Страница:
Лорен Маккроссан
Ангел в эфире
Посвящается Дарси Хоуп и Молли Микаэлле за яркие штрихи на полотне жизни.
Глава 1
ПРИСЯДЬ
[1]
До сих пор помню, как он был одет, когда мы впервые встретились. Наблюдательность – отличительная черта женщин. Спроси любую: «В чем он был?» или «Как выглядел?» – и получишь детальный отчет о внешности возлюбленного – от кончиков ногтей до цвета носков. Задайте тот же вопрос мужчине, и все, на что он окажется способен: «Ну, вроде она блондинка, примерно такого роста… Да что вы вообразили, неужели я могу вспомнить, как она была одета?» Вряд ли такой гражданин способен предоставить следствию детальное описание преступника.
Мы познакомились в старших классах. Если точнее, в классе с углубленным изучением английского языка (такие есть в Шотландии). Совершенно непредумышленно я подсела к одному из редчайших жеребчиков выпускного класса школы Святой Бригитты и тут же поняла: это мое. Незадолго до описываемых событий девственные объятия вышеназванного заведения впервые распростерлись навстречу представителям противоположного пола. (Подозреваю, для того, чтобы хоть немного облегчить тяжелую долю географа, которому выпало несчастье быть единственным мужчиной во всем заведении, а заодно и предметом обожания полутора тысяч девчонок.) В крови нежных созданий бесновались нерастраченные гормоны, повсюду царила атмосфера безудержного флирта, и парней на всех явно не хватало. Конкуренция царила жесточайшая: женский пол натачивал коготки и набивал носками лифчики. За какую-то неделю в местной аптеке разошлись все мыслимые запасы перекиси для осветления волос, блеска для губ и тестов на беременность (между этими тремя наименованиями ассортимента явственно прослеживалась некая связь).
Впрочем, я здесь была новенькой – моему папочке Стиву, или Стефану, как любит называть его мамуля-француженка, вздумалось перевезти семью из Нориджа в Глазго в самое горячее для любимого дитятки время, в начале учебного года. Делать нечего: сорвались с нажитого местечка и рванули на север. Папулю нередко осеняют «замечательные мысли», но вот дельные попадаются нечасто. Надо же было ему жениться на хорошенькой француженке из Бордо, умыкнуть ее из родного дома и перевезти в Восточную Англию, где ей до конца замужней жизни будут сниться родные виноградники и придется нарочито говорить с ошибками, чтобы не сойти за местную. Потом отец позволил назвать свою дочь Анжеликой Найтс. [2](Да-да, в честь тех самых «рыцарей Круглого стола», хотя моему отцу так же далеко до доблестного рыцаря сэра Ланселота, как мне до чемпионки по скоростным вычислениям в уме.) И в довершение всего ему взбрело в голову устроиться на фабрику по производству виски – с его-то тягой к спиртному. Впрочем, о пагубном пристрастии моего обожаемого родителя мы поговорим позднее.
Моя мама, Дельфина, напутала с расписанием, я опоздала в школу на целый месяц, и поэтому все воспринимали меня как новенькую. Я и понятия не имела, что незанятое место рядом с нашим «вороным» неофициально числилось за «божественной» Кери Дивайн, самой снежной из всех снежных королев выпускного класса. Авторитет ее был столь непререкаем, что она позволяла себе опаздывать на каждый урок где-то на семь минут, не опасаясь, что ее место кто-нибудь займет. Ни одна девчонка из школы не посмела бы примоститься вблизи человека, на которого положила глаз Кери Дивайн и с которым гуляла с тех самых пор, как они четырнадцатилетними подростками играли в «передай сосалку», когда он еще учился в школе для мальчиков на той же улице и слыл там заводилой. В общем, сама того не подозревая, я покусилась на запретный плод, который не предпринял ни единой попытки меня в этом уведомить. И вот сижу я преспокойненько за злосчастной партой, рядом лежат моя новая блестящая тетрадка со съемными блоками, книга «Госпожа Бовари» и мой обожаемый пенал. На крышке последнего была объемная картинка – цветок, символ группы «Джеймс», и я то и дело поглаживала пальцами его лепестки, напевая про себя одну из величайших песен всех времен – «Присядь». Помню, когда записанный вживую сингл занял вторую строчку чарта, уступив единственному и неповторимому хиту Чесни Хоукс «Единственный и неповторимый», я бесновалась – так неуемна была моя тинейджерская обида. Эта песня для меня многое в те годы значила – как значит и сейчас (я вообще музыку люблю, потому-то и стала диджеем). Итак, я присела, но тут в дверях показалось ее царственное величество, одарившее меня таким взглядом, который вполне мог бы расплавить даже мою нестерпимо голубую тушь электрик-блю.
Только когда Коннор встал и пошел к доске, я смогла взглянуть на его одежду. Прежде я не решалась в открытую его рассматривать: как-то неловко в упор разглядывать человека, сидящего рядом. К тому же Кери Дивайн не спускала с моего затылка глаз, готовая, точно истребитель, выпустить смертоносный заряд в беспомощную и обреченную жертву. Коннор был в джинсах, выгоревших почти до белизны, которые держались на потертом ремне из коричневой кожи, обнимавшем поджарый торс. Свободный крой подчеркивал его крепкие ягодицы, а правый карман отвис, точно по пути в школу на парнишку напала доведенная до отчаяния женщина, и ему пришлось отдирать ее руки от своих штанов. Как раз под левой ягодицей джинсы были аккуратно распороты лезвием и чуть приоткрывали взгляду манящие очертания бедра и черные трусы-шортики – обратите внимание, не застиранно-серые, а черные, и безо всяких там глупых мультяшек. Я старалась, конечно, не пялиться на его тыл, но не могла – удаляющаяся спина так и притягивала взор, пока мои слюнные железы не выработали достаточно жидкости, чтобы посрамить целую свору бешеных псов. Еще на нем были красные армейские ботинки, зашнурованные до середины, и футболка из хлопка – тоже красная, в тон обуви. Очень она подчеркивала и без того широкие плечи Коннора. Потом мой сосед повернулся, и я уже не смогла отвести от него взгляда: у него было одно из тех редких лиц, которые легко встают перед глазами, когда ты пытаешься их вспомнить. Что удивительно: хотя здесь, в Глазго, лето приходит после дождичка в четверг, да и то если сильно повезет, кожа у Коннора была чуть-чуть загорелая. Россыпь веснушек на носу и пронзительная синева глаз выдавали в нем кельтскую кровь, а черные волосы прекрасно оттеняла едва пробивающаяся угольно-черная щетина на подбородке. Некоторые говорят, чем-то Коннор похож на Гарри Линекера, только он не такой холеный, уши у него не торчком, да и футболист из него никудышный (а жаль). Как бы там ни было, мне Коннор сразу приглянулся. Но дальше – больше! Не успела я толком перевести взгляд с его лица на футболку, как уже поняла, что там написано – «Джеймс» крупными белыми буквами и бело-желтый цветок с моего пенала. С бухты-барахты таких совпадений не происходит: это судьба.
