Марягин Леонид Георгиевич. Экран наизнанку

   - Человек с таким лицом, как у Ван Ваныча, не может быть вторым режиссером. Как только он входит в кабинет, ему сразу хочется отказать!
   - Я никогда не ходил по кабинетам, - пожал плечами Сева, стоя напротив разместившегося в кресле мэтра.
   - Научишься, - отмахнулся Давыдович, считая вопрос решенным.
   - А если мы вдвоем, с Певзнером? Он старше меня, солиднее...
   - Старше! - взревел мэтр, - Аркадий Гайдар был моложе тебя и полком командовал! А ты - "вдвоем". Вдвоем хорошо пилить дрова! В общем, решай: или ты один, или - обратно, в "Националь", пить кофе и мечтать о признании...
   Весь этот разговор происходил на глазах у съемочной группы.
   Певзнер, не дослушав его, вышел через щель павильонных ворот.
   Хлопушка "Цена человека".
   На экране героиня Элла "рвала страсти в клочья".
   Сцену мы уже видели, но в этот раз камера фиксирует крупно лицо героини.
   - Коля! Ты должен прийти и все рассказать в милиции! Все, как было! Ты же мне рассказал - и я поверила! Расскажи там. Там тоже люди!
   Героиня совершает много физических усилий, тормоша и дергая Колю. Но глаза - пусты.
   Снова хлопушка "Цена человека".
   - Где люди? - враждебно отстранил героиню от себя герой Коля, которого на этот раз мы видим только со спины. - В милиции?
   - Да, в милиции. Пока ты сидел, многое изменилось.
   - Откуда тебе знать?
   - Я хожу на работу, хожу по улицам... Вижу, что происходит вокруг!
   Снова хлопушка "Цена человека".
   И новый дубль последнего кадра
   - В стране все изменилось! - этих слов в предыдущем дубле не было.
   В зале зажегся свет.
   - Кто хочет сказать? - спросил Давыдович.
   Группа и редактура молчали.
   Героиня Элла из-под ладони, прикрывающей глаза, зорко следила за присутствующими.
   Сева вжался в обтянутое белым чехлом кресло, но что-то заставило его подняться:
   - Я.
   - Говори! - разрешил мэтр.
   - В прошлый раз я был потрясен материалом, а сегодня... что тут долго говорить... все сыграно фальшиво...
   - Кто ты такой?! - взревел Давыдович. - Как ты сюда попал? Вон со студии!
   Сева сглотнул комок, образовавшийся в горле, и вышел.
   Героиня Элла ухмыльнулась краешками губ.
   Директор студии попенял мэтру:
   - Вот, берешь их из провинции, а они срут на голову!
   - Что можешь делать? - спросил прораб, не отрывая взгляда от бумаг, в которых он на ходу проставлял какие-то цифры.
   - На флоте был по радиолокации... - отвечая, Сева понимал, что флотская специальность здесь ни при чем, а киношная - тем более.
   - Этот дом строится пока без радиолокации, пердячим паром... Маляром пойдешь? - Мимо прораба пронесли носилки со строительным мусором, и он отвлекся от Cевы: - За территорией все вываливайте! Понятно? Проверю! И наряды не закрою! - погрозил он вслед чернорабочим и снова занялся Севой: Маляром, понял?
   - Пойду, если общежитие дадите, - согласился Сева.
   - Московской прописки, конечно, нету?
   - Что спрашивать! - подтвердил Сева.
   - А судимость, конечно, есть?
   - И судимости нет, - улыбнулся Сева.
   - Уже легче. Иди, паспорт и трудовую книжку сдай в кадры. Они дадут ордер на место в общежитии. - И прораб протянул Севе записку.
   Комната в общежитии была коек на восемь. На угловой, несмотря на дневное время, лежал парень в одежке и обувке и пел, подыгрывая себе на гитаре.
   Коля парень не простой, Колька наш пройдоха
   Если ищут до сих пор, значит клали плохо.
   - Какая койка свободна? - перебил его стоящий у дверей со своим неизменным портфелем Сева.
   Парень окинул взглядом новичка и продолжал петь:
   Если фраера поддел на тропинке узкой,
   Значит, к Зое прилетел со своей закуской!
