Страница:
— Акуна матата, — хором отвечаем мы.
— Верно! Спасибо! Акуна матата, акуна матата… Телефон звонит, и я слышу, как она отвечает по второму аппарату, стараясь говорить спокойно:
— Алло? Да, дорогой. Мы почти готовы… но я… Да, но я… заказала костюмы, которые ты хотел. Нет, я… Да, понимаю, но дело в том… Да нет, мы сейчас выходим.
Медленные шаги по мраморному полу по направлению к крылу Грейера. Потом прическа снова появляется в дверях.
— Папочка немного опаздывает, поэтому просто заедет за нами через десять минут и заберет всех. Прошу быть в холле через девять минут.
Девять минут (вползание в вонючий неудобный фиолетовый костюм и натирание физиономии белым жиром) спустя мы, неловко переваливаясь, собираемся в холле вокруг ящиков: маленький желтый Лаа-Лаа, большая фиолетовая кретинка и миссис N. в достойном брючном костюме от Джил Сандер.
Швейцару N-ов требуются обе руки, чтобы впихнуть меня в лимузин, где я плюхаюсь у ног супругов. Пока водитель включает зажигание, я ухитряюсь кое-как забраться на сиденье.
— Где моя карточка? — спрашивает Грейер, едва машина отчаливает от обочины.
То ли из-за слоя неопрена на ушах, то ли из-за последствий шока голос Грейера звучит словно откуда-то издалека.
— Моя карточка! Где она? Где-е-е-е?!
Он начинает раскачиваться взад-вперед на сиденье лимузина, едва не падая на сидящих напротив родителей. Голос миссис N. живо приводит меня в чувство:
— Няня! Грейер, объясни няне, что ты хочешь!
Я изгибаюсь всем телом в направлении Грейера, поскольку фиолетовый пузырь у меня на голове отсекает периферическое зрение.
— Э… что?
Его лицо под гримом краснее свеклы, дышит он тяжело, закатывает глаза и ревет:
— НЯНЯ! МОЯ КАРТОЧКА! КАРТОЧКА ПРОПАЛА!
Иисусе!
— Няня, он требует, чтобы карточка всегда была приколота к одежде…
— Мне очень жаль.
Я перемещаю свою сбрую к нему поближе.
— Грейер, мне очень жаль…
— Моя ка-а-а-а-А-А-АРТОЧКА! — трубит Грейер.
— Эй, — звучит низкий бестелесный голос, — немедленно замолчать!
Ми-и-и-и-и-сссс-ттттер И-и-и-и-и-ккккс, наконец-то мы встретились!
Весь лимузин затаил дыхание. Этот таинственный человек, которому до сих пор удавалось избегать не только меня, но и, осмелюсь сказать, остальных моих спутников, заслуживает полномасшабного стоп-кадра. Темный костюм, очень дорогие туфли. Он сидит лицом ко мне, вернее, к «Уолл-стрит джорнал», полностью закрывающей обзор, вплоть до поблескивающего редеющего пробора, освещенного лампочкой для чтения, нависшей в нескольких дюймах от его головы. Между ухом и подбородком зажат телефон, но он до сих пор только слушал. «Эй» — это первое междометие с тех пор, как мы вошли. Правда, кое-кто вошел, а кое-кого и впихнули.
Вне всякого сомнения, за этой газетой скрывается ГА[28] семейства.
— Какая карточка? — спрашивает он свою газету.
Миссис N. многозначительно смотрит на меня, и становится очевидным, что ответственность за эмоциональный всплеск Грейера падает на мои плечи, поскольку мое место в доме где-то между средним управленческим звеном и горничной.
Тут мы выезжаем на Мэдисон-авеню и направляемся обратно, в верхнюю часть города, к апартаментам N., где все тот же швейцар принимается с энтузиазмом отрывать мне руки и ноги, пытаясь извлечь из лимузина.
— Подождите здесь, — отдуваясь, прошу я. — Сейчас вернусь.
Я поднимаюсь наверх, и целых десять минут, потея и задыхаясь, переворачиваю вверх дном комнату Грейера. Приходится обновить грим, прежде чем я нахожу Карточку в корзине для грязного белья. Зато я осталась жива и готова танцевать рок-н-ролл, в основном — ролл[29].
Дверь лифта открывается, и там, разумеется, стоит Г.С., мой Гарвард Страстный.
При виде меня у него вытягивается лицо.
Лучше просто убей.
— Что? Никогда не видел хэллоуинского костюма? — раздраженно шиплю я, вваливаясь в кабину с высоко поднятой головой.
— Нет! То есть да, сегодня тридцать первое октября, но…
— Но???
— Я… э-э-э… да, конечно, но… — заикается он.
«Привет! Похоже, ты за словом в карман лезешь, да еще как!»
Я пытаюсь извернуться так, чтобы стать лицом к стене. Конечно, в этой коробке пять на семь особо не развернешься.
— Послушайте, — начинает он, немного помолчав, — мне очень жаль насчет того вечера. Иногда парни становятся совершенными мудаками, когда выпьют. Я знаю, это не оправдывает их поведение, но я уже говорил, что они всего лишь школьные приятели…
— И?.. — обращаюсь я к стене.
— И… — Он словно обмяк. — И вам не следует составлять мнение обо мне по одному пьяному вечеру в «Дор-рианс».
Я делаю пируэт и оказываюсь лицом к нему.
— Да, по одному пьяному вечеру, когда ваши «дружки по старым временам» назвали меня шлюхой. Поймите, иногда мне приходится общаться с друзьями, взгляды которых не совпадают с моими, но только до определенной степени. Если, скажем, на повестке дня стояло бы групповое изнасилование, я нашла бы что сказать по этому поводу!
— Ну…
— Ну?
— Ну, для человека, не любящего поспешных суждений о себе, с вашей стороны довольно лицемерно с ходу судить меня по поведению других!
— Достаточно справедливо.
Я набираю воздуха в грудь, стараясь выпрямиться в полный рост.
— Поэтому позвольте уточнить. Мое мнение о вас основано на том факте, что вы и пальцем не пошевелили, чтобы их заткнуть.
Он смотрит мне в глаза.
— Ладно, я должен был вступиться. Жаль, что тогда все вышло из-под контроля.
Он заправляет волосы за ухо.
— Послушайте, пойдемте сегодня куда-нибудь, и я заглажу все свои промахи. Будет целая компания: мои друзья по колледжу. Это совершенно другие люди. Даю слово.
Дверь снова открывается. И женщина в кашемировом пончо и ее пудель оглядывают нас с одинаковой досадой, потому что мой костюм занял все пространство. Дверь снова закрывается. Я вдруг понимаю, что нам осталось всего два этажа.
— К сожалению, мне предстоит пуститься в разгул, — говорю я, показывая трехпалой рукой на свой фиолетовый торс, — но все же попробую заглянуть часам к десяти.
— Здорово! Сам еще не знаю, куда мы пойдем. Подумывали о «Хаосе», о «Затем», но до одиннадцати точно будем в «Соловье».
