Страница:
Большой научной заслугой Ньютона является открытие закона всемирного тяготения и выражение им закономерностей природы в математических формулах.
На основе закона всемирного тяготения Ньютоном по-новому была разработана небесная механика, дано новое объяснение законов движения небесных тел. Для прогресса астрономии имело значение также сконструирование Ньютоном зеркального телескопа. По-иному, нежели Декарт, Ньютон строит физику. В отличие от Декарта, отрицавшего пустое пространство, корпускулярную теорию материи и теорию вихрей в объяснении движения материи Ньютон полагает в основу физики концепцию абсолютного пустого пространства, атомистическую теорию материи и объяснение движения материи всемирным тяготением.
Физика Ньютона исходит из признания абсолютного пространства, которое существует само по себе безотносительно к материи и пребывает всегда одинаковым и неподвижным. Равным образом Ньютон принимает «истинное» абсолютное время, которое так же, как и абсолютное пространство, существует само по себе, независимо от материи, и протекает всегда совершенно равномерно. Ньютон принимает абсолютное движение тела из одного его абсолютного места в другое, а также абсолютный «истинный» покой, который есть пребывание тела в одной и той же части абсолютного неподвижного пространства.
Ньютон метафизически отрывает пространство, время и движение от самой материи, считая их некими самостоятельными сущностями, а не формами существования материи. По его учению, материя сама по себе является косной, лишенной самодвижения. Поскольку движение приходит к материи извне, он допускает в качестве первоисточника движения «первый толчок», исходящий от бога. Метафизический, механистический материализм Ньютона приводит его к непоследовательности, к серьезным срывам в проведении материалистической линии в объяснении природы, к фидеизму и мистике. Под влиянием платонизма кембриджской философской школы Ньютон принимаемое им бесконечное абсолютное пустое пространство, являющееся вместилищем материи, рассматривает как орган самого божества, как его «чувствилище», посредством которого бог непосредственно воспринимает все вещи материального мира.
В физике на протяжении XVII-XIX вв. развернулась борьба между ньютонианством и картезианством. В объяснении природы механический принцип был более выдержан у Декарта, чем у Ньютона, поскольку картезианская физика не признавала действия на расстоянии. Полемика Ньютона с картезианцем голландским физиком Гюйгенсом о природе света была борьбой двух точек зрения: Гюйгенс сводил свет к волнообразным колебаниям эфира, Ньютон же был противником этой теории. Главная заслуга Ньютона в оптике заключалась в том, что он положил начало спектральному анализу.
В своих взглядах на научное познание Ньютон стоит на стороне эмпиризма Бэкона и Лежка против рационализма Декарта.
Задачу науки он видит в том, чтобы из явлений движения познавать силы природы и затем из них выводить остальные явления. Он требует, чтобы в научном исследовании начинали с наблюдений и экспериментов и с разложения сложных явлений на простые элементы. Согласно Ньютону, в науке аналитический метод должен предшествовать синтетическому. На основе данных, полученных от наблюдений и экспериментов, надо вывести общие положения, разложить сложные явления на простые и от действий умозаключать к их причинам, в частности из познания движений перейти к открытию их движущих сил. В процессе научного познания, по учению Ньютона, вначале открываются частные причины, от них переходят к нахождению более общих, и, наконец, приходят к познанию самых общих причин. Лишь после открытия общих причин следует перейти к синтетическому методу, который из причин выводит вытекающие из них явления.
В своей борьбе против схоластики и картезианства Ньютон бросил лозунг: «Физика, берегись метафизики» (термин «метафизика» здесь в смысле «первой философии» Аристотеля, т е. в том смысле, в каком он употреблялся до Маркса). Но если в этом призыве заключалось предостережение беречься старой схоластической философии, то, с другой стороны, этот призыв звучит как совет физикам остерегаться всякой философии, т. е. как уклон в сторону позитивизма, который К. Маркс и Ф. Энгельс характеризовали как самую дурную философию.
Собственные научные исследования Ньютона носят стихийно-материалистический характер, но провозглашаемая им позитивистская тенденция в физике открывала лазейку в фидеизм и мистику, чему Ньютон отдал дань в своем мировоззрении. Упрекая картезианцев в чрезмерной смелости их гипотез и говоря, что они запутались в своих гипотезах, Ньютон противопоставляет картезианству свой научный метод, заявляя: «Гипотез я не выдумываю» («Hypotheses non fingo»). На самом деле в своих научных трудах Ньютон постоянно прибегал к построению гипотез и ему скорее следовало сказать: «Произвольных, не обоснованных, гипотез я не применяю».
Таким образом, если в теории Ньютон принципиально отгораживался в физике от всякой философии и в научном методе отвергал применение всяких гипотез, то на практике в своих исследованиях он выходил за рамки узкого эмпиризма, выступая как стихийный материалист и не чуждаясь гипотез.
Из английских мыслителей XVII в., которые придерживались рационалистического направления, заслуживает упоминания в истории логики Вальтер Чирнгауз (1651–1708), состоявший в переписке с Лейбницем и способствовавший формированию его философских взглядов. К истории логики относится его сочинение «Медицина ума» (1687 г.). Идеалом научного знания для Чирнгауза является математика со своим строго точным методом.
Сильное впечатление на него произвело письмо Декарта к Мерсенну, в котором говорилось о возможности всеобщего философского языка. Размышляя, какой должен быть словарь этого языка, Чирвгауз пришел к мысли, что он дан в готовом виде в картезианской геометрии, где все пространственные формы представлены в точных алгебраических формулах. Он отсюда делает вывод, что то же самое должно быть сделано и в науках о природе. Достижение этого – высшая цель всякой науки.
Исходя из рационалистических принципов, Чирнгауз считает истиной то, что выводится из общих логических оснований. Понять какую-либо вещь, значит воссоздать ее в своем уме; подлинное научное понятие о вещи мы получаем лишь тогда, когда нам удается в уме образовать ее или, лучше сказать, породить.
