МакКенна Джульет Энн. Клятва воина (Хроники Эйнарина - 2)

   Я покачал головой.
   - Это было бы хуже?
   Ляо раздраженно открыла рот и вдруг улыбнулась.
   - Вы - жители материка! Конечно, это было бы хуже. Наркотики и спирт притупляют ум и гноят тело. Любое владение, допустившее их употребление, вскоре окажется с чужими войсками на своих пляжах. - Она нахмурилась. Однако для развода с Каеской этого мало. Есть еще что-нибудь, что я могла бы использовать против нее?
   - Она дает Ириту ягоды тахна, - вспомнил я.
   - Что это?
   - Это такое растение. Из его листьев целители делают настой, который притупляет боль, но ягоды - очень сильный, даже смертельный наркотик.
   Ляо пожала плечами.
   - Если Каеска хочет отравить своего раба, это ее дело. Если это войдет у нее в привычку, Шек Кул сможет лишь упрекнуть ее за напрасно растраченный обмен, но больше у него никаких прав в этом вопросе нет.
   - Она приказала отрезать бедняге язык! - с жаром возразил я.
   Ляо подняла тонко выщипанные брови.
   - Как странно! Немые вышли из моды еще до моего рождения. Однако мы уходим от сути. Как этот чужеземец предполагает наградить Каеску ребенком?
   Я вынудил себя игнорировать эти новые и малоприятные сведения, проливающие свет на алдабрешскую жизнь.
   - Думаю, с помощью магии. По всем признакам он - колдун.
   - Магии! - выдохнула Ляо, прижимая ладони к лицу, у нее заблестели глаза от ликования.
   - Шек Кул может развестись за это с Каеской?
   - Он может ее казнить! - Ляо выглядела как ребенок, который проснулся и обнаружил, что Солнцестояние наступило сезоном раньше. - Ты получишь щедрую награду, а мы навсегда избавимся от нее за такое преступление!
   - Магия карается смертью? - Я чуть не подавился, но Ляо была слишком довольна, чтобы сердиться на меня за невежество.
   - О да, она абсолютно запрещена. Стихии священны, они дают нам жизнь и лелеют всех нас. Вмешательство в равновесие - это осквернение, которое можно искупить только жизнью тех, кто к этому причастен.
   Я молча возблагодарил Дастеннина за то, что не успел проговориться о моей собственной связи с магами.
   - Этот человек давал Каеске дышать дымом тассина, - напомнил я Ляо. Колдун туманит ее сознание, пока оно не изменит ей, и использует ее отчаяние, чтобы обмануть.
   Моя госпожа снова пожала плечами - ее излюбленный жест.
   - Ну и дура она! Неведение - вовсе не оправдание для суда Шек Кула.
   - И что будет?
   - Я обвиню ее, а Шек Кул станет судить и взвешивать твое свидетельство против ее отрицаний. - Ляо откусила сочный красный фрукт и облизнула липкие пальцы. - Затем их обоих казнят.
   Слишком уж все просто, подумал я, но постарался скрыть недоверие.
   - Воевода примет слово раба с материка против своей собственной Первой жены?
   - Теперь ты островитянин, не забывай, - строго напомнила Ляо. - Твое слово так же надежно, как слово Каески.
   - Когда ты обвинишь ее? - Я вспомнил, что у меня есть и свои причины для форсирования этого дела, особенно теперь, когда я не хотел объяснять интерес эльетимма к моему мечу.
   - Я должна тщательно выбрать время. - Прищурив глаза, Ляо уставилась в пространство. - Думаю, прежде всего нам следует изолировать Каеску. Если мы дадим знать Гар и Мали, что она затевает, Гар сразу захочет устраниться от ее интриг, так как сама рискует быть казненной. Это должно принести нам какие-то ценные сведения.
   - Когда ты скажешь Гар?
   Ляо обратила на меня раздраженный взгляд.