— Постараюсь успеть, — киваю я, несмотря на то что не уверена, в какое место из его списка я должна успеть. Лифт прибывает в вестибюль, и я, изображая сексуальную походочку, ковыляю к лимузину, при этом то и дело напоминая себе о необходимости вилять бедрами.
Жду, пока Г.С. благополучно окажется за углом, и, после очередного пинка в зад от швейцара, машина отбывает. Некоторое удовольствие доставляет то обстоятельство, что миссис N. вынуждена наклониться и собственноручно пришпилить карточку на костюм Грейера: в отличие от меня у нее действуют все десять пальцев.
— Милый, я наконец узнала, кто устраивал Брайтманам сафари, — начинает она, однако мистер N. показывает на телефон и качает головой.
Но разве она допустит, чтобы ее затмили?
Она вынимает сотовый из сумочки в виде тыквы от Джудит Лейбер и начинает нажимать кнопки.
Надутые, пухлые, ярко раскрашенные пассажиры сидят в скромном молчании.
— …не думаю, что ее декоратор очень уж постарался…
— …приглядитесь получше к этим цифрам…
— …и розовато-лиловый?
— …при таком положении на бирже? Да он спятил!
— …бамбук для кухни?
— …в следующие три года вернуть десять миллиардов вложений…
Я смотрю на Грейера, тычу фиолетовым пальцем в желтый животик. Он поднимает голову и тычет меня в ответ. Я сжимаю его толстый палец, он сжимает мой.
— Итак…
Мистер N. с громким щелчком закрывает телефон и обращает на меня взор:
— А в Австралии празднуют Хэллоуин?
— Да, кажется. По-моему, у них есть что-то, называемое Днем поминовения усопших, но ряженые… вряд ли. И обычая ходить по домам и выпрашивать сладости тоже нет.
— Милый, — вмешивается миссис N., — это Нэнни. Та, что сменила Кейтлин.
— Ах да, да, конечно. Изучаете законы?
— Я хочу сесть рядом с мамой! — внезапно взрывается Грейер.
— Гров, оставайся со мной, составишь мне компанию, — прошу я, глядя вниз.
— Нет, я хочу сесть с мамой.
Миссис N. смотрит на мистера N., который тут же прикрывается газетой.
— Нельзя же, чтобы твой чудесный грим запачкал мамину шубу. Оставайся с няней, солнышко.
После нескольких раундов он наконец изнемогает, и все мы сидим в каменном молчании, пока машина скользит к самому дну города, где тесные узкие улочки Нижнего Манхэттена уступают место впечатляющим башням Финансового района. Соседние кварталы кажутся опустевшими, если не считать похоронной процессии лимузинов, выстроившихся перед офисом компании мистера N.
Мистер и миссис N. выходят и дружно вышагивают по направлению к зданию, оставив нас с Грейером своими силами выбираться из машины на тротуар. Но мое сферическое тело безнадежно застряло в дверце.
— Няня, скажи «три», и я тебя вытолкну. Скажи «три», няня! Скажи «ТРИ»!!!
Грейер с силой упирается ножонками мне в зад, и поскольку я почти лежу лицом на тротуаре, неудивительно, что он не слышит, когда я ору «Три!».
Поэтому я поворачиваю голову налево и вижу, как Грейер вытягивает губы в щель окна.
— Не хочешь, няня? Не хочешь?
Своими разбухшими боками я ощущаю бурную деятельность, сопровождаемую обрывочными восклицаниями, указывающими на работу его гениального ума.
— Ладно, теперь я Кролик, а ты… ты Пух… и мы… ты считаешь. И… и после того как весь мед… прилип к дереву… ТРИ, НЯНЯ, НА СЧЕТ «ТРИ»!
Не исключено, что он сотворил катапульту из бумажных салфеток…
— ПЛЮХ!
— Получилось, няня, получилось!
Я выпрямляюсь, беру трехпалой рукой его ручонку, и мы гордо шествуем вперевалку к парадному входу. Мистер и миссис N. любезно придержали для нас лифт, и мы едем на сорок пятый этаж с еще одной парой, дети которой не смогли приехать в «Домашние задания».
Мы все выходим в похожую на пещеру приемную, превращенную в декорации к фильму Тима Бертона: мраморные стены покрыты вырезанными из картона летучими мышами и паутиной. Каждый дюйм потолка увешан лентами, пауками и скелетами. По всей комнате с равными интервалами расставлены ресторанные столики. На каждом сияют вставленные в тыквы свечи.
Похоже, каждый безработный актер во всех трех соседних штатах был призван развлекать войска. Франкенштейн у стойки секретаря делает вид, что отвечает на звонки, Микки-Маус проходит мимо с бокалами на подносе, а Мэрилин в углу поет для небольшой толпы коллег мистера N. «С днем рождения, мистер президент».
Грейер с некоторым трепетом оглядывается, но тут же успокаивается при виде Гарфилда[30], разносящего сандвичи с ореховым маслом и желе.
— Можешь взять один. Давай, Грейер, — подбадриваю я.
Рукой в перчатке брать сандвич нелегко, но он справляется. И начинает медленно жевать, постепенно все крепче прижимаясь к моей ноге.
Дальняя стеклянная стена открывает головокружительный вид на Статую Свободы. Похоже, только я одна могу оценить его по достоинству: дело в том, что у очень немногих нянь лица открыты. Очевидно, идея нарядить няню принадлежит не только миссис N. Все няни облачены в громоздкие, взятые напрокат костюмы не менее трех футов в окружности. Если ребенок — маленькая Белоснежка, няня — большой Гном. Крошечного фермера ведет за руку огромная корова, сказочного Крысолова — крыса-великан. Однако пальму первенства держат, естественно, телепузики. Я обмениваюсь слабыми улыбками с двумя Тинки-Винки с Ямайки.
К нам подплывает пара с маленьким Вудстоком и большим Снупи[31].
— Лапочка, ты выглядишь просто сказочно, — говорит жена то ли миссис N., то ли Грейеру.
— Поздравляю с Хэллоуином, Жаклин, — отвечает миссис N., посылая приятельнице воздушный поцелуй.
Жаклин, в черном костюме от Армани и миниатюрной розовой шляпке-таблетке, набрасывается на мистера N.:
— Дорогой, вы не в костюме? Нехороший мальчик! На ее супруге — капитанская фуражка, поразительно гармонирующая с костюмом в тонкую полоску.
— Я одет адвокатом, — поясняет мистер N., — но на самом деле я инвестиционный банкир.
— Перестаньте! — хихикает Жаклин. — Сейчас лопну от смеха! А нашим дорогим малышам следовало бы посмотреть на уголок игр: там просто восхитительно!
Я смотрю на Снупи, поникшего под весом гигантской головы.
— На этот раз нам удалось найти прекрасную фирму для организации вечеринок. Прием у Блекстоунов в День независимости был просто незабываемым!
