Страница:
По Карпову, существуют следующие виды внешнего опыта – опыт научный и исторический и самый важный – опыт гражданский, т. е. наблюдения над общественной жизнью людей. Особенно необходимо знание людей администратору, судье, военачальнику, воспитателю. Если гражданский опыт касается познания людей, то ученый опыт относится к изучению природы, медицины и т. п. Самым богатым источником познания служит опыт исторический. Но как бы ни были многочисленны наши опытные и умственные познания, они сами по себе не составят системы. Крайним своим разнообразием они могут даже затруднить образование системы. Немало встречается умов, которые как бы завалены множеством частных сведений и, однако, часто от них мы не слышим какого-либо положительного суждения, которое давало бы знание об общем образе мыслей их об этом предмете. У них нет идеи предмета. Идея предмета есть важнейшее необходимое условие для построения системы.
О методе развития системы В. Карпов говорит, что при методическом раскрытии целого впадают в две противоположные крайности: либо идея предмета обширна и жива, а запас знаний о нем скуден, либо знания о предмете богаты, а идея его узка и слаба. И в том и другом случае способ развития мыслей страдает существенными недостатками. Система, построенная по наилучшему методу, характеризуется тем, что в ней нет ничего лишнего и нет недостатка в смысле неразвитости познания.
Карпов принимает два основных метода развития системы: аналитический и синтетический. Аналитический метод характеризуется ходом мыслей от частей к целому, от отдельного к общему, от явлений к основанию, другими словами – от многого к единому. С формальной стороны обычно при аналитическом методе применяется ряд индуктивных умозаключений. Однако нельзя смешивать анализ и индукцию. Анализ исходит из явлений, которые он разлагает, стремясь проникнуть в самую сущость явлений, дойти до начала. Хотя индукция начинает свой ход мыслей оттуда же, откуда и анализ, но она идет иным путем.
В отличие от аналитического синтетический метод представляет собой ход мышления от целого к частям, от общего к отдельному, от основания к явлениям, словом, от одного ко многому. С формальной стороны синтетический метод обычно осуществляется рядом силлогизмов. Но нельзя смешивать синтез и силлогизм, нужно иметь в виду различие между ними. Исходным пунктом при синтетическом методе служат общие начала, как и в силлогизме, но ход мыслей в анализе иной, чем в силлогизме. Карпов правильно отмечает, что в систематическом целом необходимо совместно применять аналитический и синтетический методы.
В учении о системе Карпов говорит об определении понятий и их логическом делении. Здесь же он говорит о гипотезе и, наконец, о доказательстве. Доказательства он делит на опытные и умственные, на апостериорные и априорные. Но при этом он делает оговорку, что не только доказывать, даже вообще мыслить невозможно либо только апостериорно, либо только априорно.
В самом конце своей системы логики Карпов помещает учение о доказательстве Доказательства он делит на простые, косвенные и гипотетические. Эту трихотомию он обосновывает тем, что доказательство по форме своей состоит из силлогизмов, а силлогизмы делятся на категорические, разделительные и условные Косвенное доказательство вращается в сфере разделительного силлогизма, а гипотетические – в сфере условного силлогизма.
Карпов говорит об антиномическом столкновении доказательств.
В предисловии к своей системе логики он ставит вопрос о методе построения науки логики – вопрос весьма существенный, но обычно в сочинениях по логике оставляемый без внимания. В. Карпов говорит, что до сих пор логика развивалась двумя методами: то она строилась синтетически и в этом случае входила в круг наук философских, либо, наблюдая явления мысли, она восходила к их началам и искала законов, по которым они развиваются, т. е. шла аналитическим методом. В последнем случае она имела значение самостоятельной науки и подготовляла рассудочное мышление для деятельности на по-лрище других наук. Это второе направление имеет характер пропедевтики и больше подходит к курсу науки логики средних учебных заведений.
В. Карпов ставит вопрос, какому же из этих двух методов ему сдедовать: исходить ли из определенных психологических начал и по законам синтетического метода развить логику в форме системы или же, руководствуясь опытом и наблюдением над деятельностью рассудка, идти методом аналитическим. Последний способ обещал быть более легким, ясным и свободным, а первый – более отчетливым, целостным и полным. В. Карпов избрал синтетический метод в построении логики.
Высоко оценивает труд В. Н. Карпова М. Владиславлев. Он говорит, что из всех отечественных сочинений по логике до 1880 т. «Синтетическое изложение логики» Карпова является единственно оригинальным и оно выделяется логической стройностью плана и самостоятельностью взглядов и направления Однако это сочинение не было должным образом оценено и оказало мало влияния из-за недостатков языка: оно изложено не везде ясно и вразумительно и местами представляет затруднения для читателя. Между тем по своей ценности и оригинальности этот труд должен был занять почетное место в мировой научной литературе по логике, Недостатком курса логики Карпова М. Владиславлев считает то, что он ие охватил индуктивных приемов мышления, ограничившись одной только чисто формальной логикой.
Отметим еще сочинение П. Пащенко «Руководство к изучению логики» (М., 1840), в котором он, следуя Бахману (последователь Шлейермахера), стремится внести в его учение материалистическую тенденцию.
Пащенко критикует Бахмана, указывая, что тот ошибочно, идеалистически истолковывает закон исключенного третьего.