Прошло тринадцать лет, а та самая футболка лежит, бережно упакованная, в моем бельевом шкафу. Должно быть, пенал тоже где-то завалялся, хотя я смутно припоминаю, что он несколько пострадал в те гедонистические дни, когда побочно служил приемным сосудом под марихуану. Со мной по-прежнему тот же человек, Коннор Маклин – мой первый настоящий парень, который пригласил меня на свидание без недели тринадцать лет назад и с тех пор не отходил от меня ни на шаг. Я знаю все веснушки у него на носу, все родинки и оспины от ветрянки. Мне не нужна специальная дырочка, чтобы взглянуть на его крепкие ягодицы. Я вижу их почти каждое утро, когда Коннор степенно вылезает из постели (степенность – по-прежнему самое подходящее для него слово) и направляется на работу: он кинооператор одной преуспевающей студии. Как и в ранней молодости, Коннор предпочитает простую удобную одежду: «Левис» с кручеными швами, какой-нибудь тонкий свитерок – можно и не фирменный, тяжелые ботинки, которые он практически никогда не натирает кремом (по этому поводу мы часто ссоримся: я настоящая фетишистка в вопросах обуви). Ну а в целом мне нравится, как он выглядит – я и сама не сторонница особых изысков в одежде (по крайней мере, выше лодыжек). Коннор, как и раньше, чертовски хорош собой, заботлив и добр – вот почему поиски подходящего подарка на очередную нашу годовщину превращаются для меня в настоящий кошмар. В подарке должны быть забота, хороший вкус, практическая полезность, романтика и… желательно не слишком большая цена на ярлычке, потому что я обязательно должна купить те нежно-розовые кожаные туфли, замшевые ковбойские сапоги (себе) и коричневый рюкзачок а-ля пастушка, с витыми орнаментами. (Мег сказала, он отлично подходит под мой цвет глаз.) Ой, кажется, проговорилась.
Так что можно подарить мужчине, с которым живешь уже тринадцать лет? Я бы спросила мамочку, да та ушла от отца почти два года назад и свалила домой, во Францию. А больше я, к сожалению, никого и не знаю, кто оставался бы с одним и тем же человеком так же долго, как я. Наверное, такова характерная черта нашего времени, а может, просто я дружу либо с ветреницами, презирающими всякие обязательства, либо с дурнушками, которые так жаждут пойти к алтарю, что на них смело можно вешать рекламный щит «Невесты и жилье». В самую пору познакомить вас с Меган – несчастной представительницей второго типа, и с Кери, которую я бы скорее отнесла к первому. Да-да, та самая Кери Дивайн, которая при первой нашей встрече хотела засунуть мою «Госпожу Бовари» туда, где солнца не видно, теперь одна из моих лучших подруг. Вместе с милой Меган Маккеффри, которая в школьные годы во всем слушалась Кери и по ее наущению незаметно срезала с моей головы клок волос, потому что ее подруге захотелось попрактиковаться в черной магии и хорошенько отомстить «стерве», которая увела у нее парня. Теперь мы трое – не разлей вода: по субботам устраиваем еженедельные «шабаши», как мило окрестил их Коннор, и знаем друг о друге все. Вот почему я пригласила в помощницы именно этих двоих, справедливо полагая, что лучшие советчицы в поисках подарка – давние подруги. В нашем распоряжении имелись все магазины в деловом центре Глазго, и мы принялись за работу. Прочесали три основных торговых пассажа в городе и не нашли ничего подходящего. В результате остался лишь последний крупный универмаг, «Джон Льюис». Наша грандиозная задача по поиску идеального подарка даже и не думает близиться к завершению, и не только по моей вине. Две мои лучшие подруги, говоря начистоту, никудышные советчицы. Керри не заметит романтики, даже если та свалится с потолка и будет оглушительно бить в барабаны перед самым ее носом, – наша «божественная» заглядывает в витрины, только чтобы полюбоваться собственным отражением; Мег очень старается, но верит, что надувные шарики, перевязанные сатиновыми ленточками, – изысканный подарок для современного мужчины. Может, сразу плюнуть на все и не тратить время?
– Зачем ему вообще твой слюнтяйский подарок? – громко спрашивает Кери.
Это вполне в ее духе. Наша царственная особа обожает работать на публику и частенько говорит с псевдолондонским акцентом, думая, что он шикарнее ее родного шотландского произношения. Меган прозвала ее «гуттаперчивый сассенах». [3]Надув полные безупречные губки, отраженные в бесчисленном множестве позолоченных зеркал, Кери вздыхает:
– Слушай, вы вместе уже… э-э… целую вечность. Не кажется ли тебе, что это будет в самый раз?
Берет с полки пузырек лосьона после бритья «Олд спайс» [4]за шесть фунтов девяносто пять пенсов и безо всякого видимого интереса помахивает им перед моим носом.
Я смотрю на эту маленькую фаллообразную бутылочку, одну из тысяч других парфюмерных изысков, и сердце замирает, когда я вижу цену.
– Знаешь, Кери, мы хоть и долго вместе, но пока еще друг другу не надоели. Я ищу подарок для любимого человека.
– Купи ему краску для волос, – слащаво улыбается она.
– Где здесь романтика? У Коннора к тому же и седых волос-то нет.
– Ну и что с того? Со временем появятся. Главное – ты покупаешь на будущее, а это ценят люди с привязанностями. Разве не романтично?
– А все-таки хорошо, Кери, что те бедолаги, которые осыпают тебя подарками, не ждут ничего взамен. Твой прагматизм кого хочешь достанет.
– А-а, чушь все это, – пожимает плечами подруга и отчаливает к блестящим прилавкам с косметикой. – Равенство какое-то выдумали. Подарки должны дарить мужчины, а женщины только их принимать.
– Видишь ли, у нас с Коннором выработалась определенная система, и до сих пор она меня не подводила. Так что, если не возражаешь, я бы предпочла и впредь ее придерживаться.
– Как угодно, душенька. Только помни, у вас тринадцатая годовщина.