— Я слышала что-то подобное. Митци Ньюмен только об этом и говорит! Велела установить у себя в Коннектикуте парашютную вышку. Ну же, Грейер, пойди поиграй, — теребит сына миссис N.
Он озирает весь этот чудовищный муравейник и, похоже, в данную минуту не слишком хочет разлучаться с родителями.
— Давай, парень, если будешь молодцом, поведу тебя посмотреть столовую для администрации, — обещает мистер N., чем побуждает Грейера взглянуть на меня.
— Комната, где папочка обедает, — поясняю я и, взяв его за руку, следую за нашими арахисовыми орешками в отведенный для детей сектор, отгороженный низким заборчиком. Увидев, что гостей встречает Барби, я радостно киваю: — Хорошая идея! Давайте не впускать сюда взрослых!
Вся двадцатифутовая площадка заполнена игровыми столами и играми, по большей части заключающимися в бросании предметов.
«Чья-то явная недоработка», — отмечаю я, когда сверху падает маленький вертолетик.
Я очень быстро замечаю, что подносы с напитками для взрослых здесь не циркулируют, и перегибаюсь через заборчик, чтобы немного передохнуть. Время от времени сюда приходят родительницы и в манере метрдотеля осведомляется, весело ли ребенку.
— Настоящее привидение. О-о-о, как страшно!
А потом делятся друг с другом:
— Вы представить не можете, сколько стоил наш ремонт, просто с ума сойти! Но Билл захотел кинозал!
Обе в унисон пожимают плечами, закатывают глаза и качают головами.
Появляется миссис N. вместе с Салли Киркпатрик, чей сын занимается плаванием в одной группе с Грейером. Ей приспичило понаблюдать, как ее трехфутовый Бэтмен пытается уничтожить свою швыряющую кольца противницу. Я останавливаюсь сзади, выжидая момента спросить, когда Грейер ляжет сегодня спать.
— Тебе повезло с новой девушкой! Стоит ей слово сказать, и Грейер сам идет в бассейн! — завидует миссис Киркпатрик.
— Спасибо. Жаль, что не могу сама его возить, но вторник — мой день в Лиге Родителей, а с его фигурным катанием по пятницам, французским по четвергам и физкультурой по средам мне позарез необходим хотя бы один свободный день для себя.
— Как я тебя понимаю! У меня то же самое. В этом сезоне я сама в четырех различных комитетах. Кстати, насчет конкурса на лучшую грудь… Оставить за тобой столик?
— Конечно.
— А что случилось с Кейтлин? Твоя новая девушка, похоже, не знает.
— Салли, это был настоящий кошмар. Мое счастье, что удалось сразу найти другую няню! Кейтлин, чью работу кстати, я никогда не считала образцовой, но мирилась, потому что… да потому что так уж получается! Так или иначе, у нее хватило наглости попросить дать ей последнюю неделю августа! И это после того, как я отпустила ее на целых две недели в январе, когда мы ездили в Аспен.
— Ты шутишь!
— Я сразу почувствовала, что она пытается сесть мне на шею…
— Райан, играй честно: это кольцо Иоланты! — орет Салли своему Бэтмену.
— Но я положительно не знала, что делать, — продолжает миссис N., прихлебывая перье.
— Поэтому ты ее уволила? — жадно допрашивает Салли.
— Сначала я поговорила с профессиональным консультантом по проблемам семьи…
— И с кем же?
— С Брайаном Свифтом.
— Я слыхала, что он просто бог.
Более того! Помог мне увидеть вещи в перспективе. Дал ясно понять, что затронут мой авторитет хозяйки дома и мне необходимо немедленно найти замену, чтобы довести свою позицию до ее сведения.
— Блестяще. Не забыть взять у тебя телефон. У меня такая же беда с Розаритой. Вчера я попросила ее сбегать в Средний Манхэттен, купить кое-что, пока у Райана хоккей, а она заявила, что не желает! Вроде бы ей не хватит времени, чтобы успеть обратно. Можно подумать, я не знаю, сколько на это требуется времени!
— Возмутительно! В конце концов, пока дети на занятиях, они ничего не делают! Просиживают стулья за наши же деньги!
— Ты уже покончила с собеседованиями?
— Нет, во вторник едем в Колледжиет, но я еще не уверена, что хочу возить Грейера в Вест-Энд, — отвечает миссис N., покачивая головой.
— Но это такая хорошая школа! Мы будем на седьмом небе, если Райан туда попадет! Надеемся, что скрипка даст ему преимущества.
— О, Грейер играет на пианино… Я и понятия не имела, что это имеет какое-то значение.
— Зависит от уровня подготовки. Райан уже выступает на региональных конкурсах…
— Неужели?! Фантастика!
Опасаясь, что под влиянием двух порций водки с тоником я ляпну что-нибудь неподходящее, потихоньку отхожу и замечаю Грейера, все еще швыряющего детские погремушки с меткостью истинного профессионала, что позволяет мне схватить с подноса очередной стаканчик и спокойно понаблюдать за взрослыми. Все в черном. Мужчины высоки, женщины стройны, и все держат левую руку поперек живота. Пальцы поддерживают правый локоть, чтобы было свободнее жестикулировать стаканом со спиртным. По мере того как свечи в тыквах медленно догорают, длинные тени ложатся на банкиров и банкирских жен, делая их похожими на героинь комиксов Чарлза Аддамса.
Я понимаю, что захмелела от жары и алкоголя, но мой фиолетовый зад не вмещается в узкие пластиковые стульчики. Поэтому я сажусь на пол в нескольких футах от стола с тортами, куда пришел Грейер, чтобы переждать, пока от дохнет его вбрасывающая рука. Вокруг нас так лихорадочно суетятся официанты и прочая наемная сила, что мне приходится не спускать глаз с Грейера. Тот увлеченно украшает уже четвертый торт. Я прислоняю голову к стене и с гордостью наблюдаю, как он смело хватает спринклеры и серебряные шарики, в то время как другие дети, словно готовящиеся к операции хирурги, ждут, чтобы няни, сгрудившиеся за их спинами, подали им тубы с глазурью.
Постепенно бурная деятельность Грейера замедляется. Он уставился остекленевшими глазами на центральное украшение: черную с оранжевым картонку. Липкие ручонки неподвижно лежат на столе. Лицо покрыто мелкими капельками пота: должно быть, он просто плавится от жары в этом костюме. Я подкрадываюсь ближе и шепчу ему на ухо:
— Эй, приятель, почему бы тебе не отдохнуть от тортов и немного не прогуляться со мной?
Он ложится лбом на стол, едва не задев свой сладкий шедевр.
— Пойдем, Гров, — зову я, обнимая его и отползая на коленях к стене. Расстегиваю его капюшон и вытираю салфеткой грим, капающий со лба, и глазурь с ладошек.
— Хочу ловить зубами яблоко, — бормочет он, когда я кладу его себе на колени.
— Конечно, но сначала полежи немножко. Закрой глазки и помолчи.
