Страница:
Противники Цао Цао ничего не смогли противопоставить его двусмысленной, но вполне соответствующей запутанной обстановке тех лет политике. Юань Шу, провозгласив себя императором, стал фигурой одиозной, потерпел ряд сокрушительных поражений и через два года умер, на смертном одре передав императорский титул Юань Шао.
Между тем последний после реставрации ханьского двора в г. Сюй пребывал в полной растерянности. Он не посмел бросить вызов династии и даже предложил Сянь-ди перебраться в его владения. Но момент был упущен, и попытки Юань Шао исправить свой промах уже не могли избавить его от репутации изменника. Даже близкие сподвижники Юань Шао заявляли, что, поскольку он был целиком обязан своим влиянием долгому процветанию его рода при ханьском дворе, ему следовало бы откликнуться на просьбу Сянь-ди о помощи. Более того, в глазах многих семейство Юаней, предавшее императора, само лишилось морального права требовать преданности от своих подчиненных.
Несомненно, это обстоятельство сыграло свою роль в быстром разгроме армии Юань Шао. Что же касается Цао Цао, то он мог быть последовательным в своих требованиях лояльности императору и ему лично, хотя и здесь не обходилось без издержек. Так, Цао Цао не только прощал, но и высоко отзывался о перешедших на его сторону сподвижниках Юань Шао, которые, несмотря на угрозу смертной казни, из чувства долга скорбели о гибели бывшего патрона [Саньго чжи, цз. 11, с. 12б, 16б, цз. 12, с. 16б]. Едва ли позиция Цао Цао свидетельствует, как полагает Т. Ёсинами, о сугубо формальном характере «милости» господина и «преданности» слуги в то время [Ёсинами, 1957, с. 31]. Скорее наоборот: допуская изъявление преданности бывшему мертвому хозяину, Цао Цао мог рассчитывать на твердое соблюдение преданности ему лично.
В экономической сфере успех Цао Цао обеспечила программа устройства государственных поселений – тунь тянь. Впервые они были созданы в 196 г. вокруг новой императорской столицы, а затем и в других, главным образом пограничных, районах. Массы бродячего люда сажались на землю и выплачивали администрации Цао Цао налог в размере 50 или 60% урожая в зависимости от того, имели ли поселенцы собственный тягловый скот или пользовались казенным. Воины, не участвовавшие в боевых действиях, тоже были обязаны обрабатывать землю. Так появилось традиционное для раннесредневековой эпохи разделение на «военные» (бин тунь) и «гражданские» (минь тунь) поселения, причем воины стояли на социальной лестнице ниже свободного крестьянства.
Начинание Цао Цао оказалось чрезвычайно эффективным. По отзыву хрониста, «за несколько лет все закрома были заполнены зерном» [Саньго чжи, цз. 16, с. 1б]. Система аграрных поселений позволила Цао Цао сравнительно легко решить проблему снабжения армии и чиновничьего аппарата, ставшую камнем преткновения для его соперников.
Обратимся к особенностям режима Цао Цао.
Политическая обстановка тех лет характеризовалась противоборством тенденций к сепаратизму и к централизации. Первая была представлена местными магнатами, вторая – участниками «погони за оленем», как с древности в Китае именовали междоусобную борьбу военных вождей за единоличное господство. Региональные лидеры занимали промежуточную позицию, и их отношения с местными «сильными домами» были неодинаковы в разных районах.
В южных областях мы наблюдаем большей частью тесное сотрудничество между провинциальными правителями и локальной элитой. На такого рода союзе, скрепленном брачными узами, зиждилась власть Лю Бяо в Цзинчжоу и семейства Суней в Цзяннани.
На севере положение локальных лидеров было более неустойчивым. Многие из них были сметены вихрем войн, другим рано или поздно приходилось выбирать себе хозяина из числа крупных военных вождей, прежде всего Юань Шао и Цао Цао.
О различиях политических курсов двух гегемонов севера мы располагаем сведениями, так сказать, из первых рук. В 197 г. Цао Цао, получив от Юань Шао высокомерное послание, распорядился составить достойный ответ обидчику. Его советники Го Цзя и Сюнь Юй представили памфлет, в котором в десяти пунктах обосновывалось превосходство Цао Цао над его соперником.
Документ этот заслуживает того, чтобы быть приведенным целиком 3:
«(1) Шао много церемонится и манерничает, Вы же полагаетесь на естественность. Это превосходство в праведности (дао). (2) Шао действует как изменник, Вы же заставляете Поднебесную покорно сле довать за Вами. Это превосходство в преданности долгу. (3) В конце Хань управление расстроилось из-за благодушия. Шао хочет исправить благодушие благодушием, оттого и не может добиться успеха. Вы водворяете порядок строгостью, так что верхи и низы знают свое место. Это превосходство в управлении. (4) Шао с виду великодушен, а в душе завистлив. Не доверяя другим, он позволяет занимать высшие посты только родственникам. Вы с виду безыскусны и просты, но по натуре прозорливы и рассудительны. Вы доверяете людям, привлекаете только талантливых и не делаете различия между близкими и дальними. Это превосходство в расчете. (5) Шао строит много планов, но он нерешителен и всегда сомневается в успехе. Вы, приняв решение, тут же осуществляете его и действуете в зависимости от обстановки. Это превосходство в стратегии. (6) Своим высоким положением Шао обязан знатности рода. Он кланяется и расшаркивается, чтобы заслужить похвалу. Поэтому за ним идут много мужей, любящих болтовню и внешний лоск. Вы в отношениях с людьми полностью искренны и не заботитесь о пустых красотах. Вы привлекаете сторонников простыми манерами и не скупитесь для тех, кто имеет настоящие заслуги. Все презирающие лицемерие, честные, прямые, дальновидные и действительно стоящие мужи хотят служить Вам. Это превосходство в добродетели (дэ). (7) Когда Шао видит замерзшего или голодного человека, на его лице появляется выражение участия и жалости, но то, чего он не видит, его не беспокоит. Это называется женской человечностью. Вы, хотя и можете иногда забыть о пустяках вблизи Вас, со всеми в пределах четырех морей обращаетесь хорошо в главном, и милости, распространяемые Вами, превосходят ожидания. Вы относитесь беспристрастно ко всем, даже к тем, кого не видите, и тем самым помогаете всем. Это превосходство в человечности. (8) Шао борется за власть как временщик, сея клевету и смуту. Вы управляете правдой (дао), не оставляя места злословию и кривотолкам. Это превосходство в мудрости. (9) Шао неумеет отличить истину от лжи, Вы поощряете правых учтивостью и караете неправых законами. Это превосходство в воспитании (вэнь). (10) Шао любит впустую демонстрировать силу, но ничего не смыслит в военном искусстве, Вы с малыми силами побеждаете многочисленного врага и имеете талант полководца. Ваши воины уважают Вас, враги Вас боятся. Это превосходство в военном искусстве»[Саньго чжи, цз. 14, с. 8б-9а].