Научно познать вещь, значит познать условия ее возникновения, постичь ее причины. Первыми основами наук являются дефиниции, но, чтобы они соответствовали своему назначению, т. е. чтобы они были дефинициями, творящими науку, они должны заключать в себе мысль о том, как та или иная вещь возникает. Полный анализ вещи совпадает с задачей ее синтетического воспроизведения.
Чирнгауз говорит, что нельзя отделять индукцию и дедукцию, что они нуждаются друг в друге и взаимно дополняют друг друга. Он рассматривает эксперимент как вспомогательное средство для образования понятия о вещи, способствующее правильному образованию этого понятия и, с другой стороны, подлинное понятие является ключом для дальнейших новых наблюдений. Таким образом, наблюдение и эксперимент приводят к правильному понятию о вещи, а последнее – к плодотворной постановке новых наблюдений и экспериментов, гарантируя их научный характер. Сперва мы чисто абстрактно и гипотетически устанавливаем в уме возможности возникновения какой-либо вещи, затем предстоит задача глубже познать условия этого возникновения. Для этого нужен опыт, который детерминирует наше понятие о вещи, однако опыт не может стать на место понятия и полностью заменить его.
Эксперимент сам нуждается в надлежащем теоретическом осмысливании, и только при этом условии он может дать результаты, которых не может дать простой опыт. Наблюдения с экспериментами и теоретическая работа мышления по образованию понятий о вещах взаимно оплодотворяют друг друга.
Объекты мысли Чирнгауз делит на три класса: чувственно-наглядные, рациональные, или математические, и физические, или реальные, вещи. Представления первого класса, т. е. содержания чувственности, даются нам извне помимо нашей воли, объекты же второго класса (рациональные или математические), по мнению Чирнгауза, суть чистые создания самого человеческого ума, которые якобы не нуждаются ни в каком внешнем оригинале. Они представляют собой исключительно акт генетической конструкции. Получаемые этим путем объекты допускают различные способы возникновения. Так, окружность можно получить путем вращения прямой вокруг одной точки и путем сечения шара. Безразлично, прибегнем ли мы к тому или другому способу образования чисто математических понятий.
Третий класс объектов мысли у Чирнгауза – физические вещи, или реальные сущности (entia realia). В отличие от рациональных, или математических, чисто умственных объектов они возникают одним единственным способом и происходят от одной причины, и понятия об этих вещах не зависят от нас, но исключительно зависят от собственной природы самого предмета. Об этих понятиях правильнее было бы сказать, что они образуются не нами, а при нашем участии. Таковы все наши понятия о материальных вещах.
Недостаток этого учения Чирнгауза заключается в том, что он отрывает чувственные данные, математические понятия и физические вещи друг от друга, резко противопоставляет их друг другу, не видит связи между ними. Таким образом, у него появляется метафизический разрыв между опытом и разумом, между эмпирическим и рациональным познанием. Он тщетно ищет выхода из этого тупика. С позиций картезианского рационализма он признает принципами, на которых покоится всякая дедукция, данные «внутреннего опыта». В конце концов он строит все здание научного знания на данных самонаблюдения. И высшим критерием истины Чирнгауз признает психологическую принудительность мыслить о предмете так, а не иначе. Утверждение и отрицание, по Чирнгаузу, суть не что иное, как высказывание о том, что мы что-либо внутренне в нашем сознании можем мыслить или не можем мыслить. Между бытием и небытием нет иной разницы, кроме различия между возможностью и невозможностью мыслить. И наивысшие логические законы (закон противоречия и др.), по Чирнгаузу, не имеют никакого отношения к объективной реальности, но являются такими законами нашего мышления, которые устанавливают, какие мысли у нас могут быть и какие не выполнимы.
Такой взгляд ведет к отрицанию объективной истины, к признанию истины релятивной, зависящей от субъекта, от особенностей его психологии. Стремясь избежать такого вывода, Чирнгауз утверждает, что в отличие от чувственности, которая бывает индивидуально отличной у разных людей, мышление является единым, общечеловеческим, всегда одинаковым у всех людей. Мышление всегда тождественно у всех людей и подчиняется всегда одним и тем же законам. Отсюда он выводит такой признак мышления, как его «сообщаемость» (мысли могут передаваться другим). Чирнгауз ставит себе в заслугу то, что он, в отличие от Декарта, понимает мышление как общечеловеческое.
Но, несмотря на это, его критерий истины остается субъективным, поскольку в понятие истины он не включает таких признаков, как соответствие объективной действительности, устанавливаемое практикой. Для него истина есть то, что всеми людьми мыслится с ясностью и необходимостью.
Чирнгауз из всех наук на первое место ставит физику, считая, что именно она дает подлинное знание всего сущего и является основой всех наук. Логика же и математика, как и все другие науки, кроме физики, имеют дело с законами не самой объективной действительности, но с созданиями нашего собственного ума. Логику Чирнгауз называет «медициной ума» и «общими правилами искусства нахождения истины». Отсюда видно, что он понимает логику как научную методологию и как средство предохранения от ошибок и заблуждений в процессе познания. В теории познания и логике Чирнгауз продолжает развивать рационалистическую линию Декарта и Спинозы.
Представителями рационализма в Англии в XVII в. были также Г. Чербери, Т. Дигби и кембриджская философская школа (Кедвортс, Норрис и др.).
