Мастертон Грэхэм. Пария

   Я скатился с кровати и покатился по полу так быстро, что ударился о столик и сбросил на пол звонкий дождь предметов: бутылочек с кремом для бритья, фотографий в рамках, разных безделушек. Фарфоровая ваза, разрисованная цветами, раскололась на моем черепе.
   Дрожа, я посмотрел на смятую постель. Там ничего не было: ни крови, ни тела, ничего. Я чувствовал, как по моему телу сплывает пятно спермы, и коснулся липкой сырости на моем теле. Это был кошмарный сон, повторял я себе. Эротический кошмар. Помесь страха и голода по женщине, перемешанная с воспоминаниями о Джейн.
   Я вообще не хотел возвращаться на ложе. Я боялся заснуть. Но было два часа ночи, и я чувствовал такую усталость, что мечтал только об одном: заползти под одеяло и закрыть глаза. Я сдавил виски руками, пытаясь успокоиться.
   Через минуту я заметил, что на простыне начинают появляться какие-то коричневые пятна, напоминающие следы горелого. Некоторые из них даже слегка дымились, как будто кто-то выжигал их снизу раскаленным прутом или концом сигареты. Завороженный и полный страха, я смотрел, как перед моими глазами появляются кружочки, петли, перекладины.
   Они были смазаны, трудночитаемы, но это несомненно были буквы. СП... И... О... Л...
   СПАСИ МЕНЯ? СПАСЕНИЕ?
   И тогда меня осенило. Правда, я напал на эту мысль лишь потому, что накануне общался с Эдвардом Уордвеллом. Но все сходилось так великолепно, что у меня не появилось и тени сомнения, что буквы могут означать что-то иное. Не СПАСИ МЕНЯ или СПАСЕНИЕ, а только СПАСИ КОРАБЛЬ.
   Через посредника, духа моей жены, что-то, что находилось под водой, в трюме "Дэвида Дарка", молило о спасении.
   13
   Оставшуюся часть ночи меня ничто не беспокоило, и я спал почти до семи часов утра. Перед самым ленчем я поехал в деревню Грейнитхед, оставил машину посреди рынка и пошел по мощенной улице к лавке "Морские сувениры".
   Грейнитхед был уменьшенной копией Салема, скопищем домов постройки восемнадцатого и девятнадцатого века и множества лавок, сгруппировавшихся вокруг живописного рынка. Три или четыре узкие крутые улочки вели от рынка вниз, к живописной полукруглой пристани, где в теперь всегда было полно яхт.
   До середины пятидесятых годов Грейнитхед был замкнутым, забытым рыбацким поселением. Но в конце пятидесятых и в начале шестидесятых рост благосостояния среднего класса привел к распространению парусного спорта и океанической рыбной ловли, вследствие чего Грейнитхед быстро стал привлекателен для всех, кто желал иметь домик над морем в паре часов езды автомобилем от Бостона. Энергичная комиссия выдоила достаточно денег из федеральных фондов и фондов штата, чтобы реставрировать все прекрасные и исторические здания в Грейнитхед, разрушить старые кварталы рыбацких домишек и заменить нищие ободранные лавки на побережье рядами ювелирных магазинов, салонов мод, галерей, кондитерских, кофеен, рыбных ресторанов и других модных, элегантных и экстравагантных магазинов, какие можно увидеть в каждом современном торговом центре Америки.
   Я часто задумывался, можно ли сейчас в Грейнитхед купить обычную еду и обычную посуду для домашнего хозяйства? Ведь не всегда же человек хочет есть сосиски по-баварски или покупать уникальные, вручную расписанные горшки для своей шикарно обставленной кухни.
