Страница:
Мы очутились посреди многотысячных стад овец и верблюдов. Куда только ни бросишь глаз — справа и слева от нас, впереди и позади нас — волновалось море пасущихся, бродящих животных. Мы видели длинные вереницы волов и ослов, нагруженных черными палатками, пестрыми коврами и огромными котлами. На эти горы утвари привязывают стариков и старух, которые больше не в состоянии ни ходить, ни держаться в седле без опоры. Иногда какое-нибудь животное перевозит малышей, так глубоко посаженных в седельные сумки, что в маленькие отверстия выглядывают только головки. В таких случаях для сохранения равновесия на другой бок вьючному животному приторачивают молодых ягнят и козочек, которые с нежным блеянием выглядывают из сумок. За стадами идут девушки, одетые только в плотно прилегающие к телу длинные арабские рубашки, матери с детьми на плечах, мальчишки, подгоняющие перед собой барашков. Погонщики одногорбых дромадеров, сидя верхом на своих царственных животных, ведут рядом с собой, в поводу, своих благородных лошадей. И наконец шествие замыкают многочисленные всадники, которые, вооружившись опушенными перьями копьями, гоняются по равнине за отбившимся, не желающим выдерживать порядок движения скотом.
Особые группы образуют скаковые верблюды, предназначенные в основном для перевозки женщин. Я очень часто видел в Сахаре джеммелов, на которых женщины путешествовали в похожих на люльки корзинах. Но такого приспособления, как здешнее, мне еще не встречалось. Оно составлено из двух солидных жердей длиной по десять локтей, а то и больше, которые кладутся поперек верблюжьей спины — перед горбом и за ним. Концы жердей сближают и связывают стеблями тростника или веревками. Это сооружение украшается бахромой и шерстяными кистями всех цветов, нитками жемчуга и ракушками точно так же, как седло и сбруя. Между жердями, на самом горбу, покоится устройство, состоящее из толстого бруса и матерчатого перекрытия, очень похожего на полицейскую будку. Оно тоже увешано разного рода кистями. Все сооружение необыкновенно вытянуто в высоту, и когда оно появляется на горизонте, колышущееся от покачиваний верблюда, то его можно принять за огромную бабочку или гигантскую стрекозу, то поднимающую, то опускающую крылья.
Наше появление вызывало в каждой группе бедуинов плохо скрываемый интерес. Конечно, я привлекал куда меньшее внимание, чем сэр Линдсей, в котором, так же как и в его слугах, с первого взгляда можно было признать европейцев. В своем серо-клетчатом наряде Линдсей поражал здешних жителей куда больше, чем это сделал бы араб в живописной одежде на какой-нибудь людной площади Мюнхена или Лейпцига.
Мы двигались за своими проводниками до тех пор, пока не заметили очень большую палатку, перед которой было воткнуто в землю множество копий, свидетельствующих, что мы оказались перед палаткой вождя. Вокруг в это самое время вырастали другие палатки.
Двое арабов-проводников спрыгнули на землю и вошли в шатер вождя. Через несколько мгновений они появились вновь в сопровождении третьего, имевшего наружность патриарха. Именно так должен был выглядеть Авраам, когда вышел из своего дома у дубравы Мамре, чтобы приветствовать своих гостей: снежно-белая борода свисала ему на грудь, тем не менее старик производил впечатление бодрого человека, способного перенести любой недуг. Его темные глаза смотрели на нас не очень-то приветливо и дружелюбно. Он поднес руку к сердцу и поздоровался: «Селям!»
Таково приветствие ревностного магометанина, когда к нему приходит неверный. А каждого правоверного он принимает словами «селям алейкум!».
— Алейкум! — ответил я и соскочил с лошади.
Он посмотрел на меня, словно осмысливая мой ответ, а потом сказал:
— Ты мусульманин или гяур?
— С каких это пор сын благородного племени шаммаров принимает своих гостей подобным вопросом? Разве не предписывает Коран поить и кормить чужестранца, разве не призывает дать ему отдохнуть, не интересуясь ни его происхождением, ни доходом? Да простит тебе Аллах то, что ты принимаешь своих гостей, словно турецкий полицейский!
Как бы защищаясь, он поднял руку.
— Шаммары и хаддедины рады каждому, но только не лжецам и предателям.
При этом он бросил характерный взгляд на англичанина.
— Кого ты имеешь в виду? — спросил я.
— Людей, прибывающих с запада, чтоб натравливать пашу на сынов пустыни. А иначе зачем нужен Королеве Островов консул в Мосуле?
— Эти трое не принадлежат к консульской службе. Мы просто усталые путешественники. Мы не хотим от тебя ничего иного, кроме глотка воды для себя и горстки фиников для наших лошадей.
— Если вы не из консульства, то получите то, что желаете. Входите, добро пожаловать!
Мы привязали лошадей к воткнутым в землю копьям и проследовали в палатку. Там нам дали по кружке верблюжьего молока. Еда состояла только из тонкой черствой, полусожженной ячменной лепешки — знак того, что шейх не рассматривает нас как гостей. За то недолгое время, пока мы ели, он, не говоря ни слова, подозрительно разглядывал нас. У него, верно, были важные причины не доверять чужим. По виду же его было заметно, что ему очень хочется узнать о нас побольше.
Линдсей оглядел палатку и спросил меня:
— Плохой парень, не так ли?
— Кажется.
— Он выглядит так, как будто хочет нас съесть. Что он сказал?
— Он приветствовал нас как неверных. Мы еще не его гости, и нас здесь очень боятся.
— Не его гости? Мы же едим и пьем у него!
— Он не дал нам хлеб из своих рук и соль — тоже! Он признал в вас англичанина, а эту нацию он, кажется, ненавидит.
— Почему?
— Не знаю.
— Так спросите!
— Нельзя. Это было бы невежливо. Но я думаю, что мы это еще узнаем.
Мы управились с закуской, и я поднялся.
— Ты дал попить и поесть, Мохаммед Эмин; мы благодарим тебя и будем прославлять твое гостеприимство везде, куда только попадем. Прощай! Пусть Аллах благословит тебя и твоих подданных!
Такого быстрого прощания он не ожидал.
— Почему вы так быстро покидаете меня? Останьтесь, отдохните у нас!
— Мы пойдем, потому что солнце твоей милости светит не нам.
— Все же здесь, в моей палатке, вы в безопасности.
— Ты так думаешь? Я не верю в безопасность в черной палатке араба эш-шаммар.
Он потянулся рукой к кинжалу.
