Страница:
— Что же такого случилось? — презрительным тоном спросил он.
— Их ожидали так же, как я ждал тебя.
— Где?
—В вади Дерадж.
Теперь он заметно испугался, поэтому я добавил:
— Ты видишь, что ваш план раскрыт. Ты знаешь, что я был у абу-хаммед. Прежде чем приехать к ним, я посетил ваших врагов, абу-мохаммед. Это племя, а также алабеиды, которых вы так часто грабили, объединились с хаддединами, чтобы запереть вас в вади Дерадж. Слушай!
Издалека доносился глухой треск ружейных выстрелов.
— Ты слышишь эти выстрелы? Твои друзья уже заперты в долине и будут все уничтожены, если не сдадутся.
— Аллах-иль-Аллах! — закричал он. — Это верно?
— Верно.
— Тогда убей меня!
— Ты трус!
— Разве это трусость — желать смерти?
— Да. Ты шейх обеидов, отец своего племени. Твой долг состоит в том, чтобы помогать людям своего племени в нужде. Ты же хочешь их покинуть.
— Ты с ума сошел? Как я могу их защитить, если нахожусь в плену!
— Советом. Хаддедины вовсе не похожи на чудовищ, жаждущих крови; они хотят отразить ваш набег, а потом заключить с вами мир. На таком совете шейху обеидов отсутствовать нельзя.
— Повторяю еще раз: ты говоришь правду?
— Я говорю правду.
— Поклянись!
— Слово мужчины — его клятва. Стой, парень!
Последний выкрик относился к греку. До сих пор он стоял спокойно, а теперь вдруг прыгнул на одного из моих людей, подходивших все ближе и ближе, чтобы слышать наш разговор, оттолкнул его в сторону и побежал прочь. Несколько выстрелов грохнули ему вслед, но в спешке стрелявшие целились плохо; греку удалось достичь скального выступа и исчезнуть за ним.
— Стреляйте в любого, кто здесь пошевелится! — С этими словами я поспешил за беглецом. Когда я добрался до выступа, грек был уже шагах в ста от меня, а то и больше. — Остановись! — крикнул я ему вслед.
Грек быстро оглянулся и побежал дальше. Мне было жалко, но я вынужден был стрелять в него. Однако я намеревался только ранить беглеца. Я прицелился и нажал на спуск. Он пробежал еще несколько шагов, а потом остановился. Похоже было на то, будто какая-то невидимая рука повернула его вокруг собственной оси, а затем он упал.
— Принесите его! — приказал я.
По моему приказу несколько хаддединов подбежали к беглецу и принесли его. Пуля застряла в бедре у грека.
— Ты видишь, Эсла эль-Махем, что мы не шутим. Прикажи своим людям сдаться!
— А если не прикажу? — спросил он.
— Тогда мы заставим их сдаться, но прольется кровь, чего мы не желаем.
— Ты подтвердишь позднее, что я сдался только потому, что вас было в пять раз больше и ты мне сказал, что люди моего племени заперты в вади Дерадж?
— Я удостоверю это! Обеиды были разоружены.
— Сэр! — закричал во время этой операции Линдсей.
— Что? — спросил я и обернулся.
Линдсей схватил руку раненого грека и сообщил:
— Парень жрет бумагу!
Я подошел. В кулаке у грека еще оставалось несколько клочков бумаги.
— Дайте сюда! — приказал я.
— Никогда!
Я сжал его руку — он вскрикнул от боли и разжал пальцы. Бумага представляла собой часть конверта, на которой сохранилось одно-единственное слово — «Багдад». Весь остальной конверт и письмо пленник то ли уже проглотил, то ли еще дожевывал.
— Выплюньте все, что у вас во рту! — потребовал я.
Язвительная усмешка была мне ответом. Одновременно я заметил, как он приподнял голову, чтобы легче было проглотить. Я немедленно схватил его за горло. Под моим не очень нежным жестом он раскрыл рот. Мне удалось вытащить только маленький комок бумаги. Расправив его, я увидел, что на клочках виднелось несколько зашифрованных строчек. Казалось абсолютно невозможным сложить эти клочки так, чтобы получилось связное послание. Я строго посмотрел греку в глаза и спросил его:
— Кто сочинил это послание?
— Не знаю, — ответил он.
— От кого ты его получил?
— Тоже не знаю.
— Лжец! Тебе хочется остаться здесь умирать?
Он испуганно посмотрел на меня, а я продолжал:
— Если ты не ответишь, тебя не будут перевязывать, и я оставлю тебя здесь на съедение грифам и шакалам!
— Мне приказано молчать, — сказал он.
— Ты будешь молчать вечно!
Я встал. Это подействовало.
— Спрашивай, эфенди! — крикнул он.
— От кого ты получил это письмо?
— От английского вице-консула в Мосуле.
— Кому он его послал?
— Консулу в Багдаде.
— Ты знаешь содержание?
— Нет.
— Не лги!
— Клянусь, что мне не удалось прочесть ни буквы!
— Но ты догадываешься о содержании письма?
— Да.
— Так говори!
— Политика!
— Естественно!
— Больше я ничего не могу сказать.
— Ты поклялся?
— Да.
— Хм! Ты же грек.
— Да.
— Откуда?
— С Лемноса.
— Я так и думал! Простой турок почтенен и простодушен, и если он становится другим, то виной этому — вы, называющие себя христианами, но на самом деле вы хуже самых злобных язычников. Где только в Турции случится какое мошенничество, где обнаружатся негодяи, там приложил свою руку грек. Ты нарушил бы сегодня свою клятву, если бы я тебя вынудил или оплатил твое клятвопреступление, шпион! Каким образом ты сделался драгоманом [119] в Мосуле? Молчи! Я догадываюсь, кто вы такие, во что вы превращаетесь! Можешь оставаться верным своей клятве — я и так знаю политику, о которой ты упомянул! Почему вы натравливаете эти племена одно на другое? Почему вы подстрекаете против них то турок, то персов? И это делают христиане! Те, кто действительно следует учению Спасителя мира, несут в эту страну слова любви и сострадания, а вы сеете сорняки среди пшеницы, которую они заглушают. Ваш посев приносит тысячекратные плоды. Беги к своему попу — может быть, он вымолит для тебя прощение!.. А ты служил и русским?
— Да, господин.
— Где?
— В Стамбуле.
— Ладно! Я вижу, что ты еще способен осознать истину, а потому не отдам тебя хаддединам.
— Не делай этого, эфенди! За это моя душа благословит тебя!
— Оставь свое благословение при себе! Как твое имя?
— Александр Колеттис.