Я снова прикладываюсь к стакану, после чего все окружающее теряет резкие очертания. Одновременно обмахиваю себя и Грейера проспектом, найденным под ближайшим шкафом. Очевидно, Грейер задремал: маленькое тельце заметно потяжелело. Закрыв глаза, я пытаюсь представить себя в этой комнате, во главе длинного стола с подчиненными, но перед глазами так и вертится сцена совета директоров, проводимого Тинки-Винки.
Должно быть, я тоже забылась, потому что вдруг вижу миссис N. в норковом костюме Лаа-Лаа, пытающуюся убедить меня позволить ей потолковать с компашкой Г.С. насчет «этой истории со шлюхой», поскольку ее призвание — «определение границ». Тут на сцене появляется мистер N., танцующий под мелодию «Монстр Мэш». Он снимает голову и оказывается моим Г.С, требующим отвести его в ванную. Я просыпаюсь.
— Няня, хочу писать!
«Монстр Мэш» сверлит уши. Я наконец различаю часы, полускрытые искусственной паутиной.
Половина, дьявол его побери, десятого. Ладно, что теперь? Двадцать минут до квартиры N., десять — чтобы избавиться от этой штуки, и еще двадцать, чтобы добраться до «Соловья»? Ведь он все еще будет там, верно?
— О'кей! Пора сворачиваться. Найдем ванную и направимся домой!
— Няня, я не могу так быстро!
Я подхватываю едва волочащего ноги Грейера, сажаю на свой фиолетовый загорбок и лавирую между павшими и ранеными, находящимися в разных стадиях гипергликемии[32].
— Скорее, скорее. Не знаете, где ванная? — осведомляюсь я у миниатюрной индианки в костюме очередного телепузика, пытающейся утешить такого же телепузика поменьше, которому, по всей видимости, так и не удалось откусить привязанный за нитку пончик. Бедняга истерически орет, и оглушенная няня тычет пальцем в бесконечную очередь, исчезающую за углом. Я осматриваюсь в поисках уединенного растения в горшке побольше размером, готовясь заодно объяснить, что «это просто игра такая». Но Грейер показывает куда-то в сторону.
— Ванная комната там, в офисе папы.
Я ставлю его на ноги, требую показать дорогу и при этом бежать так, «будто за нами гонятся».
Он мчится по пустому коридору, прижимая ручонки к известному месту. Здесь почти совсем темно, и приходите; бежать, чтобы не упустить его из виду. Наконец он толкает какую-то дверь, я лечу следом и едва не сбиваю с ног застывшего в дверях малыша.
— Привет, Грейер!
Мы оба растерянно моргаем. Мистер N. включает лампу, а навстречу к нам идет она — в черных чулках, короткой юбочке и котелке. Я сразу же узнаю ее.
— Здравствуйте, няня, — говорит она, заправляя выбившиеся из-под котелка рыжие волосы.
Мы с Грейером безмолвствуем.
Мистер N. выходит из-за стола, наспех приводя себя в порядок и украдкой вытирая помаду с губ.
— Поздоровайся, Грейер.
— Мне нравится твой костюм, — жизнерадостно объявляет она, прежде чем Грейер успевает ответить. — Помнишь, я — Чикаго, потому что там наш самый большой рынок сбыта!
— На ней нет трусиков, — тихо говорит он, показывая на ее сетчатые ноги и вопросительно взирая на меня.
Мистер N. поспешно поднимает Грейера, не глядя ни на кого из присутствующих, включая собственного сына, и. бросив: «Пора на покой, парень. Сейчас найдем твою маму», — направляется к выходу.
— Э… мы должны найти ванную. Грейер хочет… — пытаюсь объяснить я, но он не оборачивается.
Я смотрю на мисс Чикаго, но она уже протискивается мимо и удаляется, стуча каблуками, в противоположном направлении.
Мать твою!
Янехочуничегознатьянехочуничегознатьянехочуничего-знать!..
Хватаю рюмку с забытого на журнальном столике подноса с ледяной водкой и быстренько опрокидываю ее.
Слава Господу милосердному, уже через несколько минут семейка N. и я летим по ФДР[33], а Грейер полностью отключился, положив голову мне на колени. Подозреваю, что, когда мы выйдем, на сиденье окажется пятно, но, черт возьми, я предупреждала!
Миссис N. откидывает голову на кожаный подголовник и закрывает глаза. Я опускаю окно (всего на дюйм, не больше), чтобы подставить лицо свежему ветру с Ист-Ривер. Я немного пьяна. Вернее, немного больше, чем немного.
Откуда-то издалека доносится нерешительный щебет миссис N.:
— Я говорила с матерью Райана, и она утверждает, что Колледжиет — одна из лучших школ в стране. Завтра же позвоню и запишу Грейера на собеседование. Кстати, она сказала, что они с Беном решили этим летом снять домик в Нантакете. Уоллингтон и Сьюзен отдыхали там последние четыре года, и Салли уверена, что это может оказаться приятным разнообразием после Хэмптона. Она считает, что иногда полезно уехать подальше от Мейдстоуна, да и детям необходимы новые впечатления. А у Кэролайн Хорнер там дом. Салли говорит, что брат Бена отбывает на лето в Париж, так что ты можешь временно воспользоваться его членством в теннисном клубе. И няня тоже может поехать! Нэнни, не хотели бы вы провести несколько недель на океанском побережье? Такой прекрасный отдых!
Я навостряю уши при упоминании своего имени — и с нескрываемым энтузиазмом восклицаю:
— Совершенно верно! Прекрасный отдых! И так весело! В-Е-С-Е-Л-О!
Разумеется, я согласна.
Пытаясь оттопырить фиолетовые большие пальцы, я представляю себя наедине с океаном и своим Гарвардом Страстным.
— Наааантакет! Пляж, волны и прибой. Как можно отказаться от этого? Считайте, я уже подписалась.
Сквозь полуопущенные ресницы я вижу, как она вопросительно поднимает брови, прежде чем повернуться к храпящему мистеру N.
— Что же, тогда… — Она закутывается в норку и возвещает мелькающему за окном городу: — Значит, решено. Завтра же звоню риелтору.
Полчаса спустя мое такси со свистом летит назад по ФДР, в противоположном направлении, к Хьюстон-стрит. Я придирчиво смотрю в зеркальце пудреницы, выискивая остатки грима. Потом подаюсь вперед, и глаза слепят ярко-зеленые циферки на часах таксиста. 10.24. Давай, давай, давай!
Сердце бешено стучит, и адреналин невероятно обостряет чувства. Я ощущаю каждый толчок на каждой рытвине и обоняю дым от выкуренной сигареты предыдущего пассажира. Сочетание сюрреалистического настроя вечера, бесчисленных порций поглощенного мной спиртного и кожаных штанов, в которые я втиснута, а также обещание потенциальной интрижки с Гарвардом Страстным только усиливают эмоциональное напряжение. Передо мной, говоря без обиняков, стоит нелегкая задача. Все принципы, какие у меня имелись ранее: политические, моральные и т.д., — растаяли, утекли, похоронены.
