Страница:
Ласточкиных Гнезд. А это плохо!
- Не показать ли ему, что мы идем в другую сторону?
Через несколько минут "Саардам" направился на юго-запад, как бы в
Африку. Пути обоих кораблей должны были скреститься. Мощное стальное
четырехтрубное страшилище приближалось так быстро, что встреча должна была
состояться на меньшей дистанции, чем бы этого хотелось инсургентам.
- Ну и прут, дьяволы! - недовольно ворчал Гудас.
- Теперь ничего не поделаешь, - сказал Салул, - назад не вернешься.
Пусть все, кто не в военной форме, немедленно уйдут с палубы. В том числе,
прости, и тебе придется: если заметят такого капитана да такую команду на
военном корабле, непременно задержат нас.
Гудас не мог не согласиться с этим и, смешно почесывая затылок, ушел со
своего поста. Место его занял Гейс. Спрятались и молодцы Гудаса, а на самые
видные места вышла "настоящая" команда.
Дредноут пересек курс метрах в ста впереди. Как глыбы, возвышались на
нем стальные башни, из которых высовывались длинные стволы орудий. Огромные
белые волны поднимались от форштевня корабля. На палубе виднелись белые
фигуры матросов и офицеров.
Каким маленьким, ничтожным казался перед этим гигантом "Саардам" с его
темнокожей командой!
По морскому обычаю оба корабля приветствовали друг друга флагами:
дредноут - английским, "Саардам" - голландским и наконец разошлись каждый
своим курсом.
Когда дредноут скрылся, вылез и капитан со своей командой.
- Обидно, черт возьми, первому адмиралу независимой яванской Республики
прятаться от соседнего государства! - пошутил Салул.
- Для начала хватит и того, что мы салютовали друг другу как равные, -
ответил Гудас.
Когда "Саардам" вернулся назад, была уже ночь.
Но куда "назад"? В какой пункт безбрежного океана? Ждет ли их лодка?
Как найти ее в темноте? Можно ли подавать сигналы? Держится ли лодка близ
берега или идет навстречу?
Все эти вопросы мучили команду, а ответа не было ни на один...
Наконец издали, как будто с моря, донеслись чуть слышные выстрелы.
Прошло несколько минут - и опять серия выстрелов: ритмичные, с одинаковыми
интервалами.
- Они! Они! - зашумели на "Саардаме". - В перестрелке таких правильных
интервалов быть не может. А раз стреляют, значит, опасности нет. Надо
ответить, но как: гудком или тоже выстрелами?
- Может, бахнуть из пушки? - предложил кто-то не то в шутку, не то
всерьез.
- Не только пушка, - ответил Салул, - а даже гудок в такое время и в
таком месте может разнестись очень далеко и достигнуть ушей тех, кому не
следует его слышать; огни в темноте тоже заметны издалека. Значит, нужно
ответить такими же выстрелами из винтовок.
На этом языке экипажи корабля и шлюпки договорились быстро, и через
полчаса береговая группа повстанцев была принята на борт.
Решающий момент приближался. Корабль подошел к рифам.
- При дневном свете полбеды, а так очень рискованно, - рассуждали
моряки. - Даже прожектор включить нельзя, - могут заметить.
На Гейса возложили техническую, инженерную часть дела. Он приказал
зажечь три фонаря: два по бортам и один впереди. Бортовые прикрыли сверху и
направили свет только на скалы вдоль прохода, а передний фонарь должен был
освещать дорогу перед носом корабля. Когда наконец зажгли фонари, все
остались очень довольны: только три ярких пятна блестели на воде, а корабль
оставался во мраке.
- Этак и за полкилометра нас не заметишь, - радовался Гудас.
После этого закрепили два троса на берегу: один прямо впереди, второй
подальше и сбоку. Наматываясь на лебедки, тросы должны были постепенно
тянуть корабль вперед и чуть наискосок, чтобы он не отклонялся от точного
курса. На долю команды оставалось лишь управлять кормой, чтобы она не
ударялась о камни. Но это "только" было труднее и опаснее всего остального.
Оставалось предусмотреть еще одну возможную опасность. Если корабль
медленно движется с помощью натянутых тросов, он не отклоняется от
намеченной средней линии. Но что будет, если волны толкнут корабль сзади и
заставят пойти быстрее, чем нужно?
- Придется все время поддерживать малый задний ход, вроде бы
притормаживать, - объяснил Гейс. - Заодно это не позволит корме рыскать из
стороны в сторону.
Долго продолжались подготовительные работы. Особенно трудно далась
заводка стальных тросов на берег. Вода тем временем все прибывала и около
двух часов ночи затопила скалу, служившую мерным знаком.
Наконец корабль замер, став носом к проходу. Наступили последние
минуты. Сто человек команды разместились вдоль бортов, вооруженные чем
можно. Значительная часть моряков сидела на подвесных досках - "беседках" -
с внешней стороны бортов, сжимая в руках багры, чтобы отталкиваться от скал.
Даже мешки с мукой пошли в дело: вместо кранцев висели по бортам на
веревках, и два человека по первому знаку были готовы сбросить их в воду
между кораблем и скалой для смягчения возможного удара.
- Начинай! - скомандовал Гейс.
Затарахтели лебедки, натянулись тросы - и корабль пополз вперед. Чем
ближе к рифам, тем сильнее раскачивало его. Гудас стоял в руле. Босой,
темнокожий, с голой головой, в расстегнутой рваной рубашке, он казался одним
из тех капитанов-призраков на заколдованных кораблях, о которых ходит
столько легенд по всему миру.
Гейс командовал в машинном отделении. Его движения и звонкий голос
казались спокойными, но более пристальный глаз мог бы подметить, как дрожит
каждый мускул на лице и руках механика.
- Задний ход!
- Ослабить тросы!
- Малый ход!
- Туже тросы!
Вот уже середина корабля в проходе. Команда успешно отталкивается от
скал. Вот и самый рискованный момент: в проход втянулась корма. Волной ее
швырнуло влево, к камню, и тотчас щетина багров и жердей вытянулась
навстречу опасности.
Один матрос сорвался в воду, чуть не попав между кораблем и скалой, но
успел отплыть к носу. Спасать его не было ни времени, ни нужды: знали, что
не утонет.
Корму вдруг отбросило вправо, и люди не успели удержать ее своими
жердями... Послышался легкий толчок: два мешка с мукой уже шлепнулись между
кораблем и камнем.
Легче вздохнули сотни грудей. И стало совсем легко, когда корабль
миновал, наконец, барьер. Однако тут же эта радость была омрачена твердым и
злым толчком.