По Бахману, мышление есть «произведение свободного духа». Поэтому его учение о законе исключенного третьего является Идеалистическим, неправильным. Закон исключенного третьего Бахман «обосновывает» тем, что невозможно непосредственно соединить в одном акте мышления «положение и неположение», «потому что мышление разрушилось бы от противоречия» [109]. Поэтому и истинный смысл этого закона, по Бахману, заключается в том, что если кто-нибудь хочет мыслить о чем-нибудь, тот должен решиться или на утверждение, или на отрицание и должен сказать: это есть или А, или не-A [110].
В таком понимании смысла закона исключенного третьего логический закон мышления превращается в нечто психологическое, в требование, чтобы, перед тем как мыслить, когда мыслящий еще только «хочет» мыслить, решиться или на утверждение, или на отрицание.
Закон исключенного третьего Бахман формулирует так: «Утверждение и отрицание, положение и неположение исчерпывают определимость предмета мышления и вместе исключают себя взаимно; ибо основываются на противоположной деятельности духа».
Здесь фактически говорится не о законе исключенного- третьего, а о соотношении отрицания и утверждения при определении предмета мышления. Причем отрицание и утверждение тоже объясняются чисто идеалистически: они противоположны потому, что основываются на «противоположной деятельности духа» [111]. Против этих положений Бахмана и выступает Пащенко. Он считает закон исключенного третьего самостоятельным законом мышления. По его мнению, tertium non datur нельзя выводить из закона противоречия, так как закон противоречия, говоря о несовместимости в одном акте мышления отрицания и утверждения, не упоминает о том, что они так исчерпывают сферу определимости предмета мышления, что третьего ничего не остается.
Профессор Московского университета М. Троицкий давал высокую оценку книге Пащенко, указывая, что Пащенко первый изложил теорию индукции в России.
В 1807 г. вышло в Петербурге сочинение профессора Казанского университета Александра Степановича Лубкина (1770–1815) «Начертания логики».
Автор считает логику частью философии, той ее частью, предметом которой является «изыскание истины». Автор говорит о логике как о такой науке, с которой обыкновенно начинается курс философии. Логика, по мнению Лубкина, должна «здраво и основательно судить о вещах, а не [быть] искусством ученого тонкоумия», и поэтому он из теории категорического силлогизма отбрасывает учение о фигурах и модусах, считая их бесполезными тонкостями. Более того, А. Лубкин держится взгляда, что самое основание, на котором строится учение о фигурах и модусах силлогизма, является ложным, «мнимым» [112].
Вместо различия силлогизмов по их внешнему виду на основе места, занимаемого средним термином в посылках, Лубкин вводит другой принцип деления силлогизмов: он делит их по цели и употреблению. Ввиду этого та фигура категорического силлогизма, которая обычно называется третьей, в классификации умозаключений у Лубкина занимает место непосредственно за индукцией под названием «отражение», так как она «годна только для исключения» [113].
Видным представителем логики в первой половине XIX в. в России и Польше был профессор Львовского и Краковского университетов Петр Дмитриевич Лодий (1764–1829). Он был автором книги «Логические наставления, руководствующие к познанию и различению истинного от ложного». Лодий в 1803 г.
стал преподавать философию в Петербургском педагогическом институте, а затем в 1819 г. стал профессором Петербургского университета. В своих «логических наставлениях», написанных в качестве учебного пособия для студентов Педагогического института, Лодий в основном стоит на вольфианской позиции, добавляя кое-что из Канта, оттуда он берет различение аналитических и синтетических суждений. Однако большей частью он критикует Канта (как его теорию познания, так и логику) с позиции вольфианства. Логика Лодия носит эклектический характер, в ней сказывается большая эрудиция автора, он очень подробно рассматривает проблемы логики, но в ней мало оригинального, логика Лодия не стояла уже на уровне современного ей развития философской мысли.
Лодий проявляет самостоятельность в вопросе о законах мышления. Здесь он не следует ни Вольфу с его онтологической формулировкой законов мышления, ни Канту с его чисто формалистической формулировкой этих законов. Он пишет: «Мысли без содержания (без предметов) пусты, и воззрения без понятий слепы» [114].
Лодий берет это положение из трансцендентальной логики Канта и этим положением бьет кантонскую формальную чистую логику, говоря: «Ежели разумение есть способность мыслить о предметах чувственного воззрения, то о чем будет разумение мыслить, когда его совсем отделим от чувственных и прочих способностей? Ежели мысли без содержания пусты, то какова должна быть чистая логика, которая, отвлеченная от содержания мыслей, занимается однако только формою оных?» [115].
Считая ошибочным кантовское понимание логической истины как согласия знания с самим собою, Лодий подчеркивает, что истинность («подлинность») есть сходство мысли с мыслимым предметом. «Подлинность есть такое состояние нашего ума, в котором мы познаем мысль нашу, сходственную с Предметом, что она не может не сходствовать с оным» [116].
Однако, давая такое определение истины, Лодий все же акцентирует субъективный момент, поскольку он определяет истину как психологическое состояние нашего ума.
В 30-х и 40-х годах XIX в., в связи с разгромом университетских философских кафедр и свирепого разгула цензуры, в России не появлялись новые труды по логике, которые имели бы какое-либо прогрессивное содержание. Даже умеренный либерально-просветительский вольфианский дух книги Лодия был нетерпим для мракобесов, стоявших в то время во главе управления народным образованием. Книга «Логические наставления» была признана «исполненной опаснейших по несчастию и разрушительных начал», а ее автор был отстранен от преподавания в университете, так же как и профессор Новицкий.
