Мавроди Вячеслав. Амок

никакой мебели, зато весь пол и стены покрывали ковры и шкуры зверей.
Возле одной стены высилась статуя пятирукого Багара-Тунгаля с маленькой
мягкой приступочкой у ног. На нее и опустился Гиранг-Ту-Ун.
- Братья! - начал он, когда все собрались. - Вы уже знаете, что к нам
пришло несчастье. Нечестивый чужестранец отплатил за наше гостеприимство
тем, что нарушил табу и даже забрался сюда. Судьба его решена. Но жизнь этой
поганой собаки - ничто в сравнении с бедой, которую он принес. Вы знаете наш
закон: если чужой осквернит наше жилище, мы должны оставить его. Последний
такой случай был при Ту-Уне-Самнамбунге сто двадцать восемь лет назад. Тогда
он оставил свое жилище и переселился сюда. Теперь и перед нами встала такая
же задача.
Он умолк, но никто не произнес ни звука. Каждый представил себе
хлопоты, свалившиеся на них. Ведь придется покинуть прекрасное место, лучше
которого нет на свете! И не только в этом беда: пусть бы себе Гиранг жил где
хочет. Но теперь предстоит огромная работа, а выполнять ее придется им,
сорока человекам. Ибо не могут строить убежище те, кто даже знать не должен
о нем. Когда-то работали пленники, рабы, преступники, которых потом можно
было убить, а теперь этого не сделаешь. Им самим придется работать, быть
может, несколько лет, а от работы они давно успели отвыкнуть... И невольно
приходила в голову мысль: "Провались он, этот закон, и тот, кто его
придумал!.."
Не лучше чувствовал себя и Гиранг-Ту-Ун. Ему больше всех не хотелось
покидать это удобное помещение. Такого хорошего жилища не найдешь... И
подумать только, что беда стряслась из-за какого-то ничтожного чужестранца!
Убить бы его, и делу конец... Тогда все равно никто не узнает этого места...
Но - закон! Закон требует покинуть святое убежище - и только! Вот почему
огромная обида охватила Гиранг-Ту-Уна не столько на преступника, сколько на
этот глупый первобытный закон...
Встал старейший из жрецов и сказал:
- В седьмой книге дополнений к Мудрости действительно сказано, что если
местонахождение Ту-Уна опоганено чужим человеком, его нужно покинуть. Но в
тринадцатой книге говорится, что если какая-нибудь святыня осквернена чужим
человеком, ее можно очистить кровью преступника после торжественного
богомоления в новолуние. Не подходит ли этот пункт к нашему случаю?
Такое разъяснение было настолько желательно, что никто не подумал
возражать против него или хотя бы справиться в древних книгах.
- Подходит! Так и надо считать! Ведь жилище Ту-Уна - та же святыня! -
зашумели бессмертные мужи.
Гиранг-Ту-Ун был очень рад.
- Мудрый брат правильно говорит, - поспешил он утвердить предложение. -
Я сам думал об этом, но вначале хотел выяснить, как смотрят на дело наши
мудрые мужи. Значит, в новолуние принесем жертву. Оповестите народ, какое
наказание угрожает непослушным.
Пип знал, что его ждет, и проклинал любопытство, которое довело его до
такого жуткого конца. Все вокруг выглядело обычным, спокойным: и бадувисы
оказались обычными людьми, и со жрецами он подружился так, что его даже в
церковь пригласили. Жизнь казалась тихой и мирной... Рядом, километрах в
пятидесяти, - европейцы, телеграф, автомобили, радио... А он ждет смерти, да
еще какой ужасной! И никто не может ему помочь!
Снаружи послышался шум, открылась дверь.
"Уже!.. Конец!.." - подумал несчастный.
- Слушайте, люди добрые! Подождите! Я сейчас же уеду, я никому никакой
беды не причинил, я отдам вам все, что имею. Я ведь никому никакого вреда не
сделал, - обратился Пип к жрецам, когда те повели его куда-то по коридорам.