Интерес для истории логики представляет теория суждения Дигби. Близкий по своим философским взглядам к Декарту, придерживавшийся картезианского дуализма между материей и духом, Дигби развивает учение, что основная функция сознания состоит в том, чтобы приводить в единство многообразное чувственное содержание. По его мнению, мышление не есть простое отображение внешней действительности, а представляет собой чистый духовный акт, состоящий в том, что разум бросает свой свет на окружающий человека мир. Сам по себе объективный мир, пока он не освещен сознанием, лежит в полной тьме. Он проясняется и приобретает определенные черты и формы, когда мы к нему подходим с основными понятиями разума. Но при этом категории мышления отнюдь не придают реальным вещам какой-либо чуждой им формы, они проясняют и развивают только то, что находится в самих этих вещах. Предмет познания не теряет свою собственную природу, когда он входит в сферу сознания, хотя он при этом достигает новой, более высокой, действительности.
Суждение Дигби рассматривает не как простое соединение двух понятий, а как подлинное единство. Уже всякое эмпирическое суждение, по его учению, представляет не простое сочетание двух: отдельных представлений, соединенных связкой «есть». Два представления, входящие в суждение, получают как бы одну общую жизнь, образуют одно органическое целое, взаимопроникают друг друга, становятся единым содержанием. Равным образом и сложные умственные образования характеризуются тем же единством.
Глава X
На основе закона всемирного тяготения Ньютоном по-новому была разработана небесная механика, дано новое объяснение законов движения небесных тел. Для прогресса астрономии имело значение также сконструирование Ньютоном зеркального телескопа. По-иному, нежели Декарт, Ньютон строит физику. В отличие от Декарта, отрицавшего пустое пространство, корпускулярную теорию материи и теорию вихрей в объяснении движения материи Ньютон полагает в основу физики концепцию абсолютного пустого пространства, атомистическую теорию материи и объяснение движения материи всемирным тяготением.
Физика Ньютона исходит из признания абсолютного пространства, которое существует само по себе безотносительно к материи и пребывает всегда одинаковым и неподвижным. Равным образом Ньютон принимает «истинное» абсолютное время, которое так же, как и абсолютное пространство, существует само по себе, независимо от материи, и протекает всегда совершенно равномерно. Ньютон принимает абсолютное движение тела из одного его абсолютного места в другое, а также абсолютный «истинный» покой, который есть пребывание тела в одной и той же части абсолютного неподвижного пространства.
Ньютон метафизически отрывает пространство, время и движение от самой материи, считая их некими самостоятельными сущностями, а не формами существования материи. По его учению, материя сама по себе является косной, лишенной самодвижения. Поскольку движение приходит к материи извне, он допускает в качестве первоисточника движения «первый толчок», исходящий от бога. Метафизический, механистический материализм Ньютона приводит его к непоследовательности, к серьезным срывам в проведении материалистической линии в объяснении природы, к фидеизму и мистике. Под влиянием платонизма кембриджской философской школы Ньютон принимаемое им бесконечное абсолютное пустое пространство, являющееся вместилищем материи, рассматривает как орган самого божества, как его «чувствилище», посредством которого бог непосредственно воспринимает все вещи материального мира.
В физике на протяжении XVII-XIX вв. развернулась борьба между ньютонианством и картезианством. В объяснении природы механический принцип был более выдержан у Декарта, чем у Ньютона, поскольку картезианская физика не признавала действия на расстоянии. Полемика Ньютона с картезианцем голландским физиком Гюйгенсом о природе света была борьбой двух точек зрения: Гюйгенс сводил свет к волнообразным колебаниям эфира, Ньютон же был противником этой теории. Главная заслуга Ньютона в оптике заключалась в том, что он положил начало спектральному анализу.
В своих взглядах на научное познание Ньютон стоит на стороне эмпиризма Бэкона и Лежка против рационализма Декарта.
Задачу науки он видит в том, чтобы из явлений движения познавать силы природы и затем из них выводить остальные явления. Он требует, чтобы в научном исследовании начинали с наблюдений и экспериментов и с разложения сложных явлений на простые элементы. Согласно Ньютону, в науке аналитический метод должен предшествовать синтетическому. На основе данных, полученных от наблюдений и экспериментов, надо вывести общие положения, разложить сложные явления на простые и от действий умозаключать к их причинам, в частности из познания движений перейти к открытию их движущих сил. В процессе научного познания, по учению Ньютона, вначале открываются частные причины, от них переходят к нахождению более общих, и, наконец, приходят к познанию самых общих причин. Лишь после открытия общих причин следует перейти к синтетическому методу, который из причин выводит вытекающие из них явления.
В своей борьбе против схоластики и картезианства Ньютон бросил лозунг: «Физика, берегись метафизики» (термин «метафизика» здесь в смысле «первой философии» Аристотеля, т е. в том смысле, в каком он употреблялся до Маркса). Но если в этом призыве заключалось предостережение беречься старой схоластической философии, то, с другой стороны, этот призыв звучит как совет физикам остерегаться всякой философии, т. е. как уклон в сторону позитивизма, который К. Маркс и Ф. Энгельс характеризовали как самую дурную философию.
Собственные научные исследования Ньютона носят стихийно-материалистический характер, но провозглашаемая им позитивистская тенденция в физике открывала лазейку в фидеизм и мистику, чему Ньютон отдал дань в своем мировоззрении. Упрекая картезианцев в чрезмерной смелости их гипотез и говоря, что они запутались в своих гипотезах, Ньютон противопоставляет картезианству свой научный метод, заявляя: «Гипотез я не выдумываю» («Hypotheses non fingo»). На самом деле в своих научных трудах Ньютон постоянно прибегал к построению гипотез и ему скорее следовало сказать: «Произвольных, не обоснованных, гипотез я не применяю».
Таким образом, если в теории Ньютон принципиально отгораживался в физике от всякой философии и в научном методе отвергал применение всяких гипотез, то на практике в своих исследованиях он выходил за рамки узкого эмпиризма, выступая как стихийный материалист и не чуждаясь гипотез.
Из английских мыслителей XVII в., которые придерживались рационалистического направления, заслуживает упоминания в истории логики Вальтер Чирнгауз (1651–1708), состоявший в переписке с Лейбницем и способствовавший формированию его философских взглядов. К истории логики относится его сочинение «Медицина ума» (1687 г.). Идеалом научного знания для Чирнгауза является математика со своим строго точным методом.