— Знаменитое имя ты носишь [120], но у тебя нет ничего общего с тем, кто носил его раньше… Билл!
Слуга откликнулся.
— Ты умеешь перевязывать раны?
— Нет, сэр, но я, пожалуй, смогу перетянуть ногу.
— Так сделай это!
Слуга кое-как перевязал грека. Кто знает, не поступил ли бы я по-другому, если бы тогда знал, в каких обстоятельствах я снова увижу Колеттиса. Я обратился к связанному шейху:
— Эсла эль-Махем, ты храбрый человек, и мне жаль видеть связанным такого отважного воина. Обещаешь ли мне всегда оставаться на моей стороне и не предпринимать никаких попыток к бегству?
— Зачем?
— Тогда я прикажу развязать тебя.
— Обещаю.
— Клянешься бородой Пророка?
— Бородой Пророка и своей собственной!
— Возьми такое же обещание со своих людей!
— Поклянитесь, что не убежите от этого человека! — приказал он.
— Клянемся! — прозвучало в ответ.
— В таком случае вам не надо оставаться связанными, — обещал я им.
Тут я развязал шейха.
— Сиди, ты великодушен, — сказал он. — Ты приказал убить только наших лошадей, нас же пощадил. Аллах благословит тебя, хотя моя лошадь была мне милее родного брата!
Благородство его черт внушило мне уверенность, что этому человеку всякая измена, всякая низость и вероломство были чужды, и я сказал ему:
— Ты позволил чужим языкам уговорить себя на битву с родственниками твоего народа. В дальнейшем будь тверже! Хочешь получить свою саблю, свой кинжал, свое ружье?
— Не делай этого, эфенди! — удивленно сказал он.
— Я сделаю это. Шейх должен быть самым благородным в своем племени; я не могу обходиться с тобой, как хутейе или хелавийе [121]. Ты должен предстать перед Мохаммедом Эмином, шейхом хаддединов, как свободный человек, с оружием в руках.
Я дал ему его саблю и все прочее оружие. Он вскочил и уставился на меня.
— Как твое имя, сиди?
— Хаддедины называют меня эмиром Кара бен Немей.
— Ты христианин, эмир! Сегодня я узнал, что насара — не собаки, что они великодушнее и умнее мусульман. Поэтому верь мне: возвратив оружие, ты победил меня куда проще, чем мог бы сделать при помощи того оружия, которое ты носишь при себе и которым ты способен был бы убить меня… Дай мне посмотреть твой кинжал!
Я выполнил его просьбу. Он проверил клинок, а потом сказал:
— Это простое железо я переломлю рукой. Посмотри-ка мой шамбийе!
Он вынул свой кинжал из ножен. Это было подлинное произведение искусства, обоюдоострое, слегка изогнутое, чудесной дамасской стали; на обеих сторонах клинка был по-арабски выгравирован девиз: «В ножны — только после победы». Кинжал был, конечно, изготовлен одним из тех прославленных оружейников в Дамаске, которые давно уже вымерли и с которыми теперь никто больше не может сравниться.
— Нравится? — спросил шейх.
— Он стоит, верно, пятидесяти овец!
— Ошибся: ста или ста пятидесяти, потому что его носили десять моих предков и на нем нет ни одной царапины. Кинжал будет твоим, а мне ты отдашь свой!
Такой обмен я не мог отклонить, если не хотел смертельно обидеть шейха.
— Благодарю тебя, Хаджи Эсла эль-Махем; я буду носить этот клинок в память о тебе и о чести твоих предков!
— Пока твоя рука останется твердой, он никогда не изменит тебе в беде.
В этот момент послышался топот приближающейся лошади, и сразу же за этим всадник обогнул выступ скалы, прикрывавшей наше убежище с юга. Это был не кто другой, как мой маленький Халеф!
— Сиди, ты должен ехать! — крикнул он, увидев меня.
— Как дела, Хаджи Халеф Омар?
— Мы победили.
— Тяжело было?
— Легко. Все взяты в плен!
— Все?
— И вместе с шейхами! Хамдульиллах! Нет только Эслы эиь-Махема, шейха обеидов.
Я обернулся к пленнику:
— Ты видишь, что я сказал тебе правду.
Потом я спросил Халефа:
— Абу-мохаммед прибыли вовремя?
— Они подошли сразу за джовари и замкнули выход из вади так, что ни один враг не смог уйти… Кто эти люди?
— Вот это — шейх Эсла эль-Махем, о котором ты упомянул.
— Твои пленники?
— Да, они поедут со мной.
— Валлахи, биллахи, таллахи! Разреши мне вернуться немедленно, чтобы принести эту весть Мохаммеду Эмину и шейху Малику! — И он мигом ускакал.
Шейх Эсла сел на одну из наших лошадей, грека положили на другую, остальные должны были идти пешком.
Наш отряд пришел в движение. Если в вади Дерадж пролили не больше крови, чем у нас, я был бы доволен.
Уже упомянутое ущелье вывело нас на другой склон горы, потом мы поехали по равнине прямо на юг. Еще задолго до вади я заметил четверых всадников, ехавших нам навстречу. Я поспешил к ним. Это оказались Малик, Мохаммед Эмин и шейхи племен абу-мохаммед и алабеидов.
— Ты взял его в плен? — закричал мне Мохаммед Эмин. — Эслу эль-Махема?
— Да.
— Слава Аллаху! Только его нам и не хватало. Скольких человеческих жизней стоил тебе этот бой?
— Ни одной.
— Кто был ранен?
— Из наших никто. Только один из врагов получил пулю.
— Тогда Аллах милосердный был на нашей стороне. У нас лишь двое убитых и одиннадцать раненых.
— А у врагов?
— У них дела пошли хуже. Их так плотно окружили, что они даже не могли сдвинуться с места. Наши стреляли метко, а сами были неуязвимы. И наши всадники держались вместе, как ты учил. Когда они вырвались из боковых ущелий, они смяли всех.
— Где теперь враг?
— Пленные сидят в вади. Они должны были сдать все свое оружие. Ни один человек не уйдет, потому что долина окружена нашими воинами. Ха, теперь я вижу Эслу эль-Махема! Но что это? У него оружие!
— Да. Он поклялся не убегать. А храбрость надо почитать — ты это знаешь!
— Он же хотел нас уничтожить!
— За это он будет наказан!
— Ты оставил ему оружие — да будет так. Поехали! Мы поспешили к полю битвы, остальные последовали за нами так быстро, как могли. На перевязочном пункте царило оживление, а перед ним кучка вооруженных хаддединов образовала круг, в середине которого сидели побежденные и связанные шейхи. Я подождал, пока приблизится Эсла, и осторожно спросил его:
— Хочешь остаться со мной?
