Страница:
Я даже пропела, глядя на себя в зеркало:
– Девчонка на скейтборде, куда ты погнала? – Сразу почувствовала какой-то прилив энергии. – А вот как сейчас позвоню шептунчику Дидье Лафиту да расскажу, что никакая я не медсестра. Он у меня как миленький на передачу прибежит. Возможность упускать нельзя – такое раз в жизни бывает.
Решительно направляюсь в гостиную и беру в руки красивую визитку с тиснением.
– Хотя лучше сначала загляну к Вайноне, заручусь поддержкой волшебного прудика и, может быть, выпью эспрессо – чашечек восемь для поднятия боевого духа.
Здорово все-таки, когда знаешь, что делать! А пока закидываю в рюкзак все, что может пригодиться, и ору во всю глотку: «Не волнуйся, будь счастлив». На кухне сую руку в жестяную банку с монетками и загребаю целую пригоршню для волшебного прудика.
И тут, как раз когда я отчаянно взвываю (только так, пожалуй, и можно описать мои вокальные упражнения), звонит телефон.
Одиннадцать утра. Наверное, Мег отбежала с рабочего места чайку попить. Пританцовывая, подхожу к телефону и, пытаясь удержать в руке горсть монет и жестяную банку, ловко подсовываю трубку под ухо.
– Н-да?
– Уф, excusez-moi, [68]я ищу Анжелику, s'ilv… [69]будьте добры.
Только чудом я устояла на месте, роняю деньги и банку – они с неописуемым грохотом приземляются на пол. Здорово, Энджел, выдержки тебе не занимать!
– Д-да… – бормочу, запинаясь – а язык как ватный стал, едва ворочается. – Я слушаю.
– Ах, – выдыхает он, – я так рад. Это Дидье. Дидье Лафит.
«Да неужели?»
– Мы вчера встречались, помните?
«Нет, как-то выскочило из головы. Как вы сказали, Дидье, э-э?..»
– Конечно, помню, – с улыбкой отвечаю я. – Как настроение?
– Tres bien. [70]
«Надо думать».
– Энджел, я хотел поинтересоваться, не составите ли вы мне компанию на сегодняшний вечер? Я был бы очень польщен.
«Польщен»? Дай-то Бог, чтобы этот человек так и не научился говорить как истый англичанин. Мне гораздо больше нравится его шекспировский слог. Прочищаю горло. Опять прочищаю горло. И еще раз. Дидье принимает мою нервическую паузу за недобрый знак.
– Ах, нет, простите, Энджел, – виновато добавляет он, не дожидаясь, пока я соизволю ответить. – У вас, наверное, уже есть планы?
– У меня? Хм-м…
«Только не говори «нет», он сочтет тебя неудачницей». Ох ты, незадача. С поп-звездами не так-то просто вести непринужденные разговоры.
– … я как раз собиралась идти на, м-м… занятия по тай-ши с десятью лучшими друзьями.
(Небольшой перебор, но для импровизации простительно, думаю.)
– D'accord, [71]Энджел, это не проблема. Я бы с удовольствием к вам присоединился…
«Черт».
– … но сегодня утром у меня уже была отличная двухчасовая отработка в спортзале. Так что, думаю, теперь мне необходим отдых.
Я поражена. Неужели кто-то действительно занимается подобными вещами для удовольствия? По моим понятиям, «отлично» и «отработка» вообще друг с другом не сочетаются, разве что в предложении типа «Отлично, на сегодня эта дурацкая отработка закончилась. Пойдем подналяжем на шоколадные батончики».
– Наверное, уф… сегодня вы уже не захотите покататься со мной на лодке – мы решили собраться небольшой компанией, будет весело. Музыка, шампанское, аперитивы…
«Лодка, музыка, шампанское, ЛОДКА, МУЗЫКА, ШАМПАНСКОЕ», – так и закрутилось в голове, так и запрыгало в черепной коробке.
– Хотя если вы предпочитаете урок тай-ши – скажите, я не посмею вам мешать.
– Так уж и быть, на сегодня тай-ши отменяется. Я на этой неделе ходила на занятия раз восемь. Моим мускулам тоже не помешает отдохнуть. Вечеринка на реке звучит заманчиво. Где и когда?
Ой, держите меня, я только что назначила свидание поп-звезде!
Глава 15
– Девчонка на скейтборде, куда ты погнала? – Сразу почувствовала какой-то прилив энергии. – А вот как сейчас позвоню шептунчику Дидье Лафиту да расскажу, что никакая я не медсестра. Он у меня как миленький на передачу прибежит. Возможность упускать нельзя – такое раз в жизни бывает.
Решительно направляюсь в гостиную и беру в руки красивую визитку с тиснением.
– Хотя лучше сначала загляну к Вайноне, заручусь поддержкой волшебного прудика и, может быть, выпью эспрессо – чашечек восемь для поднятия боевого духа.
Здорово все-таки, когда знаешь, что делать! А пока закидываю в рюкзак все, что может пригодиться, и ору во всю глотку: «Не волнуйся, будь счастлив». На кухне сую руку в жестяную банку с монетками и загребаю целую пригоршню для волшебного прудика.
И тут, как раз когда я отчаянно взвываю (только так, пожалуй, и можно описать мои вокальные упражнения), звонит телефон.
Одиннадцать утра. Наверное, Мег отбежала с рабочего места чайку попить. Пританцовывая, подхожу к телефону и, пытаясь удержать в руке горсть монет и жестяную банку, ловко подсовываю трубку под ухо.
– Н-да?
– Уф, excusez-moi, [68]я ищу Анжелику, s'ilv… [69]будьте добры.
Только чудом я устояла на месте, роняю деньги и банку – они с неописуемым грохотом приземляются на пол. Здорово, Энджел, выдержки тебе не занимать!
– Д-да… – бормочу, запинаясь – а язык как ватный стал, едва ворочается. – Я слушаю.
– Ах, – выдыхает он, – я так рад. Это Дидье. Дидье Лафит.
«Да неужели?»
– Мы вчера встречались, помните?
«Нет, как-то выскочило из головы. Как вы сказали, Дидье, э-э?..»
– Конечно, помню, – с улыбкой отвечаю я. – Как настроение?
– Tres bien. [70]
«Надо думать».
– Энджел, я хотел поинтересоваться, не составите ли вы мне компанию на сегодняшний вечер? Я был бы очень польщен.
«Польщен»? Дай-то Бог, чтобы этот человек так и не научился говорить как истый англичанин. Мне гораздо больше нравится его шекспировский слог. Прочищаю горло. Опять прочищаю горло. И еще раз. Дидье принимает мою нервическую паузу за недобрый знак.