В первой четверти XIX в. логика Ломоносова и Радищева нашла в России продолжателей в философии, теории познания и логики в лице декабристов, именно тех из них, которые развивали материалистическую традицию русской философской мысли. Сюда принадлежали из числа членов Общества соединенных славян братья И. и А. Борисовы, из членов Южного общества – Пестель, Раевский, Крюков и из членов Северного общества – Бестужев, Кошкин и Якушин, и хотя вопросам логики декабристы не посвящают специальных трактатов и вопросы эти затрагиваются лишь попутно, в связи с общими философскими и эстетическими проблемами, тем не менее здесь прокладывается новый путь в логике, который, продолжая материалистическую ломоносовскую традицию, вместе с тем обогащает логику новыми идеями.
Единственным источником нашего познания окружающего мира декабристы-материалисты признавали показания органов чувств. Согласно их теории познания, предметы внешнего мира, воздействуя на наши органы чувств, порождают ощущения благодаря деятельности нервной системы. Но, отдавая должное чувственному моменту в познании, они считали этот момент лишь одной из сторон процесса познания и наряду с ним признавали и роль разума. Таким образом, они развивали учение Ломоносова о единстве чувственного и рационального моментов в познании, различая в познании чувственную и рациональную ступени.
И в области логики декабристы-материалисты примыкали к Ломоносову и Радищеву. Они критиковали формализм логики Канта, отрывавший форму мысли от ее содержания. Развивая материалистическую точку зрения, они и в формах мышления видели отражение связей объективного мира.
В учении о понятиях они подчеркивали опытное происхождение их. Указывая, что определение раскрывает содержание понятия, а логическое деление – его объем, они утверждали, что содержание понятия следует понимать как мыслимую совокупность существенных признаков вещей и явлений.
Декабрист Н. М. Муравьев говорит об изменчивости человеческих понятий в зависимости от изменений в самой действительности. Он считает, что «от времени до времени рождаются новые понятия», которые постепенно созревают и затем получают широкое распространение [117].
В самом учении о суждении декабристы (Н. А. Крюков, М. С. Лунин, Н. И. Тургенев, В. К. Кюхельбекер) проводили материалистическую точку зрения, утверждая, что суждения суть отражение свойств вещей. Отличие же суждений от понятий они усматривали в том, что суждения отражают отдельные свойства вещей, тогда как понятие отражает совокупность существенных признаков вещей. Они говорили и об исторической изменчивости суждений людей в связи с изменениями материальных условий жизни общества и развитием культуры (Н. И. Тургенев).
В противоположность господствовавшим в Западной Европе, начиная с XVII в. (от Р. Декарта и Ф. Бэкона), односторонним направлениям – всеиндуктивизму и вседедуктивизму, декабристы придавали важное значение как индукции, так и дедукции и притом признавали наличие и ценность многих других логических форм и выводов, что указывает на широту их логического кругозора. Однако они уделили мало внимания разработке теории умозаключений.
Декабристы высказали также свой взгляд на теорию доказательства. Они определяли доказательство как обоснование истинности какого-либо суждения посредством других суждений, истинность которых уже установлена. Опровержение же они понимали как доказательство несостоятельности какой-либо аргументации и как доказательство ложности того или иного те^и-са. Они признавали тесную связь между доказательством истинности какого-либо положения и опровержением ложных суждений о том же предмете.
Что касается метода научного исследования, то декабристы применяли сочетания самых разнообразных форм выводов, придавая главное значение анализу, опыту и эксперименту. В своих исследованиях они связывали защиту своих положений с опровержением взглядов противников и таким образом развивали свои собственные взгляды в борьбе против реакционных социально-политических и идеалистических философских теорий.
У декабристов встречаются зачатки учения о практике как о критерии истины. Так, они утверждали, что проверка путем эксперимента подтверждает истинность положений оцытных наук. Но они отрицали применимость критерия практики в области общественных наук (такова, в частности, позиция Н. А. Крюкова).
Логика русских революционных демократов
[118]
О методе развития системы В. Карпов говорит, что при методическом раскрытии целого впадают в две противоположные крайности: либо идея предмета обширна и жива, а запас знаний о нем скуден, либо знания о предмете богаты, а идея его узка и слаба. И в том и другом случае способ развития мыслей страдает существенными недостатками. Система, построенная по наилучшему методу, характеризуется тем, что в ней нет ничего лишнего и нет недостатка в смысле неразвитости познания.
Карпов принимает два основных метода развития системы: аналитический и синтетический. Аналитический метод характеризуется ходом мыслей от частей к целому, от отдельного к общему, от явлений к основанию, другими словами – от многого к единому. С формальной стороны обычно при аналитическом методе применяется ряд индуктивных умозаключений. Однако нельзя смешивать анализ и индукцию. Анализ исходит из явлений, которые он разлагает, стремясь проникнуть в самую сущость явлений, дойти до начала. Хотя индукция начинает свой ход мыслей оттуда же, откуда и анализ, но она идет иным путем.
В отличие от аналитического синтетический метод представляет собой ход мышления от целого к частям, от общего к отдельному, от основания к явлениям, словом, от одного ко многому. С формальной стороны синтетический метод обычно осуществляется рядом силлогизмов. Но нельзя смешивать синтез и силлогизм, нужно иметь в виду различие между ними. Исходным пунктом при синтетическом методе служат общие начала, как и в силлогизме, но ход мыслей в анализе иной, чем в силлогизме. Карпов правильно отмечает, что в систематическом целом необходимо совместно применять аналитический и синтетический методы.