Гейс бросился на нос, но тот еще не достиг берега. Значит, корабль
наткнулся на подводный камень возле стены. Это бы ничего, если б не
сообщили, что слева в носовой части, на полметра ниже ватерлинии,
образовалась небольшая пробоина. К счастью, вода поступала медленно.
Пришлось накладывать пластырь, запустить насосы и лишь после этого двигаться
дальше.
- Ничего, пробоина - не беда, - успокоил товарищей Гейс. - Разгрузим
корабль, она поднимется над водой, и заделаем так, что лучше не надо.
Дальше стало легче. Понемногу втянулись в фиорд, закрепили корабль. К
сожалению, корма так и осталась торчать снаружи, и чей-нибудь внимательный
глаз мог обнаружить ее днем со стороны моря.
- Не страшно! - махнул рукой Гудас. - Так укроем корму зелеными
ветками, что и вблизи никто не заметит!
Ночь провели на судне. Каждый чувствовал спокойствие и уверенность:
важнейшее сделано, непосредственная опасность оружию не угрожает. Если
теперь и явятся голландцы, с ними можно будет вступить в бой как равный с
равным!
Повстанцы понимали: чтобы выгрузить оружие в таких неблагоприятных
условиях, найти для него место, перенести туда, разместить, а потом еще
исправить повреждения корабля, потребуется много времени, быть может,
несколько месяцев. В то же время нужно подготовить дело и с другой стороны:
связаться с организацией, рассеянной по всей стране.
Вот почему уже на следующий день Гейс и Салул покинули корабль и
направились через горы. Вскоре они разошлись: Салул поехал в Батавию, а Гейс
- в Сурабайю, Оттуда он перебрался в Сингапур и прибыл в Батавию в качестве
уважаемого мингера ван Дэкера. А все дальнейшее нам уже известно.
Команда "Саардама" приступила к работе. Сначала "украсили" корабль: так
укрыли зеленью, что обнаружить его можно было бы, лишь подъехав совсем
близко.
Потом начали приспосабливаться к выгрузке: приделали блоки для подъема
тяжестей наверх, осмотрели грузовые лебедки. Но внезапно работы пришлось не
только приостановить, а и немедленно убрать то, что уже было сделано до сих
пор.
На западе, неподалеку от берега, была замечена черная точка. Спустя
некоторое время повстанцы разглядели, что это паровое судно, а вскоре и
опознали в нем голландский миноносец. Стало ясно, что миноносец обследует
этот берег Явы, а быть может, и других островов, в поисках "Саардама".
- Убрать все следы и подготовиться к бою! - распорядился Гудас.
В считанные минуты Скалы Ласточкиных Гнезд опустели и затихли. Только
буруны ревели на рифах да кричали саланганы. Птицы настолько осмелели, что
присаживались на деревья, прикрывавшие корму "Саардама". И старый Гудас был
им за это очень благодарен.
Миноносец приблизился, даже повернул к берегу, но пенистые буруны
предупредили его, что сюда подходить нельзя. Вокруг было безлюдно; только
птицы со щебетом перелетали с ветки на ветку.
Могло ли кому-нибудь прийти в голову, что тут прячется большой корабль,
что двести глаз напряженно наблюдают за каждым движением миноносца? И он
отправился дальше.
В последующие несколько недель видели только одно парусное судно и один
пароход, да и те далеко на горизонте. Быть может, и это был голландский
военный корабль, рыскавший вокруг Явы, но после первой удачи его появление
не тревожило команду "Саардама".
Работы шли своим чередом. Медленно, ящик за ящиком, поднимались наверх
винтовки, патроны и пулеметы. Долго спорили, снимать ли корабельные пушки.
Одни доказывали, что "Саардам" с его четырьмя небольшими пушками все равно
не сможет вступить в бой с военными кораблями, а на земле пушки пригодятся.
Другие - что их и на земле не удастся использовать, так как не хватит сил
перетащить такую тяжесть через горы. Хорошо, если доставят наверх все
винтовки, пулеметы и патроны, а четыре пушки все равно не решат судьбу
войны. На корабле же они могут понадобиться против миноносца. Третьи
предлагали разделить пушки: две оставить на корабле, а две выгрузить.
Впрочем, приниматься за это было рано; даже ту часть оружия, что
выгрузили на берег, некуда стало девать. Грот, по которому в первую ночь
пробирался Сидан с товарищами, был уже полон. Заполнили оружием и несколько
соседних небольших трещин. А между тем трюмы не освободились еще и на одну
треть. Пришлось подумать о том, где найти более подходящий склад.
Стали каждый день посылать по нескольку человек на разведку, на поиски
удобной пещеры. Обследовали все ближайшие горы, но не так-то легко было
выполнить эту сложную и ответственную задачу.
Во время одной из таких экскурсий потеряли товарища...
Группа из пяти человек заблудилась в горах. Кружили полдня, устали,
проголодались и наконец очутились перед пропастью, растянувшейся далеко
вправо и влево. Нужно было обходить ее, но с какой стороны? Решили послать
двух человек в оба конца на поиски дороги. Однако идти никому не хотелось,
все устали, и тогда Гоно, тот самый забулдыга, в котором проснулась совесть
во время захвата "Саардама", вызвался пойти добровольно.
- Молодец, Гоно! - похвалили его спутники. - Ты настоящий товарищ! Ну,
а другому придется идти по жребию!
Так двое ушли в разные стороны. Через полчаса послышался выстрел с
левой стороны, куда направился один из них, а это означало, что дорога
найдена. Начали стрелять, чтобы вернуть Гоно, но - никакого ответа.
Отправились искать его.
- Вот тебе и выгадали! - ворчали повстанцы. - И шагать зря приходится,
и как бы не случилось с парнем несчастья.
Стреляя время от времени, они шли до тех пор, пока не увидели на остром
узком обрыве пропасти кусок рубашки Гоно.
Дело ясное: несчастный упал в пропасть.
Чтобы успокоить совесть, постреляли еще. Хотели найти труп, но дна
пропасти даже не было видно. Так и вернулись ни с чем...
Когда на корабле узнали о несчастье, товарищи пожалели Гоно:
- Много за ним грехов водилось, но оказался душевным парнем. Сразу
перешел к нам, хотя этого от него и не ждали. Жаль его, очень жаль...
Дальнейшее путешествие ван Дэкера. -
Независимый султан и его младший брат. -
Сиятельное пугало. - Самый великий император в мире. -
Продовольственная процессия. - Совещание у учителя.