Памфлет Го Цзя любопытен во многих отношениях, но мы отнесемся к нему только как к историческому свидетельству. Нельзя, конечно, не учитывать содержащегося в нем элемента риторики и намеренной тенденциозности. Но последовательно развиваемый автором контраст между деловитым, решительным Цао Цао и манерным, слабовольным Юань Шао, надо думать, навеян действительными различиями между наследником традиций служилой знати и его соперником, вынужденным самостоятельно пробивать себе дорогу к власти.
Правдоподобен и образ Цао Цао, согласующийся с прочими сведениями о властолюбивом полководце, который «был распущен и не заботился о правилах поведения» [Саньго чжи, цз. 1, с. 1б]. Памфлет Го Цзя дает представление о программе и образе мыслей Цао Цао – человека дела, готового добиваться цели любыми средствами и признающего только личную доблесть.
Подмеченный Го Цзя курс его патрона на поощрение только по «действительным заслугам» приобрел позднее силу закона. Уже во втором десятилетии III в. Цао Цао трижды издавал приказы об отборе чиновников по личным способностям, объявляя, что, «даже если кто-нибудь имеет дурную репутацию, а над его манерами смеются и если кто-нибудь не блюдет человечности и сыновней почтительности, но искусен в управлении и командовании войсками, таких нужно брать на службу» [Саньго чжи, цз. 1, с. 21а, 39б, 44а].
Цао Цао отнюдь не был принципиальным противником конфуцианской морали. Просто, как всякий диктатор, он ставил интересы дела выше морали. Цао Цао требовал от своих служилых людей полной покорности и обращался с ними на редкость сурово: палочные наказания даже для высших чинов были в порядке вещей, многие сановники, чтобы не дать лишнего повода для подозрений, приходили на службу в скромном платье, собственноручно неся провизию и питье [Саньго чжи, цз. 13, с. 12б, цз. 23, с. 1б].
Хотя в политическом курсе Цао Цао было много общего с тактикой других региональных вождей, нет сомнения, что он с наибольшим успехом насаждал свою единоличную власть и в наименьшей степени был готов делиться властью с местными магнатами 4.
Диктаторские полномочия Цао Цао были необходимым условием сохранения единства его весьма неоднородной группировки. Цао Цао собрал под своим началом представителей самых разных социальных слоев и групп – от предводителей покорившихся ему отрядов «желтых повязок» и местных магнатов до почтенных сановников ханьского двора и ученых людей. Японские и китайские историки неоднократно предпринимали попытки выделить одну или две доминирующие фракции в составе окружения Цао Цао, но все они кажутся малоубедительными [Ван Шэннань, 1964; Яно, 1976, с. 441, 465-467].
Слова Го Цзя о «беспристрастности» его патрона не просто пропагандистский прием: Цао Цао твердо держал курс на воссоздание единой империи и никому внутри своего блока не отдавал предпочтения ни по региональному, ни в известных пределах по социальному признакам.
В целом режим Цао Цао после 196 г. включал в себя три основных компонента. Формально высшая власть принадлежала императору, на деле игравшему вместе со своей свитой чисто декоративную роль. Основой могущества Цао Цао была военная организация, возглавляемая им лично. Ключевые посты в армии Цао Цао вручал только своим родственникам и особо доверенным советникам. Одновременно Цао Цао контролировал третью силу своего режима – высшие органы гражданской администрации, служившие связующим звеном между императором и военным диктатором.
Отношения между Цао Цао и примкнувшими к нему военными вождями, как и в других региональных группировках, строились на основе личных отношений «хозяина» и его «слуг». На высокие административные должности Цао Цао отбирал главным образом методом «прямого назначения», что, как мы помним, предполагало личную преданность рекомендованного лица его патрону [Гои, 1956, с. 19-20].
Таким образом, режим Цао Цао складывался как своего рода одна личностная фракция Цао Цао в оболочке регулярной военно-бюрократической организации.
Избранная Цао Цао тактика принесла ему успех, но не устранила внутренних конфликтов в его лагере. Политической линии Цао Цао свойственна глубокая двойственность в отношении и к императору, и к местной элите, и к бюрократии. В частности, начавшееся с Цао Цао противостояние военной диктатуры и императорско-бюрократической системы еще несколько столетий служило источником постоянной политической нестабильности в Китае.
Личность и курс Цао Цао во всех их противоречиях отобразили сложную обстановку межвременья. Посмотрим, как повлияла эта обстановка на судьбы культурной традиции ши.
Традиции ши в смутное время
Между тем последний после реставрации ханьского двора в г. Сюй пребывал в полной растерянности. Он не посмел бросить вызов династии и даже предложил Сянь-ди перебраться в его владения. Но момент был упущен, и попытки Юань Шао исправить свой промах уже не могли избавить его от репутации изменника. Даже близкие сподвижники Юань Шао заявляли, что, поскольку он был целиком обязан своим влиянием долгому процветанию его рода при ханьском дворе, ему следовало бы откликнуться на просьбу Сянь-ди о помощи. Более того, в глазах многих семейство Юаней, предавшее императора, само лишилось морального права требовать преданности от своих подчиненных.