Его ответ я предвидел:
— Они — мои союзники; я останусь с ними.
Он вошел в круг и сел с краю. При этом не было сказано ни единого слова, но было заметно, как испугались при его появлении двое других. Может быть, они еще возлагали на Эслу какие-то надежды.
— Отведи своих пленников к остальным, в вади! — сказал Малик.
Я последовал за ним. Как только я въехал в долину, мне открылся чрезвычайно живописный вид. В бруствере была для облегчения движения прорыта брешь; по обе стороны ее у подножия склонов были расставлены часовые; земля кишела пленными людьми и лошадьми, а в глубине долины расположились наши союзники, для которых еще осталось место в вади. Временами подходили новые отряды хаддединов, собирали вражеских лошадей и выводили их на равнину, где уже лежало огромной кучей разнообразное трофейное оружие.
— Видел ли ты такое когда-нибудь? — спросил меня Малик.
— О да, — ответил я.
— А я так нет.
— Хорошо ли устроили раненых пленников?
— Их связали, как ты и советовал.
— И что теперь будет?
— Завтра мы отпразднуем нашу победу и устроим самый большой показательный бой, какой здесь когда-либо был.
— Нет, этого мы не сделаем.
— Почему?
— Мы хотим озлобить нашим праздником врагов?
— А они нас спрашивали, не огорчат ли они нас своим вторжением?
— Есть ли у нас время для такого праздника?
— Что может нам помешать?
— Работа. Друг и враг должны подкрепиться.
— Мы распорядимся об этом.
— Как долго хотите вы охранять пленных?
— Пока они не смогут возвратиться.
— А когда это должно произойти?
— Как можно скорее — у нас ведь нет пищи для такого количества людей.
— Теперь ты видишь, что я прав? Торжество мы устроим, но только тогда, когда у нас будет для этого время. Прежде всего необходимо собрать шейхов, договориться обо всем, а потом надо немедленно исполнить принятые решения. Скажи шейхам, что шесть тысяч человек нельзя держать здесь!
Он ушел. Ко мне подошел Линдсей.
— Великолепная победа. Не так ли? — спросил он.
— Очень!
— Как я исполнил свое дело, сэр?
— Отлично!
— Хорошо! Хм! Здесь много людей.
— Это заметно.
— Может быть, среди них есть и такие, кто знает, где находятся развалины?
— Вполне возможно. Надо бы справиться.
— Спросите-ка, сэр!
— Да, как только это станет возможно.
— Теперь же, немедленно!
— Простите, сэр, но теперь у меня нет времени. Возможно, мое присутствие понадобится на совете, который вот-вот начнется.
— Хорошо! Хм! Но потом спросите?
— Непременно!
Я оставил Линдсея и пошел к палаткам. Там я нашел чем заняться, потому что в перевязочных работах надо было многое улучшить. Справившись с этим, я вошел в ту палатку, где шейхи-победители держали совет. Шел очень оживленный спор. Они не могли договориться даже в принципе, поэтому, полагаю, моего прихода ждали.
— Ты поможешь нам, эмир Хаджи Кара бен Немей, — сказал Малик. — Ты проехал все страны на земле и знаешь, что справедливо и выгодно.
— Спрашивай, я отвечу!
— Кому принадлежит оружие побежденных?
— Победителю.
— А кому лошади?
— Победителю.
— А кому одежда побежденных?
— Разбойники отберут ее, но правоверный оставит.
— А кому принадлежат золото и украшения побежденных?
— Истинный правоверный возьмет только их оружие и лошадей.
— Кому принадлежат стада?
— Если побежденные не владеют ничем, кроме своих стад, то животные остаются у побежденных, но те должны за счет этих стад оплатить военные расходы и ежегодную дань.
— Ты говоришь как друг наших врагов. Мы их победили, и теперь их жизнь и все, чем они владеют, принадлежит нам.
— Я говорю и как их друг, и как ваш. Ты говоришь, что их жизнь принадлежит вам?
— Да, это так.
— Вы хотите отобрать у них жизнь?
— Нет, мы не палачи и не убийцы.
— Но вы же забираете у них стада? Разве смогут они жить без своего скота?
— Нет.
— Если вы возьмете у них стада, то вы, стало быть, заберете у своих врагов и жизнь. Да, в этом случае вы грабите самих себя!
— Как это?
— Должны ли они в будущем платить вам дань?
— Да.
— Чем же? Разве может бени-араб заплатить дань, если у него совсем нет домашнего скота?
— Твои уста говорят мудро и понятно.
— Слушайте дальше! Если вы заберете у побежденных все: их одежду, их драгоценности, их стада, — тогда вы вынудите их красть и грабить, чтобы не умереть с голода. А где они будут красть? У своего соседа. И таким соседом будете вы. Где они будут грабить? У того, кто живет ближе всего, кто сделал их бедными и побудил их к грабежу. И это будете вы. Что же лучше — иметь соседями друзей или разбойников?
— Первое.
— Так сделайте их своими друзьями, а не грабителями! Возьмите у побежденных только то, что может вам навредить. Если вы отнимете у них оружие и лошадей, вы получите десять тысяч единиц различного оружия и три тысячи лошадей. Этого вам мало?
— Это вообще-то много.
— Тогда у побежденных больше не будет ни оружия, ни достаточного количества лошадей, чтобы развязать войну. Вы будете править ими, они смогут перейти под вашу защиту, они будут вынуждены помогать вам в борьбе с вашими врагами. Я все сказал!
— Ты должен сказать больше! Сколько взять у них скота сегодня?
— Ровно столько, сколько составляют убытки, нанесенные вам их нападением.
— А сколько потребовать с них дани?
— Надо выставить такое требование, чтобы они всегда имели ровно столько, сколько нужно, чтобы прожить, не зная нужды. Умный шейх при этом смотрел бы за тем, как бы побежденные не стали снова достаточно сильными, чтобы отомстить за поражение.
— Но еще остается кровная месть. Мы ведь убили многих из них.
— А они убивали ваших. Прежде чем пленные будут отпущены, родственники убитых могли бы встретиться и определить цену крови. Вам придется заплатить больше, чем им, и заплатить, может быть, как раз из взятой вами добычи.
— Нам возместят военные издержки?
— Нет, вы должны сами привезти контрибуцию. Пленные останутся здесь, пока вы не получите компенсации. А чтобы дань исправно платили, вы будете всегда держать в качестве заложников несколько важных людей из побежденных племен. Если дань не заплатят, эти заложники подвергнутся опасности.
— Мы их убьем. Теперь ты нам должен сказать последнее. Как разделить между нами дань и компенсацию военных издержек? Это очень трудно определить.