Поезд медленно двигался на восток. Дорога поднималась, петляла,
обходила горы, пересекала долины. По сторонам ее - то засаженные рисом
террасы, то широкие долины, разделенные, будто шахматная доска, на "савехи"
(участки). И везде, как муравьи, - люди: идут пешком рядом с поездом,
толкутся на станциях, копошатся на полях, ютятся в своих кампонгах...
Высота местности - больше тысячи метров, поэтому, несмотря на полдень,
жара слабее, чем обычно в этих краях. Вот Бандунг, главный город
резидентства Преангер. Он же главный во всем мире по производству хины. Это
растение, вывезенное из Северной Америки, чувствует себя здесь очень хорошо.
Все горные террасы засажены хинными деревьями. Одни только что посажены,
другие подрастают, а третьи уже достигли своих восьми лет, и их рубят,
обдирают кору и везут на фабрики.
В вагоне первого класса едет человек пятнадцать пассажиров и среди них
знакомый нам мингер ван Дэкер, уважаемый представитель фирмы ван Бром и К в
Амстердаме. Напротив него сидит круглый голландский плантатор и дает
обстоятельные советы:
- Вы немного опоздали, мингер ван Дэкер. Условия теперь значительно
ухудшились. Землю очень трудно найти. Возможно, лишь где-нибудь в диком
уголке, вдали от железной дороги.
- Наша фирма намерена широко поставить дело, - важно ответил ван Дэкер.
- Она не остановится даже перед тем, чтобы построить собственную железную
дорогу.
- Вот такие предприятия нам и необходимы! - подхватил сосед, судя по
внешнему виду, какой-то значительный голландский чиновник. - Нужно нести
культуру в глубь страны. Есть еще много уголков, куда не достигла
цивилизация и где не знают, какую пользу приносит туземцам голландская
власть!
- Положение ухудшилось и с другой стороны, - продолжал плантатор. - За
последние шесть - восемь лет появились такие настроения, о которых прежде
никто даже не подозревал. Образовались какие-то союзы, организации,
партии... Можете себе представить, как все это влияет на здешнее население!
Ван Дэкер взглянул на скамейку, где сидели представители "здешнего
населения" - молодая красивая яванка в шелковом саронге и человек, одетый
настоящим европейцем, но оба босые. Они тоже разговаривали между собой
по-голландски.
Плантатор заметил этот взгляд и усмехнулся:
- Не бойтесь! Не о таких идет речь. Это представители высшего
культурного класса. Они и сами понимают, о чем я говорю.
К яванцам подошел блестящий голландский офицер, и началась веселая
беседа. Яванка поблескивала глазами, обмахиваясь веером; ее босой кавалер
шутил с офицером, как с равным себе.
"Тут уж действительно равноправие", - подумал ван Дэкер - Гейс.
К вечеру приехали на станцию Маос. Тут поезд останавливался на всю
ночь, и пассажиры вынуждены были искать ночлег в поселке. Почти все спутники
Дэкера ехали в Сурабайю, а значит, тоже должны были ночевать здесь.
- Едем в отель вместе, я укажу вам лучший, - предложил вежливый
плантатор.
- Это зависит от слуги, который возит меня по стране и отвечает за все
хорошее и плохое, - с улыбкой отказался Дэкер.
Никакого желания не было у него, общаться с этими господами, особенно в
Маосе. От Маоса дорога шла в Тжиладжап, до которого оставалось только
пятнадцать километров. Там ждали товарищи, которым он послал телеграмму об
опасности, грозящей "Саардаму". Нужно было узнать у них, предупрежден ли
Гудас, успели ли выгрузить оружие и вообще выяснить, как обстоят дела в этом
районе.
- Не забудьте принять хинные пилюли! - посоветовал напоследок
плантатор. - В этой гиблой местности - центр малярии!
- Благодарю вас, - ответил Дэкер, выходя из вагона.
На перроне его уже ждал Тугай-Салул. Подхватив вещи, он усадил своего
"туана" в коляску, и через пять минут они прибыли в маленький заезжий дом.
Едва остались одни, как Салул сказал:
- Я думаю, нам обоим нет смысла ехать в Тжиладжап. Я еду один.
- Ничего не имею против, - шутливо ответил Гейс. Отдых мне не помешает.
Салул вернулся в третьем часу и рассказал, что телеграмму получили,
тотчас послали двух надежных товарищей, а о дальнейшем пока ничего не
известно.
- А какое тут настроение?
- Да что ж, - махнул рукой Салул. - Как и везде: терпят, молчат и ждут
с неба избавления. Конечно, если их подтолкнуть - зашевелятся.
- Хватит ли людей для этого толчка?
- Трудно назвать точное количество. Думаю, что для начала человек сто
найдется.
Утром поехали дальше. Дэкер застал в своем вагоне почти всех вчерашних
пассажиров. Плантатор, чиновник, офицер и даже яванский франт встретили его,
как знакомого.
- Сейчас пересечем границу! - сказал плантатор, когда поезд тронулся с
места.
Гейс, конечно, знал, что он подразумевает, но пришлось прикинуться,
будто, впервые попав на Яву, амстердамский представитель понятия не имеет о
здешних делах. Плантатор так и понял удивленный вопрос в глазах Дэкера и
поспешил объяснить:
- Сейчас начнется независимое государство Джоджакарта.
- Да, я что-то слышал об этом, - "припомнил" Дэкер, - но не понимаю,
действительно ли оно независимое, или...
- А как же? Свой собственный султан, свои собственные блестящие
сановники! Свое правительство! А вот вам и представитель местной власти.
Полюбуйтесь.
Поезд стоял на маленькой станции. Как обычно, тут толкалось много
народу, главным образом ротозеи. Грязные продавцы, большей частью китайцы,
бегали с бананами, вареным рисом, молоком и прочей подозрительной по
качеству снедью.
Между прочим можно было заметить, что здешний народ, яванцы, несколько
отличаются от жителей Западной Явы, сунданезцев. Яванцы ниже ростом, но
более стройные. Цвет кожи у них светлее. Гейс сразу вспомнил бантамских
бадувисов.
Вот толпа расступилась. Над головами заколыхался яркий "пайонг" (зонт).
Нес его полуголый туземец, пятившийся к вагону. А под пайонгом важно
двигался человек, словно только что сбежавший со сцены театра. Пестрый
шелковый саронг на нем сверкал от украшений; из-под него виднелись
широченные шелковые штаны в желтую и черную полосы; зато ноги были босые,
как у большинства, хотя на голову накручен разноцветный платок с "кулуком"
(колпаком) поверх него.
На "кофейном" лице этого человека черной тушью были нарисованы
маленькая бородка, острые закрученные усики и от самого переносья почти до
ушей - брови. У малайцев, как известно, волосы на лице почти не растут, а
культурным европейцам полагаются борода и усы. Чтобы не отставать от них,
яванские "господа" пририсовывают себе и бороду, и усы, и брови во весь лоб.