– Ах, нет, простите, Энджел, – виновато добавляет он, не дожидаясь, пока я соизволю ответить. – У вас, наверное, уже есть планы?
– У меня? Хм-м…
«Только не говори «нет», он сочтет тебя неудачницей». Ох ты, незадача. С поп-звездами не так-то просто вести непринужденные разговоры.
– … я как раз собиралась идти на, м-м… занятия по тай-ши с десятью лучшими друзьями.
(Небольшой перебор, но для импровизации простительно, думаю.)
– D'accord, [71]Энджел, это не проблема. Я бы с удовольствием к вам присоединился…
«Черт».
– … но сегодня утром у меня уже была отличная двухчасовая отработка в спортзале. Так что, думаю, теперь мне необходим отдых.
Я поражена. Неужели кто-то действительно занимается подобными вещами для удовольствия? По моим понятиям, «отлично» и «отработка» вообще друг с другом не сочетаются, разве что в предложении типа «Отлично, на сегодня эта дурацкая отработка закончилась. Пойдем подналяжем на шоколадные батончики».
– Наверное, уф… сегодня вы уже не захотите покататься со мной на лодке – мы решили собраться небольшой компанией, будет весело. Музыка, шампанское, аперитивы…
«Лодка, музыка, шампанское, ЛОДКА, МУЗЫКА, ШАМПАНСКОЕ», – так и закрутилось в голове, так и запрыгало в черепной коробке.
– Хотя если вы предпочитаете урок тай-ши – скажите, я не посмею вам мешать.
– Так уж и быть, на сегодня тай-ши отменяется. Я на этой неделе ходила на занятия раз восемь. Моим мускулам тоже не помешает отдохнуть. Вечеринка на реке звучит заманчиво. Где и когда?
Ой, держите меня, я только что назначила свидание поп-звезде!
Глава 15
СТРАНА ЧУДЕС
[72]
Мне казалось, он упомянул небольшую компанию? Да, я тоже так думала, просто у Дидье Лафита забавное представление о скромных вечеринках. Здесь собралось столько народу, сколько я за всю жизнь не встречала. Я нахожусь на самом шикарном частном судне, которое когда-либо входило в воды Глазго. Это плавучая страна чудес, запруженная музыкантами, моделями, модельерами и звездами экрана – на любой вкус. Стою с открытым ртом, не в силах ничего с собой поделать: не привыкла я, знаете ли, проводить субботние вечера на корабле, куда можно погрузить целую улицу, угощаться суши и попивать шампанское, одна бутылка которого стоит больше, чем мой месячный взнос по закладной. Мои субботние турне по обувным магазинам не идут ни в какое сравнение (ну разве что очень отдаленно).
Дидье уверенно ведет меня по верхней палубе, крепко поддерживая под локоток, и гости расступаются, как толпа восторженных фанатов на финишной прямой «Тур-де-Франс». С нас не сводят глаз, улыбаются, стараясь подойти как можно ближе, но боятся коснуться и неизменно расступаются в стороны, пропуская вперед звезду и его неизвестную спутницу (вашу покорную слугу). Я то и дело поглядываю на Дидье, порядком нервничая, а того, похоже, нисколько не смущает столь пристальное внимание. Такое чувство, будто он вообще не замечает толпы заглядывающихся на него обожателей. Для меня же – а я из тех девушек, которые могут часами стоять у барной стойки совершенно нагими, усиленно размахивая перед носом бармена пятидесятифунтовой банкнотой, и все равно не дождутся своего пива, – подобные ощущения несколько внове. И, несмотря на то, что я чувствую себя настолько не в своей тарелке, как младенец в бассейне для прыгунов с вышки, все-таки придерживаюсь совета матери: «Когда не можешь – делай вид». Высоко задрав подбородок, чинно ступаю рядом с принцем и молю Бога, чтобы при всем честном народе не шлепнуться на пятую точку. Сегодня, на этой «скромной вечеринке», я намерена спасти свою карьеру. Собственно говоря, мне даже выбирать-то не приходится: я так давно ждала удобного случая. Теперь, когда он представился, не могу себе позволить его упустить. Мне претит довольствоваться малым, я намерена рвануться к звездам (разумеется, в пределах «Энерджи-FM»). Как только Дидье согласится прийти ко мне на передачу, моя карьера поднимется на головокружительную высоту – и если не на Луну, то по крайней мере на Глазго я – взгляну с высоты птичьего полета. Но для начала неплохо бы рассеять слухи о моих медицинских навыках, узнать нового знакомца поближе (не о мамулях же разговаривать) и набраться мужества для решительного хода: подойти к нему с серьезным деловым предложением. А для этого хорошо бы остаться с ним наедине – учитывая, что сельдей в бочку набивается куда меньше, чем нас на этом суденышке, задачка не из простых.
– Это все твои друзья? – спрашиваю я, когда мы, наконец, останавливаемся на корме теплохода.
Он пожимает плечами и жестом приглашает садиться рядом. Хозяин праздника так властно держится, что ослушаться его даже в голову не приходит. Боязливо присаживаюсь на покрытую толстым слоем лака деревянную скамейку, всерьез опасаясь поскользнуться и грохнуться под ноги утонченно-изысканной публики.
– «Друзья» – не совсем верное слово, – отвечает Дидье, задумчиво потягивая из бокала и изучая внимательным взглядом лопочущую толпу. – Скорее знакомые. Некоторых я вижу впервые, главное в другом, – пожимает плечами, – они все хотят пообщаться со мной.
«Такой взгляд на вещи здорово поднимает самооценку», – думаю я, завороженно улыбаясь. Да уж, у меня часа не проходит, чтобы в дверь не побарабанил какой-нибудь жаждущий встречи поклонник. Такие высказывания сходят с рук только звездам. Впрочем, он совсем не лукавит: к нему действительно тянет людей. Сижу, тихонько пристроившись рядом с Дидье, и подглядываю, как он смотрит на всю эту публику. Они из кожи вон лезут, чтобы привлечь внимание звезды: кто-то не спускает с него глаз, кто-то, откинув назад голову, заходится оглушительным смехом, изображая себя гвоздем программы. Я отмечаю забавный феномен – как люди заигрывают друг с другом и стараются привлечь к себе внимание, причем здесь старания всех участников направлены на одного-единственного человека. Того самого, который как ни в чем не бывало сидит возле меня. Приосанилась и с самым невозмутимым видом продолжаю наблюдать: гости, отведя взгляд от Дидье, переводят его на меня. У них мысли на лицах написаны: «Кто это такая? Почему она с ним сидит? Кем возомнила себя эта женщина? Она даже не модель, и наряд на ней дешевый…» Заменить их колкие взгляды клинками – я была бы усеяна сталью, как дикобраз иглами. Должна признать, мне здесь нравится. Наверное, так себя чувствуют диджеи, работающие не на «Убожество-FM», а на солидных станциях, которые могут себе позволить шикарных гостей. Взглянув на Дидье, не в силах скрыть улыбки. Он отвечает тем же, не без лукавства прищурившись. Уже много недель мне не было так легко и весело. Видно, мамуля все-таки искренне решила помочь дочурке.
