Макдональд Росс. Другая сторона доллара

   — И меня тоже, — сказала Стелла нервно. — Мы сможем посылать друг другу секретные записки. Будем прятать их в дуплах и в мусоре.
   — Это совсем не смешно, Стел. Они все там сойдут с ума, если уже не сошли, даже преподаватели. Им не выбраться оттуда.
   — Давай о другом, — сказала она. — Что же ты делал после двух часов?
   — Я поехал повидаться с Сэмом Джэксоном, хотел посоветоваться с ним, что мне делать, но так и не смог сказать ему, кто мои настоящие родители. Тогда я поехал в город и ездил так несколько часов. Я не хотел возвращаться ни домой, ни в мотель.
   — Тогда ты и перевернулся в машине, пытаясь покончить собой!
   — Я...
   Опять наступило молчание, и на этот раз уже окончательно. Том отвернулся, прижался лбом к стеклу и стал смотреть, как проносятся мимо фонари, скрываясь в темноте, из которой они только что возникли. Некоторое время спустя я заметил, как рука Стеллы легла ему на плечи. По лицу его текли слезы.

Глава 26

   Стеллу я высадил первой. Она отказывалась выйти из машины до тех пор, пока Том не пообещал ей, что никуда не убежит опять, по крайней мере, не сказав ей.
   Из дома вышел Джей Карлсон. Он шел осторожно, будто на цыпочках. Подойдя к Стелле, он обнял ее за плечи. Это было настолько неожиданно для нее, что она тоже прислонилась к нему. Может быть, они научились чему-нибудь? Или начали учиться? Люди иногда начинают кое-что понимать.
   Они вошли в дом, а я свернул на дорогу к Хиллманам.
   — Я не верю ему, он фальшивит, — сказал Том. — Стелла разрешила мне взять машину, а он потом все перевернул и сказал полиции, что я ее украл.
   — Можно предположить, что в то время у него были основания так думать.
   — Но ведь позже он узнал от Стеллы правду и все-таки продолжал настаивать на своем заявлении, что я украл.
   — Один бесчестный поступок влечет за собой другие, — сказал я. — Это всем известно.
   Он подумал над этим и решил, что я имел в виду и его.
   — Это камешек в мой огород?
   — Нет, я думаю, ты честен, поскольку понимаешь, о чем мы говорим. Но ты смотришь на все только с одной стороны, с той, которая ближе тебе, поэтому, естественно, в тебе накопилось так много недовольства.
   — Да, у меня его много, — согласился он. Через некоторое время он заговорил снова: — Вы ошибаетесь, думая, что я смотрю только с одной стороны. Я могу себе представить, что чувствовали мои приемные родители, но я знаю также и то, что чувствовал я сам. Я не мог оставаться расколотым пополам, а последние несколько ночей у меня было такое чувство, словно кто-то разрубил меня топором на две части. Я лежал и не спал на старой медной кровати, где, как вы знаете, Майкл и Кэрол зачали меня, а в другой комнате храпел старый Сайп, и я был там и меня не было. Понимаете? Я никак не мог поверить, что я — это я и что эта жизнь — моя жизнь, и что эти люди действительно мои родители. Вообще-то я никогда не верил, что мои родители — Хиллманы. Мне казалось, они всегда разыгрывали какой-то спектакль. Может быть, — сказал он полушутливо, — я свалился с другой планеты?
   — Ты же читал, что это не больше, чем научная фантастика.
   — Нет, не то чтобы я действительно верил в это. Я знаю, кем были мои родители. Кэрол сказала мне, и Майкл, и доктор. Он разъяснил, все было сделано официально. Но я все еще никак не могу понять самого себя.
   — Не надо так сильно сосредоточиваться на этом. Суть ведь не в том, кто именно твои родители.
   — Для меня в этом, — сказал он тихо. — Это самое важное в моей жизни.
   Я ехал медленно, стараясь растянуть время разговора, а поравнявшись с почтовым ящиком Хиллманов, съехал на обочину и остановился вовсе.