Но народ это пугало не удивляло. Наоборот, сложив руки ладонями и
протягивая их вперед, люди почтительно склонялись перед идущим господином.
Возле дверей вагона произошло недоразумение. Пайонгоносец не мог
пролезть в вагон с раскрытым зонтом, а складывать его не полагается.
Досадно, но почетный и заслуженный пайонг делался еще тогда, когда никто не
мог предвидеть такую штуку, как железнодорожный вагон!
Пайонгоносец пробовал протиснуться и так и этак, но ничего не
получалось. А между тем уже дали сигнал к отправлению поезда. И бедный
сановник, отослав пайонг, вынужден был войти в вагон без него.
Европейская культура победила азиатскую!
- Это какой-нибудь "адипати" или "пати", - пояснил Гейсу услужливый
плантатор. - Много у них разных чинов, и каждый имеет свои отличия -
специального цвета пайонг. В отношениях между собой они строго
придерживаются древних церемоний. Даже язык в разных случаях применяется
разный. С высшими такие "адипати" говорят на одном языке, с низшими - на
другом, с равными - на третьем.
Сановное пугало вошло в вагон. Все пассажиры, в том числе и голландцы,
с уважением подвинулись, освобождая для него лучшее место.
- Но, как я вижу, вы и сами уважаете их, - с наивным видом заметил
Дэкер.
Плантатор пожал плечами.
- Пусть себе играют! Нам это не мешает, - и, наклонившись поближе, тихо
добавил: - Все равно всю страну мы заселить не можем, особенно эти сырые и
нездоровые места. На государство с несколькими миллионами человек нас,
голландцев, наберется лишь несколько сотен. А коль так, то лучше дружить с
ними, чем воевать. Пускай себе играют в независимость!
Гейс знал все это лучше плантатора и не стал продолжать беседу.
За окном тянулись болота. Привлекало внимание большое количество полей,
засаженных сахарным тростником, и множество труб сахарных заводов. Тем не
менее среди всеобщей бедности яванского народа эта страна выделяется своей
особенной бедностью. Причина очень простая: тут кроме голландцев сосали из
народа соки еще и "независимый" султан, и все его "пати" и "адипати".
В полдень подъехали к Дьеки, столице Джоджакарты. Городок прятался в
зелени, среди которой выделялся "кратон" - дворец султана, обнесенный
стеной. Это целый город с войском, садами, зверинцем, слугами, - в общей
сложности пятнадцать тысяч человек! Жизнь в нем течет так же, как и сотни
лет назад. Как и тогда, султан является богом для своего народа.
Есть только маленькое, незначительное дополнение к прежнему: в стороне
стоит дом и крепость "младшего брата" - голландского резидента. Оттуда, как
раз на кратон, глядят пушки. А благодаря этому между султаном и младшим
братом всегда царит полное согласие: младший брат очень уважает старшего, а
старший внимательно слушает "советы" младшего.
В Дьеки вышло несколько пассажиров, в том числе и уважаемый "пати".
Поезд тронулся дальше.
- А теперь поедем в другое, еще более могущественное независимое
государство, - в Суракарту, - сказал плантатор. - Правит им великий
император - "сусухунан" Паку-Бувоно-Сенапати... э... э...
- Ингнаголого, - со смехом подсказал чиновник.
- Нгабдур! - добавил офицер.
- Да-да, Ингнаголого-Нгабдур и Рахман, кажется, - пыхтел плантатор.
- И еще: Сайдын-Панотогамо, - закончил босой джентльмен.
- Ну, скажете, не великий ли сусухунан?! - обратился плантатор к
Дэкеру.
- Должен признаться, что более великого имени в своей жизни я не
слыхал, - согласился Дэкер.
Пассажиры дружно рассмеялись.
Они даже не заметили, как очутились в другом государстве. Тут, как и в
Джоджакарте, чувствовалась еще большая бедность, но вместе с тем сохранились
следы прежней культуры: то руины древних храмов, то каменный идол на поле...
В XV веке здесь находилось великое Матарамское царство.
- Станция Соло! - объявил кондуктор.
Это и был главный город Суракарты. Дэкер собрал свои вещи, попрощался с
попутчиками и вышел из вагона.
Маленькая, запущенная, грязная станция. Суетится, шумит оборванный и
голый люд. Нет уже голландской чистоты и порядка. Но Гейсу с Салулом это
лишь на руку: легче остаться незаметным в этой толпе.
Улицы узкие, захламленные мусором и навозом. Дома и хижины плохие,
дырявые. На улицах, на рынке, на площади, между домами копошатся люди.
Только на ночь прячутся они в свои щели, а днем вся жизнь проходит под
открытым небом. Не видно ни магазинов, ни мастерских, так как некому
продавать и некому делать вещи. Живут эти люди только бананами да горстью
риса, стоящего гроши.
Но дальше, как полагается, есть и господский квартал. Гейс и Салул
выехали на большую площадь, вокруг которой стоят два отеля, голландская
кирха, клуб, магазины и дома голландцев. Сюда же выходит и стена
императорского кратона, а напротив него, как и в Джоджакарте, расположена
крепость "младшего брата".
На площади им встретилась торжественная процессия, направлявшаяся от
дворца резидента в кратон. Медленно, серьезно, по двое в ряд двигалось
несколько десятков человек в разноцветных колпаках из рыбьего пузыря, в
ярких саронгах и шароварах, с кривыми крисами за спиной. В поднятых над
головой руках они несли золотые и серебряные блюда, миски с крышками.
Впереди шел важный человек, строгими движениями отгонявший с дороги
встречных людей, а по обеим сторонам процессии специальные лица вздымали
желтые шелковые пайонги, являющиеся исключительно императорским отличием.
- Обед сусухунану несут, - сказал кучер, показывая на процессию.
Этот обычай имеет свою интересную историю. Как и при каждом порядочном
царском дворце, в Суракарте также бывают интриги, заговоры, убийства. И вот
когда-то придворные отравили одного императора. Наследник его, боясь такой
же судьбы, попросил у резидента разрешения готовить для себя пищу в
резидентской кухне. Резидент охотно согласился, и с тех пор всем сусухунанам
готовят еду у резидента. Голландцы не возражают против этого: хотя и
кухонная, а все-таки политика, - народ видит, что их властитель обращается
за милостью к голландцам.
Через несколько шагов возле одного дома увидели обычного, по-европейски
одетого голландца, над которым пайонгоносец нес зонт.
Тут уже и Гейс удивился:
- Гляди, какой адипати нашелся! - обратился он к Салулу.
