Роман в двух частях
из времен восстания на Яве в 1926 году
---------------------------------------------------------------------
Книга: Янка Мавр. "В стране райской птицы. Амок". Повесть, роман
Перевод с белорусского В.А.Жиженко, А.Е.Миронова
Издательство "Юнацтва", Минск, 1986
OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 17 ноября 2001
---------------------------------------------------------------------
На этих широко известных произведениях старейшего детского писателя
Белоруссии воспитывалось не одно поколение юных читателей. Но и роман
"Амок", и повесть "В стране райской птицы" не утратили своей злободневности
и в наше время. Рассказывая о борьбе народов за освобождение от ига
колониализма, эти произведения и сегодня звучат, как никогда, современно.
В Зондском проливе. - Кракатау. -
Нападение на военный корабль. -
Кто кого: машина или ветер? - Храбрый мичман. -
Черные и белые. - Корабль захвачен. - Суд.
Небольшой голландский военный корабль "Саардам" приближался с юга к
Зондскому проливу. С левой стороны - Суматра, с правой - Ява постепенно
приближались все больше и больше, как бы намереваясь совершенно загородить
проход.
- Убрать паруса! Больше пара! - приказал капитан.
"Саардам" вмещал две тысячи тонн груза и мог идти как с помощью ветра;
так и под парами. В открытом море судно пользовалось парусами, но теперь, в
узком проливе, где ветер каждую минуту менял направление, они только мешали.
А ближе к вечеру и вообще наступил штиль.
- Значит, завтра утром будем в Батавии [Батавия - прежнее название
Джакарты, нынешней столицы Индонезии], - сказал лейтенант Брэнд. - Осталось
всего двести миль.
- Да, но узким проливом идти в ночное время не очень приятно, -
нахмурился капитан.
- Ничего! - весело ответил Брэнд. - Мы, можно сказать, уже дома, дорогу
знаем. Верно, старик? - обратился он к боцману Гузу, который, стоя рядом,
сосал свою неразлучную трубку.
Боцман вынул трубку изо рта, сплюнул в море:
- Завяжите мне глаза, - проворчал он, - и я все равно проведу вас в
Батавию.
Честно говоря, и сам капитан знал, что никакой опасности быть не может.
Сказал же он это лишь по привычке, как и полагается ответственному хозяину,
который обязан предусмотреть все.
"Саардам" вез в Батавию оружие: сотню пулеметов, тысяч тридцать
винтовок да соответствующее количество других военных припасов. Четыре
орудия и шестьдесят человек команды были у него на борту на случай
нападения. Однако об опасности не думало даже само начальство: ну кто мог
угрожать государственному военному кораблю в море? Не те ли вон несчастные
подневольные рыбаки, в утлых своих челнах снующие неподалеку? Подобная мысль
и в голову никому не могла прийти в начале 1926 года.
Половина команды судна состояла из туземцев, набранных с разных
островов и вымуштрованных не хуже, чем голландцы. Тут были парни с Суматры,
с Борнео, с Целебеса, но большинство - с острова Ява. Одетые в военную
форму, они не очень отличались от белых; разве только тем, что цвет кожи был
у них более желтым или темным.
Среди команды выделялся балиец (с острова Бали, на восток от Явы)
Салул, высокий худой малаец с вдумчивыми выразительными глазами. Лет десять
назад он случайно попал на постоянную работу в военно-морские мастерские в
Сурабайе, где стал позднее квалифицированным слесарем. На "Саардаме" Салул и
занимался своим делом: как хороший хозяин, ходил по кораблю, все
разглядывал, трогал, - там пристукнет, там подправит. Начальству, конечно,
такая старательность нравилась, и оно было довольно.
Тем временем "Саардам" миновал несколько обнаженных вершин, среди
которых особенно выделялась та, у которой одна сторона была как бы отсечена
сверху донизу. Посредине горы осталось углубление, словно здесь когда-то
находился ход из-под земли.
- Кракатау! - послышались голоса, и моряки стали рассматривать гору с
каким-то особенным вниманием.
Голая, без единого зеленого растения, она была мертва. На черном фоне
ее мелькали белые чайки. Вода тихо плескалась у подножия. Косые лучи
вечернего солнца сверкали на ней, как на цветном стекле.
- Кто бы мог подумать, - сказал лейтенант, - что эта тихая скала
погубила сорок тысяч людей и уничтожила несколько городов? Счастливец Гуз,
кажется, сам видел это интересное событие? - снова обратился он к боцману.
Трубка Гуза задымила еще сильней. Видно было, что он заново переживал
страшные впечатления тех дней.
- Никому не пожелаю такого счастья, - произнес он сквозь зубы, не
вынимая трубки изо рта.
- Расскажи, расскажи, как это было! - послышалось со всех сторон.
Гуз вынул, наконец, трубку изо рта, выколотил ее о борт, спрятал в
карман и неторопливо начал:
- Мне было в то время лет пятнадцать [Катастрофа произошла в 1883 г.].
Жили мы вот там, в Анжере. Возле этого острова мне не раз приходилось
проезжать. Он тогда занимал площадь в три раза большую, чем теперь, но жить
на нем никто не хотел. Люди знали, что это вулкан, лет двести назад он
действовал, на нем есть три небольшие кратера километрах в трех-четырех один
от другого. Но об этом никто не думал, так как таких вулканов на одной
только Яве насчитывается 121 [Из них временами действует около тридцати]. И
вот однажды Кракатау проснулся. Послышался грохот, над кратером поднялся
облачный столб, как потом говорили, на одиннадцать километров в высоту.
Ночью он пылал огнем. Все это мы наблюдали из Анжера, хотя от нас до вулкана
шестьдесят километров. Вскоре посыпался пепел и покрыл землю и деревья, как
снегом. Через несколько дней стало тише, но потом снова началось. Так
продолжалось три месяца. Мы привыкли, перестали беспокоиться и были очень
довольны, что вулкан находится далеко в море и никому не угрожает. Но вот 26
августа около полудня раздался такой грохот, что мы перестали слышать голоса
друг друга: земля затряслась, начали рушиться дома. Над кратером, как
позднее писали в газетах, взметнулся столб в тридцать километров высотой!
Сразу стало темно, разбушевалось море. Волны ринулись на берег, снесли
половину нашего города и несколько деревень. Наш дом каким-то чудом уцелел.
А сверху все время сыпался пепел, временами падали раскаленные камни. И в
довершение этого ада разразилась гроза. Морские волны стали густыми, липкими
от пепла. Дождь тоже падал на землю горячей грязью... Люди думали, что
наступил конец света. Они бежали куда глаза глядят, натыкались в темноте на
дома и деревья, падали, тонули в горячей грязи. Говорят, что эта темнота
продолжалась восемнадцать часов, а нам она показалась вечностью. Все, кто
мог, бежали дальше от берега, к возвышенностям. Попытались и мы, но тут же
убедились, что это еще хуже: по пояс в грязи, в темноте, далеко не убежать.