— Верно! Спасибо! Акуна матата, акуна матата… Телефон звонит, и я слышу, как она отвечает по второму аппарату, стараясь говорить спокойно:
— Алло? Да, дорогой. Мы почти готовы… но я… Да, но я… заказала костюмы, которые ты хотел. Нет, я… Да, понимаю, но дело в том… Да нет, мы сейчас выходим.
Медленные шаги по мраморному полу по направлению к крылу Грейера. Потом прическа снова появляется в дверях.
— Папочка немного опаздывает, поэтому просто заедет за нами через десять минут и заберет всех. Прошу быть в холле через девять минут.
Девять минут (вползание в вонючий неудобный фиолетовый костюм и натирание физиономии белым жиром) спустя мы, неловко переваливаясь, собираемся в холле вокруг ящиков: маленький желтый Лаа-Лаа, большая фиолетовая кретинка и миссис N. в достойном брючном костюме от Джил Сандер.
Швейцару N-ов требуются обе руки, чтобы впихнуть меня в лимузин, где я плюхаюсь у ног супругов. Пока водитель включает зажигание, я ухитряюсь кое-как забраться на сиденье.
— Где моя карточка? — спрашивает Грейер, едва машина отчаливает от обочины.
То ли из-за слоя неопрена на ушах, то ли из-за последствий шока голос Грейера звучит словно откуда-то издалека.
— Моя карточка! Где она? Где-е-е-е?!
Он начинает раскачиваться взад-вперед на сиденье лимузина, едва не падая на сидящих напротив родителей. Голос миссис N. живо приводит меня в чувство:
— Няня! Грейер, объясни няне, что ты хочешь!
Я изгибаюсь всем телом в направлении Грейера, поскольку фиолетовый пузырь у меня на голове отсекает периферическое зрение.
— Э… что?
Его лицо под гримом краснее свеклы, дышит он тяжело, закатывает глаза и ревет:
— НЯНЯ! МОЯ КАРТОЧКА! КАРТОЧКА ПРОПАЛА!
Иисусе!
— Няня, он требует, чтобы карточка всегда была приколота к одежде…
— Мне очень жаль.
Я перемещаю свою сбрую к нему поближе.
— Грейер, мне очень жаль…
— Моя ка-а-а-а-А-А-АРТОЧКА! — трубит Грейер.
— Эй, — звучит низкий бестелесный голос, — немедленно замолчать!
Ми-и-и-и-и-сссс-ттттер И-и-и-и-и-ккккс, наконец-то мы встретились!
Весь лимузин затаил дыхание. Этот таинственный человек, которому до сих пор удавалось избегать не только меня, но и, осмелюсь сказать, остальных моих спутников, заслуживает полномасшабного стоп-кадра. Темный костюм, очень дорогие туфли. Он сидит лицом ко мне, вернее, к «Уолл-стрит джорнал», полностью закрывающей обзор, вплоть до поблескивающего редеющего пробора, освещенного лампочкой для чтения, нависшей в нескольких дюймах от его головы. Между ухом и подбородком зажат телефон, но он до сих пор только слушал. «Эй» — это первое междометие с тех пор, как мы вошли. Правда, кое-кто вошел, а кое-кого и впихнули.
Вне всякого сомнения, за этой газетой скрывается ГА[28] семейства.
— Какая карточка? — спрашивает он свою газету.
Миссис N. многозначительно смотрит на меня, и становится очевидным, что ответственность за эмоциональный всплеск Грейера падает на мои плечи, поскольку мое место в доме где-то между средним управленческим звеном и горничной.
Тут мы выезжаем на Мэдисон-авеню и направляемся обратно, в верхнюю часть города, к апартаментам N., где все тот же швейцар принимается с энтузиазмом отрывать мне руки и ноги, пытаясь извлечь из лимузина.
— Подождите здесь, — отдуваясь, прошу я. — Сейчас вернусь.
Я поднимаюсь наверх, и целых десять минут, потея и задыхаясь, переворачиваю вверх дном комнату Грейера. Приходится обновить грим, прежде чем я нахожу Карточку в корзине для грязного белья. Зато я осталась жива и готова танцевать рок-н-ролл, в основном — ролл[29].
Дверь лифта открывается, и там, разумеется, стоит Г.С., мой Гарвард Страстный.
При виде меня у него вытягивается лицо.
Лучше просто убей.
— Что? Никогда не видел хэллоуинского костюма? — раздраженно шиплю я, вваливаясь в кабину с высоко поднятой головой.
— Нет! То есть да, сегодня тридцать первое октября, но…
— Но???
— Я… э-э-э… да, конечно, но… — заикается он.
«Привет! Похоже, ты за словом в карман лезешь, да еще как!»
Я пытаюсь извернуться так, чтобы стать лицом к стене. Конечно, в этой коробке пять на семь особо не развернешься.
— Послушайте, — начинает он, немного помолчав, — мне очень жаль насчет того вечера. Иногда парни становятся совершенными мудаками, когда выпьют. Я знаю, это не оправдывает их поведение, но я уже говорил, что они всего лишь школьные приятели…
— И?.. — обращаюсь я к стене.
— И… — Он словно обмяк. — И вам не следует составлять мнение обо мне по одному пьяному вечеру в «Дор-рианс».
Я делаю пируэт и оказываюсь лицом к нему.
— Да, по одному пьяному вечеру, когда ваши «дружки по старым временам» назвали меня шлюхой. Поймите, иногда мне приходится общаться с друзьями, взгляды которых не совпадают с моими, но только до определенной степени. Если, скажем, на повестке дня стояло бы групповое изнасилование, я нашла бы что сказать по этому поводу!
— Ну…
— Ну?
— Ну, для человека, не любящего поспешных суждений о себе, с вашей стороны довольно лицемерно с ходу судить меня по поведению других!
— Достаточно справедливо.
Я набираю воздуха в грудь, стараясь выпрямиться в полный рост.
— Поэтому позвольте уточнить. Мое мнение о вас основано на том факте, что вы и пальцем не пошевелили, чтобы их заткнуть.
Он смотрит мне в глаза.
— Ладно, я должен был вступиться. Жаль, что тогда все вышло из-под контроля.
Он заправляет волосы за ухо.
— Послушайте, пойдемте сегодня куда-нибудь, и я заглажу все свои промахи. Будет целая компания: мои друзья по колледжу. Это совершенно другие люди. Даю слово.
Дверь снова открывается. И женщина в кашемировом пончо и ее пудель оглядывают нас с одинаковой досадой, потому что мой костюм занял все пространство. Дверь снова закрывается. Я вдруг понимаю, что нам осталось всего два этажа.
— К сожалению, мне предстоит пуститься в разгул, — говорю я, показывая трехпалой рукой на свой фиолетовый торс, — но все же попробую заглянуть часам к десяти.
— Здорово! Сам еще не знаю, куда мы пойдем. Подумывали о «Хаосе», о «Затем», но до одиннадцати точно будем в «Соловье».
