Марягин Леонид Георгиевич. Экран наизнанку

   Парочка парней из "национальной" компании отреагировала на тост Севы определенно:
   - Чего еще ждать от друга этого подонка Губана?
   Снова танцевали. На этот раз под принесенную кем-то пластинку - трио Нат Кин Кола "Бесаме мучо".
   Сева стоял в одиночестве, прижавшись к оконному косяку. Тамара сама подошла к нему.
   - Потанцуем?
   Они танцевали, молча ощупывая глазами друг друга.
   Гости, разделившись на группки, лениво потягивали через соломки коктейли, которые разносила Клаша.
   Кроме Севы и Тамары танцевала только одна пара.
   Киногерой что-то горячо втолковывал Верочке.
   - Мы так и не поговорили, - сказала Севе Тамара, провожая гостей у двери, - уходи вместе со всеми. Ты в кепке пришел?
   - Нет.
   - Ну, не важно. Когда все разойдутся, возвращайся. Скажи охраннику, что кепку забыл. Я его предупрежу...
   Они находились в большой комнате, где и происходило раньше сборище в честь дня рождения.
   Тамара командовала Клашей, убиравшей использованную посуду:
   - Унеси сначала мелкие тарелки и вилки. А потом уже - десертные. Что тут непонятного?
   Сева от неловкости совсем протрезвел и рассматривал огромную красного дерева африканскую скульптуру в углу.
   Освободившись от присутствия поварихи, хозяйка повернулась к Севе.
   - Из моих сегодняшних гостей я знаю только двоих. Остальные рекомендация Веры.
   - Она - селекционер? - пошутил Сева.
   - Она - лучшая подруга моей старшей сестры. Они учились вместе в университете. Я в Москве только полгода. Так что компанию собирала она.
   - И я случайно попался под руку...
   - В моей жизни случай решал многое, - пожала плечами Тамара.
   - Буду считать, что в моей - тоже. - Тамара определенно нравилась Севе, но он не хотел выглядеть прущим напролом.
   Зазвонил телефон.
   Тамара вышла говорить в прихожую, хоть аппарат был и в большой комнате.
   - Сейчас приедет папа, - объявила она, возвратясь. От мягкости разговора с Севой до звонка не осталось и следа. - Он не любит, когда гости задерживаются...
   Сева понял информацию, как "просьбу выйти вон", и резко устремился в прихожую.
   - Я провожу, - перехватила его Тамара. Это выглядело как извинение.
   Вниз спускались не на лифте, а пешком. В подъезде была только одна квартира - та, из которой они вышли. На уровне бельэтажа у подоконника Тамара остановилась.
   Сева обнял ее за плечи и поцеловал в шею за ухом.
   - Лоскотно, - повела плечами Тамара.
   - Что значит "лоскотно"?
   - По-украински - щекотно.
   - Ты знаешь украинский? - удивился Сева.
   - Отец, до того как Хрущев вызвал его в Москву, был первым в обкоме на Украине. Там я, хочешь - не хочешь, выучила украинский.
   - Придется и мне учить?
   - Не обязательно. - Она взбежала по лестнице, услышав шум подъехавшей машины. - Звони по-русски.
   Когда часа в два ночи в дверь заскреблись, он уже спал. Проснулся, сунул ноги в стоптанные полуботинки, которые служили шлепанцами и предыдущему жильцу, пошатываясь, добрел до дверного крючка:
   - Кто?
   - Я, Костя... - просипел из коридора Губан.
   За порогом вместе с Костей стояла Лена Медведовская. Яркая и броская, обращавшая на себя внимание в том же "Национале", куда приходила регулярно с каким-нибудь постоянным "бобром".
   - Уговорил зайти, - объяснила она.
   - В подъезде - холодрыга, - подхватил Губан и шагнул через порог.
   - А как вы попали в коридор?
   - У вас замок ногтем открывается. - И Костя продемонстрировал свой коготь - иначе его и назвать нельзя было.
   Они по-хозяйски уселись на продавленный диван, а Сева еще стоял перед дверью, протирая глаза.
   - Будь другом, свари нам кофе, - со значением потребовал Губан.
