Мастертон Грэхэм. Пария

   - Я все еще не представляю, как из этого сделать пакет акций, внезапно заговорил Уолтер.
   - Это будет не так уж и трудно, - утешил я его. - Покажи своим клиентам фотоснимки "Вазы" и "Мэри Роуз". Скажи им, что это чертовски престижное предприятие. А потом еще объясни, что спасенный корабль будет выставлен на публичное обозрение, вероятнее всего, как главная достопримечательность в специально спроектированном парке отдыха. Не преувеличивай, Уолтер, пять или шесть миллионов - это не такая уж и большая сумма.
   - Как раз столько стоит дерьмовенький фильм, - с достоинством буркнул Уолтер.
   - Послушай, - сказал я серьезно. - Ты хочешь вернуть себе Констанс или нет?
   Кельнерша поставила перед Уолтером запеканку с устрицами. Уолтер начал производить в тарелке раскопки вилкой так, будто внезапно потерял всякий аппетит.
   - Можете взять еще салат, если хотите, - сказала кельнерша. Дополнительно платить не нужно.
   - Спасибо, - буркнул Уолтер. Он устало, страдальчески посмотрел на меня через стол.
   - А если из этого ничего не выйдет? - спросил он. - Если это только сон, иллюзии? Я поставлю крест на своей карьере и не верну Констанс.
   - А если ты ничего не сделаешь, - ответил я, - то остаток жизни ты будешь говорить себе: "Я мог вернуть Констанс, но я очень боялся рискнуть".
   Уолтер прорезал корочку запеканки, и изнутри вырвался пар. Он ел молча, явно не обращал внимания на вкус, и был так голоден, что съел все. Он допил вино и громко забарабанил пальцами по столу.
   - Пять или шесть миллионов, так?
   - Примерно.
   - Можешь мне дать точную смету расходов?
   - Конечно.
   Он вытер губы салфеткой.
   - Сам не знаю, куда я лезу, - заявил он. - Но я могу, по крайней мере, пойти на дно с честью.
   - Помни о Констанс, - напомнил я ему.
   - Помню, - ответил он. - Именно это меня и беспокоит.
   28
   Доктор Розен поставил свой "мерседес" у клиники Дерби, когда я остановился рядом на своем "торнадо" и помахал рукой, приветствуя его. Он остановился на тротуаре: худощавый, безукоризненно одетый мужчина с козьей бородкой, в огромных очках в калифорнийском стиле - в нижнем углу левой линзы были вырезаны инициалы хозяина. Я часто думал, что доктор Розен намного лучше смотрелся бы в Голливуде, чем в Салеме. По натуре он был эксгибиционистом и обожал общаться на медицинском жаргоне, изобилующем определениями типа "тск-аналог" или "акцептационный невроз".
   Однако он был великолепный специалист - образованный, честный, беспокоящийся о пациентах в лучших традициях деревенских врачей Новой Англии, а его склонность к фанфаронству была всего лишь невинной слабостью.
   - Добрый день, Джон, - весело сказал он. - Идем, выпьем кофе.
   - Я пришел только навестить Энн, - объяснил я. Мы пошли вместе по испещренной пятнами солнечного света тропинке к застекленным дверям клиники. В приемном покое, где работал кондиционер, было прохладно и спокойно, звучала тихая музыка, вокруг стояли уникальные комнатные растения. Небольшой водопад, тихо позванивая, падал в бассейн неправильной формы, заселенный золотыми рыбками. На другом конце помещения сидела за столом красивая золотоволосая санитарка в белом халате, белой шапочке и безукоризненно белых больничных туфлях. Она явно не отличила бы кисту от куста, но это совершенно не имело значения. Она просто была необходимым элементом "мягкой атмосферы", создаваемой доктором Розеном.
   - Кто-нибудь звонил, Марго? - спросил доктор Розен, проходя мимо стола.
   - Только мистер Уиллис, - ответила Марго и затрепетала черными как смоль ресницами. - Ох, и еще доктор Кауфман из Западного Израиля.