Но пленника или не понимали, или просто не хотели слушать. Пип убедился в
этом по их суровому молчанию и с тоскою подумал, что, быть может, ему
удалось бы договориться лишь с самим Гиранг-Ту-Уном. Но на это надежды не
было.
Долго шли они по путаным подземным переходам, пока выбрались на свет.
Увидя солнце и деревья, Пип с невольным облегчением вздохнул полной грудью,
но тут же опять впал в уныние: "Может быть, я уже последний раз вижу солнце
и деревья..."
Дальше опять потянулись подземные коридоры. Подошли к массивным дверям,
открыли их, поднялись по лестнице и оказались в уже знакомом храме.
Пипа подвели к стене, втолкнули в каморку и заперли на замок. Когда
глаза привыкли к полумраку, пленник разглядел, что в крошечной каморке можно
только или стоять, или сидеть. Свет струился в нее через дыру в дверях. Под
ногами хлюпала зловонная грязь. Помещение оказалось точно таким же, как у
факира...
"Неужели и меня тут будут держать пятнадцать лет? - с ужасом подумал
Пип. - Лучше сразу смерть!"
Он выглянул в дыру, узнал то место, где недавно сам стоял, потом
посмотрел чуть в сторону - и отшатнулся. Глаза его встретились с немигающими
страшными глазами факира.
Вот так соседство! Неужели они решили и из Пипа сделать святого?
Насильно!
Нервы голландца не выдержали, и он заплакал. Плакал долго и горько,
зато после этого почувствовал некоторое облегчение. А тут еще какой-то
замогильный голос послышался, - это его успокаивал факир...
Но от такого утешения мурашки забегали по всему телу!
Голос был, как из преисподней: глухой, монотонный, скрипучий. Факир то
ли молитву читал, то ли цитату из книги, и из его слов, вернее по тону, Пип
кое-как понял, что жизнь и смерть - одно и то же, все на свете суетно, и
счастлив лишь тот, кто способен загубить свое тело, дабы поднять и
усовершенствовать свой дух...
Но странная вещь: речь ли эта, монотонный ли голос или непосредственное
влияние факира сделали так, что Пип начал чувствовать себя спокойнее. Все,
случившееся с ним, не казалось теперь таким страшным, не пугала даже мысль,
что ему придется просидеть здесь всю свою жизнь. Другие, мудрые мысли начали
возникать в голове.
"Вот, - думал он, - этот факир добровольно сидит в заключении
пятнадцать лет и чувствует себя счастливым. Видно, это недаром, в этом
действительно есть что-то хорошее, иначе зачем бы он так поступил? Все мы с
детства воспринимаем окружающее так, как чувствуем его. Если я чувствую себя
угнетенным, несчастным, грустным, то и все вокруг - люди, солнце, дом, сама
жизнь - кажется противным, неприятным, скучным, неинтересным. А если я
доволен и счастлив, то и самая плохая погода, дом и люди кажутся приятными,
интересными, добрыми. Значит, наше самочувствие делает нас счастливыми.
Значит, если создать у себя такое же самочувствие, как у факира, можно будет
неплохо прожить тут свой век..."
Эти мысли настолько успокоили Пипа, что он стоя задремал, а потом
присел и уснул. Сколько времени он проспал, - неизвестно, но проснулся с
очень неприятным ощущением: ноги одеревенели, в рукавах и по шее что-то
ползало.
Все мудрые мысли сразу улетучились, как дым. Холодное, беспросветное
отчаяние опять охватило душу. Не помня себя, Пип бросился на дверь и... она
распахнулась: ведь такие каморки делали для факиров, а факиры, конечно, не
станут ломиться в двери. Потому и петли навешивали не очень крепкие да и
засов успел проржаветь или прогнить за сотни минувших лет.
Пип вышел. Он не знал, сколько сейчас времени, но не сомневался, что
уже наступила ночь. Посмотрел на окошечко своего соседа - тот по-прежнему
стоит неподвижно и молча, а в глазах его будто укор: "Зачем ты, глупец,
убегаешь от своего счастья?" Пип поспешил отойти от него.