   Правда, лавка "Морские сувениры" со своим ядовито-зеленым фронтоном и псевдогеоргианскими окнами также не грешила хорошим вкусом. Внутри нее были громоздились в беспорядке горы драгоценного мусора: модели кораблей в бутылках, блестящие латунные телескопы, секстанты, корабельные кулеврины, багры, гарпуны, навигационные циркули, картины и гравюры. Конечно же, наибольшим спросом пользовались носовые фигуры кораблей - чем грудастее, тем дороже. Стоимость подлинной носовой фигуры начала девятнадцатого века, особенно если она представляла собой сирену с голой грудью, более пышной, чем у Мерилин Монро, достигала астрономических сумм - тридцать пять тысяч долларов и выше. Но все же спрос был так велик, что я нанял старичка из Сингин-Бич, который вырезал из дерева "точные копии" старых носовых фигур. Образцом ему служил разворот журнала "Плейбой", вышедшего в мае 1962 года.
   На половике под дверями лежала куча писем и счетов, а также уведомление, что пришли гравюры, купленные мной на прошлой неделе на аукционе у Эндикотта. Я должен буду позже зайти на почту, чтобы забрать их.
   Хотя я и смог перехватить пару часов сна, но все равно чувствовал себя подавленным и нервничал. Я вообще не хотел уезжать из Грейнитхед, но при этом знал, что не способен провести еще хоть одну ночь в собственном доме. Меня раздирали страх и страдание. Я боялся этого холода и этого шепота, поскольку уже знал, что подобный призрак убил миссис Саймонс, используя одну лишь черную магию. И я страдал, поскольку я любил Джейн, а Джейн уже не было в живых, и видеть ее, слышать, прикасаться - это было выше моих сил.
   В лавку вошла пара средних лет, оба толстые, в одинаковых коричневых "дутых" куртках и одинаковых очках со стеклами, толстыми, как бутылочное стекло. Они заморгали при виде моделей кораблей и пошептались друг с другом.
   - Красиво, правда? - заговорила "она".
   - Вы, наверно, знаете, как все это делается? - неожиданно спросил меня "он". Он говорил с явным акцентом Нью-Джерси.
   - Имею некоторое понятие, - я кивнул головой.
   - Для этого пригибают мачты, понимаете, чтобы те лежали плоско, и привязывают все нитками, а когда корабль уже в бутылке, тянут за нитки - и мачты поднимаются.
   - Да, - сказал я.
   - Человек ежедневно чему-то учится, - заявил муж. - Сколько это стоит? Это китобойное судно?
   - Эту модель выполнил юнга с корабля "Венчер" в 1871 году, - ответил я. - Две тысячи семьсот долларов.
   - Простите?
   - Две тысячи семьсот долларов. Могу снизить до двух тысяч пятисот.
   Муж онемел и вытаращил глаза на модель, которую держал в руке. Наконец он заговорил:
   - Две тысячи семьсот долларов за корабль в бутылке? Я сам могу сделать то же самое за полтора доллара.
   - Вот возьмите и сделайте, - посоветовал я ему. - Сейчас большой спрос на корабли в бутылках, даже современного изготовления.
   - Иисусе... - простонал муж. Он поставил бутылку с такой набожностью, как будто она превратилась в Святой Грааль, и двинулся в сторону выхода, но все же посматривая, неохотно, по сторонам, чтобы совсем не потерять лицо. Я совершенно точно знал, что, прежде чем выйти, он спросит меня о цене еще какой-то вещи, скажет: "Ну, я подумаю и зайду попозже", - после чего исчезнет навсегда.
   - Сколько стоит этот багор? - будто прочитав мои мысли, спросил он.
   - Этот багор? Он с корабля "Джон" Поля Джонса. Восемьсот пятьдесят долларов. Честно говоря, уникальный образец и исключительно дешево.
   - Гммм! - заворчал муж. - Мне надо подумать. Может, зайдем к вам после ленча.
   - Премного благодарен, - ответил я, глядя, как они выходят. Едва они исчезли, как в лавку влетел Уолтер Бедфорд, с широкой усмешкой на лице. Он был в черном костюме под непромокаемым плащом - на размер больше, чем нужно.
   - Джон, должен был тебя увидеть. Сегодня утром мне звонил окружной прокурор. Они решили, что при таких уликах они не будут выставлять себя на посмешище и аннулировали обвинение в убийстве. Какие бы то ни было доказательства отсутствуют. Прессе же велели отвязаться - они, мол, ищут маньяка, наделенного невероятной силой. Понял? Ты свободен! С тебя сняты все обвинения.