   - Соедини меня с доктором Кауфманом через десять минут, хорошо? поручил доктор Розен. - Уиллис пусть останется на более позднее время. Пока он сам не позвонит. Речь шла о его фиброзе?
   - Наверно, да.
   - Идем, Джон, - пригласил он меня жестом. - Спасибо, Марго.
   - Пожалуйста, - мурлыкнула Марго.
   - Новенькая, да? - заметил я, входя за Розеном в его просторный кремовый кабинет. Я огляделся. На стене висела все та же большая картина маслом работы Эндрю Стевовича - женщина с лунными глазами и двое лунных мужчин. Я знал каждую подробность, каждый оттенок и цвет этой картины, поскольку долгие часы просиживал напротив нее, рассказывая доктору Розену о своей депрессии и одиночестве.
   Доктор Розен сел за широкий тисовый стол и мельком просмотрел почту. Не считая утренней корреспонденции, угол стола был пуст, там стояла лишь небольшая абстрактная статуэтка, напоминающая свернутый треугольник. Доктор Розен сказал мне когда-то, что эта статуэтка символизирует сущность силы врачевания в каждом человеческом организме. У меня это скорее связывалось с тяжелым случаем несварения, но я оставил это мнение при себе.
   - Энн, - отозвался доктор Розен, словно продолжая уже начатый разговор. - Энн перенесла болевой шок и серьезную контузию; у нее сломана кисть, асфиксия мышц, растянуты сухожилия бедер. Ну, шок с тех пор наверно уже миновал, но физическое облегчение наступит лишь через пару дней.
   Он замолчал и, наморщив лоб, посмотрел на письмо от Питера Бента Бригхема, а потом поднял на меня взгляд, выражающий сдержанное любопытство.
   - Наверно, предпочитаешь не рассказывать, как это случилось? спросил он.
   - Разве Энн ничего не говорила?
   - Сказала, что занималась гимнастикой и упала, но мне очень трудно поверить в такое. Особенно если учесть, что она должна была падать с широко расставленными ногами, как балерина, выполняющая поперечный шпагат. К тому же, синяки и царапины на коже явно указывают, что она вдобавок была еще и голой.
   Я пожал плечами и постарался сделать вежливое бесстрастное лицо.
   Доктор Розен с минуту наблюдал за мной, дергая себя за козлиную бородку. Наконец он сказал:
   - Джон, я не утверждаю, что травмы Энн как-то связаны с тобой. Но напоминаю, что я врач, и, как врач, я должен задавать вопросы. Это принадлежность моей профессии. Врач не только лечит симптомы, но и старается распознать причины на случай, если симптомы появятся вновь. Он не занимается только механическим исправлением поломанных костей.
   - Знаю, доктор, - я кивнул. - Но прошу мне верить: между нами не было ничего... как бы вы выразились? Ничего несоответственного.
   Доктор Розен поджал Губы, явно не удовлетворенный моим ответом.
   - Послушайте, - продолжал я. - Я не избивал ее. Я почти ее не знаю.
   - Она была с тобой в ту ночь, когда это случилось, и какое-то время она была голой.
   - Но так бывает, доктор. Люди иногда раздеваются догола по ночам. Но прошу поверить, что ее нагота не имела ничего общего со мной. И ее повреждения тоже. Я только привез ее сюда, чтобы вы ей занялись.
   Доктор Розен встал и сделал пару кругов вокруг стола, глубоко засунув руки в карманы брюк.
   - Ну что ж, - сказал он. - Я не смогу доказать, что ты врешь.
   - А вы так хотите это доказать?
   - Я только хочу знать, что случилось. Джон, эта девушка ушиблась не во время занятий гимнастикой. Ты это знаешь, и я тоже. Я не собираюсь совать нос в твои дела. Я не гражданский комитет в одном лице. Но как врач я должен знать, как дошло до того, что Энн была так грубо избита и оскорблена. Ее повреждения имеют аналог лишь с одним... честно говоря, садомазохизмом.
