МакКенна Джульет Энн. Клятва воина (Хроники Эйнарина - 2)

   С другой стороны, я вскоре понял, что, сам того не желая, заслужил одобрение среди дворцовой челяди. Люди кивали мне, улыбались и отпускали непонятные реплики, в которых тем не менее ясно слышалась благодарность. Я даже вышел за ворота с корзиной мертвых птиц и рыб, коих мы разбросали по кишащему крабами пляжу. Я украдкой озирался по сторонам - нет ли возможности сбежать, - как вдруг со всех сторон послышались возбужденные крики. Все с восторгом смотрели на море, но при этом торопливо отступали под деревья. Захваченный врасплох, я остался один на песке, во все глаза глядя на чудовище, которое плыло по узкому проливу, медленно извиваясь.
   Это был морской змей. Все заверения матери, убеждавшей меня в детстве, что таких существ нет, что это только сказки, подобно Элдричскому Народцу, пошли прахом, когда на моих глазах массивные, кожистые кольца поднимались из воды и снова падали. Длинный серовато-зеленый плавник бежал вдоль хребта, рассыпая мириады сверкающих капель: чудовище ломало поверхность моря. Оно не было чешуйчатым, как змеи или рыбы, его кожа, тусклая и шероховатая, казалась маслянистой от воды, стекающей с нее извилистыми ручейками. Огромная голова поднялась над мутными водами, длинная и тупоносая, такая же толстая, как огромное тело, без всякого намека на шею; громадный рот, полный желтых иглоподобных зубов, разинулся на мгновение, крошечные черные глазки разглядывали меня, почти невидимые на темной коже. Островитяне застыли в благоговейном молчании, а огромное животное резко ушло под взбаламученные воды, шлепнув напоследок хвостом в дальнем конце пролива. Такого безумия, какое началось на берегу, я никогда в жизни не видел. Восторженные крики звенели в ушах, когда толпа несла меня обратно ко дворцу, а народу все прибывало и прибывало - весть распространялась быстро. Все еще не веря только что увиденному, я думал лишь об одном: если и смоюсь с этого острова, то, конечно, не вплавь.
   - Что все это значит? - спросил я наконец Сезарра, пробившись к нему сквозь толпу.
   - Видеть Рек-э-нала - это чудесное предзнаменовение, великий знак дня, - объяснил он, широко улыбаясь. - Тебя ждет огромная удача.
   Я поверю в это, если останусь жив - если моя собственная причастность к магии не будет раскрыта, а эльетимм не вонзит нож мне в спину.
   До конца дня Сезарр не отходил от меня ни на шаг - можно было подумать, будто я ношу его кошелек. К моей безмерной радости, ни Каески, ни эльетимма нигде не было видно. Во время повторных обходов садов, фонтанов и вольеров мы не заметили больше смертей среди птиц и рыб, так как они были заменены новыми, - их несла сюда Талагрин знает откуда непрерывная вереница потрясенных островитян.
   У Мали продолжались схватки. Мы слышали прерывистые крики с верхнего этажа, когда наш путь время от времени приводил нас под высокие стены дворца, и обменивались взглядами, которые не нуждались в переводе, и разделяли наше виноватое облегчение, что никому из нас двоих не придется рожать. Солнце, огромное, оранжевое, уже висело над горизонтом, и наконец тонкий, высокий вопль пронзил напряженную тишину, спустившуюся над территорией дворца. Сады взорвались ликующими криками, из всех дверей высыпали люди - ни за что бы не поверил, что здесь их такое количество.
   Я старался не отставать от Сезарра, который проталкивался сквозь толпу ко дворцу. Со всех сторон к нему неслись вопросы, и раб смеялся и согласно кивал. Тут и там люди менялись обломками глиняной посуды, и я внезапно понял: возможно, алдабрешцы не пьют ничего более крепкого, чем их дрянное вино, не вдыхают дым и не жуют листья, но они самые страстные игроки, каких я когда-либо знал. Однажды вечером, не так давно, я застал Ляо и Мали, когда они ставили целое состояние в виде драгоценных камней на крошечных желтых ящерок, карабкавшихся по стенам столовой.