К счастью, наш дом стоял на самом высоком месте. Многие соседи тоже
собрались к нам. Наконец утихла буря, сквозь желтый туман чуть засветило
солнце. Мы даже закричали от радости: спаслись! И вдруг снова так
загрохотало, так вздрогнула земля, что мы все попадали с ног. А еще через
минуту я увидел такое, чего никогда не забыть: на нас двигалась темная,
бурая гора с кораблем на самой вершине!
Гуз умолк и полез в карман за трубкой. Молчали и слушатели. С левого
борта тихо наплывал Кракатау, и был у него такой вид, будто вся эта история
нисколько не касается его...
- А как же ты спасся? - спросил кто-то.
- Не знаю. Пришел в себя и вижу, что лежу на пригорке километрах в
шести от дома. Рядом со мной крыша с нашей избы, а метрах в ста дальше -
разбитый корабль... Вся моя семья погибла. Да и вообще из жителей нашего
города осталось в живых всего лишь человек пятнадцать...
И Гуз отошел в сторону. Видно, невмоготу стало рассказывать о
пережитом.
Мы можем добавить, что морские волны от этого взрыва докатились за
15000 километров, до самой Америки, а грохот был слышен за 3400 километров.
На десятки километров вокруг пласт пепла [В действительности это не пепел, а
лавинная пыль] достигал 20-40-метровой толщины. На поверхности моря он
плавал несколько дней, как двухметровой толщины лед, пока не пошел на дно.
Один корабль шесть дней простоял в этой каше, и пассажиры его чуть не умерли
от голода.
Разумеется, низкое побережье Суматры, и особенно Явы, было уничтожено
совершенно. Вместо недавних городов, деревень, полей и лесов осталась
мешанина из вещей, трупов людей и животных, растений и грязи.
Через несколько месяцев в Европе и некоторых других местах заметили,
что перед заходом солнца небо принимает какой-то особенный зеленый цвет,
словно солнечный свет проходит сквозь пыль. Ученые объяснили, что это и есть
пыль Кракатау, поднявшаяся на высоту шестидесяти - семидесяти километров.
"Саардам" двигался дальше. Вулкан остался позади. За ним показались
другие островки - маленькие, низкие.
- Эти островки сделал Кракатау, - сказал лейтенант. - А вот там,
дальше, лежит большой и людный остров - Сэбези; на нем тогда погибли все до
единого жители.
Эти воспоминания да живые и мертвые свидетели страшной катастрофы
произвели сильное впечатление на всю команду судна. Никто и не заметил, как
наступила темнота: в тропиках ночь всегда наступает внезапно, без сумерек.
Пока солнце светит - день, а едва зашло - сразу темная ночь. Корабль же был
теперь на экваторе, где весь год солнце всходит ровно в шесть часов утра и
точно в шесть часов вечера скрывается за горизонтом.
"Саардам" осветился огнями и направился ближе к яванскому берегу.
В самом узком месте Зондского пролива, как раз посередине его, лежит
остров с очень своеобразным названием: "Поперек Дороги".
- Может, этот самый Кракатау умышленно создал остров поперек дороги? -
пошутил молодой матрос.
- Нет, он всегда был тут, - улыбнулся Гуз, - и давно всем мешает.
Впрочем, слишком жаловаться на "Поперек Дороги" не приходилось: с обеих
сторон от него все же оставался свободный путь километров в восемьдесят
шириной.
Справа по курсу замигал маяк, дальше за ним показались слабенькие огни
Анжера. Гуз задумчиво смотрел на свой родной город, который был теперь для
него совершенно новым, чужим.
- Ты бывал после того в Анжере? - спросил молодой матрос.
Боцман ответил не сразу. Лишь выпустив несколько облачков дыма, он с
грустью произнес:
- Был. Один раз. Это не только другой город, другие люди в нем, но и
совершенно другая страна. Я себя чувствовал там, как покойник, который через
сто лет вылез из могилы и пошел бродить по городу, где и его никто не знает,
и сам он не находит ничего знакомого...
Но вот и Анжер остался позади. Спереди, чуть левее, затемнел силуэт
"Поперек Дороги". Берег же Явы немного повернул вправо, в густую темноту.
Белый туман наползал с тамошних безлюдных болот и застилал дорогу. Сквозь
этот туман издали едва мелькали огоньки Мэрока, городка, расположенного
километрах в двадцати пяти от Анжера.
Входя в самое узкое место пролива, "Саардам" сбавил ход до малого.
Часть матросов отправилась вниз, в каюты, остальные собрались на носу.
Только Салул с одним из своих товарищей почему-то остался на корме,
внимательно присматриваясь то к "Поперек Дороги", то к берегу Явы.
Вдруг впереди в тумане послышались испуганные крики.
- Что там такое? - спросил капитан.
- Кажется, на нашем пути лодка, - ответили ему.
Громкий гудок разорвал ночную тишину, но большая неуклюжая лодка уже
была под самым носом судна. "Саардам" остановился.
- Прочь с дороги! - закричали с корабля.
- Да она наполовину залита водой! - крикнул кто-то.
И действительно, лодка была полна воды, а в ней кричали от страха
четыре темных человека, четыре несчастных туземца.
Капитан разозлился. Он хотел было скомандовать "вперед", чтобы совсем
утопить этих дикарей: пусть не становятся поперек дороги! Но мысль о том,
что тяжелая лодка может повредить корпус судна, заставила изменить решение.
Корабль начал медленно огибать лодку.
Матросы на носу "Саардама" с любопытством наблюдали за всем этим, то
обмениваясь шутливыми замечаниями, то жалея людей в лодке. И только Салул со
своим товарищем Барасом на корме словно не слышали и не видели ничего. Оба
даже не посмотрели в сторону лодки, но почему-то спустили в воду два конца
крепкого пенькового каната. Никто этого не заметил.
Обменявшись несколькими фразами с Салулом, Барас быстро побежал вниз. И
едва "Саардам" обогнул лодку, как вдруг везде погасло электричество.
- Опять что-то произошло?! - загремел сверху голос капитана. -
Расстреляю! Выяснить, в чем дело, а пока зажечь фонари! Чтобы через минуту
был свет!
Хоть и всегда приготовлены фонари на судне, но на этот раз их почему-то
или не могли найти, или они не хотели гореть.
Поднялась суматоха. Люди бегали по палубе, кричали, чиркали спичками,
но толку с этого не было.