В учении о системе Карпов говорит об определении понятий и их логическом делении. Здесь же он говорит о гипотезе и, наконец, о доказательстве. Доказательства он делит на опытные и умственные, на апостериорные и априорные. Но при этом он делает оговорку, что не только доказывать, даже вообще мыслить невозможно либо только апостериорно, либо только априорно.
В самом конце своей системы логики Карпов помещает учение о доказательстве Доказательства он делит на простые, косвенные и гипотетические. Эту трихотомию он обосновывает тем, что доказательство по форме своей состоит из силлогизмов, а силлогизмы делятся на категорические, разделительные и условные Косвенное доказательство вращается в сфере разделительного силлогизма, а гипотетические – в сфере условного силлогизма.
Карпов говорит об антиномическом столкновении доказательств.
В предисловии к своей системе логики он ставит вопрос о методе построения науки логики – вопрос весьма существенный, но обычно в сочинениях по логике оставляемый без внимания. В. Карпов говорит, что до сих пор логика развивалась двумя методами: то она строилась синтетически и в этом случае входила в круг наук философских, либо, наблюдая явления мысли, она восходила к их началам и искала законов, по которым они развиваются, т. е. шла аналитическим методом. В последнем случае она имела значение самостоятельной науки и подготовляла рассудочное мышление для деятельности на по-лрище других наук. Это второе направление имеет характер пропедевтики и больше подходит к курсу науки логики средних учебных заведений.
В. Карпов ставит вопрос, какому же из этих двух методов ему сдедовать: исходить ли из определенных психологических начал и по законам синтетического метода развить логику в форме системы или же, руководствуясь опытом и наблюдением над деятельностью рассудка, идти методом аналитическим. Последний способ обещал быть более легким, ясным и свободным, а первый – более отчетливым, целостным и полным. В. Карпов избрал синтетический метод в построении логики.
Высоко оценивает труд В. Н. Карпова М. Владиславлев. Он говорит, что из всех отечественных сочинений по логике до 1880 т. «Синтетическое изложение логики» Карпова является единственно оригинальным и оно выделяется логической стройностью плана и самостоятельностью взглядов и направления Однако это сочинение не было должным образом оценено и оказало мало влияния из-за недостатков языка: оно изложено не везде ясно и вразумительно и местами представляет затруднения для читателя. Между тем по своей ценности и оригинальности этот труд должен был занять почетное место в мировой научной литературе по логике, Недостатком курса логики Карпова М. Владиславлев считает то, что он ие охватил индуктивных приемов мышления, ограничившись одной только чисто формальной логикой.
Отметим еще сочинение П. Пащенко «Руководство к изучению логики» (М., 1840), в котором он, следуя Бахману (последователь Шлейермахера), стремится внести в его учение материалистическую тенденцию.
Пащенко критикует Бахмана, указывая, что тот ошибочно, идеалистически истолковывает закон исключенного третьего.
По Бахману, мышление есть «произведение свободного духа». Поэтому его учение о законе исключенного третьего является Идеалистическим, неправильным. Закон исключенного третьего Бахман «обосновывает» тем, что невозможно непосредственно соединить в одном акте мышления «положение и неположение», «потому что мышление разрушилось бы от противоречия» [109]. Поэтому и истинный смысл этого закона, по Бахману, заключается в том, что если кто-нибудь хочет мыслить о чем-нибудь, тот должен решиться или на утверждение, или на отрицание и должен сказать: это есть или А, или не-A [110].
В таком понимании смысла закона исключенного третьего логический закон мышления превращается в нечто психологическое, в требование, чтобы, перед тем как мыслить, когда мыслящий еще только «хочет» мыслить, решиться или на утверждение, или на отрицание.
Закон исключенного третьего Бахман формулирует так: «Утверждение и отрицание, положение и неположение исчерпывают определимость предмета мышления и вместе исключают себя взаимно; ибо основываются на противоположной деятельности духа».
Здесь фактически говорится не о законе исключенного- третьего, а о соотношении отрицания и утверждения при определении предмета мышления. Причем отрицание и утверждение тоже объясняются чисто идеалистически: они противоположны потому, что основываются на «противоположной деятельности духа» [111]. Против этих положений Бахмана и выступает Пащенко. Он считает закон исключенного третьего самостоятельным законом мышления. По его мнению, tertium non datur нельзя выводить из закона противоречия, так как закон противоречия, говоря о несовместимости в одном акте мышления отрицания и утверждения, не упоминает о том, что они так исчерпывают сферу определимости предмета мышления, что третьего ничего не остается.
Профессор Московского университета М. Троицкий давал высокую оценку книге Пащенко, указывая, что Пащенко первый изложил теорию индукции в России.
В 1807 г. вышло в Петербурге сочинение профессора Казанского университета Александра Степановича Лубкина (1770–1815) «Начертания логики».
Автор считает логику частью философии, той ее частью, предметом которой является «изыскание истины». Автор говорит о логике как о такой науке, с которой обыкновенно начинается курс философии. Логика, по мнению Лубкина, должна «здраво и основательно судить о вещах, а не [быть] искусством ученого тонкоумия», и поэтому он из теории категорического силлогизма отбрасывает учение о фигурах и модусах, считая их бесполезными тонкостями. Более того, А. Лубкин держится взгляда, что самое основание, на котором строится учение о фигурах и модусах силлогизма, является ложным, «мнимым» [112].
Вместо различия силлогизмов по их внешнему виду на основе места, занимаемого средним термином в посылках, Лубкин вводит другой принцип деления силлогизмов: он делит их по цели и употреблению. Ввиду этого та фигура категорического силлогизма, которая обычно называется третьей, в классификации умозаключений у Лубкина занимает место непосредственно за индукцией под названием «отражение», так как она «годна только для исключения» [113].