   - Надеюсь, что при этом никакие деньги не поменяли своих хозяев? сказал я с легкой иронией.
   Уолтер Бедфорд был в таком великолепном настроении, что пропустил шпильку мимо ушей и похлопал меня по спине.
   - Должен тебе сказать, Джон, что этот случай довел до зуда в заднице начальника полиции. Вчера ночью он получил заключение коронера, в котором утверждалось, что миссис Саймонс могла быть пробита цепью только единственным способом: цепь протянули через ее тело до того, как люстра была подвешена к потолку. Затем требовалось поднять люстру и тело, подвесить, прикрепить винты, включить питание и так оставить. Поэтому даже если у убийцы был подъемник, чтобы поднять люстру с телом, вся работа должна была занять не менее полутора часов. А убийце еще требовалось время на сокрытие инструментов, от которых в доме не осталось и следа. Согласно показаниям мистера Маркхема и мистера Рида, за полтора часа до убийства ты был далеко оттуда, и твое алиби неоспоримо. Дело закрыто.
   - Что ж, - сказал я. - Премного благодарен. Лучше всего пришли мне счет.
   - О, никакого счета. Ты ничего не должен. Ведь тебе удалось вернуть Джейн.
   - Уолтер, я, честное слово, не считаю...
   Мистер Бедфорд стиснул мое плечо и твердо посмотрел мне в глаза. От него пахло водой после бритья "Джакомо", сто тридцать пять долларов бутылка.
   - Джон, - сказал он мне своим самым убедительным, судебным голосом. Знаю, что ты чувствуешь. Знаю, что ты перепуган и выведен из равновесия. Я могу также понять, что ты хотел бы оставить Джейн для себя, особенно поскольку мы с Констанс винили тебя в этом несчастье. Но теперь мы оба понимаем, что это была не твоя вина. Иначе Джейн не хотела бы вернуться к тебе из мира духов и принести тебе утешение. Констанс желает от всего сердца извиниться, что так плохо о тебе думала. Она глубоко огорчена. И она молит тебя, Джон, хотя она никогда никого ни о чем не просила... молит, чтобы ты позволил ей увидеть дочь, хоть на секунду. Я тоже прошу. Ты не знаешь, что она для нас значит, Джон. Когда мы потеряли Джейн, мы потеряли все, что у нас было. Мы хотим только поговорить с ней, только спросить, счастлива ли она на том свете. И только один раз, Джон. Ни о чем больше мы не просим.
   И опустил взгляд.
   - Уолтер, - глухо сказал я. - Знаю, как сильно ты хочешь ее снова увидеть. Но должен предупредить, что это не та Джейн, которую ты знал. Не та Джейн, которую я знал. Она... она совершенно другая. Ради Бога, Уолтер, она же дух!
   Уолтер выпятил нижнюю губу и легонько покачал головой.
   - Не говори такими словами, Джон. Предпочитаю, чтобы ты говорил "явление".
   - Но не будем же мы ссориться из-за синонима! Уолтер, ведь это дух, призрак, монстр, вампир из гроба.
   - Знаю, Джон. Не собираюсь обманывать ни себя, ни тебя. Дело только в одном - как по-твоему, она счастлива? По-твоему, ей там хорошо, где бы это ни было?
   - Уолтер, я не знаю, где она находится.
   - Но счастлива ли она? Мы только об этом хотим ее спросить. А Констанс хотела бы еще знать, нашла ли Джейн Филиппа. Знаешь, младшего брата Джейн, который умер в возрасте пяти лет.
   Я просто не смог бы ответить на этот вопрос. Я почесал у себя в затылке и подумал, как отговорить Уолтера от этой затеи так, чтобы снова не оттолкнуть его от себя. Я не хотел терять щедрого опекуна. Правда, определение "щедрый" не совсем подходило Уолтеру Бедфорду. Гораздо лучше подходило "умеренно скупой".