   Я дернул Сезарра за рубаху.
   - Мальчик или девочка?
   - Мальчик, - ухмыльнулся он. - Кто проиграл, пять дней относит тарелки на кухню.
   Я засмеялся и взял у него глиняный черепок - залог, покрытый алдабрешской вязью.
   Мы поднялись на верхний этаж - Ляо и Гар стояли в коридоре, обе усталые и всклокоченные, в заляпанных кровью одеждах. Гар бросилась к Сезарру и обняла его в удивительном проявлении чувств, слезы блестели на ее щеках. Я неуверенно посмотрел на Ляо: казалось, она сама вот-вот заплачет. Она встряхнулась как котенок, попавший под дождь, и уцепилась за мою руку.
   - Пойдем посмотрим нашего нового сына.
   Итак, мне пять дней предстоит лавировать с тяжело нагруженными подносами по лестницам и коридорам, чтобы облегчить жизнь Сезарру. Тем не менее я улыбнулся рабу, а он ответил мне ухмылкой над головой Гар и последовал за Ляо к покоям Мали, где новоиспеченная мать полулежала в своей постели среди свежих одеял, опираясь на плечо Шек Кула. Она баюкала на груди крохотный сопящий сверток, увенчанный хохолком густых черных волос, как доказательством, что это, несомненно, ребенок Шек Кула. Мали выдавила слабую улыбку, и я ухитрился улыбнуться ей, хотя никогда в жизни не видел, чтобы кто-нибудь был настолько измучен и все еще оставался в сознании.
   Шек Кул посмотрел на меня и в первый раз, с тех пор как я угодил во всю эту передрягу, обратился прямо ко мне:
   - Это мой сын, Шек Най. Ты будешь защищать его, как если б он был плоть от плоти твоей.
   Я посмотрел на крошечное, нежное личико, глаза, зажмуренные от странности этого мира, и кивнул. Уж это не будет ни трудностью, ни угрозой любой другой верности, которую я хранил. Я оглянулся на Ляо. Как скоро она намерена действовать, чтобы устранить опасность, нависшую над этой детской жизнью? Должно быть, Ляо прочла этот вопрос на моем лице, потому что слегка нахмурилась и взглядом велела мне выйти за дверь.
   - У Мали все хорошо? - спросил я, держась, как обычно, на шаг позади госпожи, когда мы шли к ее покоям.
   Я смутно представлял себе, что может случиться с женщиной во время родов, но среди моих знакомых я видел достаточно мужчин, которые рыдали, ставя малиновую урну в усыпальницу к Дрианон.
   - Мали прекрасно все перенесла, повитуха очень довольна, - ответила Ляо. - Аспекты небес тоже весьма благоприятны. Мы должны проследить, чтобы звезды полностью записали.
   Она уставилась в потолок, ее мысли были явно заняты чем-то другим. Я не утерпел и спросил напрямик:
   - Когда ты расскажешь Шек Кулу о Каеске и ее маге?
   - А? Что? - оглянулась Ляо, взяв кувшин с фруктовым соком. - Вы, жители материка, отмечаете только солнце или какая луна стоит выше, не так ли? Ты знаешь время своего рождения? Мы могли бы составить карту твоих звезд, если знаешь...
   Из всех неуместных вопросов, которыми могла заинтересоваться Ляо, тот факт, что я родился под Малой луной, казался наиболее бессмысленным.
   - Каеска и маг напали на меня сегодня, погляди на мою ногу. Меня могли убить. Каеска использовала яды, травила птиц и рыб.
   Я похолодел от ужаса. Где ползала эта гадюка, пока мы с Сезарром срывали ее планы в саду? Любой напиток, стоявший в комнатах, может быть отравлен. Я выбил фарфоровую чашку из рук Ляо. Чашка разбилась, и липкий сок забрызгал нас обоих. К счастью, Ляо так опешила, что даже забыла меня отчитать.