Несомненно, это обстоятельство сыграло свою роль в быстром разгроме армии Юань Шао. Что же касается Цао Цао, то он мог быть последовательным в своих требованиях лояльности императору и ему лично, хотя и здесь не обходилось без издержек. Так, Цао Цао не только прощал, но и высоко отзывался о перешедших на его сторону сподвижниках Юань Шао, которые, несмотря на угрозу смертной казни, из чувства долга скорбели о гибели бывшего патрона [Саньго чжи, цз. 11, с. 12б, 16б, цз. 12, с. 16б]. Едва ли позиция Цао Цао свидетельствует, как полагает Т. Ёсинами, о сугубо формальном характере «милости» господина и «преданности» слуги в то время [Ёсинами, 1957, с. 31]. Скорее наоборот: допуская изъявление преданности бывшему мертвому хозяину, Цао Цао мог рассчитывать на твердое соблюдение преданности ему лично.
В экономической сфере успех Цао Цао обеспечила программа устройства государственных поселений – тунь тянь. Впервые они были созданы в 196 г. вокруг новой императорской столицы, а затем и в других, главным образом пограничных, районах. Массы бродячего люда сажались на землю и выплачивали администрации Цао Цао налог в размере 50 или 60% урожая в зависимости от того, имели ли поселенцы собственный тягловый скот или пользовались казенным. Воины, не участвовавшие в боевых действиях, тоже были обязаны обрабатывать землю. Так появилось традиционное для раннесредневековой эпохи разделение на «военные» (бин тунь) и «гражданские» (минь тунь) поселения, причем воины стояли на социальной лестнице ниже свободного крестьянства.
Начинание Цао Цао оказалось чрезвычайно эффективным. По отзыву хрониста, «за несколько лет все закрома были заполнены зерном» [Саньго чжи, цз. 16, с. 1б]. Система аграрных поселений позволила Цао Цао сравнительно легко решить проблему снабжения армии и чиновничьего аппарата, ставшую камнем преткновения для его соперников.
Обратимся к особенностям режима Цао Цао.
Политическая обстановка тех лет характеризовалась противоборством тенденций к сепаратизму и к централизации. Первая была представлена местными магнатами, вторая – участниками «погони за оленем», как с древности в Китае именовали междоусобную борьбу военных вождей за единоличное господство. Региональные лидеры занимали промежуточную позицию, и их отношения с местными «сильными домами» были неодинаковы в разных районах.
В южных областях мы наблюдаем большей частью тесное сотрудничество между провинциальными правителями и локальной элитой. На такого рода союзе, скрепленном брачными узами, зиждилась власть Лю Бяо в Цзинчжоу и семейства Суней в Цзяннани.
На севере положение локальных лидеров было более неустойчивым. Многие из них были сметены вихрем войн, другим рано или поздно приходилось выбирать себе хозяина из числа крупных военных вождей, прежде всего Юань Шао и Цао Цао.
О различиях политических курсов двух гегемонов севера мы располагаем сведениями, так сказать, из первых рук. В 197 г. Цао Цао, получив от Юань Шао высокомерное послание, распорядился составить достойный ответ обидчику. Его советники Го Цзя и Сюнь Юй представили памфлет, в котором в десяти пунктах обосновывалось превосходство Цао Цао над его соперником.
Документ этот заслуживает того, чтобы быть приведенным целиком 3:
«(1) Шао много церемонится и манерничает, Вы же полагаетесь на естественность. Это превосходство в праведности (дао). (2) Шао действует как изменник, Вы же заставляете Поднебесную покорно сле довать за Вами. Это превосходство в преданности долгу. (3) В конце Хань управление расстроилось из-за благодушия. Шао хочет исправить благодушие благодушием, оттого и не может добиться успеха. Вы водворяете порядок строгостью, так что верхи и низы знают свое место. Это превосходство в управлении. (4) Шао с виду великодушен, а в душе завистлив. Не доверяя другим, он позволяет занимать высшие посты только родственникам. Вы с виду безыскусны и просты, но по натуре прозорливы и рассудительны. Вы доверяете людям, привлекаете только талантливых и не делаете различия между близкими и дальними. Это превосходство в расчете. (5) Шао строит много планов, но он нерешителен и всегда сомневается в успехе. Вы, приняв решение, тут же осуществляете его и действуете в зависимости от обстановки. Это превосходство в стратегии. (6) Своим высоким положением Шао обязан знатности рода. Он кланяется и расшаркивается, чтобы заслужить похвалу. Поэтому за ним идут много мужей, любящих болтовню и внешний лоск. Вы в отношениях с людьми полностью искренны и не заботитесь о пустых красотах. Вы привлекаете сторонников простыми манерами и не скупитесь для тех, кто имеет настоящие заслуги. Все презирающие лицемерие, честные, прямые, дальновидные и действительно стоящие мужи хотят служить Вам. Это превосходство в добродетели (дэ). (7) Когда Шао видит замерзшего или голодного человека, на его лице появляется выражение участия и жалости, но то, чего он не видит, его не беспокоит. Это называется женской человечностью. Вы, хотя и можете иногда забыть о пустяках вблизи Вас, со всеми в пределах четырех морей обращаетесь хорошо в главном, и милости, распространяемые Вами, превосходят ожидания. Вы относитесь беспристрастно ко всем, даже к тем, кого не видите, и тем самым помогаете всем. Это превосходство в человечности. (8) Шао борется за власть как временщик, сея клевету и смуту. Вы управляете правдой (дао), не оставляя места злословию и кривотолкам. Это превосходство в мудрости. (9) Шао неумеет отличить истину от лжи, Вы поощряете правых учтивостью и караете неправых законами. Это превосходство в воспитании (вэнь). (10) Шао любит впустую демонстрировать силу, но ничего не смыслит в военном искусстве, Вы с малыми силами побеждаете многочисленного врага и имеете талант полководца. Ваши воины уважают Вас, враги Вас боятся. Это превосходство в военном искусстве»[Саньго чжи, цз. 14, с. 8б-9а].
Памфлет Го Цзя любопытен во многих отношениях, но мы отнесемся к нему только как к историческому свидетельству. Нельзя, конечно, не учитывать содержащегося в нем элемента риторики и намеренной тенденциозности. Но последовательно развиваемый автором контраст между деловитым, решительным Цао Цао и манерным, слабовольным Юань Шао, надо думать, навеян действительными различиями между наследником традиций служилой знати и его соперником, вынужденным самостоятельно пробивать себе дорогу к власти.