   Он подчинился, уловив просьбу во взгляде Лены.
   Кофе в мятой алюминиевой турке варил долго - сначала, чтобы удлинить процесс, почистил закопченные бока сосуда.
   Прежде чем открыть собственную дверь - поскребся.
   - Входи! - Лена, стоя у дивана, застегивала пальто. - В этой комнате стоят только часы, - хохотнула она, глянув на Губана, и вышла.
   Девушка оказалась наблюдательной - хозяйкины настенные часы стояли.
   Костя мрачно шагнул в коридор, он поплелся следом - закрывать дверь в квартиру.
   - Расскажешь кому про ее слова - изувечу, - бросил Губан, глядя в грязные половицы.
   - Что? - напрягся Сева.
   И получил от Губана в глаз.
   Ответил.
   Еще получил...
   И так далее.
   Весь десяток дверей почти одновременно открылись.
   Из-за каждой вопрошали и возмущались глаза старух - похоже, прежних обитательниц этой веселой квартирки, бывшей по нэп включительно публичным домом.
   Так он оказался без крыши над головой.
   - Собирай вещички, - приказала хозяйка, смоля "беломориной" и позвякивая медалями, навсегда приколотыми к двубортному пиджаку. В прошлом "сотрудница" заведения, располагавшегося в квартирке, а ныне почетная пенсионерка фабрики "Гознак", она имела сейчас веский повод выговориться:
   - Предупреждала: не води сюда никого. Вот и нарвался на дебош. Все доложили в отделение. А я - выслушивай. На "Гознаке" в меня будут пальцами тыкать: персональная пенсионерка превратила свою комнату в бардак!
   Оправдываться было бессмысленно, а вещички умещались в портфеле: пора носков, помазок, бритва, вафельное полотенце, запасная чистая майка и кальсоны на случай минус двадцати. Он не хотел их класть, но мать сама насильно засунула.
   Портфель был его постоянным спутником. С ним он смотрелся гораздо солиднее и основательнее. С ним предстояло завтра вечером встречаться с Тамарой. Правда, ходить с портфелем по вестибюлю Дома кино было неловко, но можно было за рубль попробовать уговорить гардеробщицу взять этот груз на хранение.
   Но это все - завтра, сегодня нужно решить проблему ночевки.
   Сева спал, сидя на скамейке в зале ожидания, выстроенном архитектором Рербергом.
   Руки Севы даже во сне сжимали ручку портфеля, стоящего на коленях.
   "Скорый поезд "Москва-Сочи" отправляется в ноль часов сорок восемь минут", - прозвучало под сводами зала, увенчанного портретом Хрущева.
   Но разбудило Севу не объявление вокзального радио, а голоса напротив.
   - Ты куда аккредитив дел? - спрашивал женский голос.
   На скамейке напротив готовилось к посадке в поезд семейство: отец, мать и пацанчик.
   - Куда надо, - отвечал коренастый молодой отец.
   - А булавкой заколол? - не унималась мамаша.
   - Заколол, заколол...
   - Ты не отмахивайся - мы что, зря, что ли, премии копили... А то приедем к морю и будем на зубариках играть.
   - Да не стони ты раньше времени. Цел будет твой аккредитив!
   - А что такое аккредитив? - вмешался мальчонка, до того времени молча слушавший перепалку родителей.
   - Подрастешь - узнаешь! - засмеялся отец. - Для мамы это самая важная в жизни штуковина...
   - Тоже мне - бессребреник! Идемте, а то опоздаем...
   Сева закрыл глаза и снова погрузился в глубокую дрему.
   Репродуктор под потолком зала ожидания продолжал бухтеть
   - Ну не надо, не надо... - донеслось сквозь сон.
   Он приоткрыл глаза и на этот раз увидел на скамье напротив скромную девчушку, которую с обеих сторон прижимали и лапали два невзрачных типа.
   - Не надо, - скулила девчушка.
   Глаза закрылись помимо его воли.
   Он заставил веки подняться, когда услышал снова девчушкино:
   - Я не хочу, не хочу...
   Типы тащили девчушку к узкой щели за автоматами газированной воды. У одного в руке был нож, упирающийся в бок девчушки.