— Ты хочешь оскорбить меня?
— Нет, я только хочу сообщить тебе свои мысли. Палатка шаммара не дает даже гостю безопасности. Стало быть, куда меньше тому, кто не пользуется обычным гостеприимством.
— За такие слова я могу и заколоть тебя. Разве какой-либо шаммар нарушил законы гостеприимства?
— Они нарушаются не только в отношении чужих, но даже и в отношении членов собственного племени.
Конечно, я высказал ужасное обвинение, однако я не понимал, почему мне надо быть вежливым с человеком, который принял нас как нищих. Я продолжал:
— Ты не заколешь меня, шейх, ибо, во-первых, я сказал тебе правду и, во-вторых, мой кинжал поразит тебя прежде, чем твой — меня.
— Докажи, что ты прав!
— Я расскажу тебе одну историю. Однажды случилось, что большое могучее племя распалось на мелкие племена.
Этим племенем управлял великий храбрый шейх, в сердце которого, однако, уживались хитрость и фальшь. Его соплеменники были недовольны им и один за другим уходили. Они становились подданными вождя другого племени. Тогда шейх послал за этим вождем, велев ему явиться к себе на разговор. Тот не пришел. Тогда шейх послал собственного сына. Это был отважный и мужественный юноша, очень любивший правду. Он сказал вождю: «Следуй за мной. Аллахом тебе клянусь, что ты можешь уверенно зайти в палатку моего отца. Ручаюсь своею жизнью за твою!» Тогда ответил вождь: «Я не пошел бы к твоему отцу, даже если бы он дал тысячу клятв пощадить меня, но тебе я верю. И чтобы показать это, я пойду с тобой безо всякого сопровождения». Они сели на лошадей и поехали. Когда они вошли в палатку шейха, там было полно воинов. Вождя пригласили сесть на место шейха. Он получил угощение, он слушал дружеские речи, но после трапезы на него напали. Сын шейха хотел его спасти, но его схватили воины. Дядя шейха свалил вождя себе под ноги, зажал коленями его голову и перерезал глотку преданному главарю, как это делают с бараном. Сын шейха разорвал на себе одежды и стал упрекать отца. Конечно, он вынужден был бежать, иначе и его убили бы. Знаешь ты эту историю, шейх Мохаммед Эмин?
— Не знаю. Подобной истории не могло произойти.
— Но она тем не менее произошла, и именно в твоем собственном племени. Преданного звали Неджрис, сына шейха — Ферхан, дядю — Хаджар, а шейхом был знаменитый Софук.
Он смутился.
— Откуда ты знаешь это имя? Ты не шаммар, не обеид, не абу-зальман. Ты говоришь языком западных арабов, а твое оружие не похоже на арабское. От кого ты узнал эту историю?
— Позор всякого племени расходится столь же широко, как и слава какого-либо народа. Ты знаешь, что я сказал правду. Как я могу тебе верить? Ты хаддедин, а это племя принадлежит к шаммарам, и ты отказал нам в гостеприимстве. Мы уходим.
Взмахом руки он выразил протест.
— Ты хаджи, а находишься в обществе гяуров!
— Откуда ты взял, что я хаджи?
— По твоему хамайлю [107]. Только хаджи привыкли носить Коран в украшенной золотом сумочке на шее. Ты можешь быть свободным. Однако эти неверные должны заплатить обычный налог, прежде чем уйдут.
— Они не будут платить, потому что находятся под моей защитой.
— Они не нуждаются в твоей защите, потому что находятся под защитой своего консула, да пошлет ему Аллах погибель!
— Он твой враг?
— Да, он мой враг. Он подговорил губернатора Мосула арестовать моего сына. Он натравил на меня обеидов, абу-хаммед и джовари. Они похитили мои стада, а теперь хотят объединиться, чтобы погубить меня и мое племя.
— Так позови на помощь другие племена шаммаров!
— Они не смогли бы прийти, поскольку губернатор собрал войско, чтобы напасть на их пастбища в горах Синджар. Мне не на кого надеяться. Да защитит меня Аллах!
— Мохаммед Эмин, я слышал, что племена обеидов, абу-хаммед и джовари — сущие разбойники. Я их не люблю, я друг шаммаров, потому что шаммары — самые благородные и самые храбрые арабы из тех, которых я знаю. Желаю, чтобы ты смог победить всех своих врагов!
Я не намеревался говорить ему комплименты — они скорее соответствовали моему искреннему убеждению. Пожалуй, это прозвучало в том тоне, как я говорил, ибо я увидел, что они произвели благоприятное впечатление.
— Ты на самом деле друг шаммаров? — спросил меня шейх.
— Да, и мне очень жаль, что между вами посеян раздор, так что ваше могущество теперь почти сломлено.
— Сломлено? Аллах велик, и шаммары еще достаточно храбры, чтобы побороться со своими врагами. Кто тебе рассказал о нас?
— Я уже давно читал и слышал про вас, но последние сведения получил в Белад-эль-Араб, в Аравии, у сыновей атейба.
— Как? — спросил он изумленно. — Ты жил у атейба?
— Да.
— Они многочисленны и могущественны, но на них лежит проклятие.
— Ты думаешь о шейхе Малике, который был изгнан? Он подскочил.
— Машалла, ты знаешь Малика, моего друга и брата?
— Я знаю его и людей его.
— Где ты встретил их?
— Я столкнулся с ним близ Джидды, а потом прошел с атейба через Белад-эль-Араб до Эн-Наман, пустыни близ Маската.
— Так ты знаешь их всех?
— Всех.
— И… Прости, что я говорю о женщине, но она не уступает мужчине… Ты знаешь и Амшу, дочь Малика?
— Я ее знаю. Она была женой Абузейфа и решила отомстить ему.
— И она отомстила?
— Да. Его уже нет на этом свете. Хаджи Халеф Омар, мой слуга, исполнил приговор, а за это получил в жены Ханне, дочь Амши.
— Твой слуга? Выходит, ты не обычный воин?
— Я — сын уэлад-герман и путешествую по разным странам в поисках приключений.
— О, теперь мне все известно. Ты поступаешь так, как делал Харун ар-Рашид [108]; ты — шейх, эмир, и ты отправляешься на войну или на поиски приключений. Твой слуга убил могущественного Отца Сабли. Ты, как его хозяин, должен быть еще большим героем, чем твой спутник. Где сейчас находится этот храбрый Хаджи Халеф Омар?