Полководец – это поддерживающая опора государства. Если его знания крепки, государство обязательно будет сильным. Если в опоре появятся трещины, государство неизбежно ослабеет.Юань Шао (отчасти подражая самому Конфуцию) писал о себе в послании к Сянь-ди в 196 г.: «Ваш подданный родом из именитой семьи, вырос в столице, сведущ только в хороших манерах и не обучен военному делу» (Хоу Хань шу, цз. 74а, с. 166]. Есть свидетельства того, что «благодушие» Юань Шао означало на практике попустительство в отношении местных магнатов [Саньго чжи, цз. 1, с. 23а, цз. 11, с. 16б].
Сунь-цзы
Правдоподобен и образ Цао Цао, согласующийся с прочими сведениями о властолюбивом полководце, который «был распущен и не заботился о правилах поведения» [Саньго чжи, цз. 1, с. 1б]. Памфлет Го Цзя дает представление о программе и образе мыслей Цао Цао – человека дела, готового добиваться цели любыми средствами и признающего только личную доблесть.
Подмеченный Го Цзя курс его патрона на поощрение только по «действительным заслугам» приобрел позднее силу закона. Уже во втором десятилетии III в. Цао Цао трижды издавал приказы об отборе чиновников по личным способностям, объявляя, что, «даже если кто-нибудь имеет дурную репутацию, а над его манерами смеются и если кто-нибудь не блюдет человечности и сыновней почтительности, но искусен в управлении и командовании войсками, таких нужно брать на службу» [Саньго чжи, цз. 1, с. 21а, 39б, 44а].
Цао Цао отнюдь не был принципиальным противником конфуцианской морали. Просто, как всякий диктатор, он ставил интересы дела выше морали. Цао Цао требовал от своих служилых людей полной покорности и обращался с ними на редкость сурово: палочные наказания даже для высших чинов были в порядке вещей, многие сановники, чтобы не дать лишнего повода для подозрений, приходили на службу в скромном платье, собственноручно неся провизию и питье [Саньго чжи, цз. 13, с. 12б, цз. 23, с. 1б].
Хотя в политическом курсе Цао Цао было много общего с тактикой других региональных вождей, нет сомнения, что он с наибольшим успехом насаждал свою единоличную власть и в наименьшей степени был готов делиться властью с местными магнатами 4.
Диктаторские полномочия Цао Цао были необходимым условием сохранения единства его весьма неоднородной группировки. Цао Цао собрал под своим началом представителей самых разных социальных слоев и групп – от предводителей покорившихся ему отрядов «желтых повязок» и местных магнатов до почтенных сановников ханьского двора и ученых людей. Японские и китайские историки неоднократно предпринимали попытки выделить одну или две доминирующие фракции в составе окружения Цао Цао, но все они кажутся малоубедительными [Ван Шэннань, 1964; Яно, 1976, с. 441, 465-467].
Слова Го Цзя о «беспристрастности» его патрона не просто пропагандистский прием: Цао Цао твердо держал курс на воссоздание единой империи и никому внутри своего блока не отдавал предпочтения ни по региональному, ни в известных пределах по социальному признакам.
В целом режим Цао Цао после 196 г. включал в себя три основных компонента. Формально высшая власть принадлежала императору, на деле игравшему вместе со своей свитой чисто декоративную роль. Основой могущества Цао Цао была военная организация, возглавляемая им лично. Ключевые посты в армии Цао Цао вручал только своим родственникам и особо доверенным советникам. Одновременно Цао Цао контролировал третью силу своего режима – высшие органы гражданской администрации, служившие связующим звеном между императором и военным диктатором.
Отношения между Цао Цао и примкнувшими к нему военными вождями, как и в других региональных группировках, строились на основе личных отношений «хозяина» и его «слуг». На высокие административные должности Цао Цао отбирал главным образом методом «прямого назначения», что, как мы помним, предполагало личную преданность рекомендованного лица его патрону [Гои, 1956, с. 19-20].
Таким образом, режим Цао Цао складывался как своего рода одна личностная фракция Цао Цао в оболочке регулярной военно-бюрократической организации.
Избранная Цао Цао тактика принесла ему успех, но не устранила внутренних конфликтов в его лагере. Политической линии Цао Цао свойственна глубокая двойственность в отношении и к императору, и к местной элите, и к бюрократии. В частности, начавшееся с Цао Цао противостояние военной диктатуры и императорско-бюрократической системы еще несколько столетий служило источником постоянной политической нестабильности в Китае.
Личность и курс Цао Цао во всех их противоречиях отобразили сложную обстановку межвременья. Посмотрим, как повлияла эта обстановка на судьбы культурной традиции ши.
Традиции ши в смутное время
События последних десятилетий II в., столь резко изменившие политическую ситуацию в Китае, все переменили и в положении ши. Сначала, с отменой «запрета клики», их вожди получили свободу действий и вернулись на политическую сцену триумфаторами. Недаром Хэ Цзинь, едва придя к власти, призвал ко двору свыше двадцати виднейших поборников «чистоты» и даже некоторых их малолетних потомков. Начавшаяся военная анархия превратила победителей в побежденных.
Конечно, несколько десятилетий действия «чистой» критики не пропали даром: основа традиции ши – практика персональных оценок – пустила прочные корни среди верхов тогдашнего общества, о чем свидетельствуют частые упоминания в хрониках тех лет о «славных мужах» той или иной местности. Но всеобщий хаос был тяжелым испытанием для хрупкого общества ши. С одной стороны, гибель евнухов лишила «чистые суждения» прежнего политического значения, с другой – войны и восстания подорвали социальную базу деятельности «чистых мужей».
К середине 90-х годов наиболее пострадавшие от смуты центральные и восточные районы бывшей империи, традиционный оплот «чистой» критики, находились в полном запустении. Смута раскидала «славных мужей» в разные стороны, заставив их искать прибежища у военных вождей. На пестром историческом фоне тех лет отношения военных лидеров и ши выделяются как одна из главных политических коллизий.