Он начал бродить по храму. Хотя и знал, что выхода для него нет, но
инстинктивно искал его. Рассмотрел несколько отверстий-входов, но не сразу
осмелился воспользоваться каким-либо из них. Кто знает, не попадешь ли в еще
большую беду? А спичек не было.
"Все равно хуже быть не может!" - решил наконец Пип и шагнул в одно из
отверстий. Продвигаясь наощупь, добрался до каких-то ступеней, поднялся по
ним наверх, и - стоп, дальше хода нет! Пришлось возвращаться назад.
Неожиданно нащупал еще ход в стене. Там уже ступени вели вниз. С
необычайной осторожностью начал Пип спускаться, но внезапно ступеньки
окончились, и он почувствовал, что нога повисла над бездной. Даже сыростью и
гнилью веяло оттуда.
Вдруг внизу послышалось какое-то движение, непонятное колебание, будто
кто-то месит тесто. Шум увеличивался, приближался. Вот уже зашелестело у
самых ног...
Волосы поднялись на голове Пипа! Он бросился назад, споткнулся, упал,
коснулся ногой чего-то мягкого, живого, и пулей взлетел наверх.
Долго сидел в церкви, ломая голову над тем, что же это могло быть.
Главное - ни звука, ни шума. Хорошо хоть, что это были не люди, иначе они
схватили бы его.
"Нет, без света ничего не получится", - понял пленник и решил дождаться
дня. Но и днем плохо: не выйдешь, сразу увидят и поймают. Что же делать?
Пришлось опять отправиться на поиски. Нащупал еще один ход. Он также
вел вниз, а там поворачивал налево. Пип хотел было пойти по нему, но
случайно коснулся рукой щеколды справа. Нажал на нее - открылась дверь, и за
ней, где-то очень далеко, как будто чуть просветлело!
Один поворот, другой, и он очутился в помещении, похожем на мастерскую:
стояли какие-то ящики, валялись колеса, веревки, даже трубы. Откуда-то сбоку
шел свет.
"Не люди ли там?" - захолонуло сердце. Но все же Пип осторожно двинулся
вперед. По дороге зацепился за что-то, пошатнулся и, чтобы не упасть,
инстинктивно ухватился за какую-то веревку. Веревка подалась, он выпустил ее
из рук, и наверху послышался стук! Эхо раскатилось по тихим углам. Оно
показалось Пипу громом, хотя в действительности было совершенно слабым.
Пип втиснулся в какую-то щель, ожидая смерти. Но прошла минута, другая,
а все было тихо.
Отлегло от сердца. Пополз дальше. Свет становился все ярче. Ход вел
наверх, и вдруг Пип увидел того самого пятирукого идола! Хоть и знал уже
этого истукана, а в первое мгновение жутко стало при встрече с ним один на
один.
Сбоку горел светильник, очевидно, чтобы не сводить огонь, и это
позволяло видеть все. Пип подошел к идолу, потрогал его, постучал - гудит,
значит, пустой в середине. Поднял руку с ножом, опустил - тот же стук, что
недавно напугал его. Значит, та веревка приделана, чтобы поднимать и
опускать руку! Вот уж действительно нехитрая механика...
Пип спустился вниз, чтобы получше рассмотреть приспособление. Вот
колеса и блоки, "чудесно" раздвигающие стену перед идолом. Вот шнурочки,
которыми приводят в движение глаза идола. А вот и газовая трубка, подающая в
них свет. Тут и труба к алтарю, из которого идет "чудесный" дым. Все это
так, но откуда берется привидение Гиранг-Ту-Уна?