От удивления и ярости капитан даже кричать не мог. Несколько минут он
стоял, будто каменный, не веря своим глазам и ушам. Как? На военном корабле,
ночью, в море, рядом с чужими людьми такой непорядок? Да за это всю команду
надо расстрелять, а его самого в первую очередь!
- Что еще такое? Откуда тут чужие? К оружию! - послышался в темноте
голос лейтенанта, но страшный удар по голове свалил его с ног.
- Какие чужие? Никого здесь нет, - спокойно сказал Салул. И также
спокойно добавил: - Сейчас будет свет.
А на палубе творилось что-то невероятное: борьба, крики, возня...
- Измена! Защищайтесь! - снова послышались голоса, и борьба разгорелась
по всему кораблю: проклятия, шум, злые выкрики и смертные хрипы доносились
со всех сторон. Несколько раз за бортом всплеснулась вода: то ли выбросили
кого, то ли сами люди, спасаясь, покидали судно.
Капитан со штурвальным все еще находились на мостике. При первом же
выкрике лейтенанта капитан выхватил револьвер, подал команду.
- Тревога! Все наверх!
Но никаких результатов это не дало, никто не явился на зов. Снизу
послышалось несколько выстрелов, и капитан понял, что, если сию же минуту не
собрать в одно место всю команду, они погибнут. Выстрелив из револьвера,
командир закричал:
- Собираться сюда, ко мне! Быстро!
Он догадался, что произошло нападение. Но кто напал, и сколько их?
Кроме тех четырех туземцев в лодке, никого, кажется, не было видно. Неужели
они? А если не они, так кто же и откуда?
Но рассуждать не было времени, а в темноте ничего не разглядишь.
- Свет, свет скорей! - снова закричал капитан.
И опять ему ответил спокойный голос Салула:
- Сейчас, сейчас, капитан!
Тем временем остатки команды собрались возле капитанского мостика и
отбивались кто чем мог от наседавшей на них толпы чужих людей. Можно было
даже стрелять в нападавших, не боясь попасть в своих.
- Где же ваше оружие, негодяи вы, изменники? Почему не стреляете? -
крикнул капитан своим солдатам и разрядил пистолет во вражескую толпу.
В ответ грянуло несколько выстрелов, и командир зашатался, раненный в
руку и в бок.
Вот когда, наконец, вспыхнул свет, заливший весь корабль. И то, что
увидел капитан, поразило его больше, чем пули.
Вся палуба судна была заполнена туземцами разного цвета кожи, от
черного до желтого. Их было человек шестьдесят, не меньше, некоторые в
европейской одежде, иные только в брюках или коротких повязках. Человек
двадцать держали наготове ружья, у остальных в руках крисы - кривые кинжалы.
Впереди, как начальник, стоял Салул с отнятым у лейтенанта револьвером, а
рядом с ним шесть человек из команды "Саардама" во всей голландской
королевской форме и при оружии. Матросы эти, конечно, были из туземцев.
Сидя на палубе, пришедший в себя лейтенант недоуменно осматривался
вокруг, не понимая, что же такое происходит. Немного дальше лежало человек
десять убитых и тяжелораненых матросов и нападающих. А рядом с мостиком
сбились в кучу человек пятнадцать - двадцать саардамцев, из которых только у
двоих-троих имелось оружие.
- Изменники! Что вы делаете? Вас же расстреляют, как собак! Покайтесь,
пока не поздно. Я обещаю, что вам сохранят жизнь! - обратился капитан к
изменникам-матросам.
Они лишь рассмеялись в ответ, а Салул сказал:
- Знаем мы ваши обещания. Да, откровенно говоря, нам и каяться нет
нужды: мы делаем хорошее дело!
От неслыханного оскорбления капитан схватился за пистолет, но
закружилась голова, и он опустился на палубу.
Внизу, во внутренних помещениях корабля, еще оставалось человек
тридцать пять членов команды. Они слышали, что на палубе идет борьба. И хотя
оружия у них было больше, чем нужно, помочь своим товарищам не могли: люки,
ведущие наверх, оказались запертыми снаружи.
Начали стучать, попытались выломать люки, но ничего из этого не
получилось. А кроме того, все хорошо знали, что даже несколько человек легко
справятся с теми, кто посмеет высунуть голову из люка. Так им и пришлось
ждать, пока решится их судьба.
Большая половина этих невольных узников была туземцами, всегда
чувствовавшими себя людьми второго сорта. Правда, они были так воспитаны и
так привыкли к своему положению, что немногим из них могла прийти мысль об
этой унизительной несправедливости. И все же теперь голландцы не чувствовали
уверенности в этих своих "товарищах".
Тем временем на палубе Салул обратился к матросам:
- Вы отлично знаете, что не можете защищаться: и оружия у нас почти
нет, и самих вас меньше, чем нас. Сдавайтесь, иначе погибнете!
Дело было настолько ясное, что уговаривать долго не пришлось.
Туземцы-матросы уже давно прекратили бы сопротивление, если б не страх перед
белыми. А белых было всего лишь несколько человек. Увидав, что капитан и
лейтенант вышли со строя, они подняли руки, и вслед за ними дружно поднялись
руки всех остальных.
Через минуту все было кончено. Сдавшихся отвели в сторону, приставили к
ним охрану. Оставалось разделаться с теми, что внизу.
Салул поднялся на мостик и обратился к ним через переговорную трубу:
- Корабль в руках яванского народа. Команда на палубе сдалась и
обезоружена. Капитан ранен, ему нужна медицинская помощь. Сопротивление с
вашей стороны бесполезно. Предлагаем сдаться!
Внизу, среди голландцев, особенно горячился молодой мичман ван Хорк. Он
так и пылал желанием начать борьбу с "разбойниками". Мичман прочитал много
книжек, в которых голландцы всегда были героями, всегда побеждали всех,
особенно разных дикарей и пиратов. Он и сам мечтал о подобном геройстве, и
часто жалел, что ему ни разу не удалось встретиться с опасностью: ведь все и
всегда вокруг было так тихо, так спокойно, обычно.
Наконец желанная минута наступила, а воспользоваться ею нельзя. Сиди и
жди неизвестно чего!
Все высокое начальство было на палубе, и мичман ван Хорк оказался внизу
главным командиром. Он уже представлял себе, как со своими верными солдатами
освободит корабль, как прославится не только на всю Голландию, но и на весь
мир.
- Братья! - обратился мичман к морякам. - Нас тридцать четыре человека,
в наших руках все оружие и, можно сказать, весь корабль, машины и припасы.
Без нас они не смогут сдвинуть "Саардам" с места. Если мы пустим машины,
корабль и без управления подойдет к какому-нибудь берегу, а там - помощь.
Можно и тут продержаться до утра, а тогда нас заметят и тоже помогут. Ведь
мы находимся в людном месте, у своих берегов!