Отношения эти были столь же сложны и запутанны, как и сам облик эпохи. В известной мере обе стороны нуждались друг в друге. Военные вожди располагали реальной властью, на которую только и могли уповать ши. Апологеты «чистых суждений» хранили традиции политической культуры, обладали ценным в делах политики знанием и неким, хотя и призрачным в глазах военных, авторитетом, необходимым для консолидации новых режимов. Отчасти совпадали политические цели тех и других: в конце концов полководцы боролись за воссоздание империи, в которой ши надлежало занять ведущие позиции. Все это сделало невозможной открытую конфронтацию между военными и ши, но отнюдь не исключило трений между ними.
Военный авторитаризм «новых героев» претил морали и политическим идеалам «ученых служилых людей», наследовавших традициям имперского правления. Хранители культуры ши не могли смириться с ролью бесправных слуг честолюбивых полководцев и требовали от тех особых знаков почтения. Пропагандируя ритуальные взаимоотношения «мудрого правителя» и «достойного мужа», они присвоили себе право судить своих хозяев и менять их по собственному усмотрению. Разумеется, ши настаивали на том, что только правильное обращение с «возвышенным мужем» гарантирует успех.
Типично суждение подчиненного Цао Цао – Ван Цаня, который объяснял причину поражения соперников своего патрона следующим образом: «Юань Шао восстал в Хэбэе, привлек всеобщие чаяния, повел за собой Поднебесную, но, хотя любил достойных, не умел использовать их, поэтому незаурядные мужи покинули его. Лю Бяо владел областью Цзин-Чу, спокойно наблюдал за ходом событий, сам уподоблял себя Князю Запада (чжоускому Вэнь-вану. –В. М.). Те ши, которые спасались от смуты в Цзинчжоу, все были великими героями среди четырех морей. Бяо не знал, как сделать их своими помощниками, поэтому его царство, лишенное опоры, погибло»[Саньго чжи, цз. 21, с. 2а].
В итоге взаимоотношения военных диктаторов и ши характеризуются причудливым сочетанием взаимной вражды и доброжелательности.
Первая тенденция ярко запечатлена в фигуре правителя Ючжоу Гунсунь Цзаня, не скрывавшего неприязни к мастерам нравоучительного и политического витийства. Гунсунь Цзань «непременно предавал казни добрых ши, чья слава превосходила его собственную. Он часто говорил, что именитые чиновники слишком гордятся своими титулами и не выражают благодарности за оказанную милость. Поэтому среди тех, кого он жаловал и любил, было много торговцев и простых людишек. Он постоянно грабил, бесчинствовал, и народ ненавидел его» [Хоу Хань шу, цз. 73, с. 13б].
Позицию Гунсунь Цзаня в той или иной мере разделяли и прочие региональные лидеры, охотно пользовавшиеся услугами богатых купцов. Тем не менее экстремизм Гунсунь Цзаня в отношении «добрых ши» был исключением. Гораздо чаще можно наблюдать, как военачальники привлекают ши и заигрывают с ними.
Так, во владениях независимого правителя Ляодуна Гунсунь Ду образовалась большая колония ши, бежавших из охваченного войнами Хэбэя. На другом конце Китая Лю Бяо зазывал в Цзинчжоу «славных мужей» из центра и учредил у себя конфуцианскую академию, в которой находилось более трехсот ученых. Милостиво обходились с бежавшими от смуты ши и властители Цзяннани. То же самое в еще большей степени было свойственно Юань Шао и его окружению.
Однако ши на каждом шагу могли убедиться в том, что гостеприимство военных гегемонов имело жесткие границы. О Юань Шао и Лю Бяо хронисты пишут в совершенно одинаковых словах, называя их людьми «с виду благочестивыми, а в душе злобными» [Саньго чжи, цз. 6, с. 26а, 37б]. Эти отзывы, как и приведенный выше памфлет Го Цзя, обнажают изнанку отношений военных вождей и ши – их взаимное недоверие и подозрительность, небезосновательные с обеих сторон.
Юань Шао хладнокровно казнил посланных к нему Дун Чжо для переговоров «чистых мужей», своих вчерашних единомышленников [Хоу Хань шу, цз. 74а, с. 4а-б].
Лю Бяо, сам начинавший карьеру как «славный муж» Шаньяна, жестоко расправился с несколькими, возможно, чересчур строптивыми учеными, после чего, по отзыву хрониста, «все ши в Цзинчжоу почувствовали себя в опасности» [Саньго чжи, цз. 21, с. 15б].
Сунь Цюань предал смерти ученых Шэнь Ю, вздумавшего насадить в его ставке нравы «чистой» критики, и Шэнь Сяня, названного его другом Кун Жуном высшим авторитетом среди «рассуждающих ши в Поднебесной» [Вэнь сюань, с. 581; Саньго чжи, цз. 47, с. 2б-3а].
Дать общую оценку позиции ши в новых условиях не просто. Ни твердого статуса, ни четкой программы они не имели, и их единство основывалось на весьма расплывчатом осознании причастности к общему кругу ценностей. Кажется, что многое, если не все, зависело от их индивидуального решения или... невозможности принять его. Друзья и даже члены одной семьи легко расходились по разным лагерям, а будучи вместе, могли иметь разные политические симпатии.
Применительно к ши говорить, в сущности, приходится не о программе определенного социального слоя, но о двух линиях политического поведения. Одна из них заключалась в активном сотрудничестве с новыми военными режимами и настойчивом утверждении жизненных ценностей ши. Другая – в пассивном неприятии власти, «внутреннем отшельничестве».
Обе линии иногда предстают в источниках довольно отчетливо. Так, известные ученые из Бэйхая Шао Юань и Гуань Нин вместе укрылись от смуты у Гунсунь Ду. Шао Юань, сообщает его биограф, «был по натуре тверд и прям, чистыми суждениями оценивал других, мерил себя» и тем вызвал нерасположение властителя Ляодуна. Гуань Нин советовал другу изменить поведение, чтобы не навлечь на себя беды. Сам он пользовался благосклонностью Гунсунь Ду и на аудиенциях в его ставке «говорил только о канонических книгах, никогда не касался текущих событий» [Саньго чжи, цз. 11, с. 23а]. Оба обладали огромным авторитетом: Гуань Нин стал первой величиной в тамошней колонии ши, а Шао Юань, поспешивший вернуться во внутренний Китай, заслужил от Гунсунь Ду лестный отзыв: «Белый журавль в облаках. Такого не поймаешь сетью для перепелок»[Шишо синьюй, с. 108].