   Я вытаращил на него глаза.
   - Вы шутите? Садомазохизм? Вы на самом деле думаете, что Энн Патнем и я...
   Доктор Розен побагровел и поднял руки.
   - Джон, прошу тебя, не надо ничего объяснять.
   - Видимо, я должен, раз дело дошло до того, что вы считаете, будто я привязал Энн Патнем к поручням кровати и исхлестал ее бичом.
   - Прошу прощения. Я вообще не имел в виду, что... - доктор Розен замолчал, не закончив фразы. - Извини. Я просто все еще не могу понять, как были нанесены эти травмы. Не сердись. Это было крайне бестактно с моей стороны.
   - Было бы, конечно, еще более бестактно, если бы я ее действительно избил, - заметил я.
   - Еще раз извини. Хочешь сейчас к ней зайти? Наверно, процедуры уже закончились.
   Доктор Розен вывел меня из кабинета и пошел впереди по коридору. Резиновые подошвы его ботинок поскрипывали по натертому паркету пола. Он все еще был озабочен. Я видел это по цвету его ушей. Но как я мог убедить его в том, что мы с Энн не резвились в комнате для пыток? Доктор Розен никогда не поверит, что дух Джейн подвесил Энн в воздухе вверх ногами и издевался над ней с помощью психокинеза.
   Энн сидела на белом бамбуковом кресле в углу комнаты и усердно просматривала "Пирамиду за двадцать тысяч долларов". Она выглядела бледной, больной, ее рука висела на перевязи, под глазами были синяки. Она плотно завернулась в халат, как будто мерзла.
   - Энн, пришли гости, - заявил доктор Розен.
   - Привет, - сказал я. - Как себя чувствуешь?
   - Спасибо, лучше, - ответила она и выключила телевизор. - Ночью были кошмары, но мне на ночь кое-что дали.
   Доктор Розен оставил нас одних. Я присел на край постели.
   - Я на самом деле чувствую себя виноватым, - сказал я. - Мне не следовало приглашать тебя к себе домой.
   - Это была моя ошибка, - ответила Энн. - Мне не надо было вмешиваться. Я должна была знать, что Микцанцикатли слишком силен для меня.
   - Главное, что сейчас ты в безопасности.
   Энн подняла на меня взгляд. Ее левый глаз сильно оплыл.
   - Но какой ценой? Это - куда хуже.
   - Никакой цены нет. Я уже раньше раздумывал над такой возможностью.
   - Ты на самом деле раздумывал об освобождении Микцанцикатли?
   - Конечно. Он обещал, что вернет мне жену и сына. Что бы ты сделала на моем месте?
   Энн отвернулась. За окном, в свете солнца, с лужайки взлетела птица и устремилась в небо.
   - Наверняка то же самое, - наконец призналась Энн. - Но теперь у меня все же есть чувство, что ты принял такое решение только из-за меня. Мне кажется, что моя жизнь была куплена ценой жизни всех этих людей.
   - Каких людей?
   - Тех, которые умрут, когда Микцанцикатли выйдет на свободу.
   - Но почему люди должны умирать из-за освобождения демона, которому больше трехсот лет?
   - Микцанцикатли куда старше, - поправила меня Энн. - Он был очень стар уже тогда, когда Дэвид Дарк привез его в Салем. В культуре ацтеков он известен с незапамятных времен. И он всегда требовал жертв. Он требовал людских сердец, чтобы насытить свой желудок, людских жизней, чтобы насытить свой дух, людской любви, чтобы обогреться. Он паразит, не имеющий никакой цели, кроме продления собственного существования. Ацтеки использовали его для запугивания тех своих соплеменников, которые отказывались платить дань Микцанцикатли и богу Солнца. Дэвид же Дарк пытался с его помощью заставить жителей Салема чаще ходить в церковь, и это была единственная роль, которая им отводилась демону. Я гарантирую тебе, Джон, что как только Микцанцикатли очутится на свободе, он тут же примется искать следующие жертвы.