   - Уолтер, я на самом деле не думаю, что кто-то из нас мог бы оценить, счастлива ли она. Должен сказать, что прошлой ночью она опять появлялась и...
   - Ты снова ее видел? Ты действительно снова ее видел?
   - Уолтер, прошу тебя. Вчера ночью она появилась в моей комнате. Это было удивительнейшее переживание. Она несколько раз называла меня по имени, а потом... потом она захотела, чтобы я ее трахнул...
   Уолтер оцепенел и нахмурил брови.
   - Джон, моей дочери уже нет.
   - Знаю, Уолтер, прости мне, Боже.
   - Но ты ведь не...
   - "Ведь не" что, Уолтер? Ведь не трахнул своею умершую жене? Ты хочешь сказать, что я некрофил? Там не было тела, Уолтер, только лицо, и голос, и прикосновение. Ничего больше.
   Уолтер Бедфорд казался потрясенным. Он перешел на другую сторону лавки и с минуту стоял, повернувшись ко мне спиной. Потом он взял в руки латунный телескоп и нервно принялся сдвигать и раздвигать его.
   - Думаю, Джон, что мы все же можем узнать, счастлива она или нет. Ведь мы же ее родители. Мы знали ее всю жизнь. Так что возможно, что есть какие-то мелкие нюансы, которые ты не заметил, поскольку не знал ее так хорошо, как мы... какое-то ключевое слово, которое ты не распознал... Возможно, для нас все это будет иметь гораздо большее значение, чем для тебя.
   - Уолтер, ко всем чертям, - взорвался я. - Это же не какое-то одухотворенное, прозрачное воплощение Джейн! Не тепленькая дружелюбная душенька, с которой можно миленько поболтать и посплетничать! Это холодный, грозный и опасный призрак со смертью в глазах и с волосами, трещащими, словно от пятидесяти тысяч вольт. Ты на самом деле хочешь оказаться лицом к лицу с такой Джейн? Ты на самом деле хочешь, чтобы Констанс увидела ее такой?
   Уолтер Бедфорд сложил телескоп и положил его на стол. Когда, медленно повернувшись, он посмотрел на меня, его глаза были полны грусти и он чуть не плакал.
   - Джон, - прерывающимся голосом выдавил он. - Я готов ко всему, даже к самому худшему. Знаю, что это будет нелегко. Но наверняка ничто уже не будет для меня так ужасно, как тот день, когда нам позвонили и сказали, что Джейн больше нет. Этот день был худшим в моей жизни.
   - Я никак не могу тебя отговорить? - тихо спросил я.
   Он покачал головой.
   - Я все равно приду, приглашенный или нет.
   - Ну, хорошо, - я прикусил губу. - Приходите завтра вечером. Сегодня я просто не могу ночевать дома, я слишком сильно боюсь. Но сделай для меня хотя бы одно.
   - Все, что угодно.
   - Предупреди Констанс - убеди ее - что она может увидеть что-то страшное, что она даже может оказаться в опасности. Не позволяй ей входить в этот дом с убеждением, что она увидит ту же самую Джейн, которую знала.
   - Она же ее мать, Джон. Джейн перед матерью, возможно, будет вести себя совершенно иначе.
   - Ну что ж, возможно, - ответил я, не желая продлевать нашу дискуссию.
   Уолтер Бедфорд протянул мне руку. У меня не было выбора, и я пожал ее. Он похлопал меня по плечу и сказал:
   - Огромное спасибо, Джон. Ты на самом деле не представляешь, что все это для нас значит.
   - Лады, увидимся завтра вечером. Только не приезжайте слишком рано, хорошо? Лучше всего около одиннадцати вечера. И прошу еще раз: обязательно предупреди Констанс.
   - Что ж, я предупрежу ее, - уверил мистер Бедфорд и вышел из лавки с такой миной, будто только что узнал, что заработал миллион долларов.