Его слова звучали настолько убедительно, что даже Гуз, спокойно
дымивший трубкой, и тот молча кивнул головой в знак одобрения. В этот момент
сверху им предложили сдаться.
Ван Хорк подбежал к трубе:
- Кто вы такие и как посмели напасть на военный государственный
корабль? - гневно спросил он.
- Мы - хозяева здешней страны и берем корабль в свои руки, - ответил
чей-то знакомый голос, а чей, мичман не смог сразу узнать.
Ван Хорк даже позеленел от ярости:
- Мы скоро увидим, кто здесь хозяева! - закричал он в трубу. -
Предлагаю немедленно сдаться, иначе через несколько минут все вы будете
болтаться на виселице!
- Вот тебе на! - обратился Салул к своим на малайском языке. - Они сами
предлагают нам сдаться!
Это сообщение вызвало веселый смех, а Салул опять заговорил в трубу:
- Предупреждаю, что мы найдем способ утихомирить вас. А пока подумайте.
- Подумайте сами, пока не поздно! - крикнул в ответ ван Хорк.
Все это время "Саардам" стоял на месте. Его даже начало понемногу
относить течением назад. За кормой покачивались на волнах четыре лодки, на
которых приехали инсургенты (повстанцы). Электричество на палубе опять
погасло: внизу выключили свет.
- Тем лучше, - сказал Барас, - нам свет не нужен.
Было часов десять вечера, а значит, до утра оставалось не менее восьми
часов. Движение в Зондском проливе и днем не очень оживленное, так как ведет
он в северную, пустынную часть Индийского океана, а сейчас и вовсе стало
тихо. Слева темнел "Поперек Дороги", далеко справа мигал в темноте огонек
маяка.
Инсургенты собрались на совещание: что же делать дальше?
- В нашем распоряжении восемь часов, - начал Салул, - времени вполне
достаточно. Но как овладеть внутренними помещениями корабля? Не попытаться
ли штурмом взять их?
Старший из новоприбывших Гудас отрицательно покачал головой:
- Едва ли это удастся. Во-первых, они могут перебить нас по очереди, а
во-вторых, от случайного выстрела могут взорваться боеприпасы, и тогда не
только мы все погибнем, но и погубим самое дорогое - оружие.
Барас почувствовал, как с юга подул легкий ветерок, и радостно вскочил
на ноги:
- Слышите? Ветер! Мы поставим паруса и пойдем назад. Правда, ветер еще
слабый, но за восемь часов мы все равно отойдем достаточно далеко. А под
утро ветер усилится, и мы будем в море. Там и справимся с этими, внизу, а
пока пусть сидят взаперти!
Предложение было принято, и сразу закипела работа. Недаром малайцы
славятся как способные, опытные моряки: скоро паруса были поставлены.
"Саардам" начал медленно поворачиваться, но ветер все еще был очень
слабый, а временами и вовсе утихал, и только через полчаса корабль лег на
обратный курс. Ветер, наконец, наполнил паруса и дело пошло на лад. Вот и
"Поперек Дороги" остался за кормой, и начал приближаться Анжер. Так шли
около часа, как вдруг застучала машина и... корабль двинулся назад!
- Ах, проклятые, они поняли наш маневр и дали задний ход! - вскричал
Салул.
Началось необычное соревнование: кто победит, - машина или ветер?
Салул услышал, как застонал капитан, и вспомнил, что ему все еще не
оказали помощи.
- Пришлите доктора, - попросил он в трубу, - раненому капитану плохо.
Снизу ответили не сразу, как видно, там шло совещание. Наконец ван Хорк
спросил:
- А какая гарантия, что это не провокация?
Салул посмотрел вокруг, увидел лейтенанта и сказал ему:
- Вы согласитесь от своего имени пригласить врача к капитану?
Лейтенант, как и ван Хорк, обдумал создавшееся положение. Ему было
ясно, что нужно выиграть как можно больше времени. Но и командира нельзя
оставлять без помощи, хотя эти разбойники, судя по всему, расстреляют их
всех. И все же он принял предложение:
- Хорошо, я согласен!
Лейтенанта подвели к рупору.
- Я, лейтенант Брэнд, подтверждаю, что нашему капитану необходима
срочная помощь! - услышали внизу.
Ван Хорк узнал голос лейтенанта и пообещал выпустить доктора при
условии, что ему будет разрешено вернуться назад. Но Салулу этого было мало.
- Быть может, лейтенант прикажет им, чтобы они сдались? - сказал он и
приставил пистолет к голове Брэнда.
Лейтенант побледнел, но, собрав силы, ответил глухим голосом:
- Поступайте как хотите, но пока капитан жив, я не имею права это
сделать.
- Жаль, - нахмурился Салул. - А было бы лучше для вас самих. Мы бы всех
отпустили на свободу, а так погибнете и вы и они.
- Будь что будет! - упрямо ответил Брэнд.
Условились немного приоткрыть люк, чтобы пропустить одного человека, и
тут же с обеих сторон приняли меры предосторожности. Когда люк был
приподнят, сверху и снизу ощетинились штыки и ружья, а между ними показалась
голова доктора. Едва он трусливо вылез наверх, как люк тотчас опустился на
место.
Врач перевязал капитана, потом осмотрел раненых. Один из нападавших и
два члена команды, голландец и туземец, оказались мертвыми. Раненых было
значительно больше.
Закончив работу, доктор вернулся назад.
Корабль тем временем почти совсем остановился: задним ходом он не мог
двигаться с обычной быстротой, а ветер все еще был слаб. И "Саардам" как бы
вертелся на одном месте.
Но постепенно машина начала побеждать, и корабль снова двинулся задним
ходом.
- Ставь все паруса! - скомандовал Салул.
Быстро подняли не только все паруса, но и протянули через палубу
огромный брезент. Тут и ветер подул сильнее, и корабль опять пошел вперед.
Пленные голландцы с тревогой следили за этой необыкновенной борьбой.
Долго она не давала результатов, но наконец машина начала побеждать.
- Эх, ветра бы, ветра! - в отчаянии кричали малайцы, в то время как
голландцы страстно желали, чтобы ветер совсем утих.
- Убрать паруса! - вдруг приказал Салул, И видя удивление соратников,
пояснил: - Уберем паруса, повернем корабль, и пусть себе идет задним ходом
туда, куда нам нужно!
Товарищи поняли его замысел и с веселыми криками принялись за дело. А
вскоре паруса опять подняли, и к силе машины прибавилась сила ветра.
Салул удовлетворенно потирал руки, малайцы ликовали: "Саардам" идет -
лучше не надо! Голландцы же на палубе в бессильной ярости сжимали кулаки.