Сильное впечатление на него произвело письмо Декарта к Мерсенну, в котором говорилось о возможности всеобщего философского языка. Размышляя, какой должен быть словарь этого языка, Чирвгауз пришел к мысли, что он дан в готовом виде в картезианской геометрии, где все пространственные формы представлены в точных алгебраических формулах. Он отсюда делает вывод, что то же самое должно быть сделано и в науках о природе. Достижение этого – высшая цель всякой науки.
Исходя из рационалистических принципов, Чирнгауз считает истиной то, что выводится из общих логических оснований. Понять какую-либо вещь, значит воссоздать ее в своем уме; подлинное научное понятие о вещи мы получаем лишь тогда, когда нам удается в уме образовать ее или, лучше сказать, породить.
Научно познать вещь, значит познать условия ее возникновения, постичь ее причины. Первыми основами наук являются дефиниции, но, чтобы они соответствовали своему назначению, т. е. чтобы они были дефинициями, творящими науку, они должны заключать в себе мысль о том, как та или иная вещь возникает. Полный анализ вещи совпадает с задачей ее синтетического воспроизведения.
Чирнгауз говорит, что нельзя отделять индукцию и дедукцию, что они нуждаются друг в друге и взаимно дополняют друг друга. Он рассматривает эксперимент как вспомогательное средство для образования понятия о вещи, способствующее правильному образованию этого понятия и, с другой стороны, подлинное понятие является ключом для дальнейших новых наблюдений. Таким образом, наблюдение и эксперимент приводят к правильному понятию о вещи, а последнее – к плодотворной постановке новых наблюдений и экспериментов, гарантируя их научный характер. Сперва мы чисто абстрактно и гипотетически устанавливаем в уме возможности возникновения какой-либо вещи, затем предстоит задача глубже познать условия этого возникновения. Для этого нужен опыт, который детерминирует наше понятие о вещи, однако опыт не может стать на место понятия и полностью заменить его.
Эксперимент сам нуждается в надлежащем теоретическом осмысливании, и только при этом условии он может дать результаты, которых не может дать простой опыт. Наблюдения с экспериментами и теоретическая работа мышления по образованию понятий о вещах взаимно оплодотворяют друг друга.
Объекты мысли Чирнгауз делит на три класса: чувственно-наглядные, рациональные, или математические, и физические, или реальные, вещи. Представления первого класса, т. е. содержания чувственности, даются нам извне помимо нашей воли, объекты же второго класса (рациональные или математические), по мнению Чирнгауза, суть чистые создания самого человеческого ума, которые якобы не нуждаются ни в каком внешнем оригинале. Они представляют собой исключительно акт генетической конструкции. Получаемые этим путем объекты допускают различные способы возникновения. Так, окружность можно получить путем вращения прямой вокруг одной точки и путем сечения шара. Безразлично, прибегнем ли мы к тому или другому способу образования чисто математических понятий.
Третий класс объектов мысли у Чирнгауза – физические вещи, или реальные сущности (entia realia). В отличие от рациональных, или математических, чисто умственных объектов они возникают одним единственным способом и происходят от одной причины, и понятия об этих вещах не зависят от нас, но исключительно зависят от собственной природы самого предмета. Об этих понятиях правильнее было бы сказать, что они образуются не нами, а при нашем участии. Таковы все наши понятия о материальных вещах.
Недостаток этого учения Чирнгауза заключается в том, что он отрывает чувственные данные, математические понятия и физические вещи друг от друга, резко противопоставляет их друг другу, не видит связи между ними. Таким образом, у него появляется метафизический разрыв между опытом и разумом, между эмпирическим и рациональным познанием. Он тщетно ищет выхода из этого тупика. С позиций картезианского рационализма он признает принципами, на которых покоится всякая дедукция, данные «внутреннего опыта». В конце концов он строит все здание научного знания на данных самонаблюдения. И высшим критерием истины Чирнгауз признает психологическую принудительность мыслить о предмете так, а не иначе. Утверждение и отрицание, по Чирнгаузу, суть не что иное, как высказывание о том, что мы что-либо внутренне в нашем сознании можем мыслить или не можем мыслить. Между бытием и небытием нет иной разницы, кроме различия между возможностью и невозможностью мыслить. И наивысшие логические законы (закон противоречия и др.), по Чирнгаузу, не имеют никакого отношения к объективной реальности, но являются такими законами нашего мышления, которые устанавливают, какие мысли у нас могут быть и какие не выполнимы.
Такой взгляд ведет к отрицанию объективной истины, к признанию истины релятивной, зависящей от субъекта, от особенностей его психологии. Стремясь избежать такого вывода, Чирнгауз утверждает, что в отличие от чувственности, которая бывает индивидуально отличной у разных людей, мышление является единым, общечеловеческим, всегда одинаковым у всех людей. Мышление всегда тождественно у всех людей и подчиняется всегда одним и тем же законам. Отсюда он выводит такой признак мышления, как его «сообщаемость» (мысли могут передаваться другим). Чирнгауз ставит себе в заслугу то, что он, в отличие от Декарта, понимает мышление как общечеловеческое.
Но, несмотря на это, его критерий истины остается субъективным, поскольку в понятие истины он не включает таких признаков, как соответствие объективной действительности, устанавливаемое практикой. Для него истина есть то, что всеми людьми мыслится с ясностью и необходимостью.
Чирнгауз из всех наук на первое место ставит физику, считая, что именно она дает подлинное знание всего сущего и является основой всех наук. Логика же и математика, как и все другие науки, кроме физики, имеют дело с законами не самой объективной действительности, но с созданиями нашего собственного ума. Логику Чирнгауз называет «медициной ума» и «общими правилами искусства нахождения истины». Отсюда видно, что он понимает логику как научную методологию и как средство предохранения от ошибок и заблуждений в процессе познания. В теории познания и логике Чирнгауз продолжает развивать рационалистическую линию Декарта и Спинозы.