— Постараюсь успеть, — киваю я, несмотря на то что не уверена, в какое место из его списка я должна успеть. Лифт прибывает в вестибюль, и я, изображая сексуальную походочку, ковыляю к лимузину, при этом то и дело напоминая себе о необходимости вилять бедрами.
Жду, пока Г.С. благополучно окажется за углом, и, после очередного пинка в зад от швейцара, машина отбывает. Некоторое удовольствие доставляет то обстоятельство, что миссис N. вынуждена наклониться и собственноручно пришпилить карточку на костюм Грейера: в отличие от меня у нее действуют все десять пальцев.
— Милый, я наконец узнала, кто устраивал Брайтманам сафари, — начинает она, однако мистер N. показывает на телефон и качает головой.
Но разве она допустит, чтобы ее затмили?
Она вынимает сотовый из сумочки в виде тыквы от Джудит Лейбер и начинает нажимать кнопки.
Надутые, пухлые, ярко раскрашенные пассажиры сидят в скромном молчании.
— …не думаю, что ее декоратор очень уж постарался…
— …приглядитесь получше к этим цифрам…
— …и розовато-лиловый?
— …при таком положении на бирже? Да он спятил!
— …бамбук для кухни?
— …в следующие три года вернуть десять миллиардов вложений…
Я смотрю на Грейера, тычу фиолетовым пальцем в желтый животик. Он поднимает голову и тычет меня в ответ. Я сжимаю его толстый палец, он сжимает мой.
— Итак…
Мистер N. с громким щелчком закрывает телефон и обращает на меня взор:
— А в Австралии празднуют Хэллоуин?
— Да, кажется. По-моему, у них есть что-то, называемое Днем поминовения усопших, но ряженые… вряд ли. И обычая ходить по домам и выпрашивать сладости тоже нет.
— Милый, — вмешивается миссис N., — это Нэнни. Та, что сменила Кейтлин.
— Ах да, да, конечно. Изучаете законы?
— Я хочу сесть рядом с мамой! — внезапно взрывается Грейер.
— Гров, оставайся со мной, составишь мне компанию, — прошу я, глядя вниз.
— Нет, я хочу сесть с мамой.
Миссис N. смотрит на мистера N., который тут же прикрывается газетой.
— Нельзя же, чтобы твой чудесный грим запачкал мамину шубу. Оставайся с няней, солнышко.
После нескольких раундов он наконец изнемогает, и все мы сидим в каменном молчании, пока машина скользит к самому дну города, где тесные узкие улочки Нижнего Манхэттена уступают место впечатляющим башням Финансового района. Соседние кварталы кажутся опустевшими, если не считать похоронной процессии лимузинов, выстроившихся перед офисом компании мистера N.
Мистер и миссис N. выходят и дружно вышагивают по направлению к зданию, оставив нас с Грейером своими силами выбираться из машины на тротуар. Но мое сферическое тело безнадежно застряло в дверце.
— Няня, скажи «три», и я тебя вытолкну. Скажи «три», няня! Скажи «ТРИ»!!!
Грейер с силой упирается ножонками мне в зад, и поскольку я почти лежу лицом на тротуаре, неудивительно, что он не слышит, когда я ору «Три!».
Поэтому я поворачиваю голову налево и вижу, как Грейер вытягивает губы в щель окна.
— Не хочешь, няня? Не хочешь?
Своими разбухшими боками я ощущаю бурную деятельность, сопровождаемую обрывочными восклицаниями, указывающими на работу его гениального ума.
— Ладно, теперь я Кролик, а ты… ты Пух… и мы… ты считаешь. И… и после того как весь мед… прилип к дереву… ТРИ, НЯНЯ, НА СЧЕТ «ТРИ»!
Не исключено, что он сотворил катапульту из бумажных салфеток…
— ПЛЮХ!
— Получилось, няня, получилось!
Я выпрямляюсь, беру трехпалой рукой его ручонку, и мы гордо шествуем вперевалку к парадному входу. Мистер и миссис N. любезно придержали для нас лифт, и мы едем на сорок пятый этаж с еще одной парой, дети которой не смогли приехать в «Домашние задания».
Мы все выходим в похожую на пещеру приемную, превращенную в декорации к фильму Тима Бертона: мраморные стены покрыты вырезанными из картона летучими мышами и паутиной. Каждый дюйм потолка увешан лентами, пауками и скелетами. По всей комнате с равными интервалами расставлены ресторанные столики. На каждом сияют вставленные в тыквы свечи.
Похоже, каждый безработный актер во всех трех соседних штатах был призван развлекать войска. Франкенштейн у стойки секретаря делает вид, что отвечает на звонки, Микки-Маус проходит мимо с бокалами на подносе, а Мэрилин в углу поет для небольшой толпы коллег мистера N. «С днем рождения, мистер президент».
Грейер с некоторым трепетом оглядывается, но тут же успокаивается при виде Гарфилда[30], разносящего сандвичи с ореховым маслом и желе.
— Можешь взять один. Давай, Грейер, — подбадриваю я.
Рукой в перчатке брать сандвич нелегко, но он справляется. И начинает медленно жевать, постепенно все крепче прижимаясь к моей ноге.
Дальняя стеклянная стена открывает головокружительный вид на Статую Свободы. Похоже, только я одна могу оценить его по достоинству: дело в том, что у очень немногих нянь лица открыты. Очевидно, идея нарядить няню принадлежит не только миссис N. Все няни облачены в громоздкие, взятые напрокат костюмы не менее трех футов в окружности. Если ребенок — маленькая Белоснежка, няня — большой Гном. Крошечного фермера ведет за руку огромная корова, сказочного Крысолова — крыса-великан. Однако пальму первенства держат, естественно, телепузики. Я обмениваюсь слабыми улыбками с двумя Тинки-Винки с Ямайки.
К нам подплывает пара с маленьким Вудстоком и большим Снупи[31].
— Лапочка, ты выглядишь просто сказочно, — говорит жена то ли миссис N., то ли Грейеру.
— Поздравляю с Хэллоуином, Жаклин, — отвечает миссис N., посылая приятельнице воздушный поцелуй.
Жаклин, в черном костюме от Армани и миниатюрной розовой шляпке-таблетке, набрасывается на мистера N.:
— Дорогой, вы не в костюме? Нехороший мальчик! На ее супруге — капитанская фуражка, поразительно гармонирующая с костюмом в тонкую полоску.
— Я одет адвокатом, — поясняет мистер N., — но на самом деле я инвестиционный банкир.
— Перестаньте! — хихикает Жаклин. — Сейчас лопну от смеха! А нашим дорогим малышам следовало бы посмотреть на уголок игр: там просто восхитительно!
Я смотрю на Снупи, поникшего под весом гигантской головы.
— На этот раз нам удалось найти прекрасную фирму для организации вечеринок. Прием у Блекстоунов в День независимости был просто незабываемым!
