– Вам не стоит напоминать об этом мне.
Последнее слово Брейк подчеркнул.
– Не было ни ареста, ни обвинения. Благодарю вас за помощь, доктор.
Брейк посмотрел на меня. Его взгляд как аркан тащил меня к двери. Мы оставили Беннинга в передней. Он стоял у гниющей стены, прижавшись к ней, как лист бумаги. Он так крепко прижимал к груди брачное свидетельство, словно это был дар любви, или горчичник, или банкнота, или все это одновременно.
В моей машине было жарко как в печке. Брейк снял пиджак и сложил его на коленях. Его рубашка взмокла от пота.
– Вы зашли чересчур далеко, Арчер.
– Думаю, что не чересчур.
– Это потому, что у вас нет моей ответственности.
Я молча согласился с ним.
– Я не могу полагаться на удачу, – продолжал он, – не могу действовать без улик. У меня нет свидетелей против миссис Беннинг. – У вас против нее столько же всего, сколько против Алекса Нерриса. Однако он все еще в тюрьме.
– Он будет находиться под стражей двадцать четыре часа, – угрюмо ответил Брейк. – Это разрешено законом. Но с людьми подобными миссис Беннинг так поступать нельзя. Я вообще занялся Беннингом против своей воли. Он всю жизнь живет в нашем городе. Его отец в течение двадцати лет был директором высшей школы.
Брейк добавил извиняющимся тоном:
– Тем не менее, скажите, что у вас против него есть?
– Вы обратили внимание на девичью фамилию его жены в брачном свидетельстве? Элизабет Виановская. Та же, что в телеграмме. Она была любовницей Дюрано.
– Но это не доказательство по делу Синглентона, это даже нельзя назвать уликой. Что мне в этой истории непонятно – это ваше убеждение, что женщина может менять партнеров, как на этих идиотских танцах. В жизни так не бывает.
– Все зависит от женщин. Я знавал одну, которая вертела одновременно шестью мужчинами. Миссис Беннинг жонглировала тремя. У меня есть свидетель, который утверждает, что она была любовницей Синглентона в течение семи лет, временами приезжая к нему. Она вернулась к Беннингу, потому что нуждалась в помощи...
Брейк заговорил и его слова были похожи на москитов, от которых он старался поскорее отмахнуться.
– Не говорите мне больше об этом. Я должен обдумать это дело внимательно и не торопясь, иначе у меня будет полное завихрение мыслей.
– У вас или у Нерриса?
– И не давите на меня. Я веду это дело так, как считаю нужным. Если вы сможете привезти миссис Беннинг для дачи показаний – о кей, я ее выслушаю. Но гоняться за ней я не буду. И я ничего не могу сделать с доктором только потому, что его жена уехала погостить. Ей ведь никто этого не запрещал.
Пот ручьем стекал по его низкому покатому лбу, застревая в гуще бровей, как дождь в чаще листвы. Глаза его были холодны.
– Это ваш город, лейтенант.
Я высадил его у здания муниципалитета. Он не спросил меня, что я теперь собираюсь делать.
Глава 27
Глава 28
Последнее слово Брейк подчеркнул.
– Не было ни ареста, ни обвинения. Благодарю вас за помощь, доктор.
Брейк посмотрел на меня. Его взгляд как аркан тащил меня к двери. Мы оставили Беннинга в передней. Он стоял у гниющей стены, прижавшись к ней, как лист бумаги. Он так крепко прижимал к груди брачное свидетельство, словно это был дар любви, или горчичник, или банкнота, или все это одновременно.
В моей машине было жарко как в печке. Брейк снял пиджак и сложил его на коленях. Его рубашка взмокла от пота.
– Вы зашли чересчур далеко, Арчер.
– Думаю, что не чересчур.
– Это потому, что у вас нет моей ответственности.
Я молча согласился с ним.
– Я не могу полагаться на удачу, – продолжал он, – не могу действовать без улик. У меня нет свидетелей против миссис Беннинг. – У вас против нее столько же всего, сколько против Алекса Нерриса. Однако он все еще в тюрьме.
– Он будет находиться под стражей двадцать четыре часа, – угрюмо ответил Брейк. – Это разрешено законом. Но с людьми подобными миссис Беннинг так поступать нельзя. Я вообще занялся Беннингом против своей воли. Он всю жизнь живет в нашем городе. Его отец в течение двадцати лет был директором высшей школы.
Брейк добавил извиняющимся тоном:
– Тем не менее, скажите, что у вас против него есть?
– Вы обратили внимание на девичью фамилию его жены в брачном свидетельстве? Элизабет Виановская. Та же, что в телеграмме. Она была любовницей Дюрано.
– Но это не доказательство по делу Синглентона, это даже нельзя назвать уликой. Что мне в этой истории непонятно – это ваше убеждение, что женщина может менять партнеров, как на этих идиотских танцах. В жизни так не бывает.
– Все зависит от женщин. Я знавал одну, которая вертела одновременно шестью мужчинами. Миссис Беннинг жонглировала тремя. У меня есть свидетель, который утверждает, что она была любовницей Синглентона в течение семи лет, временами приезжая к нему. Она вернулась к Беннингу, потому что нуждалась в помощи...
Брейк заговорил и его слова были похожи на москитов, от которых он старался поскорее отмахнуться.
– Не говорите мне больше об этом. Я должен обдумать это дело внимательно и не торопясь, иначе у меня будет полное завихрение мыслей.
– У вас или у Нерриса?
– И не давите на меня. Я веду это дело так, как считаю нужным. Если вы сможете привезти миссис Беннинг для дачи показаний – о кей, я ее выслушаю. Но гоняться за ней я не буду. И я ничего не могу сделать с доктором только потому, что его жена уехала погостить. Ей ведь никто этого не запрещал.
Пот ручьем стекал по его низкому покатому лбу, застревая в гуще бровей, как дождь в чаще листвы. Глаза его были холодны.
– Это ваш город, лейтенант.
Я высадил его у здания муниципалитета. Он не спросил меня, что я теперь собираюсь делать.
Глава 27
Уже наступал вечер, когда я ехал через Эройо-Бич к океанскому побережью. Пляж был усыпан телами, как поле после битвы. На горизонте небо и море сливались в голубую дымку, сквозь которую просвечивали выпуклости островов цвета индиго. А за всем этим спускался вниз костер раскаленного солнца.
Я свернул к югу. Машины двигались бампер к бамперу, крыло к крылу, как во время отступления. Скрюченные деревья отбрасывали вдоль кладбищенской стены длинные тени в стиле барокко. Тень от дома Дюрано занимала половину пространства до железной ограды. Я свернул на подъездную дорогу.