— Нет, это очень легкое дело, если только вы друзья. Компенсацию сюда доставят, пока вы еще будете здесь, и тогда вы сможете распределить ее по количеству воинов.
— Так и должно быть!
— Теперь вот что. У вас три племени, и у них три племени. Количество воинов в племенах примерно равное. Почему же одно ваше племя не может получать ежегодную дань от одного из их племени? Вы — друзья и союзники. Захотите ли вы ссориться за хвост овцы или за бычьи рога?
— Ты прав. Но кто же должен доставить компенсацию с их пастбищ?
— Столько людей, сколько для этого надо, причем две трети отряда будут составлять ваши люди, а одну треть — вражеские.
— Хорошо. А что получишь из этой компенсации ты?
— Ничего. Я еду дальше. Стада мне не нужны. Оружие и лошадь у меня есть.
— А те трое, которые приехали вместе с тобой?
— Они тоже ничего не возьмут. И у них есть все, что им нужно.
— Тогда ты должен взять то, что мы преподнесем тебе в знак нашей благодарности. Твоя голова не так стара, как наши, но тем не менее ты научил наших воинов побеждать врага, не неся больших потерь.
— Если вы хотите отблагодарить меня, то сделайте хорошо тем, кто ранен и лежит в палатке, даже если это будут ваши враги, а кроме того, посмотрите, найдутся ли поблизости развалины, где можно бы было выкопать разные фигурки или камни с надписями на чужих языках. Мой спутник очень хочет посмотреть на такие вещи. Теперь вы услышали все, что я хотел вам сказать. Да просветит Аллах ваш разум, чтобы я поскорее узнал о вашем решении!
— Ты должен остаться и принимать решения с нами!
— Но я не могу больше ничего сказать, кроме того, что вы уже слышали. Вы сами найдете верное решение.
Я вышел из палатки и поспешил позаботиться о финиках и воде для пленного шейха. Потом я встретил Халефа, который пошел со мной до вади Дерадж — теперь я хотел рассмотреть его поближе. Пленные абу-хаммед знали меня. Некоторые из них почтительно поднялись, когда я проходил мимо, другие шушукались, сдвинув головы. В глубине долины меня радостно приветствовали находившиеся там абу-мохаммед. Они были восхищены тем, что так легко победили могучих врагов. Я переходил от одной группы арабов к другой и только через несколько часов добрался до своей палатки.
Тем временем отправленные к пастбищам гонцы уже позаботились о том, чтобы перенести лагеря по соседству к вади Дерадж. И теперь вся равнина кишела стадами. Теперь было достаточно баранов для праздничного ужина, который намечался сегодня вечером в каждой палатке. Мохаммед Эмин уже искал меня.
— Твои слова столь же хороши, как и твои поступки, — сказал он. — Мы послушались их. Обеиды будут платить дань хаддединам, абу-хаммед — племени абу-мохаммед, а джовари— алабеидам.
— Какую компенсацию внесут отдельные племена?
Он назвал мне цифры. Они были высокими, но не жестокими, что меня чрезвычайно обрадовало, так как я мог сказать себе, что мои слова не оставили без внимания, несмотря на свирепые порядки, обычные в таких случаях. О превращении пленников в рабов не было и речи.
— Ты выполнишь одну мою просьбу? — спросил меня шейх.
— Охотно, если смогу. Скажи ее!
— Мы приведем часть стад от побежденных. Для этого людям, которых мы посылаем, нужен умный и храбрый руководитель. Я и шейх Малик должны оставаться здесь с пленными. Нам надо трех предводителей: одного — к обеидам, одного — к абу-хаммед, одного — к джовари. Шейхи абу-мохаммед и алабеидов готовы ехать. Нам не хватает третьего. Хочешь им быть?
— Хочу.
— Куда бы ты мог поехать?
— А куда хотят ехать другие?
— Они предоставили право первого выбора тебе.
— Тогда я поеду к абу-хаммед, потому что однажды уже был у них. Когда мы должны отправляться?
— Утром. Сколько человек тебе надо?
— Сорок из пленников абу-хаммед и шестьдесят человек твоих хаддединов. Халефа Омара я также возьму с собой.
— Тогда подбери себе сам свой отряд. Абу-хаммед должны иметь при себе оружие?
— Нет. Это было бы серьезной ошибкой. Вы уже договорились с шейхами побежденных?
— Нет. Это произойдет сегодня, до последней молитвы.
— Наиболее уважаемых воинов сохрани здесь, с нами пошли только простых. Этого вполне достаточно для перегонки стад.
Я пошел выбирать людей и наткнулся на Линдсея.
— Спросили, сэр? — обратился он ко мне.
— Я дал шейхам задание справиться об этом у своих людей.
— Великолепно! Замечательно! Шейхи знают все! Я найду развалины!
— Непременно! Хотите совершить интересную поездку?
— Куда?
— Пониже Эль-Фатаха, где Тигр прорывается через горы Хамрин.
— А зачем?
— Надо привести стада, назначенные для контрибуции!
— От кого?
— От абу-хаммед, похитивших тогда наших лошадей.
— Превосходно, сэр! Я с вами! Сколько у нас человек?
— Сто.
— Хорошо! Замечательно! Наверняка путешествие будет интересным! Там есть развалины?
— Там много могильных холмов, но на левом берегу реки.
— Мы не переправимся?
— Нет.
— Жаль! Очень жаль! Мы могли бы поискать! Найти Fowling bulls!
— Несмотря на это, мы найдем нечто превосходное.
— Что?
— Нечто аппетитное, чего мы долго были лишены, — я имею в виду трюфели.
— Трюфели? О! А!
Он так широко разинул рот, словно хотел разом съесть целый пирог с трюфелями.
— В тех краях трюфелей масса. Ими, как я узнал, даже торгуют с Багдадом, Басрой, Киркуком, Сулейманией и вроде бы с Керманшахом [122].
— Я еду с вам, сэр, еду! Трюфели! Замечательно!
С этими словами он исчез, отправившись сообщать обоим своим слугам столь замечательную новость. Я же поспешил отобрать людей в отряд.
Еще до наступления вечера три побежденных шейха были вынуждены согласиться со всеми требованиями победителей, и начался праздничный пир, ради которого много тучных баранов должны были пожертвовать своими жизнями. В самый разгар торжества я лег под пахучими степными травами, окруженный тысячами шумных голосов. Я остался наедине со своими мыслями. Много веков назад здесь размахивали своими опасными копьями дорифоры [123]. Может быть, в этих краях стоял шатер Олоферна [124], изготовленный из золота и пурпура и украшенный изумрудами и прочими драгоценными камнями.