   Проклиная боль в ноге, я встал на колени, макнул палец в лужицу сока, помазал им губу и стал лихорадочно ждать какого-то жжения или онемения, что выдало бы наличие отравы. А затем рассказал изумленной Ляо, до чего богатым на события был этот мой день.
   - Я принесу тебе свежий сок с кухни, тогда мы будем уверены, что он безопасен.
   Я немедля вышел, твердо решив, что Ляо должна обвинить Каеску как можно скорее. Я отказывался и дальше терпеть неуверенность и страх.
   Вернувшись, я обнаружил Ляо в ванной комнате - она сдирала свою окровавленную и забрызганную соком одежду. Я протянул ей чашку и удалился в некотором смущении. Было довольно легко игнорировать ее соблазнительные формы, когда я думал, что любая рука, коснувшаяся ее, будет мгновенно отрублена разгневанным воеводой. Казалось, ее утренние откровения сняли оковы с моих желаний - старый пес проснулся и лаял. К счастью, Ляо этого еще не поняла. Она вышла в небрежно подпоясанном желтом халате на голое тело и с замотанными в шелковый шарф волосами. Лицо ее по-прежнему было задумчивым.
   - Как только улучишь минутку, попроси у Сезарра растительного масла, ладно? Только первой выжимки, понимаешь? Я знаю, у Гар оно есть.
   Удивляясь, почему разговор вдруг свернул к приправам, я тем не менее кивнул и отвернулся, дабы смотреть на что-нибудь другое.
   - Да, такое гораздо вкуснее.
   - Райшед! - чуть не захлебнулась хохотом Ляо.
   Я обернулся: она так покраснела, что даже цвет ее кожи не мог этого скрыть.
   - Не думала, что вы, на материке, увлекаетесь такими вещами!
   Я неуверенно посмотрел на нее.
   - О чем ты?
   Ляо потерла губы. Она уже улыбалась, хотя в глазах ее все еще плясало изумление.
   - А ты?
   С минуту мы глядели друг на друга, шум веселья в саду вторгался в тишину комнаты.
   - Маслом первой выжимки мы приправляем свежие овощи, - осторожно произнес я. - А вы?
   - Предохраняемся от зачатия! - захихикала Ляо, прижимая ладони к щекам. - Мне надо чуть больше времени, чтобы подумать о ребенке. Я же видела, как он достался Мали!
   Настала моя очередь покраснеть, и я выругался, почувствовав, что щеки обдало жаром.
   - А что делают ваши женщины на материке, - у Ляо озорно заблестели глаза, - чтобы оставаться без ребенка?
   Я нервно пригладил волосы.
   - Не знаю.
   Я придушил внезапное воспоминание о горшке соленой кедровой смолы, которую дал мне отец в своей мастерской вместе с откровенным разговором на следующий день после того, как я положил свои первые бакенбарды на алтарь Мизаена.
   Ляо подвинулась ближе и положила пальцы на мою голую руку. От ее прикосновения волосы у меня встопорщились как у собаки.
   - Коли на то пошло, - промурлыкала она, - что вы, на материке, делаете...
   Громкий стук в дверь прервал ее. Сезарр просунул голову в комнату.
   - Дерево будет сажаться на восходе луны, - сообщил он Ляо, прежде чем снова исчезнуть.
   Нить между нами оборвалась.
   - Приготовь мне голубое платье и шаль с узором из перьев, - живо распорядилась Ляо. - Я иду мыть волосы.
   Не зная, то ли проклинать Сезарра, то ли благословлять его, я подобрал ей наряд и был приятно удивлен, что мне тоже разрешили вымыться и облачиться в новую одежду - зеленую тунику и шаровары, занесенные Гривалом, - видимо, подарок от Мали.