Видным представителем логики в первой половине XIX в. в России и Польше был профессор Львовского и Краковского университетов Петр Дмитриевич Лодий (1764–1829). Он был автором книги «Логические наставления, руководствующие к познанию и различению истинного от ложного». Лодий в 1803 г.
стал преподавать философию в Петербургском педагогическом институте, а затем в 1819 г. стал профессором Петербургского университета. В своих «логических наставлениях», написанных в качестве учебного пособия для студентов Педагогического института, Лодий в основном стоит на вольфианской позиции, добавляя кое-что из Канта, оттуда он берет различение аналитических и синтетических суждений. Однако большей частью он критикует Канта (как его теорию познания, так и логику) с позиции вольфианства. Логика Лодия носит эклектический характер, в ней сказывается большая эрудиция автора, он очень подробно рассматривает проблемы логики, но в ней мало оригинального, логика Лодия не стояла уже на уровне современного ей развития философской мысли.
Лодий проявляет самостоятельность в вопросе о законах мышления. Здесь он не следует ни Вольфу с его онтологической формулировкой законов мышления, ни Канту с его чисто формалистической формулировкой этих законов. Он пишет: «Мысли без содержания (без предметов) пусты, и воззрения без понятий слепы» [114].
Лодий берет это положение из трансцендентальной логики Канта и этим положением бьет кантонскую формальную чистую логику, говоря: «Ежели разумение есть способность мыслить о предметах чувственного воззрения, то о чем будет разумение мыслить, когда его совсем отделим от чувственных и прочих способностей? Ежели мысли без содержания пусты, то какова должна быть чистая логика, которая, отвлеченная от содержания мыслей, занимается однако только формою оных?» [115].
Считая ошибочным кантовское понимание логической истины как согласия знания с самим собою, Лодий подчеркивает, что истинность («подлинность») есть сходство мысли с мыслимым предметом. «Подлинность есть такое состояние нашего ума, в котором мы познаем мысль нашу, сходственную с Предметом, что она не может не сходствовать с оным» [116].
Однако, давая такое определение истины, Лодий все же акцентирует субъективный момент, поскольку он определяет истину как психологическое состояние нашего ума.
В 30-х и 40-х годах XIX в., в связи с разгромом университетских философских кафедр и свирепого разгула цензуры, в России не появлялись новые труды по логике, которые имели бы какое-либо прогрессивное содержание. Даже умеренный либерально-просветительский вольфианский дух книги Лодия был нетерпим для мракобесов, стоявших в то время во главе управления народным образованием. Книга «Логические наставления» была признана «исполненной опаснейших по несчастию и разрушительных начал», а ее автор был отстранен от преподавания в университете, так же как и профессор Новицкий.
В первой четверти XIX в. логика Ломоносова и Радищева нашла в России продолжателей в философии, теории познания и логики в лице декабристов, именно тех из них, которые развивали материалистическую традицию русской философской мысли. Сюда принадлежали из числа членов Общества соединенных славян братья И. и А. Борисовы, из членов Южного общества – Пестель, Раевский, Крюков и из членов Северного общества – Бестужев, Кошкин и Якушин, и хотя вопросам логики декабристы не посвящают специальных трактатов и вопросы эти затрагиваются лишь попутно, в связи с общими философскими и эстетическими проблемами, тем не менее здесь прокладывается новый путь в логике, который, продолжая материалистическую ломоносовскую традицию, вместе с тем обогащает логику новыми идеями.
Единственным источником нашего познания окружающего мира декабристы-материалисты признавали показания органов чувств. Согласно их теории познания, предметы внешнего мира, воздействуя на наши органы чувств, порождают ощущения благодаря деятельности нервной системы. Но, отдавая должное чувственному моменту в познании, они считали этот момент лишь одной из сторон процесса познания и наряду с ним признавали и роль разума. Таким образом, они развивали учение Ломоносова о единстве чувственного и рационального моментов в познании, различая в познании чувственную и рациональную ступени.
И в области логики декабристы-материалисты примыкали к Ломоносову и Радищеву. Они критиковали формализм логики Канта, отрывавший форму мысли от ее содержания. Развивая материалистическую точку зрения, они и в формах мышления видели отражение связей объективного мира.
В учении о понятиях они подчеркивали опытное происхождение их. Указывая, что определение раскрывает содержание понятия, а логическое деление – его объем, они утверждали, что содержание понятия следует понимать как мыслимую совокупность существенных признаков вещей и явлений.
Декабрист Н. М. Муравьев говорит об изменчивости человеческих понятий в зависимости от изменений в самой действительности. Он считает, что «от времени до времени рождаются новые понятия», которые постепенно созревают и затем получают широкое распространение [117].
В самом учении о суждении декабристы (Н. А. Крюков, М. С. Лунин, Н. И. Тургенев, В. К. Кюхельбекер) проводили материалистическую точку зрения, утверждая, что суждения суть отражение свойств вещей. Отличие же суждений от понятий они усматривали в том, что суждения отражают отдельные свойства вещей, тогда как понятие отражает совокупность существенных признаков вещей. Они говорили и об исторической изменчивости суждений людей в связи с изменениями материальных условий жизни общества и развитием культуры (Н. И. Тургенев).