Ворота снова были заперты. В бетонный столб ворот под узорчатой надписью: «просим звонить садовнику» была вделана кнопка. Я позвонил три раза без видимого эффекта, вернулся к машине и стал ждать. Через некоторое время из дома вышла маленькая фигурка. Это была Уна. Она быстро шла по дороге и казалась особенно коренастой и приземистой рядом со стройными кокосовыми пальмами. Ее золотое пальто из ламы сверкало как кольчуга сквозь решетку ворот.
– Что вам здесь надо?
Я вышел из машины и подошел к ней. Она посмотрела на меня, потом оглянулась на дом, как будто ее с каждой стороны дергали за невидимые нити. Затем она повернулась ко мне спиной и пошла прочь.
– Мне нужно поговорить с Лео, – сказал я, стараясь перекрыть шум мотора.
Имя брата заставило ее вернуться к воротам.
– Я вас не понимаю.
– Лео Дюрано ваш брат?
– А что, если и так? Ведь, кажется, я вчера вас рассчитала. Сколько раз вас надо рассчитывать, чтобы вы оставили меня в покое?
– А с Максом Хэйсом случилось несчастье, потому что он тоже не оставлял вас в покое?
– А что случилось с Максом Хэйсом?
– Он погиб сегодня утром, был убит. Вы быстро меняете своих служащих, и все они одинаково кончают.
Выражение ее лица не поменялось, но усыпанные бриллиантами руки потянулись одна к другой и встретились в цепкой хватке.
– Хэйс был набит бредовыми идеями. Если кто-то его прикончил, то я тут ни при чем. И мой брат – тоже.
– Смешно, – сказал я, – но когда я увидел Хэйса в морге, то сразу подумал о вас и Лео. Он мастак на такие дела!
Ее руки разжались и подлетели к горлу, как сверкающие рачки.
– Вы видели Бесс Виановскую?
– Немного поболтали с ней.
– Где она?
Уна говорила так, будто у нее болело горло.
– Снова улизнула, – ответил я. – Вы могли бы, пожалуй, открыть ворота. Здесь мы разговаривать не можем.
– Пожалуй, могла бы.
Она сунула руку в широкий квадратный карман пальто. Я держал палец на спуске пистолета. Но она вытащила всего лишь ключ и отперла замок. Я снял цепь и распахнул ворота.
Уна вцепилась мне в руку.
– Что произошло с Максом? Его зарезали как Люси?
– Нет, поджарили как Жанну Д'Арк.
– Когда?
– Сегодня на рассвете. Мы нашли его в разбитой машине. Машина принадлежала Чарльзу Синглентону, и на Хэйсе была одежда Синглентона. – Чья одежда?
Ее пальцы впились в мою руку. Такой близкий контакт с ней был неприятным и странным. Мне казалось, что я зацепился рукой за колючий кустарник. Я стряхнул ее руку.
– Вы знаете его, Уна, золотого мальчика, за которым бегала Бесс. Кто-то оглушил Хэйса, обрядил его в одежду Синглентона и разыграл дело таким образом, будто этим утром был убит Синглентон. Но ведь вам хорошо это известно, не так ли?
– Если вы думаете, что это сделал Лео, то вы сошли с ума!
– Я удивлен, что в вашей семье все еще пользуются этими словами.
Ее взгляд, неотрывно прикованный ко мне, метнулся в сторону. Опустив голову, она сказала:
– Сегодня утром Лео был дома в постели. Я могу это доказать с помощью его сиделки. Лео очень больной человек.
– Паранойя? – спросил я.
Вымученное спокойствие слетело с нее как маска.
– Проклятые больничные костоломы! Они обещали мне хранить профессиональную тайну. Ну, я им покажу профессиональную тайну, когда они в следующий раз пришлют мне счет!
– Не вините клинику. Я достаточно насмотрелся на судах, чтобы распознать симптомы паранойи.
– Вы никогда не видели моего брата.
Я не ответил на ее невысказанный вопрос.
– Я собираюсь повидать его сейчас.
– Я хорошо забочусь о Лео! – зарычала она внезапно. – За ним ухаживают опытные сиделки! Каждый день приходит врач. Я служу ему как раба, готовлю ему любимые блюда. Если нужно, сама кормлю его с ложки.
Она оборвала поток слов и отвернулась, стыдясь прорвавшегося наружу своего второго "я" – заботливой пожилой женщины.
Я взял ее за жесткий локоть и повел к дому. Его красный кирпичный верх загораживал солнце. Я посмотрел на зарешеченные окна, за которыми сидел Лео Дюрано, получая самый лучший уход, и услышал тихое слово, повторяющееся за стенами, много раз, как эхо.
За входной дверью находилась спиральная железная лестница, ведущая наверх. Уна поднялась по ней и повела меня по длинному коридору. Почти в самом конце его у закрытой двери сидел в кресле полный молодой человек в белом халате.
Мое появление его удивило.
– Врач? – спросил он.
– Просто посетитель.
Он покачал головой.
– Я не стал бы этого делать, мисс Дюрано. Сегодня с ним очень трудно иметь дело. Мне пришлось запереть его.
– Откройте дверь, Дональд, – приказала Уна.
Он вынул ключ из кармана большого, как тент, халата и отпер дверь.
В комнате находилась голая железная кровать и прикрепленное к полу изодранное кресло-качалка. С зарешеченного окна свисало несколько лоскутков – все, что осталось от занавески. На крашеной стене возле окна виднелись отпечатки пальцев и вмятины, которые могли быть сделаны кулаками. Внутренняя сторона дубовой двери была расколота и починена с помощью свежеструганных дубовых досок.
Дюрано сидел на полу у окна в дальнем углу. Его руки, лежащие на коленях, были скреплены коричневым кожаным ремнем, на котором отчетливо виднелись следы зубов. Он посмотрел на нас через гущу черных волос, беспорядочно свисавших ему на лоб. Его окровавленный рот открылся и закрылся в попытке выпихнуть слово.
– Прости, – так прозвучало это слово.
Уна прошла к нему через комнату и тяжело опустилась на колени.
– Ты нехорошо себя вел. Прости меня.
Она прижала его голову к своему могучему торсу.
– Прощаю, – отрывисто ответил он. – Я меня прощаю. Освобожден от стражи. Сказал старьевщику, что ты не станешь гнать честного человека, сказал им, что я занимаюсь делами своего отца.
Сжав его голову обеими руками, Уна мрачно посмотрела на меня.
– И этот бедняга мог совершить утром убийство? Скажи ему, Дональд, где был утром Лео.
Дональд глотнул слюну и жалобно спросил:
– Полиция?
– Вроде этого, – ответил я.