– И что с того? – недоумеваю я, сморщив нос и стараясь поскорее миновать прилавок с парфюмерией, чтобы не угореть от кружащих в воздухе ядовитых испарений – напалм чистой воды.
– Тринадцать – чертова дюжина, дьявольское невезение. Я бы на твоем месте сто раз подумала, стоит ли вообще праздновать.
– Премного благодарна. – Хмурюсь и закатываю глаза к потолку. – Что-что, а подбодрить ты всегда умела.
– Смотри, что я нашла! Подари ему мишку! – подкатывает Мег, радостно вопя.
Вся такая рыженькая, конопатая, тычет мне в лицо бледно-голубым плюшевым комком.
– Смотри, у него в лапах сердечко, и на нем написано: «Будь со мной».
– Какая мерзость, – фыркает Кери и, щелкнув пальцами, подзывает женщину, обслуживающую стенд «Шанель». – Безвкусица.
– Знаешь, Мег, мне все-таки кажется, Коннор равнодушен к игрушкам, – снисходительно улыбаюсь я и, пожав мишке лапу, откладываю его на ближайшую полку.
Прочие находки Меган (браслет с гравировкой «Мой парень», кольцо вечной верности с камнями по кругу, украшенная сверкающими сердцами и губами рамка для фотографий и ручка с портретом Элвиса, которая играет «Люби меня нежно») таким же образом оказались разложенными по всему магазину в некоем стратегическом порядке. Явно пора закругляться, а не то за неимением оправданий придется купить красные семейные трусы из атласа и набор носовых платков, которые Мег присмотрела, едва мы показались в дверях «Джона Льюиса», – кажется, целая вечность с тех пор миновала.
– Пойдем поищем, где перекусить, – предлагаю я, с наигранным энтузиазмом хлопнув в ладоши.
Мег, которую никогда еще мысль о еде не оставляла равнодушной, устремляется к выходу с проворством чайки, завидевшей пакетик с чипсами.
– Одну секундочку, я только куплю помаду. Эта дамочка так медленно двигает задом, что цвет из моды выйдет, пока она сюда доберется, – говорит Кери. – Ей, наверное, меня и не видно из-за туши. Только взгляните на эти ресницы: грязнее щетки для каминной трубы. Подсказал бы ей, что ли, кто-нибудь…
Одарив подругу лучезарной улыбкой, я облокачиваюсь на прилавок спиной к продавщице и, закрыв глаза, пытаюсь сосредоточиться на Конноре и на том, какой подарок ему бы хотелось.
– А в прошлом году что он тебе подарил? – будто угадав мои мысли, спрашивает Кери.
– Хм, нижнее белье, насколько я помню. Да, точно: красный комплект «Ла-Сенца» и набор для автозагара «Сен-Тропез».
– Ах да, как я могла забыть? У тебя потом неделю пальцы напоминали сырные палочки.
– Откуда мне было знать, что руки надо после процедуры ополаскивать? Какой вообще смысл намазаться и тут же смывать? Только добро переводишь, да еще за такие деньги.
Подруга встряхивает длинной светлой гривой и недоуменно приподнимает безупречно выщипанную бровь.
– Боже мой, давно ли у тебя эти понятия об экономии? Ну хорошо, так что он все-таки подарил тебе в прошлом году?
Прикусив губу, погружаюсь в размышления.
– М-м… Кажется, белье. Только другое: белое с кружевом.
– Что-то все крутится у него вокруг одной темы. Тебе не кажется, что ты перестала удовлетворять своего приятеля?
– Нет! – поспешно возражаю я.
– Сделай ему минет для разнообразия, – хитро подмигивает Кери. – Порадуй бедняжечку в кои-то веки.
– К вашему сведению, Кери Дивайн, – оскорбленно вспыхиваю я, заливаясь краской, – я регулярно это делаю. И последний раз был не далее как в четверг утром, перед тем как Коннор ушел на работу. И между прочим, он сказал, что никогда в жизни ему не было так хорошо. По всей видимости, я совершенствуюсь раз за разом.
– Очаровательно, – говорит строгий женский голос за моей спиной. – Это вам обойдется в двенадцать фунтов за помаду.
Я оборачиваюсь и ловлю на себе неприязненный взгляд «Джуди, чем могу помочь». Такое чувство, что она наступила на пережеванную жвачку и теперь не знает, как ее соскоблить с одной из своих модных сандалий. Пристально посмотрев на Кери, которая стоит и держится за бока, издавая носоглоткой омерзительное хрюканье, точно пытается втянуть носом целое семейство слизней, я торопливо улепетываю на поиски Мег. С этими подарками голова идет кругом.
– Я не стану здесь есть, – фыркает Кери, стараясь не касаться туфелькой от Патрика Кокса размазанного по полу кусочка картофеля, и воротит нос от жареного.
– Прекрати, Кери, отличное место, – урезонивает ее Мег, прокладывая себе путь к кратчайшей очереди.
Рассматривая развешанные на стенах закусочной портреты гигантских гамбургеров, она все шире раскрывает зеленые глаза.
– Ага, к тому же в меню наверняка есть альтернатива для тех, кто следит за весом, – добавляю я, вспомнив брошюрку от «Уэйт уотчерс» [5]для желающих похудеть, за которую выложила четыре фунта, хотя и прочла ее всего лишь раз, да и то в индийском ресторанчике, когда ела курицу с острыми приправами. – Выпей лимонад: там всего двадцать калорий, а то и меньше.
– Мне наплевать, сколько там калорий, Энджел, и мне не нужны посредники, чтобы следить за своим весом.
– Ничего удивительного, – хихикая, комментирует Мег, – у тебя вес нулевой.
Пытаясь прикрыть свою довольно объемную талию коротеньким топиком из белого хлопка, Меган делает заказ:
– Самый большой чизбургер с жареным луком, простую кока-колу и порцию ваших обалденных пончиков. И еще, будьте добры, тарелку латука вот для этой леди.
– Я буду в «Моргане», – объявляет Кери, направляясь к эскалатору, и фалды ее замшевого, кремового цвета плаща по самую щиколотку развеваются вслед. – Присоединяйтесь, когда надоест обжираться, если встать сможете.
– Лети, бабочка, лети, – смеется Мег. – Худая, как соломинка, и никакого проку. Дурища.