— Их ожидали так же, как я ждал тебя.
— Где?
—В вади Дерадж.
Теперь он заметно испугался, поэтому я добавил:
— Ты видишь, что ваш план раскрыт. Ты знаешь, что я был у абу-хаммед. Прежде чем приехать к ним, я посетил ваших врагов, абу-мохаммед. Это племя, а также алабеиды, которых вы так часто грабили, объединились с хаддединами, чтобы запереть вас в вади Дерадж. Слушай!
Издалека доносился глухой треск ружейных выстрелов.
— Ты слышишь эти выстрелы? Твои друзья уже заперты в долине и будут все уничтожены, если не сдадутся.
— Аллах-иль-Аллах! — закричал он. — Это верно?
— Верно.
— Тогда убей меня!
— Ты трус!
— Разве это трусость — желать смерти?
— Да. Ты шейх обеидов, отец своего племени. Твой долг состоит в том, чтобы помогать людям своего племени в нужде. Ты же хочешь их покинуть.
— Ты с ума сошел? Как я могу их защитить, если нахожусь в плену!
— Советом. Хаддедины вовсе не похожи на чудовищ, жаждущих крови; они хотят отразить ваш набег, а потом заключить с вами мир. На таком совете шейху обеидов отсутствовать нельзя.
— Повторяю еще раз: ты говоришь правду?
— Я говорю правду.
— Поклянись!
— Слово мужчины — его клятва. Стой, парень!
Последний выкрик относился к греку. До сих пор он стоял спокойно, а теперь вдруг прыгнул на одного из моих людей, подходивших все ближе и ближе, чтобы слышать наш разговор, оттолкнул его в сторону и побежал прочь. Несколько выстрелов грохнули ему вслед, но в спешке стрелявшие целились плохо; греку удалось достичь скального выступа и исчезнуть за ним.
— Стреляйте в любого, кто здесь пошевелится! — С этими словами я поспешил за беглецом. Когда я добрался до выступа, грек был уже шагах в ста от меня, а то и больше. — Остановись! — крикнул я ему вслед.
Грек быстро оглянулся и побежал дальше. Мне было жалко, но я вынужден был стрелять в него. Однако я намеревался только ранить беглеца. Я прицелился и нажал на спуск. Он пробежал еще несколько шагов, а потом остановился. Похоже было на то, будто какая-то невидимая рука повернула его вокруг собственной оси, а затем он упал.
— Принесите его! — приказал я.
По моему приказу несколько хаддединов подбежали к беглецу и принесли его. Пуля застряла в бедре у грека.
— Ты видишь, Эсла эль-Махем, что мы не шутим. Прикажи своим людям сдаться!
— А если не прикажу? — спросил он.
— Тогда мы заставим их сдаться, но прольется кровь, чего мы не желаем.
— Ты подтвердишь позднее, что я сдался только потому, что вас было в пять раз больше и ты мне сказал, что люди моего племени заперты в вади Дерадж?
— Я удостоверю это! Обеиды были разоружены.
— Сэр! — закричал во время этой операции Линдсей.
— Что? — спросил я и обернулся.
Линдсей схватил руку раненого грека и сообщил:
— Парень жрет бумагу!
Я подошел. В кулаке у грека еще оставалось несколько клочков бумаги.
— Дайте сюда! — приказал я.
— Никогда!
Я сжал его руку — он вскрикнул от боли и разжал пальцы. Бумага представляла собой часть конверта, на которой сохранилось одно-единственное слово — «Багдад». Весь остальной конверт и письмо пленник то ли уже проглотил, то ли еще дожевывал.
— Выплюньте все, что у вас во рту! — потребовал я.
Язвительная усмешка была мне ответом. Одновременно я заметил, как он приподнял голову, чтобы легче было проглотить. Я немедленно схватил его за горло. Под моим не очень нежным жестом он раскрыл рот. Мне удалось вытащить только маленький комок бумаги. Расправив его, я увидел, что на клочках виднелось несколько зашифрованных строчек. Казалось абсолютно невозможным сложить эти клочки так, чтобы получилось связное послание. Я строго посмотрел греку в глаза и спросил его:
— Кто сочинил это послание?
— Не знаю, — ответил он.
— От кого ты его получил?
— Тоже не знаю.
— Лжец! Тебе хочется остаться здесь умирать?
Он испуганно посмотрел на меня, а я продолжал:
— Если ты не ответишь, тебя не будут перевязывать, и я оставлю тебя здесь на съедение грифам и шакалам!
— Мне приказано молчать, — сказал он.
— Ты будешь молчать вечно!
Я встал. Это подействовало.
— Спрашивай, эфенди! — крикнул он.
— От кого ты получил это письмо?
— От английского вице-консула в Мосуле.
— Кому он его послал?
— Консулу в Багдаде.
— Ты знаешь содержание?
— Нет.
— Не лги!
— Клянусь, что мне не удалось прочесть ни буквы!
— Но ты догадываешься о содержании письма?
— Да.
— Так говори!
— Политика!
— Естественно!
— Больше я ничего не могу сказать.
— Ты поклялся?
— Да.
— Хм! Ты же грек.
— Да.
— Откуда?
— С Лемноса.
— Я так и думал! Простой турок почтенен и простодушен, и если он становится другим, то виной этому — вы, называющие себя христианами, но на самом деле вы хуже самых злобных язычников. Где только в Турции случится какое мошенничество, где обнаружатся негодяи, там приложил свою руку грек. Ты нарушил бы сегодня свою клятву, если бы я тебя вынудил или оплатил твое клятвопреступление, шпион! Каким образом ты сделался драгоманом [119] в Мосуле? Молчи! Я догадываюсь, кто вы такие, во что вы превращаетесь! Можешь оставаться верным своей клятве — я и так знаю политику, о которой ты упомянул! Почему вы натравливаете эти племена одно на другое? Почему вы подстрекаете против них то турок, то персов? И это делают христиане! Те, кто действительно следует учению Спасителя мира, несут в эту страну слова любви и сострадания, а вы сеете сорняки среди пшеницы, которую они заглушают. Ваш посев приносит тысячекратные плоды. Беги к своему попу — может быть, он вымолит для тебя прощение!.. А ты служил и русским?
— Да, господин.
— Где?
— В Стамбуле.
— Ладно! Я вижу, что ты еще способен осознать истину, а потому не отдам тебя хаддединам.
— Не делай этого, эфенди! За это моя душа благословит тебя!
— Оставь свое благословение при себе! Как твое имя?
— Александр Колеттис.
— Знаменитое имя ты носишь [120], но у тебя нет ничего общего с тем, кто носил его раньше… Билл!