Представителями рационализма в Англии в XVII в. были также Г. Чербери, Т. Дигби и кембриджская философская школа (Кедвортс, Норрис и др.).
Интерес для истории логики представляет теория суждения Дигби. Близкий по своим философским взглядам к Декарту, придерживавшийся картезианского дуализма между материей и духом, Дигби развивает учение, что основная функция сознания состоит в том, чтобы приводить в единство многообразное чувственное содержание. По его мнению, мышление не есть простое отображение внешней действительности, а представляет собой чистый духовный акт, состоящий в том, что разум бросает свой свет на окружающий человека мир. Сам по себе объективный мир, пока он не освещен сознанием, лежит в полной тьме. Он проясняется и приобретает определенные черты и формы, когда мы к нему подходим с основными понятиями разума. Но при этом категории мышления отнюдь не придают реальным вещам какой-либо чуждой им формы, они проясняют и развивают только то, что находится в самих этих вещах. Предмет познания не теряет свою собственную природу, когда он входит в сферу сознания, хотя он при этом достигает новой, более высокой, действительности.
Суждение Дигби рассматривает не как простое соединение двух понятий, а как подлинное единство. Уже всякое эмпирическое суждение, по его учению, представляет не простое сочетание двух: отдельных представлений, соединенных связкой «есть». Два представления, входящие в суждение, получают как бы одну общую жизнь, образуют одно органическое целое, взаимопроникают друг друга, становятся единым содержанием. Равным образом и сложные умственные образования характеризуются тем же единством.
Глава X
Логика в Англии в XVIII в.
Первым в ряду английских логиков XVIII в. отметим Джорджа Беркли. Его метод – психологический. Это тот самый метод, который применял Локк в своем учении о генезисе идей.
Локк положил основание психологии внутреннего опыта, но при этом он признавал и внешний опыт. Беркли же отвергает внешний опыт и строит всю свою философию на основе одного лишь внутреннего опыта, показания которого Локк считал самыми достоверными. Беркли обращается к непосредственному сознанию. Он говорит, что ставит своей целью «представить факты, голые факты и ничего, кроме фактов». О своем методе он говорит, что он состоит в том, чтобы замечать сходство и различие между идеями, для чего требуется лишь внимательное наблюдение того, что происходит в собственном духе. Беркли считает, что надо рассматривать самые идеи, которые суть конкретные факты душевной жизни, причем нужно по возможности отделить их от тех названий, с которыми они ассоциированы.
Свой метод Беркли применяет при изучении вопроса о пространстве в сочинении «Новая теория зрения» (1709 г.). Он стремится доказать, что нам лишь кажется, будто мы непосредственно видим тела в пространстве трех измерений, на самом ж,е деле видение пространства и тел в нем есть результат умозаключения, порождаемого постоянной ассоциацией зрительных ощущений с двигательными и ощущениями осязания. Беркли развивает генетическую теорию восприятия пространства и подменяет вопрос о реальности пространства чисто психологическим вопросом о генезисе представлений о пространстве. Беркли доказывает, что наше восприятие расстояний предметов от нас, величины предметов и т. д. является результатом установления привычных прочных ассоциаций между ощущениями зрения, осязания и движения. Только потому, что эта ассоциация очень тесна, мы думаем, что расстояние предметов, их величину и положение в пространстве мы видим глазами, на самом же деле идея пространства – сложная идея и в ее образовании участвуют не одни только зрительные ощущения.
Данный Беркли психогенезис идеи пространства продвигает изучение этого вопроса. На практике его подтвердил вывод, что если бы удалось слепорожденного путем операции сделать зрячим, то он в первое время не отождествлял бы и не связывал бы своих зрительных ощущений с соответствующим своим опытом, ранее полученным посредством осязания. Так, когда прозревшему слепорожденному показывали бутылку на расстоянии метра от него, то на вопрос, что это за предмет, он отвечал – может быть, это лошадь Но одно дело генезис восприятия пространства, а другое – вопрос об объективном существовании пространства и его отражении в нашем сознании.
Беркли впадал в логическую ошибку, т. е. подменял онтологический и гносеологический вопросы психологическим аспектом, и в результате этой логической ошибки пространство у него превращается в совокупность наших ощущений.
В своем главном произведении «Трактат о началах человеческого знания» Беркли применяет тот же метод, которым он исследовал пространство, к идее материи. Он ставит вопрос «Какие конкретные факты обнимают общий термин „материя“»? И отвечает, что этими конкретными фактами является только ряд ощущений. Что значит: «Стол, на котором я пишу, существует»? Это значит: «Я его вижу и осязаю». Бытие материальных вещей состоит только в их воспринимаемости.
Беркли не просто идеалист, считающий дух первичным, он – имматериалист, отрицающий самое существование материи То, что мы называем веществом, состоит из идей (ощущений).
Беркли – крайний номиналист. Он дает критику теорий общих отвлеченных идей. Локк видел отличие человека от животных в том, что человек способен образовывать отвлеченные идеи. Беркли доказывает, что способностью отвлечения и образования общих идей человек не обладает.
Можно ли представить себе такой треугольник, который был бы одновременно и остроугольным, и тупоугольным, и прямоугольным? Можно ли образовать идею человека, который в одно и то же время был бы ребенком и стариком, мужчиной и женщиной, велик и мал и т. д. Общая отвлеченная идея треугольника и т. п. невозможна уже потому, что она заключает в себе противоречивые, взаимно исключающие друг друга признаки. Мы имеем общие идеи лишь в том смысле, что одна какая-либо частная идея выступает в роли представителя всех других частных идей того же рода, причем мы не обращаем внимания на то, чем эти частные идеи различаются друг от друга. И слово становится общим не потому, что оно служило знаком одной общей идеи (общих идей вообще не существует), а потому, что оно служит знаком нескольких частных идей.