В противоположность господствовавшим в Западной Европе, начиная с XVII в. (от Р. Декарта и Ф. Бэкона), односторонним направлениям – всеиндуктивизму и вседедуктивизму, декабристы придавали важное значение как индукции, так и дедукции и притом признавали наличие и ценность многих других логических форм и выводов, что указывает на широту их логического кругозора. Однако они уделили мало внимания разработке теории умозаключений.
Декабристы высказали также свой взгляд на теорию доказательства. Они определяли доказательство как обоснование истинности какого-либо суждения посредством других суждений, истинность которых уже установлена. Опровержение же они понимали как доказательство несостоятельности какой-либо аргументации и как доказательство ложности того или иного те^и-са. Они признавали тесную связь между доказательством истинности какого-либо положения и опровержением ложных суждений о том же предмете.
Что касается метода научного исследования, то декабристы применяли сочетания самых разнообразных форм выводов, придавая главное значение анализу, опыту и эксперименту. В своих исследованиях они связывали защиту своих положений с опровержением взглядов противников и таким образом развивали свои собственные взгляды в борьбе против реакционных социально-политических и идеалистических философских теорий.
У декабристов встречаются зачатки учения о практике как о критерии истины. Так, они утверждали, что проверка путем эксперимента подтверждает истинность положений оцытных наук. Но они отрицали применимость критерия практики в области общественных наук (такова, в частности, позиция Н. А. Крюкова).
Логика русских революционных демократов
[118]
Русские революционные демократы – А. И. Герцен, В. Г. Белинский, Н. Г. Чернышевский и Н. А. Добролюбов, продолжая материалистическую традицию Ломоносова и Радищева в логике, подняли логику на новую высоту путем сочетания материализма с диалектикой. Они вплотную подошли к диалектическому материализму и к диалектической логике, но, вследствие отсталости русской общественной жизни той эпохи, они не в состоянии были создать философию диалектического материализма и диалектическую логику.
Великая историческая заслуга их заключается в том, что они поняли необходимость коренного преобразования философии в целом и логики в частности. Они наметили тот путь, по которому предстояло пойти новому революционному учению в области философии.
Александр Иванович Герцен (1812–1870) был диалектиком, признавал, что научный метод имеет свою объективную основу. По Герцену, жизнь природы есть беспрерывное развитие отвлеченного простого, неполного, стихийного в конкретное полное, сложное развитие зародыша расчленением всего заключающегося в его понятии, и всегдашнее «домогательство» вести это развитие до возможно полного соответствия формы содержанию есть диалектика физического мира.
Герцен выступал с глубокой критикой как4идеализма, так и метафизики. В борьбе с метафизикой он ратовал за признание гбсподства идеи развития и в природе, и в обществе, и в научном мышлении. Все находится в движении и развитии; новое, прогрессивное всегда одерживает победу.
Выясняя источник всеобщего движения, Герцен видит его в борьбе противоположностей, тогда как у Гегеля диалектический метод противоречиво соединялся с его метафизической системой, утверждавшей о завершении диалектического развития в теории и практике.
Герцен учил о бесконечности диалектического развития в природе, обществе и человеческом мышлении.
В. И. Ленин в 1919 г. в статье «Памяти Герцена», посвященной 100-летию со дня рождения Герцейа, писал: «В крепостной России 40-х годов XIX века он сумел подняться на такую высоту, что встал в уровень с величайшими мыслителями своего времени… Герцен вплотную подошел к диалектическому материализму и остановился перед--историческим материализмом» [119].
Герцен подвергает критике как односторонний рационализм в логике, так и односторонний эмпиризм. Он считает ошибочным всеиндуктивизм, идущий от Бэкона, и вседедуктивизм, идущий от Декарта. Он отстаивает положение, что в процессе познания одинаково необходимо применять и индукцию и дедукцию, не противопоставляя их друг другу, а признавая их одинаково необходимыми моментами в едином процессе познания.
Критикуя Ф. Бэкона, Герцен писал, что тот ошибался в своей отрицательной оценке логики Аристотеля. Бэкон не сумел отличить учения подлинного Аристотеля от тех извращений, которые были внесены схоластиками в аристотелевскую логику. Заслуга же Бэкона, по Герцену, заключается в том, что он выяснил роль опыта как начального и необходимого момента в процессе познания, но недостаток Бэкона – в преувеличении роли наблюдения и опыта как единственного источника человеческого знания.
Недостатком философии Сократа Герцен считает то, что у него нет системы, а только метод, Ньютона Герцен считает плохим философом и лишь гениальным математиком.
Процесс научного познания Герцен сводит к трем ступеням: 1) изучение явлений путем наблюдения и опыта, 2) выведение из единичных фактов общих положений и законов, 3) применение полученных общих положений и законов к новым явлениям.
Последняя ступень служит проверкой общих положений. Герцен говорит о закономерности развития идей: они развиваются тем же путем, что природа и история человечества. Главными произведениями, в которых Герцен касается вопросов логики, являются его сочинения «Дилетантизм в науке» и «Письма об изучении природы».
Преодолевая узость господствовавших направлений в логике и сочетая материализм с диалектикой, Герцен был одним из первых мыслителей, которые открыли новую современную эру в развитии науки логики.
Виссарион Григорьевич Белинский (1811–1848) был сначала объективным идеалистом; в 30-х годах XIX в. его мировоззрение становится диалектическим. Основой всеобщего диалектического развития он считал абсолютную идею. С 1845 г. Белинский становится материалистом. Он теперь резко критикует имевшие тогда широкое распространение на Запад и в России системы немецкого идеализма, критикует также агностицизм и скептицизм. В отличие от Фейербаха материализм Белинского был насыщен диалектикой.