Многие ши, ощущавшие свою ненужность в ставках региональных владык, мечтали о простоте и естественности отшельнической жизни. Тот же Гуань Нин и другие видные ученые из его окружения занимались благотворительностью в окрестных деревнях и конфуцианским воспитанием их жителей [Саньго чжи, цз. 11, с. 23а]. Так же поступали и некоторые авторитетнейшие «славные мужи» Цзинчжоу.
Новая обстановка заставила современников по-иному, чем прежде, взглянуть на практику персональных оценок. В те годы появился термин «чистые беседы» (цин тань), первые упоминания о которых относятся ко временам диктатуры Дун Чжо. Один из сановников Дун Чжо, обсуждая силы вождей восточной коалиции, говорил о тогдашнем правителе Юйчжоу Кун Гунсюе, что тот умеет «вести чистые беседы, возвышенно рассуждать, своим дыханием может оживить мертвое, умертвить живое, но не обладает талантом полководца» [Хоу Хань шу, цз. 70, с. 2б].
Как явствует из комментария, речь идет именно о критических оценках людей и событий, что позволяет в данном контексте считать «чистые беседы» синонимом «чистых суждений». Приведенному высказыванию, однако, свойствен оттенок иронии, противопоставление субъективного мнения Кун Гунсюя реальной действительности, где все решает военная сила. Возможно, ощущение бесполезности морализирования в новых условиях как раз и побудило современников говорить не о «чистых суждениях», а о «чистых беседах». Эта догадка подтверждается еще одним упоминанием о цин тань, связанным с именем другого члена восточной коалиции – Цзяо Хэ, который проводил время в «чистых беседах», но не умел навести порядок в своих владениях и пал жертвой собственной беспечности [Саньго чжи, цз. 7, с. 13б].
Крушение прежних надежд, атмосфера всеобщей подозрительности и страха не оставила выбора и «славным мужам». Презрев боевые лозунги своих предшественников, они последовали принципу Чэнь Ши: «Хорошее относить на счет других, в плохом винить себя».
Бэйхайский ши Хуа Синь, служа у себя на родине, в дни отдыха запирался дома и «беспристрастно рассуждал, никогда не обижая других» [Саньго чжи, цз. 13, с. 10б].
Один из «славных мужей» Цзинчжоу Сыма Хой, опасаясь коварства Лю Бяо, «никогда не высказывал суждений» и отзывался о других только хорошо, не обсуждая их достоинств и недостатков. Когда жена упрекнула его в чрезмерном благодушии, он с улыбкой ответил: «И ты тоже сказала хорошо!» [Шишо синьюй, с. 16]. Разговорчив Сыма Хой был в другом месте и, вероятно, по другим поводам. Сохранилось известие, что он владел тутовой плантацией и за сбором шелковых коконов дни напролет, забыв о еде, беседовал со своим другом Пан Гуном [Бэйтан шучао, цз. 98, с. 4а].
Ситуация в лагере Цао Цао особенно явственно отобразила дилемму сотрудничества и противостояния военного режима и ученых людей. Наиболее удовлетворявший политическим чаяниям ши, к тому же человек образованный и первоклассный поэт, он был во многих отношениях и наиболее чуждым им. Он, по собственному признанию, «не происходил из славных мужей», не считал нужным с ними церемониться и до самой смерти держал подчиненных в страхе.
Но, как мудрый политик, Цао Цао воспользовался всеми выгодами сотрудничества с ши. Еще в начале карьеры он добивался покровительства «чистых» сановников и хвалебных эпиграмм от корифеев «чистых суждений». В бытность региональным военачальником Цао Цао с готовностью прибегал к услугам ши и умел делать им комплименты.
Особенно большую роль в привлечении ученых людей на сторону Цао Цао сыграл его советник Сюнь Юй, выходец из именитого в кругах «чистых мужей» инчуаньского семейства Сюнь, перешедший к Цао Цао от Юань Шао в 191 году 5. Предложение Сюнь Юя «собрать со всей Поднебесной одаренных и красноречивых конфуцианских ученых» не вызвало энтузиазма у его хозяина, но он не стал стеснять свободы действий своего советника. За несколько лет Сюнь Юй рекомендовал Цао Цао 16 человек, названных в источниках «славными мужами». Среди них девять были уроженцами Инчуани, трое – района Чанъаня и трое – восточных областей. Когда Цао Цао захватил владения Юань Шао, его советники указали ему тамошних «славных мужей», часть их Цао Цао назначил правителями уездов [Саньго чжи, цз. 11, с. 10б, цз. 23, с. 5б]. В юго-восточных районах Цао Цао также распорядился назначить правителями уездов местных «славных мужей», после чего, отмечал хронист, «среди служилых людей постепенно установился порядок» [Саньго чжи, цз. 12, с. 13а]. Присоединив в 208 г. север Цзинчжоу, Цао Цао и на сей раз наполнил свое окружение многими видными ши с юго-запада. В конце концов под началом Цао Цао собрался почти весь цвет «славных мужей», включая потомков Ли Ина, Чэнь Ши, Чжун Хао и других патриархов «чистой» критики.
Конечно, несколько десятилетий действия «чистой» критики не пропали даром: основа традиции ши – практика персональных оценок – пустила прочные корни среди верхов тогдашнего общества, о чем свидетельствуют частые упоминания в хрониках тех лет о «славных мужах» той или иной местности. Но всеобщий хаос был тяжелым испытанием для хрупкого общества ши. С одной стороны, гибель евнухов лишила «чистые суждения» прежнего политического значения, с другой – войны и восстания подорвали социальную базу деятельности «чистых мужей».
К середине 90-х годов наиболее пострадавшие от смуты центральные и восточные районы бывшей империи, традиционный оплот «чистой» критики, находились в полном запустении. Смута раскидала «славных мужей» в разные стороны, заставив их искать прибежища у военных вождей. На пестром историческом фоне тех лет отношения военных лидеров и ши выделяются как одна из главных политических коллизий.