По учению Беркли, материя, пространство, время и т. д. суть общие абстрактные идеи, а так как общих идей в нашем уме вообще не существует, мы только ошибочно воображаем, будто имеем их, то нужно искать те единичные конкретные факты, к которым на самом деле сводятся эти фикции.
Теорию общих отвлеченных идей Беркли заменяет теорией общих знаков. Указывая, что всякая наука имеет своей целью дать общее знание о многих конкретных предметах, он говорит, что для этого все науки прибегают к общим знакам, отмечающим множество частных идей. В науках мы употребляем символы вместо вещей. Человеческое знание имеет дело с общими знаками и составляемыми при их помощи общими теориями. Нет ничего в науках, кроме знаков и обозначаемых ими частных идей. В сочинении «Новая теория зрения» Беркли развил учение, что зрительные ощущения чисто субъективны, они суть лишь знаки для будущих или возможных ощущений осязания. Это – знаки, которые лишь сигнализируют нам о пользе или вреде, которые могут воспоследовать от соприкосновения с нами приближающихся к нам или находящихся возле нас предметов. Видение есть предвидение.
В «Трактате о началах человеческого знания» этот зрительный символизм превращается в универсальный символизм природы. И то, с чем нас знакомят осязание и прочие ощущения, также субъективно и знакомит нас только с тем, что нам полезно и вредно. Книга природы есть книга пророчества. Общим термином «материя», «пространство» и т. д., по учению Беркли, не соответствует никакая реальность. То, что мы называем этими терминами, суть словесные знаки для множества частных конкретных фактов.
Номинализм с его теорией знаков доходит в философии Беркли до апогея. Согласно Беркли, мы живем не в материальном мире, а в мире идей: мы едим и пьем идеи и одеваемся в идеи; дома, в которых мы живем, горы, реки, леса и т. д. – все это идеи. Но что такое сами идеи?
Они не знакомят нас с реальностью, они сами – только символы, знаки, сигнализирующие нам о возможной пользе или вреде для нас. В конечном счете, по учению Беркли, мы живем в мире символов, знаков, имеющих лишь практическое значение для нашего существования, но ничего не говорящих о самой действительности.
В теории познания Беркли выдвигается исключительно практика в ее субъективистском понимании. Впоследствии в XX в. по этому пути пойдут американские прагматисты.
Исходя из учений Локка и Беркли Давид Юм (1711–1776) приходит к агностицизму и скептицизму. Оказали на Юма влияние и античные скептики, у которых уже была дана та критика понятия каузальности, которая составляет центральное учение в философии Юма. В буржуазной истории философии Локк и Юм признаются крупнейшими фигурами в развитии английской философской мысли. Реакционная сущность юмизма и его теоретические ошибки глубоко вскрыты В. И. Лениным в его произведении «Материализм и эмпириокритицизм».
Вопросов теории познания и логики касаются два произведения Юма: «Трактат о человеческой природе» и «Исследование о человеческом разумении». Юм делает психологию основой философии. Следуя Локку, он принимает, что все наше знание возникает из впечатлений (impressions), которые бывают двоякого рода: ощущения и рефлексии (внешний и внутренний опыт). Юм проводит различие между впечатлениями (impressions) и идеями (ideas). Впечатления – те живые переживания, которые мы имеем, когда что-нибудь видим, слышим, осязаем, любим, ненавидим и т. п., а идеи – менее живые представления, которые бывают у нас, когда мы что-нибудь вспоминаем или воображаем. Все идеи суть копии впечатлений. Идеи отличаются от впечатлений по степени живости и яркости. Склад ума сводится, по Юму, лишь к способности соединять, перемещать, увеличивать или уменьшать материал, доставляемый нам впечатлениями. Весь материал, которым оперирует мышление, доставляется внешним и внутренним опытом. Ставя вопрос о критерии истинности наших идей, Юм говорит, что поскольку каждая идея по своему происхождению есть копия впечатлений, то в этом мы имеем простое и безошибочное средство для решения вопроса, законна та или иная из имеющихся у нас идей или это просто чистая фикция.
Наиболее важной из идей нашего ума является идея причинности. Что такое идея причинности? Это есть идея о необходимой связи между явлениями. Юм ставит вопрос: законна эта идея или она – чистая фикция? Согласно юмовскому критерию истинности идей, решение этого- вопроса сводится к вопросу: откуда происходит эта идея? копией какого впечатления она является? Для идеи необходимой связи между- явлениями, идеи причины и действия Юм не находит никакого оригинала в сфере впечатлений. То, что мы наблюдаем, есть только постоянная последовательность явлений. Мы видим, что известное явление следует за другим и что это повторяется вновь и вновь. И отсюда мы умозаключаем, что так будет всегда и впредь. Юм утверждает, что такое умозаключение основано только на привычке. В силу привычки мы ожидаем и в будущем той же последовательности явлений, какая наблюдалась в прошлом. Мы думаем, будто опыт дает нам право говорить о необходимой причинной связи между явлениями. Но, поскольку необходимая связь между явлениями не может наблюдаться и не имеет своего источника в сфере впечатлений, она должна быть признана чисто субъективной идеей, продуктом привычки. Утверждая, что причинная связь не имеет опытного происхождения, Юм говорит, что равным образом она не может быть известна нам априори, так как действие совершенно не похоже на причину и путем анализа понятий какой-либо причины и ее действия невозможно понять, почему данная причина производит это действие. Итак, по учению Юма, идея причинной связи не имеет никакого объективного основания, она есть чисто субъективная уверенность в единообразном порядке природы, порождаемая привычкой. Но если до сих пор в течении явлений природы наблюдалась правильная последовательность, то в будущем порядок природы, говорит Юм, может измениться, нет никакой гарантии в вечной его неизменности.