– Excusez-moi, Энджел, мне надо срочно поговорить с менеджером, – извиняется Дидье и встает, пряча руки в глубокие карманы джинсов.
Отвожу взгляд от его бедер и киваю.
– Я вернусь, – обещает он, чуть заметно кивнув, – пожалуйста, дождись.
– Обещаю, никуда не денусь, – говорю я вслед удаляющейся спине и остаюсь на скамейке одна.
Тут ко мне подплывает официантка с подносом, уставленным таким количеством острых закусок, что хватило бы на весь королевский двор Испании.
– Поставьте рядом, – говорю я, вежливо улыбаясь, и указываю на скамейку.
Она молча исполняет просьбу, затем спрашивает: «Не желает ли мадам что-нибудь еще?», делает реверанс (реверанс! – можете себе представить?) и, виляя миниатюрной попкой, скрывается. Какое блаженство! Я всегда гордилась своим реалистичным взглядом на вещи, но Бог ты мой! – если так живет другая половина человечества, тогда, пожалуйста, приплюсуйте меня на их сторону уравнения. Потрясающе!
Час прошел, а герой дня пока не появился. Я умяла столько испанского омлета с соусом из помидоров и сладкого перца, сколько и за месяц не взбить. Как вдруг замечаю – по сути-то никто, кроме меня, не ест (за исключением какого-то необъятного субъекта, голосом и комплекцией смахивающего на оперного певца, хотя навскидку я отнесла бы его к любителям налопаться на халяву). И только на первый взгляд эта изысканно-утонченная публика жует; на самом же деле они только перекладывают закуски с одного подноса на другой: взял сандвич, понюхал и опустил на ближайший поднос. Взял пирожное, понюхал, опустил. В итоге несчастная еда даже не касается их губ. Такое чувство, что я оказалась на теплоходе, битком набитом сплошными Кери Дивайн. Боже мой, куда катится мир! Когда питаться стало немодным? Если бы человеку не нужно было есть, Создатель не снабдил бы его желудком, а кулинары не изобрели бы шоколад. Впрочем, чтобы не ранить эстетические чувства собравшихся, не без усилия воли отставляю блюдо в сторону. Надо признать, на нем остались лишь объедки, поскольку я слопала практически все, что было в поле зрения, но за добавкой уже не потянусь. Лучше выпью бокальчик. Когда дело доходит до спиртного, я проявляю настоящую выдержку – благо научена на папенькином печальном примере – и вместо шампанского переключаюсь на легкую апельсиновую шипучку. Наливаю первый бокальчик, тихонько напевая «Как решиться» [73]– сразу пришло в голову, кого, в крайнем случае, можно пригласить на передачу (помните кудрявую рыжую шевелюру?). И тут мной снова овладела паника – время-то идет, а гостя на шоу пока нет; поборов страх, стараюсь затеряться среди гостей. Пора бы с ним поговорить, сложа руки сидеть не годится.
Сколько на судне должно быть палуб, чтобы оно перешло в разряд пассажирских лайнеров? И куда подевались покрытые кристалликами соли бортовые иллюминаторы и пахучие бородатые рыбаки в желтых резиновых сапогах? Здесь сплошь все обито деревом, белейшие стены увешаны подлинниками картин, кругом – подсветка и позолота. Палубы соединены спиральными лестницами, и на каждом этаже окруженные рядами банкеток большие широкоэкранные телевизоры – мечта многих провинциальных кинотеатров; тут и там замаскированы под интерьер колонки, из которых, создавая приятный фон, раздается музыка. Кое-что знакомое, из последнего альбома Дидье; впрочем, то и дело в общую тему вклиниваются другие французские певцы и даже рэпперы. Встречным киваю и улыбаюсь; однако, оказавшись на самом носу и обойдя, как мне показалось, все внутреннюю часть судна (впрочем, не сильно удивлюсь, если за этими стенами имеются и потайные коридоры), я так и не обнаружила единственного человека из всех присутствующих, который мне знаком. Он, вероятно, отчалил, оставив меня здесь куковать в одиночестве. Скромный лютик в море роз. Ни у кого лейки не найдется?
Облокотившись на отполированные до блеска перила, огибающие нос судна, смотрю на воду. Река Клайд; ее я вижу каждое утро, направляясь на работу; в ней же меня и утопят, если к пятнице не раздобуду для З. Г. что-нибудь стоящее. Отлично. Вот так стою, смотрю на воду, обдумываю ближайшие перспективы – в общем, стараюсь казаться незаметной. Как вдруг несколько мирно наслаждавшихся обществом друг друга изящно-изысканных персон приняли мою обыденную задумчивость за возвышенную грусть и вбили себе в головы, будто я «некто».
– Прошу вас, присоединяйтесь к нам, – страстно набрасывается на меня одна из женщин, пытаясь втянуть загадочную незнакомку в свою компанию.
Уверена, она представилась Хламидией, но переспросить я не посмела. Если родителям хочется назвать ребенка в честь передаваемой половым путем инфекции, не мне оспаривать их решение. Женщина выше меня – по правде сказать, она даже выше большинства баскетболистов из «Лос-Анджелес лейкерс», а ноги такие длинные, что я ей в живот смотрю. Волосы у нее острижены коротко и уложены почти как у меня, прямыми, обильно сдобренными гелем для волос прядками, только выкрашены в буйно-красный, и стригли ее явно ножницами из чистого золота. Она вся в черном, как, впрочем, и остальная компания: двое джентльменов постарше (почитателей «Ролекса», расстегнутых воротничков и гладко зачесанных волос) и пара близняшек лет под двадцать, при виде которых сама Эль Макферсон записалась бы на курс пластической хирургии.
– Замечательно все-таки, что можно скромненько отдохнуть в кругу близких друзей, не находите? – спрашивает Хламидия с чистым, как очищенная нефть, эдинбургским акцентом.
– Да, – киваю я, дружелюбно улыбаясь, – хотя скромненьким этот вечер я бы не назвала. На мой взгляд, здесь все страшно шикарно.