– Он был в этой самой комнате. Всю ночь и все утро. Он здесь бывает каждую ночь и каждое утро. Дюрано теперь уже почти не выходит.
– Заткнись, ты!
Уна оставила брата и двинулась к Дональду.
– Оставь свои замечания, толстяк. Он и сейчас лучше тебя. Если бы не Лео Дюрано, ты бы и сейчас еще таскал ночные горшки за шестьдесят в месяц. Он для тебя мистер.
Толстяк отпрянул от нее, пылающий и съежившийся, как побитая мужем немка-жена.
– Вы задали мне вопрос, мисс Дюрано.
– Заткнись.
Она пронеслась мимо него как порыв холодного ветра и вылетела в коридор.
– Дональд, как насчет субботнего вечера две недели назад? – спросил я. – Лео был в своей комнате?
– Меня здесь не было. По субботам мы обычно бываем выходные.
– Мы?
– Я и Люси, пока она не ушла. Мисс Дюрано заплатила мне особо за вчерашний вечер. Вчера он был нехорош.
– Вы идете? – позвала с лестницы Уна.
Она провела меня в комнату с цветным окном, расположенную в задней части дома. Солнечное пламя занимало всю западную часть неба и касалось краями моря. У берега, там, где его линия закруглялась, несколько запоздалых купальщиков покачивались как спички на кровавой пене прибоя. Я сел в кресло у стены, откуда мне была видна вся комната, все двери и окна. При дневном свете с этого места комната казалась просторной и красивой на старомодный манер. Если бы ее содержали в порядке, она могла быть прекрасной. Но ковры и мебель были серыми от пыли и завалены вещами: разорванными журналами, скомканными газетами, окурками сигарет и немытыми тарелками. Блюдо с гниющими фруктами кишело насекомыми. Растения на стенах в горшках завяли и погибли. С потолка свисал на толстой нити паук. Римская вилла, занятая вандалами.
Уна села за карточный столик у большого окна. Карты, в которые они играли накануне вечером, были раскиданы по столу вместе с картофельными очистками. Уна стала собирать карты, ее руки засуетились над столом.
– Давно ли Лео заболел?
– Какая разница? Вы же знаете, что Хэйса он не мог убить.
– Был убит не один Хэйс.
– Ну, еще Люси Чампион. Он не причинил бы вреда Люси. Они прекрасно ладили, пока она не ушла. Она была чертовски хорошей медсестрой, этого у нее не отнимешь.
– Но ведь вы не из-за этого хотели ее вернуть.
– Разве?
Она подарила мне улыбку, горькую как полынь.
– Как давно длится его болезнь, Уна?
– С начала года. Он потерял над собой контроль на новогоднем вечере в «Дейле». Это известный ресторан в Детройте, ночной ресторан. Он без конца пытался заставить оркестр играть одну и ту же вещь, отрывок из оперы. Они сыграли ее три раза и больше не захотели. Лео сказал, что они издеваются над знаменитым итальянским композитором и хотел застрелить дирижера. Я его остановила.
Это было в канун Нового года, и все подумали, что он перебрал. Но я знала другое, я наблюдала за ним с лета. Весь последний год он страдал головными болями, а осенью выходил из себя буквально каждый день. Это Бесс его довела. Он никак не мог ее вернуть. Они все время дрались как дикие коты. Потом он начал терять память. Это зашло так далеко, что он даже забыл имена своих коллекционеров. – Коллекционеров?
Ее руки застыли на полусобранных картах. Она сцепила их и снова разняла.
– У него было агентство для коллекционеров. – Он принимал клиентов с пистолетом в кармане?
– Лео всегда носил с собою большие суммы денег. Пистолет был для защиты. Я не думала, что Лео опасен, пока он не попытался застрелить дирижера. Доктор в Детройте сказал, что он безнадежен и долго не протянет. Мне пришлось увезти его из Мичигана. Я не могла допустить, чтобы моего брата упрятали под замок.
– Снова.
– Снова, черт бы вас побрал, если вы так много знаете!
– Итак, вы нанимаете двух сиделок и переезжаете в Калифорнию. Но в Калифорнии он тоже мог кого-нибудь застрелить.
Она повернулась и посмотрела мне в лицо, пытаясь разгадать мои намерения.
– Калифорния была ее идеей. Во всяком случае, я не понимаю, к чему продолжать разговор об убийствах. Я держу его под строгим присмотром. Смешно даже предположить, что Лео мог совершить это убийство.
– Однако вам, как я вижу, совсем не смешно. С тех пор, как я здесь, вы работаете как вол, пытаясь устроить ему алиби. Более того, вы подкрепляете его защиту фактом нездоровья.
– Но вы должны признать, что я полностью доказала вам, что Лео не мог совершить убийство.
– Зачем же все эти старания, если это такая смешная мысль?
Уна неуклюже подалась вперед, твердо упершись ногой в пол.
– Вы же не захотите тревожить бедного больного человека. Что будет, если вы приведете фараонов? Они навесят на него какую-нибудь мразь или, если из этого ничего не выйдет, упрячут куда-нибудь.
– Есть места и похуже, чем больница штата.
Я подчеркнул последнее слово.
– Я не могу даже думать об этом, – проговорила Уна. – Он побывал даже и там, и знаю, как с ним обращались. Он имеет право провести свои последние дни с человеком, который его любит.
Хотя она постаралась вложить в свои слова много чувства, они вышли какими-то плоскими. Я изучал ее голову, квадратную и тяжело надвисающую над воротом золотого пальто. Одна сторона ее лица была окрашена в розовый цвет падающим из окна светом, другая его часть находилась в глубокой тени и непохожа была на лицо женщины.
– Сколько лет жизни дали ему врачи?
– Не больше года. Можете справиться в клинике. Вне больницы – может быть, два.
– Значит, от сотни тысяч до трехсот.
– Что вы, черт возьми, имеете ввиду?
– У меня есть сведения, что Лео вытягивает две-три тысячи в неделю от членов одной мичиганской банды. В сумме это составляет около ста пятидесяти тысяч в год. Налоги вы вряд ли платите.
– Не понимаю, о чем вы говорите.
– О деньгах, – ответил я. – Только не убеждайте меня в том, что вы не распоряжаетесь деньгами Лео. Все равно я в это не поверю.
Она не смогла удержать довольную улыбку, как будто я искусно ей польстил.
– У меня большие расходы. Очень большие.
– Ну как же. Норка, бриллианты, вилла на побережье. Все это стоит денег. – А расходы на лечение, – добавила она. – Вы просто не поверите.