Критика идеи причинности – центр философии Давида Юма. В тесной связи с этим стоит и критика Юмом идеи «я», понятия духовной субстанции.
Подобно тому как идея причинности есть фикция, точно так же, по учению Юма, фикцией является и идея субстанции (идея материи, идея души и идея бога). Мы знаем только наши сменяющиеся психические состояния и ничего более. Представление о душе, о нашем «я», как и представление о телесной субстанции, Юм объявляет фикцией, иллюзией. Покажите мне, говорит он, впечатление, из которого возникает идея личного «я». Все наши впечатления преходящи, изменчивы, текучи. Следовательно, нет «постоянного единого личного „я“». Представление о таком «я», о душевной субстанции, есть иллюзия. Согласно Юму, то, что мы называем своим «я», есть не что иное, как связка или совокупность перцепций, следующих друг за другом с непостижимой быстротой и находящихся в постоянном течении.
Локк положил основание психологии внутреннего опыта, но при этом он признавал и внешний опыт. Беркли же отвергает внешний опыт и строит всю свою философию на основе одного лишь внутреннего опыта, показания которого Локк считал самыми достоверными. Беркли обращается к непосредственному сознанию. Он говорит, что ставит своей целью «представить факты, голые факты и ничего, кроме фактов». О своем методе он говорит, что он состоит в том, чтобы замечать сходство и различие между идеями, для чего требуется лишь внимательное наблюдение того, что происходит в собственном духе. Беркли считает, что надо рассматривать самые идеи, которые суть конкретные факты душевной жизни, причем нужно по возможности отделить их от тех названий, с которыми они ассоциированы.
Свой метод Беркли применяет при изучении вопроса о пространстве в сочинении «Новая теория зрения» (1709 г.). Он стремится доказать, что нам лишь кажется, будто мы непосредственно видим тела в пространстве трех измерений, на самом ж,е деле видение пространства и тел в нем есть результат умозаключения, порождаемого постоянной ассоциацией зрительных ощущений с двигательными и ощущениями осязания. Беркли развивает генетическую теорию восприятия пространства и подменяет вопрос о реальности пространства чисто психологическим вопросом о генезисе представлений о пространстве. Беркли доказывает, что наше восприятие расстояний предметов от нас, величины предметов и т. д. является результатом установления привычных прочных ассоциаций между ощущениями зрения, осязания и движения. Только потому, что эта ассоциация очень тесна, мы думаем, что расстояние предметов, их величину и положение в пространстве мы видим глазами, на самом же деле идея пространства – сложная идея и в ее образовании участвуют не одни только зрительные ощущения.
Данный Беркли психогенезис идеи пространства продвигает изучение этого вопроса. На практике его подтвердил вывод, что если бы удалось слепорожденного путем операции сделать зрячим, то он в первое время не отождествлял бы и не связывал бы своих зрительных ощущений с соответствующим своим опытом, ранее полученным посредством осязания. Так, когда прозревшему слепорожденному показывали бутылку на расстоянии метра от него, то на вопрос, что это за предмет, он отвечал – может быть, это лошадь Но одно дело генезис восприятия пространства, а другое – вопрос об объективном существовании пространства и его отражении в нашем сознании.
Беркли впадал в логическую ошибку, т. е. подменял онтологический и гносеологический вопросы психологическим аспектом, и в результате этой логической ошибки пространство у него превращается в совокупность наших ощущений.
В своем главном произведении «Трактат о началах человеческого знания» Беркли применяет тот же метод, которым он исследовал пространство, к идее материи. Он ставит вопрос «Какие конкретные факты обнимают общий термин „материя“»? И отвечает, что этими конкретными фактами является только ряд ощущений. Что значит: «Стол, на котором я пишу, существует»? Это значит: «Я его вижу и осязаю». Бытие материальных вещей состоит только в их воспринимаемости.
Беркли не просто идеалист, считающий дух первичным, он – имматериалист, отрицающий самое существование материи То, что мы называем веществом, состоит из идей (ощущений).
Беркли – крайний номиналист. Он дает критику теорий общих отвлеченных идей. Локк видел отличие человека от животных в том, что человек способен образовывать отвлеченные идеи. Беркли доказывает, что способностью отвлечения и образования общих идей человек не обладает.
Можно ли представить себе такой треугольник, который был бы одновременно и остроугольным, и тупоугольным, и прямоугольным? Можно ли образовать идею человека, который в одно и то же время был бы ребенком и стариком, мужчиной и женщиной, велик и мал и т. д. Общая отвлеченная идея треугольника и т. п. невозможна уже потому, что она заключает в себе противоречивые, взаимно исключающие друг друга признаки. Мы имеем общие идеи лишь в том смысле, что одна какая-либо частная идея выступает в роли представителя всех других частных идей того же рода, причем мы не обращаем внимания на то, чем эти частные идеи различаются друг от друга. И слово становится общим не потому, что оно служило знаком одной общей идеи (общих идей вообще не существует), а потому, что оно служит знаком нескольких частных идей.
По учению Беркли, материя, пространство, время и т. д. суть общие абстрактные идеи, а так как общих идей в нашем уме вообще не существует, мы только ошибочно воображаем, будто имеем их, то нужно искать те единичные конкретные факты, к которым на самом деле сводятся эти фикции.
Теорию общих отвлеченных идей Беркли заменяет теорией общих знаков. Указывая, что всякая наука имеет своей целью дать общее знание о многих конкретных предметах, он говорит, что для этого все науки прибегают к общим знакам, отмечающим множество частных идей. В науках мы употребляем символы вместо вещей. Человеческое знание имеет дело с общими знаками и составляемыми при их помощи общими теориями. Нет ничего в науках, кроме знаков и обозначаемых ими частных идей. В сочинении «Новая теория зрения» Беркли развил учение, что зрительные ощущения чисто субъективны, они суть лишь знаки для будущих или возможных ощущений осязания. Это – знаки, которые лишь сигнализируют нам о пользе или вреде, которые могут воспоследовать от соприкосновения с нами приближающихся к нам или находящихся возле нас предметов. Видение есть предвидение.