   Ваши уши - не топор, вас замучит совесть,
   Я кончаю разговор, закругляю повесть!
   Он приподнялся на локтях и спросил пришедшего:
   - Обождать не можешь? Торопишься на трудовой подвиг за копейки?
   - Мое дело, - отрезал Сева, - я про койку спрашиваю.
   - Вон та, - лениво показал гитарист и, когда Сева сунул под указанную койку портфель, добавил: - Ты свой сундук здесь не оставляй - сразу уведут. Сдай комендантше.
   Гитарист снова запел:
   Ваши уши не топор, вас замучит совесть,
   Я кончаю разговор, закругляю повесть!
   Сева, в заляпанном краской комбинезоне, стоял на подоконнике лестничной клетки и тщательно красил оконную раму.
   Подошел такой же перемазанный работяга, спросил:
   - Тебе какой разряд дали?
   - Пятый.
   - А зарплату какую обещали?
   - Сдельно. Сколько заработаю.
   - Если по малярке процентовку закроют, получишь за месяц триста.
   - Сколько? - поразился Сева.
   - Сколько слышал. Хочешь больше?
   - Кто не хочет? - пожал плечами Сева.
   - Видишь вон того мужика, - работяга показал через окно вниз, где по двору шел низкорослый коренастый крепыш.
   - Ну, вижу - это наш прораб.
   - Во! Мы хотим его помять, чтобы закрывал процентовки, как надо! Работяга показал, что значит помять. - Пойдешь с нами?
   Перспектива избиения начальника не улыбалась Севе, и он уклонился:
   - Надо подумать...
   - Подумай, а то мы тебя помнем!
   - Отвали.
   Работяга отвалил.
   Сева присел на подоконник переварить предложение и во дворе неожиданно увидел Ефима Давыдовича - тот стоял, нелепый в своем модном наряде, среди куч строительного мусора, а крепыш-прораб показывал ему этаж, где работал недавно испеченный второй режиссер мэтра.
   Давыдович шел навстречу Севе, разбросав руки в стороны.
   - Звонила Тамара, беспокоилась, куда ты исчез, - он засмеялся, успокоил ее. Сказал, что в командировке... Пришлось разыскать... не пора тебе возвращаться?
   - Вам виднее, - уклонился от прямого ответа Сева.
   - Тогда поехали, - Давыдович массивной бамбуковой палкой указал направление.
   - На стройку просто только поступить, а уволиться... - И Сева пояснил сложность положения: - В кадрах паспорт отбирают.
   - С отделом кадров я устрою. Но, впредь учти, не вздумай хамить при всех. - И мэтр ушел в кадры.
   За спиной Севы снова возник работяга.
   - Ну, идешь с нами мять прораба?
   - Отвали! - огрызнулся Сева.
   - Помнем! - пообещал работяга и ушел.
   - От тебя пахнет краской, - сказала Тамара в танце, ожидая разъяснения.
   - Две недели снимали на стройке, - не моргнув глазом соврал Сева.
   - С чего вдруг? - удивилась она.
   - Герой освободился из колонии и теперь по воле Давыдовича работает на стройке...
   - Перевоспитывается! - понимающе кивнула Тамара. Конечно же, Верочка информировала подругу о истинном положении Севы на студии, но он продолжал игру:
   - Приобретает трудовые навыки с кистью в руке...
   Танцевали в пустой квартире Тамары.
   Из радиолы звучала новая песня Утесова:
   Сам не знаю, как я раньше жил.
   Как тебя не знал и не любил.
   Появилась ты средь бела дня,
   Поселилась в сердце у меня.
   Будь со мною строгой, будь со мною нежной,
   Будь моей тревогой, будь моей надеждой...
   Маленький столик, мимо которого они протанцевали, был сервирован на двоих. Поварихи Клаши и близко не было.
   Мне с тобой, красивою такой,
   Даже как-то совестно порой.
   До сих пор я не могу понять,
   Где я смелость взял тебе сказать:
   Будь со мною строгой, будь со мною нежной,
   Будь моей тревогой, будь моей надеждой...
   Слова песни звучали совместным внутренним монологом танцующих.