Я должна объяснить ситуацию с Кери Дивайн. Видите ли, она не такая, как большинство из нас. По правде говоря, если бы я не видела этого своими собственными глазами, никогда бы не поверила, что взрослая женщина способна выжить, питаясь только пищевыми добавками, витаминами, кофе и рисовыми крекерами. И пока мы с Мег отъедаемся домашними завтраками или бутербродами с белковой пастой, наша подруга принимает некую комбинацию пилюль, содержащих все: от витамина А до цинка, две чашечки густого, как деготь, эспрессо и стакан кипятка с двумя капельками лимонного сока. И больше она не прикоснется к пище до самого полудня. Но и в обед Кери питается, словно комарик-вегетарианец на диете. Естественно, фигура у нее, как у Кайли Миноуг, вытянутой до пяти футов девяти дюймов, а ягодицы тверже, чем любой стульчик, на который она вздумает приземлиться. Мало того, что такое питание вредно для здоровья, это еще и крайне утомляет. Я вот что хочу сказать: зачем идти в ресторан, если ничего, кроме салата без соли и масла, заказывать не собираешься? И зачем лишать рабочих мест тружеников пищевой промышленности, отказывая себе в шоколадке или пачке чипсов? Может, ее грациозная фигура и притягивает взгляды всех мужчин, за исключением моего Коннора (он называет Кери тощей и безвкусной, как галета, – а может, мне угодить хочет), однако я слишком люблю поесть, чтобы хоть в чем-нибудь походить на нее, как, впрочем, и свет очей моих, Меган. Та обожает веселых толстячков: Рональд Макдоналд – ее вторая любовь после Эвана Макгрегора. К физкультуре у нее патологическое отвращение, как она сама не раз заявляла (ведь если Меган раскрутится вокруг своей оси, то грудями может изувечить кого-нибудь, а то и убить). Она пышна, гордится своей полнотой и сама нередко называет себя «чернокожей мамулей с белоснежной задницей».
Находясь где-то посередине, я не обладаю ни достоинствами Мег, ни изяществом Кери. Мне не нравится слово «нормальная» – просто мне комфортно носить двенадцатый размер (за исключением одной недели в месяц, когда мне вообще некомфортно). В те времена, когда я еще таскала пластинки для исправления прикуса и прическу «курчавая блондинка», я была худой дылдой – сказывалась континентальная кровь моей мамочки, француженки до мозга костей (она даже большая француженка, чем изобретенная французами жареная картошка, и в два раза тоньше). Завитушки исчезли, главным образом благодаря парикмахерской секции «Джона Фриды» в аптеке «Бутс», а из блондинки я как-то плавно переросла в шатенку цвета французской горчицы. Я довольна своей прической. Тот этап, через который проходят все девчонки, когда хочется выглядеть женственной и носить длинные волосы, я благополучно миновала, и теперь на голове у меня стрижка типа «я у мамы вместо швабры». Конечно, было бы неплохо, если бы и тело переняло имидж девчонки-забияки, но, к сожалению, мои костлявые руки и ноги покрыты слоем жира. Я не толстуха, но у меня имеются свои округлости, необходимые для выживания в условиях холодной шотландской зимы. По правде говоря, если бы в Глазго не так сильно опускалась температура, я была бы вылитая Кейт Мосс, только пониже ростом и не такая стильная. Коннору нравятся мои формы – говорит, я женственная. На его взгляд, формы уступают только той части моего тела, которую он обожает больше всего, – вздернутому носику. Когда-то я казалась себе неким хрюшкоподобным существом – такой у меня был поросячий нос, но с возрастом лицо менялось, и теперь вышеназванный орган вполне гармонично соседствует с остальными чертами лица.
И еще должна вам признаться: не принадлежу к числу тех девчонок, которые помешаны на своей внешности, а потому и модницей меня не назовешь – редкость в наши дни, согласитесь. Я даже не страдаю расстройствами пищеварения (если, конечно, уже и хороший аппетит не возвели в ранг расстройств). Разумеется, и на меня иногда находит, и все же я слишком ленива, чтобы стать классической красавицей. Во-первых, потому что эти маникюры, педикюры, чистки и аэробика – пустая трата времени и денег: я лучше поем, попью и повеселюсь; а во-вторых, потому что я диджей на радио. У меня вполне порядочная аудитория, которая медленно и верно продолжает расти, но поскольку лицо мое всегда остается «за кадром», необязательно выглядеть ухоженной знаменитостью. Скажем, если бы я была Сарой Кокс с «Радио-1» или Сьюзи Макгуайр – мой эквивалент на радиостанции «Клайд-1», которая на каждый свой эфир с двенадцати до трех собирает больше слушателей, чем я за полтора года, и чье лицо крупным планом пялится на вас в метро, – тогда, быть может, борьба за внешность и имела бы смысл. А пока мне до этих акул шоу-бизнеса расти и расти. Я не знаменита. Однажды мою фотографию поместили на школьной доске почета за то, что забила шесть очков на дебютном баскетбольном матче для девочек, – а это, согласитесь, не портрет на обложке «Максима». Еще меня пригласили в местный паб в Уэст-Энде зажечь огни на рождественской елке, но вечеринки со звездами и знаменитостями обходятся без вашей покорной слуги. Впрочем, над этим я работаю, и «Энерджи-FM» тоже старается повысить популярность своих ведущих. Пока мне выпадает честь служить козлом отпущения на ежедневных дискуссиях со слушателями, которые составляют большую часть моего дневного шоу; но когда-нибудь я доберусь до головокружительных высот, и меня будут приглашать как конферансье на школьные празднества или на концерты любительских капелл. По крайней мере, надеюсь.
– Надо уметь держаться, – частенько напутствует меня мамуля. – Веди себя так, будто ты уже знаменитость, и когда-нибудь ею станешь.
– Королевский гамбургер с курицей и диетическую колу, – говорю я, уже витая в подлунных высотах.
А что? Даже звездам приходится есть.
– Почему бы не подарить ему шахматы? – предлагает Мег, стараясь перекричать целый детский сад за соседним столиком.
– Да какой из него шахматист, что ты! А если, не дай Бог, он начнет играть, мне тоже придется осваивать. Попробуй запомни, как там каждая фигура ходит. К тому же терпеть не могу проигрывать.
– Вот как, значит… Понятно. Тогда купи ему маленький мопед.
– Ни за что. Он будет гонять наперегонки с детворой и обязательно разобьется.
– Тросточку?
– Слюнтяйство.
– Прыжок с парашютом?
– Боится высоты.
– Путевку на раскопки?
Вздыхаю и вливаю в горло остатки ледяной кока-колы из стаканчика.
– Ох, Мег, почему так сложно найти подарок для человека, с которым живешь уже тринадцать лет?
– От большой любви, детка, от большой любви, – мечтательно изрекает подруга и, опустив подбородок на руку, а локоть в лужицу кетчупа, добавляет: – Просто ты хочешь подарить ему что-нибудь особенное. Вы – сказочная пара.