   - Я не скажу Гар. Ты расскажешь Сезарру, а он расскажет ей. Тогда она сможет прийти к нам по собственной воле, показать, что действует, исходя из собственных подозрений, и ведет себя как хорошая жена.
   Этого следовало ожидать.
   - Ладно. Но этот человек, эльетиммский жрец, требует, чтобы Каеска совершила обмен и я стал ее личным рабом. Он опасен, и если ты хочешь, чтобы я мог давать показания, тебе лучше не тянуть слишком долго.
   - Что ему от тебя нужно? - надула губки Ляо, а потом вдруг расхохоталась. - Уж не хочет ли Каеска, чтобы ты стал отцом ее ребенка?
   Я опешил: а может, это видение - и в самом деле ребенок Каески? Но нет. Я твердо покачал головой. Эльетимму нужен меч, он ясно это сказал.
   Ляо вытерла слезы умиления.
   - Так что же нужно от тебя этому чужеземцу?
   Я впился зубами в сочный фрукт, чтобы потянуть время и придумать ответ. Не говорить же Ляо, что он хочет завладеть заколдованным мечом, каким-то таинственным образом связанным со мной, и расстроить планы магов Хадрумала.
   - Думаю, он знает, что я могу его разоблачить, рассказать всем, как бедны его острова и что ему нечем торговать.
   К счастью, идея избавиться от Каески настолько поглотила Ляо, что она приняла как должное это довольно жалкое объяснение. Вероятно, алдабрешская одержимость торговлей заставила его звучать весьма убедительно для Ляо, как будто все, чего добивался Ледяной островитянин, - это вступление в торговлю с Архипелагом.
   Стук в дверь испугал нас обоих, но это был всего лишь Гривал. Он стоял на пороге, взбудораженный, как никогда.
   - Ребенок, он вот-вот родится, - с дрожащей улыбкой выдавил раб. Мали хочет, чтобы ты пришла, моя госпожа.
   - Уже иду.
   Схватив первый попавшийся шарф, Ляо завязала волосы и уже в дверях повернулась ко мне.
   - Будь осторожен. И поговори с Сезарром прямо сегодня.
   Я низко поклонился и, стоя у двери, смотрел, как Ляо легко бежит по коридору, а Гривал деловито шагает рядом.
   Глава 7
   Письмо Верховного мага Холариона с реки Имат, написанное в 3-й год правления императора Алеона Храброго (первоначально хранившееся в архиве Верховного мага, библиотека Трайдека, Хадрумал).
   Дорогой Дреттен!
   Я с интересом прочел твои известия об оживившейся торговле релшазцев с островитянами Алдабрешского Архипелага. Теперь, когда ты живешь в этом городе, для тебя важно понять кое-что из основ их враждебности к магии, хотя бы ради твоей собственной безопасности. Многие скажут тебе, что сия неприязнь проистекает из слепого предрассудка; в каких-то случаях это, возможно, и так, но корни столь широко распространенного предубеждения намного глубже. Попробую объяснить, учитывая пределы наших нынешних знаний.
   Хотя алдабрешцы не поклоняются богам, как это делаем мы, не стоит принимать их за бездумных варваров. Сложные философии Архипелага сотканы из наблюдений за миром природы, поведением животных, сезонами цветения и плодоношения, изменением конфигураций звезд и лун. Больше того, алдабрешцы верят в невидимые силы, действующие вокруг них. У алдабрешцев нет понятия Иного мира, но они верят, что сущность, дух умершего человека остается неосязаемой частью их дома, их семьи. Не пойми меня превратно, они не поклоняются своим предкам, как варвары дальнего запада, но считают и умерших, и еще не рожденных неразрывно связанными с живущими. Представь себе, скажем, дерево, поваленное бурей, которое позже даст побег и тот зацветет. Смерть, рост и перспектива новой жизни - все заключено в одном растении.