Чтобы понять, как удалось обмануть нижнюю команду, нужно помнить, что
там ничего не могли знать о происходящем наверху. Вот почему и двигался
из времен восстания на Яве в 1926 году
---------------------------------------------------------------------
Книга: Янка Мавр. "В стране райской птицы. Амок". Повесть, роман
Перевод с белорусского В.А.Жиженко, А.Е.Миронова
Издательство "Юнацтва", Минск, 1986
OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 17 ноября 2001
---------------------------------------------------------------------
На этих широко известных произведениях старейшего детского писателя
Белоруссии воспитывалось не одно поколение юных читателей. Но и роман
"Амок", и повесть "В стране райской птицы" не утратили своей злободневности
и в наше время. Рассказывая о борьбе народов за освобождение от ига
колониализма, эти произведения и сегодня звучат, как никогда, современно.
В Зондском проливе. - Кракатау. -
Нападение на военный корабль. -
Кто кого: машина или ветер? - Храбрый мичман. -
Черные и белые. - Корабль захвачен. - Суд.
Небольшой голландский военный корабль "Саардам" приближался с юга к
Зондскому проливу. С левой стороны - Суматра, с правой - Ява постепенно
приближались все больше и больше, как бы намереваясь совершенно загородить
проход.
- Убрать паруса! Больше пара! - приказал капитан.
"Саардам" вмещал две тысячи тонн груза и мог идти как с помощью ветра;
так и под парами. В открытом море судно пользовалось парусами, но теперь, в
узком проливе, где ветер каждую минуту менял направление, они только мешали.
А ближе к вечеру и вообще наступил штиль.
- Значит, завтра утром будем в Батавии [Батавия - прежнее название
Джакарты, нынешней столицы Индонезии], - сказал лейтенант Брэнд. - Осталось
всего двести миль.
- Да, но узким проливом идти в ночное время не очень приятно, -
нахмурился капитан.
- Ничего! - весело ответил Брэнд. - Мы, можно сказать, уже дома, дорогу
знаем. Верно, старик? - обратился он к боцману Гузу, который, стоя рядом,
сосал свою неразлучную трубку.
Боцман вынул трубку изо рта, сплюнул в море:
- Завяжите мне глаза, - проворчал он, - и я все равно проведу вас в
Батавию.
Честно говоря, и сам капитан знал, что никакой опасности быть не может.
Сказал же он это лишь по привычке, как и полагается ответственному хозяину,
который обязан предусмотреть все.
"Саардам" вез в Батавию оружие: сотню пулеметов, тысяч тридцать
винтовок да соответствующее количество других военных припасов. Четыре
орудия и шестьдесят человек команды были у него на борту на случай
нападения. Однако об опасности не думало даже само начальство: ну кто мог
угрожать государственному военному кораблю в море? Не те ли вон несчастные
подневольные рыбаки, в утлых своих челнах снующие неподалеку? Подобная мысль
и в голову никому не могла прийти в начале 1926 года.
Половина команды судна состояла из туземцев, набранных с разных
островов и вымуштрованных не хуже, чем голландцы. Тут были парни с Суматры,
с Борнео, с Целебеса, но большинство - с острова Ява. Одетые в военную
форму, они не очень отличались от белых; разве только тем, что цвет кожи был
у них более желтым или темным.
Среди команды выделялся балиец (с острова Бали, на восток от Явы)
Салул, высокий худой малаец с вдумчивыми выразительными глазами. Лет десять
назад он случайно попал на постоянную работу в военно-морские мастерские в
Сурабайе, где стал позднее квалифицированным слесарем. На "Саардаме" Салул и
занимался своим делом: как хороший хозяин, ходил по кораблю, все
разглядывал, трогал, - там пристукнет, там подправит. Начальству, конечно,
такая старательность нравилась, и оно было довольно.
Тем временем "Саардам" миновал несколько обнаженных вершин, среди
которых особенно выделялась та, у которой одна сторона была как бы отсечена
сверху донизу. Посредине горы осталось углубление, словно здесь когда-то
находился ход из-под земли.
- Кракатау! - послышались голоса, и моряки стали рассматривать гору с
каким-то особенным вниманием.
Голая, без единого зеленого растения, она была мертва. На черном фоне
ее мелькали белые чайки. Вода тихо плескалась у подножия. Косые лучи
вечернего солнца сверкали на ней, как на цветном стекле.
- Кто бы мог подумать, - сказал лейтенант, - что эта тихая скала
погубила сорок тысяч людей и уничтожила несколько городов? Счастливец Гуз,
кажется, сам видел это интересное событие? - снова обратился он к боцману.
Трубка Гуза задымила еще сильней. Видно было, что он заново переживал
страшные впечатления тех дней.
- Никому не пожелаю такого счастья, - произнес он сквозь зубы, не
вынимая трубки изо рта.
- Расскажи, расскажи, как это было! - послышалось со всех сторон.
Гуз вынул, наконец, трубку изо рта, выколотил ее о борт, спрятал в
карман и неторопливо начал:
- Мне было в то время лет пятнадцать [Катастрофа произошла в 1883 г.].
Жили мы вот там, в Анжере. Возле этого острова мне не раз приходилось
проезжать. Он тогда занимал площадь в три раза большую, чем теперь, но жить
на нем никто не хотел. Люди знали, что это вулкан, лет двести назад он
действовал, на нем есть три небольшие кратера километрах в трех-четырех один
от другого. Но об этом никто не думал, так как таких вулканов на одной
только Яве насчитывается 121 [Из них временами действует около тридцати]. И
вот однажды Кракатау проснулся. Послышался грохот, над кратером поднялся
облачный столб, как потом говорили, на одиннадцать километров в высоту.
Ночью он пылал огнем. Все это мы наблюдали из Анжера, хотя от нас до вулкана
шестьдесят километров. Вскоре посыпался пепел и покрыл землю и деревья, как
снегом. Через несколько дней стало тише, но потом снова началось. Так
продолжалось три месяца. Мы привыкли, перестали беспокоиться и были очень
довольны, что вулкан находится далеко в море и никому не угрожает. Но вот 26
августа около полудня раздался такой грохот, что мы перестали слышать голоса
друг друга: земля затряслась, начали рушиться дома. Над кратером, как
позднее писали в газетах, взметнулся столб в тридцать километров высотой!
Сразу стало темно, разбушевалось море. Волны ринулись на берег, снесли
половину нашего города и несколько деревень. Наш дом каким-то чудом уцелел.
А сверху все время сыпался пепел, временами падали раскаленные камни. И в
довершение этого ада разразилась гроза. Морские волны стали густыми, липкими
от пепла. Дождь тоже падал на землю горячей грязью... Люди думали, что
наступил конец света. Они бежали куда глаза глядят, натыкались в темноте на
дома и деревья, падали, тонули в горячей грязи. Говорят, что эта темнота
продолжалась восемнадцать часов, а нам она показалась вечностью. Все, кто
мог, бежали дальше от берега, к возвышенностям. Попытались и мы, но тут же
убедились, что это еще хуже: по пояс в грязи, в темноте, далеко не убежать.