   14
   Я сидел в лавке до четырех часов дня. Несмотря на то, что было только начало марта и погода была паскудная, дела шли довольно хорошо. Мне удалось продать большой мерзкий телеграф в корабельном исполнении двум педерастам из Дарьена, штат Коннектикут, которые радостно загрузили его в свою блестящую голубую фургонетку-"олдсмобиль", а один серьезный убеленный сединами мистер почти час просматривал мои гравюры, безошибочно выбирая самые лучшие.
   Заперев лавку, я пошел в бар "Бисквит" (прости меня, Боже), где заказал себе кофе с пирожным. Там работали приятные официантки, а одна из них, Лаура, была подружкой Джейн и могла разговаривать со мной так, чтобы не огорчать меня.
   - Ну и как сегодня дела? - спросила она, ставя передо мной кофе.
   - Неплохо. Я наконец-то продал этот корабельный телеграф, который Джейн терпеть не могла.
   - Ох, ту штуковину, которую ты привез из Рокпорта, когда поехал на закупки один?
   - Вот именно.
   - Ну, на будущее не покупай таких вещей, - предупредила Лаура. Иначе дух Джейн начнет регулярно являться тебе.
   Я невольно скривился. Лаура присмотрелась ко мне, склонив голову, и спросила:
   - Не смешно? Извини. Я не хотела...
   - Все в порядке, - уверил я ее. - Это не твоя вина.
   - Мне действительно очень жаль, - повторила Лаура.
   - Забудь об этом. Просто у меня плохое настроение.
   Я допил кофе, оставил Лауре доллар чаевых и вышел на мороз. Проходя через рынок Грейнитхед, я думал, что охотнее всего сел бы в машину и ехал бы всю ночь на запад, подальше от Массачусетса, назад в Сент-Луис, а может, и еще дальше. Несмотря на непрестанный ветер, несмотря на близость океана, мне казалось, что Салем и Грейнитхед крайне малы, темны, стары и затхлы. На меня давила огромная тяжесть минувших лет, всех этих исторических зданий, давно умерших людей, таинственных случаев из прошлого. Тяжесть ложащихся слоями предубеждений, гнева и страдания.
   Я поехал на юго-запад, до улицы Лафайет, а потом свернул в Салем, проехав мимо кладбища "Звезда Морей". День был исключительно солнечным, сильный свет отражался в окнах домов, в стеклах машин и яхт. Небо серебряной иглой прошивал самолет, совершая круг перед посадкой в аэропорту Биверли, в пяти милях отсюда.
   Я доехал до улицы Чартер, напротив главного управления полиции свернул вправо, на улицу Либерти, и там запарковался. Потом я перешел на другую сторону, к Музею Пибоди, на площади Ист-Индиа.
   Салем был отреставрирован так же, как и Грейнитхед, а недавно восстановленная чистенькая площадь Ист-Индиа была заново вымощена и украшена в центре фонтаном в форме китайской пагоды. С западной стороны площадь соединялась с длинным крытым торговым пассажем, где рядами стояли изысканные ювелирные магазины, обувные и антикварные лавки. Подлинное здание 1824 года, известное как "Ист-Индиа Марин Холл", в котором располагался Музей Пибоди, совершенно не подходило к этому окружению и торчало над площадью как мафусаиловых лет родственник, свежевыбритый, вычищенный и великолепно одетый на свадьбу пра-пра-пра-пра...-внука.
   Я нашел Эдварда Уордвелла в отделе морской истории. Он сидел, развалившись, в обширной каюте яхты "Барка Клеопатры" 1816 года, читая руководство по плаванию с аквалангом. Я постучал в деревянную стенку и завопил:
   - Есть кто живой?
   - О, Джон, - сказал Эдвард, откладывая книгу. - Как раз о тебе я и думал. Освежаю в памяти сведения о нырянии для начинающих. Все идет к тому, что хорошая погода удержится до завтрашнего утра.
   - Разве что боги бури услышат мои молитвы и смилостивятся надо мной.