Близнецы радостно хихикают, будто я только что представила их вниманию забавный уличный шарж.
– Вот как, значит? – прыскают они в унисон.
– Как видно, вы не бывали на дебошах Флэша, – говорит Хламидия, вытягивая губы в сторону самого солидного из двух джентльменов с «Ролексом» на руке, который по размеру мог бы превзойти посадочную площадку для вертолета.
Очевидно, у него маленький пенис.
– На «дебошах Флэша»? Нет, к сожалению.
«И даже если мне придется сию секунду рухнуть замертво, я все равно не пожалею, что не успела подебоширить с этим монстром».
– Что вы собой представляете? – раскатистым басом интересуется Флэш – мне даже сначала показалось, будто где-то рядом поезд пронесся.
А что, собственно, я собой представляю? Осмотрев себя со всех сторон – все ли в порядке, мнительно одергиваю белый топик «Дизель», чтобы немного прикрыть живот, выступающий над поясом темно-синих, укороченных по линии сапога брючек (к счастью, мне достало благоразумия переодеться, когда планы на субботу так кардинально изменились). В последний раз, когда я на себя смотрела, то выглядела самым обычным человеком, хотя здешней публике, судя по первому впечатлению, требуется пояснять, что значит «самый обычный человек».
– Что я собой представляю? – неуверенно переспрашиваю я.
– А-ха, – отвечают близнецы своими огромными ртами, непомерно большими для обтянутых кожей черепов. – Ты модница, журналистка, телевизионщица, литераторша или снимаешься? Мы – по части моды, модели.
«Кто бы мог подумать?» – размышляю я, попутно оценив угловатые тазовые кости, которые выпирают под обтягивающими платьицами, как буфера локомотива. А я-то наивно верила, что моделями становятся такие же простые девчонки, как мы с вами, истинные образчики современной женщины с плавными изгибами и внутренними органами. Как сильно я заблуждалась.
– Флэш занимается музыкой, Джулиан – на телевидении, а я – всего понемногу, – громко и горделиво объявляет Хламидия. – Веду передачу на телевидении, записала компакт-диск, пишу для всех стоящих изданий, – она вздыхает, – ради которых не лень доставать лэптоп, и даже на подиуме подрабатываю, когда выдается свободная минутка.
– Ух, ты, – смеюсь я, – да с таким послужным списком вы могли бы одна заменить целое бюро добрых услуг.
– Вряд ли, – резко возражает Хламидия с таким видом, будто я только что предложила ей занять место трансвестита на бангкокской панели. – Неужели я произвожу впечатление женщины, которая способна пасть так низко, чтобы шабашить на временных работенках? Нет уж, увольте, это для бедняков.
– Кому как, а я когда-то и на временных работенках шабашила.
Густо затушеванные глаза Хламидии осматривают меня с ног до головы, и взгляд ее останавливается на логотипе «Мисс Селфридж», пришитом к карману моих брюк.
– Ничего удивительного, милочка, – кисло заключает она.
– Так кто вы все-таки такая? – снова спрашивает Флэш, пока я не тюкнула кое-кому по красной шевелюре.
– Что ж, – переступаю с ноги на ногу, – я, как и вы, Флэш, специализируюсь в музыкальной сфере.
«К сожалению, мой друг, на этом наше сходство заканчивается».
Флэш сплющивает оранжевые подбородки в том месте, где, по сути, должна находиться шея, и хмуро сводит брови.
– Так вы занимаетесь музыкой, дорогуша, я верно понял? Тогда, может быть, ваше имя мне знакомо. В сфере вокального жанра я крупный специалист.
Не сомневаюсь: у него действительно все крупное (по крайней мере, видимые части тела).
– Может быть, – с улыбкой соглашаюсь я. – Меня зовут Энджел Найтс.
Тут он крякает и трясет золотыми цепями.
– Не-а, никаких версий. А у тебя, Джулиан?
Джулиан, нахмурившись, цедит сквозь зубы:
– Впервые слышу. Она певица?
– Вы певица? – переспрашивает Флэш.
Перевожу взгляд с одного собеседника на другого. Забавно, я готова поклясться, что Джулиан говорил на совершенно понятном языке, однако один из них явно видит необходимость общаться через переводчика.
– Пою ли я? Только когда никто не слышит, да и то не очень хорошо. Предпочитаю проигрывать чужую музыку.
– Значит, она музыкант, – говорит Джулиан Флэшу.
– Так вы, значит, музыкант, – со знанием дела переводит Флэш.
– Нет.
Мои собеседники одновременно вздохнули.
– Я диджей.
Так гораздо лучше: пять пар ушей мгновенно навострились.
– Диджей, вот это потрясно! – зачирикали близнецы.
– О-о-о, да вы, милочка, могли бы прокрутить в эфире мой компакт-диск! – радостно егозит Хламидия; эта удачная мысль все-таки дошла до расположенного на такой порядочной высоте мозга.
– Клубный диджей или радио? – интересуется Флэш.
– Радио.
– На какой она станции? – ворчливо спрашивает Джулиан.
– Вы на какой…
– На местной, – перебиваю я, уже порядком утомившись от их тандема. – На «Энерджи-FM».
Реакция, прямо скажем, не из лучших: близнецы разочарованно протягивают «у-у», голова Флэша погружается в складки шеи, и он приобретает сходство с напуганной черепахой, а Джулиан заходится смехом. Тут и без переводчика все ясно: он ржет мне прямо в лицо.
Сама же Хламидия, смерив меня взглядом, разочарованно фыркает:
– «Энерджи-FM»? Фи-и. Какой тогда смысл с тобой водиться?
Хм, плохо для самооценки – ой, как плохо. Ведь никогда не любила втираться в чужие тусовки – дернул же черт!
– Что ты здесь делаешь? – напоследок интересуется Хламидия, явно давая понять, что это последний вопрос к недостойной внимания «пустышке».
«Слушай, дорогуша, хорош крутиться вокруг да около, выкладывай уже, наконец!»
– Что делаю? Все проще простого…
А правда, что я здесь забыла? Много радости: чтобы человека на посмешище выставляли из-за того только что его одежда не продается на бриллиантовых вешалках? Мне было так хорошо здесь, весело, у меня словно глаза на мир открылись; я неожиданно окунулась в непривычную для себя роскошь. И вдруг, надо же такому случиться, неожиданно приходит понимание, что остались все-таки на нашей загаженной матушке-земле места, где недостаточно быть просто приятным в общении, трудолюбивым и целеустремленным человеком, отзывчивым к чужим бедам и проблемам. Попросту недостаточно.