   Сон как рукой сняло. Он отбросил портфель и бросился к девчушке, находившейся уже у самой щели.
   Отшвырнул одного - того, что с ножом, другому врезал по челюсти. На его удивление, они тут же исчезли, не ввязываясь в драку.
   Зато девчушка заблажила удивительно визгливым для нее голосом:
   - Куда ты меня тащишь! Что ты от меня хочешь? Я не буду! Не заставляй! Не буду!
   Сева остолбенел.
   Из оцепенения его быстро вывел сержант милиции, сразу оказавшийся почему-то за спиной Севы.
   - Что случилось?
   - Насилует! - без тени сомнения взвизгнула девчушка.
   - Пошли. Разберемся! - приказал сержант.
   И когда Сева шагнул назад, к скамье, где лежал его портфель, схватил его крепко за шиворот:
   - Не шали у меня!
   В следственной комнате под потолком еще горели электрические лампочки, но за окном уже брезжил рассвет. Женщина-следователь в чине старшего лейтенанта, с помятым от бессонной ночной работы лицом, протянула Севе исписанный лист бумаги.
   - Ознакомься. - И, пока тот знакомился с написанным, поясняла: Попытка изнасилования - это минимум полтора года лагеря. Доказательства неоспоримые. Свидетели подтверждают. Личность потерпевшей не вызывает сомнений...
   - Не вызывает? - вскипел Сева. - А что она делала с друзьями на вокзале?
   - Так же, как и ты, ждала своего поезда, - очень спокойно парировала следователь. - Потерпевшая учится в техникуме, воспитывает одна малолетнего брата. Только что я связалась с директором техникума. Он подтверждает данные и характеризует потерпевшую положительно. Готов отразить это письменно.
   Севе показалось, что стул под ним разъезжается:
   - Я, выходит, показываю ложь?
   - Выходит. Потерпевшая согласна забрать свое заявление, если ты вернешь ей золотые часы, кулон и браслет, которые ты с нее сорвал.
   - Я, что, проглотил все это? - обескураженно спросил Сева. - Меня ведь тут же забрал ваш сотрудник.
   - Ты согласен компенсировать причиненный ущерб?
   - Я ей ущерба не причинял.
   - Ты нагло себя ведешь. Себе же во вред. Тебя может спасти, только если мы установим, что потерпевшая занимается проституцией.
   В последнем разъяснении Севе почудилась надежда.
   - А как вы это установите?
   - Это не просто. Клиенты проституток не любят подтверждать свои поступки... Так что это непросто.
   - Мне нужно позвонить.
   - Звони, посоветуйся, если есть с кем, - равнодушно согласилась следователь, она явно была уверена в собственной правоте и придвинула аппарат Севе.
   У телефона, на счастье, оказался сам Давыдович. Он был еще в постели полосатая шелковая пижама расстегнулась на волосатой груди.
   - Я сегодня не буду...
   - Почему?
   - Я - в милиции.
   - За что?
   - Не могу говорить.
   - Не валяй Ваньку!
   - Ждал поезда на вокзале. Вступился за... женщину... В общем - попытка изнасилования, - сбивчиво, нестройно лепетал Сева, боясь, что следователь лишится своего великодушия, положит руку на рычаг телефона и ниточка надежды на поддержку оборвется.
   - Что? - услышав треск в трубке, Давыдович заблажил: - Адрес, адрес говори! Какой вокзал?
   Сева с закрытыми глазами сидел на невысоких нарах-помосте одиночной камеры.
   Лязгнул замок.
   На пороге открывшейся двери стоял сержант.
   Тот самый, что забирал Севу.
   - Держи свой портфель и исчезни!
   Ефим Давыдович в собственной спальне карельской березы пил утренний кофе.
   А рядом на краешке стула сидел Сева, вцепившись в свой портфель, как в спасательный круг.
   - Повезло тебе, что у нас съемка во вторую смену... А то бы хрен ты застал меня дома... - Мэтр наслаждался кофе и собственной победой. Поговорил я с этой потерпевшей, - он поцокал языком, подбирая слово, оторвой: у нее же отработанный номер! Выбирает себе жертву, с которой можно сорвать деньги, и со своими котами начинает провоцировать... Как же ты этого не заметил?
   - Наверное, сквозь сон...
   - Ну да, спали режиссерские гены, - насмешливо согласился Давыдович. Почему, думаешь, она заявление забрала?
   - Надавил наш комиссар милиции...
   - Ничего подобного! Обращаться к консультанту - длинный ход. Писанина уже уйдет в прокуратуру, и прекратить тогда дело - что гору передвинуть, торжествовал мэтр. - Я надавил. Сказал: заявлю, что пользовался ее сексуальными услугами! И она испугалась...
   - Вы... пользовались? - спросил или, скорее, пролепетал Сева.
   - Я похож на человека, пользующегося вокзальной шлюхой? Не ожидал я от тебя такой тупости, - презрительно сощурился Ефим Давыдович.
   - Я имел в виду, что вам неудобно такое даже заявлять... оправдывался Сева.
   - А я и не думал заявлять. Я знал, что она испугается - могут выслать из столицы - и заберет заявление. Это режиссура в быту. Понял?
   - Понял.
   Зазвонил телефон. Давыдович потянулся к трубке и бархатно проворковал:
   - Рад тебя слышать. Эллочка! Сегодня же. Да. Сразу после съемки! Я тоже!
   - Я обязан вам, что на свободе! - благодарно произнес Сева, пока шеф возился с трубкой.
   - Обязанность - быстро забывается. Я уже привык к тому, что ни одно хорошее дело не остается безнаказанным! - захохотал шеф, но похоже было, что он думает так всерьез.
   Хлопушка "Цена человека".
   В кабинете комиссара милиции героиня, привстав со стула и нависая над столом от порыва, переполняющего ее, убеждает теперь милицейского начальника:
   - Он не виноват! Он случайно бежал из лагеря! Испугался и бежал!
   - Чего испугался? - уточняет комиссар, внимательно слушая посетительницу. Форма ладно сидит на его мужественной, плечистой фигуре.
   - Испугался, что вина ляжет на него. А виноват тот, другой, который ехал с ним в грузовике...
   - Откуда вам это известно?
   - Коля рассказал. Я верю ему!
   - Верить людям надо, но нужно и проверять!
   - Я не могу этого проверить, но знаю, что он не врет! Чувствую! Без Коли я снова буду несчастна!
   - В том происшествии погиб человек. И одного вашего чувства мало, чтобы решить, кто виноват.
   - Но ведь коля, если его несправедливо обвинят, погибнет!
   - Я пришел в милицию из парторгов не самого маленького завода, чтобы здесь, - он постучал пальцем по столешнице, - теперь не было несправедливых обвинений! Я приложу все свое умение, чтобы не сделать вас несчастной.
   - Что ты делаешь? - забыв скомандовать "стоп", врывается в кадр Ефим Давыдович и склоняется над присевшей на краешек стула во время тирады комиссара Эллой. - У тебя реплики звучат... деревянно!
   - Такие реплики, - огрызается героиня.
   - Что?! - ревет затравленным зверем Давыдович. - Когда тебя утверждали на роль, тебе нравились все реплики! Без исключения!
   - Мне неудобно их произносить в такой позе!
   - "Неудобно", - передразнивает мэтр, - удобно бывает только в кресле парикмахера! А я - не парикмахер! - И только сейчас, спохватившись, кричит: - Стоп!
   Ефим Давыдович сидел на кожаном диване в своем кабинете. Героиня - та самая, которую мы видели на съемках эпизода картины, - почти прижавшись к Давыдовичу, снимала ворсинки с его пиджака букле.
   Сева заглянул в кабинет.
   - Вызывали?
   - Элла, выйди! - скомандовал режиссер.
   - Я могу повторить все и при этом наглеце! - повела плечом Элла.
   Сева обалдело застыл в двери.
   - Разберусь без тебя, выйди, - угрожающе повторил режиссер.
   Героиня, исполненная независимости, поднялась и продефилировала мимо Севы, двинув его бедром.
   Шеф не предложил ему сесть.
   - Ты что себе позволяешь? Ты думаешь, мне сложно тебя выгнать?