   Когда убывающая половинка Большой луны взошла над горизонтом, заливая черный камень дворца холодным голубоватым светом, я вслед за Ляо спустился во внутренний сад, в сердце резиденции. Я держался близко к своей госпоже, готовый выслушать указание или замечание, так как воздух в саду был насыщен ожиданием и ощущением ритуала. Вдоль стен выстроились домашние рабы, молчаливые и почтительные. Ляо остановилась рядом с Гар, и мы с Сезарром обменялись мгновенными взглядами. Он едва заметно наклонил голову, и я увидел Каеску на другой стороне сада. За ней, чуть покачиваясь, стоял Ирит - рот безвольно приоткрыт, глаза безжизненные. Эльетимм стоял возле Каески - волосы поразительно белые в ночи, зубы сжаты. Он уставился на меня с ненавистью, ощутимой даже через разделяющее нас расстояние. Я коснулся плеча Ляо и слегка наклонился вперед.
   - Знаю, - прошептала она, - жди.
   Дальняя дверь распахнулась, и Шек Кул вышел в сад. Гривал рядом с ним нес серебряную чашу, накрытую шелковой салфеткой.
   Чуть отведя назад голову, Ляо прошептала мне:
   - Это... - она силилась найти нужное тормалинское слово, - это выходит с ребенком, кормит его в лоне.
   - Послед.
   Какое счастье, что я не Гривал. Моя решимость убраться отсюда подальше, прежде чем Ляо соберется рожать, мгновенно удвоилась.
   Шек Кул был в простой зеленой тунике; он без всяких церемонии выкопал глубокую яму в центре группы из пяти деревьев разной высоты. Гривал вывалил в яму свою ношу, а затем кто-то из садовников принес новое молодое деревце, которое Шек Кул посадил с удивительной сноровкой и ногой утрамбовал тучную черную почву. Низко поклонившись, садовник заговорил с воеводой, и тот бросил пораженный и неприветливый взгляд на Каеску. Женщина упорно смотрела в землю, а Ляо насторожилась.
   Гар повернула голову, чтобы поймать мой взгляд.
   - Рост этого дерева расскажет нам о здоровье и нраве ребенка. А его листья будут использованы для предсказаний.
   Я кивнул, не собираясь признаваться, что редко слышал нечто, столь же неправдоподобное.
   Ляо снова пошевелилась и, когда Шек Кул вытер руки о полотенце, поданное управляющим, шагнула вперед. Шепот удивления пробежал среди собравшихся, и Ляо вскинула подбородок - истинная жена воеводы.
   - О муж мой, так же как ты исполняешь свой долг, чтобы защитить нашего нового сына, надежду владения, так и я должна противостоять серьезной опасности, что гнездится здесь, у нас, как ядовитая змея.
   Ее ясный голос отразился от высоких каменных стен, и Каеска тотчас подняла голову. Ее расширенные глаза застыли в безжалостном свете луны она в ужасе уставилась на Ляо.
   - Я обвиняю Каеску Данак в подкупе колдовства для продвижения ее планов убить нашего сына и вернуть ей статус Первой жены с ребенком, рожденным колдовством.
   В голосе Ляо не было торжества, не было ничего из ее утреннего ликования, только одно неумолимое звучание правды. Все вокруг нас разом ахнули и испуганно зашептались.
   Шек Кул поднял руку. Воцарилась мертвая тишина.
   - Преступление, в котором ты обвиняешь, карается смертью. - Он обращался непосредственно к Ляо, словно она была тут одна. - Каково твое доказательство?
   Ляо указала за свое плечо.
   - Слово моего личного раба.
   Все взоры устремились на меня, и я стоял, неподвижный, бесстрастный, а сам лихорадочно ждал, что будет дальше.
   Воевода посмотрел на Каеску, потом изучающе - на меня. Все кругом затаили дыхание.
   - Я выслушаю это дело завтра на закате солнца, - объявил он, бросив наконец полотенце Гривалу.
   Едва Шек Кул вернулся во дворец, как толпа загалдела. Ляо пошла впереди меня обратно к лестнице, а я изо всех сил старался держать Каеску в поле зрения. Это было совсем не то, чего я ожидал.
   - А что с Каеской? - Я огляделся, тщетно выискивая стражников или домашних рабов. - Где ее будут держать? Где темница воеводы?
   Остановясь на ступеньке, Ляо повернулась и посмотрела на меня сверху вниз.