Мне, конечно, и в голову не пришло что-либо возражать. Я ответил:
— Возможно, что скоро ты его увидишь. Шейх Малик посылает его, чтобы спросить у шаммаров позволения перейти вместе со своими людьми под вашу защиту.
— Я рад их видеть, очень рад. Расскажи мне, о эмир, расскажи мне о них!
Он снова уселся. Я последовал его примеру и поведал ему о моей встрече с атейба, насколько я посчитал это нужным. Когда я закончил, он протянул мне руку.
— Прости, эмир, я этого не знал. С тобой пришли эти англичане, а они — мои враги. Но теперь они должны стать моими гостями. Разреши мне уйти и распорядиться об угощении.
Он протянул мне свою руку, и только сейчас я оказался в безопасности. Я полез за пазуху и вытащил фляжку со «святой водой».
— Ты закажешь еду у бинт амми?
Так называют кузину у местных арабов. Упоминание бинт амми — единственная возможность поговорить с арабом о его жене.
— Да.
— Так передай ей привет от меня и окропи ее несколькими каплями из этого сосуда. В нем содержится вода из источника Земзем. Да пребудет с нею Аллах!
— Сиди, ты — храбрый герой и великий святой. Иди и окропи ее сам. Женщины племени шаммар не боятся показывать лицо мужчинам.
Я слышал, конечно, что женщины и девушки шаммаров не дружат с чадрой, да и во время сегодняшней поездки видел многих из них с непокрытыми лицами. Он снова поднялся и сделал мне знак следовать за ним. Путь был недалек. Поблизости от его палатки стояла еще одна. Когда мы туда вошли, я заметил трех арабок и двух черных девушек. Африканки были, конечно, рабынями, остальные — женами шейха. Две из них перетирали ячмень в муку между камнями, третья, восседая на возвышении, руководила этой работой. Очевидно, она была здесь начальницей.
В одном углу палатки громоздилось много мешков, заполненных рисом, финиками, кофе, ячменем, фасолью и прикрытых сверху дорогим ковром. Они-то и образовывали трон повелительницы. Она была еще молодой, гибкой и отличалась более светлым, чем у других жен, лицом; черты его были правильными, а глаза привлекали темным блеском. Губы у повелительницы были алыми, брови подкрашены черным, и притом так, чтобы они соединялись на переносице. Лоб и щеки были покрыты мушками, а на голых руках и ногах были видны густо-красные татуировки. Из ушей до самой талии свисали большие золотые кольца, такое же кольцо торчало и в носу, но на нем сверкало множество крупных драгоценных камней — должно быть, оно сильно мешало при еде. На затылке полукругом были подвешены толстые нитки жемчуга, кораллов, ассирийских цилиндриков и поделочных камней, а щиколотки, запястья, локти свободно охватывали серебряные браслеты. Другие женщины были украшены гораздо скромнее.
— Селям! — приветствовал обитательниц палатки шейх. — Вот я привел вам героя из племени герман, великого святого, который хочет одарить вас благодатью Земзема.
Едва шейх произнес эти слова, все женщины попадали на землю. Повелительница тоже проворно соскользнула с импровизированного трона и опустилась на колени. Я вылил на ладонь несколько капель воды и окропил ими всю группу.
— Примите это, цветки пустыни! Бог всех народов сохранит вас ласковыми и веселыми, и пусть ваш аромат услаждает сердце вашего повелителя!
Убедившись, что я уже засовываю сосуд на прежнее место, за пояс, они поднялись и поспешили поблагодарить меня. Их благодарность заключалась в простом рукопожатии — ну прямо как на Западе. Потом шейх приказал:
— Теперь поспешите приготовить пищу, достойную этого человека. Я приглашу гостей — пусть будет полной моя палатка, пусть все радуются чести, выпавшей на нашу долю сегодня.
Мы возвратились в палатку шейха. Я вошел, а он задержался перед входом, отдавая приказания нескольким бедуинам.
— Где вы были? — спросил сэр Линдсей.
— В женской палатке.
— О! Невозможно!
— И все же.
— Эти женщины разрешают смотреть на себя?
— А почему же нет?
— Хм! Чудесно! Остаться здесь! И тоже посмотреть на женщин!
— Это уж как удастся. Меня считают набожным человеком, потому что у меня есть вода из источника Земзем, одна капля которой, по верованиям этих людей, делает чудеса.
— Ах, я несчастный! У меня нет воды Земзема!
— Она бы вам все равно не помогла, потому что вы не знаете арабского!
— Есть здесь развалины?
— Нет, но я полагаю, что нам не надо далеко ходить, чтобы найти их.
— Тогда надо спросить! Найти руины, выкопать Fowling bull! Впрочем, здесь была ужасная еда!
— Все впереди. Мы сейчас попадем на истинно арабский пир!
— А! Мне показалось, что шейх не расположен к этому.
— Его мнение о нас изменилось. Я знаю нескольких его друзей, и это придало нам здесь статус гостей. Отправьте слуг. Это может оскорбить арабов, если они будут вынуждены делить с ними одно помещение.
Через некоторое время собрались все приглашенные. Их было так много, что палатка и в самом деле заполнилась до отказа. Гости расположились по кругу, в соответствии со своим рангом, тогда как шейх сел между мною и англичанином. Вскоре рабыни и несколько бедуинов внесли еду.
Тогда хозяин поднял руки.
— Бисмилла! — крикнул он и дал тем самым знак к началу пира.
Он копался руками в мисках, блюдах, корзинах и то, что считал лучшим, подкладывал сначала мне, а потом англичанину. Конечно, я охотнее пустил бы в ход собственные руки, но вынужден был предоставить свободу действий хозяину, ибо иначе нанес бы ему несмываемое оскорбление. Мастер Линдсей, когда первая порция лапши забила ему рот, скривил губы известным мне способом и закрыл свой рот только тогда, когда я предупредил его:
— Ешьте, сэр, если не хотите смертельно оскорбить этих людей!
Он захлопнул рот, проглотил комок, а потом сказал:
— Брр! У меня же с собой в несессере и вилка и нож!
— Оставьте их лежать там! Мы должны вести себя согласно обычаям местного населения.
— Но ведь они отвратительны!
— Что говорит этот человек? — спросил шейх.
— Он восхищен твоей щедростью.
— О, вы мне очень нравитесь!
При этих словах он залез рукой в кислое молоко и поднес достопочтенному английскому мастеру очередную порцию прямо под его длинный нос. Тот, «осчастливленный», засопел, чтобы набрать воздуха и храбрости, а потом попытался слизнуть языком с нижней части своего лица этот благосклонный дар.