   Алдабрешцы верят, что все вещи - материальные и неосязаемые, видимые и невидимые - связаны и взаимозависимы; отсюда их многочисленные и разнообразные методы ворожбы, практикуемые всеми слоями общества. Воевода вполне осознанно удержит войска или бросит их в бой в зависимости от своего толкования полета стаи птиц. Его виды на женитьбу осуществятся или рухнут по движению драгоценных камней, положенных на горячий лист металла. Алдабрешская астрономия достигла таких высот изощренности, что нам остается лишь завидовать. Островитяне верят, будто действия во время затмения принесут человеку огромную пользу или вызовут гибель врага. На повседневную жизнь влияет бессчетное множество пустяковых эпизодов, тогда как крупные события - извержения вулканов или ураганы - могут привести к войне, примирению или какому-то другому совершенно неожиданному исходу. Кажется, существует ряд непреложных правил; если это так, то нам еще предстоит открыть их.
   Придание такого значения случайным событиям может показаться странным и даже бесполезным нам, с нашими поколениями более сложных наук, но этот принцип веры - главенствующий в алдабрешской жизни, именно в нем заключена разгадка их ненависти к магии. Видеть, что какой-то чародей умышленно манипулирует стихиями, образующими живую материю, - это, на их взгляд, и непристойно, и в высшей степени . угрожающе. Магия - хаотическая, разрушительная сила; невозможно представить, чтобы она могла послужить добру. Какое бы временное преимущество магия ни дала, оно было бы ничтожным по сравнению с нанесенным вредом. С тем же успехом можно ставить лампу в угол гобелена, пытаясь осветить его целиком.
   Думаю, теперь ты поймешь, почему я советую тебе избегать алдабрешских торговцев. Их враждебность останется непоколебимой, и любая попытка расположить их к себе лишь подвергнет тебя опасности. Не забывай о страшных мучениях, уготованных тем, кто осужден за практику магии на островах Архипелага.
   Дворец Шек Кула, Алдабрешский Архипелаг, 6-е предлета
   Я посмотрел на беспорядок, который Ляо вечно умудрялась создавать, и наскоро прибрался, не желая упустить единственную возможность самому исследовать территорию дворца. Я пристегнул меч на случай, если Ледяной островитянин сунется ко мне, но кольчугу оставил свернутой в углу - в ней я бы слишком бросался в глаза. С высоко поднятой головой я уверенно спустился по лестнице, кивнув пажам, сидевшим в своей каморке, склонившись над непонятной игрой из цветных камней.
   Я вышел из дворца и прямиком направился к главным воротам, мучительно выдумывая какой-нибудь предлог, который позволит мне выйти за стену и поглядеть, что может предложить мне берег для побега. Единственный шанс если на посту будет кто-то из молодых, самоуверенных и надменных в свеженачищенных кольчугах, - я хорошо знаю это с тех самых пор, когда муштровал новобранцев мессира. Если я попаду на берег, может, удастся спрятаться на галере из другого владения... Только какой в этом прок?
   Дорожка обогнула дерево с глянцевыми листьями; я научился уважать эти листья с острыми как бритва краями и немедля отступил в его укрытие, когда Каеска Шек вошла на территорию дворца. Она была в простом платье из белого хлопка, голову ее покрывал длинный шарф, который она торопливо сняла при входе. На пороге Каеска оглянулась, затем пошла дальше, не говоря ни слова стражникам; те открыли и закрыли за ней высокие черные ворота. Руки ее были сжаты на груди - прятали что-то маленькое.
   - И где же ты ходишь, моя госпожа, когда Мали рожает? - пробормотал я.
   Я посмотрел на стражников в воротах: трое мужчин с твердыми лицами, на горсть лет старше меня. Опыта лжи и хитрости таким не занимать, если Ляо не преувеличивала, рассказывая о жизни в Архипелаге. Я оставил надежду выйти за стену и прислушался к тихим шагам Каески по гравию. Чем больше улик я соберу против этой женщины, тем большую безопасность обеспечу себе. Я свернул на дорожку меж густых зарослей ягодных кустов, буйно растущих на плодородной черной почве; их темные листья давали отличное убежище. Медленно продвигаясь, я разглядел сквозь листву яркие волосы Каески и после минутного раздумья понял, что она сидит на каменном краю фонтана, где бесцельно кружит стайка разноцветных рыбок.