К счастью, наш дом стоял на самом высоком месте. Многие соседи тоже
собрались к нам. Наконец утихла буря, сквозь желтый туман чуть засветило
солнце. Мы даже закричали от радости: спаслись! И вдруг снова так
загрохотало, так вздрогнула земля, что мы все попадали с ног. А еще через
минуту я увидел такое, чего никогда не забыть: на нас двигалась темная,
бурая гора с кораблем на самой вершине!
Гуз умолк и полез в карман за трубкой. Молчали и слушатели. С левого
борта тихо наплывал Кракатау, и был у него такой вид, будто вся эта история
нисколько не касается его...
- А как же ты спасся? - спросил кто-то.
- Не знаю. Пришел в себя и вижу, что лежу на пригорке километрах в
шести от дома. Рядом со мной крыша с нашей избы, а метрах в ста дальше -
разбитый корабль... Вся моя семья погибла. Да и вообще из жителей нашего
города осталось в живых всего лишь человек пятнадцать...
И Гуз отошел в сторону. Видно, невмоготу стало рассказывать о
пережитом.
Мы можем добавить, что морские волны от этого взрыва докатились за
15000 километров, до самой Америки, а грохот был слышен за 3400 километров.
На десятки километров вокруг пласт пепла [В действительности это не пепел, а
лавинная пыль] достигал 20-40-метровой толщины. На поверхности моря он
плавал несколько дней, как двухметровой толщины лед, пока не пошел на дно.
Один корабль шесть дней простоял в этой каше, и пассажиры его чуть не умерли
от голода.
Разумеется, низкое побережье Суматры, и особенно Явы, было уничтожено
совершенно. Вместо недавних городов, деревень, полей и лесов осталась
мешанина из вещей, трупов людей и животных, растений и грязи.
Через несколько месяцев в Европе и некоторых других местах заметили,
что перед заходом солнца небо принимает какой-то особенный зеленый цвет,
словно солнечный свет проходит сквозь пыль. Ученые объяснили, что это и есть
пыль Кракатау, поднявшаяся на высоту шестидесяти - семидесяти километров.
"Саардам" двигался дальше. Вулкан остался позади. За ним показались
другие островки - маленькие, низкие.
- Эти островки сделал Кракатау, - сказал лейтенант. - А вот там,
дальше, лежит большой и людный остров - Сэбези; на нем тогда погибли все до
единого жители.
Эти воспоминания да живые и мертвые свидетели страшной катастрофы
произвели сильное впечатление на всю команду судна. Никто и не заметил, как
наступила темнота: в тропиках ночь всегда наступает внезапно, без сумерек.
Пока солнце светит - день, а едва зашло - сразу темная ночь. Корабль же был
теперь на экваторе, где весь год солнце всходит ровно в шесть часов утра и
точно в шесть часов вечера скрывается за горизонтом.
"Саардам" осветился огнями и направился ближе к яванскому берегу.
В самом узком месте Зондского пролива, как раз посередине его, лежит
остров с очень своеобразным названием: "Поперек Дороги".
- Может, этот самый Кракатау умышленно создал остров поперек дороги? -
пошутил молодой матрос.
- Нет, он всегда был тут, - улыбнулся Гуз, - и давно всем мешает.
Впрочем, слишком жаловаться на "Поперек Дороги" не приходилось: с обеих
сторон от него все же оставался свободный путь километров в восемьдесят
шириной.
Справа по курсу замигал маяк, дальше за ним показались слабенькие огни
Анжера. Гуз задумчиво смотрел на свой родной город, который был теперь для
него совершенно новым, чужим.
- Ты бывал после того в Анжере? - спросил молодой матрос.
Боцман ответил не сразу. Лишь выпустив несколько облачков дыма, он с
грустью произнес:
- Был. Один раз. Это не только другой город, другие люди в нем, но и
совершенно другая страна. Я себя чувствовал там, как покойник, который через
сто лет вылез из могилы и пошел бродить по городу, где и его никто не знает,
и сам он не находит ничего знакомого...
Но вот и Анжер остался позади. Спереди, чуть левее, затемнел силуэт
"Поперек Дороги". Берег же Явы немного повернул вправо, в густую темноту.
Белый туман наползал с тамошних безлюдных болот и застилал дорогу. Сквозь
этот туман издали едва мелькали огоньки Мэрока, городка, расположенного
километрах в двадцати пяти от Анжера.
Входя в самое узкое место пролива, "Саардам" сбавил ход до малого.
Часть матросов отправилась вниз, в каюты, остальные собрались на носу.
Только Салул с одним из своих товарищей почему-то остался на корме,
внимательно присматриваясь то к "Поперек Дороги", то к берегу Явы.
Вдруг впереди в тумане послышались испуганные крики.
- Что там такое? - спросил капитан.
- Кажется, на нашем пути лодка, - ответили ему.
Громкий гудок разорвал ночную тишину, но большая неуклюжая лодка уже
была под самым носом судна. "Саардам" остановился.
- Прочь с дороги! - закричали с корабля.
- Да она наполовину залита водой! - крикнул кто-то.
И действительно, лодка была полна воды, а в ней кричали от страха
четыре темных человека, четыре несчастных туземца.
Капитан разозлился. Он хотел было скомандовать "вперед", чтобы совсем
утопить этих дикарей: пусть не становятся поперек дороги! Но мысль о том,
что тяжелая лодка может повредить корпус судна, заставила изменить решение.
Корабль начал медленно огибать лодку.
Матросы на носу "Саардама" с любопытством наблюдали за всем этим, то
обмениваясь шутливыми замечаниями, то жалея людей в лодке. И только Салул со
своим товарищем Барасом на корме словно не слышали и не видели ничего. Оба
даже не посмотрели в сторону лодки, но почему-то спустили в воду два конца
крепкого пенькового каната. Никто этого не заметил.
Обменявшись несколькими фразами с Салулом, Барас быстро побежал вниз. И
едва "Саардам" обогнул лодку, как вдруг везде погасло электричество.
- Опять что-то произошло?! - загремел сверху голос капитана. -
Расстреляю! Выяснить, в чем дело, а пока зажечь фонари! Чтобы через минуту
был свет!
Хоть и всегда приготовлены фонари на судне, но на этот раз их почему-то
или не могли найти, или они не хотели гореть.
Поднялась суматоха. Люди бегали по палубе, кричали, чиркали спичками,
но толку с этого не было.
От удивления и ярости капитан даже кричать не мог. Несколько минут он
стоял, будто каменный, не веря своим глазам и ушам. Как? На военном корабле,
ночью, в море, рядом с чужими людьми такой непорядок? Да за это всю команду
надо расстрелять, а его самого в первую очередь!