— Я слышала что-то подобное. Митци Ньюмен только об этом и говорит! Велела установить у себя в Коннектикуте парашютную вышку. Ну же, Грейер, пойди поиграй, — теребит сына миссис N.
Он озирает весь этот чудовищный муравейник и, похоже, в данную минуту не слишком хочет разлучаться с родителями.
— Давай, парень, если будешь молодцом, поведу тебя посмотреть столовую для администрации, — обещает мистер N., чем побуждает Грейера взглянуть на меня.
— Комната, где папочка обедает, — поясняю я и, взяв его за руку, следую за нашими арахисовыми орешками в отведенный для детей сектор, отгороженный низким заборчиком. Увидев, что гостей встречает Барби, я радостно киваю: — Хорошая идея! Давайте не впускать сюда взрослых!
Вся двадцатифутовая площадка заполнена игровыми столами и играми, по большей части заключающимися в бросании предметов.
«Чья-то явная недоработка», — отмечаю я, когда сверху падает маленький вертолетик.
Я очень быстро замечаю, что подносы с напитками для взрослых здесь не циркулируют, и перегибаюсь через заборчик, чтобы немного передохнуть. Время от времени сюда приходят родительницы и в манере метрдотеля осведомляется, весело ли ребенку.
— Настоящее привидение. О-о-о, как страшно!
А потом делятся друг с другом:
— Вы представить не можете, сколько стоил наш ремонт, просто с ума сойти! Но Билл захотел кинозал!
Обе в унисон пожимают плечами, закатывают глаза и качают головами.
Появляется миссис N. вместе с Салли Киркпатрик, чей сын занимается плаванием в одной группе с Грейером. Ей приспичило понаблюдать, как ее трехфутовый Бэтмен пытается уничтожить свою швыряющую кольца противницу. Я останавливаюсь сзади, выжидая момента спросить, когда Грейер ляжет сегодня спать.
— Тебе повезло с новой девушкой! Стоит ей слово сказать, и Грейер сам идет в бассейн! — завидует миссис Киркпатрик.
— Спасибо. Жаль, что не могу сама его возить, но вторник — мой день в Лиге Родителей, а с его фигурным катанием по пятницам, французским по четвергам и физкультурой по средам мне позарез необходим хотя бы один свободный день для себя.
— Как я тебя понимаю! У меня то же самое. В этом сезоне я сама в четырех различных комитетах. Кстати, насчет конкурса на лучшую грудь… Оставить за тобой столик?
— Конечно.
— А что случилось с Кейтлин? Твоя новая девушка, похоже, не знает.
— Салли, это был настоящий кошмар. Мое счастье, что удалось сразу найти другую няню! Кейтлин, чью работу кстати, я никогда не считала образцовой, но мирилась, потому что… да потому что так уж получается! Так или иначе, у нее хватило наглости попросить дать ей последнюю неделю августа! И это после того, как я отпустила ее на целых две недели в январе, когда мы ездили в Аспен.
— Ты шутишь!
— Я сразу почувствовала, что она пытается сесть мне на шею…
— Райан, играй честно: это кольцо Иоланты! — орет Салли своему Бэтмену.
— Но я положительно не знала, что делать, — продолжает миссис N., прихлебывая перье.
— Поэтому ты ее уволила? — жадно допрашивает Салли.
— Сначала я поговорила с профессиональным консультантом по проблемам семьи…
— И с кем же?
— С Брайаном Свифтом.
— Я слыхала, что он просто бог.
Более того! Помог мне увидеть вещи в перспективе. Дал ясно понять, что затронут мой авторитет хозяйки дома и мне необходимо немедленно найти замену, чтобы довести свою позицию до ее сведения.
— Блестяще. Не забыть взять у тебя телефон. У меня такая же беда с Розаритой. Вчера я попросила ее сбегать в Средний Манхэттен, купить кое-что, пока у Райана хоккей, а она заявила, что не желает! Вроде бы ей не хватит времени, чтобы успеть обратно. Можно подумать, я не знаю, сколько на это требуется времени!
— Возмутительно! В конце концов, пока дети на занятиях, они ничего не делают! Просиживают стулья за наши же деньги!
— Ты уже покончила с собеседованиями?
— Нет, во вторник едем в Колледжиет, но я еще не уверена, что хочу возить Грейера в Вест-Энд, — отвечает миссис N., покачивая головой.
— Но это такая хорошая школа! Мы будем на седьмом небе, если Райан туда попадет! Надеемся, что скрипка даст ему преимущества.
— О, Грейер играет на пианино… Я и понятия не имела, что это имеет какое-то значение.
— Зависит от уровня подготовки. Райан уже выступает на региональных конкурсах…
— Неужели?! Фантастика!
Опасаясь, что под влиянием двух порций водки с тоником я ляпну что-нибудь неподходящее, потихоньку отхожу и замечаю Грейера, все еще швыряющего детские погремушки с меткостью истинного профессионала, что позволяет мне схватить с подноса очередной стаканчик и спокойно понаблюдать за взрослыми. Все в черном. Мужчины высоки, женщины стройны, и все держат левую руку поперек живота. Пальцы поддерживают правый локоть, чтобы было свободнее жестикулировать стаканом со спиртным. По мере того как свечи в тыквах медленно догорают, длинные тени ложатся на банкиров и банкирских жен, делая их похожими на героинь комиксов Чарлза Аддамса.
Я понимаю, что захмелела от жары и алкоголя, но мой фиолетовый зад не вмещается в узкие пластиковые стульчики. Поэтому я сажусь на пол в нескольких футах от стола с тортами, куда пришел Грейер, чтобы переждать, пока от дохнет его вбрасывающая рука. Вокруг нас так лихорадочно суетятся официанты и прочая наемная сила, что мне приходится не спускать глаз с Грейера. Тот увлеченно украшает уже четвертый торт. Я прислоняю голову к стене и с гордостью наблюдаю, как он смело хватает спринклеры и серебряные шарики, в то время как другие дети, словно готовящиеся к операции хирурги, ждут, чтобы няни, сгрудившиеся за их спинами, подали им тубы с глазурью.
Постепенно бурная деятельность Грейера замедляется. Он уставился остекленевшими глазами на центральное украшение: черную с оранжевым картонку. Липкие ручонки неподвижно лежат на столе. Лицо покрыто мелкими капельками пота: должно быть, он просто плавится от жары в этом костюме. Я подкрадываюсь ближе и шепчу ему на ухо:
— Эй, приятель, почему бы тебе не отдохнуть от тортов и немного не прогуляться со мной?
Он ложится лбом на стол, едва не задев свой сладкий шедевр.
— Пойдем, Гров, — зову я, обнимая его и отползая на коленях к стене. Расстегиваю его капюшон и вытираю салфеткой грим, капающий со лба, и глазурь с ладошек.
— Хочу ловить зубами яблоко, — бормочет он, когда я кладу его себе на колени.
— Конечно, но сначала полежи немножко. Закрой глазки и помолчи.