— Ужасно! — снова пожаловался он. — И это необходимо терпеть?
— Да!
— Без каких-либо возражений?
— Без! Но вы можете отомстить.
— Каким образом?
— Посмотрите, как делаю я, и попытайтесь повторить!
Я залез рукой в лапшу и засунул солидную порцию шейху прямо в рот. Он еще не успел проглотить, как Дэвид Линдсей зачерпнул ладонью масло. Произошло то, чего я никак не ожидал от шейха: он, мусульманин, принял дар от неверного безо всякого сопротивления. Правда, он мог позднее умыться и в результате более или менее длительного поста очиститься от этого проступка.
Пока нас кормил шейх, я обильно одаривал других пирующих. Они почитали за особую привилегию получить мой дар и с видимым удовольствием подставляли свои рты. Вскоре на столе уже было пусто.
Тогда шейх хлопнул в ладоши. Принесли сини, очень большое, украшенное орнаментом и арабской вязью блюдо почти шести футов в окружности. Его заполняло биргани, смесь риса с бараниной, плавающая в растопленном масле. Потом подали вара-маши, сильно сдобренное пряностями рагу из бараньей вырезки, а вслед за ним — кебаб, маленькие кусочки жаркого, насаженные на заостренные деревянные палочки, потом — киму, вареное мясо, обложенное гранатами, яблоками и айвой, и наконец — рахат, знакомое нам сладкое блюдо того типа, каким и мы привыкли лакомиться на десерт.
Когда я уже полагал пир оконченным, подали главное блюдо: барана, зажаренного на вертеле целиком. Я уже не в силах был больше есть.
— Хамдульиллах! — воскликнул я, сунул свои руки в горшок с водой и вытер их об одежду.
Этот знак показывал, что я сыт. В странах Востока не знают за столом тягостного принуждения. Того, кто произнес магическую фразу, больше просто не будут замечать. Это уловил и англичанин.
— Хамдульиллах! — закричал он и полез руками в воду, а потом… очень смущенно посмотрел на них.
Шейх приметил это и подал ему свой хаик.
— Скажи своему другу, — обратился он ко мне, — что я разрешаю ему вытереть руки о мое платье. Англичане, видимо, не очень заботятся о чистоте: у них даже нет одежды, о которую можно утереться.
Я разъяснил Линдсею предложение шейха, и он им не замедлил воспользоваться.
Затем отведали араки, и наконец каждый получил трубку и чашечку кофе. Только тогда шейх снизошел представить меня:
— Мужчины племени хаддедин-эль-шаммар, человек, которого вы видите перед собой, — великий эмир и хаджи из страны уэлад-герман. Его имя…
— Хаджи Кара бен Немей, — прервал я его речь.
— Да, его зовут Хаджи Кара бен Немей. В своей стране он известен как великий воин и умнейший талеб. Он носит при себе источник Земзем и ездит по всем странам в поисках приключений. Теперь вы знаете, кто он такой? Он — джихад, то есть тот, кто выступает за веру, идет сражаться за веру. Давайте посмотрим, понравится ли ему пойти вместе с нами против наших врагов!
Эти слова шейха поставили меня в неожиданное положение. Что я должен был ответить? А ответа от меня ждали — это читалось в устремленных на меня взглядах. Я быстро решился:
— Я всегда боролся за добро и справедливость, против всего, что не право и ложно. Мои руки принадлежат вам, но прежде я должен вот этого человека, моего друга, привести туда, куда я обещался его проводить.
— Куда это?
— Сейчас объясню. Много тысяч лет назад в этой стране жил народ, который владел большими городами и великолепными дворцами. Этот народ исчез с лица земли, а его города и дворцы теперь засыпаны землей. Кто копнет поглубже, тот может смотреть и учиться, как и что было тысячелетия назад. Это-то и хочет делать мой друг. Он хочет отыскать под землей старые знаки и письмена, чтобы разгадать и прочитать их…
— И золото, чтобы унести его с собой, — язвительно заметил шейх.
— Вовсе нет, — ответил я. — Он достаточно богат, у него есть и золото, и серебро, которого ему хватает. Он ищет только письмена и изображения. Все прочее он хочет оставить жителям этой страны.
— А ты что будешь при нем делать?
— Я должен проводить его на место, где он найдет то, что ищет.
— Для этой цели ты ему не нужен, но ты мог бы поехать с нами на войну. Мы покажем ему много таких мест. В здешней стране полно руин и развалин.
— Но никто не сможет говорить с ним, если меня не будет. Вы не понимаете его языка, а он не знает вашего.
— Тогда и он сначала мог бы отправиться с нами в поход, а потом мы покажем вам много мест, где вы найдете письмена и изображения.
Линдсей догадался, что речь идет о нем.
— Что они говорят? — спросил он меня.
— Они спросили у меня, что вы ищете у них в стране?
— Вы им сказали, сэр?
— Да.
— Что я хочу выкопать Fowling bulls?
— Да.
— Ну и…
— Они хотят, чтобы я остался с ними.
— Зачем это?
— Хотят, чтобы я отправился с ними на войну. Они считают меня великим героем.
— Хм! А где же я найду Fowling bulls?
— Они покажут вам кой-какие места.
— -а… Но я не понимаю этих людей!
— я им сказал об этом.
— то они ответили?
— Сначала вы должны отправиться с ними в поход, а потом они нам покажут места, где встречаются надписи и все такое.
— Well! Так поедем с ними!
— Не выйдет!
— Отчего же?
— При этом мы подвергнем себя опасности. Какое нам дело до чужой вражды?
— Нет дела. И поэтому мы сможем поехать с кем хотим.
— Это надо хорошенько обдумать.
— Вы боитесь, сэр?
— Нет.
— Я думаю! Итак, поедем с ними! Скажите это им.
— Вы не передумаете?
— Нет.
Он отвернулся, явно показывая, что сказал свое последнее слово. И вот я снова повернулся к шейху.
Я уже сказал тебе, что борюсь за все правое и доброе. Справедливое ли ваше дело?
— Мне следует тебе о нем рассказать?
— Да.
— Слышал ли ты о племени джехеш?
— Да. Это вероломное племя. Оно очень часто соединяется с племенами абу-зальман и таи-арабами, чтобы ограбить соседей.
— Ты знаешь это. Оно напало на нас и увело многие из наших стад, но мы поспешили за ними и все вернули. Тогда шейх джехешей пожаловался губернатору и подкупил его. Тот послал за мной, приказав мне явиться вместе со знатнейшими воинами моего племени на переговоры в Мосул. Я был ранен, не мог ни ходить, ни ездить, поэтому послал своего сына с пятнадцатью воинами. Губернатор проявил вероломство, взял их в плен и отправил в какую-то крепость; в какую точно, я пока не узнал.