Улыбаюсь до ушей, как влюбленная девчонка, – что поделать, именно так я чувствую себя рядом с Коннором. Наверное, все объясняется просто: мы вместе со времен отрочества, с ним будто время останавливается. Жаль только, организм не разделяет эту концепцию.
– Мег, тебе не кажется, что грустно так долго встречаться с одним и тем же человеком?
Мы познакомились в старших классах. Если точнее, в классе с углубленным изучением английского языка (такие есть в Шотландии). Совершенно непредумышленно я подсела к одному из редчайших жеребчиков выпускного класса школы Святой Бригитты и тут же поняла: это мое. Незадолго до описываемых событий девственные объятия вышеназванного заведения впервые распростерлись навстречу представителям противоположного пола. (Подозреваю, для того, чтобы хоть немного облегчить тяжелую долю географа, которому выпало несчастье быть единственным мужчиной во всем заведении, а заодно и предметом обожания полутора тысяч девчонок.) В крови нежных созданий бесновались нерастраченные гормоны, повсюду царила атмосфера безудержного флирта, и парней на всех явно не хватало. Конкуренция царила жесточайшая: женский пол натачивал коготки и набивал носками лифчики. За какую-то неделю в местной аптеке разошлись все мыслимые запасы перекиси для осветления волос, блеска для губ и тестов на беременность (между этими тремя наименованиями ассортимента явственно прослеживалась некая связь).
Впрочем, я здесь была новенькой – моему папочке Стиву, или Стефану, как любит называть его мамуля-француженка, вздумалось перевезти семью из Нориджа в Глазго в самое горячее для любимого дитятки время, в начале учебного года. Делать нечего: сорвались с нажитого местечка и рванули на север. Папулю нередко осеняют «замечательные мысли», но вот дельные попадаются нечасто. Надо же было ему жениться на хорошенькой француженке из Бордо, умыкнуть ее из родного дома и перевезти в Восточную Англию, где ей до конца замужней жизни будут сниться родные виноградники и придется нарочито говорить с ошибками, чтобы не сойти за местную. Потом отец позволил назвать свою дочь Анжеликой Найтс. [2](Да-да, в честь тех самых «рыцарей Круглого стола», хотя моему отцу так же далеко до доблестного рыцаря сэра Ланселота, как мне до чемпионки по скоростным вычислениям в уме.) И в довершение всего ему взбрело в голову устроиться на фабрику по производству виски – с его-то тягой к спиртному. Впрочем, о пагубном пристрастии моего обожаемого родителя мы поговорим позднее.
Моя мама, Дельфина, напутала с расписанием, я опоздала в школу на целый месяц, и поэтому все воспринимали меня как новенькую. Я и понятия не имела, что незанятое место рядом с нашим «вороным» неофициально числилось за «божественной» Кери Дивайн, самой снежной из всех снежных королев выпускного класса. Авторитет ее был столь непререкаем, что она позволяла себе опаздывать на каждый урок где-то на семь минут, не опасаясь, что ее место кто-нибудь займет. Ни одна девчонка из школы не посмела бы примоститься вблизи человека, на которого положила глаз Кери Дивайн и с которым гуляла с тех самых пор, как они четырнадцатилетними подростками играли в «передай сосалку», когда он еще учился в школе для мальчиков на той же улице и слыл там заводилой. В общем, сама того не подозревая, я покусилась на запретный плод, который не предпринял ни единой попытки меня в этом уведомить. И вот сижу я преспокойненько за злосчастной партой, рядом лежат моя новая блестящая тетрадка со съемными блоками, книга «Госпожа Бовари» и мой обожаемый пенал. На крышке последнего была объемная картинка – цветок, символ группы «Джеймс», и я то и дело поглаживала пальцами его лепестки, напевая про себя одну из величайших песен всех времен – «Присядь». Помню, когда записанный вживую сингл занял вторую строчку чарта, уступив единственному и неповторимому хиту Чесни Хоукс «Единственный и неповторимый», я бесновалась – так неуемна была моя тинейджерская обида. Эта песня для меня многое в те годы значила – как значит и сейчас (я вообще музыку люблю, потому-то и стала диджеем). Итак, я присела, но тут в дверях показалось ее царственное величество, одарившее меня таким взглядом, который вполне мог бы расплавить даже мою нестерпимо голубую тушь электрик-блю.
Только когда Коннор встал и пошел к доске, я смогла взглянуть на его одежду. Прежде я не решалась в открытую его рассматривать: как-то неловко в упор разглядывать человека, сидящего рядом. К тому же Кери Дивайн не спускала с моего затылка глаз, готовая, точно истребитель, выпустить смертоносный заряд в беспомощную и обреченную жертву. Коннор был в джинсах, выгоревших почти до белизны, которые держались на потертом ремне из коричневой кожи, обнимавшем поджарый торс. Свободный крой подчеркивал его крепкие ягодицы, а правый карман отвис, точно по пути в школу на парнишку напала доведенная до отчаяния женщина, и ему пришлось отдирать ее руки от своих штанов. Как раз под левой ягодицей джинсы были аккуратно распороты лезвием и чуть приоткрывали взгляду манящие очертания бедра и черные трусы-шортики – обратите внимание, не застиранно-серые, а черные, и безо всяких там глупых мультяшек. Я старалась, конечно, не пялиться на его тыл, но не могла – удаляющаяся спина так и притягивала взор, пока мои слюнные железы не выработали достаточно жидкости, чтобы посрамить целую свору бешеных псов. Еще на нем были красные армейские ботинки, зашнурованные до середины, и футболка из хлопка – тоже красная, в тон обуви. Очень она подчеркивала и без того широкие плечи Коннора. Потом мой сосед повернулся, и я уже не смогла отвести от него взгляда: у него было одно из тех редких лиц, которые легко встают перед глазами, когда ты пытаешься их вспомнить. Что удивительно: хотя здесь, в Глазго, лето приходит после дождичка в четверг, да и то если сильно повезет, кожа у Коннора была чуть-чуть загорелая. Россыпь веснушек на носу и пронзительная синева глаз выдавали в нем кельтскую кровь, а черные волосы прекрасно оттеняла едва пробивающаяся угольно-черная щетина на подбородке. Некоторые говорят, чем-то Коннор похож на Гарри Линекера, только он не такой холеный, уши у него не торчком, да и футболист из него никудышный (а жаль). Как бы там ни было, мне Коннор сразу приглянулся. Но дальше – больше! Не успела я толком перевести взгляд с его лица на футболку, как уже поняла, что там написано – «Джеймс» крупными белыми буквами и бело-желтый цветок с моего пенала. С бухты-барахты таких совпадений не происходит: это судьба.