   — Я иногда думаю, что дети и родители — две противоположности.
   — Что вы хотите этим сказать, мистер Арчер?
   В первый раз он назвал меня по имени.
   — Ничего особенного. Я только хотел бы подчеркнуть разницу между ними. Взрослые, как им это ни трудно, пытаются продлить свою жизнь через детей. А дети, в свою очередь, пытаются отбросить все, чем жили их родители. Каждый живущий, кроме всего прочего, должен быть с кем-то «за», а с кем-то «против». В этом не очень много смысла и не всегда правильно срабатывает.
   Я пытался слегка освободить его голову, прежде чем он столкнется со своим следующим потрясением. Но, очевидно, успеха не достиг.
   — Это и не может сработать, когда вам лгут, — сказал он, — а они лгали мне. Они вели себя так, будто я их собственная плоть и кровь. А когда увидели, что я не чувствую себя полностью их сыном, разочаровались во мне.
   — Я разговаривал об этом с твоей матерью, с Эллен, и она очень сожалеет обо всем.
   — Я тоже.
   — Все не может остаться по-старому, Том.
   Некоторое время он молчал.
   — Думаю, мне надо пойти и поговорить с ними, но я не хочу с ними жить, чтобы продолжался весь этот обман!
   «Никаких обманов! — подумал я. — Вот признак нового поколения. По крайней мере, оно не хуже других. В идеале это было бы прекрасно, но на практике это иногда оборачивается жестокостью».
   — Ты не можешь простить им «Проклятую лагуну»?
   — А вы бы смогли?
   Я вынужден был задуматься над ответом.
   — У них могли быть свои причины. Я могу представить себе совершенно отчаявшихся родителей, которые хватаются за подобные заведения, считая их спасительной соломинкой для своих непокорных сыновей и дочерей.
   — Они были в отчаянии, это правда, — сказал он. — Ралф и Эллен очень легко впадают в отчаяние, они не могут жить без трудностей и буквально выкапывают их из-под земли. Но они боятся трудностей. Единственное, чего они хотели, когда я перестал быть их пай-мальчиком, это убрать меня с глаз долой. И на мою голову посыпались все эти ужасы.
   Он положил руку на голову, словно пытаясь защитить себя от ужасов, он был близок к тому, чтобы рассказать все.
   — Прости меня, Том. Что же такое страшное произошло утром в воскресенье?
   Он в упор посмотрел на меня из-под руки.
   — Они рассказали вам?
   — Нет. Я прошу тебя мне рассказать.
   — Спросите их.
   Это было все, что он захотел сказать.
   Я поднимался по извилистой темной аллее к вершине холма. Дом был ярко освещен фонарями, и в потоках их света оштукатуренные стены выглядели уродливыми и нереальными. То, как Ралф Хиллман вышел из дверей, попав в луч света, слегка попахивало мелодрамой. Он вовсе не был разбит, как его описывала Сюзанна, по крайней мере, внешне был спокоен. Его красивая серебряная голова была аккуратно причесана, лицо несколько напряжено, и держался он слишком прямо даже тогда, когда пробежал несколько шагов по направлению к машине. На нем был пиджак с круглым воротником цвета красного вина.
   — Возвращение блудного сына, — сказал позади меня Том с наигранной бравадой. — Но они не убили убежавшего теленка, они убили блудного сына.
   — Я думал, это лейтенант Бастиан, — сказал Хиллман.
   — Вы ждете его?
   — Да. Он говорил, что хочет мне что-то показать.
   В этот момент он увидел в машине Тома, и глаза его вспыхнули.
   — Мой мальчик!
   — Да, как видишь.
   Хиллман обежал машину и открыл дверцу с другой стороны.
   — Иди сюда, дай посмотреть на тебя!
   Бросив на меня взгляд, Том выбрался из машины, двигался он медленно и одеревенело, как старик. Хиллман обнял мальчика, потом отодвинул его от себя на расстояние вытянутой руки и повернул так, чтобы свет падал мальчику на лицо.