- Что еще такое? Откуда тут чужие? К оружию! - послышался в темноте
голос лейтенанта, но страшный удар по голове свалил его с ног.
- Какие чужие? Никого здесь нет, - спокойно сказал Салул. И также
спокойно добавил: - Сейчас будет свет.
А на палубе творилось что-то невероятное: борьба, крики, возня...
- Измена! Защищайтесь! - снова послышались голоса, и борьба разгорелась
по всему кораблю: проклятия, шум, злые выкрики и смертные хрипы доносились
со всех сторон. Несколько раз за бортом всплеснулась вода: то ли выбросили
кого, то ли сами люди, спасаясь, покидали судно.
Капитан со штурвальным все еще находились на мостике. При первом же
выкрике лейтенанта капитан выхватил револьвер, подал команду.
- Тревога! Все наверх!
Но никаких результатов это не дало, никто не явился на зов. Снизу
послышалось несколько выстрелов, и капитан понял, что, если сию же минуту не
собрать в одно место всю команду, они погибнут. Выстрелив из револьвера,
командир закричал:
- Собираться сюда, ко мне! Быстро!
Он догадался, что произошло нападение. Но кто напал, и сколько их?
Кроме тех четырех туземцев в лодке, никого, кажется, не было видно. Неужели
они? А если не они, так кто же и откуда?
Но рассуждать не было времени, а в темноте ничего не разглядишь.
- Свет, свет скорей! - снова закричал капитан.
И опять ему ответил спокойный голос Салула:
- Сейчас, сейчас, капитан!
Тем временем остатки команды собрались возле капитанского мостика и
отбивались кто чем мог от наседавшей на них толпы чужих людей. Можно было
даже стрелять в нападавших, не боясь попасть в своих.
- Где же ваше оружие, негодяи вы, изменники? Почему не стреляете? -
крикнул капитан своим солдатам и разрядил пистолет во вражескую толпу.
В ответ грянуло несколько выстрелов, и командир зашатался, раненный в
руку и в бок.
Вот когда, наконец, вспыхнул свет, заливший весь корабль. И то, что
увидел капитан, поразило его больше, чем пули.
Вся палуба судна была заполнена туземцами разного цвета кожи, от
черного до желтого. Их было человек шестьдесят, не меньше, некоторые в
европейской одежде, иные только в брюках или коротких повязках. Человек
двадцать держали наготове ружья, у остальных в руках крисы - кривые кинжалы.
Впереди, как начальник, стоял Салул с отнятым у лейтенанта револьвером, а
рядом с ним шесть человек из команды "Саардама" во всей голландской
королевской форме и при оружии. Матросы эти, конечно, были из туземцев.
Сидя на палубе, пришедший в себя лейтенант недоуменно осматривался
вокруг, не понимая, что же такое происходит. Немного дальше лежало человек
десять убитых и тяжелораненых матросов и нападающих. А рядом с мостиком
сбились в кучу человек пятнадцать - двадцать саардамцев, из которых только у
двоих-троих имелось оружие.
- Изменники! Что вы делаете? Вас же расстреляют, как собак! Покайтесь,
пока не поздно. Я обещаю, что вам сохранят жизнь! - обратился капитан к
изменникам-матросам.
Они лишь рассмеялись в ответ, а Салул сказал:
- Знаем мы ваши обещания. Да, откровенно говоря, нам и каяться нет
нужды: мы делаем хорошее дело!
От неслыханного оскорбления капитан схватился за пистолет, но
закружилась голова, и он опустился на палубу.
Внизу, во внутренних помещениях корабля, еще оставалось человек
тридцать пять членов команды. Они слышали, что на палубе идет борьба. И хотя
оружия у них было больше, чем нужно, помочь своим товарищам не могли: люки,
ведущие наверх, оказались запертыми снаружи.
Начали стучать, попытались выломать люки, но ничего из этого не
получилось. А кроме того, все хорошо знали, что даже несколько человек легко
справятся с теми, кто посмеет высунуть голову из люка. Так им и пришлось
ждать, пока решится их судьба.
Большая половина этих невольных узников была туземцами, всегда
чувствовавшими себя людьми второго сорта. Правда, они были так воспитаны и
так привыкли к своему положению, что немногим из них могла прийти мысль об
этой унизительной несправедливости. И все же теперь голландцы не чувствовали
уверенности в этих своих "товарищах".
Тем временем на палубе Салул обратился к матросам:
- Вы отлично знаете, что не можете защищаться: и оружия у нас почти
нет, и самих вас меньше, чем нас. Сдавайтесь, иначе погибнете!
Дело было настолько ясное, что уговаривать долго не пришлось.
Туземцы-матросы уже давно прекратили бы сопротивление, если б не страх перед
белыми. А белых было всего лишь несколько человек. Увидав, что капитан и
лейтенант вышли со строя, они подняли руки, и вслед за ними дружно поднялись
руки всех остальных.
Через минуту все было кончено. Сдавшихся отвели в сторону, приставили к
ним охрану. Оставалось разделаться с теми, что внизу.
Салул поднялся на мостик и обратился к ним через переговорную трубу:
- Корабль в руках яванского народа. Команда на палубе сдалась и
обезоружена. Капитан ранен, ему нужна медицинская помощь. Сопротивление с
вашей стороны бесполезно. Предлагаем сдаться!
Внизу, среди голландцев, особенно горячился молодой мичман ван Хорк. Он
так и пылал желанием начать борьбу с "разбойниками". Мичман прочитал много
книжек, в которых голландцы всегда были героями, всегда побеждали всех,
особенно разных дикарей и пиратов. Он и сам мечтал о подобном геройстве, и
часто жалел, что ему ни разу не удалось встретиться с опасностью: ведь все и
всегда вокруг было так тихо, так спокойно, обычно.
Наконец желанная минута наступила, а воспользоваться ею нельзя. Сиди и
жди неизвестно чего!
Все высокое начальство было на палубе, и мичман ван Хорк оказался внизу
главным командиром. Он уже представлял себе, как со своими верными солдатами
освободит корабль, как прославится не только на всю Голландию, но и на весь
мир.
- Братья! - обратился мичман к морякам. - Нас тридцать четыре человека,
в наших руках все оружие и, можно сказать, весь корабль, машины и припасы.
Без нас они не смогут сдвинуть "Саардам" с места. Если мы пустим машины,
корабль и без управления подойдет к какому-нибудь берегу, а там - помощь.
Можно и тут продержаться до утра, а тогда нас заметят и тоже помогут. Ведь
мы находимся в людном месте, у своих берегов!