   - Энн, - мягко запротестовал я. - Сейчас иные времена. Люди уже не верят в демонов. Как может Микцанцикатли влиять на людей, которые в него не верят?
   - Это не имеет значения. Ты же не верил, что Джейн может восстать из гроба, пока сам не увидел ее, но ведь это не ослабило ее мощи, не так ли?
   Я немного помолчал. Потом я посмотрел на Энн и пожал плечами.
   - Во всяком случае, уже поздно. Я дал обещание Микцанцикатли. Я должен сдержать свое слово. Посмотрим, что из этого выйдет. Я все еще не верю, что нам грозит такая большая опасность.
   - Она будет еще больше, чем ты можешь вообразить. Как ты думаешь, почему я просила тебя, чтобы ты позволил мне умереть? Моя жизнь - это мелочь в сравнении с тем, что может сделать Микцанцикатли.
   - Но ведь я же обещал, - напомнил я ей.
   - Да, ты обещал. Но что стоит обещание, данное демону? Если бы ты подписал договор с Гитлером или Сталиным, а затем нарушил его, кто бы мог упрекнуть тебя? Мог бы кто-нибудь сказать, что ты нелоялен и не заслуживаешь доверия?
   - И Гитлер, и Сталин наверняка бы так поступили. И то же самое скажет Микцанцикатли, если я нарушу слово и не выпущу его на свободу.
   - Джон, я хочу, чтобы ты нарушил слово. Я хочу, чтобы ты открыто сказал Микцанцикатли, что не освободишь его.
   - Энн, я не могу. Он убьет тебя.
   - Моя жизнь не имеет значения. Кроме того, ты не должен об этом волноваться, если сомневаешься в мощи Микцанцикатли.
   - Я не сомневаюсь в мощи Микцанцикатли. Я просто считаю его недостаточно сильным, чтобы благоденствовать в обществе, которое не верит в демонов.
   Энн вытянула руку и прикоснулась к моей руке.
   - Дело также и в Джейн, ведь так? И в твоем неродившемся сыне?
   Я долго смотрел на нее, потом опустил голову.
   - Да, - признался я. - Дело в Джейн.
   Мы долго сидели и молчали. Наконец я встал с постели, наклонился и поцеловал Энн в лоб. Она поймала мою руку и пожала ее, но не сказала ни слова. Не сказала даже "до свидания". Я прикрыл за собой дверь так тихо, будто запирал двери в мавзолее.
   На обратном пути я завернул в приемную и налетел на Дугласа Эвелита. Он сидел в кресле на колесиках, которое толкал Квамус, а за ними шла Энид Линч. Все трое были одеты празднично: старый Эвелит надел черный смокинг и крылатку, а между коленями держал трость с серебряной ручкой. На Квамусе был серый плащ английского покроя, на Энид же - обтягивающее платье из серой шерсти, четко обрисовывавшее затвердевшие от холода соски ее грудей.
   - Хорошо, что я вас встретил, мистер Трентон, - заявил Дуглас Эвелит, протягивая мне руку. - Хотя нет, пожалуй, плохо, что я вас встретил, учитывая обстоятельства. Энн рассказала мне по телефону, что случилось.
   - Она звонила вам?
   - Конечно. Все мои ведьмы относятся ко мне как к отцу. - Он улыбнулся, хотя в улыбке было мало веселья. У него было подозрительное, оценивающие и критическое выражение лица. Что на самом деле случилось в доме на Аллее Квакеров и почему Энн в таком состоянии? Я чувствовал, что этих людей объединяет сильная психическая связь, а я ненароком вторгся в связывающий их магический круг и вызвал сигналы тревоги внутри их объединенных умов. У меня было неприятное предчувствие, что если бы я как-то обидел Энн или нарушил наш договор о немедленной доставке Микцанцикатли в дом Дугласа Эвелита, когда мы достанем корабль, они узнали бы об этом тут же, немедленно, без расспросов.