   - Каеску никуда не заточат. - В ее тоне слышалось недоумение. Домашняя Стража будет начеку, этого хватит, чтобы удержать ее от любых глупостей.
   - Почему же нет? - горячился я. - О чем Шек Кул думает? Теперь она знает, что ее раскусили, и у нее впереди вся ночь и весь день, чтобы сотворить любое зло, какое она пожелает!
   - Но не в то время, когда все глаза следят за ней, зная, что она обвинена, - к моему удивлению, заметил Сезарр. - И Шек Кул выслушает это дело как можно скорее, в самом начале дня, следующего за обвинением.
   Ну конечно, одной из многих особенностей алдабрешской жизни является то, что они измеряют день от заката до заката.
   - Даже самый презренный раб имеет право знать, в чем его обвиняют, и подготовиться к защите, - сурово сказала Ляо. - По крайней мере на островах.
   - Может, она решится сбежать? - задумчиво предположила Гар. - Так было бы лучше.
   С моей точки зрения - нет. Поднимаясь за Ляо по лестнице, я шепотом выругался. Слишком многого я не знал об этом кошмарном месте, о странных обычаях людей, их своеобразных взглядах. Придется полагаться на Ляо, и мне это совсем не нравилось.
   - Как проходит суд? У вас есть адвокаты, говорящие за вас? Кто-нибудь станет доказывать невиновность Каески? И что ты хочешь, чтобы я сказал?
   - Алдабрешское правосудие быстрое и верное, - не раздумывая ответила Ляо. - Шек Кул вызовет тебя, ты встанешь перед ним и расскажешь то, что знаешь. Каеска будет отвечать, и ты можешь оспаривать детали, если нужно. Шек Кул будет слушать, сколько пожелает, а затем вынесет свой приговор. Мы не прячемся за заступниками и состязанием, как жители материка. Истина это не какая-то падаль, чтобы стервятники выклевывали из нее лучшие куски.
   Надо бы это запомнить и использовать как-нибудь против Мисталя. Итак, насколько я понял, этот суд будет иметь всю законность тюремных разборок. Остается уповать на то, что легендарная кровожадность алдабрешцев одержит верх и Каеску все же казнят.
   - А как насчет рыб и птиц? Когда ты расскажешь о них Шек Кулу?
   - Никогда, и ты тоже будешь молчать. - Ляо мстительным толчком распахнула дверь спальни. - Каеска станет все отрицать, а когда мы признаем факт смертей, может остаться подозрение, что это было истинное предзнаменование.
   И если никто не упоминает ящерицу, сидящую посреди обеденного стола, ее, видимо, тоже не существует.
   - Я также не хочу, чтобы ты упоминал об их нападении, ибо свидетелей не было, - продолжала Ляо. - Иначе они воспользуются этим и будут доказывать, что между тобою и чужеземцем существует личный конфликт, а твои обвинения - просто злобная клевета.
   Взмахом руки Ляо закончила обсуждение, приготовилась, как обычно, ко сну и вскоре уже храпела с завидной безмятежностью. Я лежал на своем тюфяке, держа под рукой обнаженный меч, но спать не мог, мои уши ловили каждый шорох, пока долгая ночь сгущалась, темнела, а после светлела, переходя в день.
   Дворец Шек Кула, Алдабрешский Архипелаг, 7-е предлета
   Я стоял на балконе, глядя, как солнце разливает золотое обещание нового восхода по темно-зеленым склонам горы, когда услышал сзади шорох. Я подавил зевок и обернулся. Ляо выбиралась из шелкового кокона одеял - глаза сонные, лицо по-девичьи мягкое. Как только ее взгляд остановился на мне, лицо ее стало суровым.
   - Ты выглядишь ужасно! - Ляо отбросила одеяла. - Всю ночь не спал?
   - Я знаю, что задумала Каеска. Я уже имел дело с этими погаными эльетиммами. - Изнурение ударило меня с хлесткостью пощечины, когда пришлось снова говорить и думать. - Я не собирался позволить ей тихо подкрасться и перерезать нам горло среди ночи!
   - Что за нелепость, - с презрением молвила Ляо, натягивая старую малиновую тунику.