— Ты вел разведку?
— Да, но безуспешно, потому что ни один человек из моего племени не рискнет войти в Мосул. Эта измена возмутила племена шаммар. Они убили нескольких солдат губернатора. Теперь он вооружается против шаммаров, а одновременно натравил на меня племена обеидов, абу-хаммед и джовари, хотя те не находятся под властью его высочества, а повинуются Багдаду.
Особые группы образуют скаковые верблюды, предназначенные в основном для перевозки женщин. Я очень часто видел в Сахаре джеммелов, на которых женщины путешествовали в похожих на люльки корзинах. Но такого приспособления, как здешнее, мне еще не встречалось. Оно составлено из двух солидных жердей длиной по десять локтей, а то и больше, которые кладутся поперек верблюжьей спины — перед горбом и за ним. Концы жердей сближают и связывают стеблями тростника или веревками. Это сооружение украшается бахромой и шерстяными кистями всех цветов, нитками жемчуга и ракушками точно так же, как седло и сбруя. Между жердями, на самом горбу, покоится устройство, состоящее из толстого бруса и матерчатого перекрытия, очень похожего на полицейскую будку. Оно тоже увешано разного рода кистями. Все сооружение необыкновенно вытянуто в высоту, и когда оно появляется на горизонте, колышущееся от покачиваний верблюда, то его можно принять за огромную бабочку или гигантскую стрекозу, то поднимающую, то опускающую крылья.
Наше появление вызывало в каждой группе бедуинов плохо скрываемый интерес. Конечно, я привлекал куда меньшее внимание, чем сэр Линдсей, в котором, так же как и в его слугах, с первого взгляда можно было признать европейцев. В своем серо-клетчатом наряде Линдсей поражал здешних жителей куда больше, чем это сделал бы араб в живописной одежде на какой-нибудь людной площади Мюнхена или Лейпцига.
Мы двигались за своими проводниками до тех пор, пока не заметили очень большую палатку, перед которой было воткнуто в землю множество копий, свидетельствующих, что мы оказались перед палаткой вождя. Вокруг в это самое время вырастали другие палатки.
Двое арабов-проводников спрыгнули на землю и вошли в шатер вождя. Через несколько мгновений они появились вновь в сопровождении третьего, имевшего наружность патриарха. Именно так должен был выглядеть Авраам, когда вышел из своего дома у дубравы Мамре, чтобы приветствовать своих гостей: снежно-белая борода свисала ему на грудь, тем не менее старик производил впечатление бодрого человека, способного перенести любой недуг. Его темные глаза смотрели на нас не очень-то приветливо и дружелюбно. Он поднес руку к сердцу и поздоровался: «Селям!»
Таково приветствие ревностного магометанина, когда к нему приходит неверный. А каждого правоверного он принимает словами «селям алейкум!».
— Алейкум! — ответил я и соскочил с лошади.
Он посмотрел на меня, словно осмысливая мой ответ, а потом сказал:
— Ты мусульманин или гяур?
— С каких это пор сын благородного племени шаммаров принимает своих гостей подобным вопросом? Разве не предписывает Коран поить и кормить чужестранца, разве не призывает дать ему отдохнуть, не интересуясь ни его происхождением, ни доходом? Да простит тебе Аллах то, что ты принимаешь своих гостей, словно турецкий полицейский!
Как бы защищаясь, он поднял руку.
— Шаммары и хаддедины рады каждому, но только не лжецам и предателям.
При этом он бросил характерный взгляд на англичанина.
— Кого ты имеешь в виду? — спросил я.
— Людей, прибывающих с запада, чтоб натравливать пашу на сынов пустыни. А иначе зачем нужен Королеве Островов консул в Мосуле?
— Эти трое не принадлежат к консульской службе. Мы просто усталые путешественники. Мы не хотим от тебя ничего иного, кроме глотка воды для себя и горстки фиников для наших лошадей.
— Если вы не из консульства, то получите то, что желаете. Входите, добро пожаловать!
Мы привязали лошадей к воткнутым в землю копьям и проследовали в палатку. Там нам дали по кружке верблюжьего молока. Еда состояла только из тонкой черствой, полусожженной ячменной лепешки — знак того, что шейх не рассматривает нас как гостей. За то недолгое время, пока мы ели, он, не говоря ни слова, подозрительно разглядывал нас. У него, верно, были важные причины не доверять чужим. По виду же его было заметно, что ему очень хочется узнать о нас побольше.
Линдсей оглядел палатку и спросил меня:
— Плохой парень, не так ли?
— Кажется.
— Он выглядит так, как будто хочет нас съесть. Что он сказал?
— Он приветствовал нас как неверных. Мы еще не его гости, и нас здесь очень боятся.
— Не его гости? Мы же едим и пьем у него!
— Он не дал нам хлеб из своих рук и соль — тоже! Он признал в вас англичанина, а эту нацию он, кажется, ненавидит.
— Почему?
— Не знаю.
— Так спросите!
— Нельзя. Это было бы невежливо. Но я думаю, что мы это еще узнаем.
Мы управились с закуской, и я поднялся.
— Ты дал попить и поесть, Мохаммед Эмин; мы благодарим тебя и будем прославлять твое гостеприимство везде, куда только попадем. Прощай! Пусть Аллах благословит тебя и твоих подданных!
Такого быстрого прощания он не ожидал.
— Почему вы так быстро покидаете меня? Останьтесь, отдохните у нас!
— Мы пойдем, потому что солнце твоей милости светит не нам.
— Все же здесь, в моей палатке, вы в безопасности.
— Ты так думаешь? Я не верю в безопасность в черной палатке араба эш-шаммар.
Он потянулся рукой к кинжалу.
— Ты хочешь оскорбить меня?
— Нет, я только хочу сообщить тебе свои мысли. Палатка шаммара не дает даже гостю безопасности. Стало быть, куда меньше тому, кто не пользуется обычным гостеприимством.
— За такие слова я могу и заколоть тебя. Разве какой-либо шаммар нарушил законы гостеприимства?
— Они нарушаются не только в отношении чужих, но даже и в отношении членов собственного племени.
Конечно, я высказал ужасное обвинение, однако я не понимал, почему мне надо быть вежливым с человеком, который принял нас как нищих. Я продолжал:
— Ты не заколешь меня, шейх, ибо, во-первых, я сказал тебе правду и, во-вторых, мой кинжал поразит тебя прежде, чем твой — меня.