Пип так увлекся научными исследованиями, что даже забыл о своем
положении. Он опять поднялся наверх, осмотрел сцену и заметил две интересные
и дорогие вещи: большие серебряные зеркала, круглые и вогнутые наподобие
очков. С одной стороны математически правильная вогнутость была
отполирована, как стекло, и когда Пип взял зеркало в руки, на стене
заблестело светлое пятно (так мы делаем на потолке "зайчиков"), и в нем
невыразительное, но заметное отражение идола вниз головой. Вот когда он
понял все: такое же отражение жрецы направляют на дым, а чтобы "бог" не
стоял вверх ногами, его дополнительно отражают вторым зеркалом. Нужно отдать
жрецам должное: это "чудо" требует необычайной ловкости и практики. И что
самое замечательное - физический опыт этот, может быть, насчитывает многие
сотни лет!
Да, все это было бы очень интересно, если б не положение, в котором
находился Пип. Вспомнив о нем, пленник почувствовал, как отчаяние охватывает
его с новой силой...
Начало светать, послышались какие-то звуки снаружи. Нужно было спешить
"домой", чтобы кто-нибудь не захватил врасплох. И Пип со стесненным сердцем
отправился назад в свою каморку. Хорошо, если его сегодня оставят в покое,
ночью можно будет продолжить поиски. А если нет?..
Пип добрался до "своих" дверей, но входить не спешил. Факир все так же
смотрел на него, будто хотел упрекнуть: "Не говорил ли я тебе, что нигде не
найдешь лучшего места, чем тут? Вот и вернулся..."
Пип побаивался этого взгляда "из преисподней". Он действовал так же,
как когда-то взгляд кобры.
"А вдруг он скажет им, что я выходил? - мелькнула мысль. - Конечно,
скажет. И тогда - прощай, надежда!"
И он посмотрел на факира умоляющим взглядом.
Тот, видно, понял, опять произнес что-то своим замогильным голосом, и
от этого у пленника стало легче на душе.
Но вот послышались шаги, Пип поспешил в каморку и, прикрыв дверь, с
тревогой стал ждать, что будет дальше. Три опасности угрожали ему теперь:
первая - сейчас же поведут на смерть, вторая - заметят сломанную дверь,
третья - факир выдаст его.
Но вместо всего этого ему лишь просунули в окошечко рисовую лепешку.
Решительный момент наступил, когда такую же лепешку понесли факиру... Но он
промолчал, потому что не имел никакого отношения к делам этого света. Стоило
ли ради таких пустяков шевелить языком? Пускай себе неразумные люди
занимаются своими делами, а у него - высшие интересы, заполняющие всю его
счастливую жизнь...
Потянулся день - долгий, скучный. Пипу удалось немного поспать, но
какой это был сон? Несколько раз он ненадолго выходил из каморки, однако
недалеко, чтобы иметь возможность вернуться в любую секунду. В один из таких
выходов присел, чтобы дать отдых ногам, да и уснул незаметно для себя.
Очнулся, почувствовав, будто его тянут за ноги, а открыл глаза и увидел
тревожный взгляд факира, услышал чьи-то шаги. Пип едва успел вскочить в
каморку, зато с какой благодарностью посмотрел на факира! А тот и не заметил
этого: к чему людская суета ему?
Но вот и ночь пришла. Подождав для верности часа два, Пип опять начал
скитания. Он действовал смелее, да и успел уже выработать определенный план.
Прежде всего отправился в помещение под сценой и захватил охапку
лучины, подготовленной для чудес. Зажег одну из них от светильников и пошел
туда, где вчера натерпелся страху.
Заглянул в яму - и чуть не вскрикнул: кобры! Потревоженные светом, змеи
шипели, поднимали головы в "шляпах", но вылезть по гладким стенам не могли.
А было их в яме столько, что и не сосчитать...
Змеи всегда играли важную роль в древних индусских верованиях и очень
часто имели отношение к храмам, особенно если их еще и дрессировали. Отсюда,
возможно, пошло мастерство дрессировщиков, так распространенное на Востоке,
а кроме того, и отношение к змеям как к священным животным.
"Может быть, и меня они думают отдать змеям?" - подумал Пип, и вместе
со страшной этой мыслью к нему вернулась энергия, так необходимая для
поисков выхода.