   - Тебе нечего бояться, - уверил меня Эдвард. - Честно говоря, во время ныряния очень важно не бояться, по крайней мере хотя бы совладать со страхом. Под водой боится каждый. Мы боимся задохнуться, боимся темноты, боимся запутаться в водорослях. Некоторые ныряльщики чувствуют страх даже перед подъемом. Но если сумеешь немного расслабиться, то можешь пережить великолепнейшие минуты.
   - Гмм, - заговорил я, так и не убежденный.
   - Тебе не о чем беспокоиться, - успокоил меня Эдвард. Он снял очки и заморгал. - Я буду с тобой все время.
   - Когда ты заканчиваешь работу? - спросил я. - Мне нужно с тобой поговорить.
   - Мы запираем в пять, но потом нужно немного прибраться. Это займет минут двадцать.
   Я огляделся. За арочными окнами музея спускались сумерки. Близилась очередная ночь, время, когда мертвые из Грейнитхед могут посещать своих потерявших их близких. Время, когда снова могла появиться Джейн. Я собирался ночевать сегодня в Салеме, в мотеле "Под боярышником", но у меня совершенно не было уверенности, что призрак Джейн может являться мне только в моем доме.
   - Пойдем что-нибудь выпьем, - предложил я. - Я собираюсь в "Корчму любимых девушек". Может, встретимся там около шести?
   - У меня идея лучше, - ответил Эдвард. - Иди в пассаж и представься Джилли Кормик. Она ведет наш корабельный журнал и завтра плывет с нами, но вы прекрасно можете познакомиться и дожидаясь завтрашнего утра. Джилли управляет салоном под названием "Лен и кружева", вроде бы шестая с края лавка под арками. Я приду туда, как только закончу работу.
   Я вышел из музея и прошел через площадь Ист-Индиа. Наступали сумерки, становилось все холоднее. Я энергично потирал руки, разогревая их. Меня миновала небольшая группа туристов. Одна из женщин громко сказала с носовым техасским выговором:
   - Разве здесь не чудесно? Я прямо-таки чувствую атмосферу восемнадцатого века.
   "Лен и кружева" оказались, элегантным и дорогим салоном, где продавали платья в стиле принцессы Дианы, с жабо, бантами, высокими воротниками и надувными рукавами. Черноволосая, плоская как доска девица направила меня вглубь салона, показывая за себя длинным кроваво-красным ногтем; там я и нашел Джилли Маккормик, которая как раз завязывала разноцветный, в веселых тонах пакет для какой-то пропахшей нафталином древней бостонской матроны в облезлой норке.
   Джилли была высока, курчава, черноволоса; красивое лицо, слегка выдающиеся скулы. Одета она была в черно-серую юбку, доходящую до половины полных икр, и одну из льняных блузок собственного изготовления с кружевным жабо, которое тщетно пыталось скрыть ее пышные груди и тонкую талию. На ножках с высоким подъемом были маленькие черные туфельки на высоком каблуке. Туфельки Пифии, как называла их Джейн.
   - Чем могу служить? - спросила она, когда бостонское ископаемое убрело из салона.
   Я протянул руку.
   - Меня зовут Джон Трентон. Эдвард Уордвелл просил меня зайти к вам и представиться. Кажется, завтра мы все вместе ныряем.
   - О, здравствуй, - улыбнулась она. Ее глаза были цвета каштановых зерен, а на правой щеке была ямочка. Я пришел к выводу, что если придется нырять в таком обществе, то я наверняка стану энтузиастом подводного спорта. - Эдвард говорил мне, что ты купил вчера эту акварель с "Дэвидом Дарком", - сказал Джилли. - Он совсем забыл об аукционе. Он был здесь, помогал мне готовить выставку. Он был в такой ярости, когда вернулся, и сказал, что картину купил ты. "Что за медный лоб! - вопил он. - Я предложил ему триста долларов, а он сказал, что может одалживать картину музею".
   - Эдвард очень дорожит своей теорией, касающейся "Дэвида Дарка", не так ли? - спросил я.
   - У него сдвиг по фазе на этом, - улыбнулась Джилли. - Можешь ему так и сказать, Эдвард не обидится. Он сам признает, что у него сдвиг по фазе, и не только потому, что он на самом деле в это верит.