   Я не видел, что делает Каеска, и стоял неподвижно, досадуя, пока она не встала и не отправилась дальше в сторону главной резиденции. Немного выждав, я пошел следом и по дороге глянул на фонтан. Глянул - и встал как вкопанный. Несколько тусклых, синеватых рыбок плавали на поверхности воды кверху брюшками, их плавники в последний раз слабо шевельнулись и через миг застыли.
   Я бросился за Каеской, твердо решив не терять ее из виду, а сам пытался разгадать, для какой игры она ставит доску на этот раз. На территории дворца было несколько фонтанов с рыбками, и Каеска посетила их все в своих видимых блужданиях. Ее путь также пролег через ту часть сада, где каждая жена держит вольер с разнообразными птицами: одни - яркие и сладкоголосые, другие - совсем невзрачные, разве что на вкус они лучше, чем на вид. Когда Каеска поднималась по лестнице в главную часть дворца, я подумал, не к тем ли жутким ящерицам в обеденном зале она направляется. Все эти животные имели какое-то значение, которое для меня оставалось загадкой. Пока же я установил только одно: каждое утро Ляо первым делом выпускает птицу со своего балкона и внимательно изучает ее полет. Капризы пернатой могли существенно повлиять на настроение Ляо в течение целого дня. Я уже научился быть осторожным в те утра, когда глупое создание направлялось к горе, что возвышалась в центре острова.
   Но все-таки зачем Каеска травила рыбу? Проверяла действенность того, что прятала на груди, прежде чем сунуть яд кому-то еще? Надо предупредить Ляо, и Гривала тоже, решил я. Уж он сумеет не подпустить Каеску к ребенку! В этом чумном климате новорожденные должны быть еще уязвимее, чем у нас, на материке, и, возможно, Каеска надеется выдать его смерть за естественную трагедию.
   Я незамедлительно вернулся во дворец и взбежал по лестнице, радуясь голосам над моей головой. Когда я поднялся на верхний этаж, Мали огибала угол, тяжело опираясь на руку Шек Кула. Гривал поддерживал ее с другой стороны. Женщина посмотрела на меня отсутствующим взглядом: боль скрутила ее, исторгнув хриплый стон из самых глубин ее существа. Следом появились Гар и Ляо. Они промокали роженице лоб, бормотали слова ободрения, растирали спину, пока схватки не прошли. Мали снова начала свое неуклюжее продвижение, шепча умопомрачительный набор непристойностей Гривала. По мне, эта женщина выглядела дошедшей до крайности, но повивальная бабка улыбалась и кивала, и, поскольку никто не паниковал и не кричал, мне пришлось предположить, что они знают свое дело. Я точно не знал: в приличных тормалинских семьях роды - исключительно женская тайна.
   Я шагнул к Ляо, надеясь поговорить с ней, но госпожа сердито отмахнулась от меня. Раздосадованный, я отступил, однако настаивать побоялся. Спускаясь по лестнице, я невольно ускорил шаг - от душераздирающего крика Мали задребезжали ставни.
   Я повернул за угол на первом этаже и нос к носу столкнулся с эльетиммом. На сей раз, вместо того чтобы запугивать меня, он сам чего-то испугался и, круто повернувшись, побежал по выложенному белыми плитками коридору, который вел к анфиладам гостиных, где каждая жена принимала своих посетителей. Я направлялся в противоположную сторону, когда мною вдруг овладело жгучее любопытство и ноги сами собой понесли меня вслед за эльетиммом в этот лабиринт на нижнем этаже дворца. Опасение боролось с внезапной, железной решимостью узнать, что замышляет сия милая парочка, но я отмахнулся от него, смутно думая, что Айтен высмеял бы меня за столь не свойственное мне поведение.