   — Ну, как ты, Том?
   — О'кей. А вы?
   — Когда ты здесь, все прекрасно.
   Несомненно, чувства Хиллмана были совершенно искренни, но способ их выражения был какой-то неправдоподобный. И я увидел, как Том потихоньку высвобождается из его рук.
   Из дома вышла Эллен Хиллман. Я направился к ней, чтобы помочь спуститься с лестницы. В свете фонарей морщины на ее лице казались глубже, а лицо мертвенно бледным. Она выглядела такой исхудавшей, что напоминала жертву концентрационных лагерей. Жизнь теплилась только в ее глазах. Но вот она увидела Тома.
   — Вы привезли его, мистер Арчер. Да благословит вас Бог!
   Она взяла меня под руку, и я подвел ее к Тому. Он стоял с видом послушного сына, и она, поднявшись на цыпочки, целовала его грязное, со следами слез лицо.
   После этого он отошел от них и встал, прислонившись спиной к машине, засунув большие пальцы рук за поясной ремень. Мне уже приходилось видеть ребят, стоявших так же, как стоял сейчас он, спокойных и разъяренных, в тот момент, когда их допрашивали люди в полицейской форме. Отдаленный шум шоссе чуть нарушал повисшее в воздухе молчание.
   Том заговорил:
   — Я не хочу обидеть кого-нибудь и никогда не хотел. Или, может быть, хотел, не знаю. Во всяком случае, выяснять это сейчас бесполезно. Вы знаете, что я узнал? Моими родителями были Кэрол и Майкл Харлеи. Вы уже в курсе дела?
   — Я — нет, — быстро ответила Эллен.
   — Но вы знали, что вы не моя настоящая мать?
   — Конечно.
   Она посмотрела на него, потом как-то задумчиво на своего мужа, но тот, казалось, вообще мыслями был далеко. Все происходящее, по-видимому, причиняло ему боль, и он хотел таким образом ее спрятать.
   — А вы знали? — обратился Том к Хиллману.
   Хиллман не ответил. Тогда Том заговорил высоким голосом, в котором не было ничего, кроме отчаяния.
   — Я не могу оставаться здесь. Вы оба лжецы. Все эти годы вы разыгрывали длинный спектакль и, как только я отступил от правил игры, всадили в меня нож.
   — Думаю, это не совсем так, — сказал Хиллман.
   — О'кей. Значит, я не прав! Тогда поставьте меня к стенке и расстреляйте.
   Мальчик был уже на грани истерики, но не это главным образом беспокоило меня. Он, видимо, метался от одного мира к другому, пытаясь понять, где же все-таки его место. Я подошел и встал рядом с ним.
   — Никто не собирается наказывать тебя, — сказал Хиллман, — но покушение на человеческую жизнь — это то, над чем нельзя смеяться.
   — Вы говорите ерунду! — сказал мальчик.
   Хиллман вздернул подбородок:
   — Не смей так разговаривать со мной!
   — А что вы сделаете? Засадите меня в психушку и забросите ключ в море?
   — Я не говорил этого.
   — Не говорили! Только сделали это.
   — Возможно, я поступил опрометчиво.
   — Да, — вмешалась Эллен. — Твой отец поступил необдуманно. Давай забудем обо всем этом, вернемся в дом и станем друзьями!
   — Он мне не отец! — упрямо повторял Том.
   — Но можем же мы быть, по крайней мере, друзьями? Не правда ли, Том? — В ее взгляде и голосе слышалась мольба. — Можем же мы забыть обо всем плохом и просто порадоваться, что все позади и мы опять все вместе?
   — Не знаю. Я хотел бы уехать отсюда на какое-то время, пожить один и все обдумать. Что-нибудь опять не так? Но ведь я уже достаточно взрослый!
   — Это же нонсенс!
   Хиллману не следовало этого говорить. Секундой позже я увидел по его глазам, что он и сам это понял. Он шагнул вперед и положил руку на плечо мальчику.