- Не показать ли ему, что мы идем в другую сторону?
Через несколько минут "Саардам" направился на юго-запад, как бы в
Африку. Пути обоих кораблей должны были скреститься. Мощное стальное
четырехтрубное страшилище приближалось так быстро, что встреча должна была
состояться на меньшей дистанции, чем бы этого хотелось инсургентам.
- Ну и прут, дьяволы! - недовольно ворчал Гудас.
- Теперь ничего не поделаешь, - сказал Салул, - назад не вернешься.
Пусть все, кто не в военной форме, немедленно уйдут с палубы. В том числе,
прости, и тебе придется: если заметят такого капитана да такую команду на
военном корабле, непременно задержат нас.
Гудас не мог не согласиться с этим и, смешно почесывая затылок, ушел со
своего поста. Место его занял Гейс. Спрятались и молодцы Гудаса, а на самые
видные места вышла "настоящая" команда.
Дредноут пересек курс метрах в ста впереди. Как глыбы, возвышались на
нем стальные башни, из которых высовывались длинные стволы орудий. Огромные
белые волны поднимались от форштевня корабля. На палубе виднелись белые
фигуры матросов и офицеров.
Каким маленьким, ничтожным казался перед этим гигантом "Саардам" с его
темнокожей командой!
По морскому обычаю оба корабля приветствовали друг друга флагами:
дредноут - английским, "Саардам" - голландским и наконец разошлись каждый
своим курсом.
Когда дредноут скрылся, вылез и капитан со своей командой.
- Обидно, черт возьми, первому адмиралу независимой яванской Республики
прятаться от соседнего государства! - пошутил Салул.
- Для начала хватит и того, что мы салютовали друг другу как равные, -
ответил Гудас.
Когда "Саардам" вернулся назад, была уже ночь.
Но куда "назад"? В какой пункт безбрежного океана? Ждет ли их лодка?
Как найти ее в темноте? Можно ли подавать сигналы? Держится ли лодка близ
берега или идет навстречу?
Все эти вопросы мучили команду, а ответа не было ни на один...
Наконец издали, как будто с моря, донеслись чуть слышные выстрелы.
Прошло несколько минут - и опять серия выстрелов: ритмичные, с одинаковыми
интервалами.
- Они! Они! - зашумели на "Саардаме". - В перестрелке таких правильных
интервалов быть не может. А раз стреляют, значит, опасности нет. Надо
ответить, но как: гудком или тоже выстрелами?
- Может, бахнуть из пушки? - предложил кто-то не то в шутку, не то
всерьез.
- Не только пушка, - ответил Салул, - а даже гудок в такое время и в
таком месте может разнестись очень далеко и достигнуть ушей тех, кому не
следует его слышать; огни в темноте тоже заметны издалека. Значит, нужно
ответить такими же выстрелами из винтовок.
На этом языке экипажи корабля и шлюпки договорились быстро, и через
полчаса береговая группа повстанцев была принята на борт.
Решающий момент приближался. Корабль подошел к рифам.
- При дневном свете полбеды, а так очень рискованно, - рассуждали
моряки. - Даже прожектор включить нельзя, - могут заметить.
На Гейса возложили техническую, инженерную часть дела. Он приказал
зажечь три фонаря: два по бортам и один впереди. Бортовые прикрыли сверху и
направили свет только на скалы вдоль прохода, а передний фонарь должен был
освещать дорогу перед носом корабля. Когда наконец зажгли фонари, все
остались очень довольны: только три ярких пятна блестели на воде, а корабль
оставался во мраке.
- Этак и за полкилометра нас не заметишь, - радовался Гудас.
После этого закрепили два троса на берегу: один прямо впереди, второй
подальше и сбоку. Наматываясь на лебедки, тросы должны были постепенно
тянуть корабль вперед и чуть наискосок, чтобы он не отклонялся от точного
курса. На долю команды оставалось лишь управлять кормой, чтобы она не
ударялась о камни. Но это "только" было труднее и опаснее всего остального.
Оставалось предусмотреть еще одну возможную опасность. Если корабль
медленно движется с помощью натянутых тросов, он не отклоняется от
намеченной средней линии. Но что будет, если волны толкнут корабль сзади и
заставят пойти быстрее, чем нужно?
- Придется все время поддерживать малый задний ход, вроде бы
притормаживать, - объяснил Гейс. - Заодно это не позволит корме рыскать из
стороны в сторону.
Долго продолжались подготовительные работы. Особенно трудно далась
заводка стальных тросов на берег. Вода тем временем все прибывала и около
двух часов ночи затопила скалу, служившую мерным знаком.
Наконец корабль замер, став носом к проходу. Наступили последние
минуты. Сто человек команды разместились вдоль бортов, вооруженные чем
можно. Значительная часть моряков сидела на подвесных досках - "беседках" -
с внешней стороны бортов, сжимая в руках багры, чтобы отталкиваться от скал.
Даже мешки с мукой пошли в дело: вместо кранцев висели по бортам на
веревках, и два человека по первому знаку были готовы сбросить их в воду
между кораблем и скалой для смягчения возможного удара.
- Начинай! - скомандовал Гейс.
Затарахтели лебедки, натянулись тросы - и корабль пополз вперед. Чем
ближе к рифам, тем сильнее раскачивало его. Гудас стоял в руле. Босой,
темнокожий, с голой головой, в расстегнутой рваной рубашке, он казался одним
из тех капитанов-призраков на заколдованных кораблях, о которых ходит
столько легенд по всему миру.
Гейс командовал в машинном отделении. Его движения и звонкий голос
казались спокойными, но более пристальный глаз мог бы подметить, как дрожит
каждый мускул на лице и руках механика.
- Задний ход!
- Ослабить тросы!
- Малый ход!
- Туже тросы!
Вот уже середина корабля в проходе. Команда успешно отталкивается от
скал. Вот и самый рискованный момент: в проход втянулась корма. Волной ее
швырнуло влево, к камню, и тотчас щетина багров и жердей вытянулась
навстречу опасности.
Один матрос сорвался в воду, чуть не попав между кораблем и скалой, но
успел отплыть к носу. Спасать его не было ни времени, ни нужды: знали, что
не утонет.
Корму вдруг отбросило вправо, и люди не успели удержать ее своими
жердями... Послышался легкий толчок: два мешка с мукой уже шлепнулись между
кораблем и камнем.
Легче вздохнули сотни грудей. И стало совсем легко, когда корабль
миновал, наконец, барьер. Однако тут же эта радость была омрачена твердым и
злым толчком.