   Впереди захлопнулась дверь, изгоняя спонтанные соображения из моей головы. Это был главный вход в гостиные Каески, и я слышал тихий шепот голосов, который в полной мере пробудил мою досаду. Бесшумно ступая босыми ногами по мраморному полу, я подкрался к самой двери, но по-прежнему не мог ничего разобрать. Что ж, если за магию здесь казнят, Каеска вряд ли станет орать заклинания во все горло. Внутри опять послышались голоса, и я затаил дыхание, молча проклиная занавеску, задернутую с той стороны двери, - меж черных деревянных планок виднелся ее алый шелк.
   - Когда родится ребенок, ты доставишь это письмо моему кузену, Данаку Нилу. Он тебе скажет...
   С кем говорит Каеска?
   "Сзади!"
   В тот миг, когда этот голос раздался внутри моей головы, на стену передо мной упала тень, и, резко оглянувшись, я увидел эльетиммского жреца, который вздымал надо мной булаву, чтобы разбросать мои мозги по узорчатым плиткам. Я бросился вперед и с треском проломил тонкие планки двери. Череп спас, но получил мощный удар по бедру и оказался лицом к лицу с перепуганной Каеской. Она была одна, и, внезапно все поняв, я молча выругал себя. Это ж надо - клюнул как дурак на их приманку!
   - Хватай его!
   Эльетимм отдернул порванную занавеску, и женщина заметалась как птица в клетке. Она попыталась схватить меня и завизжала от страха и возмущения, когда я сгреб ее за тонкую талию и бросил прямо в колдуна. Оба грохнулись на пол, а я побежал к ставням, открывавшимся в сад, второпях перепрыгнув через кушетку. Но едва моя нога коснулась пола, как ее пронзило нестерпимой болью. Я с криком упал и, катаясь по полу, схватился за бедро. Поглядев сквозь слезы на ногу, я увидел осколки кости, торчавшие из мяса, и кровавые лохмотья кожи. Зубы Даста, как он нанес такую рану всего одним скользящим ударом? Пока я стонал от боли, ублюдок подошел, чтобы позлорадствовать надо мной, и насмешливо стал шептать заклинание.
   "Ах ты, навозная рожа!" - рассвирепел я и из последних сил двинул его здоровой ногой по колену - удар, которым я, бывало, калечил противников и покрупнее, чем он. И точно, колдун упал как подкошенный, хрипло вскрикнув, когда изогнутые ножки кушетки подломились под его тяжестью. Я получил слабый удар по почкам от Каески, но это меня не беспокоило. Как только заклинание расплелось, боль в бедре исчезла. Мои руки сжимали посиневшую от ушиба, но в остальном невредимую плоть, и я вскарабкался на ноги, дрожа от ярости и ужаса. Этот гад снова путал мой разум, перемешивал мозги, чтобы обмануть меня. Я толкнул Каеску в живот и отбросил к полке изысканных ваз, кои разлетелись вдребезги, и злобно подумал, что эта стерва получила довольно осколков в задницу.
   Я зыркнул в коридор - может, кто из слуг прибежал на шум и я получу невольную защиту? - но эта слабая надежда не оправдалась. Я потер глаза и грязно выругался: ощущение направления растворилось под настойчивым ритмом еще одного заклинания, звенящего в моих ушах, бессмысленные слова отскакивали от стен, и комната поплыла перед моим затуманенным взором. Я повернулся кругом, лицом к жрецу, и потянулся к его расплывчатой фигуре, но колдун успел вернуть себе булаву. Он поднял ее с тревожным опытом, и я отступил. Свободной рукой он выдернул из-за пояса кинжал и бросил Каеске.
   - Подрежь ему поджилки.
   - Только попробуй, шлюха поганая! - зарычал я, не отрывая глаз от эльетимма.
   Тот лишь улыбнулся. И тотчас кровь застучала в моей голове, виски запульсировали, в глазах потемнело, онемевшие ноги подкосились - пол стал наклоняться подо мной. Ничего вокруг не видя, я вслепую нащупал рукоять меча и, положив ослабевшие пальцы на оголовок, услышал в своей голове ясные интонации Гуиналь.