   — А может, это не такая уж плохая идея? Мы интеллигентные люди и должны уметь ладить друг с другом. Послушай, в Орегоне есть охотничий домик, куда мы с тобой планировали поехать в следующем месяце. Мы можем отступить от расписания и отправиться немедленно, не так ли?
   Представление набирало силу. Том все это выслушал без всякого интереса и без надежды на что-либо. Тогда Эллен взяла под руку мужа и повела его к дому, мы с Томом последовали за ними.
   В дверях нас ждала миссис Перес. В ее приветствии было столько тепла, что это даже вызвало некоторый отклик у Тома. Они поговорили о еде, и Том сказал, что ему хотелось бы горохового супа и сэндвичей с ветчиной. Миссис Перес унеслась, как стрела.
   В свете люстры Хиллман осмотрел мальчика.
   — Тебе хорошо бы пойти в ванную, вымыться и переодеться.
   — Сейчас?
   — Я только предлагаю, — отступил Хиллман. — К нам сейчас приедет лейтенант Бастиан из службы шерифа, и я хотел бы, чтобы ты прилично выглядел.
   — Он едет, чтобы забрать меня? Да?
   — Нет, — сказал Хиллман. — Хочешь, я поднимусь наверх вместе с тобой?
   — Я умею переодеться и сам, папа.
   Это слово вылетело естественно и непоправимо.
   — Нам следовало бы условиться, что ты будешь говорить ему. Нет необходимости самому совать шею в петлю. То есть я хочу сказать, что...
   — Я расскажу всю правду.
   Мальчик начал подниматься по лестнице, Ралф и Эллен следили за ним, пока он не скрылся из виду, потом продолжали прислушиваться к его шагам. Трудное божество их дома вернулось в родные стены, и все хозяйство снова пришло в действие.
   В гостиной Хиллман сразу же направился к бару и рассеянно приготовил себе выпивку — казалось, только потому, что не знал, чем занять руки, а потом рот.
   Когда он выходил из ниши со стаканом в руке, то напомнил мне актера, появляющегося из-под рамки просцениума, чтобы приблизиться к зрителям.
   — Неблагодарные дети чем-то похожи на зубную боль, — сказал он, ни к кому не обращаясь.
   Эллен громко и отчетливо ответила ему со своего диванчика:
   — Если ты цитируешь «Короля Лира», то правильно цитата звучит так: «Насколько больнее, чем болят зубы, иметь неблагодарных детей». Но это совершенно неподходящее место, потому что Том — не твой сын. Более удачна другая цитата из той же пьесы, это слова Эдмунда: «Ну, боги, вступитесь же за бастардов!»
   Холлман сделал глоток виски, подошел и, немного наклонившись, сказал:
   — Я возмущен тем, что ты сказала!
   — Это твое право и твоя привычка!
   — Том не бастард. Его родители были женаты.
   — Это едва ли имеет значение, если считаться с их прошлым. Что, ты и твой аккуратист доктор Вайнтрауб не могли подобрать нам другого ребенка, не отпрыска преступников?
   Ее голос был холоден и ясен. После стольких лет молчания она наконец заговорила и, казалось, начала возвращать ему все удары.
   — Слушай, — сказал он. — Том же вернулся! Я рад, что он вернулся. Ты тоже. И мы хотим, чтобы он остался с нами. Разве не так?
   — Я хочу только того, что будет для него лучшим.
   — Я знаю, что для него лучшее. — Он всплеснул руками и развел их так, будто принес Тому в подарок весь дом и все, что в нем находится.
   — Ты не можешь знать, кому что лучше. Еще давно, командуя людьми, ты приобрел привычку думать за них. Но меня интересует мнение мистера Арчера. Прошу вас, — обратилась она ко мне, — подойдите, сядьте рядом и скажите, что вы думаете?
   — О чем, миссис Хиллман?
   — Какое будущее нам лучше предусмотреть для Тома?