И вот, будто в школе, натерпевшись в очередной раз унижений от главной заводилы плохих девочек и ее натасканных подручных, бормочу нечто вроде извинений за эгоистично потребляемый кислород и, затравленно уставившись в собственные мокасины, разворачиваюсь, чтобы уйти… Лучше бы надела радужные туфли: они всегда приносят мне удачу. Уворачиваясь от сыплющихся вслед, почти осязаемых уколов и нарочито громких комментариев, в которых неизменно присутствуют слова «Энерджи-FM», «дешевка» и «диджей», закидываю за спину мини-рюкзачок – и тут на мое плечо ложится сильная рука.
– Прости, что заставил тебя так долго ждать, cherie, – улыбается Дидье, добавляя на самое ушко: – Меня задержали; эти люди цепляются, как пиявки, я не мог освободиться.
– Да ничего, – пожимаю плечами, не поднимая глаз.
Он разворачивает меня лицом к злопыхателям.
Даже Хламидия так вытянула шею, что голова наконец показалась. Да, перепугалась она крепко.
– Друзья, вы уже познакомились с моей дорогой спутницей? – спрашивает Дидье.
Думаю, он хотел сказать: «Дорогие друзья, вы уже познакомились с моей спутницей?», но кто я такая, чтобы спорить?
– Ее зовут Энджел, она не только дочь лучшей подруги моей матери, но и моя подруга, моя личная преподавательница, медсестра и особая гостья нашей вечеринки.
– Уй, – сквозь зубы процедила Хламидия, – с таким послужным списком можно заменить целое бюро добрых услуг.
– Touche, [74]моя дорогая, – подмигиваю ей, неторопливо проплывая мимо этой шайки под ручку с Дидье. – Надеюсь, вам нравится моя скромная вечеринка.
Чувствую себя королевой!
Дидье любезен и внимателен, с ним не соскучишься, и он весь как на ладони. Вот он какой, настоящий Дидье Лафит. Я знаю, все люди настоящие, и даже знаменитости, за редким исключением (не будем упоминать членов семьи Джексонов), но порой очень трудно бывает рассмотреть под маской какой-нибудь выдающейся персоны, будь то мужчина или женщина, их подлинное лицо. Следующие два часа я, кропотливо пробираясь в сложных и запутанных лабиринтах его личности, пытаюсь разгадать, что представляет собой Дидье; мы устроились в укромном уголке палубы, и хозяин вечеринки не отходит от меня ни на шаг, исполняя любое мое желание. Если я голодна, он достанет мне поесть, если хочу пить, тут же передо мной возникает наполненный жидкостью фужер, замерзла – накинет на плечи куртку. Надо сказать, что для этого ему вовсе не обязательно сходить со своего места, потому что достаточно щелкнуть волшебными пальчиками, и любое поручение тут же будет исполнено. Изысканно-утонченная публика (звездная братия) постепенно расходится, разочарованно чмокая друг друга в щечки, на судне становится тихо, и ярче разгораются прежде незаметные, будто сказочные огоньки, сияя для нас точно персональные звезды. Солнце заходит, и с ним опускается температура, рядом появляются две дымящиеся чашечки горячего шоколада со взбитыми сливками и редкостным по своей красоте зефиром. Делаем по глоточку, обжигая языки, и сидим, обнявшись, точно старые знакомые. Говорит в основном он, а я слушаю – уж если я и получила что-то полезное от своей профессии, так это умение слушать: слушать громогласного Кувалду и извечного оппонента Малкольма. А Дидье интересно рассказывает, и жизнь его так не похожа на мою.
Как выяснилось, вырос он в Бордо, и Мари-Пьер воспитывала сына одна: отец его оказался не более чем донором спермы, правда, не в официальном смысле слова. В восемнадцать мальчишка сбежал в Париж и сразу же заключил контракт с модельным агентством на Елисейских Полях, где тут же принялся оттачивать искусство страстных взглядов, которые теперь украшают обложки его альбомов. Но его единственной и неизменной страстью оставалась музыка: он писал песни, пел и в свободное время репетировал с приятелями-музыкантами. Однажды талантливого юношу заметил агент, работающий на одну из звукозаписывающих компаний; не успел Дидье опомниться – и вот он уже в верхних строчках хит-парадов.
Послушать его – так все получилось легко и просто; в двадцать пять он уже модель, поп-звезда и просто очень богатый молодой человек. Бывают же везунчики. Сейчас ему тридцать, а у него уже собственный пентхаус в Париже и отдельный дом на побережье в Биаррице, а также четыре автомобиля (мы говорим далеко не о «фиате уно»), два гоночных мотоцикла, приличная коллекция картин и растущая популярность.
Дидье уверенно ведет меня по верхней палубе, крепко поддерживая под локоток, и гости расступаются, как толпа восторженных фанатов на финишной прямой «Тур-де-Франс». С нас не сводят глаз, улыбаются, стараясь подойти как можно ближе, но боятся коснуться и неизменно расступаются в стороны, пропуская вперед звезду и его неизвестную спутницу (вашу покорную слугу). Я то и дело поглядываю на Дидье, порядком нервничая, а того, похоже, нисколько не смущает столь пристальное внимание. Такое чувство, будто он вообще не замечает толпы заглядывающихся на него обожателей. Для меня же – а я из тех девушек, которые могут часами стоять у барной стойки совершенно нагими, усиленно размахивая перед носом бармена пятидесятифунтовой банкнотой, и все равно не дождутся своего пива, – подобные ощущения несколько внове. И, несмотря на то, что я чувствую себя настолько не в своей тарелке, как младенец в бассейне для прыгунов с вышки, все-таки придерживаюсь совета матери: «Когда не можешь – делай вид». Высоко задрав подбородок, чинно ступаю рядом с принцем и молю Бога, чтобы при всем честном народе не шлепнуться на пятую точку. Сегодня, на этой «скромной вечеринке», я намерена спасти свою карьеру. Собственно говоря, мне даже выбирать-то не приходится: я так давно ждала удобного случая. Теперь, когда он представился, не могу себе позволить его упустить. Мне претит довольствоваться малым, я намерена рвануться к звездам (разумеется, в пределах «Энерджи-FM»). Как только Дидье согласится прийти ко мне на передачу, моя карьера поднимется на головокружительную высоту – и если не на Луну, то по крайней мере на Глазго я – взгляну с высоты птичьего полета. Но для начала неплохо бы рассеять слухи о моих медицинских навыках, узнать нового знакомца поближе (не о мамулях же разговаривать) и набраться мужества для решительного хода: подойти к нему с серьезным деловым предложением. А для этого хорошо бы остаться с ним наедине – учитывая, что сельдей в бочку набивается куда меньше, чем нас на этом суденышке, задачка не из простых.
