы упомянули о чемодане, который оставила ваша дочь. Он все еще здесь, в доме?
   — Он наверху, в ее комнате. В нем почти ничего нет. Я даже чуть не выбросила его. Но я всегда допускала возможность, что она приедет.
   — Можно мне взглянуть на него?
   — Да, мы это сделаем вместе.
   — Если вы не возражаете, я хотел бы поскорее подняться в ее комнату.
   — Пожалуйста.
   Мы поднялись наверх — миссис Браун впереди, я сзади. Она включила свет и посторонилась, чтобы я мог пройти.
   Комната лишний раз доказывала, что побег дочери нанес миссис Браун очень тяжелую травму. Это была спальня старшеклассницы. Желтое покрывало с оборками на «провинциальной» французской кровати перекликалось с желтыми оборочками на скатерти, лежащей на столе, где две куклы радостно улыбались друг другу. Над желтым ковриком из овечьей шерсти был подвешен матерчатый песик, показывающий ярко-красный язык. Небольшой книжный шкаф, выкрашенный, как кровать, в белый цвет, был заполнен учебниками для старших классов школы и различными юношескими повестями. На стенах висели вымпелы за спортивные победы в колледже.
   — Я оставила в комнате все так, как было при ней, — сказала за моей спиной миссис Браун.
   — Почему?
   — Не знаю. Все-таки я всегда думала, что в конце концов она вернется. Она и возвращалась несколько раз. Чемодан в гардеробе.
   Гардероб был набит платьями и блузками, которые носили школьницы предыдущего поколения. Я начал подозревать, что и сама комната, и все, что ее заполняло, имело к Кэрол отношение меньшее, чем к тайным фантазиям ее матери. Как бы подслушав мои мысли, миссис Браун заговорила от двери:
   — В этой комнате я проводила очень много времени. Здесь я чувствовала себя ближе к ней. Мы и в самом деле одно время были очень близки. Она тогда рассказывала все, даже о мальчиках, которым назначала свидания. Все это так напоминало мне мою собственную жизнь школьницы!
   — Это была хорошая жизнь?
   — Не знаю. — Она кусала губы. — Полагаю, что нет. А потом она вдруг отвернулась от меня и совершенно замкнулась. Я не знаю, что произошло в ее жизни, но изменения были очевидны. Она стала грубой. А ведь она была такой чистой, такой милой девочкой!