Слуга откликнулся.
— Ты умеешь перевязывать раны?
— Нет, сэр, но я, пожалуй, смогу перетянуть ногу.
— Так сделай это!
Слуга кое-как перевязал грека. Кто знает, не поступил ли бы я по-другому, если бы тогда знал, в каких обстоятельствах я снова увижу Колеттиса. Я обратился к связанному шейху:
— Эсла эль-Махем, ты храбрый человек, и мне жаль видеть связанным такого отважного воина. Обещаешь ли мне всегда оставаться на моей стороне и не предпринимать никаких попыток к бегству?
— Зачем?
— Тогда я прикажу развязать тебя.
— Обещаю.
— Клянешься бородой Пророка?
— Бородой Пророка и своей собственной!
— Возьми такое же обещание со своих людей!
— Поклянитесь, что не убежите от этого человека! — приказал он.
— Клянемся! — прозвучало в ответ.
— В таком случае вам не надо оставаться связанными, — обещал я им.
Тут я развязал шейха.
— Сиди, ты великодушен, — сказал он. — Ты приказал убить только наших лошадей, нас же пощадил. Аллах благословит тебя, хотя моя лошадь была мне милее родного брата!
Благородство его черт внушило мне уверенность, что этому человеку всякая измена, всякая низость и вероломство были чужды, и я сказал ему:
— Ты позволил чужим языкам уговорить себя на битву с родственниками твоего народа. В дальнейшем будь тверже! Хочешь получить свою саблю, свой кинжал, свое ружье?
— Не делай этого, эфенди! — удивленно сказал он.
— Я сделаю это. Шейх должен быть самым благородным в своем племени; я не могу обходиться с тобой, как хутейе или хелавийе [121]. Ты должен предстать перед Мохаммедом Эмином, шейхом хаддединов, как свободный человек, с оружием в руках.
Я дал ему его саблю и все прочее оружие. Он вскочил и уставился на меня.
— Как твое имя, сиди?
— Хаддедины называют меня эмиром Кара бен Немей.
— Ты христианин, эмир! Сегодня я узнал, что насара — не собаки, что они великодушнее и умнее мусульман. Поэтому верь мне: возвратив оружие, ты победил меня куда проще, чем мог бы сделать при помощи того оружия, которое ты носишь при себе и которым ты способен был бы убить меня… Дай мне посмотреть твой кинжал!
Я выполнил его просьбу. Он проверил клинок, а потом сказал:
— Это простое железо я переломлю рукой. Посмотри-ка мой шамбийе!
Он вынул свой кинжал из ножен. Это было подлинное произведение искусства, обоюдоострое, слегка изогнутое, чудесной дамасской стали; на обеих сторонах клинка был по-арабски выгравирован девиз: «В ножны — только после победы». Кинжал был, конечно, изготовлен одним из тех прославленных оружейников в Дамаске, которые давно уже вымерли и с которыми теперь никто больше не может сравниться.
— Нравится? — спросил шейх.
— Он стоит, верно, пятидесяти овец!
— Ошибся: ста или ста пятидесяти, потому что его носили десять моих предков и на нем нет ни одной царапины. Кинжал будет твоим, а мне ты отдашь свой!
Такой обмен я не мог отклонить, если не хотел смертельно обидеть шейха.
— Благодарю тебя, Хаджи Эсла эль-Махем; я буду носить этот клинок в память о тебе и о чести твоих предков!
— Пока твоя рука останется твердой, он никогда не изменит тебе в беде.
В этот момент послышался топот приближающейся лошади, и сразу же за этим всадник обогнул выступ скалы, прикрывавшей наше убежище с юга. Это был не кто другой, как мой маленький Халеф!
— Сиди, ты должен ехать! — крикнул он, увидев меня.
— Как дела, Хаджи Халеф Омар?
— Мы победили.
— Тяжело было?
— Легко. Все взяты в плен!
— Все?
— И вместе с шейхами! Хамдульиллах! Нет только Эслы эиь-Махема, шейха обеидов.
Я обернулся к пленнику:
— Ты видишь, что я сказал тебе правду.
Потом я спросил Халефа:
— Абу-мохаммед прибыли вовремя?
— Они подошли сразу за джовари и замкнули выход из вади так, что ни один враг не смог уйти… Кто эти люди?
— Вот это — шейх Эсла эль-Махем, о котором ты упомянул.
— Твои пленники?
— Да, они поедут со мной.
— Валлахи, биллахи, таллахи! Разреши мне вернуться немедленно, чтобы принести эту весть Мохаммеду Эмину и шейху Малику! — И он мигом ускакал.
Шейх Эсла сел на одну из наших лошадей, грека положили на другую, остальные должны были идти пешком.
Наш отряд пришел в движение. Если в вади Дерадж пролили не больше крови, чем у нас, я был бы доволен.
Уже упомянутое ущелье вывело нас на другой склон горы, потом мы поехали по равнине прямо на юг. Еще задолго до вади я заметил четверых всадников, ехавших нам навстречу. Я поспешил к ним. Это оказались Малик, Мохаммед Эмин и шейхи племен абу-мохаммед и алабеидов.
— Ты взял его в плен? — закричал мне Мохаммед Эмин. — Эслу эль-Махема?
— Да.
— Слава Аллаху! Только его нам и не хватало. Скольких человеческих жизней стоил тебе этот бой?
— Ни одной.
— Кто был ранен?
— Из наших никто. Только один из врагов получил пулю.
— Тогда Аллах милосердный был на нашей стороне. У нас лишь двое убитых и одиннадцать раненых.
— А у врагов?
— У них дела пошли хуже. Их так плотно окружили, что они даже не могли сдвинуться с места. Наши стреляли метко, а сами были неуязвимы. И наши всадники держались вместе, как ты учил. Когда они вырвались из боковых ущелий, они смяли всех.
— Где теперь враг?
— Пленные сидят в вади. Они должны были сдать все свое оружие. Ни один человек не уйдет, потому что долина окружена нашими воинами. Ха, теперь я вижу Эслу эль-Махема! Но что это? У него оружие!
— Да. Он поклялся не убегать. А храбрость надо почитать — ты это знаешь!
— Он же хотел нас уничтожить!
— За это он будет наказан!
— Ты оставил ему оружие — да будет так. Поехали! Мы поспешили к полю битвы, остальные последовали за нами так быстро, как могли. На перевязочном пункте царило оживление, а перед ним кучка вооруженных хаддединов образовала круг, в середине которого сидели побежденные и связанные шейхи. Я подождал, пока приблизится Эсла, и осторожно спросил его:
— Хочешь остаться со мной?