— Докажи, что ты прав!
— Я расскажу тебе одну историю. Однажды случилось, что большое могучее племя распалось на мелкие племена.
Этим племенем управлял великий храбрый шейх, в сердце которого, однако, уживались хитрость и фальшь. Его соплеменники были недовольны им и один за другим уходили. Они становились подданными вождя другого племени. Тогда шейх послал за этим вождем, велев ему явиться к себе на разговор. Тот не пришел. Тогда шейх послал собственного сына. Это был отважный и мужественный юноша, очень любивший правду. Он сказал вождю: «Следуй за мной. Аллахом тебе клянусь, что ты можешь уверенно зайти в палатку моего отца. Ручаюсь своею жизнью за твою!» Тогда ответил вождь: «Я не пошел бы к твоему отцу, даже если бы он дал тысячу клятв пощадить меня, но тебе я верю. И чтобы показать это, я пойду с тобой безо всякого сопровождения». Они сели на лошадей и поехали. Когда они вошли в палатку шейха, там было полно воинов. Вождя пригласили сесть на место шейха. Он получил угощение, он слушал дружеские речи, но после трапезы на него напали. Сын шейха хотел его спасти, но его схватили воины. Дядя шейха свалил вождя себе под ноги, зажал коленями его голову и перерезал глотку преданному главарю, как это делают с бараном. Сын шейха разорвал на себе одежды и стал упрекать отца. Конечно, он вынужден был бежать, иначе и его убили бы. Знаешь ты эту историю, шейх Мохаммед Эмин?
— Не знаю. Подобной истории не могло произойти.
— Но она тем не менее произошла, и именно в твоем собственном племени. Преданного звали Неджрис, сына шейха — Ферхан, дядю — Хаджар, а шейхом был знаменитый Софук.
Он смутился.
— Откуда ты знаешь это имя? Ты не шаммар, не обеид, не абу-зальман. Ты говоришь языком западных арабов, а твое оружие не похоже на арабское. От кого ты узнал эту историю?
— Позор всякого племени расходится столь же широко, как и слава какого-либо народа. Ты знаешь, что я сказал правду. Как я могу тебе верить? Ты хаддедин, а это племя принадлежит к шаммарам, и ты отказал нам в гостеприимстве. Мы уходим.
Взмахом руки он выразил протест.
— Ты хаджи, а находишься в обществе гяуров!
— Откуда ты взял, что я хаджи?
— По твоему хамайлю [107]. Только хаджи привыкли носить Коран в украшенной золотом сумочке на шее. Ты можешь быть свободным. Однако эти неверные должны заплатить обычный налог, прежде чем уйдут.
— Они не будут платить, потому что находятся под моей защитой.
— Они не нуждаются в твоей защите, потому что находятся под защитой своего консула, да пошлет ему Аллах погибель!
— Он твой враг?
— Да, он мой враг. Он подговорил губернатора Мосула арестовать моего сына. Он натравил на меня обеидов, абу-хаммед и джовари. Они похитили мои стада, а теперь хотят объединиться, чтобы погубить меня и мое племя.
— Так позови на помощь другие племена шаммаров!
— Они не смогли бы прийти, поскольку губернатор собрал войско, чтобы напасть на их пастбища в горах Синджар. Мне не на кого надеяться. Да защитит меня Аллах!
— Мохаммед Эмин, я слышал, что племена обеидов, абу-хаммед и джовари — сущие разбойники. Я их не люблю, я друг шаммаров, потому что шаммары — самые благородные и самые храбрые арабы из тех, которых я знаю. Желаю, чтобы ты смог победить всех своих врагов!
Я не намеревался говорить ему комплименты — они скорее соответствовали моему искреннему убеждению. Пожалуй, это прозвучало в том тоне, как я говорил, ибо я увидел, что они произвели благоприятное впечатление.
— Ты на самом деле друг шаммаров? — спросил меня шейх.
— Да, и мне очень жаль, что между вами посеян раздор, так что ваше могущество теперь почти сломлено.
— Сломлено? Аллах велик, и шаммары еще достаточно храбры, чтобы побороться со своими врагами. Кто тебе рассказал о нас?
— Я уже давно читал и слышал про вас, но последние сведения получил в Белад-эль-Араб, в Аравии, у сыновей атейба.
— Как? — спросил он изумленно. — Ты жил у атейба?
— Да.
— Они многочисленны и могущественны, но на них лежит проклятие.
— Ты думаешь о шейхе Малике, который был изгнан? Он подскочил.
— Машалла, ты знаешь Малика, моего друга и брата?
— Я знаю его и людей его.
— Где ты встретил их?
— Я столкнулся с ним близ Джидды, а потом прошел с атейба через Белад-эль-Араб до Эн-Наман, пустыни близ Маската.
— Так ты знаешь их всех?
— Всех.
— И… Прости, что я говорю о женщине, но она не уступает мужчине… Ты знаешь и Амшу, дочь Малика?
— Я ее знаю. Она была женой Абузейфа и решила отомстить ему.
— И она отомстила?
— Да. Его уже нет на этом свете. Хаджи Халеф Омар, мой слуга, исполнил приговор, а за это получил в жены Ханне, дочь Амши.
— Твой слуга? Выходит, ты не обычный воин?
— Я — сын уэлад-герман и путешествую по разным странам в поисках приключений.
— О, теперь мне все известно. Ты поступаешь так, как делал Харун ар-Рашид [108]; ты — шейх, эмир, и ты отправляешься на войну или на поиски приключений. Твой слуга убил могущественного Отца Сабли. Ты, как его хозяин, должен быть еще большим героем, чем твой спутник. Где сейчас находится этот храбрый Хаджи Халеф Омар?
Мне, конечно, и в голову не пришло что-либо возражать. Я ответил:
— Возможно, что скоро ты его увидишь. Шейх Малик посылает его, чтобы спросить у шаммаров позволения перейти вместе со своими людьми под вашу защиту.
— Я рад их видеть, очень рад. Расскажи мне, о эмир, расскажи мне о них!
Он снова уселся. Я последовал его примеру и поведал ему о моей встрече с атейба, насколько я посчитал это нужным. Когда я закончил, он протянул мне руку.
— Прости, эмир, я этого не знал. С тобой пришли эти англичане, а они — мои враги. Но теперь они должны стать моими гостями. Разреши мне уйти и распорядиться об угощении.