   - А у меня есть сын, - сказала она после очередного поцелуя в танце.
   - Что же я его ни разу не видел?
   - Он в загородном детском саду - на неделю. В воскресенье его привозят, а в понедельник - отвозят.
   Он поморщился.
   Она уловила его гримасу и поняла ее по-своему:
   - А с мужем я... разошлась. Он не понравился отцу... но отец был прав: он бездельник...
   Тамара сняла его руку с талии, подошла к двери спальни. Приоткрыла ее и, обернувшись, сказала:
   - Папа на неделю улетел в Индонезию... - И засмеялась: - Его сегодня не будет.
   Он был в ударе: с полутораметрового помоста, через мегафон руководил съемочной площадкой. Внизу, под ним, сновали машины, актеры эпизодов, массовка.
   - Носилки! Быстро! - кричал он. - Теперь машина. Пошла. Пошла. Стоп. Водитель проспал! Еще раз! Водитель... Как тебя зовут? Нет. Не тебя! Со "скорой помощи". Коля? Коля, ближе, как можно ближе к тротуару! И тут же носилки из подъезда! Кто старший на носилках? Не назначали? Зиновий, мягко обратился он к Певзнеру, мрачно курившему в сторонке, - определи, пожалуйста, самого смышленого, а то мы эти носилки будем грузить до утра. Приготовились! Все стали на исходные... Теперь - герой.
   Сева спрыгнул с практикабля и сквозь нагромождение машин, носилок, тележек, осветительных приборов и людей устремился к герою, стоящему на исходной точке.
   - Вы первый раз идете по воле. В начале прохода вы - один, в конце другой!
   - Что это значит? - герой скептически оценил рвение новоявленного руководителя съемки, - покажи!
   - Пожалуйста! - И Сева прошел по маршруту героя.
   "Зыркающий" взгляд исподлобья менялся в движении на спокойно оценивающий. Менялась на глазах и походка, кисти рук, вначале привычно, по-зековски сцепленные за спиной, переместились в карманы, уходила постепенно сутулость, распрямлялись плечи. Иным стал постав головы и торса...
   Наверное, показывая, как идет герой, он показывал, как сам старается идти по жизни.
   Словом, к финальной точке панорамы на фоне красот университета подошел уже другой человек.
   Сева обернулся к герою и сказал:
   - Вот так.
   - Но этого нет в сценарии. Герой просто идет к женщине, - возразил тот.
   - Он идет по жизни... И... к любимой, - Сева выделил это слово, женщине.
   - Твои упражнения мне дорого обойдутся! Я своей шеей перед Давыдовичем рисковать не буду, - сопротивлялся герой.
   Севу не остановило сопротивление:
   - Этот кадр Давыдович доверил снять мне. Рискую своей шеей - я!
   - Только под твою ответственность, - нехотя согласился герой и обратился к присутствующим: - Все слышали?
   - Сева! - пропищала за спиной девушка с хлопушкой, на которой было написано "Цена человека", - Люся Яровая, - тебя к телефону...
   - Пусть перезвонят через полчаса! - отмахнулся Сева.
   - Срочно.
   - Кто?
   - Мужской голос.
   - Ну, ты объяснила...
   - Объяснила, объяснила. Он говорит "очень срочно".
   Сева беззвучно выругался, рыкнул в мегафон: "Перекур - пять минут", миновал сутолоку съемочной площадки. В подвальном складе соседней со съемочной площадкой какой-то вещевой базы на полке, уставленной рулонами туалетной бумаги, его ждала трубка.
   - Слушаю! - с тревогой прокричал он.
   - Давай мириться! Мне одиноко! - донесся голос Губана.
   - Да нужен ты мне! - перекрывая галдеж выпивающих рядом грузчиков-подсобников, выкрикнул Сева, - я из-за тебя жилья лишился!
   - Я нашел для тебя хату! Дешевую. Давай мириться! Мне одиноко! - рыдал Губан, вытирая слезу с синяка под глазом. А за его спиной по озерку сновали лодки.
   - Поговорим в "Национале", - закруглял разговор Сева.
   - Я туда не хожу.
   - Травишь? - Сева не сдержал любопытства.
   - Не пускают. Подрался. Дал одному стукачу по роже. А он головой разбил настольную лампу. - Губан шмыгнул носом. - Давай вечером в Парке культуры. В "Поплавке".
   - Где? С чего это вдруг?
   - В "Поплавке". Я о них статью напечатал. Директор дал слово с утра до вечера день поить и кормить бесплатно.
   - Проверим! - Сева бросил трубку.
   Дощатая палуба нависала над рукотворным озерцом и была отделена от воды штакетником, вдоль которого расположились за столиками под пестрыми зонтами многочисленные посетители. Еще бы - здесь подавали шашлыки и бочковое пиво кружками. Редкое сочетание! К тому же джазик и танцы.
   Губана директор поместил в центре, на видном месте - очевидно, хвалебная статья журналиста была нужна торговому делу.
   Сева поглощал плоды труда приятеля.
   - Почему ты лезешь ко мне в друзья? - спросил он после очередного крупного глотка.
   - Потому, что ты такой же, как я.
   - Чем?
   - Хочешь сделать себя сам.
   - Сам... - повторил Сева раздумчиво, - самому не получится... без поддержки...
   - Вот оно что! А поддержка у тебя, конечно, сам знаменитый режиссер? заржал Губан. - Только Давыдыч тебе вряд ли поможет. Он слуга сталинского режима. А сейчас режим хрущевский. И слуги новому режиму нужны новые. Вроде этих мальчиков из "Националя": они бездарны, но на роль слуг подойдут... Давыдыч старается сам уцелеть, но поезд его ушел.
   - Ефим Давыдович в полной силе.
   - Дело не в силе, а в биографии. Вон, - он показал взглядом за спину Севы, - она в полной женской силе, а по биографии - блядь.
   Сева обернулся и увидел Галку. Та сидела рядом с солидным "сдобным" мужчиной, что-то излагавшим мужичку напротив - попроще, - и откровенно скучала.
   - Подожди... - остановил разглагольствования пьяневшего Губана Сева, я хочу пригласить ее потанцевать...
   - Кого? - не понял Губан.
   - Вон, ее, - Сева указал взглядом на скучавшую Галку. И встал.
   - Это же блядь с улицы Горького! - Губан схватил его за рукав.
   - Я сам разберусь. - Сева освободился от "захвата" приятеля.
   У Галкиного столика он склонился к уху "сдобного" мужчины:
   - Вы разрешить пригласить вашу даму?
   Мужчина удивился, но разрешил:
   - Танцуй...
   И снова включился в разговор со своим визави.
   Джазик выводил что-то монтановское, кажется "Желтые листья".
   В танце Сева поинтересовался:
   - Значит, опять "здравствуй, столица!".
   - Нет, мы всего на неделю... погулять...
   - Кто "мы"?
   - Я и партнер.
   - Тот, который за столиком?
   - Да.
   - Руководитель?
   - Нет. Деловой человек. Солидняк из Ростова
   - Что ж вы сюда завалились? Или нет места солидней?
   - Мое пожелание. В центре меня слишком хорошо знают. А ты-то почему здесь?
   - Губан позвал.
   - Антисанитарный тип. Забыл, когда мылся. Я с ним ни за какие деньги не лягу.
   "Сдобный" мужчина - деловой человек, - разговаривая, поглядывал на танцующих.
   Дальше танцевали молча.
   Вдруг Галка сказала:
   - А у меня дома твоя фотография. С пропуска.
   Сева ответил вопросом:
   - Может, на неделе увидимся?
   - Нет. Партнер не отпускает ни на минуту.
   Танец пошел на коду.
   - Ну, может, пересечемся когда-нибудь... - только и оставалось сказать Севе.
   - Как карта ляжет, - пожала плечами Галка.
   Сева усадил Галку рядом со "сдобным" и вернулся за свой столик. Губан уже изрядно окосел.
   - Договорился? - спросил он, предвидя ответ.
   - Нет.
   Брови Губана поползли вверх.
   - Задрала цену?
   - Она при партнере, - не стал вдаваться в подробности Сева.
   - Работа - прежде всего! - Губан хватанул водки.
   В большом пустом зале для записи музыки звучал рояль.