Критикуя Гегеля, Белинский выступает против его консервативной системы, утверждавшей завершение процесса диалектического развития. Белинский считает, что диалектическое развитие бесконечно. Разум каждого отдельного человека ограничен, но разум человечества безграничен.
Рассматривая с материалистической позиции процесс познания, Белинский говорит, что процесс познания начинается с ощущений, которые являются результатом воздействия внешнего мира иа наши органы чувств; ощущения служат основанием для дальнейшего, более глубокого познания, получаемого при посредстве научного мышления. Истинное познание приобретается лишь опытом и наблюдением, осмысленным научными понятиями.
Белинский пишет: «Без знания фактов невозможно и разумение их, потому что, когда нет фактов как данных, как предметов знания, тогда нечего и уразумевать, следовательно, и фактическое знание необходимо; только без философского знания оно будет таким же призраком, как и философское знание без фактического подготовления. Но наиболее важной частью процесса познания является не накопление фактов, а обобщение и образование общих понятий и законов» [120].
Основным методом познания Белинский признает диалектику.
Николая Гавриловича Чернышевского (1828–1889) К. Маркс называл великим русским ученым, говорил, что его труды делают честь России В И Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» говорит о Чернышевском как мыслителе: «Чернышевский – единственный действительно великий русский писатель, который сумел с 50-х годов вплоть до 88-го года остаться на уровне цельного философского материализма и отбросить жалкий вздор неокантианцев, позитивистов, махистов и прочих путаников» [121].
Чернышевский был материалистом-диалектиком в отличие от предшествовавших К. Марксу материалистов. Материализм его носил действенный характер, имевший своею целью преобразование общества.
В вопросе о природе человеческого сознания Чернышевский придерживался следующих взглядов: он делил знание на непосредственное и косвенное (опосредствованное), приобретаемое посредством рассуждений. Непосредственное знание получается посредством ощущений, которые являются адекватным отражением предметов, вызывающих эти ощущения. Косвенное (опосредствованное) знание приобретается путем применения логических приемов – индукции, дедукции, которые неразрывно связаны между собой в процессе познания.
Чернышевский подверг сокрушительной критике всеиндуктивизм и ползучий эмпиризм. Он считал, что индукция и дедукция всегда дополняют друг друга, неразрывно связаны. Таким образом, Чернышевский является сторонником принципа диалектического единства индукции и дедукции.
В работах П. С. Попова, М. Розенталя и Ф. Я. Москаленко по логике Чернышевского исследуется то новое, что было установлено мыслителем в области логических выводов. Это новое можно свести к следующему:
1. Индуктивные выводы Чернышевский делил на выводы из положительных и отрицательных посылок. Выводы из отрицательных посылок, по Чернышевскому, имеют то преимущество, что они обладают достоверностью, а индуктивные выводы из положительных посылок дают вероятное знание, которое является только догадкой.
2. Чернышевский стремился определить связь индукции с диалектикой.
3. Чернышевский формулирует сущность гипотетических выводов, которая состоит в том, что получение общего вывода про изводится на основе предположительных, но ясных показатель ных частных случаев, абстрактных и очищенных от всяких по сторонних, запутывающих вопрос, мелочей.
П. Попов и М. Розенталь в мнении Чернышевского о гипотетических выводах усматривают уклон к идеализму, против чего справедливо возражает Ф. Москаленко.
Вопросов логики Чернышевский касается главным образом в следующих сочинениях: «Антропологический принцип в философии», «Характер человеческого знания», «Суеверия и правила логики», «Очерк научных понятий по некоторым вопросам всеобщей истории».
Великая историческая заслуга их заключается в том, что они поняли необходимость коренного преобразования философии в целом и логики в частности. Они наметили тот путь, по которому предстояло пойти новому революционному учению в области философии.
Александр Иванович Герцен (1812–1870) был диалектиком, признавал, что научный метод имеет свою объективную основу. По Герцену, жизнь природы есть беспрерывное развитие отвлеченного простого, неполного, стихийного в конкретное полное, сложное развитие зародыша расчленением всего заключающегося в его понятии, и всегдашнее «домогательство» вести это развитие до возможно полного соответствия формы содержанию есть диалектика физического мира.
Герцен выступал с глубокой критикой как4идеализма, так и метафизики. В борьбе с метафизикой он ратовал за признание гбсподства идеи развития и в природе, и в обществе, и в научном мышлении. Все находится в движении и развитии; новое, прогрессивное всегда одерживает победу.
Выясняя источник всеобщего движения, Герцен видит его в борьбе противоположностей, тогда как у Гегеля диалектический метод противоречиво соединялся с его метафизической системой, утверждавшей о завершении диалектического развития в теории и практике.
Герцен учил о бесконечности диалектического развития в природе, обществе и человеческом мышлении.
В. И. Ленин в 1919 г. в статье «Памяти Герцена», посвященной 100-летию со дня рождения Герцейа, писал: «В крепостной России 40-х годов XIX века он сумел подняться на такую высоту, что встал в уровень с величайшими мыслителями своего времени… Герцен вплотную подошел к диалектическому материализму и остановился перед--историческим материализмом» [119].
Герцен подвергает критике как односторонний рационализм в логике, так и односторонний эмпиризм. Он считает ошибочным всеиндуктивизм, идущий от Бэкона, и вседедуктивизм, идущий от Декарта. Он отстаивает положение, что в процессе познания одинаково необходимо применять и индукцию и дедукцию, не противопоставляя их друг другу, а признавая их одинаково необходимыми моментами в едином процессе познания.