Гейс бросился на нос, но тот еще не достиг берега. Значит, корабль
наткнулся на подводный камень возле стены. Это бы ничего, если б не
сообщили, что слева в носовой части, на полметра ниже ватерлинии,
образовалась небольшая пробоина. К счастью, вода поступала медленно.
Пришлось накладывать пластырь, запустить насосы и лишь после этого двигаться
дальше.
- Ничего, пробоина - не беда, - успокоил товарищей Гейс. - Разгрузим
корабль, она поднимется над водой, и заделаем так, что лучше не надо.
Дальше стало легче. Понемногу втянулись в фиорд, закрепили корабль. К
сожалению, корма так и осталась торчать снаружи, и чей-нибудь внимательный
глаз мог обнаружить ее днем со стороны моря.
- Не страшно! - махнул рукой Гудас. - Так укроем корму зелеными
ветками, что и вблизи никто не заметит!
Ночь провели на судне. Каждый чувствовал спокойствие и уверенность:
важнейшее сделано, непосредственная опасность оружию не угрожает. Если
теперь и явятся голландцы, с ними можно будет вступить в бой как равный с
равным!
Повстанцы понимали: чтобы выгрузить оружие в таких неблагоприятных
условиях, найти для него место, перенести туда, разместить, а потом еще
исправить повреждения корабля, потребуется много времени, быть может,
несколько месяцев. В то же время нужно подготовить дело и с другой стороны:
связаться с организацией, рассеянной по всей стране.
Вот почему уже на следующий день Гейс и Салул покинули корабль и
направились через горы. Вскоре они разошлись: Салул поехал в Батавию, а Гейс
- в Сурабайю, Оттуда он перебрался в Сингапур и прибыл в Батавию в качестве
уважаемого мингера ван Дэкера. А все дальнейшее нам уже известно.
Команда "Саардама" приступила к работе. Сначала "украсили" корабль: так
укрыли зеленью, что обнаружить его можно было бы, лишь подъехав совсем
близко.
Потом начали приспосабливаться к выгрузке: приделали блоки для подъема
тяжестей наверх, осмотрели грузовые лебедки. Но внезапно работы пришлось не
только приостановить, а и немедленно убрать то, что уже было сделано до сих
пор.
На западе, неподалеку от берега, была замечена черная точка. Спустя
некоторое время повстанцы разглядели, что это паровое судно, а вскоре и
опознали в нем голландский миноносец. Стало ясно, что миноносец обследует
этот берег Явы, а быть может, и других островов, в поисках "Саардама".
- Убрать все следы и подготовиться к бою! - распорядился Гудас.
В считанные минуты Скалы Ласточкиных Гнезд опустели и затихли. Только
буруны ревели на рифах да кричали саланганы. Птицы настолько осмелели, что
присаживались на деревья, прикрывавшие корму "Саардама". И старый Гудас был
им за это очень благодарен.
Миноносец приблизился, даже повернул к берегу, но пенистые буруны
предупредили его, что сюда подходить нельзя. Вокруг было безлюдно; только
птицы со щебетом перелетали с ветки на ветку.
Могло ли кому-нибудь прийти в голову, что тут прячется большой корабль,
что двести глаз напряженно наблюдают за каждым движением миноносца? И он
отправился дальше.
В последующие несколько недель видели только одно парусное судно и один
пароход, да и те далеко на горизонте. Быть может, и это был голландский
военный корабль, рыскавший вокруг Явы, но после первой удачи его появление
не тревожило команду "Саардама".
Работы шли своим чередом. Медленно, ящик за ящиком, поднимались наверх
винтовки, патроны и пулеметы. Долго спорили, снимать ли корабельные пушки.
Одни доказывали, что "Саардам" с его четырьмя небольшими пушками все равно
не сможет вступить в бой с военными кораблями, а на земле пушки пригодятся.
Другие - что их и на земле не удастся использовать, так как не хватит сил
перетащить такую тяжесть через горы. Хорошо, если доставят наверх все
винтовки, пулеметы и патроны, а четыре пушки все равно не решат судьбу
войны. На корабле же они могут понадобиться против миноносца. Третьи
предлагали разделить пушки: две оставить на корабле, а две выгрузить.
Впрочем, приниматься за это было рано; даже ту часть оружия, что
выгрузили на берег, некуда стало девать. Грот, по которому в первую ночь
пробирался Сидан с товарищами, был уже полон. Заполнили оружием и несколько
соседних небольших трещин. А между тем трюмы не освободились еще и на одну
треть. Пришлось подумать о том, где найти более подходящий склад.
Стали каждый день посылать по нескольку человек на разведку, на поиски
удобной пещеры. Обследовали все ближайшие горы, но не так-то легко было
выполнить эту сложную и ответственную задачу.
Во время одной из таких экскурсий потеряли товарища...
Группа из пяти человек заблудилась в горах. Кружили полдня, устали,
проголодались и наконец очутились перед пропастью, растянувшейся далеко
вправо и влево. Нужно было обходить ее, но с какой стороны? Решили послать
двух человек в оба конца на поиски дороги. Однако идти никому не хотелось,
все устали, и тогда Гоно, тот самый забулдыга, в котором проснулась совесть
во время захвата "Саардама", вызвался пойти добровольно.
- Молодец, Гоно! - похвалили его спутники. - Ты настоящий товарищ! Ну,
а другому придется идти по жребию!
Так двое ушли в разные стороны. Через полчаса послышался выстрел с
левой стороны, куда направился один из них, а это означало, что дорога
найдена. Начали стрелять, чтобы вернуть Гоно, но - никакого ответа.
Отправились искать его.
- Вот тебе и выгадали! - ворчали повстанцы. - И шагать зря приходится,
и как бы не случилось с парнем несчастья.
Стреляя время от времени, они шли до тех пор, пока не увидели на остром
узком обрыве пропасти кусок рубашки Гоно.
Дело ясное: несчастный упал в пропасть.
Чтобы успокоить совесть, постреляли еще. Хотели найти труп, но дна
пропасти даже не было видно. Так и вернулись ни с чем...
Когда на корабле узнали о несчастье, товарищи пожалели Гоно:
- Много за ним грехов водилось, но оказался душевным парнем. Сразу
перешел к нам, хотя этого от него и не ждали. Жаль его, очень жаль...
Дальнейшее путешествие ван Дэкера. -
Независимый султан и его младший брат. -
Сиятельное пугало. - Самый великий император в мире. -
Продовольственная процессия. - Совещание у учителя.
Поезд медленно двигался на восток. Дорога поднималась, петляла,
обходила горы, пересекала долины. По сторонам ее - то засаженные рисом
террасы, то широкие долины, разделенные, будто шахматная доска, на "савехи"
(участки). И везде, как муравьи, - люди: идут пешком рядом с поездом,
толкутся на станциях, копошатся на полях, ютятся в своих кампонгах...