   - Энн... чувствует себя значительно лучше, - заявил я. - Доктор Розен говорит, что она может вернуться домой уже сегодня вечером или завтра утром. Он только хочет увериться, что она пришла в себя после потрясения.
   - Энн сказала мне, что это был дух, - заявил Дуглас Эвелит. - Дух вашей умершей жены.
   - Да, - признался я и посмотрел на Квамуса. Его лицо не выражало никаких чувств. Неподвижное, каменное лицо не моргая наблюдало за мной, ни на секунду не спуская с меня холодного проницательного взгляда.
   - Да, - повторил я. - Произошел определенный конфликт. Энн хотела на время освободить меня от этих призраков, но моя жена этому воспротивилась.
   - Скорее, Микцанцикатли воспротивился. Ведь именно этот демон, как вы уже знаете, вызывает появление духа вашей жены.
   - Вот именно, Микцанцикатли, - поддакнул я. Я чувствовал себя очень виноватым. Все трое смотрели на меня так, будто я продал собственную мать торговцу рабами. Они явно что-то чувствовали, хотя и не были уверены, что это такое.
   - Наверное, для вас будет лучше, если вы уйдете из дома на пару недель, - заметила Энид. - Вам есть куда пойти?
   - Я мог бы поселиться у моего тестя в Дедхэме. Раз уж о нем зашла речь, то мне кажется, что он будет в состоянии собрать достаточные фонды для подъема "Дэвида Дарка".
   - Ну, это действительно чрезвычайно приятное известие, - заявил старый Эвелит. - Но только зачем вам ехать в Дедхэм? Если хотите, можете пожить у меня, в Тьюсбери. У меня есть свободная комната, которую я с радостью предоставлю в ваше распоряжение на столько времени, на сколько будет нужно. К тому же, для вас и для меня это будет даже удобнее, когда вы и ваши коллеги займетесь подъемом корабля, не так ли? Вы могли бы ежедневно информировать меня о ходе работы, и за это пользоваться моей библиотекой, если вам понадобятся дополнительные сведения.
   Я посмотрел на Энид, Квамуса и старого Эвелита. Пребывание в резиденции Биллингтонов наверняка будет трудным и скучным, но, с другой стороны, даст мне возможность пользоваться всеми книгами и бумагами старого Эвелита. Может, я даже смогу узнать, как Эвелит собирается расправиться с Микцанцикатли, когда мы вытянем демона из моря. Если я узнаю, что он хочет сделать, чтобы обуздать его, то, может, я найду и способ освободить демона.
   Дуглас же Эвелит пригласил меня, вероятно, затем, чтобы я был у него на виду, так же как я хотел шпионить за ним. Но мне это не мешало. Настоящая конфронтация наступит только тогда, когда мы найдем Микцанцикатли и достанем его из моря.
   - Я позвоню вам, - сказал старый Эвелит. - Так что собирайтесь. Квамус поможет вам переехать. Хорошо, Квамус?
   Квамус ничем не показал, что согласен и что он вообще слышал вопрос. Энид приблизилась к инвалидному креслу и сказала:
   - Вы не должны выходить из дома на такое долгое время, мистер Эвелит. Пойдемте к Энн, а потом вернемся домой. Мистер Трентон, я очень рада вашим успехам в финансовых делах.
   И вся троица удалилась по коридору. Колесики кресла Дугласа Эвелита вращались с тихим скрежетом. Я обернулся и заметил, что ко мне приглядывается блондинистая медсестра, Марго.
   - Ваши друзья?
   - Знакомые.
   - Странноватые, правда? Или вы со мной не согласны?
   - Странноватые? Может быть. Но вы наверно знаете, что разные люди считают странным разное. О вас, например, тоже наверняка думают, что вы странная.
   Марго затрепетала своими длинными искусственными ресницами.
   - Я странная? Чем это я странная?