– Как же, как же, вам нужно во что бы то ни стало продлить ему жизнь. Доход будет поступать до тех пор, пока он жив. Пока вы будете держать его под своей юбкой, он будет оставаться боссом рэкетиров и получать свой гонорар. Но если он умрет или его запрут фараоны, или новость о его состоянии достигнет Мичигана – доходам конец. Вы достаточно твердая штучка, и все же я не думаю, что вы решились бы вернуться в Мичиган и вступить в борьбу с бандой. Если бы вы могли это сделать, то вы не прибежали бы ко мне.
Уна сидела молча, чуть заметно дрожа под своим меховым пальто. Потом она взяла собранную половину колоды и швырнула ее на стол. Задетый ее рукавом стакан упал на пол и разбился.
– Сами вы до всего этого не додумались бы, – проговорила она холодным, но полным ярости голосом. – Тут приложила руку Бесс Виановская! – Может быть, и она помогла.
– Так вот ее благодарность!
Жилка на ее виске билась как крошечное животное.
– Она была без гроша, когда Лео снова взял ее к себе прошлым летом.
Мы выкупили ее из детройтской городской тюрьмы и обращались с ней как с королевой. Когда мы приехали сюда в Калифорнию, то даже позволили ей выбрать место, где поселиться. Мне следовало бы понять, что у нее были причины выбрать именно это место.
– Синглентон, – сказал я.
Эта фамилия подействовала на Уну как электрический разряд. Она вскочила на ноги и с такой яростью раздавила осколки стекла на полу, словно это было нечто ненавистное ей.
– Эта шлюха все разрушила. Где она? Где? Если вы где-то прячете ее в ожидании, когда она получит свой кусок, то передайте ей, что я не плачу доносчикам.
Уна стояла надо мной, дрожа от дикого гнева, сейчас уже совсем не женщина. Это была отвратительная мужеподобная кукла, способная чревовещать.
– Возьмите себя в руки, – сказал я. – У вас начинается мигрень. Ваши грязные деньги никому не нужны.
– Если мои деньги такие грязные, так зачем вы возле меня околачиваетесь?
– Ради правды, милочка. Вы знаете, что произошло с Синглентоном, если только это вообще кто-нибудь знает. И вы мне об этом расскажете.
– А если нет?
– Расскажете фараонам. Я приведу их сюда еще до наступления темноты.
Она присела на краешек кресла и стала смотреть на заходящее солнце. Наполовину скрывшееся за горизонтом, оно было похоже на гигантский птичий глаз, медленно закрываемый голубым веком.
– Как же произошло? – спросил я.
– Дайте мне время подумать...
– У вас и так было три недели. Говорите.
– Это все из-за Бесс Виановской. Для этой чикагской потаскушки было мало большого состояния и роскошной жизни. Прошлой весной она начала встречаться с этим парнем из Хиллз, с отпрыском Синглентонов. Думаю, они знакомы еще с войны, когда она жила здесь. Теперь она стала проводить с ним ночи. Я старалась скрыть это от Лео, но он все равно как-то узнал. Как раз у него был светлый период. До двух последних недель это с ним бывало. В субботу вечером Бесс была в горах со своим напыщенным дружком. Лео узнал, где она, я думаю, от Люси Чампион. В тот вечер Люси должна была за ним присматривать. Когда он решил удрать, она не смогла его удержать. Люси вызвала такси и помчалась в горы предупредить любовников. Это слово в устах Уны прозвучало как непристойное.
– А вы где были?
– В городе. Когда я вернулась, Лео поджидал меня с пистолетом. Он разобрал кровать, расковырял дверь и нашел в моей комнате пистолет. Он заставил меня отвезти его к домику Синглентона, угрожая мне пистолетом. Синглентон вышел из двери, и Лео выстрелил, сидя за мной, как только отвел от меня пистолет. Лишь вчетвером нам удалось его связать.
– Вчетвером?
– Да, я, Бесс и Люси. Люси уже была там. И Синглентон.
– Вы же сказали, что Синглентон был подстрелен.
– В то время он еще мог двигаться. Как только мы справились с Лео, я сразу же уехала. Мне нужно было отвезти его домой.
– Значит, вам известно, что случилось с Синглентоном?
– Нет. Они все трое куда-то пропали. Я наняла Макса Хэйса, просила его найти Синглентона, живого или мертвого. Он всю последнюю неделю следил за домом Синглентонов. В четверг там появилась Люси – думаю, разнюхивала насчет вознаграждения. Хэйс вернулся с ней в Белла-сити на том же автобусе и узнал даже больше, чем мне сказал. В пятницу вечером он позвонил ко мне и сказал, что потерял следы Люси в Белла-сити. Я поняла, что он меня надувает, потому что он бросил намек насчет выстрела. А сам он наверное намеревался получить деньги за свое молчание, а потом присоединить к этому вознаграждение за Синглентона.
– И вы убили его, наказав за алчность?
– Подумайте получше.
– Вам было что терять. А Люси и Хэйс хотели вам в этом помочь.
– Мне по-прежнему есть что терять. Разве я стала бы преподносить вам все это на серебряной тарелочке, если бы не выложилась до конца.
– Кто еще имел причины их убить?
– Бесс, – хрипло ответила Уна. – Люси встречалась с Бесс в Белла-сити. Я знаю это из разговора с ней. Макс Хэйс следил за ней. Откуда мне знать, что Бесс сделала с Синглентоном? Может, он умер у нее на руках, и она сделалась соучастницей? Бесс не могла допустить, чтобы этим делом занялась полиция. Она ведь зарегистрирована там уже десять лет назад.
Я встал, шагнул к ней и остановился.
– Вы напомнили Бесс об этом, там в домике Синглентона, после того, как ваш брат выстрелил в него? Поэтому она скрылась и спрятала Синглентона?
– Думайте, как хотите.
– Вы напугали ее и вынудили бежать, так ведь? Конечно, только из-за сестринской преданности, чтобы защитить своего братца и его доходы. Уна вся подобралась.
– А какие же еще у меня могли быть причины?
– Кое-что я уже разузнал, – ответил я. – И вспомнил про один случай, происшедший в Лос-Анджелесе лет пятнадцать назад. Это произошло с мужчиной, его женой и сыном. Сын был монголоидным идиотом, и этот человек возненавидел свою жену за то, что она подарила ему такого сына. Когда мальчику было лет десять-двенадцать, отец купил пистолет, отвез сына в безлюдное место и научил стрелять. У парня хватило мозгов, чтобы нажимать на спуск. Однажды ночью отец вручил ему пистолет и велел застрелить мать. Та спала в постели. Мальчик с удовольствием разнес ей голову. Против него дела не возбудили, но возбудили против отца, хотя тот физически не совершал убийства. Он был признан виновным в убийстве первой степени и отравлен цианидом.