Он протянул мне свою руку, и только сейчас я оказался в безопасности. Я полез за пазуху и вытащил фляжку со «святой водой».
— Ты закажешь еду у бинт амми?
Так называют кузину у местных арабов. Упоминание бинт амми — единственная возможность поговорить с арабом о его жене.
— Да.
— Так передай ей привет от меня и окропи ее несколькими каплями из этого сосуда. В нем содержится вода из источника Земзем. Да пребудет с нею Аллах!
— Сиди, ты — храбрый герой и великий святой. Иди и окропи ее сам. Женщины племени шаммар не боятся показывать лицо мужчинам.
Я слышал, конечно, что женщины и девушки шаммаров не дружат с чадрой, да и во время сегодняшней поездки видел многих из них с непокрытыми лицами. Он снова поднялся и сделал мне знак следовать за ним. Путь был недалек. Поблизости от его палатки стояла еще одна. Когда мы туда вошли, я заметил трех арабок и двух черных девушек. Африканки были, конечно, рабынями, остальные — женами шейха. Две из них перетирали ячмень в муку между камнями, третья, восседая на возвышении, руководила этой работой. Очевидно, она была здесь начальницей.
В одном углу палатки громоздилось много мешков, заполненных рисом, финиками, кофе, ячменем, фасолью и прикрытых сверху дорогим ковром. Они-то и образовывали трон повелительницы. Она была еще молодой, гибкой и отличалась более светлым, чем у других жен, лицом; черты его были правильными, а глаза привлекали темным блеском. Губы у повелительницы были алыми, брови подкрашены черным, и притом так, чтобы они соединялись на переносице. Лоб и щеки были покрыты мушками, а на голых руках и ногах были видны густо-красные татуировки. Из ушей до самой талии свисали большие золотые кольца, такое же кольцо торчало и в носу, но на нем сверкало множество крупных драгоценных камней — должно быть, оно сильно мешало при еде. На затылке полукругом были подвешены толстые нитки жемчуга, кораллов, ассирийских цилиндриков и поделочных камней, а щиколотки, запястья, локти свободно охватывали серебряные браслеты. Другие женщины были украшены гораздо скромнее.
— Селям! — приветствовал обитательниц палатки шейх. — Вот я привел вам героя из племени герман, великого святого, который хочет одарить вас благодатью Земзема.
Едва шейх произнес эти слова, все женщины попадали на землю. Повелительница тоже проворно соскользнула с импровизированного трона и опустилась на колени. Я вылил на ладонь несколько капель воды и окропил ими всю группу.
— Примите это, цветки пустыни! Бог всех народов сохранит вас ласковыми и веселыми, и пусть ваш аромат услаждает сердце вашего повелителя!
Убедившись, что я уже засовываю сосуд на прежнее место, за пояс, они поднялись и поспешили поблагодарить меня. Их благодарность заключалась в простом рукопожатии — ну прямо как на Западе. Потом шейх приказал:
— Теперь поспешите приготовить пищу, достойную этого человека. Я приглашу гостей — пусть будет полной моя палатка, пусть все радуются чести, выпавшей на нашу долю сегодня.
Мы возвратились в палатку шейха. Я вошел, а он задержался перед входом, отдавая приказания нескольким бедуинам.
— Где вы были? — спросил сэр Линдсей.
— В женской палатке.
— О! Невозможно!
— И все же.
— Эти женщины разрешают смотреть на себя?
— А почему же нет?
— Хм! Чудесно! Остаться здесь! И тоже посмотреть на женщин!
— Это уж как удастся. Меня считают набожным человеком, потому что у меня есть вода из источника Земзем, одна капля которой, по верованиям этих людей, делает чудеса.
— Ах, я несчастный! У меня нет воды Земзема!
— Она бы вам все равно не помогла, потому что вы не знаете арабского!
— Есть здесь развалины?
— Нет, но я полагаю, что нам не надо далеко ходить, чтобы найти их.
— Тогда надо спросить! Найти руины, выкопать Fowling bull! Впрочем, здесь была ужасная еда!
— Все впереди. Мы сейчас попадем на истинно арабский пир!
— А! Мне показалось, что шейх не расположен к этому.
— Его мнение о нас изменилось. Я знаю нескольких его друзей, и это придало нам здесь статус гостей. Отправьте слуг. Это может оскорбить арабов, если они будут вынуждены делить с ними одно помещение.
Через некоторое время собрались все приглашенные. Их было так много, что палатка и в самом деле заполнилась до отказа. Гости расположились по кругу, в соответствии со своим рангом, тогда как шейх сел между мною и англичанином. Вскоре рабыни и несколько бедуинов внесли еду.
Тогда хозяин поднял руки.
— Бисмилла! — крикнул он и дал тем самым знак к началу пира.
Он копался руками в мисках, блюдах, корзинах и то, что считал лучшим, подкладывал сначала мне, а потом англичанину. Конечно, я охотнее пустил бы в ход собственные руки, но вынужден был предоставить свободу действий хозяину, ибо иначе нанес бы ему несмываемое оскорбление. Мастер Линдсей, когда первая порция лапши забила ему рот, скривил губы известным мне способом и закрыл свой рот только тогда, когда я предупредил его:
— Ешьте, сэр, если не хотите смертельно оскорбить этих людей!
Он захлопнул рот, проглотил комок, а потом сказал:
— Брр! У меня же с собой в несессере и вилка и нож!
— Оставьте их лежать там! Мы должны вести себя согласно обычаям местного населения.
— Но ведь они отвратительны!
— Что говорит этот человек? — спросил шейх.
— Он восхищен твоей щедростью.
— О, вы мне очень нравитесь!
При этих словах он залез рукой в кислое молоко и поднес достопочтенному английскому мастеру очередную порцию прямо под его длинный нос. Тот, «осчастливленный», засопел, чтобы набрать воздуха и храбрости, а потом попытался слизнуть языком с нижней части своего лица этот благосклонный дар.
— Ужасно! — снова пожаловался он. — И это необходимо терпеть?
— Да!
— Без каких-либо возражений?
— Без! Но вы можете отомстить.
— Каким образом?
— Посмотрите, как делаю я, и попытайтесь повторить!
Я залез рукой в лапшу и засунул солидную порцию шейху прямо в рот. Он еще не успел проглотить, как Дэвид Линдсей зачерпнул ладонью масло. Произошло то, чего я никак не ожидал от шейха: он, мусульманин, принял дар от неверного безо всякого сопротивления. Правда, он мог позднее умыться и в результате более или менее длительного поста очиститься от этого проступка.