– Это все твои друзья? – спрашиваю я, когда мы, наконец, останавливаемся на корме теплохода.
Он пожимает плечами и жестом приглашает садиться рядом. Хозяин праздника так властно держится, что ослушаться его даже в голову не приходит. Боязливо присаживаюсь на покрытую толстым слоем лака деревянную скамейку, всерьез опасаясь поскользнуться и грохнуться под ноги утонченно-изысканной публики.
– «Друзья» – не совсем верное слово, – отвечает Дидье, задумчиво потягивая из бокала и изучая внимательным взглядом лопочущую толпу. – Скорее знакомые. Некоторых я вижу впервые, главное в другом, – пожимает плечами, – они все хотят пообщаться со мной.
«Такой взгляд на вещи здорово поднимает самооценку», – думаю я, завороженно улыбаясь. Да уж, у меня часа не проходит, чтобы в дверь не побарабанил какой-нибудь жаждущий встречи поклонник. Такие высказывания сходят с рук только звездам. Впрочем, он совсем не лукавит: к нему действительно тянет людей. Сижу, тихонько пристроившись рядом с Дидье, и подглядываю, как он смотрит на всю эту публику. Они из кожи вон лезут, чтобы привлечь внимание звезды: кто-то не спускает с него глаз, кто-то, откинув назад голову, заходится оглушительным смехом, изображая себя гвоздем программы. Я отмечаю забавный феномен – как люди заигрывают друг с другом и стараются привлечь к себе внимание, причем здесь старания всех участников направлены на одного-единственного человека. Того самого, который как ни в чем не бывало сидит возле меня. Приосанилась и с самым невозмутимым видом продолжаю наблюдать: гости, отведя взгляд от Дидье, переводят его на меня. У них мысли на лицах написаны: «Кто это такая? Почему она с ним сидит? Кем возомнила себя эта женщина? Она даже не модель, и наряд на ней дешевый…» Заменить их колкие взгляды клинками – я была бы усеяна сталью, как дикобраз иглами. Должна признать, мне здесь нравится. Наверное, так себя чувствуют диджеи, работающие не на «Убожество-FM», а на солидных станциях, которые могут себе позволить шикарных гостей. Взглянув на Дидье, не в силах скрыть улыбки. Он отвечает тем же, не без лукавства прищурившись. Уже много недель мне не было так легко и весело. Видно, мамуля все-таки искренне решила помочь дочурке.
– Excusez-moi, Энджел, мне надо срочно поговорить с менеджером, – извиняется Дидье и встает, пряча руки в глубокие карманы джинсов.
Отвожу взгляд от его бедер и киваю.
– Я вернусь, – обещает он, чуть заметно кивнув, – пожалуйста, дождись.
– Обещаю, никуда не денусь, – говорю я вслед удаляющейся спине и остаюсь на скамейке одна.
Тут ко мне подплывает официантка с подносом, уставленным таким количеством острых закусок, что хватило бы на весь королевский двор Испании.
– Поставьте рядом, – говорю я, вежливо улыбаясь, и указываю на скамейку.
Она молча исполняет просьбу, затем спрашивает: «Не желает ли мадам что-нибудь еще?», делает реверанс (реверанс! – можете себе представить?) и, виляя миниатюрной попкой, скрывается. Какое блаженство! Я всегда гордилась своим реалистичным взглядом на вещи, но Бог ты мой! – если так живет другая половина человечества, тогда, пожалуйста, приплюсуйте меня на их сторону уравнения. Потрясающе!
Час прошел, а герой дня пока не появился. Я умяла столько испанского омлета с соусом из помидоров и сладкого перца, сколько и за месяц не взбить. Как вдруг замечаю – по сути-то никто, кроме меня, не ест (за исключением какого-то необъятного субъекта, голосом и комплекцией смахивающего на оперного певца, хотя навскидку я отнесла бы его к любителям налопаться на халяву). И только на первый взгляд эта изысканно-утонченная публика жует; на самом же деле они только перекладывают закуски с одного подноса на другой: взял сандвич, понюхал и опустил на ближайший поднос. Взял пирожное, понюхал, опустил. В итоге несчастная еда даже не касается их губ. Такое чувство, что я оказалась на теплоходе, битком набитом сплошными Кери Дивайн. Боже мой, куда катится мир! Когда питаться стало немодным? Если бы человеку не нужно было есть, Создатель не снабдил бы его желудком, а кулинары не изобрели бы шоколад. Впрочем, чтобы не ранить эстетические чувства собравшихся, не без усилия воли отставляю блюдо в сторону. Надо признать, на нем остались лишь объедки, поскольку я слопала практически все, что было в поле зрения, но за добавкой уже не потянусь. Лучше выпью бокальчик. Когда дело доходит до спиртного, я проявляю настоящую выдержку – благо научена на папенькином печальном примере – и вместо шампанского переключаюсь на легкую апельсиновую шипучку. Наливаю первый бокальчик, тихонько напевая «Как решиться» [73]– сразу пришло в голову, кого, в крайнем случае, можно пригласить на передачу (помните кудрявую рыжую шевелюру?). И тут мной снова овладела паника – время-то идет, а гостя на шоу пока нет; поборов страх, стараюсь затеряться среди гостей. Пора бы с ним поговорить, сложа руки сидеть не годится.
Сколько на судне должно быть палуб, чтобы оно перешло в разряд пассажирских лайнеров? И куда подевались покрытые кристалликами соли бортовые иллюминаторы и пахучие бородатые рыбаки в желтых резиновых сапогах? Здесь сплошь все обито деревом, белейшие стены увешаны подлинниками картин, кругом – подсветка и позолота. Палубы соединены спиральными лестницами, и на каждом этаже окруженные рядами банкеток большие широкоэкранные телевизоры – мечта многих провинциальных кинотеатров; тут и там замаскированы под интерьер колонки, из которых, создавая приятный фон, раздается музыка. Кое-что знакомое, из последнего альбома Дидье; впрочем, то и дело в общую тему вклиниваются другие французские певцы и даже рэпперы. Встречным киваю и улыбаюсь; однако, оказавшись на самом носу и обойдя, как мне показалось, все внутреннюю часть судна (впрочем, не сильно удивлюсь, если за этими стенами имеются и потайные коридоры), я так и не обнаружила единственного человека из всех присутствующих, который мне знаком. Он, вероятно, отчалил, оставив меня здесь куковать в одиночестве. Скромный лютик в море роз. Ни у кого лейки не найдется?