На этот раз Пип решил искать его вверху, где видел со двора окна и
маленькие башни. Но не так-то легко было добраться туда. Наконец поднялся
выше, в одном из коридоров нашел закрытые двери и попытался выломать их. В
этом ему помог добрый бог Багара-Тунгаль: в его внутренностях Пип обнаружил
крепкий металлический прут. Вскоре дверь была высажена, пленник двинулся
дальше, но попал в такой лабиринт, что заблудился совсем. А окно так и не
нашел, хотя выломал еще несколько дверей.
В одном месте ему послышались шаги. Прислушался - верно! Ходят
несколько человек! У Пипа и ноги приросли к полу. А тут еще чей-то шепот
начал приближаться, показался свет...
Пип помчался назад. По дороге потухла лучина, но он ничего не имел
против этого, так как знал, что без огня легче скрыться. Шаги слышались то с
одной стороны, то с другой, то сверху, то снизу... Несколько раз в отдалении
мелькал свет... Наконец и дорога в храм, но - поздно: кто-то раньше успел
войти туда!
Не за ним ли? Не для того ли, чтобы увести его на смерть?..
И тут для Пипа свершилось самое большое чудо из всех чудес не только
этого храма, но всей его жизни. Чей-то громкий голос произнес на чистом
голландском языке:
- Мингер Пип! Если вы слышите, отзовитесь! Мы пришли вас спасти!
И Пип отозвался; отозвался каким-то совсем незнакомым ему голосом и
выбежал на середину храма. Там он увидел шестерых вооруженных людей и среди
них мингера ван Дэкера!

x x x

А из каморки за ними спокойно наблюдал факир, и глаза его как бы
говорили: "Зачем вся эта суета? Зачем волноваться, подымать шум, если можно
жить тихо и счастливо? Неумные люди! Сами убегают от своего счастья..."

X. МИНГЕР ПИП ЗАПУТАЛСЯ В ЧУЖИХ ДЕЛАХ

Мингер ван Дэкер и Тугай в другой роли. -
Встреча с Нонгом. - Отъезд Пипа. -
Лагерь инсургентов. - Совещание. -
Из огня да в полымя!

За несколько дней до этого по той же дороге, по которой двигались Пип с
Нонгом, ехали двое других путешественников, тоже белый господин со
слугой-малайцем. Они ехали также в кахар-балоне, но за десять километров до
Тэнанга остановились возле одной избушки, стоявшей на отшибе, и отпустили
подводу.
В этих путешественниках мы сразу узнали бы уважаемого мингера ван
Дэкера, представителя уважаемой фирмы ван Бром и К^o в Амстердаме, и его
слугу Тугая.
- Подготовил? - сразу же спросил Тугай у хозяина дома, который вышел им
навстречу и помог вносить багаж.
- Есть, - ответил тот. - Сейчас поедете?
- Сейчас же.
Вскоре возле избушки уже стояли две маленькие яванские лошадки.
- Мне тоже ехать? - спросил хозяин.
Тугай задумался.
- Конечно, с одной стороны, лучше, чтобы охотничья экспедиция имела
надлежащий вид, - ответил он, - но, с другой - ты тут нужнее. Где Селим?
- Он уже там.
- Тогда едем, тем более что без тебя нам трудно будет пройти.
Несколько минут спустя по полевой дорожке двигалась еще одна охотничья
экспедиция в составе трех человек. Во главе ее, верхом, вооруженный с ног до
головы, ехал ван Дэкер, за ним шли два тоже вооруженных туземца. На второй
лошади были вьюки со снаряжением. Ехали они, по-видимому, в те же Бантамские
джунгли, но с восточной стороны.
Встречные туземцы при виде белого туана делали "дьенг-кок". Туан
морщился и важно кивал головой. Но последний раз, когда они уже приближались
к лесу, не выдержал и обратился к такому почитателю на малайском языке:
- И чего ты, глупец, кланяешься? Зачем тебе унижаться перед чужим
человеком? Или ты поступаешь так лишь потому, что у него белая кожа? Стыдно!
Считай и себя человеком!