   Лирическая тема, тема тоски возникала под пальцами композитора Эрика.
   Давыдович слушал, устремив взгляд в высокий потолок. Сева, опершись локтями о колени, завороженно следил за летящими пальцами композитора.
   Тот взял завершающий аккорд и вопросительно посмотрел на Давыдовича, который долго молчал. Потом снял шляпу-лопух, бросил ее на колени Севе и вытер со лба испарину.
   - Нет, не это нужно для сцены признания и раскаяния героя. Нужна песня, которая заменит монолог, которая пронзит каждого.
   Композитор был само внимание.
   - Сколько миллионов сидело в лагерях при Сталине? Нужно, чтобы они стали нашими зрителями. Без различия пола и возраста. Без различия статьи, по которой они сидели... В моем фильме о войне была песня, которую считали своей и в тылу и на фронте.
   - Я попрошу Матусовского написать слова на мою музыку, - осмелился вставить молодой композитор.
   - Матусовский - не для таких песен, - отмахнулся Давыдович. - Нужен поэт-сиделец!
   - Кто? - не понял Сева.
   - Сиделец - кто сидел.
   - Бывший зек? Есть такой, - решился Сева.
   - Ну? Снял один удачный кадр и думаешь, что можешь во все влезать? удивился нахальству сотрудника мэтр.
   - Вы, пожалуйста, послушайте. - И Сева процитировал Бадая:
   Там же, братцы, конвой заключенных,
   Там и сын охраняет отца.
   Он ведь тоже свободы лишенный,
   По приказу убьет беглеца...
   - Неплохо, - согласился Давыдович, - веди этого сидельца сюда.
   - Не смогу, он не захочет светиться. Он - в розыске, - объяснил Сева.
   - Реальный персонаж твоих уголовных рассказов?
   - Еще какой реальный! - грустно ответил Сева, вспомнив последнюю встречу с Бадаем в поезде...
   - Значит, слова эти - блатные-народные, - радовался Давыдович, сейчас же дай их Эрику, - приказал он Севе и встал над композитором. - А ты пиши музыку. Чтобы завтра разучили. Дуэт! Герой и героиня! Вместе поют! Слияние душ! Сначала он... а она подпевает...
   Сева восторженно слушал, как "фонтанирует" шеф.
   Обед был накрыт на три персоны в знакомой большой комнате.
   Сева серебряной вилкой робко выстукивал что-то незамысловатое о край зеленоватой тарелки кузнецовского фарфора
   Тамара машинально поворачивала против часовой стрелки подставку для салфетки.
   Третий прибор оставался недвижимым.
   По ковру в коридоре зашуршали шаги - Сева отложил вилку и встал.
   К столу подошел в бархатном халате поверх белой рубашки с приспущенным галстуком отец Тамары и, усаживаясь, вялым жестом кисти показал: садись, мол, и ты.
   Сева вернул свой зад мягкому стулу.
   - Где мой любимый борщ? - спросил отец Тамары в пространство.
   Клаша внесла супницу и начала разливать по тарелкам пахучую густую жидкость.
   Отцу, Тамаре, потом и Севе.
   - Люблю еще с войны, - сказал отец и пояснил: - Сразу и первое и второе и третье.
   Дальше ели молча.
   Тамара поглядывала попеременно - на отца, на Севу...
   Наконец, отложив ложку, отец спросил, пристально вглядываясь в гостя:
   - За что тебя хвалит этот знаменитый режиссер?
   - Мне он этого не говорил, - ответил Сева как можно небрежней, чтобы выглядеть независимым.
   - Мне говорил. - И отец встал со стула. - Ну, продолжайте, а я пойду покемарю, - закончил он по-простецки.
   И Сева, и Тамара облегченно улыбнулись в ответ.
   Снова появилась Клаша с фарфоровой миской для жаркого в руках.
   Сева чинно остановил ее жестом, когда содержимое его тарелки превысило приличие.
   Клаша удалилась.
   - Ты в воскресенье свободен? - спросила Тамара.
   - По воскресеньям мы, как правило, не снимаем.
   - Я обещала Вовке сводить его в зоопарк. Пойдем с нами?
   - Сходим, - с готовностью согласился Сева.