Облокотившись на отполированные до блеска перила, огибающие нос судна, смотрю на воду. Река Клайд; ее я вижу каждое утро, направляясь на работу; в ней же меня и утопят, если к пятнице не раздобуду для З. Г. что-нибудь стоящее. Отлично. Вот так стою, смотрю на воду, обдумываю ближайшие перспективы – в общем, стараюсь казаться незаметной. Как вдруг несколько мирно наслаждавшихся обществом друг друга изящно-изысканных персон приняли мою обыденную задумчивость за возвышенную грусть и вбили себе в головы, будто я «некто».
– Прошу вас, присоединяйтесь к нам, – страстно набрасывается на меня одна из женщин, пытаясь втянуть загадочную незнакомку в свою компанию.
Уверена, она представилась Хламидией, но переспросить я не посмела. Если родителям хочется назвать ребенка в честь передаваемой половым путем инфекции, не мне оспаривать их решение. Женщина выше меня – по правде сказать, она даже выше большинства баскетболистов из «Лос-Анджелес лейкерс», а ноги такие длинные, что я ей в живот смотрю. Волосы у нее острижены коротко и уложены почти как у меня, прямыми, обильно сдобренными гелем для волос прядками, только выкрашены в буйно-красный, и стригли ее явно ножницами из чистого золота. Она вся в черном, как, впрочем, и остальная компания: двое джентльменов постарше (почитателей «Ролекса», расстегнутых воротничков и гладко зачесанных волос) и пара близняшек лет под двадцать, при виде которых сама Эль Макферсон записалась бы на курс пластической хирургии.
– Замечательно все-таки, что можно скромненько отдохнуть в кругу близких друзей, не находите? – спрашивает Хламидия с чистым, как очищенная нефть, эдинбургским акцентом.
– Да, – киваю я, дружелюбно улыбаясь, – хотя скромненьким этот вечер я бы не назвала. На мой взгляд, здесь все страшно шикарно.
Близнецы радостно хихикают, будто я только что представила их вниманию забавный уличный шарж.
– Вот как, значит? – прыскают они в унисон.
– Как видно, вы не бывали на дебошах Флэша, – говорит Хламидия, вытягивая губы в сторону самого солидного из двух джентльменов с «Ролексом» на руке, который по размеру мог бы превзойти посадочную площадку для вертолета.
Очевидно, у него маленький пенис.
– На «дебошах Флэша»? Нет, к сожалению.
«И даже если мне придется сию секунду рухнуть замертво, я все равно не пожалею, что не успела подебоширить с этим монстром».
– Что вы собой представляете? – раскатистым басом интересуется Флэш – мне даже сначала показалось, будто где-то рядом поезд пронесся.
А что, собственно, я собой представляю? Осмотрев себя со всех сторон – все ли в порядке, мнительно одергиваю белый топик «Дизель», чтобы немного прикрыть живот, выступающий над поясом темно-синих, укороченных по линии сапога брючек (к счастью, мне достало благоразумия переодеться, когда планы на субботу так кардинально изменились). В последний раз, когда я на себя смотрела, то выглядела самым обычным человеком, хотя здешней публике, судя по первому впечатлению, требуется пояснять, что значит «самый обычный человек».
– Что я собой представляю? – неуверенно переспрашиваю я.
– А-ха, – отвечают близнецы своими огромными ртами, непомерно большими для обтянутых кожей черепов. – Ты модница, журналистка, телевизионщица, литераторша или снимаешься? Мы – по части моды, модели.
«Кто бы мог подумать?» – размышляю я, попутно оценив угловатые тазовые кости, которые выпирают под обтягивающими платьицами, как буфера локомотива. А я-то наивно верила, что моделями становятся такие же простые девчонки, как мы с вами, истинные образчики современной женщины с плавными изгибами и внутренними органами. Как сильно я заблуждалась.
– Флэш занимается музыкой, Джулиан – на телевидении, а я – всего понемногу, – громко и горделиво объявляет Хламидия. – Веду передачу на телевидении, записала компакт-диск, пишу для всех стоящих изданий, – она вздыхает, – ради которых не лень доставать лэптоп, и даже на подиуме подрабатываю, когда выдается свободная минутка.
– Ух, ты, – смеюсь я, – да с таким послужным списком вы могли бы одна заменить целое бюро добрых услуг.
– Вряд ли, – резко возражает Хламидия с таким видом, будто я только что предложила ей занять место трансвестита на бангкокской панели. – Неужели я произвожу впечатление женщины, которая способна пасть так низко, чтобы шабашить на временных работенках? Нет уж, увольте, это для бедняков.
– Кому как, а я когда-то и на временных работенках шабашила.
Густо затушеванные глаза Хламидии осматривают меня с ног до головы, и взгляд ее останавливается на логотипе «Мисс Селфридж», пришитом к карману моих брюк.
– Ничего удивительного, милочка, – кисло заключает она.
– Так кто вы все-таки такая? – снова спрашивает Флэш, пока я не тюкнула кое-кому по красной шевелюре.
– Что ж, – переступаю с ноги на ногу, – я, как и вы, Флэш, специализируюсь в музыкальной сфере.
«К сожалению, мой друг, на этом наше сходство заканчивается».
Флэш сплющивает оранжевые подбородки в том месте, где, по сути, должна находиться шея, и хмуро сводит брови.
– Так вы занимаетесь музыкой, дорогуша, я верно понял? Тогда, может быть, ваше имя мне знакомо. В сфере вокального жанра я крупный специалист.
Не сомневаюсь: у него действительно все крупное (по крайней мере, видимые части тела).
– Может быть, – с улыбкой соглашаюсь я. – Меня зовут Энджел Найтс.
Тут он крякает и трясет золотыми цепями.
– Не-а, никаких версий. А у тебя, Джулиан?
Джулиан, нахмурившись, цедит сквозь зубы:
– Впервые слышу. Она певица?
– Вы певица? – переспрашивает Флэш.
Перевожу взгляд с одного собеседника на другого. Забавно, я готова поклясться, что Джулиан говорил на совершенно понятном языке, однако один из них явно видит необходимость общаться через переводчика.
– Пою ли я? Только когда никто не слышит, да и то не очень хорошо. Предпочитаю проигрывать чужую музыку.
– Значит, она музыкант, – говорит Джулиан Флэшу.
– Так вы, значит, музыкант, – со знанием дела переводит Флэш.
– Нет.
Мои собеседники одновременно вздохнули.
– Я диджей.
Так гораздо лучше: пять пар ушей мгновенно навострились.