В «Трактате о началах человеческого знания» этот зрительный символизм превращается в универсальный символизм природы. И то, с чем нас знакомят осязание и прочие ощущения, также субъективно и знакомит нас только с тем, что нам полезно и вредно. Книга природы есть книга пророчества. Общим термином «материя», «пространство» и т. д., по учению Беркли, не соответствует никакая реальность. То, что мы называем этими терминами, суть словесные знаки для множества частных конкретных фактов.
Номинализм с его теорией знаков доходит в философии Беркли до апогея. Согласно Беркли, мы живем не в материальном мире, а в мире идей: мы едим и пьем идеи и одеваемся в идеи; дома, в которых мы живем, горы, реки, леса и т. д. – все это идеи. Но что такое сами идеи?
Они не знакомят нас с реальностью, они сами – только символы, знаки, сигнализирующие нам о возможной пользе или вреде для нас. В конечном счете, по учению Беркли, мы живем в мире символов, знаков, имеющих лишь практическое значение для нашего существования, но ничего не говорящих о самой действительности.
В теории познания Беркли выдвигается исключительно практика в ее субъективистском понимании. Впоследствии в XX в. по этому пути пойдут американские прагматисты.
Исходя из учений Локка и Беркли Давид Юм (1711–1776) приходит к агностицизму и скептицизму. Оказали на Юма влияние и античные скептики, у которых уже была дана та критика понятия каузальности, которая составляет центральное учение в философии Юма. В буржуазной истории философии Локк и Юм признаются крупнейшими фигурами в развитии английской философской мысли. Реакционная сущность юмизма и его теоретические ошибки глубоко вскрыты В. И. Лениным в его произведении «Материализм и эмпириокритицизм».
Вопросов теории познания и логики касаются два произведения Юма: «Трактат о человеческой природе» и «Исследование о человеческом разумении». Юм делает психологию основой философии. Следуя Локку, он принимает, что все наше знание возникает из впечатлений (impressions), которые бывают двоякого рода: ощущения и рефлексии (внешний и внутренний опыт). Юм проводит различие между впечатлениями (impressions) и идеями (ideas). Впечатления – те живые переживания, которые мы имеем, когда что-нибудь видим, слышим, осязаем, любим, ненавидим и т. п., а идеи – менее живые представления, которые бывают у нас, когда мы что-нибудь вспоминаем или воображаем. Все идеи суть копии впечатлений. Идеи отличаются от впечатлений по степени живости и яркости. Склад ума сводится, по Юму, лишь к способности соединять, перемещать, увеличивать или уменьшать материал, доставляемый нам впечатлениями. Весь материал, которым оперирует мышление, доставляется внешним и внутренним опытом. Ставя вопрос о критерии истинности наших идей, Юм говорит, что поскольку каждая идея по своему происхождению есть копия впечатлений, то в этом мы имеем простое и безошибочное средство для решения вопроса, законна та или иная из имеющихся у нас идей или это просто чистая фикция.
Наиболее важной из идей нашего ума является идея причинности. Что такое идея причинности? Это есть идея о необходимой связи между явлениями. Юм ставит вопрос: законна эта идея или она – чистая фикция? Согласно юмовскому критерию истинности идей, решение этого- вопроса сводится к вопросу: откуда происходит эта идея? копией какого впечатления она является? Для идеи необходимой связи между- явлениями, идеи причины и действия Юм не находит никакого оригинала в сфере впечатлений. То, что мы наблюдаем, есть только постоянная последовательность явлений. Мы видим, что известное явление следует за другим и что это повторяется вновь и вновь. И отсюда мы умозаключаем, что так будет всегда и впредь. Юм утверждает, что такое умозаключение основано только на привычке. В силу привычки мы ожидаем и в будущем той же последовательности явлений, какая наблюдалась в прошлом. Мы думаем, будто опыт дает нам право говорить о необходимой причинной связи между явлениями. Но, поскольку необходимая связь между явлениями не может наблюдаться и не имеет своего источника в сфере впечатлений, она должна быть признана чисто субъективной идеей, продуктом привычки. Утверждая, что причинная связь не имеет опытного происхождения, Юм говорит, что равным образом она не может быть известна нам априори, так как действие совершенно не похоже на причину и путем анализа понятий какой-либо причины и ее действия невозможно понять, почему данная причина производит это действие. Итак, по учению Юма, идея причинной связи не имеет никакого объективного основания, она есть чисто субъективная уверенность в единообразном порядке природы, порождаемая привычкой. Но если до сих пор в течении явлений природы наблюдалась правильная последовательность, то в будущем порядок природы, говорит Юм, может измениться, нет никакой гарантии в вечной его неизменности.
Критика идеи причинности – центр философии Давида Юма. В тесной связи с этим стоит и критика Юмом идеи «я», понятия духовной субстанции.
Подобно тому как идея причинности есть фикция, точно так же, по учению Юма, фикцией является и идея субстанции (идея материи, идея души и идея бога). Мы знаем только наши сменяющиеся психические состояния и ничего более. Представление о душе, о нашем «я», как и представление о телесной субстанции, Юм объявляет фикцией, иллюзией. Покажите мне, говорит он, впечатление, из которого возникает идея личного «я». Все наши впечатления преходящи, изменчивы, текучи. Следовательно, нет «постоянного единого личного „я“». Представление о таком «я», о душевной субстанции, есть иллюзия. Согласно Юму, то, что мы называем своим «я», есть не что иное, как связка или совокупность перцепций, следующих друг за другом с непостижимой быстротой и находящихся в постоянном течении.