Его ответ я предвидел:
— Они — мои союзники; я останусь с ними.
Он вошел в круг и сел с краю. При этом не было сказано ни единого слова, но было заметно, как испугались при его появлении двое других. Может быть, они еще возлагали на Эслу какие-то надежды.
— Отведи своих пленников к остальным, в вади! — сказал Малик.
Я последовал за ним. Как только я въехал в долину, мне открылся чрезвычайно живописный вид. В бруствере была для облегчения движения прорыта брешь; по обе стороны ее у подножия склонов были расставлены часовые; земля кишела пленными людьми и лошадьми, а в глубине долины расположились наши союзники, для которых еще осталось место в вади. Временами подходили новые отряды хаддединов, собирали вражеских лошадей и выводили их на равнину, где уже лежало огромной кучей разнообразное трофейное оружие.
— Видел ли ты такое когда-нибудь? — спросил меня Малик.
— О да, — ответил я.
— А я так нет.
— Хорошо ли устроили раненых пленников?
— Их связали, как ты и советовал.
— И что теперь будет?
— Завтра мы отпразднуем нашу победу и устроим самый большой показательный бой, какой здесь когда-либо был.
— Нет, этого мы не сделаем.
— Почему?
— Мы хотим озлобить нашим праздником врагов?
— А они нас спрашивали, не огорчат ли они нас своим вторжением?
— Есть ли у нас время для такого праздника?
— Что может нам помешать?
— Работа. Друг и враг должны подкрепиться.
— Мы распорядимся об этом.
— Как долго хотите вы охранять пленных?
— Пока они не смогут возвратиться.
— А когда это должно произойти?
— Как можно скорее — у нас ведь нет пищи для такого количества людей.
— Теперь ты видишь, что я прав? Торжество мы устроим, но только тогда, когда у нас будет для этого время. Прежде всего необходимо собрать шейхов, договориться обо всем, а потом надо немедленно исполнить принятые решения. Скажи шейхам, что шесть тысяч человек нельзя держать здесь!
Он ушел. Ко мне подошел Линдсей.
— Великолепная победа. Не так ли? — спросил он.
— Очень!
— Как я исполнил свое дело, сэр?
— Отлично!
— Хорошо! Хм! Здесь много людей.
— Это заметно.
— Может быть, среди них есть и такие, кто знает, где находятся развалины?
— Вполне возможно. Надо бы справиться.
— Спросите-ка, сэр!
— Да, как только это станет возможно.
— Теперь же, немедленно!
— Простите, сэр, но теперь у меня нет времени. Возможно, мое присутствие понадобится на совете, который вот-вот начнется.
— Хорошо! Хм! Но потом спросите?
— Непременно!
Я оставил Линдсея и пошел к палаткам. Там я нашел чем заняться, потому что в перевязочных работах надо было многое улучшить. Справившись с этим, я вошел в ту палатку, где шейхи-победители держали совет. Шел очень оживленный спор. Они не могли договориться даже в принципе, поэтому, полагаю, моего прихода ждали.
— Ты поможешь нам, эмир Хаджи Кара бен Немей, — сказал Малик. — Ты проехал все страны на земле и знаешь, что справедливо и выгодно.
— Спрашивай, я отвечу!
— Кому принадлежит оружие побежденных?
— Победителю.
— А кому лошади?
— Победителю.
— А кому одежда побежденных?
— Разбойники отберут ее, но правоверный оставит.
— А кому принадлежат золото и украшения побежденных?
— Истинный правоверный возьмет только их оружие и лошадей.
— Кому принадлежат стада?
— Если побежденные не владеют ничем, кроме своих стад, то животные остаются у побежденных, но те должны за счет этих стад оплатить военные расходы и ежегодную дань.
— Ты говоришь как друг наших врагов. Мы их победили, и теперь их жизнь и все, чем они владеют, принадлежит нам.
— Я говорю и как их друг, и как ваш. Ты говоришь, что их жизнь принадлежит вам?
— Да, это так.
— Вы хотите отобрать у них жизнь?
— Нет, мы не палачи и не убийцы.
— Но вы же забираете у них стада? Разве смогут они жить без своего скота?
— Нет.
— Если вы возьмете у них стада, то вы, стало быть, заберете у своих врагов и жизнь. Да, в этом случае вы грабите самих себя!
— Как это?
— Должны ли они в будущем платить вам дань?
— Да.
— Чем же? Разве может бени-араб заплатить дань, если у него совсем нет домашнего скота?
— Твои уста говорят мудро и понятно.
— Слушайте дальше! Если вы заберете у побежденных все: их одежду, их драгоценности, их стада, — тогда вы вынудите их красть и грабить, чтобы не умереть с голода. А где они будут красть? У своего соседа. И таким соседом будете вы. Где они будут грабить? У того, кто живет ближе всего, кто сделал их бедными и побудил их к грабежу. И это будете вы. Что же лучше — иметь соседями друзей или разбойников?
— Первое.
— Так сделайте их своими друзьями, а не грабителями! Возьмите у побежденных только то, что может вам навредить. Если вы отнимете у них оружие и лошадей, вы получите десять тысяч единиц различного оружия и три тысячи лошадей. Этого вам мало?
— Это вообще-то много.
— Тогда у побежденных больше не будет ни оружия, ни достаточного количества лошадей, чтобы развязать войну. Вы будете править ими, они смогут перейти под вашу защиту, они будут вынуждены помогать вам в борьбе с вашими врагами. Я все сказал!
— Ты должен сказать больше! Сколько взять у них скота сегодня?
— Ровно столько, сколько составляют убытки, нанесенные вам их нападением.
— А сколько потребовать с них дани?
— Надо выставить такое требование, чтобы они всегда имели ровно столько, сколько нужно, чтобы прожить, не зная нужды. Умный шейх при этом смотрел бы за тем, как бы побежденные не стали снова достаточно сильными, чтобы отомстить за поражение.
— Но еще остается кровная месть. Мы ведь убили многих из них.
— А они убивали ваших. Прежде чем пленные будут отпущены, родственники убитых могли бы встретиться и определить цену крови. Вам придется заплатить больше, чем им, и заплатить, может быть, как раз из взятой вами добычи.
— Нам возместят военные издержки?
— Нет, вы должны сами привезти контрибуцию. Пленные останутся здесь, пока вы не получите компенсации. А чтобы дань исправно платили, вы будете всегда держать в качестве заложников несколько важных людей из побежденных племен. Если дань не заплатят, эти заложники подвергнутся опасности.
— Мы их убьем. Теперь ты нам должен сказать последнее. Как разделить между нами дань и компенсацию военных издержек? Это очень трудно определить.