   Я улыбнулся ей и свернул в кабинет доктора Розена, чтобы попрощаться. Позже, когда я уже выходил из клиники, Марго все еще изучала себя в карманном зеркальце, морща брови, надувая губы и стараясь понять, почему кто-то может считать ее странной.
   На улице дул холодный ветер. У меня почему-то было сильное ощущение, будто что-то висит в воздухе. Что-то грозное, неотвратимое и пронизывающее неодолимой дрожью.
   29
   Эдварду, Форресту и Дану Бассу потребовалась неделя, чтобы составить довольно подробную смету расходов на подъем "Дэвида Дарка" с илистого дна к западу от Грейнитхед. В течение этой недели мы ныряли в отмеченном месте одиннадцать раз.
   Нам повезло: на четвертый раз мы нашли четыре доски, уже прогнившие, торчащие рядком из ила. Позже оказалось, что это части обшивки кормы. Тогда мы впервые убедились, что "Дэвид Дарк" действительно лежит там, погребенный в иле, поэтому мы отметили этот вечер дюжиной бутылок лучшего калифорнийского вина.
   Во время последующих погружений мы достали кучу досок обшивки, и вскоре стало ясно, что "Дэвид Дарк" лежит, накренившись под углом около тридцати градусов, а его корпус с одной стороны сохранился целехоньким до самого спардека. Эдвард позвонил в Санта-Барбару, штат Калифорния, своему другу, художнику-маринисту по имени Питер Нортон, и Питер обещал помочь нам с подготовкой предварительных эскизов и карт.
   Питер лично три раза нырял к кораблю и копался в иле, чтобы пощупать поломанные остатки кормы и черные, прогнившие клепки обшивки. Потом, молчаливый, поглощенный тем, что увидел, он сел в гостиной Эдварда с мольбертом и пачкой бумаги и нарисовал для нас по памяти почти точный эскиз "Дэвида Дарка" - такого, каким он был сейчас, - а также разрезы корпуса.
   На двенадцатый раз погрузился в воду и я. Был светлый, мягкий день, и видимость была исключительно хорошая. Эдвард спустился вместе со мной белая расплывчатая фигура в мире без ветра и гравитации. Мы приблизились к "Дэвиду Дарку" с северо-востока. Когда я впервые увидел корабль, я не мог понять, каким чудом Эдвард не замечал его все годы подводных поисков. Кроме черных шпангоутов, которые теперь были очищены от наносов ила, корпус "Дэвида Дарка" проступал на дне океана удлиненным овальным холмиком, напоминающим подводную могилу. В течение трех столетий морские течения, омывая затопленный корабль, выбили в дне по обе стороны углубления и нанесли кучу грязи на верхнюю палубу, как будто пытались скрыть вещественные доказательства давнего, но не прощенного убийства. Я оплыл корабль вокруг, в то время как Эдвард указывал мне очищенные заклепки обшивки и кормы, после чего движением руки показал, насколько наклонился корабль, когда падал на дно. Я смотрел, как Эдвард проплывает над кораблем туда-сюда, примерно в трех или четырех футах над ним, поднимая небольшие облака ила, похожие на кочаны цветной капусты. И тут я неожиданно припомнил то, что мне сказала старая Мерси Льюис из Салема: "Держись подальше от места, где не летает ни одна птица". Здесь и было то самое место, в глубинах Салемского залива. Мерси Льюис предупредила меня, но было уже слишком поздно. Я сам приговорил себя к тому, что принесет мне судьба, и сам обязан освободить Микцанцикатли, если демон действительно находится в корабле.
   Когда мы вынырнули на поверхность, Эдвард прокричал мне:
   - Ну и как? Фантастика, а?
   Я помахал ему, тяжело дыша. Потом доплыл до "Диогена" и взобрался на палубу по канатам для ныряльщиков. Ко мне подошла Джилли и спросила:
   - Ты видел его?
   Я кивнул.
   - Удивительно, что его раньше никто не нашел.
   - Вообще-то нет, - вмешался Дан Басс. - Чаще всего видимость настолько плоха, что можно проплыть в нескольких футах и ничего особенного не заметить.