– Очень плохо для него.
– Очень плохо для всех, кто пытается совершать убийство чужими руками. Если кто-то подстрекает психически больного человека на убийство, значит, этот кто-то виновен. Вы знали об этом, когда везли Лео в горы к домику Синглентона, когда давали ему в руки оружие?
Уна бросила на меня полный ненависти взгляд. Левая сторона ее лица, та, на которой я заметил бьющуюся жилку, была искажена, словно душевное напряжение физически давило на лицо, изменяя его форму. Свет из окна падал на него подобно отблескам огня из открытой дверцы горящей печи.
– Вам ни за что не пришить мне это! – воскликнула она. – Вы даже тела-то не нашли. Вы знаете не больше меня, где запрятан золотой мальчик. Однако конец ее утверждения превратился в вопрос.
Похоже, что этот вопрос впился ей в мозг как острый нож, и я ушел, оставив его там.
Я свернул к югу. Машины двигались бампер к бамперу, крыло к крылу, как во время отступления. Скрюченные деревья отбрасывали вдоль кладбищенской стены длинные тени в стиле барокко. Тень от дома Дюрано занимала половину пространства до железной ограды. Я свернул на подъездную дорогу.
Ворота снова были заперты. В бетонный столб ворот под узорчатой надписью: «просим звонить садовнику» была вделана кнопка. Я позвонил три раза без видимого эффекта, вернулся к машине и стал ждать. Через некоторое время из дома вышла маленькая фигурка. Это была Уна. Она быстро шла по дороге и казалась особенно коренастой и приземистой рядом со стройными кокосовыми пальмами. Ее золотое пальто из ламы сверкало как кольчуга сквозь решетку ворот.
– Что вам здесь надо?
Я вышел из машины и подошел к ней. Она посмотрела на меня, потом оглянулась на дом, как будто ее с каждой стороны дергали за невидимые нити. Затем она повернулась ко мне спиной и пошла прочь.
– Мне нужно поговорить с Лео, – сказал я, стараясь перекрыть шум мотора.
Имя брата заставило ее вернуться к воротам.
– Я вас не понимаю.
– Лео Дюрано ваш брат?
– А что, если и так? Ведь, кажется, я вчера вас рассчитала. Сколько раз вас надо рассчитывать, чтобы вы оставили меня в покое?
– А с Максом Хэйсом случилось несчастье, потому что он тоже не оставлял вас в покое?
– А что случилось с Максом Хэйсом?
– Он погиб сегодня утром, был убит. Вы быстро меняете своих служащих, и все они одинаково кончают.
Выражение ее лица не поменялось, но усыпанные бриллиантами руки потянулись одна к другой и встретились в цепкой хватке.
– Хэйс был набит бредовыми идеями. Если кто-то его прикончил, то я тут ни при чем. И мой брат – тоже.
– Смешно, – сказал я, – но когда я увидел Хэйса в морге, то сразу подумал о вас и Лео. Он мастак на такие дела!
Ее руки разжались и подлетели к горлу, как сверкающие рачки.
– Вы видели Бесс Виановскую?
– Немного поболтали с ней.
– Где она?
Уна говорила так, будто у нее болело горло.
– Снова улизнула, – ответил я. – Вы могли бы, пожалуй, открыть ворота. Здесь мы разговаривать не можем.
– Пожалуй, могла бы.
Она сунула руку в широкий квадратный карман пальто. Я держал палец на спуске пистолета. Но она вытащила всего лишь ключ и отперла замок. Я снял цепь и распахнул ворота.
Уна вцепилась мне в руку.
– Что произошло с Максом? Его зарезали как Люси?
– Нет, поджарили как Жанну Д'Арк.
– Когда?
– Сегодня на рассвете. Мы нашли его в разбитой машине. Машина принадлежала Чарльзу Синглентону, и на Хэйсе была одежда Синглентона. – Чья одежда?
Ее пальцы впились в мою руку. Такой близкий контакт с ней был неприятным и странным. Мне казалось, что я зацепился рукой за колючий кустарник. Я стряхнул ее руку.
– Вы знаете его, Уна, золотого мальчика, за которым бегала Бесс. Кто-то оглушил Хэйса, обрядил его в одежду Синглентона и разыграл дело таким образом, будто этим утром был убит Синглентон. Но ведь вам хорошо это известно, не так ли?
– Если вы думаете, что это сделал Лео, то вы сошли с ума!
– Я удивлен, что в вашей семье все еще пользуются этими словами.
Ее взгляд, неотрывно прикованный ко мне, метнулся в сторону. Опустив голову, она сказала:
– Сегодня утром Лео был дома в постели. Я могу это доказать с помощью его сиделки. Лео очень больной человек.
– Паранойя? – спросил я.
Вымученное спокойствие слетело с нее как маска.
– Проклятые больничные костоломы! Они обещали мне хранить профессиональную тайну. Ну, я им покажу профессиональную тайну, когда они в следующий раз пришлют мне счет!
– Не вините клинику. Я достаточно насмотрелся на судах, чтобы распознать симптомы паранойи.
– Вы никогда не видели моего брата.
Я не ответил на ее невысказанный вопрос.
– Я собираюсь повидать его сейчас.
– Я хорошо забочусь о Лео! – зарычала она внезапно. – За ним ухаживают опытные сиделки! Каждый день приходит врач. Я служу ему как раба, готовлю ему любимые блюда. Если нужно, сама кормлю его с ложки.
Она оборвала поток слов и отвернулась, стыдясь прорвавшегося наружу своего второго "я" – заботливой пожилой женщины.
Я взял ее за жесткий локоть и повел к дому. Его красный кирпичный верх загораживал солнце. Я посмотрел на зарешеченные окна, за которыми сидел Лео Дюрано, получая самый лучший уход, и услышал тихое слово, повторяющееся за стенами, много раз, как эхо.
За входной дверью находилась спиральная железная лестница, ведущая наверх. Уна поднялась по ней и повела меня по длинному коридору. Почти в самом конце его у закрытой двери сидел в кресле полный молодой человек в белом халате.
Мое появление его удивило.
– Врач? – спросил он.
– Просто посетитель.
Он покачал головой.
– Я не стал бы этого делать, мисс Дюрано. Сегодня с ним очень трудно иметь дело. Мне пришлось запереть его.
– Откройте дверь, Дональд, – приказала Уна.
Он вынул ключ из кармана большого, как тент, халата и отпер дверь.
В комнате находилась голая железная кровать и прикрепленное к полу изодранное кресло-качалка. С зарешеченного окна свисало несколько лоскутков – все, что осталось от занавески. На крашеной стене возле окна виднелись отпечатки пальцев и вмятины, которые могли быть сделаны кулаками. Внутренняя сторона дубовой двери была расколота и починена с помощью свежеструганных дубовых досок.