Прошло тринадцать лет, а та самая футболка лежит, бережно упакованная, в моем бельевом шкафу. Должно быть, пенал тоже где-то завалялся, хотя я смутно припоминаю, что он несколько пострадал в те гедонистические дни, когда побочно служил приемным сосудом под марихуану. Со мной по-прежнему тот же человек, Коннор Маклин – мой первый настоящий парень, который пригласил меня на свидание без недели тринадцать лет назад и с тех пор не отходил от меня ни на шаг. Я знаю все веснушки у него на носу, все родинки и оспины от ветрянки. Мне не нужна специальная дырочка, чтобы взглянуть на его крепкие ягодицы. Я вижу их почти каждое утро, когда Коннор степенно вылезает из постели (степенность – по-прежнему самое подходящее для него слово) и направляется на работу: он кинооператор одной преуспевающей студии. Как и в ранней молодости, Коннор предпочитает простую удобную одежду: «Левис» с кручеными швами, какой-нибудь тонкий свитерок – можно и не фирменный, тяжелые ботинки, которые он практически никогда не натирает кремом (по этому поводу мы часто ссоримся: я настоящая фетишистка в вопросах обуви). Ну а в целом мне нравится, как он выглядит – я и сама не сторонница особых изысков в одежде (по крайней мере, выше лодыжек). Коннор, как и раньше, чертовски хорош собой, заботлив и добр – вот почему поиски подходящего подарка на очередную нашу годовщину превращаются для меня в настоящий кошмар. В подарке должны быть забота, хороший вкус, практическая полезность, романтика и… желательно не слишком большая цена на ярлычке, потому что я обязательно должна купить те нежно-розовые кожаные туфли, замшевые ковбойские сапоги (себе) и коричневый рюкзачок а-ля пастушка, с витыми орнаментами. (Мег сказала, он отлично подходит под мой цвет глаз.) Ой, кажется, проговорилась.
Так что можно подарить мужчине, с которым живешь уже тринадцать лет? Я бы спросила мамочку, да та ушла от отца почти два года назад и свалила домой, во Францию. А больше я, к сожалению, никого и не знаю, кто оставался бы с одним и тем же человеком так же долго, как я. Наверное, такова характерная черта нашего времени, а может, просто я дружу либо с ветреницами, презирающими всякие обязательства, либо с дурнушками, которые так жаждут пойти к алтарю, что на них смело можно вешать рекламный щит «Невесты и жилье». В самую пору познакомить вас с Меган – несчастной представительницей второго типа, и с Кери, которую я бы скорее отнесла к первому. Да-да, та самая Кери Дивайн, которая при первой нашей встрече хотела засунуть мою «Госпожу Бовари» туда, где солнца не видно, теперь одна из моих лучших подруг. Вместе с милой Меган Маккеффри, которая в школьные годы во всем слушалась Кери и по ее наущению незаметно срезала с моей головы клок волос, потому что ее подруге захотелось попрактиковаться в черной магии и хорошенько отомстить «стерве», которая увела у нее парня. Теперь мы трое – не разлей вода: по субботам устраиваем еженедельные «шабаши», как мило окрестил их Коннор, и знаем друг о друге все. Вот почему я пригласила в помощницы именно этих двоих, справедливо полагая, что лучшие советчицы в поисках подарка – давние подруги. В нашем распоряжении имелись все магазины в деловом центре Глазго, и мы принялись за работу. Прочесали три основных торговых пассажа в городе и не нашли ничего подходящего. В результате остался лишь последний крупный универмаг, «Джон Льюис». Наша грандиозная задача по поиску идеального подарка даже и не думает близиться к завершению, и не только по моей вине. Две мои лучшие подруги, говоря начистоту, никудышные советчицы. Керри не заметит романтики, даже если та свалится с потолка и будет оглушительно бить в барабаны перед самым ее носом, – наша «божественная» заглядывает в витрины, только чтобы полюбоваться собственным отражением; Мег очень старается, но верит, что надувные шарики, перевязанные сатиновыми ленточками, – изысканный подарок для современного мужчины. Может, сразу плюнуть на все и не тратить время?
– Зачем ему вообще твой слюнтяйский подарок? – громко спрашивает Кери.
Это вполне в ее духе. Наша царственная особа обожает работать на публику и частенько говорит с псевдолондонским акцентом, думая, что он шикарнее ее родного шотландского произношения. Меган прозвала ее «гуттаперчивый сассенах». [3]Надув полные безупречные губки, отраженные в бесчисленном множестве позолоченных зеркал, Кери вздыхает:
– Слушай, вы вместе уже… э-э… целую вечность. Не кажется ли тебе, что это будет в самый раз?
Берет с полки пузырек лосьона после бритья «Олд спайс» [4]за шесть фунтов девяносто пять пенсов и безо всякого видимого интереса помахивает им перед моим носом.
Я смотрю на эту маленькую фаллообразную бутылочку, одну из тысяч других парфюмерных изысков, и сердце замирает, когда я вижу цену.
– Знаешь, Кери, мы хоть и долго вместе, но пока еще друг другу не надоели. Я ищу подарок для любимого человека.
– Купи ему краску для волос, – слащаво улыбается она.
– Где здесь романтика? У Коннора к тому же и седых волос-то нет.
– Ну и что с того? Со временем появятся. Главное – ты покупаешь на будущее, а это ценят люди с привязанностями. Разве не романтично?
– А все-таки хорошо, Кери, что те бедолаги, которые осыпают тебя подарками, не ждут ничего взамен. Твой прагматизм кого хочешь достанет.
– А-а, чушь все это, – пожимает плечами подруга и отчаливает к блестящим прилавкам с косметикой. – Равенство какое-то выдумали. Подарки должны дарить мужчины, а женщины только их принимать.
– Видишь ли, у нас с Коннором выработалась определенная система, и до сих пор она меня не подводила. Так что, если не возражаешь, я бы предпочла и впредь ее придерживаться.
– Как угодно, душенька. Только помни, у вас тринадцатая годовщина.
– И что с того? – недоумеваю я, сморщив нос и стараясь поскорее миновать прилавок с парфюмерией, чтобы не угореть от кружащих в воздухе ядовитых испарений – напалм чистой воды.
– Тринадцать – чертова дюжина, дьявольское невезение. Я бы на твоем месте сто раз подумала, стоит ли вообще праздновать.
– Премного благодарна. – Хмурюсь и закатываю глаза к потолку. – Что-что, а подбодрить ты всегда умела.