   Не будь я таким утомленным, я бы нашел какой-нибудь колкий ответ, но сил хватило лишь на то, чтобы нахмурить брови.
   - Ты нужен мне бодрый и бдительный, дабы свидетельствовать против Каески сегодня вечером, - продолжала она напряженным от досады голосом. Залезай. - Ляо отдернула одеяло.
   - Что? - заморгал я, слишком усталый, чтобы думать о приличиях.
   - Поспи, глупец. - Ее тон предупреждал, что у нее кончается терпение, нога зловеще постукивала.
   Я пошел к кровати, утешая себя тем, что Сезарр и Гривал, должно быть, уже встали и дворцовая Стража сменилась на рассвете. В открытом бою они явятся более чем достойными противниками для Каески и ее колдуна. Теперь, когда заговор раскрыт, эльетимм не посмеет использовать магию, иначе приговорит их обоих еще до суда. Мои вялые размышления как раз добрались до этого вывода - и шелковая подушка с соблазнительной лаской коснулась моей щеки. Я заснул еще прежде, чем запах Ляо и тепло ее тела, сохранившиеся в постели, успели расшевелить мои притомившиеся чувства.
   Из глубин сна меня вынес нарастающий шум в саду. Разлепив глаза, я пытался различить его отдельные элементы, и в эту минуту дверь отворилась. Я тотчас сел, сердце бешено застучало, но это была только Ляо. Она стояла, глядя на меня с раздражением и беспокойством.
   - Ты в состоянии говорить связно, не засыпая посреди рассказа? - Она снова постукивала ногой, и я запоздало понял, как много собственного престижа Ляо вложила в мое слово.
   - Да, - просто ответил я, - ты была права, мне нужно было поспать.
   Если я думал, что мое признание смягчит ее, то ошибся.
   - Конечно, я была права, - огрызнулась Ляо. - Вставай, умойся и принеси нам что-нибудь поесть.
   Я послушно вскочил. Вид женщины, стоящей посреди комнаты со скрещенными руками и досадой в глазах, нисколько не располагал к тому, чтобы валяться в постели. Подавив мимолетное желание хотя бы на этот раз как следует побриться, я направился вниз, к кухням, но по пути остановился на лестнице, чтобы открыть ставни и по солнцу определить время. Оказывается, уже вечерело, и я увидел всплеск активности в садах. Вчера, после того как разошлась весть о рождении ребенка, я подумал, что это место битком набито, но вчерашнее столпотворение меркло в сравнении с нынешним. Казалось, сюда съехалась половина владения; я просто не мог поверить, что все эти люди живут на одном острове. Нервная дрожь пробежала по мне, и я злобно прихлопнул попавшееся на глаза насекомое.
   - Держи себя в руках, - пробормотал я. - Единственный, кого тебе нужно убедить, - Шек Кул. Представь, что это сьер в дурном настроении.
   Но вся беда в том, что я знал сьера и его нрав, тогда как Шек Кул по-прежнему оставался тайной за семью печатями, а кроме того, я мог полагаться на защиту клятв, принесенных сьером, когда он предлагал мне свое покровительство. Я вдруг подумал: что может сделать со мной Шек Кул, если по какой-то таинственной причине решит, будто мои слова - злонамеренная выдумка? Я быстро принес ужин и нетерпеливо ждал, когда Ляо наестся.
   - А что случится, если Каеску не признают виновной? - раздраженно спросил я и без разрешения набросился на еду в надежде успокоить сосущее чувство голода под ложечкой.
   Ляо встряхнулась и вышла на балкон.
   - Об этом не беспокойся, - ответила она надменным тоном, который тем не менее не внушал мне уверенности. - Расскажи все так, как рассказал мне, и Каеска не сможет оправдаться.
   В ее голосе отчетливо слышалась нервозность, и она высекла эхо из моих сомнений. Аппетит куда-то пропал - я с отвращением уставился на недоеденную лепешку.
   - Поторопись! - внезапно рявкнула Ляо. - Мне нужно одеться и приготовиться.