Дюрано сидел на полу у окна в дальнем углу. Его руки, лежащие на коленях, были скреплены коричневым кожаным ремнем, на котором отчетливо виднелись следы зубов. Он посмотрел на нас через гущу черных волос, беспорядочно свисавших ему на лоб. Его окровавленный рот открылся и закрылся в попытке выпихнуть слово.
– Прости, – так прозвучало это слово.
Уна прошла к нему через комнату и тяжело опустилась на колени.
– Ты нехорошо себя вел. Прости меня.
Она прижала его голову к своему могучему торсу.
– Прощаю, – отрывисто ответил он. – Я меня прощаю. Освобожден от стражи. Сказал старьевщику, что ты не станешь гнать честного человека, сказал им, что я занимаюсь делами своего отца.
Сжав его голову обеими руками, Уна мрачно посмотрела на меня.
– И этот бедняга мог совершить утром убийство? Скажи ему, Дональд, где был утром Лео.
Дональд глотнул слюну и жалобно спросил:
– Полиция?
– Вроде этого, – ответил я.
– Он был в этой самой комнате. Всю ночь и все утро. Он здесь бывает каждую ночь и каждое утро. Дюрано теперь уже почти не выходит.
– Заткнись, ты!
Уна оставила брата и двинулась к Дональду.
– Оставь свои замечания, толстяк. Он и сейчас лучше тебя. Если бы не Лео Дюрано, ты бы и сейчас еще таскал ночные горшки за шестьдесят в месяц. Он для тебя мистер.
Толстяк отпрянул от нее, пылающий и съежившийся, как побитая мужем немка-жена.
– Вы задали мне вопрос, мисс Дюрано.
– Заткнись.
Она пронеслась мимо него как порыв холодного ветра и вылетела в коридор.
– Дональд, как насчет субботнего вечера две недели назад? – спросил я. – Лео был в своей комнате?
– Меня здесь не было. По субботам мы обычно бываем выходные.
– Мы?
– Я и Люси, пока она не ушла. Мисс Дюрано заплатила мне особо за вчерашний вечер. Вчера он был нехорош.
– Вы идете? – позвала с лестницы Уна.
Она провела меня в комнату с цветным окном, расположенную в задней части дома. Солнечное пламя занимало всю западную часть неба и касалось краями моря. У берега, там, где его линия закруглялась, несколько запоздалых купальщиков покачивались как спички на кровавой пене прибоя. Я сел в кресло у стены, откуда мне была видна вся комната, все двери и окна. При дневном свете с этого места комната казалась просторной и красивой на старомодный манер. Если бы ее содержали в порядке, она могла быть прекрасной. Но ковры и мебель были серыми от пыли и завалены вещами: разорванными журналами, скомканными газетами, окурками сигарет и немытыми тарелками. Блюдо с гниющими фруктами кишело насекомыми. Растения на стенах в горшках завяли и погибли. С потолка свисал на толстой нити паук. Римская вилла, занятая вандалами.
Уна села за карточный столик у большого окна. Карты, в которые они играли накануне вечером, были раскиданы по столу вместе с картофельными очистками. Уна стала собирать карты, ее руки засуетились над столом.
– Давно ли Лео заболел?
– Какая разница? Вы же знаете, что Хэйса он не мог убить.
– Был убит не один Хэйс.
– Ну, еще Люси Чампион. Он не причинил бы вреда Люси. Они прекрасно ладили, пока она не ушла. Она была чертовски хорошей медсестрой, этого у нее не отнимешь.
– Но ведь вы не из-за этого хотели ее вернуть.
– Разве?
Она подарила мне улыбку, горькую как полынь.
– Как давно длится его болезнь, Уна?
– С начала года. Он потерял над собой контроль на новогоднем вечере в «Дейле». Это известный ресторан в Детройте, ночной ресторан. Он без конца пытался заставить оркестр играть одну и ту же вещь, отрывок из оперы. Они сыграли ее три раза и больше не захотели. Лео сказал, что они издеваются над знаменитым итальянским композитором и хотел застрелить дирижера. Я его остановила.
Это было в канун Нового года, и все подумали, что он перебрал. Но я знала другое, я наблюдала за ним с лета. Весь последний год он страдал головными болями, а осенью выходил из себя буквально каждый день. Это Бесс его довела. Он никак не мог ее вернуть. Они все время дрались как дикие коты. Потом он начал терять память. Это зашло так далеко, что он даже забыл имена своих коллекционеров. – Коллекционеров?
Ее руки застыли на полусобранных картах. Она сцепила их и снова разняла.
– У него было агентство для коллекционеров. – Он принимал клиентов с пистолетом в кармане?
– Лео всегда носил с собою большие суммы денег. Пистолет был для защиты. Я не думала, что Лео опасен, пока он не попытался застрелить дирижера. Доктор в Детройте сказал, что он безнадежен и долго не протянет. Мне пришлось увезти его из Мичигана. Я не могла допустить, чтобы моего брата упрятали под замок.
– Снова.
– Снова, черт бы вас побрал, если вы так много знаете!
– Итак, вы нанимаете двух сиделок и переезжаете в Калифорнию. Но в Калифорнии он тоже мог кого-нибудь застрелить.
Она повернулась и посмотрела мне в лицо, пытаясь разгадать мои намерения.
– Калифорния была ее идеей. Во всяком случае, я не понимаю, к чему продолжать разговор об убийствах. Я держу его под строгим присмотром. Смешно даже предположить, что Лео мог совершить это убийство.
– Однако вам, как я вижу, совсем не смешно. С тех пор, как я здесь, вы работаете как вол, пытаясь устроить ему алиби. Более того, вы подкрепляете его защиту фактом нездоровья.
– Но вы должны признать, что я полностью доказала вам, что Лео не мог совершить убийство.
– Зачем же все эти старания, если это такая смешная мысль?
Уна неуклюже подалась вперед, твердо упершись ногой в пол.
– Вы же не захотите тревожить бедного больного человека. Что будет, если вы приведете фараонов? Они навесят на него какую-нибудь мразь или, если из этого ничего не выйдет, упрячут куда-нибудь.
– Есть места и похуже, чем больница штата.
Я подчеркнул последнее слово.
– Я не могу даже думать об этом, – проговорила Уна. – Он побывал даже и там, и знаю, как с ним обращались. Он имеет право провести свои последние дни с человеком, который его любит.
Хотя она постаралась вложить в свои слова много чувства, они вышли какими-то плоскими. Я изучал ее голову, квадратную и тяжело надвисающую над воротом золотого пальто. Одна сторона ее лица была окрашена в розовый цвет падающим из окна светом, другая его часть находилась в глубокой тени и непохожа была на лицо женщины.