   - А ты что думаешь?
   - Я не вполне в этом уверена. Думаю, он прав, хотя и не очень верю в духов, посещающих Грейнитхед. Еще никогда не встречала кого-нибудь, кто на самом деле видел бы духа. Это может быть какой-то групповой истерией, правда? Так же, как и процессы ведьм.
   Я внимательно посмотрел на нее.
   - Знаешь, что я был обвинен в убийстве? - спросил я.
   Джилли слегка покраснела и кивнула.
   - Да, я читала об этом в "Вечерних известиях".
   - Ну так вот, независимо от того, что писали эти "Вечерние сплетни", факты таковы: я эту женщину не убивал, но что один из этих духов как раз и появился в ее доме той ночью. Это неоспоримый факт. Я видел его собственными глазами и считаю, что убил ее именно он.
   Джилли молча и долго глазела на меня, явно не в силах решить, не свихнулся ли я или не обманываю ли ее. Наверно, она не отдавала себе отчета в том, что, стоя так, с руками, скрещенными на пышной груди, она всей своей фигурой выражала озабоченность и беспокойство.
   - Ну, вот-вот, именно, - не улыбаясь, подтвердил я. - Теперь ты думаешь, что я свихнулся. Может, я не должен был этого тебе говорить.
   - О, нет, - прозаикалась она. - Это значит, не в этом дело. Это значит... я вовсе не думаю, что ты свихнулся. Я только думаю, что...
   Она забеспокоилась, потом наконец решила закончить:
   - Я думаю только, что, видимо, очень трудно поверить в духов.
   - Знаю. Я сам не верил в духов, пока лично не увидел одного из них.
   - Ты действительно видел духа?
   Я поддакнул.
   - Я действительно видел настоящего духа. Это был Эдгар Саймонс, муж той убитой женщины. Он выглядел как... сам не знаю, как сказать... как электричество. Человек, созданный из мощного заряда электричества. Это очень трудно описать.
   - Но почему же он ее убил?
   - Не знаю. Не имею ни малейшего понятия. Может, мстил за что-то, что она ему сделала, когда он еще был жив. Неизвестно.
   - И ты на самом деле его видел?
   - На самом деле.
   Джилли откинула волосы назад.
   - Эдвард всегда говорил, что Грейнитхед - безумное место. Никто из нас, наверно, ему не верил, по крайней мере до этого времени. Эдвард немного пришибленный, сам знаешь, по какой причине. Забил себе голову ведьмами из Салема и Коттоном Мэтером [Коттон Мэтер (1663-1728) - теолог, политик, фанатик-пуританин, глава суда Салема в 1692 году, году процессов над ведьмами]. Его интересуют таинственные оккультные секты, которых было полно в Массачусетсе в восемнадцатом веке.
   Я оперся о прилавок и скрестил руки.
   - Не я один в Грейнитхед вижу духов. Хозяин лавки в Грейнитхед, той, в которой я обычно совершаю покупки, так вот, этот парень видит своего умершего сына. И скажу тебе, что многие в Грейнитхед издавна видят своих умерших родственников, но никому об этом не говорят.
   - Именно так думает и Эдвард. Но почему они держат это в тайне?
   - А разве ты рассказала бы кому-то, если бы однажды ночью дух умершего мужа застучал в твои двери? Кто бы тебе поверил? И даже если кто-то тебе поверил бы, на тебя тут же накинулась бы свора газетчиков и телерепортеров, орда любопытствующих и любителей сенсаций оккупировала бы твой дом. Потому все это и сохраняют в тайне. Жители Грейнитхед, коренные его жители, знают обо все этом многие годы, может, даже века. По крайней мере, я так думаю. Но сознательно всего этого не разглашают. Они не хотят, чтобы на них навалились орды любопытных.
   - О, Боже, - прошептала Джилли, явно не находя других слов. Потом она посмотрела на меня, покачала головой и повторила:
   - Ты на самом деле видел духа. Настоящего живого духа. Скорее, настоящего мертвого духа, наверно, так надо было сказать.