Отношения эти были столь же сложны и запутанны, как и сам облик эпохи. В известной мере обе стороны нуждались друг в друге. Военные вожди располагали реальной властью, на которую только и могли уповать ши. Апологеты «чистых суждений» хранили традиции политической культуры, обладали ценным в делах политики знанием и неким, хотя и призрачным в глазах военных, авторитетом, необходимым для консолидации новых режимов. Отчасти совпадали политические цели тех и других: в конце концов полководцы боролись за воссоздание империи, в которой ши надлежало занять ведущие позиции. Все это сделало невозможной открытую конфронтацию между военными и ши, но отнюдь не исключило трений между ними.
Военный авторитаризм «новых героев» претил морали и политическим идеалам «ученых служилых людей», наследовавших традициям имперского правления. Хранители культуры ши не могли смириться с ролью бесправных слуг честолюбивых полководцев и требовали от тех особых знаков почтения. Пропагандируя ритуальные взаимоотношения «мудрого правителя» и «достойного мужа», они присвоили себе право судить своих хозяев и менять их по собственному усмотрению. Разумеется, ши настаивали на том, что только правильное обращение с «возвышенным мужем» гарантирует успех.
Типично суждение подчиненного Цао Цао – Ван Цаня, который объяснял причину поражения соперников своего патрона следующим образом: «Юань Шао восстал в Хэбэе, привлек всеобщие чаяния, повел за собой Поднебесную, но, хотя любил достойных, не умел использовать их, поэтому незаурядные мужи покинули его. Лю Бяо владел областью Цзин-Чу, спокойно наблюдал за ходом событий, сам уподоблял себя Князю Запада (чжоускому Вэнь-вану. –В. М.). Те ши, которые спасались от смуты в Цзинчжоу, все были великими героями среди четырех морей. Бяо не знал, как сделать их своими помощниками, поэтому его царство, лишенное опоры, погибло»[Саньго чжи, цз. 21, с. 2а].
Если озлобленность будет накапливаться в сердцах народа, а клеветники и развратники будут находиться в окружении правителя, то добрые советы не смогут преодолеть преград на пути к правителю, а царство окажется в опасности.Что же касается военных лидеров, то они, нуждаясь в «незаурядных мужах», естественно, не могли допустить, чтобы моральный ригоризм ши угрожал их единоличной власти.
Мо-цзы
В итоге взаимоотношения военных диктаторов и ши характеризуются причудливым сочетанием взаимной вражды и доброжелательности.
Первая тенденция ярко запечатлена в фигуре правителя Ючжоу Гунсунь Цзаня, не скрывавшего неприязни к мастерам нравоучительного и политического витийства. Гунсунь Цзань «непременно предавал казни добрых ши, чья слава превосходила его собственную. Он часто говорил, что именитые чиновники слишком гордятся своими титулами и не выражают благодарности за оказанную милость. Поэтому среди тех, кого он жаловал и любил, было много торговцев и простых людишек. Он постоянно грабил, бесчинствовал, и народ ненавидел его» [Хоу Хань шу, цз. 73, с. 13б].
Позицию Гунсунь Цзаня в той или иной мере разделяли и прочие региональные лидеры, охотно пользовавшиеся услугами богатых купцов. Тем не менее экстремизм Гунсунь Цзаня в отношении «добрых ши» был исключением. Гораздо чаще можно наблюдать, как военачальники привлекают ши и заигрывают с ними.
Так, во владениях независимого правителя Ляодуна Гунсунь Ду образовалась большая колония ши, бежавших из охваченного войнами Хэбэя. На другом конце Китая Лю Бяо зазывал в Цзинчжоу «славных мужей» из центра и учредил у себя конфуцианскую академию, в которой находилось более трехсот ученых. Милостиво обходились с бежавшими от смуты ши и властители Цзяннани. То же самое в еще большей степени было свойственно Юань Шао и его окружению.
Однако ши на каждом шагу могли убедиться в том, что гостеприимство военных гегемонов имело жесткие границы. О Юань Шао и Лю Бяо хронисты пишут в совершенно одинаковых словах, называя их людьми «с виду благочестивыми, а в душе злобными» [Саньго чжи, цз. 6, с. 26а, 37б]. Эти отзывы, как и приведенный выше памфлет Го Цзя, обнажают изнанку отношений военных вождей и ши – их взаимное недоверие и подозрительность, небезосновательные с обеих сторон.
Юань Шао хладнокровно казнил посланных к нему Дун Чжо для переговоров «чистых мужей», своих вчерашних единомышленников [Хоу Хань шу, цз. 74а, с. 4а-б].
Лю Бяо, сам начинавший карьеру как «славный муж» Шаньяна, жестоко расправился с несколькими, возможно, чересчур строптивыми учеными, после чего, по отзыву хрониста, «все ши в Цзинчжоу почувствовали себя в опасности» [Саньго чжи, цз. 21, с. 15б].
Сунь Цюань предал смерти ученых Шэнь Ю, вздумавшего насадить в его ставке нравы «чистой» критики, и Шэнь Сяня, названного его другом Кун Жуном высшим авторитетом среди «рассуждающих ши в Поднебесной» [Вэнь сюань, с. 581; Саньго чжи, цз. 47, с. 2б-3а].
Дать общую оценку позиции ши в новых условиях не просто. Ни твердого статуса, ни четкой программы они не имели, и их единство основывалось на весьма расплывчатом осознании причастности к общему кругу ценностей. Кажется, что многое, если не все, зависело от их индивидуального решения или... невозможности принять его. Друзья и даже члены одной семьи легко расходились по разным лагерям, а будучи вместе, могли иметь разные политические симпатии.
Применительно к ши говорить, в сущности, приходится не о программе определенного социального слоя, но о двух линиях политического поведения. Одна из них заключалась в активном сотрудничестве с новыми военными режимами и настойчивом утверждении жизненных ценностей ши. Другая – в пассивном неприятии власти, «внутреннем отшельничестве».