   Севе хотелось понять причину гнева шефа.
   - Ты предлагал Элле поехать к тебе на ночь? - ревел медведем Давыдович.
   - Куда?
   - К тебе домой! Ждал возле ее подъезда, на Цветном, и предложил!
   - Ефим Давыдович, - как можно мягче пояснил Сева, - у меня нет дома.
   - Мне - можешь не врать!
   - Что тут врать... - Ассистент был неподдельно удручен, и шеф поверил:
   - То есть как? Где же ты ночуешь?
   - Было время - спал здесь. У вас, на диване...
   - Почему прекратил?
   - Полундра образовалась...
   - Чтоб я этих матросских вульгаризмов не слышал! Можешь говорить так со своими сверстниками! - оборвал мэтр.
   - Охрана ночью проверяет. - Сева перевел со сленга на русский.
   - Где спишь теперь?
   - Где придется. Я поэтому и на вокзале оказался.
   - Да? - удивился Давыдович. - Значит, действительно спал на вокзале?
   - Действительно.
   - А я поразился: вроде бабы на тебя посматривают и вдруг - пошел кадрить на вокзал... Докатился!
   Севе было неприятно воспоминание о вокзальном происшествии - он молчал.
   - Почему не снимешь комнату?
   - На мою зарплату трудно найти даже угол.
   - А на ужины в кафе "Националь" зарплаты хватает? - вдруг завелся мэтр, заподозрив, что его морочат.
   Севе пришлось расшифровать расходы:
   - Шесть рублей - чашка кофе, четыре - миндальное пирожное. В месяц триста на ужины в "Национале", - Сева начинал заводиться, - остальные пятьсот - на завтраки и обеды в студийном буфете!
   - Не жирно. Значит, Элка мне врала про тебя? - спросил шеф без перехода.
   - Не знаю, что она говорила, но я ее вижу только на съемках...
   - Ну, сука! Ей хочется доказать, что все хотят ее. Ну, сука!.. А ты не скули, - Ефим Давыдович не любил извиняться, но щедрым быть любил, - я помогу тебе. Кажется, ты этого заслуживаешь!
   Мелькнули на экране необычные даже для зрителей тогдашнего Дома кино кадры из "Пепла и алмаза".
   Герой фильма умирал на помойке.
   Киношный народ повалил из зала, обсуждая непривычное зрелище.
   Ефим Давыдович сразу засек ладную фигуру Тамары, а потом уже и Севу, который шел рядом, активно внедряя свое мнение о картине.
   - Сева! - окликнул мэтр и продолжил, только когда парочка приблизилась к нему: - Не зря я тебе билет в Дом кино дал. У тебя есть вкус... представь.
   - Знакомьтесь, - выдавил от неловкости Сева.
   - Тамара Фролова. - Она кивнула.
   - Ефим Давыдович. - Мэтр первый протянул мягкую ладонь, небрежно бросив Севе: - А ты не промах, может, это самого Фролова дочь?
   - Да. Самого, - за Севу ответила Тамара.
   Мэтр излишне горячо потряс ее руку и продолжил непривычным для него лебезящим тоном:
   - Передайте папе приветы... И напомните: мы встречались, когда я снимал... В его области... Он очень помогал! Скажите, я позвоню его помощнику...
   - Я обязательно передам папе, - глядя мимо режиссера, без удовольствия заверила она.
   - Пока, Сева. Сам разработай эпизод у ювелирного...
   Это задание ошеломило Севу - ничего подобного ему до того не поручалось.
   - Сам? А... как вы...
   - Ты можешь сам! - воодушевлял Давыдович, - придумай.
   - Я попробую...
   Шеф почувствовал неуверенность в ответе Севы и не унимался, давя на самолюбие:
   - Как у вас во флоте зовут желторотого матроса?
   - Вы запретили выражаться на жаргоне.
   - Запомнил! - осклабился Давыдович, - а сейчас - разрешаю.
   - Салага, - ответил Сева.
   - Вот. Ты ведешь себя, как этот самый салага! - засмеялся Давыдович.
   - Извините, нас ждут! - Тамара энергично взяла Севу под руку и, кивнув, увела.