   — Не думаю, что вы сможете это сделать без него. Будет лучше, если он сам подумает над этим.
   — Но все, что он хочет, — бросил Хиллман через комнату, — это уехать отсюда.
   — Я согласен, это не самая хорошая идея. Вы смогли бы заставить его отказаться от мысли уехать одному. Разрешите ему год пожить в другой семье или пошлите его в подготовительную школу. Во всяком случае, после этого он сможет поступить в колледж.
   — Господи, неужели вы думаете, что он будет поступать в колледж?
   — Конечно будет, Ралф. — Она повернула голову в мою сторону. — А вы думаете, сейчас он подготовлен для обычной школы? Сможет ли он догнать пропущенное?
   — Он пропустил только две недели.
   — Да. За это мы должны благодарить Бога. И вас!
   Подошел Хиллман и встал надо мной, помешивая в стакане лед.
   — Скажите, а какова ситуация с теми людьми? Был ли Том заодно с ними, против нас? Поймите, я не намерен его наказывать или что-то предпринимать. Просто хочу знать.
   Я ответил не сразу и очень осторожно:
   — Едва ли можно говорить, что мальчик был «заодно» со своими матерью и отцом. Он был совершенно растерян и, впрочем, не пришел до сих пор в себя. Он был уверен, что, когда вы отправили его в школу в «Проклятой лагуне», вы полностью отвернулись от него. Не надо быть психиатром, чтобы понять: это совсем не та школа, которая ему нужна.
   — Боюсь, вы не знаете всех фактов.
   — Каких же?
   Он покачал головой.
   — Продолжайте, пожалуйста. Он мог быть сообщником тех людей?
   — Не так, как вы думаете. Они предложили ему выход, и он принял его. Видимо, его мать была добра к нему.
   — Но я также всегда любила его, — сказала Эллен, бросив ненавидящий взгляд на своего мужа. — Но в этом доме жила ложь, которая все и определяла.
   — Фальшь была и в другом доме, — сказал я, — в мотеле Дака. Несомненно, Майкл Харлей управлял Томом, втянув его в ложное похищение. Но он не открыл истинных намерений. Кэрол — другое дело. Если она и управляла Томом, то была не свободна сама. Том говорил, будто она знала о задуманном Харлеем, но не разрешала себе знать все до конца. После того как она столько лет прожила с Харлеем, вы не можете себе представить, что это значило.
   Эллен медленно покачала головой. Я подумал, что это комментарий к ее собственной жизни с мужем.
   — Зная его родителей, я очень беспокоюсь за наследственность Тома.
   Кровь бросилась в лицо Хиллману. Он отвернулся, прошел в дальний угол комнаты и, войдя в нишу, опрокинул порядочное количество виски. Эллен критически наблюдала за ним.
   — Это успокаивает меня, — сказал он.
   — Я не обращаю внимания.
   Он взглянул на часы и заходил по комнате взад и вперед. Однажды он уже потерял равновесие и теперь должен был сделать следующий шаг.
   — Почему же не едет Бастиан? Пора уже покончить со всем этим, — заговорил он. — Становится поздно. Я ждал сегодня к вечеру Дика, но он, наверное, нашел занятие поинтереснее.
   Наконец он разрядил свое напряжение на жене:
   — Какой мрачный, тоскливый дом!
   — Я думаю об этом уже много лет. И старалась удержаться здесь только ради Тома. Это довольно смешно, не правда ли?
   — Не вижу в этом ничего смешного.
   Я тоже не видел. Острые края их неудавшегося брака терлись друг о друга, как края кости, которая надломилась, но так и не распалась на части.
   Наконец появился лейтенант Бастиан. Он вошел в зал для приемов, неся в руке черный металлический служебный чемоданчик. Он был мрачен, лицо его совсем почернело. Даже весть о том, что Том находится дома, в безопасности, почти не подействовала на него.
   — Где он?
   — Принимает ванну, — ответил Хиллман.
   — Я хочу поговорить с ним. Мне нужны все подробности.