Обе линии иногда предстают в источниках довольно отчетливо. Так, известные ученые из Бэйхая Шао Юань и Гуань Нин вместе укрылись от смуты у Гунсунь Ду. Шао Юань, сообщает его биограф, «был по натуре тверд и прям, чистыми суждениями оценивал других, мерил себя» и тем вызвал нерасположение властителя Ляодуна. Гуань Нин советовал другу изменить поведение, чтобы не навлечь на себя беды. Сам он пользовался благосклонностью Гунсунь Ду и на аудиенциях в его ставке «говорил только о канонических книгах, никогда не касался текущих событий» [Саньго чжи, цз. 11, с. 23а]. Оба обладали огромным авторитетом: Гуань Нин стал первой величиной в тамошней колонии ши, а Шао Юань, поспешивший вернуться во внутренний Китай, заслужил от Гунсунь Ду лестный отзыв: «Белый журавль в облаках. Такого не поймаешь сетью для перепелок»[Шишо синьюй, с. 108].
Многие ши, ощущавшие свою ненужность в ставках региональных владык, мечтали о простоте и естественности отшельнической жизни. Тот же Гуань Нин и другие видные ученые из его окружения занимались благотворительностью в окрестных деревнях и конфуцианским воспитанием их жителей [Саньго чжи, цз. 11, с. 23а]. Так же поступали и некоторые авторитетнейшие «славные мужи» Цзинчжоу.
Новая обстановка заставила современников по-иному, чем прежде, взглянуть на практику персональных оценок. В те годы появился термин «чистые беседы» (цин тань), первые упоминания о которых относятся ко временам диктатуры Дун Чжо. Один из сановников Дун Чжо, обсуждая силы вождей восточной коалиции, говорил о тогдашнем правителе Юйчжоу Кун Гунсюе, что тот умеет «вести чистые беседы, возвышенно рассуждать, своим дыханием может оживить мертвое, умертвить живое, но не обладает талантом полководца» [Хоу Хань шу, цз. 70, с. 2б].
Как явствует из комментария, речь идет именно о критических оценках людей и событий, что позволяет в данном контексте считать «чистые беседы» синонимом «чистых суждений». Приведенному высказыванию, однако, свойствен оттенок иронии, противопоставление субъективного мнения Кун Гунсюя реальной действительности, где все решает военная сила. Возможно, ощущение бесполезности морализирования в новых условиях как раз и побудило современников говорить не о «чистых суждениях», а о «чистых беседах». Эта догадка подтверждается еще одним упоминанием о цин тань, связанным с именем другого члена восточной коалиции – Цзяо Хэ, который проводил время в «чистых беседах», но не умел навести порядок в своих владениях и пал жертвой собственной беспечности [Саньго чжи, цз. 7, с. 13б].
Крушение прежних надежд, атмосфера всеобщей подозрительности и страха не оставила выбора и «славным мужам». Презрев боевые лозунги своих предшественников, они последовали принципу Чэнь Ши: «Хорошее относить на счет других, в плохом винить себя».
Бэйхайский ши Хуа Синь, служа у себя на родине, в дни отдыха запирался дома и «беспристрастно рассуждал, никогда не обижая других» [Саньго чжи, цз. 13, с. 10б].
Один из «славных мужей» Цзинчжоу Сыма Хой, опасаясь коварства Лю Бяо, «никогда не высказывал суждений» и отзывался о других только хорошо, не обсуждая их достоинств и недостатков. Когда жена упрекнула его в чрезмерном благодушии, он с улыбкой ответил: «И ты тоже сказала хорошо!» [Шишо синьюй, с. 16]. Разговорчив Сыма Хой был в другом месте и, вероятно, по другим поводам. Сохранилось известие, что он владел тутовой плантацией и за сбором шелковых коконов дни напролет, забыв о еде, беседовал со своим другом Пан Гуном [Бэйтан шучао, цз. 98, с. 4а].
Хороший лук трудно натянуть, но посланная из него стрела летит высоко и вонзается глубоко. Хорошую лошадь трудно объездить, но она может далеко везти тяжелый груз. Прекрасный талант трудно найти, однако мудрый может дать совет правителю и оценить достоинства.За безобидными «беседами» тогдашних ши нетрудно увидеть их бессилие претворить свои «возвышенные устремления» и их разочарование в прежних целях «чистой» критики. Эти беседы знаменуют пору переоценки ценностей в традиции ши.
Мо-цзы
Ситуация в лагере Цао Цао особенно явственно отобразила дилемму сотрудничества и противостояния военного режима и ученых людей. Наиболее удовлетворявший политическим чаяниям ши, к тому же человек образованный и первоклассный поэт, он был во многих отношениях и наиболее чуждым им. Он, по собственному признанию, «не происходил из славных мужей», не считал нужным с ними церемониться и до самой смерти держал подчиненных в страхе.
Но, как мудрый политик, Цао Цао воспользовался всеми выгодами сотрудничества с ши. Еще в начале карьеры он добивался покровительства «чистых» сановников и хвалебных эпиграмм от корифеев «чистых суждений». В бытность региональным военачальником Цао Цао с готовностью прибегал к услугам ши и умел делать им комплименты.
Особенно большую роль в привлечении ученых людей на сторону Цао Цао сыграл его советник Сюнь Юй, выходец из именитого в кругах «чистых мужей» инчуаньского семейства Сюнь, перешедший к Цао Цао от Юань Шао в 191 году 5. Предложение Сюнь Юя «собрать со всей Поднебесной одаренных и красноречивых конфуцианских ученых» не вызвало энтузиазма у его хозяина, но он не стал стеснять свободы действий своего советника. За несколько лет Сюнь Юй рекомендовал Цао Цао 16 человек, названных в источниках «славными мужами». Среди них девять были уроженцами Инчуани, трое – района Чанъаня и трое – восточных областей. Когда Цао Цао захватил владения Юань Шао, его советники указали ему тамошних «славных мужей», часть их Цао Цао назначил правителями уездов [Саньго чжи, цз. 11, с. 10б, цз. 23, с. 5б]. В юго-восточных районах Цао Цао также распорядился назначить правителями уездов местных «славных мужей», после чего, отмечал хронист, «среди служилых людей постепенно установился порядок» [Саньго чжи, цз. 12, с. 13а]. Присоединив в 208 г. север Цзинчжоу, Цао Цао и на сей раз наполнил свое окружение многими видными ши с юго-запада. В конце концов под началом Цао Цао собрался почти весь цвет «славных мужей», включая потомков Ли Ина, Чэнь Ши, Чжун Хао и других патриархов «чистой» критики.