Я снова прикладываюсь к стакану, после чего все окружающее теряет резкие очертания. Одновременно обмахиваю себя и Грейера проспектом, найденным под ближайшим шкафом. Очевидно, Грейер задремал: маленькое тельце заметно потяжелело. Закрыв глаза, я пытаюсь представить себя в этой комнате, во главе длинного стола с подчиненными, но перед глазами так и вертится сцена совета директоров, проводимого Тинки-Винки.
Должно быть, я тоже забылась, потому что вдруг вижу миссис N. в норковом костюме Лаа-Лаа, пытающуюся убедить меня позволить ей потолковать с компашкой Г.С. насчет «этой истории со шлюхой», поскольку ее призвание — «определение границ». Тут на сцене появляется мистер N., танцующий под мелодию «Монстр Мэш». Он снимает голову и оказывается моим Г.С, требующим отвести его в ванную. Я просыпаюсь.
— Няня, хочу писать!
«Монстр Мэш» сверлит уши. Я наконец различаю часы, полускрытые искусственной паутиной.
Половина, дьявол его побери, десятого. Ладно, что теперь? Двадцать минут до квартиры N., десять — чтобы избавиться от этой штуки, и еще двадцать, чтобы добраться до «Соловья»? Ведь он все еще будет там, верно?
— О'кей! Пора сворачиваться. Найдем ванную и направимся домой!
— Няня, я не могу так быстро!
Я подхватываю едва волочащего ноги Грейера, сажаю на свой фиолетовый загорбок и лавирую между павшими и ранеными, находящимися в разных стадиях гипергликемии[32].
— Скорее, скорее. Не знаете, где ванная? — осведомляюсь я у миниатюрной индианки в костюме очередного телепузика, пытающейся утешить такого же телепузика поменьше, которому, по всей видимости, так и не удалось откусить привязанный за нитку пончик. Бедняга истерически орет, и оглушенная няня тычет пальцем в бесконечную очередь, исчезающую за углом. Я осматриваюсь в поисках уединенного растения в горшке побольше размером, готовясь заодно объяснить, что «это просто игра такая». Но Грейер показывает куда-то в сторону.
— Ванная комната там, в офисе папы.
Я ставлю его на ноги, требую показать дорогу и при этом бежать так, «будто за нами гонятся».
Он мчится по пустому коридору, прижимая ручонки к известному месту. Здесь почти совсем темно, и приходите; бежать, чтобы не упустить его из виду. Наконец он толкает какую-то дверь, я лечу следом и едва не сбиваю с ног застывшего в дверях малыша.
— Привет, Грейер!
Мы оба растерянно моргаем. Мистер N. включает лампу, а навстречу к нам идет она — в черных чулках, короткой юбочке и котелке. Я сразу же узнаю ее.
— Здравствуйте, няня, — говорит она, заправляя выбившиеся из-под котелка рыжие волосы.
Мы с Грейером безмолвствуем.
Мистер N. выходит из-за стола, наспех приводя себя в порядок и украдкой вытирая помаду с губ.
— Поздоровайся, Грейер.
— Мне нравится твой костюм, — жизнерадостно объявляет она, прежде чем Грейер успевает ответить. — Помнишь, я — Чикаго, потому что там наш самый большой рынок сбыта!
— На ней нет трусиков, — тихо говорит он, показывая на ее сетчатые ноги и вопросительно взирая на меня.
Мистер N. поспешно поднимает Грейера, не глядя ни на кого из присутствующих, включая собственного сына, и. бросив: «Пора на покой, парень. Сейчас найдем твою маму», — направляется к выходу.
— Э… мы должны найти ванную. Грейер хочет… — пытаюсь объяснить я, но он не оборачивается.
Я смотрю на мисс Чикаго, но она уже протискивается мимо и удаляется, стуча каблуками, в противоположном направлении.
Мать твою!
Янехочуничегознатьянехочуничегознатьянехочуничего-знать!..
Хватаю рюмку с забытого на журнальном столике подноса с ледяной водкой и быстренько опрокидываю ее.
Слава Господу милосердному, уже через несколько минут семейка N. и я летим по ФДР[33], а Грейер полностью отключился, положив голову мне на колени. Подозреваю, что, когда мы выйдем, на сиденье окажется пятно, но, черт возьми, я предупреждала!
Миссис N. откидывает голову на кожаный подголовник и закрывает глаза. Я опускаю окно (всего на дюйм, не больше), чтобы подставить лицо свежему ветру с Ист-Ривер. Я немного пьяна. Вернее, немного больше, чем немного.
Откуда-то издалека доносится нерешительный щебет миссис N.:
— Я говорила с матерью Райана, и она утверждает, что Колледжиет — одна из лучших школ в стране. Завтра же позвоню и запишу Грейера на собеседование. Кстати, она сказала, что они с Беном решили этим летом снять домик в Нантакете. Уоллингтон и Сьюзен отдыхали там последние четыре года, и Салли уверена, что это может оказаться приятным разнообразием после Хэмптона. Она считает, что иногда полезно уехать подальше от Мейдстоуна, да и детям необходимы новые впечатления. А у Кэролайн Хорнер там дом. Салли говорит, что брат Бена отбывает на лето в Париж, так что ты можешь временно воспользоваться его членством в теннисном клубе. И няня тоже может поехать! Нэнни, не хотели бы вы провести несколько недель на океанском побережье? Такой прекрасный отдых!
Я навостряю уши при упоминании своего имени — и с нескрываемым энтузиазмом восклицаю:
— Совершенно верно! Прекрасный отдых! И так весело! В-Е-С-Е-Л-О!
Разумеется, я согласна.
Пытаясь оттопырить фиолетовые большие пальцы, я представляю себя наедине с океаном и своим Гарвардом Страстным.
— Наааантакет! Пляж, волны и прибой. Как можно отказаться от этого? Считайте, я уже подписалась.
Сквозь полуопущенные ресницы я вижу, как она вопросительно поднимает брови, прежде чем повернуться к храпящему мистеру N.
— Что же, тогда… — Она закутывается в норку и возвещает мелькающему за окном городу: — Значит, решено. Завтра же звоню риелтору.
Полчаса спустя мое такси со свистом летит назад по ФДР, в противоположном направлении, к Хьюстон-стрит. Я придирчиво смотрю в зеркальце пудреницы, выискивая остатки грима. Потом подаюсь вперед, и глаза слепят ярко-зеленые циферки на часах таксиста. 10.24. Давай, давай, давай!
Сердце бешено стучит, и адреналин невероятно обостряет чувства. Я ощущаю каждый толчок на каждой рытвине и обоняю дым от выкуренной сигареты предыдущего пассажира. Сочетание сюрреалистического настроя вечера, бесчисленных порций поглощенного мной спиртного и кожаных штанов, в которые я втиснута, а также обещание потенциальной интрижки с Гарвардом Страстным только усиливают эмоциональное напряжение. Передо мной, говоря без обиняков, стоит нелегкая задача. Все принципы, какие у меня имелись ранее: политические, моральные и т.д., — растаяли, утекли, похоронены.