   — Не на ночь глядя, лейтенант. Мальчик совершенно истерзан.
   — Но он самый важный свидетель, имеющийся в нашем распоряжении.
   — Я знаю это. Он расскажет вам обо всем завтра.
   Бастиан перевел взгляд с Хиллмана на меня.
   Мы все еще стояли у входной двери в гостиную, и, по-видимому, Хиллман вовсе не собирался пригласить его войти.
   — Я ожидал от вас большей помощи, мистер Хиллман. Мы делали все, чтобы помочь вам, но вашей поддержки не почувствовали.
   — Не читайте мне лекций, лейтенант. Мой сын дома, но вовсе не вас я должен благодарить за то, что он вернулся.
   — Здесь много сделала и полиция, — заметил я. — Лейтенант Бастиан и я работали рука об руку. Так же, как, надеюсь, и сейчас.
   Хиллман посмотрел на меня уже по-другому: он, видимо, готов был вышвырнуть нас обоих.
   — Вы что-то хотели показать нам, лейтенант? — обратился я к Бастиану.
   — Да. — Он приподнял свой чемоданчик. — Вы уже это видели, Арчер. Но я не уверен, видел ли мистер Хиллман?
   — Что это?
   — Я покажу вам. Разрешите нам присесть к столу?
   Хиллман провел нас в библиотеку и усадил у стола, на котором стояла маленькая лампа под зеленым абажуром. Она прекрасно освещала поверхность стола, а на всем остальном в комнате, в том числе на наших лицах, лежал неяркий зеленоватый свет. Бастиан открыл коробку, в которой хранилось вещественное доказательство: охотничий нож с полосатой ручкой, который я обнаружил между ребрами Майкла Харлея.
   Хиллман хрипло задышал.
   — Вы опознаете нож, мистер Хиллман?
   — Нет.
   — Посмотрите на него внимательнее, можете взять в руки. Анализ крови и отпечатков пальцев на нем уже сделан.
   Хиллман не двигался.
   — Крови?
   — Этим ножом был убит Майкл Харлей. И, мы предполагаем, еще раньше умерщвлена Кэрол Харлей: на нем обнаружена кровь, группа которой совпадает с группой крови Кэрол. Как утверждает врач, производивший вскрытие, рана на теле Кэрол нанесена ножом именно такой формы. Достаньте его, мистер Хиллман.
   Робким движением Хиллман протянул руку к коробке и взял нож. Он развернул его к себе той стороной, где была обозначена фамилия изготовителя, и прочитал ее.
   — Похоже, это очень хороший нож, — сказал он. — Но, боюсь, мне не опознать его.
   — Вы можете подтвердить это под присягой?
   — Да, могу. Я никогда не видел его до этого момента.
   Бастиан взял нож из его рук, как родители отбирают у ребенка опасную игрушку.
   — Я не хочу говорить, что вы лжете, мистер Хиллман. Но у меня есть свидетель, который уличит вас во лжи. Мистер Боткин, владелец лавки в нижней части Сейн-стрит, утверждает, что он продал этот нож вам.
   Он потряс ножом перед лицом Хиллмана.
   Хиллман выглядел усталым, больным и упрямым.
   — Это, должно быть, кто-то другой. Боткин, вероятно, ошибся.
   — Но он знает вас лично.
   — Но я не знаю его!
   — Вы достаточно известный человек, сэр, и мистер Боткин определенно утверждает, что вы были у него в лавке в начале месяца. Этого месяца. Может быть, я смогу освежить вашу память? Вы упомянули у Боткина, что нож покупаете в связи с запланированным у вас с сыном путешествием в Орегон. Вы также рассказали мистеру Боткину, что в баре «Фло», как вы подозреваете, творятся беспорядки. Я уверен, что так и должно назвать продажу спиртного несовершеннолетним. Теперь вы вспоминаете этот разговор?
   — Нет, — продолжал отрицать Хиллман. — Не вспоминаю. Этот человек лжет!
   — Зачем ему это?