   Хлопушка "Цена человека".
   Девушка-помреж, хлопнув, выскочила из кадра, открыв стол, за которым сидел герой фильма рядом с героиней.
   Опустошенный взгляд его был устремлен мимо бутылки портвейна и нехитрой застольной снеди.
   Герой то ли запел, то ли заговорил...
   Но, как водится, хорошо сказанное - наполовину спето. В общем, в съемочном павильоне звучало:
   Заболеешь, братишка, цингою
   И осыпятся зубы твои...
   Героиня прильнула к плечу героя, и запели вместе:
   А в больницу тебя не положат,
   Потому что больницы полны.
   Во время припева, который пела уже одна героиня, герой потянулся к наполненному портвейном стакану, опорожнил его и с новой силой включился в песню.
   Там же, братцы, конвой заключенных,
   Там и сын охраняет отца.
   Он ведь тоже свободы лишенный,
   По приказу убьет беглеца.
   Припев они пели в унисон. Увлажненные глаза. Голова к голове - полное слияние.
   Он ведь тоже свободы лишенный,
   По приказу убьет беглеца.
   И снова удар хлопушки "Цена человека".
   На этот раз дощечка с надписью открыла комиссара милиции в полной форме.
   - Товарищи, если кто-нибудь из вас станет равнодушным к судьбе человека, пусть подаст рапорт и уходит из милиции. Наша главная задача возвращать людей в ряды строителей социализма.
   Подчиненные - сотрудники разных рангов - с пониманием слушали начальника.
   Комиссар взял из папки, лежащей на столе, фотографию героя "Цены человека" Коли:
   - Вот человек, у которого еще возможна настоящая жизнь, а не тюремная карусель!
   Он продемонстрировал фото собравшимся.
   - Возможно, это мой будущий крестник! Мы ведь должны не только ловить, но и перевоспитывать. Запомните это!
   Ефим Давыдович устало махнул рукой:
   - Стоп.
   И набросился на исполнителя в форме милиционера, стоящего перед камерой с пистолетом в руке:
   - То, как вы входите задерживать рецидивиста, - детские игрушки!
   - Я никогда не был на задержании... Покажите, как нужно, - предложил исполнитель.
   Режиссер счел себя оскорбленным.
   - Ты еще будешь меня экзаменовать! - Давыдович взревел перейдя на "ты". - Все, съемка окончена!
   Гасли осветительные приборы, Давыдович пил боржом.
   - Сева, - позвал он.
   Рысцой подбежал Сева.
   - Завтра поедешь в МУР и будешь дежурить там с оперативниками, пока не поймешь все тонкости их работы. Понял?
   - А как же съемки? На мне площадка.
   - На площадке будет твой дружок Певзнер.
   - Тонкости работы может подсказать консультант, - сопротивлялся Сева.
   - У консультанта глаза милиционера, а у тебя, я хочу надеяться, глаза режиссера.
   - У нашего автора сценария - глаза писателя.
   - Да. Писателя, который десять лет не выходил со своей дачи. И написал все по старым воспоминаниям!
   Севе хотелось спросить, зачем мэтр взялся ставить залежалый сценарий, но тот ответил сам:
   - На современную тему ничего лучше не было, но, - Давыдович глотнул минералки из горлышка бутылки и заговорил так, чтобы слышали все на площадке, - мой долг сделать картину на уровне моих лучших фильмов! Ты понял? И не приходи сюда, пока не сделаешь, что я велел. Понял?
   Сева понял.
   ...Они с Вовкой, наверное, облазили весь зоопарк.
   Все, что Сева знал о животных, включая анекдоты, он рассказал Тамариному сыну, когда они ну только что не влезали за решетку к зверям.
   Мальчик был в восторге, мальчик смеялся и постоянно задирал голову вверх, ожидая от Севы очередной истории.
   Тамара наблюдала за их общением со стороны. Ей явно нравился возникший мужской контакт.
   Иногда Сева брал тайм-аут, и компания перемещалась к очередному вольеру.
   - Хочется мороженого, - просяще бросил Вовка, когда они проходили мимо лотка на колесиках.
   - Что за вопрос! - лихо отреагировал Сева и полез в карман за деньгами.
   - Не нужно ему мороженое, - тотчас откликнулась Тамара, находясь в тройке шагов от "мужчин".
   Сева отмахнулся и вручил вафельный стаканчик пацану.
   Пока Вовка, облизывая края стаканчика, созерцал антилоп, Тамара подошла к Севе, отвела в сторону и негромко пояснила:
   - У него - гланды.
   - Ну и что? У меня тоже были гланды. Нужно закалять и тогда...
   - Давай условимся, - перебила Тамара тоном, которым однажды говорила при Севе с поварихой Клашей, - раз и навсегда: если я говорю "нет", значит - "нет".
   Она подошла к сыну, взяла из его руки стаканчик, зашвырнула в вольер и приветливо улыбнулась Севе.
   Сева выдавил ответную улыбку.
   На пруду лебеди уже забирались в домики, когда они вышли к ограде зоопарка, где их поджидал уже знакомый зим.
   Сева по-мужски "по петухам" простился с мальчиком.
   Тамара посадила сына на заднее сиденье в машину, несколько мгновений стояла, склонясь над ним у открытой двери, и вернулась на тротуар, к Севе.
   - Ты ему очень понравился. Знаешь, что он мне сейчас сказал? Он сказал, что хочет быть режиссером!
   Тамара поцеловала Севу в щеку и, помахав рукой, укатила.
   Через заднее стекло было видно, как активно машет Севе мальчик.
   Сева отвечал медленными взмахами.
   В темноте милицейского "газика" настороженно блестели умные глаза овчарки. Проводник, державший ее на поводке, задремывал.
   - Куда едем? - спросил Сева майора Бичева, единственного оперативника в форме. Остальные в "газике" были в штатском.
   - В Сходню. Там рецидивист со своими корешами встречается. Сидели вместе.
   - Ну и что здесь противозаконного?
   - А то, что он в бегах.
   Сева всмотрелся в зарешеченное окошко.
   - А зачем сейчас свернули на Маяковку?
   - За участковым. Он один знает рецидивиста в лицо.
   - Откуда узнали, что он в Сходне? - не унимался Сева.
   - От наседки, - уже раздраженно ответил Бичев, - и, вообще, много вопросов задаешь.
   Дальше ехали молча.
   "Газик" с потушенными фарами затормозил возле такого же милицейского на пригородной улице. Оперативники осторожно высадились из машин и цепочкой побрели по грязной обочине.
   Бичев придержал Севу.
   - Не лезь вперед.
   - Мне нужно все видеть.
   - Можешь навсегда ничего не видеть: они с оружием!
   Луч карманного фонаря пополз по приоткрытой дощатой двери. На дверном карнизе темного подъезда сидел котенок. Оперативник в треснутых очечках поднял руки, снял котенка с карниза, погладил, отбросил в сторону.
   - Отдохни в другом месте, а то могут зашибить. - И исчез в темноте подъезда. За ним - проводник с могучим Райтом и вся группа, которую замыкал майор Бичев.
   Прозвучали удары в дверь, выстрелы, собачий рык, и наступила тишина.
   Сева понял, что если не войдет сейчас, вообще ничего не увидит.
   В комнате под лампой без абажура стояли трое парней со скрученными за спиной руками в окружении оперативников.
   Как только Сева переступил порог, он сразу опознал в одном из парней своего давнего знакомого - Вову Нового.
   Парни посмотрели на вошедшего, под которым скрипнула половица.
   Новый тотчас отреагировал своей улыбочкой.
   - Снюхался, падла! Жалко руки повязаны, а то бы я тебя, сучару, порвал!
   Объяснять ему что-нибудь было бессмысленно.
   Хлопушка "Цена человека".
   Герой рассказывал героине у входа в ее частный домик:
   - Позвонил я ему из проходной. Подождал. Вижу, выходит лейтенант, спрашивает меня. Я откликнулся, а он мне, мол, по фото он меня другим представлял. Провели меня к комиссару. Ну, рассказал я все, как было, и сказал, что в лагере я каменщиком стал, что хочу дома строить. Комиссар говорит: "Это хорошее дело, особенно нужное сейчас, когда партия переселяет людей из подвалов в отдельные квартиры"...