   Оттолкнув в сторону поднос, я запихнул ворох подозрений и опасений в дальний угол разума. Если я выкажу свою нервозность, самообладание покинет Ляо, и мы оба попадем в беду. Возможно, у меня есть показания, которые осудят Каеску, но только Ляо знает, как работает эта так называемая система правосудия, какие доводы скорее всего повлияют на Шек Кула, как будет действовать рассудок Каески в попытках избежать своей судьбы. Мне нужна Ляо спокойная и уверенная, со всем ее острым умом, отточенным до совершенства распутыванием сложностей жизни в доме воеводы. Ну, это по крайней мере было в моей власти.
   Поэтому я одел Ляо в пышное золотое платье; его шелк отливал ярко-синим, гармонируя с огнем, горящим в сапфирах и алмазах на шее, запястьях и лодыжках. Драгоценными заколками и шпильками я убрал ее волосы вверх, чтобы создать иллюзию более высокого роста и заставить ее высоко нести голову. Ляо сидела неподвижно как статуя, пока я раскрашивал ее лицо в замысловатую маску алдабрешской дворянки, подвел черным глаза и брови, взмахом от ресниц к вискам нанес лазурь и золото на веки, подчеркнул румянами скулы для эффекта, а губам придал густой красный тон, сулящий несказанные наслаждения. Когда ее рот уступил мягкому поцелую кисточки, моя рука остановилась, и наши глаза встретились.
   - Это больше, чем соперничество между женами или избавление Шек Кула от неудобства, - угрюмо промолвила Ляо. - Практика магии - это мерзкое преступление, и оно должно быть наказано. Я бы сделала это, даже если б на месте Каески оказалась Мали, понимаешь?
   Я понял, что она говорит серьезно, как бы сам я ни расценивал это так называемое преступление.
   - Ты выполняешь свой долг перед Шек Кулом и владением, - ответил я с такой же серьезностью. - Я сделаю все, чтобы поддержать тебя.
   Ляо глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Потом вышла на балкон, не обращая внимания на толпы, кружащие внизу, и молча смотрела через пролив на далекие холмы. Она готовилась, и не стоило ей мешать, поэтому я занялся собой. Сначала до серебряного блеска отполировал кольчугу, потом отскреб с рук въевшуюся грязь. Ополоснувшись, надел шелковую куртку зеленого и черного цветов, символизирующих владение; я, как правило, облачался в нее, когда Ляо принимала знатных гостей. Сверху надел кольчугу и уже собирался застегнуть пояс, как вдруг Ляо шевельнулась.
   - Посмотри в сундуке у двери, - отрешенно произнесла она, по-прежнему не сводя глаз с далеких высот.
   Я обернулся и увидел окованный бронзой ларец из красновато-коричневого дерева. Внутри сверху лежал широкий пояс, весь усыпанный камнями надменно-огромными гагатами и малахитами, оправленными в серебро. Застегнув на запястьях так же украшенные наручи, я вытащил алдабрешский военный шлем, чего до сей минуты мне надевать не приходилось. Шлем был округлый, с тонкой сеткой из металлических колечек для защиты шеи и плеч и подвижной носовой стрелкой. Серебряные полосы, бегущие через макушку и вокруг нее, были инкрустированы эмалевыми строками алдабрешской вязи, и я надел шлем со странным опасением и интересом: что там написано над моими глазами?
   - Теперь ты островитянин, - одобрительно кивнула Ляо.
   Я через силу улыбнулся. Выглядел я подходяще для подобной роли, но мне придется убедить всех присутствующих, что я поистине слуга Ляо на этом маскараде суда, верный ей, Шек Кулу и владению - именно в таком порядке. Вот только как я это сделаю, если сам в это не верю? Я дал клятву задолго до того, как меня привезли сюда, и только я мог взять ее обратно и дать кому-то еще. Моя верность Ляо или Шек Кулу не стоила ломаного лескарского гроша, каждую свободную минуту я думал, как бы от них сбежать. Становлюсь ли я клятвопреступником из-за этого притворства? И где достоинство в точном соблюдении чести, если это способно убить меня?