   — Не имею представления. Идите и выясняйте. Я не обязан работать за вас.
   Он встал, приглашая Бастиана уйти, но тот вовсе не хотел, чтобы его выгоняли.
   — Я не считаю, что вы хорошо подумали, мистер Хиллман, занимая подобную позицию. Если вы купили этот нож у мистера Боткина, сейчас самое время сказать об этом. То, что вы до этого все отрицали, дальше этой комнаты никуда не пойдет.
   Хиллман посмотрел на меня, как бы ища поддержки. Я вспомнил, что говорил мне Боткин о баре «Фло». Практически можно было утверждать, что разговор Хиллмана с Боткиным действительно состоялся, и, хотя из этого не следовало, что Хиллман купил нож, большая вероятность этого была.
   — Сейчас, когда все факты выложены на стол, вы должны все взвесить, мистер Хиллман.
   — Не могу же я просто сказать ему, что это не так?
   — Нет, этого я вам не советовал бы. Может быть, вы хотите обсудить все это с вашим адвокатом?
   — Я подумаю. — Хиллман совершенно протрезвел. Крупные капли пота выступили у него на лбу, словно под давлением данной ситуации алкоголь вышел наружу. — Насколько я понимаю, вы хотите сделать из меня убийцу? — обратился он к Бастиану.
   — Нет.
   Затем Бастиан добавил официальным тоном:
   — Вы, конечно, можете настаивать на своих конституционных правах.
   Хиллман злобно потряс головой. Часть его прекрасных седых волос упала ему на лоб, из-под них сверкали металлическим блеском глаза. Он все-таки был необычайно красив, но то, каким точным, отработанным движением руки он поправил прическу, говорило о том, что он отлично осведомлен о своей красоте.
   — Слушайте, — сказал он, — не можем ли мы продолжить разговор утром? У меня была очень трудная неделя, и я хотел бы иметь возможность выспаться перед этим разговором. Я не спал нормально с понедельника.
   — Как и я, — добавил Бастиан.
   — Может быть, вам тоже необходимо поспать? Этот ваш приход в столь позднее время действительно тревожен, а потому не совсем уместен.
   — Ничего, не беспокойтесь.
   — Позвольте мне судить об этом. — Хиллман повысил голос. — Вы принесли ко мне в дом нож и трясете им у меня под носом. У меня есть свидетель этого, — добавил он, имея в виду меня.
   — Давайте оставим эти бесплодные споры, — вмешался я. — У меня есть дело к лейтенанту Бастиану, которое я хотел бы с ним обсудить.
   — Все, что вы скажете ему, обязаны будете повторить мне.
   — Прекрасно.
   — После того, как я поговорю с мальчиком, — сказал Бастиан.
   Хиллман сделал отрицательный жест рукой.
   — Я не дам этого сделать. Я даже не убежден, что вам удастся поговорить с ним завтра. Прежде всего, его надо показать врачу. Должно быть медицинское заключение. Вы врач?
   — Нет, но я его могу пригласить.
   В полном бешенстве друг против друга сидели двое. Бастиан — пуританин, полисмен, абсолютно честный, дотошный в поиске, а потом уже человек. В противоположность ему личность Хиллмана не была такой чистой. Хотя в нем и присутствовали романтические и артистические черты, он слишком часто пользовался ими, стремясь уйти от неблагоприятной для себя ситуации. Его карьера была молниеносной, но именно такие карьеры часто заканчиваются тем, что человек в середине жизни остается ни с чем.
   — Хотите что-нибудь сказать лейтенанту, прежде чем он уйдет? — обратился ко мне Хиллман.
   — Да. Может быть, вам это не понравится, мистер Хиллман, не знаю. Мне лично это не понравилось. Прошлым вечером на шоссе, около отеля «Барселона», видели молодого человека за рулем нового, последней марки, синего «шевроле». Это там, где был вот этим ножом убит Майкл Харлей, — я показал на коробку, стоящую на столе. — Молодой человек был опознан как Дик Леандро.