– Смотри, что я нашла! Подари ему мишку! – подкатывает Мег, радостно вопя.
Вся такая рыженькая, конопатая, тычет мне в лицо бледно-голубым плюшевым комком.
– Смотри, у него в лапах сердечко, и на нем написано: «Будь со мной».
– Какая мерзость, – фыркает Кери и, щелкнув пальцами, подзывает женщину, обслуживающую стенд «Шанель». – Безвкусица.
– Знаешь, Мег, мне все-таки кажется, Коннор равнодушен к игрушкам, – снисходительно улыбаюсь я и, пожав мишке лапу, откладываю его на ближайшую полку.
Прочие находки Меган (браслет с гравировкой «Мой парень», кольцо вечной верности с камнями по кругу, украшенная сверкающими сердцами и губами рамка для фотографий и ручка с портретом Элвиса, которая играет «Люби меня нежно») таким же образом оказались разложенными по всему магазину в некоем стратегическом порядке. Явно пора закругляться, а не то за неимением оправданий придется купить красные семейные трусы из атласа и набор носовых платков, которые Мег присмотрела, едва мы показались в дверях «Джона Льюиса», – кажется, целая вечность с тех пор миновала.
– Пойдем поищем, где перекусить, – предлагаю я, с наигранным энтузиазмом хлопнув в ладоши.
Мег, которую никогда еще мысль о еде не оставляла равнодушной, устремляется к выходу с проворством чайки, завидевшей пакетик с чипсами.
– Одну секундочку, я только куплю помаду. Эта дамочка так медленно двигает задом, что цвет из моды выйдет, пока она сюда доберется, – говорит Кери. – Ей, наверное, меня и не видно из-за туши. Только взгляните на эти ресницы: грязнее щетки для каминной трубы. Подсказал бы ей, что ли, кто-нибудь…
Одарив подругу лучезарной улыбкой, я облокачиваюсь на прилавок спиной к продавщице и, закрыв глаза, пытаюсь сосредоточиться на Конноре и на том, какой подарок ему бы хотелось.
– А в прошлом году что он тебе подарил? – будто угадав мои мысли, спрашивает Кери.
– Хм, нижнее белье, насколько я помню. Да, точно: красный комплект «Ла-Сенца» и набор для автозагара «Сен-Тропез».
– Ах да, как я могла забыть? У тебя потом неделю пальцы напоминали сырные палочки.
– Откуда мне было знать, что руки надо после процедуры ополаскивать? Какой вообще смысл намазаться и тут же смывать? Только добро переводишь, да еще за такие деньги.
Подруга встряхивает длинной светлой гривой и недоуменно приподнимает безупречно выщипанную бровь.
– Боже мой, давно ли у тебя эти понятия об экономии? Ну хорошо, так что он все-таки подарил тебе в прошлом году?
Прикусив губу, погружаюсь в размышления.
– М-м… Кажется, белье. Только другое: белое с кружевом.
– Что-то все крутится у него вокруг одной темы. Тебе не кажется, что ты перестала удовлетворять своего приятеля?
– Нет! – поспешно возражаю я.
– Сделай ему минет для разнообразия, – хитро подмигивает Кери. – Порадуй бедняжечку в кои-то веки.
– К вашему сведению, Кери Дивайн, – оскорбленно вспыхиваю я, заливаясь краской, – я регулярно это делаю. И последний раз был не далее как в четверг утром, перед тем как Коннор ушел на работу. И между прочим, он сказал, что никогда в жизни ему не было так хорошо. По всей видимости, я совершенствуюсь раз за разом.
– Очаровательно, – говорит строгий женский голос за моей спиной. – Это вам обойдется в двенадцать фунтов за помаду.
Я оборачиваюсь и ловлю на себе неприязненный взгляд «Джуди, чем могу помочь». Такое чувство, что она наступила на пережеванную жвачку и теперь не знает, как ее соскоблить с одной из своих модных сандалий. Пристально посмотрев на Кери, которая стоит и держится за бока, издавая носоглоткой омерзительное хрюканье, точно пытается втянуть носом целое семейство слизней, я торопливо улепетываю на поиски Мег. С этими подарками голова идет кругом.
– Я не стану здесь есть, – фыркает Кери, стараясь не касаться туфелькой от Патрика Кокса размазанного по полу кусочка картофеля, и воротит нос от жареного.
– Прекрати, Кери, отличное место, – урезонивает ее Мег, прокладывая себе путь к кратчайшей очереди.
Рассматривая развешанные на стенах закусочной портреты гигантских гамбургеров, она все шире раскрывает зеленые глаза.
– Ага, к тому же в меню наверняка есть альтернатива для тех, кто следит за весом, – добавляю я, вспомнив брошюрку от «Уэйт уотчерс» [5]для желающих похудеть, за которую выложила четыре фунта, хотя и прочла ее всего лишь раз, да и то в индийском ресторанчике, когда ела курицу с острыми приправами. – Выпей лимонад: там всего двадцать калорий, а то и меньше.
– Мне наплевать, сколько там калорий, Энджел, и мне не нужны посредники, чтобы следить за своим весом.
– Ничего удивительного, – хихикая, комментирует Мег, – у тебя вес нулевой.
Пытаясь прикрыть свою довольно объемную талию коротеньким топиком из белого хлопка, Меган делает заказ:
– Самый большой чизбургер с жареным луком, простую кока-колу и порцию ваших обалденных пончиков. И еще, будьте добры, тарелку латука вот для этой леди.
– Я буду в «Моргане», – объявляет Кери, направляясь к эскалатору, и фалды ее замшевого, кремового цвета плаща по самую щиколотку развеваются вслед. – Присоединяйтесь, когда надоест обжираться, если встать сможете.
– Лети, бабочка, лети, – смеется Мег. – Худая, как соломинка, и никакого проку. Дурища.