   "Конечно, и простые защитные заклятия бывают очень эффективны. Попробуй это: "Тар-райял, тар-райял, тар-райял".
   Я услышал, как голос, который не был моим, повторяет бессмысленные слоги, используя мои губы в этом странном фортеле памяти.
   Девушка снова заговорила: "Вот видишь, теперь я не могу сковать холодом твои ноги".
   В глазах посветлело - я заморгал и глубоко, облегченно вдохнул, увидев, как челюсть жреца отвисла от изумления и ужаса.
   - Ты клялась, что у них нет настоящей магии! - бросил он, глядя за мое левое плечо.
   Это подсказало мне, где Каеска, и, выхватив из ножен меч, я махнул им вокруг себя по блестящей дуге. Если придется ответить перед Шек Кулом за то, что я ее выпотрошил, - плевать. Сначала я должен выбраться из этой ловушки. Каеска завизжала, и я услышал, как она отскочила назад, а кинжал загремел на пол. Наставив меч на жреца, я молнией устремился к нему - он стоял между мною и бегством в сад. Теперь эльетимм пятился, но при этом сплетал еще одну сложную комбинацию слов, и я почувствовал, как холод смятения реет вокруг меня, жадные пальцы колдовства срывают хрупкий щит, который дало моему разуму то странное заклинание. Я не мог выиграть этот бой, не на этих условиях.
   Ругаясь во все горло, я обеими руками стиснул меч и, подняв над головой, бросился на колдуна. Неудивительно, что эльетимм отпрянул, споткнувшись о низкий табурет. Я оттолкнул его плечом и обрушил меч на тонкую задвижку ставен; они бешено закачались, когда я сбежал в хрупкую безопасность садов. Пробегая мимо удивленных садовников, я направился к тренировочной площадке, схоронившейся за жилищами рабов. Личные рабы делили ее со стражниками. К счастью, Сезарр находился там, сидел, задумавшись, над решеткой, прочерченной в земле: это был некий вариант алдабрешской игры в камешки.
   - Твоя нога... - Он бросил свою головоломку, увидев мои порванные шаровары и темнеющие синяки.
   - Каеска и ее беловолосый гость, - коротко ответил я и со вздохом облегчения бухнулся на скамью.
   С опытом, рожденным долгой практикой, Сезарр оторвал висевшую лохмотьями ткань и протер стремительно распухающее бедро каким-то вяжущим средством, от чего я зашипел сквозь зубы. Но при всем этом я понял: мне еще очень повезло, что я не получил этот удар в полную силу. Колдун мог и в самом деле сломать мне кость, если б ударил как надо, а не просто искалечить меня иллюзией, сотканной внутри моего ума.
   - Так что случилось? - настойчиво вопросил Сезарр, втирая мазь в глубокие царапины. С тех пор как я прибыл сюда, я довольно часто делал то же самое для него и Гривала.
   - Каеска готовит заговор, чтобы убить Мали и ее ребенка. Она уверена, что сможет потом родить своего собственного ребенка и снова стать Первой женой.
   Презрительно фыркнув, Сезарр покачал головой.
   - Этот человек приехал сюда не для торговли, он приехал помочь Каеске использовать магию против Мали и Шек Кула.
   Руки Сезарра замерли. Он поднял голову и уставился на меня, изумленно приоткрыв рот.
   - Клянусь, это правда, - молвил я, не отводя от него глаз. - Я уже встречал таких людей и знаю, на что они способны. Их колдовство убило моего друга, который был мне ближе, чем брат. Их магия украла его разум и обратила его клинок против меня.
   Боль в моем голосе, когда я говорил об Айтене, более чем компенсировала мои слабые познания в алдабрешском языке. Сезарр не мог сомневаться в правдивости моих слов.
   - Ты сказал Ляо?
   Я кивнул.