Его слова звучали настолько убедительно, что даже Гуз, спокойно
дымивший трубкой, и тот молча кивнул головой в знак одобрения. В этот момент
сверху им предложили сдаться.
Ван Хорк подбежал к трубе:
- Кто вы такие и как посмели напасть на военный государственный
корабль? - гневно спросил он.
- Мы - хозяева здешней страны и берем корабль в свои руки, - ответил
чей-то знакомый голос, а чей, мичман не смог сразу узнать.
Ван Хорк даже позеленел от ярости:
- Мы скоро увидим, кто здесь хозяева! - закричал он в трубу. -
Предлагаю немедленно сдаться, иначе через несколько минут все вы будете
болтаться на виселице!
- Вот тебе на! - обратился Салул к своим на малайском языке. - Они сами
предлагают нам сдаться!
Это сообщение вызвало веселый смех, а Салул опять заговорил в трубу:
- Предупреждаю, что мы найдем способ утихомирить вас. А пока подумайте.
- Подумайте сами, пока не поздно! - крикнул в ответ ван Хорк.
Все это время "Саардам" стоял на месте. Его даже начало понемногу
относить течением назад. За кормой покачивались на волнах четыре лодки, на
которых приехали инсургенты (повстанцы). Электричество на палубе опять
погасло: внизу выключили свет.
- Тем лучше, - сказал Барас, - нам свет не нужен.
Было часов десять вечера, а значит, до утра оставалось не менее восьми
часов. Движение в Зондском проливе и днем не очень оживленное, так как ведет
он в северную, пустынную часть Индийского океана, а сейчас и вовсе стало
тихо. Слева темнел "Поперек Дороги", далеко справа мигал в темноте огонек
маяка.
Инсургенты собрались на совещание: что же делать дальше?
- В нашем распоряжении восемь часов, - начал Салул, - времени вполне
достаточно. Но как овладеть внутренними помещениями корабля? Не попытаться
ли штурмом взять их?
Старший из новоприбывших Гудас отрицательно покачал головой:
- Едва ли это удастся. Во-первых, они могут перебить нас по очереди, а
во-вторых, от случайного выстрела могут взорваться боеприпасы, и тогда не
только мы все погибнем, но и погубим самое дорогое - оружие.
Барас почувствовал, как с юга подул легкий ветерок, и радостно вскочил
на ноги:
- Слышите? Ветер! Мы поставим паруса и пойдем назад. Правда, ветер еще
слабый, но за восемь часов мы все равно отойдем достаточно далеко. А под
утро ветер усилится, и мы будем в море. Там и справимся с этими, внизу, а
пока пусть сидят взаперти!
Предложение было принято, и сразу закипела работа. Недаром малайцы
славятся как способные, опытные моряки: скоро паруса были поставлены.
"Саардам" начал медленно поворачиваться, но ветер все еще был очень
слабый, а временами и вовсе утихал, и только через полчаса корабль лег на
обратный курс. Ветер, наконец, наполнил паруса и дело пошло на лад. Вот и
"Поперек Дороги" остался за кормой, и начал приближаться Анжер. Так шли
около часа, как вдруг застучала машина и... корабль двинулся назад!
- Ах, проклятые, они поняли наш маневр и дали задний ход! - вскричал
Салул.
Началось необычное соревнование: кто победит, - машина или ветер?
Салул услышал, как застонал капитан, и вспомнил, что ему все еще не
оказали помощи.
- Пришлите доктора, - попросил он в трубу, - раненому капитану плохо.
Снизу ответили не сразу, как видно, там шло совещание. Наконец ван Хорк
спросил:
- А какая гарантия, что это не провокация?
Салул посмотрел вокруг, увидел лейтенанта и сказал ему:
- Вы согласитесь от своего имени пригласить врача к капитану?
Лейтенант, как и ван Хорк, обдумал создавшееся положение. Ему было
ясно, что нужно выиграть как можно больше времени. Но и командира нельзя
оставлять без помощи, хотя эти разбойники, судя по всему, расстреляют их
всех. И все же он принял предложение:
- Хорошо, я согласен!
Лейтенанта подвели к рупору.
- Я, лейтенант Брэнд, подтверждаю, что нашему капитану необходима
срочная помощь! - услышали внизу.
Ван Хорк узнал голос лейтенанта и пообещал выпустить доктора при
условии, что ему будет разрешено вернуться назад. Но Салулу этого было мало.
- Быть может, лейтенант прикажет им, чтобы они сдались? - сказал он и
приставил пистолет к голове Брэнда.
Лейтенант побледнел, но, собрав силы, ответил глухим голосом:
- Поступайте как хотите, но пока капитан жив, я не имею права это
сделать.
- Жаль, - нахмурился Салул. - А было бы лучше для вас самих. Мы бы всех
отпустили на свободу, а так погибнете и вы и они.
- Будь что будет! - упрямо ответил Брэнд.
Условились немного приоткрыть люк, чтобы пропустить одного человека, и
тут же с обеих сторон приняли меры предосторожности. Когда люк был
приподнят, сверху и снизу ощетинились штыки и ружья, а между ними показалась
голова доктора. Едва он трусливо вылез наверх, как люк тотчас опустился на
место.
Врач перевязал капитана, потом осмотрел раненых. Один из нападавших и
два члена команды, голландец и туземец, оказались мертвыми. Раненых было
значительно больше.
Закончив работу, доктор вернулся назад.
Корабль тем временем почти совсем остановился: задним ходом он не мог
двигаться с обычной быстротой, а ветер все еще был слаб. И "Саардам" как бы
вертелся на одном месте.
Но постепенно машина начала побеждать, и корабль снова двинулся задним
ходом.
- Ставь все паруса! - скомандовал Салул.
Быстро подняли не только все паруса, но и протянули через палубу
огромный брезент. Тут и ветер подул сильнее, и корабль опять пошел вперед.
Пленные голландцы с тревогой следили за этой необыкновенной борьбой.
Долго она не давала результатов, но наконец машина начала побеждать.
- Эх, ветра бы, ветра! - в отчаянии кричали малайцы, в то время как
голландцы страстно желали, чтобы ветер совсем утих.
- Убрать паруса! - вдруг приказал Салул, И видя удивление соратников,
пояснил: - Уберем паруса, повернем корабль, и пусть себе идет задним ходом
туда, куда нам нужно!
Товарищи поняли его замысел и с веселыми криками принялись за дело. А
вскоре паруса опять подняли, и к силе машины прибавилась сила ветра.
Салул удовлетворенно потирал руки, малайцы ликовали: "Саардам" идет -
лучше не надо! Голландцы же на палубе в бессильной ярости сжимали кулаки.
Чтобы понять, как удалось обмануть нижнюю команду, нужно помнить, что
там ничего не могли знать о происходящем наверху. Вот почему и двигался