– Сколько лет жизни дали ему врачи?
– Не больше года. Можете справиться в клинике. Вне больницы – может быть, два.
– Значит, от сотни тысяч до трехсот.
– Что вы, черт возьми, имеете ввиду?
– У меня есть сведения, что Лео вытягивает две-три тысячи в неделю от членов одной мичиганской банды. В сумме это составляет около ста пятидесяти тысяч в год. Налоги вы вряд ли платите.
– Не понимаю, о чем вы говорите.
– О деньгах, – ответил я. – Только не убеждайте меня в том, что вы не распоряжаетесь деньгами Лео. Все равно я в это не поверю.
Она не смогла удержать довольную улыбку, как будто я искусно ей польстил.
– У меня большие расходы. Очень большие.
– Ну как же. Норка, бриллианты, вилла на побережье. Все это стоит денег. – А расходы на лечение, – добавила она. – Вы просто не поверите.
– Как же, как же, вам нужно во что бы то ни стало продлить ему жизнь. Доход будет поступать до тех пор, пока он жив. Пока вы будете держать его под своей юбкой, он будет оставаться боссом рэкетиров и получать свой гонорар. Но если он умрет или его запрут фараоны, или новость о его состоянии достигнет Мичигана – доходам конец. Вы достаточно твердая штучка, и все же я не думаю, что вы решились бы вернуться в Мичиган и вступить в борьбу с бандой. Если бы вы могли это сделать, то вы не прибежали бы ко мне.
Уна сидела молча, чуть заметно дрожа под своим меховым пальто. Потом она взяла собранную половину колоды и швырнула ее на стол. Задетый ее рукавом стакан упал на пол и разбился.
– Сами вы до всего этого не додумались бы, – проговорила она холодным, но полным ярости голосом. – Тут приложила руку Бесс Виановская! – Может быть, и она помогла.
– Так вот ее благодарность!
Жилка на ее виске билась как крошечное животное.
– Она была без гроша, когда Лео снова взял ее к себе прошлым летом.
Мы выкупили ее из детройтской городской тюрьмы и обращались с ней как с королевой. Когда мы приехали сюда в Калифорнию, то даже позволили ей выбрать место, где поселиться. Мне следовало бы понять, что у нее были причины выбрать именно это место.
– Синглентон, – сказал я.
Эта фамилия подействовала на Уну как электрический разряд. Она вскочила на ноги и с такой яростью раздавила осколки стекла на полу, словно это было нечто ненавистное ей.
– Эта шлюха все разрушила. Где она? Где? Если вы где-то прячете ее в ожидании, когда она получит свой кусок, то передайте ей, что я не плачу доносчикам.
Уна стояла надо мной, дрожа от дикого гнева, сейчас уже совсем не женщина. Это была отвратительная мужеподобная кукла, способная чревовещать.
– Возьмите себя в руки, – сказал я. – У вас начинается мигрень. Ваши грязные деньги никому не нужны.
– Если мои деньги такие грязные, так зачем вы возле меня околачиваетесь?
– Ради правды, милочка. Вы знаете, что произошло с Синглентоном, если только это вообще кто-нибудь знает. И вы мне об этом расскажете.
– А если нет?
– Расскажете фараонам. Я приведу их сюда еще до наступления темноты.
Она присела на краешек кресла и стала смотреть на заходящее солнце. Наполовину скрывшееся за горизонтом, оно было похоже на гигантский птичий глаз, медленно закрываемый голубым веком.
– Как же произошло? – спросил я.
– Дайте мне время подумать...
– У вас и так было три недели. Говорите.
– Это все из-за Бесс Виановской. Для этой чикагской потаскушки было мало большого состояния и роскошной жизни. Прошлой весной она начала встречаться с этим парнем из Хиллз, с отпрыском Синглентонов. Думаю, они знакомы еще с войны, когда она жила здесь. Теперь она стала проводить с ним ночи. Я старалась скрыть это от Лео, но он все равно как-то узнал. Как раз у него был светлый период. До двух последних недель это с ним бывало. В субботу вечером Бесс была в горах со своим напыщенным дружком. Лео узнал, где она, я думаю, от Люси Чампион. В тот вечер Люси должна была за ним присматривать. Когда он решил удрать, она не смогла его удержать. Люси вызвала такси и помчалась в горы предупредить любовников. Это слово в устах Уны прозвучало как непристойное.
– А вы где были?
– В городе. Когда я вернулась, Лео поджидал меня с пистолетом. Он разобрал кровать, расковырял дверь и нашел в моей комнате пистолет. Он заставил меня отвезти его к домику Синглентона, угрожая мне пистолетом. Синглентон вышел из двери, и Лео выстрелил, сидя за мной, как только отвел от меня пистолет. Лишь вчетвером нам удалось его связать.
– Вчетвером?
– Да, я, Бесс и Люси. Люси уже была там. И Синглентон.
– Вы же сказали, что Синглентон был подстрелен.
– В то время он еще мог двигаться. Как только мы справились с Лео, я сразу же уехала. Мне нужно было отвезти его домой.
– Значит, вам известно, что случилось с Синглентоном?
– Нет. Они все трое куда-то пропали. Я наняла Макса Хэйса, просила его найти Синглентона, живого или мертвого. Он всю последнюю неделю следил за домом Синглентонов. В четверг там появилась Люси – думаю, разнюхивала насчет вознаграждения. Хэйс вернулся с ней в Белла-сити на том же автобусе и узнал даже больше, чем мне сказал. В пятницу вечером он позвонил ко мне и сказал, что потерял следы Люси в Белла-сити. Я поняла, что он меня надувает, потому что он бросил намек насчет выстрела. А сам он наверное намеревался получить деньги за свое молчание, а потом присоединить к этому вознаграждение за Синглентона.
– И вы убили его, наказав за алчность?
– Подумайте получше.
– Вам было что терять. А Люси и Хэйс хотели вам в этом помочь.
– Мне по-прежнему есть что терять. Разве я стала бы преподносить вам все это на серебряной тарелочке, если бы не выложилась до конца.
– Кто еще имел причины их убить?
– Бесс, – хрипло ответила Уна. – Люси встречалась с Бесс в Белла-сити. Я знаю это из разговора с ней. Макс Хэйс следил за ней. Откуда мне знать, что Бесс сделала с Синглентоном? Может, он умер у нее на руках, и она сделалась соучастницей? Бесс не могла допустить, чтобы этим делом занялась полиция. Она ведь зарегистрирована там уже десять лет назад.
Я встал, шагнул к ней и остановился.