   - Она хочет, чтобы Гар узнала прежде, чем Каеску обвинят перед Шек Кулом.
   Непередаваемое облегчение отразилось на лице Сезарра.
   - Гар никогда бы не участвовала в таком заговоре, ты должен это знать наверняка, - уверял он меня. - Она бы ни за что не связалась с магией и никогда бы не причинила вред ребенку.
   - Конечно, - подтвердил я. - Ляо так и не думала.
   - Магия, - с отвращением повторил Сезарр. - Эта Каеска пала так низко... - Не найдя подходящих слов, раб снова покачал головой.
   - Они знают, что я могу разоблачить их. - Я указал на свои синяки. Они убьют меня, если сумеют.
   - Не убьют, пока я с тобой, - зловеще пообещал Сезарр. Мысль о дружеском мече у меня под боком была, несомненно, ободряющей. - Идти можешь?
   Я кивнул и, встав, последовал за рабом к главным воротам. Он вызвал командира Стражи, коренастого, темнокожего алдабрешца; я не раз видел, как Шек Кул что-то с ним обсуждает. Я мало что понял из торопливых объяснений Сезарра, но суть была очевидна: Стража на воротах удвоилась, и две четверки слуг с обнаженными мечами пошли прочесывать сад.
   - Они арестуют Каеску, если найдут ее? - спросил я Сезарра.
   Он с суровым видом шагал ко дворцу, держа руку на мече.
   - Ей придется объясниться перед Шек Кулом, - ответил раб с угрожающей интонацией.
   Мы вошли в апартаменты Каески, где порванная шелковая занавеска одиноко колыхалась на сквозняке и повсюду немым свидетельством валялись обломки мебели.
   - Зачем она это делает? - возмутился Сезарр. - Кто этот человек, что имеет над ней такую власть?
   - Он колдун. Он умеет проникать в разум человека и подчинять его своей воле. - Справедливости ради стоило напомнить этим людям, что Ледяной островитянин манипулирует Каеской.
   Мы вышли из гостиной через двери в сад и видели, как командир Стражи встретился с двумя солдатами и те развели руками. Значит, никого не нашли.
   - А еще Каеска травила рыбу, - вдруг вспомнил я. - Как ты думаешь, зачем?
   Сезарр побелел от ужаса.
   - Она хочет сделать для ребенка дурные предзнаменования! - выпалил он с отвращением. - Покажи мне!
   Я повел его к отравленному фонтану, и Сезарр уставился на горсти мертвых рыбок, плавающих на поверхности.
   - Ну, с этим мы справимся, - отрубил он.
   Подозвав испуганного садовника, раб велел ему слить воду из фонтана и ошпарить его как следует, а сам пошел проверять остальных рыб, птиц и животных. Я не мог бы сказать, хворают ли ящерицы, они сидели, как всегда бесстрастные, на своих камнях и древесных ветках, глядя вокруг тусклыми глазами; Сезарр заверил меня, что они не пострадали, объяснив заодно, что они имеют некое значение для воеводы, но, должен признаться, я так и не понял - какое. Мертвых птиц заметить было легче, и Сезарр отправился прямо к управляющему, который тотчас послал мальчишку собирать печальные трупики с пола вольеров, принадлежащих Ляо и Мали. По серьезным лицам слуг я понял, что со стороны Каески дело зашло гораздо дальше простой злобы против любимых животных соперницы, но, казалось, никто не хочет это обсуждать.
   Управляющий направил свои стопы к воротам - поговорить со Стражей, а я поспешил за Сезарром к морщинистому старику, громко стенавшему над потерями. Его многословные причитания смолкли, только когда Сезарр рассказал о Каеске, которая привезла на остров колдуна. По мере того как все больше людей вовлекалось в разоблачение низкого и ничтожного замысла Каески с животными, весть о ее тайном сговоре с колдуном распространялась, и я с некоторой опаской подумал о том, как отнесется к этому Ляо. Вряд ли ее обрадует, что лучшая руна в ее руке уже разыграна без ее согласия.