Критикуя Ф. Бэкона, Герцен писал, что тот ошибался в своей отрицательной оценке логики Аристотеля. Бэкон не сумел отличить учения подлинного Аристотеля от тех извращений, которые были внесены схоластиками в аристотелевскую логику. Заслуга же Бэкона, по Герцену, заключается в том, что он выяснил роль опыта как начального и необходимого момента в процессе познания, но недостаток Бэкона – в преувеличении роли наблюдения и опыта как единственного источника человеческого знания.
Недостатком философии Сократа Герцен считает то, что у него нет системы, а только метод, Ньютона Герцен считает плохим философом и лишь гениальным математиком.
Процесс научного познания Герцен сводит к трем ступеням: 1) изучение явлений путем наблюдения и опыта, 2) выведение из единичных фактов общих положений и законов, 3) применение полученных общих положений и законов к новым явлениям.
Последняя ступень служит проверкой общих положений. Герцен говорит о закономерности развития идей: они развиваются тем же путем, что природа и история человечества. Главными произведениями, в которых Герцен касается вопросов логики, являются его сочинения «Дилетантизм в науке» и «Письма об изучении природы».
Преодолевая узость господствовавших направлений в логике и сочетая материализм с диалектикой, Герцен был одним из первых мыслителей, которые открыли новую современную эру в развитии науки логики.
Виссарион Григорьевич Белинский (1811–1848) был сначала объективным идеалистом; в 30-х годах XIX в. его мировоззрение становится диалектическим. Основой всеобщего диалектического развития он считал абсолютную идею. С 1845 г. Белинский становится материалистом. Он теперь резко критикует имевшие тогда широкое распространение на Запад и в России системы немецкого идеализма, критикует также агностицизм и скептицизм. В отличие от Фейербаха материализм Белинского был насыщен диалектикой.
Критикуя Гегеля, Белинский выступает против его консервативной системы, утверждавшей завершение процесса диалектического развития. Белинский считает, что диалектическое развитие бесконечно. Разум каждого отдельного человека ограничен, но разум человечества безграничен.
Рассматривая с материалистической позиции процесс познания, Белинский говорит, что процесс познания начинается с ощущений, которые являются результатом воздействия внешнего мира иа наши органы чувств; ощущения служат основанием для дальнейшего, более глубокого познания, получаемого при посредстве научного мышления. Истинное познание приобретается лишь опытом и наблюдением, осмысленным научными понятиями.
Белинский пишет: «Без знания фактов невозможно и разумение их, потому что, когда нет фактов как данных, как предметов знания, тогда нечего и уразумевать, следовательно, и фактическое знание необходимо; только без философского знания оно будет таким же призраком, как и философское знание без фактического подготовления. Но наиболее важной частью процесса познания является не накопление фактов, а обобщение и образование общих понятий и законов» [120].
Основным методом познания Белинский признает диалектику.
Николая Гавриловича Чернышевского (1828–1889) К. Маркс называл великим русским ученым, говорил, что его труды делают честь России В И Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» говорит о Чернышевском как мыслителе: «Чернышевский – единственный действительно великий русский писатель, который сумел с 50-х годов вплоть до 88-го года остаться на уровне цельного философского материализма и отбросить жалкий вздор неокантианцев, позитивистов, махистов и прочих путаников» [121].
Чернышевский был материалистом-диалектиком в отличие от предшествовавших К. Марксу материалистов. Материализм его носил действенный характер, имевший своею целью преобразование общества.
В вопросе о природе человеческого сознания Чернышевский придерживался следующих взглядов: он делил знание на непосредственное и косвенное (опосредствованное), приобретаемое посредством рассуждений. Непосредственное знание получается посредством ощущений, которые являются адекватным отражением предметов, вызывающих эти ощущения. Косвенное (опосредствованное) знание приобретается путем применения логических приемов – индукции, дедукции, которые неразрывно связаны между собой в процессе познания.
Чернышевский подверг сокрушительной критике всеиндуктивизм и ползучий эмпиризм. Он считал, что индукция и дедукция всегда дополняют друг друга, неразрывно связаны. Таким образом, Чернышевский является сторонником принципа диалектического единства индукции и дедукции.
В работах П. С. Попова, М. Розенталя и Ф. Я. Москаленко по логике Чернышевского исследуется то новое, что было установлено мыслителем в области логических выводов. Это новое можно свести к следующему:
1. Индуктивные выводы Чернышевский делил на выводы из положительных и отрицательных посылок. Выводы из отрицательных посылок, по Чернышевскому, имеют то преимущество, что они обладают достоверностью, а индуктивные выводы из положительных посылок дают вероятное знание, которое является только догадкой.
2. Чернышевский стремился определить связь индукции с диалектикой.
3. Чернышевский формулирует сущность гипотетических выводов, которая состоит в том, что получение общего вывода про изводится на основе предположительных, но ясных показатель ных частных случаев, абстрактных и очищенных от всяких по сторонних, запутывающих вопрос, мелочей.
П. Попов и М. Розенталь в мнении Чернышевского о гипотетических выводах усматривают уклон к идеализму, против чего справедливо возражает Ф. Москаленко.
Вопросов логики Чернышевский касается главным образом в следующих сочинениях: «Антропологический принцип в философии», «Характер человеческого знания», «Суеверия и правила логики», «Очерк научных понятий по некоторым вопросам всеобщей истории».