   У лестницы к гардеробу встретили Певзнера со спутницей. Сева познакомил.
   - А ресторан здесь есть? - поинтересовалась Тамара.
   - Есть.
   - Пойдемте! - предложила она
   Сева и Певзнер переглянулись. Тамара не унималась:
   - Пойдемте!
   Сева согласился и двинулся к дверям ресторана деревянной походкой приговоренного.
   Сели за свободный столик.
   Сева раскрыл карту и чем дольше изучал ее, тем больше мрачнел; не говоря ни слова, он протянул ее Тамаре. Та ободряюще улыбалась. Когда карта переместилась в руки спутницы Певзнера, Тамара слегка пригнулась...
   Он ощутил ее руку на своем колене.
   И краем глаза увидел, что в руке Тамары стопочка солидного достоинства купюр.
   Ладонь Севы приняла купюры.
   Певзнер, изучая меню, наблюдал за этой молчаливой операцией.
   Подошла официантка.
   - Решили, что будете?
   - Решили! - бодро откликнулся Сева, - обязательно омлет-сюрприз. Четыре раза
   Омлет вносили торжественно - поджигался спирт, подрумянивая взбитые сливки. Пламя колеблющимися бликами заполняло зал, где специально гасили общий свет.
   Компания Севы завороженно смотрела на догорающий в центре их стола огонь.
   После ресторана за Тамарой приехала машина - не зис, но и не "Волга" зим.
   Он проводил ее до машины, поцеловал в щеку, захлопнул дверцу и вернулся к наблюдавшим их расставание Певзнеру и его спутнице.
   - Ты, Севка, дурак! Она же на тебя упала - женись быстро! Директор студии тебя тут же запустит с картиной, - не утерпел высказать свои соображения Певзнер.
   - Что ты несешь! У меня же нет высшего образования, - отмахнулся Сева.
   - А у Ромма - было? А у Александрова? А у Пырьева?
   - То были другие времена.
   - Времена те же. Представят тебя высокоталантливым...
   Сева поморщился:
   - Брось травить...
   - И никакой ВГИК не потребуется, если нужно - оформят диплом как экстерну, - был уверен Певзнер. - А то будешь лет пятнадцать ходить в ассистентах! Не тяни. Такой шанс выпадает раз в жизни!
   Певзнер со спутницей удалился, а он остался на улице вместе со своим неизменным портфелем.
   Курский вокзал был палочкой-выручалочкой.
   Дизель до Петушков отходил в 12.
   Сева забрался на вторую полку, положил в головах портфель, поднял ворот пальто, натянул его на уши и погрузился под стук колес в неспокойный сон.
   Пролетел мимо окна вагона серый, а потому заметный в ночи обшарпанный прямоугольник с черными глазницами окон - собственный дом Севы.
   Но он этого не видел - спал.
   Очнулся он от знакомого голоса:
   - Колеса у него в порядке.
   - Буди! - подвел черту другой знакомый голос.
   - Ну ты, фраер, раздевайся!
   Сева открыл глаза и увидел в свете потолочного керосинового фонаря своих знакомых - героев его экзаменационных рассказов - Нового, Бадая и еще одного, незнакомого.
   - Новый, это я, Севка...
   - Чего ж ты свое Крутое проспал? - от неожиданности Новый откликнулся не сразу.
   - Я решил спать до Петушков, а оттуда обратно - спать до Москвы. Мне ночевать негде.
   - Подфартило тебе - тут еще зуевские работают. Они бы тебя точно раздели.
   - Значит, повезло.
   - Выпьешь? - Новый протянул бутылку.
   - Ты же говорил, когда делаешь - не пьешь.
   - А у нас работа закончилась. В Посаде два угла сделали и сквозанули. Вот думали тебя расковать... Ты Булку знал? - совсем неожиданно спросил Новый.
   - Какого Булку?
   - Какого? Ты же про него в своем рассказе писал. Он своих подельщиков обокрал.
   - А... Почему "знал"?
   - Нету больше его. Уработали мы его за сучьи дела. Упал на рельсы между тамбурами... Ну, выпьешь?
   - Я лучше посплю.