– Вы напомнили Бесс об этом, там в домике Синглентона, после того, как ваш брат выстрелил в него? Поэтому она скрылась и спрятала Синглентона?
– Думайте, как хотите.
– Вы напугали ее и вынудили бежать, так ведь? Конечно, только из-за сестринской преданности, чтобы защитить своего братца и его доходы. Уна вся подобралась.
– А какие же еще у меня могли быть причины?
– Кое-что я уже разузнал, – ответил я. – И вспомнил про один случай, происшедший в Лос-Анджелесе лет пятнадцать назад. Это произошло с мужчиной, его женой и сыном. Сын был монголоидным идиотом, и этот человек возненавидел свою жену за то, что она подарила ему такого сына. Когда мальчику было лет десять-двенадцать, отец купил пистолет, отвез сына в безлюдное место и научил стрелять. У парня хватило мозгов, чтобы нажимать на спуск. Однажды ночью отец вручил ему пистолет и велел застрелить мать. Та спала в постели. Мальчик с удовольствием разнес ей голову. Против него дела не возбудили, но возбудили против отца, хотя тот физически не совершал убийства. Он был признан виновным в убийстве первой степени и отравлен цианидом.
– Очень плохо для него.
– Очень плохо для всех, кто пытается совершать убийство чужими руками. Если кто-то подстрекает психически больного человека на убийство, значит, этот кто-то виновен. Вы знали об этом, когда везли Лео в горы к домику Синглентона, когда давали ему в руки оружие?
Уна бросила на меня полный ненависти взгляд. Левая сторона ее лица, та, на которой я заметил бьющуюся жилку, была искажена, словно душевное напряжение физически давило на лицо, изменяя его форму. Свет из окна падал на него подобно отблескам огня из открытой дверцы горящей печи.
– Вам ни за что не пришить мне это! – воскликнула она. – Вы даже тела-то не нашли. Вы знаете не больше меня, где запрятан золотой мальчик. Однако конец ее утверждения превратился в вопрос.
Похоже, что этот вопрос впился ей в мозг как острый нож, и я ушел, оставив его там.
Глава 28
Свет едва брезжил за оградой палладианской виллы, как разум престарелой вдовы. Зеленые деревья и лужайки погрузились в зеленую темень. Я остановил машину и позвонил в старомодный звонок, висевший слева от выхода.
Дверь открыла толстая женщина в переднике. Она предусмотрительно не выпускала из рук белую дверную ручку.
– Что вам угодно?
– Мисс Трин дома?
– Думаю, что она занята. Что ей передать? Кто ее спрашивает?
– Мистер Арчер.
Женщина позволила мне войти в холл. Я хотел было сесть на кривоногий элегантный стульчик, но, перехватив брошенный ею неодобрительный взгляд, остался стоять. Китайский джентльмен с большими мочками ушей продолжал свое нескончаемое путешествие на стенах. Он был изображен семь раз, на каждой стадии своего путешествия в горы к месту поклонения. С одной картины он смотрел прямо на меня, и мне стало казаться, что мочки моих ушей сделались тоже такими же.
В конце холла появилась Сильвия – бледная, с отсутствующим взглядом, в черном костюме, похожим на униформу.
– Как самочувствие миссис Синглентон?
– Боюсь, не очень хорошее. Сегодняшний день совсем ее доконал. Из Белла-сити звонил полицейский. Он сказал, что нашли машину Чарльза, а в ней его тело. Они хотели, чтобы она произвела формальное опознание. Не успела она подготовиться к поездке, как раздался другой звонок.
Установили, что это был кто-то другой, какой-то детектив. Я так рада, что это не вы.
– Я тоже. Это был Макс Хэйс.
– Да, я знаю. Вам не известно, почему его убили? Почему он был в одежде Чарльза?
– Кому-то понадобилось инсценировать гибель Чарльза от несчастного случая. Тело настолько обгорело, что опознать его было очень трудно.
Глаза девушки округлились от ужаса.
– В мире происходят такие ужасные вещи! Почему?
– Ужасные вещи происходят в умах людей. А эту историю объяснить легче, чем другую. Если бы Чарльз умер сегодня утром от несчастного случая, он не мог бы умереть две недели назад от пущенной в него пули.
– Вы хотите сказать, что он умер две недели назад? Нет, нет, это невозможно.
Она просто отмахивалась от неприятного факта.
– Чарльз вполне мог умереть, Сильвия. Я знаю, что в него стреляли, и думаю, что он от этого умер.
– Кто мог стрелять в Чарльза?
Дверь открыла толстая женщина в переднике. Она предусмотрительно не выпускала из рук белую дверную ручку.
– Что вам угодно?
– Мисс Трин дома?
– Думаю, что она занята. Что ей передать? Кто ее спрашивает?
– Мистер Арчер.
Женщина позволила мне войти в холл. Я хотел было сесть на кривоногий элегантный стульчик, но, перехватив брошенный ею неодобрительный взгляд, остался стоять. Китайский джентльмен с большими мочками ушей продолжал свое нескончаемое путешествие на стенах. Он был изображен семь раз, на каждой стадии своего путешествия в горы к месту поклонения. С одной картины он смотрел прямо на меня, и мне стало казаться, что мочки моих ушей сделались тоже такими же.
В конце холла появилась Сильвия – бледная, с отсутствующим взглядом, в черном костюме, похожим на униформу.
– Как самочувствие миссис Синглентон?
– Боюсь, не очень хорошее. Сегодняшний день совсем ее доконал. Из Белла-сити звонил полицейский. Он сказал, что нашли машину Чарльза, а в ней его тело. Они хотели, чтобы она произвела формальное опознание. Не успела она подготовиться к поездке, как раздался другой звонок.
Установили, что это был кто-то другой, какой-то детектив. Я так рада, что это не вы.
– Я тоже. Это был Макс Хэйс.
– Да, я знаю. Вам не известно, почему его убили? Почему он был в одежде Чарльза?
– Кому-то понадобилось инсценировать гибель Чарльза от несчастного случая. Тело настолько обгорело, что опознать его было очень трудно.
Глаза девушки округлились от ужаса.
– В мире происходят такие ужасные вещи! Почему?
– Ужасные вещи происходят в умах людей. А эту историю объяснить легче, чем другую. Если бы Чарльз умер сегодня утром от несчастного случая, он не мог бы умереть две недели назад от пущенной в него пули.
– Вы хотите сказать, что он умер две недели назад? Нет, нет, это невозможно.
Она просто отмахивалась от неприятного факта.
– Чарльз вполне мог умереть, Сильвия. Я знаю, что в него стреляли, и думаю, что он от этого умер.
– Кто мог стрелять в Чарльза?