– Диджей, вот это потрясно! – зачирикали близнецы.
– О-о-о, да вы, милочка, могли бы прокрутить в эфире мой компакт-диск! – радостно егозит Хламидия; эта удачная мысль все-таки дошла до расположенного на такой порядочной высоте мозга.
– Клубный диджей или радио? – интересуется Флэш.
– Радио.
– На какой она станции? – ворчливо спрашивает Джулиан.
– Вы на какой…
– На местной, – перебиваю я, уже порядком утомившись от их тандема. – На «Энерджи-FM».
Реакция, прямо скажем, не из лучших: близнецы разочарованно протягивают «у-у», голова Флэша погружается в складки шеи, и он приобретает сходство с напуганной черепахой, а Джулиан заходится смехом. Тут и без переводчика все ясно: он ржет мне прямо в лицо.
Сама же Хламидия, смерив меня взглядом, разочарованно фыркает:
– «Энерджи-FM»? Фи-и. Какой тогда смысл с тобой водиться?
Хм, плохо для самооценки – ой, как плохо. Ведь никогда не любила втираться в чужие тусовки – дернул же черт!
– Что ты здесь делаешь? – напоследок интересуется Хламидия, явно давая понять, что это последний вопрос к недостойной внимания «пустышке».
«Слушай, дорогуша, хорош крутиться вокруг да около, выкладывай уже, наконец!»
– Что делаю? Все проще простого…
А правда, что я здесь забыла? Много радости: чтобы человека на посмешище выставляли из-за того только что его одежда не продается на бриллиантовых вешалках? Мне было так хорошо здесь, весело, у меня словно глаза на мир открылись; я неожиданно окунулась в непривычную для себя роскошь. И вдруг, надо же такому случиться, неожиданно приходит понимание, что остались все-таки на нашей загаженной матушке-земле места, где недостаточно быть просто приятным в общении, трудолюбивым и целеустремленным человеком, отзывчивым к чужим бедам и проблемам. Попросту недостаточно.
И вот, будто в школе, натерпевшись в очередной раз унижений от главной заводилы плохих девочек и ее натасканных подручных, бормочу нечто вроде извинений за эгоистично потребляемый кислород и, затравленно уставившись в собственные мокасины, разворачиваюсь, чтобы уйти… Лучше бы надела радужные туфли: они всегда приносят мне удачу. Уворачиваясь от сыплющихся вслед, почти осязаемых уколов и нарочито громких комментариев, в которых неизменно присутствуют слова «Энерджи-FM», «дешевка» и «диджей», закидываю за спину мини-рюкзачок – и тут на мое плечо ложится сильная рука.
– Прости, что заставил тебя так долго ждать, cherie, – улыбается Дидье, добавляя на самое ушко: – Меня задержали; эти люди цепляются, как пиявки, я не мог освободиться.
– Да ничего, – пожимаю плечами, не поднимая глаз.
Он разворачивает меня лицом к злопыхателям.
Даже Хламидия так вытянула шею, что голова наконец показалась. Да, перепугалась она крепко.
– Друзья, вы уже познакомились с моей дорогой спутницей? – спрашивает Дидье.
Думаю, он хотел сказать: «Дорогие друзья, вы уже познакомились с моей спутницей?», но кто я такая, чтобы спорить?
– Ее зовут Энджел, она не только дочь лучшей подруги моей матери, но и моя подруга, моя личная преподавательница, медсестра и особая гостья нашей вечеринки.
– Уй, – сквозь зубы процедила Хламидия, – с таким послужным списком можно заменить целое бюро добрых услуг.
– Touche, [74]моя дорогая, – подмигиваю ей, неторопливо проплывая мимо этой шайки под ручку с Дидье. – Надеюсь, вам нравится моя скромная вечеринка.
Чувствую себя королевой!
Дидье любезен и внимателен, с ним не соскучишься, и он весь как на ладони. Вот он какой, настоящий Дидье Лафит. Я знаю, все люди настоящие, и даже знаменитости, за редким исключением (не будем упоминать членов семьи Джексонов), но порой очень трудно бывает рассмотреть под маской какой-нибудь выдающейся персоны, будь то мужчина или женщина, их подлинное лицо. Следующие два часа я, кропотливо пробираясь в сложных и запутанных лабиринтах его личности, пытаюсь разгадать, что представляет собой Дидье; мы устроились в укромном уголке палубы, и хозяин вечеринки не отходит от меня ни на шаг, исполняя любое мое желание. Если я голодна, он достанет мне поесть, если хочу пить, тут же передо мной возникает наполненный жидкостью фужер, замерзла – накинет на плечи куртку. Надо сказать, что для этого ему вовсе не обязательно сходить со своего места, потому что достаточно щелкнуть волшебными пальчиками, и любое поручение тут же будет исполнено. Изысканно-утонченная публика (звездная братия) постепенно расходится, разочарованно чмокая друг друга в щечки, на судне становится тихо, и ярче разгораются прежде незаметные, будто сказочные огоньки, сияя для нас точно персональные звезды. Солнце заходит, и с ним опускается температура, рядом появляются две дымящиеся чашечки горячего шоколада со взбитыми сливками и редкостным по своей красоте зефиром. Делаем по глоточку, обжигая языки, и сидим, обнявшись, точно старые знакомые. Говорит в основном он, а я слушаю – уж если я и получила что-то полезное от своей профессии, так это умение слушать: слушать громогласного Кувалду и извечного оппонента Малкольма. А Дидье интересно рассказывает, и жизнь его так не похожа на мою.
Как выяснилось, вырос он в Бордо, и Мари-Пьер воспитывала сына одна: отец его оказался не более чем донором спермы, правда, не в официальном смысле слова. В восемнадцать мальчишка сбежал в Париж и сразу же заключил контракт с модельным агентством на Елисейских Полях, где тут же принялся оттачивать искусство страстных взглядов, которые теперь украшают обложки его альбомов. Но его единственной и неизменной страстью оставалась музыка: он писал песни, пел и в свободное время репетировал с приятелями-музыкантами. Однажды талантливого юношу заметил агент, работающий на одну из звукозаписывающих компаний; не успел Дидье опомниться – и вот он уже в верхних строчках хит-парадов.
Послушать его – так все получилось легко и просто; в двадцать пять он уже модель, поп-звезда и просто очень богатый молодой человек. Бывают же везунчики. Сейчас ему тридцать, а у него уже собственный пентхаус в Париже и отдельный дом на побережье в Биаррице, а также четыре автомобиля (мы говорим далеко не о «фиате уно»), два гоночных мотоцикла, приличная коллекция картин и растущая популярность.