Высота местности - больше тысячи метров, поэтому, несмотря на полдень,
жара слабее, чем обычно в этих краях. Вот Бандунг, главный город
резидентства Преангер. Он же главный во всем мире по производству хины. Это
растение, вывезенное из Северной Америки, чувствует себя здесь очень хорошо.
Все горные террасы засажены хинными деревьями. Одни только что посажены,
другие подрастают, а третьи уже достигли своих восьми лет, и их рубят,
обдирают кору и везут на фабрики.
В вагоне первого класса едет человек пятнадцать пассажиров и среди них
знакомый нам мингер ван Дэкер, уважаемый представитель фирмы ван Бром и К в
Амстердаме. Напротив него сидит круглый голландский плантатор и дает
обстоятельные советы:
- Вы немного опоздали, мингер ван Дэкер. Условия теперь значительно
ухудшились. Землю очень трудно найти. Возможно, лишь где-нибудь в диком
уголке, вдали от железной дороги.
- Наша фирма намерена широко поставить дело, - важно ответил ван Дэкер.
- Она не остановится даже перед тем, чтобы построить собственную железную
дорогу.
- Вот такие предприятия нам и необходимы! - подхватил сосед, судя по
внешнему виду, какой-то значительный голландский чиновник. - Нужно нести
культуру в глубь страны. Есть еще много уголков, куда не достигла
цивилизация и где не знают, какую пользу приносит туземцам голландская
власть!
- Положение ухудшилось и с другой стороны, - продолжал плантатор. - За
последние шесть - восемь лет появились такие настроения, о которых прежде
никто даже не подозревал. Образовались какие-то союзы, организации,
партии... Можете себе представить, как все это влияет на здешнее население!
Ван Дэкер взглянул на скамейку, где сидели представители "здешнего
населения" - молодая красивая яванка в шелковом саронге и человек, одетый
настоящим европейцем, но оба босые. Они тоже разговаривали между собой
по-голландски.
Плантатор заметил этот взгляд и усмехнулся:
- Не бойтесь! Не о таких идет речь. Это представители высшего
культурного класса. Они и сами понимают, о чем я говорю.
К яванцам подошел блестящий голландский офицер, и началась веселая
беседа. Яванка поблескивала глазами, обмахиваясь веером; ее босой кавалер
шутил с офицером, как с равным себе.
"Тут уж действительно равноправие", - подумал ван Дэкер - Гейс.
К вечеру приехали на станцию Маос. Тут поезд останавливался на всю
ночь, и пассажиры вынуждены были искать ночлег в поселке. Почти все спутники
Дэкера ехали в Сурабайю, а значит, тоже должны были ночевать здесь.
- Едем в отель вместе, я укажу вам лучший, - предложил вежливый
плантатор.
- Это зависит от слуги, который возит меня по стране и отвечает за все
хорошее и плохое, - с улыбкой отказался Дэкер.
Никакого желания не было у него, общаться с этими господами, особенно в
Маосе. От Маоса дорога шла в Тжиладжап, до которого оставалось только
пятнадцать километров. Там ждали товарищи, которым он послал телеграмму об
опасности, грозящей "Саардаму". Нужно было узнать у них, предупрежден ли
Гудас, успели ли выгрузить оружие и вообще выяснить, как обстоят дела в этом
районе.
- Не забудьте принять хинные пилюли! - посоветовал напоследок
плантатор. - В этой гиблой местности - центр малярии!
- Благодарю вас, - ответил Дэкер, выходя из вагона.
На перроне его уже ждал Тугай-Салул. Подхватив вещи, он усадил своего
"туана" в коляску, и через пять минут они прибыли в маленький заезжий дом.
Едва остались одни, как Салул сказал:
- Я думаю, нам обоим нет смысла ехать в Тжиладжап. Я еду один.
- Ничего не имею против, - шутливо ответил Гейс. Отдых мне не помешает.
Салул вернулся в третьем часу и рассказал, что телеграмму получили,
тотчас послали двух надежных товарищей, а о дальнейшем пока ничего не
известно.
- А какое тут настроение?
- Да что ж, - махнул рукой Салул. - Как и везде: терпят, молчат и ждут
с неба избавления. Конечно, если их подтолкнуть - зашевелятся.
- Хватит ли людей для этого толчка?
- Трудно назвать точное количество. Думаю, что для начала человек сто
найдется.
Утром поехали дальше. Дэкер застал в своем вагоне почти всех вчерашних
пассажиров. Плантатор, чиновник, офицер и даже яванский франт встретили его,
как знакомого.
- Сейчас пересечем границу! - сказал плантатор, когда поезд тронулся с
места.
Гейс, конечно, знал, что он подразумевает, но пришлось прикинуться,
будто, впервые попав на Яву, амстердамский представитель понятия не имеет о
здешних делах. Плантатор так и понял удивленный вопрос в глазах Дэкера и
поспешил объяснить:
- Сейчас начнется независимое государство Джоджакарта.
- Да, я что-то слышал об этом, - "припомнил" Дэкер, - но не понимаю,
действительно ли оно независимое, или...
- А как же? Свой собственный султан, свои собственные блестящие
сановники! Свое правительство! А вот вам и представитель местной власти.
Полюбуйтесь.
Поезд стоял на маленькой станции. Как обычно, тут толкалось много
народу, главным образом ротозеи. Грязные продавцы, большей частью китайцы,
бегали с бананами, вареным рисом, молоком и прочей подозрительной по
качеству снедью.
Между прочим можно было заметить, что здешний народ, яванцы, несколько
отличаются от жителей Западной Явы, сунданезцев. Яванцы ниже ростом, но
более стройные. Цвет кожи у них светлее. Гейс сразу вспомнил бантамских
бадувисов.
Вот толпа расступилась. Над головами заколыхался яркий "пайонг" (зонт).
Нес его полуголый туземец, пятившийся к вагону. А под пайонгом важно
двигался человек, словно только что сбежавший со сцены театра. Пестрый
шелковый саронг на нем сверкал от украшений; из-под него виднелись
широченные шелковые штаны в желтую и черную полосы; зато ноги были босые,
как у большинства, хотя на голову накручен разноцветный платок с "кулуком"
(колпаком) поверх него.
На "кофейном" лице этого человека черной тушью были нарисованы
маленькая бородка, острые закрученные усики и от самого переносья почти до
ушей - брови. У малайцев, как известно, волосы на лице почти не растут, а
культурным европейцам полагаются борода и усы. Чтобы не отставать от них,
яванские "господа" пририсовывают себе и бороду, и усы, и брови во весь лоб.