Я должна объяснить ситуацию с Кери Дивайн. Видите ли, она не такая, как большинство из нас. По правде говоря, если бы я не видела этого своими собственными глазами, никогда бы не поверила, что взрослая женщина способна выжить, питаясь только пищевыми добавками, витаминами, кофе и рисовыми крекерами. И пока мы с Мег отъедаемся домашними завтраками или бутербродами с белковой пастой, наша подруга принимает некую комбинацию пилюль, содержащих все: от витамина А до цинка, две чашечки густого, как деготь, эспрессо и стакан кипятка с двумя капельками лимонного сока. И больше она не прикоснется к пище до самого полудня. Но и в обед Кери питается, словно комарик-вегетарианец на диете. Естественно, фигура у нее, как у Кайли Миноуг, вытянутой до пяти футов девяти дюймов, а ягодицы тверже, чем любой стульчик, на который она вздумает приземлиться. Мало того, что такое питание вредно для здоровья, это еще и крайне утомляет. Я вот что хочу сказать: зачем идти в ресторан, если ничего, кроме салата без соли и масла, заказывать не собираешься? И зачем лишать рабочих мест тружеников пищевой промышленности, отказывая себе в шоколадке или пачке чипсов? Может, ее грациозная фигура и притягивает взгляды всех мужчин, за исключением моего Коннора (он называет Кери тощей и безвкусной, как галета, – а может, мне угодить хочет), однако я слишком люблю поесть, чтобы хоть в чем-нибудь походить на нее, как, впрочем, и свет очей моих, Меган. Та обожает веселых толстячков: Рональд Макдоналд – ее вторая любовь после Эвана Макгрегора. К физкультуре у нее патологическое отвращение, как она сама не раз заявляла (ведь если Меган раскрутится вокруг своей оси, то грудями может изувечить кого-нибудь, а то и убить). Она пышна, гордится своей полнотой и сама нередко называет себя «чернокожей мамулей с белоснежной задницей».
Находясь где-то посередине, я не обладаю ни достоинствами Мег, ни изяществом Кери. Мне не нравится слово «нормальная» – просто мне комфортно носить двенадцатый размер (за исключением одной недели в месяц, когда мне вообще некомфортно). В те времена, когда я еще таскала пластинки для исправления прикуса и прическу «курчавая блондинка», я была худой дылдой – сказывалась континентальная кровь моей мамочки, француженки до мозга костей (она даже большая француженка, чем изобретенная французами жареная картошка, и в два раза тоньше). Завитушки исчезли, главным образом благодаря парикмахерской секции «Джона Фриды» в аптеке «Бутс», а из блондинки я как-то плавно переросла в шатенку цвета французской горчицы. Я довольна своей прической. Тот этап, через который проходят все девчонки, когда хочется выглядеть женственной и носить длинные волосы, я благополучно миновала, и теперь на голове у меня стрижка типа «я у мамы вместо швабры». Конечно, было бы неплохо, если бы и тело переняло имидж девчонки-забияки, но, к сожалению, мои костлявые руки и ноги покрыты слоем жира. Я не толстуха, но у меня имеются свои округлости, необходимые для выживания в условиях холодной шотландской зимы. По правде говоря, если бы в Глазго не так сильно опускалась температура, я была бы вылитая Кейт Мосс, только пониже ростом и не такая стильная. Коннору нравятся мои формы – говорит, я женственная. На его взгляд, формы уступают только той части моего тела, которую он обожает больше всего, – вздернутому носику. Когда-то я казалась себе неким хрюшкоподобным существом – такой у меня был поросячий нос, но с возрастом лицо менялось, и теперь вышеназванный орган вполне гармонично соседствует с остальными чертами лица.
И еще должна вам признаться: не принадлежу к числу тех девчонок, которые помешаны на своей внешности, а потому и модницей меня не назовешь – редкость в наши дни, согласитесь. Я даже не страдаю расстройствами пищеварения (если, конечно, уже и хороший аппетит не возвели в ранг расстройств). Разумеется, и на меня иногда находит, и все же я слишком ленива, чтобы стать классической красавицей. Во-первых, потому что эти маникюры, педикюры, чистки и аэробика – пустая трата времени и денег: я лучше поем, попью и повеселюсь; а во-вторых, потому что я диджей на радио. У меня вполне порядочная аудитория, которая медленно и верно продолжает расти, но поскольку лицо мое всегда остается «за кадром», необязательно выглядеть ухоженной знаменитостью. Скажем, если бы я была Сарой Кокс с «Радио-1» или Сьюзи Макгуайр – мой эквивалент на радиостанции «Клайд-1», которая на каждый свой эфир с двенадцати до трех собирает больше слушателей, чем я за полтора года, и чье лицо крупным планом пялится на вас в метро, – тогда, быть может, борьба за внешность и имела бы смысл. А пока мне до этих акул шоу-бизнеса расти и расти. Я не знаменита. Однажды мою фотографию поместили на школьной доске почета за то, что забила шесть очков на дебютном баскетбольном матче для девочек, – а это, согласитесь, не портрет на обложке «Максима». Еще меня пригласили в местный паб в Уэст-Энде зажечь огни на рождественской елке, но вечеринки со звездами и знаменитостями обходятся без вашей покорной слуги. Впрочем, над этим я работаю, и «Энерджи-FM» тоже старается повысить популярность своих ведущих. Пока мне выпадает честь служить козлом отпущения на ежедневных дискуссиях со слушателями, которые составляют большую часть моего дневного шоу; но когда-нибудь я доберусь до головокружительных высот, и меня будут приглашать как конферансье на школьные празднества или на концерты любительских капелл. По крайней мере, надеюсь.
– Надо уметь держаться, – частенько напутствует меня мамуля. – Веди себя так, будто ты уже знаменитость, и когда-нибудь ею станешь.
– Королевский гамбургер с курицей и диетическую колу, – говорю я, уже витая в подлунных высотах.
А что? Даже звездам приходится есть.
– Почему бы не подарить ему шахматы? – предлагает Мег, стараясь перекричать целый детский сад за соседним столиком.
– Да какой из него шахматист, что ты! А если, не дай Бог, он начнет играть, мне тоже придется осваивать. Попробуй запомни, как там каждая фигура ходит. К тому же терпеть не могу проигрывать.
– Вот как, значит… Понятно. Тогда купи ему маленький мопед.
– Ни за что. Он будет гонять наперегонки с детворой и обязательно разобьется.
– Тросточку?
– Слюнтяйство.
– Прыжок с парашютом?
– Боится высоты.
– Путевку на раскопки?
Вздыхаю и вливаю в горло остатки ледяной кока-колы из стаканчика.
– Ох, Мег, почему так сложно найти подарок для человека, с которым живешь уже тринадцать лет?
– От большой любви, детка, от большой любви, – мечтательно изрекает подруга и, опустив подбородок на руку, а локоть в лужицу кетчупа, добавляет: – Просто ты хочешь подарить ему что-нибудь особенное. Вы – сказочная пара.
Улыбаюсь до ушей, как влюбленная девчонка, – что поделать, именно так я чувствую себя рядом с Коннором. Наверное, все объясняется просто: мы вместе со времен отрочества, с ним будто время останавливается. Жаль только, организм не разделяет эту концепцию.
– Мег, тебе не кажется, что грустно так долго встречаться с одним и тем же человеком?