— Нет, это очень легкое дело, если только вы друзья. Компенсацию сюда доставят, пока вы еще будете здесь, и тогда вы сможете распределить ее по количеству воинов.
— Так и должно быть!
— Теперь вот что. У вас три племени, и у них три племени. Количество воинов в племенах примерно равное. Почему же одно ваше племя не может получать ежегодную дань от одного из их племени? Вы — друзья и союзники. Захотите ли вы ссориться за хвост овцы или за бычьи рога?
— Ты прав. Но кто же должен доставить компенсацию с их пастбищ?
— Столько людей, сколько для этого надо, причем две трети отряда будут составлять ваши люди, а одну треть — вражеские.
— Хорошо. А что получишь из этой компенсации ты?
— Ничего. Я еду дальше. Стада мне не нужны. Оружие и лошадь у меня есть.
— А те трое, которые приехали вместе с тобой?
— Они тоже ничего не возьмут. И у них есть все, что им нужно.
— Тогда ты должен взять то, что мы преподнесем тебе в знак нашей благодарности. Твоя голова не так стара, как наши, но тем не менее ты научил наших воинов побеждать врага, не неся больших потерь.
— Если вы хотите отблагодарить меня, то сделайте хорошо тем, кто ранен и лежит в палатке, даже если это будут ваши враги, а кроме того, посмотрите, найдутся ли поблизости развалины, где можно бы было выкопать разные фигурки или камни с надписями на чужих языках. Мой спутник очень хочет посмотреть на такие вещи. Теперь вы услышали все, что я хотел вам сказать. Да просветит Аллах ваш разум, чтобы я поскорее узнал о вашем решении!
— Ты должен остаться и принимать решения с нами!
— Но я не могу больше ничего сказать, кроме того, что вы уже слышали. Вы сами найдете верное решение.
Я вышел из палатки и поспешил позаботиться о финиках и воде для пленного шейха. Потом я встретил Халефа, который пошел со мной до вади Дерадж — теперь я хотел рассмотреть его поближе. Пленные абу-хаммед знали меня. Некоторые из них почтительно поднялись, когда я проходил мимо, другие шушукались, сдвинув головы. В глубине долины меня радостно приветствовали находившиеся там абу-мохаммед. Они были восхищены тем, что так легко победили могучих врагов. Я переходил от одной группы арабов к другой и только через несколько часов добрался до своей палатки.
Тем временем отправленные к пастбищам гонцы уже позаботились о том, чтобы перенести лагеря по соседству к вади Дерадж. И теперь вся равнина кишела стадами. Теперь было достаточно баранов для праздничного ужина, который намечался сегодня вечером в каждой палатке. Мохаммед Эмин уже искал меня.
— Твои слова столь же хороши, как и твои поступки, — сказал он. — Мы послушались их. Обеиды будут платить дань хаддединам, абу-хаммед — племени абу-мохаммед, а джовари— алабеидам.
— Какую компенсацию внесут отдельные племена?
Он назвал мне цифры. Они были высокими, но не жестокими, что меня чрезвычайно обрадовало, так как я мог сказать себе, что мои слова не оставили без внимания, несмотря на свирепые порядки, обычные в таких случаях. О превращении пленников в рабов не было и речи.
— Ты выполнишь одну мою просьбу? — спросил меня шейх.
— Охотно, если смогу. Скажи ее!
— Мы приведем часть стад от побежденных. Для этого людям, которых мы посылаем, нужен умный и храбрый руководитель. Я и шейх Малик должны оставаться здесь с пленными. Нам надо трех предводителей: одного — к обеидам, одного — к абу-хаммед, одного — к джовари. Шейхи абу-мохаммед и алабеидов готовы ехать. Нам не хватает третьего. Хочешь им быть?
— Хочу.
— Куда бы ты мог поехать?
— А куда хотят ехать другие?
— Они предоставили право первого выбора тебе.
— Тогда я поеду к абу-хаммед, потому что однажды уже был у них. Когда мы должны отправляться?
— Утром. Сколько человек тебе надо?
— Сорок из пленников абу-хаммед и шестьдесят человек твоих хаддединов. Халефа Омара я также возьму с собой.
— Тогда подбери себе сам свой отряд. Абу-хаммед должны иметь при себе оружие?
— Нет. Это было бы серьезной ошибкой. Вы уже договорились с шейхами побежденных?
— Нет. Это произойдет сегодня, до последней молитвы.
— Наиболее уважаемых воинов сохрани здесь, с нами пошли только простых. Этого вполне достаточно для перегонки стад.
Я пошел выбирать людей и наткнулся на Линдсея.
— Спросили, сэр? — обратился он ко мне.
— Я дал шейхам задание справиться об этом у своих людей.
— Великолепно! Замечательно! Шейхи знают все! Я найду развалины!
— Непременно! Хотите совершить интересную поездку?
— Куда?
— Пониже Эль-Фатаха, где Тигр прорывается через горы Хамрин.
— А зачем?
— Надо привести стада, назначенные для контрибуции!
— От кого?
— От абу-хаммед, похитивших тогда наших лошадей.
— Превосходно, сэр! Я с вами! Сколько у нас человек?
— Сто.
— Хорошо! Замечательно! Наверняка путешествие будет интересным! Там есть развалины?
— Там много могильных холмов, но на левом берегу реки.
— Мы не переправимся?
— Нет.
— Жаль! Очень жаль! Мы могли бы поискать! Найти Fowling bulls!
— Несмотря на это, мы найдем нечто превосходное.
— Что?
— Нечто аппетитное, чего мы долго были лишены, — я имею в виду трюфели.
— Трюфели? О! А!
Он так широко разинул рот, словно хотел разом съесть целый пирог с трюфелями.
— В тех краях трюфелей масса. Ими, как я узнал, даже торгуют с Багдадом, Басрой, Киркуком, Сулейманией и вроде бы с Керманшахом [122].
— Я еду с вам, сэр, еду! Трюфели! Замечательно!
С этими словами он исчез, отправившись сообщать обоим своим слугам столь замечательную новость. Я же поспешил отобрать людей в отряд.
Еще до наступления вечера три побежденных шейха были вынуждены согласиться со всеми требованиями победителей, и начался праздничный пир, ради которого много тучных баранов должны были пожертвовать своими жизнями. В самый разгар торжества я лег под пахучими степными травами, окруженный тысячами шумных голосов. Я остался наедине со своими мыслями. Много веков назад здесь размахивали своими опасными копьями дорифоры [123]. Может быть, в этих краях стоял шатер Олоферна [124], изготовленный из золота и пурпура и украшенный изумрудами и прочими драгоценными камнями.