Но народ это пугало не удивляло. Наоборот, сложив руки ладонями и
протягивая их вперед, люди почтительно склонялись перед идущим господином.
Возле дверей вагона произошло недоразумение. Пайонгоносец не мог
пролезть в вагон с раскрытым зонтом, а складывать его не полагается.
Досадно, но почетный и заслуженный пайонг делался еще тогда, когда никто не
мог предвидеть такую штуку, как железнодорожный вагон!
Пайонгоносец пробовал протиснуться и так и этак, но ничего не
получалось. А между тем уже дали сигнал к отправлению поезда. И бедный
сановник, отослав пайонг, вынужден был войти в вагон без него.
Европейская культура победила азиатскую!
- Это какой-нибудь "адипати" или "пати", - пояснил Гейсу услужливый
плантатор. - Много у них разных чинов, и каждый имеет свои отличия -
специального цвета пайонг. В отношениях между собой они строго
придерживаются древних церемоний. Даже язык в разных случаях применяется
разный. С высшими такие "адипати" говорят на одном языке, с низшими - на
другом, с равными - на третьем.
Сановное пугало вошло в вагон. Все пассажиры, в том числе и голландцы,
с уважением подвинулись, освобождая для него лучшее место.
- Но, как я вижу, вы и сами уважаете их, - с наивным видом заметил
Дэкер.
Плантатор пожал плечами.
- Пусть себе играют! Нам это не мешает, - и, наклонившись поближе, тихо
добавил: - Все равно всю страну мы заселить не можем, особенно эти сырые и
нездоровые места. На государство с несколькими миллионами человек нас,
голландцев, наберется лишь несколько сотен. А коль так, то лучше дружить с
ними, чем воевать. Пускай себе играют в независимость!
Гейс знал все это лучше плантатора и не стал продолжать беседу.
За окном тянулись болота. Привлекало внимание большое количество полей,
засаженных сахарным тростником, и множество труб сахарных заводов. Тем не
менее среди всеобщей бедности яванского народа эта страна выделяется своей
особенной бедностью. Причина очень простая: тут кроме голландцев сосали из
народа соки еще и "независимый" султан, и все его "пати" и "адипати".
В полдень подъехали к Дьеки, столице Джоджакарты. Городок прятался в
зелени, среди которой выделялся "кратон" - дворец султана, обнесенный
стеной. Это целый город с войском, садами, зверинцем, слугами, - в общей
сложности пятнадцать тысяч человек! Жизнь в нем течет так же, как и сотни
лет назад. Как и тогда, султан является богом для своего народа.
Есть только маленькое, незначительное дополнение к прежнему: в стороне
стоит дом и крепость "младшего брата" - голландского резидента. Оттуда, как
раз на кратон, глядят пушки. А благодаря этому между султаном и младшим
братом всегда царит полное согласие: младший брат очень уважает старшего, а
старший внимательно слушает "советы" младшего.
В Дьеки вышло несколько пассажиров, в том числе и уважаемый "пати".
Поезд тронулся дальше.
- А теперь поедем в другое, еще более могущественное независимое
государство, - в Суракарту, - сказал плантатор. - Правит им великий
император - "сусухунан" Паку-Бувоно-Сенапати... э... э...
- Ингнаголого, - со смехом подсказал чиновник.
- Нгабдур! - добавил офицер.
- Да-да, Ингнаголого-Нгабдур и Рахман, кажется, - пыхтел плантатор.
- И еще: Сайдын-Панотогамо, - закончил босой джентльмен.
- Ну, скажете, не великий ли сусухунан?! - обратился плантатор к
Дэкеру.
- Должен признаться, что более великого имени в своей жизни я не
слыхал, - согласился Дэкер.
Пассажиры дружно рассмеялись.
Они даже не заметили, как очутились в другом государстве. Тут, как и в
Джоджакарте, чувствовалась еще большая бедность, но вместе с тем сохранились
следы прежней культуры: то руины древних храмов, то каменный идол на поле...
В XV веке здесь находилось великое Матарамское царство.
- Станция Соло! - объявил кондуктор.
Это и был главный город Суракарты. Дэкер собрал свои вещи, попрощался с
попутчиками и вышел из вагона.
Маленькая, запущенная, грязная станция. Суетится, шумит оборванный и
голый люд. Нет уже голландской чистоты и порядка. Но Гейсу с Салулом это
лишь на руку: легче остаться незаметным в этой толпе.
Улицы узкие, захламленные мусором и навозом. Дома и хижины плохие,
дырявые. На улицах, на рынке, на площади, между домами копошатся люди.
Только на ночь прячутся они в свои щели, а днем вся жизнь проходит под
открытым небом. Не видно ни магазинов, ни мастерских, так как некому
продавать и некому делать вещи. Живут эти люди только бананами да горстью
риса, стоящего гроши.
Но дальше, как полагается, есть и господский квартал. Гейс и Салул
выехали на большую площадь, вокруг которой стоят два отеля, голландская
кирха, клуб, магазины и дома голландцев. Сюда же выходит и стена
императорского кратона, а напротив него, как и в Джоджакарте, расположена
крепость "младшего брата".
На площади им встретилась торжественная процессия, направлявшаяся от
дворца резидента в кратон. Медленно, серьезно, по двое в ряд двигалось
несколько десятков человек в разноцветных колпаках из рыбьего пузыря, в
ярких саронгах и шароварах, с кривыми крисами за спиной. В поднятых над
головой руках они несли золотые и серебряные блюда, миски с крышками.
Впереди шел важный человек, строгими движениями отгонявший с дороги
встречных людей, а по обеим сторонам процессии специальные лица вздымали
желтые шелковые пайонги, являющиеся исключительно императорским отличием.
- Обед сусухунану несут, - сказал кучер, показывая на процессию.
Этот обычай имеет свою интересную историю. Как и при каждом порядочном
царском дворце, в Суракарте также бывают интриги, заговоры, убийства. И вот
когда-то придворные отравили одного императора. Наследник его, боясь такой
же судьбы, попросил у резидента разрешения готовить для себя пищу в
резидентской кухне. Резидент охотно согласился, и с тех пор всем сусухунанам
готовят еду у резидента. Голландцы не возражают против этого: хотя и
кухонная, а все-таки политика, - народ видит, что их властитель обращается
за милостью к голландцам.
Через несколько шагов возле одного дома увидели обычного, по-европейски
одетого голландца, над которым пайонгоносец нес зонт.
Тут уже и Гейс удивился:
- Гляди, какой адипати нашелся! - обратился он к Салулу.