Пока нас кормил шейх, я обильно одаривал других пирующих. Они почитали за особую привилегию получить мой дар и с видимым удовольствием подставляли свои рты. Вскоре на столе уже было пусто.
Тогда шейх хлопнул в ладоши. Принесли сини, очень большое, украшенное орнаментом и арабской вязью блюдо почти шести футов в окружности. Его заполняло биргани, смесь риса с бараниной, плавающая в растопленном масле. Потом подали вара-маши, сильно сдобренное пряностями рагу из бараньей вырезки, а вслед за ним — кебаб, маленькие кусочки жаркого, насаженные на заостренные деревянные палочки, потом — киму, вареное мясо, обложенное гранатами, яблоками и айвой, и наконец — рахат, знакомое нам сладкое блюдо того типа, каким и мы привыкли лакомиться на десерт.
Когда я уже полагал пир оконченным, подали главное блюдо: барана, зажаренного на вертеле целиком. Я уже не в силах был больше есть.
— Хамдульиллах! — воскликнул я, сунул свои руки в горшок с водой и вытер их об одежду.
Этот знак показывал, что я сыт. В странах Востока не знают за столом тягостного принуждения. Того, кто произнес магическую фразу, больше просто не будут замечать. Это уловил и англичанин.
— Хамдульиллах! — закричал он и полез руками в воду, а потом… очень смущенно посмотрел на них.
Шейх приметил это и подал ему свой хаик.
— Скажи своему другу, — обратился он ко мне, — что я разрешаю ему вытереть руки о мое платье. Англичане, видимо, не очень заботятся о чистоте: у них даже нет одежды, о которую можно утереться.
Я разъяснил Линдсею предложение шейха, и он им не замедлил воспользоваться.
Затем отведали араки, и наконец каждый получил трубку и чашечку кофе. Только тогда шейх снизошел представить меня:
— Мужчины племени хаддедин-эль-шаммар, человек, которого вы видите перед собой, — великий эмир и хаджи из страны уэлад-герман. Его имя…
— Хаджи Кара бен Немей, — прервал я его речь.
— Да, его зовут Хаджи Кара бен Немей. В своей стране он известен как великий воин и умнейший талеб. Он носит при себе источник Земзем и ездит по всем странам в поисках приключений. Теперь вы знаете, кто он такой? Он — джихад, то есть тот, кто выступает за веру, идет сражаться за веру. Давайте посмотрим, понравится ли ему пойти вместе с нами против наших врагов!
Эти слова шейха поставили меня в неожиданное положение. Что я должен был ответить? А ответа от меня ждали — это читалось в устремленных на меня взглядах. Я быстро решился:
— Я всегда боролся за добро и справедливость, против всего, что не право и ложно. Мои руки принадлежат вам, но прежде я должен вот этого человека, моего друга, привести туда, куда я обещался его проводить.
— Куда это?
— Сейчас объясню. Много тысяч лет назад в этой стране жил народ, который владел большими городами и великолепными дворцами. Этот народ исчез с лица земли, а его города и дворцы теперь засыпаны землей. Кто копнет поглубже, тот может смотреть и учиться, как и что было тысячелетия назад. Это-то и хочет делать мой друг. Он хочет отыскать под землей старые знаки и письмена, чтобы разгадать и прочитать их…
— И золото, чтобы унести его с собой, — язвительно заметил шейх.
— Вовсе нет, — ответил я. — Он достаточно богат, у него есть и золото, и серебро, которого ему хватает. Он ищет только письмена и изображения. Все прочее он хочет оставить жителям этой страны.
— А ты что будешь при нем делать?
— Я должен проводить его на место, где он найдет то, что ищет.
— Для этой цели ты ему не нужен, но ты мог бы поехать с нами на войну. Мы покажем ему много таких мест. В здешней стране полно руин и развалин.
— Но никто не сможет говорить с ним, если меня не будет. Вы не понимаете его языка, а он не знает вашего.
— Тогда и он сначала мог бы отправиться с нами в поход, а потом мы покажем вам много мест, где вы найдете письмена и изображения.
Линдсей догадался, что речь идет о нем.
— Что они говорят? — спросил он меня.
— Они спросили у меня, что вы ищете у них в стране?
— Вы им сказали, сэр?
— Да.
— Что я хочу выкопать Fowling bulls?
— Да.
— Ну и…
— Они хотят, чтобы я остался с ними.
— Зачем это?
— Хотят, чтобы я отправился с ними на войну. Они считают меня великим героем.
— Хм! А где же я найду Fowling bulls?
— Они покажут вам кой-какие места.
— -а… Но я не понимаю этих людей!
— я им сказал об этом.
— то они ответили?
— Сначала вы должны отправиться с ними в поход, а потом они нам покажут места, где встречаются надписи и все такое.
— Well! Так поедем с ними!
— Не выйдет!
— Отчего же?
— При этом мы подвергнем себя опасности. Какое нам дело до чужой вражды?
— Нет дела. И поэтому мы сможем поехать с кем хотим.
— Это надо хорошенько обдумать.
— Вы боитесь, сэр?
— Нет.
— Я думаю! Итак, поедем с ними! Скажите это им.
— Вы не передумаете?
— Нет.
Он отвернулся, явно показывая, что сказал свое последнее слово. И вот я снова повернулся к шейху.
Я уже сказал тебе, что борюсь за все правое и доброе. Справедливое ли ваше дело?
— Мне следует тебе о нем рассказать?
— Да.
— Слышал ли ты о племени джехеш?
— Да. Это вероломное племя. Оно очень часто соединяется с племенами абу-зальман и таи-арабами, чтобы ограбить соседей.
— Ты знаешь это. Оно напало на нас и увело многие из наших стад, но мы поспешили за ними и все вернули. Тогда шейх джехешей пожаловался губернатору и подкупил его. Тот послал за мной, приказав мне явиться вместе со знатнейшими воинами моего племени на переговоры в Мосул. Я был ранен, не мог ни ходить, ни ездить, поэтому послал своего сына с пятнадцатью воинами. Губернатор проявил вероломство, взял их в плен и отправил в какую-то крепость; в какую точно, я пока не узнал.
— Ты вел разведку?
— Да, но безуспешно, потому что ни один человек из моего племени не рискнет войти в Мосул. Эта измена возмутила племена шаммар. Они убили нескольких солдат губернатора. Теперь он вооружается против шаммаров, а одновременно натравил на меня племена обеидов, абу-хаммед и джовари, хотя те не находятся под властью его высочества, а повинуются Багдаду.