Слуги захохотали, а встречный как сидел на корточках, так и шлепнулся
на землю, раскрыв от удивления рот. Путешественники успели скрыться с глаз,
а он все еще сидел и смотрел им вслед. И не удивительно: наверное, с
сотворения острова Ява не бывало такого случая. И выпал он как раз этому
счастливцу!
Когда вступили в лес, ван Дэкер слез с лошади и сказал:
- Теперь, товарищи, распределимся получше. Грузите все лишнее на эту
лошадь и пойдем, как настоящие охотники.
- Ну и удивил же ты того человека! - опять рассмеялся Тугай. - Всю
жизнь будет помнить и трубить на весь мир!
- Пускай трубит. Жалко, что нельзя так поступать на каждом шагу, -
спокойно ответил Дэкер.
Может быть, читатель уже догадывается, кто такой был "уважаемый мингер
ван Дэкер, представитель уважаемой фирмы ван Бром и К^o в Амстердаме?"
Если нет, придется напомнить драму на море, "Саардам", механика Гейса и
его товарища Салула, который теперь назвался Тугаем. Нет нужды разъяснять
причины их перевоплощения. Мы уже знаем, какими преимуществами пользуется
"представитель фирмы ван Дэкер" на Яве. Он может всюду ездить, все видеть,
все его уважают, а за спиной такого туана и слуга чувствует себя и лучше и
безопаснее. Мы уже видели, как в доме генерал-губернатора Гейс узнал о том,
что власти пронюхали что-то о "Саардаме", и предупредил об этом товарищей
телеграммой.
Кроме того, перед Гейсом и Салулом стояла еще одна важная задача: нужно
было распределить оружие, захваченное на "Саардаме". А это дело нелегкое.
Оружия было много, куда попало его не сунешь. Нужно сначала спрятать, а уж
потом распределять. Для этого они и направлялись в Бантамские джунгли, где
намеревались устроить свой главный склад.
И, наконец, вообще такое дело, как организация восстания, в первую
очередь требует надежной связи. А для этого не придумаешь ничего лучшего,
чем путешествие представителя фирмы ван Бром и К с никчемным слугой Тугаем.
Надо сказать, что Гейс отнюдь не был главным руководителем всей этой
операции. Даже Салул, который играл значительную роль, и тот не был главным.
Главный штаб находился в Батавии, комитеты его - в городах Бантаме, Сурабайе
и других. Но главные руководители не имели возможности путешествовать, они
все время нужны были на месте, а потому и выпала на долю Салула и Гейса
самая серьезная и ответственная часть работы.
Вот каким образом в Бантамских джунглях очутилась вторая охотничья
экспедиция. Но звери могли быть спокойны: эти охотники не обращали на них
никакого внимания, они охотились за иными, более крупными зверями...
Через два дня они проходили в трех-четырех километрах от горы "табу",
направляясь далее на юг, и тут случайно встретили Нонга, который,
переночевав в долине гейзеров, шатался, не зная, что делать и куда идти.
Неожиданно увидев новых людей, да среди них еще и белого, Нонг не знал,
что и подумать. А путешественники не удивились встрече: они решили, что это
один из их товарищей-повстанцев. Кто же еще, если не считать бадувисов, мог
тут быть? Тем более что Нонг был отлично вооружен.
- Скорее проводи нас на место! - обратился к нему Салул.
- Куда? - не понял Нонг.
- Да ты не бойся, мы свои! - нетерпеливо сказал Салул.
- К бадувисам? - спросил юноша.
- Довольно! - рассердился Салул. - Разве не видишь, что нас только
трое? Даже враги не рискнули бы так лезть сюда!
- Не понимаю, чего вы хотите, - откровенно признался Нонг.
- Молодец, товарищ! - сказал Гейс, хлопнув его по плечу. - Надежный
парень. Веди!
- Честно говоря, я и сам немного заблудился и не знаю, куда идти.
Кажется, в ту сторону, - показал Нонг рукой в сторону поселка.
Путешественники переглянулись.
- Кто же ты такой? - строже спросил Салул.
- Я - Нонг из дэзы Бандью.