   Эдвард взобрался на палубу и стряхнулся, как промокший тюлень.
   - Это на самом деле необычно, - заявил он. Он отдал маску Джилли и стянул с головы оранжевый капюшон. - Производит какое-то безумное впечатление, будто ты нарушаешь ход истории... ведь именно этот корабль никогда не должен был бы быть найденным. Знаете, что он мне напоминает? Те древние кельтские курганы, которые можно заметить только с самолета.
   - Ну что ж, - сказал я. - А теперь, когда мы его уже нашли, сколько времени займет его извлечение на поверхность?
   Эдвард высморкал воду из носа.
   - Мы с Даном поразмыслили над квартирмейстерской частью этой операции. Сколько аквалангистов и подводных археологов нам будет нужно, сколько устройств для погружения, какое оборудование. Нам нужно арендовать склад на берегу, чтобы хранить там оборудование и все доски, которые лежат на дне отдельно. Все, что мы найдем, нам нужно будет каталогизировать, снабдить номером, зарисовать и сохранить с целью последующей реконструкции. Каждую доску, каждый обломок мачты, каждый нож, вилку и ложку, каждую кость и каждый кусок ткани. Потом нужно будет нанять рефрижератор, чтобы сохранить деревянные части от гниения, и, естественно, нужно будет как-то законсервировать сам корпус, когда мы его поднимем.
   - Так все же сколько времени понадобится?
   - Это зависит от бюджета, ну и от погоды. Если в этом году у нас будет мало времени для погружений, и если мы сразу не получим все специальное оборудование, в котором мы нуждаемся, то работы могут затянуться на три или четыре года.
   - Три или четыре года?
   - Конечно, - ответил Эдвард. Он развернул таблетку от кашля и бросил ее в рот. - Это еще небольшой срок. Подъем "Мэри Роуз" занял в три раза больше времени. Конечно, мы используем их опыт, может, даже одолжим часть их оборудования, которое они значительно улучшили. Как только бюджет будет утвержден, я и Форрест полетим в Англию, встретимся с ними и совместно определим, как поднять "Дэвида Дарка" с минимумом повреждений.
   - Но, ради Бога, Эдвард, три или четыре года? А что с Микцанцикатли? Что со всеми теми людьми, которых будут преследовать призраки и которые могут погибнуть? Что со всеми душами умерших, которые не познают покой?
   - Джон, очень жаль, но три или четыре года - это нижний предел. Если бы не необходимость спешить, то следовало бы ожидать, что историческое мероприятие такого масштаба заняло бы от восьми до десяти лет. Да понимаешь ли ты вообще, что у нас здесь? Абсолютно бесценный уникальный корпус, единственный корабль семнадцатого века, который сохранился до нашего времени в идеальном состоянии. Более того, этот корабль вышел в плавание с таинственной и необычной миссией. Ведь насколько известно, в нем все еще находится первоначальный груз.
   Я поспешно вытер лицо полотенцем и бросил его на палубу.
   - Ты мне ясно обещал, что мы достанем корабль как можно быстрее. Твои собственные слова.
   - Конечно, - признал Эдвард. - И я сдержу слово. Три или четыре года - это неправдоподобно быстро.
   - Но не в том случае, когда половину жителей Грейнитхед терроризируют их умершие родственники. Не тогда, когда жизнь хотя бы одного человека находится в опасности. В этом случае три или четыре года - это целая вечность.
   - Джон, - вмешался Форрест. - Мы не можем достать его быстрее. Это физически невозможно. Корабль необходимо извлечь с предельной осторожностью, убрать насосами ил и грязь; затем его необходимо укрепить, чтобы он не развалился во время подъема на поверхность. Нам необходимо будет выполнить множество расчетов, чтобы установить, какие напряжения выдержит корпус. Потом нужно будет соорудить специальную раму и поместить в нее корпус, прежде чем его вытаскивать. Уже одно это означает три года работы.