   - Ну, спи, Петушки не проспи... - Новый с подельщиками удалился к тамбуру.
   Но после полученной неожиданно информации Севе было не до сна.
   Он возбужденно ходил со своим неизменным портфелем.
   По ночному пустынному перрону в Петушках.
   Загудел подходящий поезд.
   - Внутренний монолог, активный внутренний монолог! - звучал голос шефа за кадром. - Вспоминай о хорошем, о своем, личном. Во всех подробностях... Вот так... Хорошо! А теперь - о тревожном... О трагическом!
   Героиня Элла, вытирая посуду за столом под яблоней в садике, "активно вспоминала о своем хорошем и плохом" - съемочная камера неслышно по кривой наезжала крупней и крупней.
   - Гениально! - шептал Давыдович.
   - Порядок, - подтверждал почти беззвучно оператор Вадим, не отрывая глаза от лупы.
   - Восхитительно, - просто млел от увиденного Ван Ваныч.
   Рука его потянулась к деревянному ящику с аккумулятором и постучала по нему три раза.
   Героиня Элла протирала тарелку.
   - Стоп, - послышался голос оператора.
   Элла застыла на полудвижении.
   Давыдович резко развернулся к съемочной камере.
   - В чем дело?
   - Контакт отошел, - объяснил остановку ассистент оператора.
   - Сам отошел? Пошел погулять?! - закричал Ефим Давыдович.
   - Не сам, - вступился за своего ассистента оператор, - ваш, - Вадим напирал на слово "ваш", - второй режиссер постучал по аккумулятору, и контакт отошел.
   - Зачем вы стучали по аккумулятору? - теперь уже злобно цедил шеф.
   - Чтобы не сглазить дубль... из суеверных соображений. - Ван Ваныч затряс головой.
   - Идиот!! - взревел Давыдович.
   Элла грохнула тарелку о стол и убежала в кусты, изображая рыдания, шеф устремился за ней.
   Оператор Вадим спокойно достал из портфеля термос и принялся за "перекусон".
   Его ассистенты прозванивали кабель.
   Сева вытащил из кармана уже вскрытое письмо и принялся дочитывать.
   - Уже девочки пишут - просят взять на съемку? - спросил Певзнер, удобно перекуривая на ящике с боржомом шефа.
   - Нет. Друг из Запорожья. Служили вместе. - Сева вытащил из конверта и протянул коллеге фотографию с кокетливыми провинциальными зубчиками по краям.
   С фотографии смотрел матрос в обнимку с дородной девицей.
   - Тоже хочет сниматься?
   - Хочет жениться, - засмеялся Сева, - но просит для начала устроить его в какую-нибудь клинику по глазам, как он выражается. Не выдают шоферских прав из-за зрения...
   - Он преувеличивает твои возможности. - Певзнер выпустил дым из ноздрей.
   - Ну... Я попробую, - промямлил Сева.
   Певзнер появился из узкой щели приоткрытых массивных ворот павильона.
   - Ты в курсе? У нас уже нет второго режиссера. Ван Ваныч ушел!
   - Куда? - опешил Сева.
   - Куда - не знаю. Знаю - откуда...
   - Ну что ты тянешь кота за хвост?
   - Давыдович его убрал. Только что при всех объявил: "На сегодняшний день у нас нет второго режиссера".
   - Его нет, будет другой... Если честно, неизвестно, какой будет лучше...
   - Другим Давыдыч предложит быть тебе...
   - Травишь? - Удивление Севы было искренним. - Откуда ты знаешь?
   - Я знаю Давыдовича и знаю, как ему хочется угодить Фролову: он мечтает запуститься с новым вариантом "Ивана Грозного". А для этого нужно решение президиума ЦК!
   - А при чем здесь я?
   - Не играй ваньку. Ты живешь с дочкой Фролова.
   Сева изучающе посмотрел на Певзнера.
   - Зиновий, если мне предложат, ты хочешь, чтобы я отказался?
   - Ты один не потянешь. Давай вместе. - Певзнер уловил колебания Севы и "дожимал" его. - За добро платят добром!
   В свете прожекторов густые, слегка вьющиеся волосы Ефима Давыдовича гляделись нимбом.