- Как ты сюда попал?
- Прибыл с белым туаном на охоту.
- А как зовут твоего туана? - спросил Гейс, вспомнив Пипа.
- Не знаю...
- Как он выглядит?
- Довольно высокий, худой, со светлыми волосами...
- Так и есть! - воскликнул Гейс. - Это, наверное, и есть чудак, с
которым мы встретились в Батавии. Помнишь, Салул?
- Помню, - усмехнулся тот. - А каким образом ты с ним встретился? -
опять обратился он к Нонгу.
- В дороге. Я шел куда глаза глядят, вернее, направлялся в эту сторону.
Мать умерла... Отец погиб... Все имущество пропало... Мне ничего не
оставалось, как уйти туда, где...
Он нерешительно посмотрел на Гейса.
- Говори, говори, не бойся! - успокоил его Салул. - Этот человек наш.
Эти слова еще больше удивили юношу: как это так, белый человек и вдруг
- "наш"!
Салул и Гейс догадались, о чем он думает.
- Ну, ладно, - сказал Салул, - мы объясним тебе, кто мы такие: мы те,
кто ведет борьбу с белыми и разными туанами вообще.
Нонг недоверчиво посмотрел на Гейса, и тот, улыбнувшись, добавил:
- Особенно с белыми туанами!
Наконец юноша поверил, что эти люди хорошие, и признался:
- Я и хотел присоединиться к таким, как вы.
- Так и идем с нами! - предложил Салул.
- Охотно, - сказал Нонг, - но как же быть с моим туаном?
И юноша подробно рассказал о недавнем происшествии.
- Жаль человека, - задумчиво произнес Гейс. - Во всяком случае, он не
из тех, кого мы считаем врагами.
- Верно, - согласился Салул, - и надо подумать, как его освободить. Но
сначала обсудим наши дела. Идем скорее, а там посмотрим.
Все четверо пошли дальше и через два часа были в лагере инсургентов.
Лагерь размещался в долине меж гор, на берегу речушки, и выглядел, как
обыкновенная малайская деревня. Ведь для того чтобы построить такую деревню,
нужно всего лишь несколько часов. Тут было человек триста народа, все
преданные делу, сознательные борцы.
Они составляли как бы войсковую школу будущих командиров. К беглецам,
прятавшимся тут раньше ("бандитам", как их называли голландцы),
присоединились новые товарищи и под руководством бывшего офицера, метиса
Пуана, начали обучаться военному искусству [Позже, во время восстания,
голландские газеты с удивлением отмечали, что повстанцы оказались "хорошо
вооруженными и обученными"].
С того времени и прекратились налеты, о которых рассказывал Пипу
ассистент-резидент в Тэнанге. Этим и объясняется, что Пипа никто не трогал
во время его охоты.
Прибытие новых товарищей взбудоражило весь лагерь. Особенный энтузиазм
вызвало то, что приехали Гейс и Салул, герои, захватившие корабль. Об их
подвиге ходили легенды, в которых не последнее место занимал "оранг-путих",
присоединившийся к яванскому народу. На него смотрели, как на чудо!
Вскоре в одной из пещер началось совещание. В нем приняли участие
четыре человека: Салул, Гейс, Пуан - красивый молодой человек в военной
форме - и Селим. Последний был похож на чистокровного араба: смуглое лицо,
острый нос и черная борода. Было ему лет сорок пять. Он пользовался большим
авторитетом, особенно среди магометанского населения, и всю свою жизнь
посвятил борьбе с колонизаторами. Задачи Селима значительно отличались от
задач его товарищей.
Он был сначала членом мусульманской партии, потом "Сарэкат-Райят". Тут
он вошел в число меньшинства, стоявшего за решительные действия, но
революцию мыслил лишь как национальную: надо прогнать голландцев и создать
независимое государство. Социальные вопросы Селим оставлял "на потом". Это
пока не мешало всем им идти по одному пути. Селим возглавлял
национально-освободительное движение в Бантаме.
Первым проинформировал участников совещания Салул: