Страница:
— На следующий день после Яум-эль-джума, дня собраний, пятницы.
— Ты это точно знаешь?
— У нас есть надежные союзники среди джовари.
— И где они должны соединиться?
— У развалин Хан-Кернина.
— А что будет потом?
— Потом оба племени пойдут на соединение с обеидами.
— Где назначена встреча?
— Между порогами Эль-Келаб и горами Кануза.
— Когда?
— На третий день после дня собраний.
— Ты исключительно хорошо информирован. Куда они повернут потом?
— К пастбищам хаддединов.
— Что вы намерены предпринять?
— Мы нападем на палатки, в которых враги оставят своих женщин и детей, а потом уведем их стада.
— Разумно ли это будет?
— Мы вернем украденное у нас.
— Верно. Но у хаддединов одиннадцать сотен воинов, в то время как у врагов — три тысячи человек. Они победят, вернутся и начнут преследовать вас, чтобы отобрать у вас не только награбленное, но и теперешнее имущество. Если я не прав, скажи это.
— Ты прав. Мы надеялись, что хаддединов усилят другие племена шаммаров.
— Но эти племена атакованы войсками мосульского губернатора.
— Что же ты нам посоветуешь? Самым лучшим было бы уничтожение врагов поодиночке. Разве не так?
— Вы победили бы одно племя, а два других насторожились бы. На них надо напасть сразу же после соединения, а значит — у порогов Эль-Келаб. Если вы на это согласны, Мохаммед Эмин спустится со своими воинами с гор Кануза на третий день после Яум-эль-джума и обрушится на врагов, тогда как вы двинетесь с юга и тем самым загоните их в пучину Эль-Келаб.
Этот план после длительного обсуждения был принят и разработан во всех деталях. За разговорами прошла большая часть послеполуденного времени, и, поскольку наступил вечер, мне пришлось остаться на ночлег. На следующее утро я заблаговременно поднялся и вскоре поскакал назад тем же путем, каким приехал сюда.
Задача, казавшаяся такой трудной, была решена настолько легко и просто, что я постыдился бы даже рассказывать об этом. Нет, вороного нельзя заслужить так дешево. Но что же еще я мог сделать? Может быть, мне стоит изучить заранее поле сражения? Игнорировать эту мысль я не смог. И вот я не стал переправляться через Тартар, а поскакал по его левому берегу на север, намереваясь достичь гор Кануза. Только далеко за полдень мне пришла в голову мысль, не частью ли этих гор было вади Джехеннем, в котором мы с англичанином повстречали конокрадов. Я не смог получить ответ на этот вопрос и поехал дальше, держась правее, чтобы проехать поблизости от Джебель-Хамрина.
Солнце почти склонилось к закату, когда я заметил двоих всадников, появившихся на западе и приближавшихся ко мне с большой скоростью. Увидев меня, они на мгновение замедлили ход лошадей, однако потом поскакали прямо ко мне. Надо ли было бежать? От двоих? Нет! Я остановил коня и спокойно подождал, когда они подъедут.
Всадники оказались мужчинами во цвете лет. Они осадили коней прямо передо мной.
— Кто ты? — спросил один из них, жадно разглядывая вороного.
С таким обращением у арабов я еще не встречался.
— Чужеземец, — ответил я кратко.
— Откуда ты приехал?
— С запада, как видите.
— Куда ты направляешься?
— Туда, куда ведет меня кисмет.
— Едем с нами. Ты будешь нашим гостем.
— Благодарю тебя. Меня уже ждет гостеприимный хозяин, позаботившийся о моем ночлеге.
— Кто?
— Аллах. Прощай!
Я был слишком беззаботен, иначе не отвернулся бы именно в тот момент, когда один из них полез за пояс, а в следующее мгновение его палица полетела мне в голову, и я свалился с коня. Правда, обморок длился недолго, но разбойники успели тем временем меня связать.
— Селям алейкум! — приветствовал теперь меня один из них. — Раньше мы были недостаточно вежливы, и ты отверг наше гостеприимство. Кто ты?
Естественно, я не ответил.
— Кто ты?
Я молчал, хотя он сопроводил свой вопрос пинком.
— Оставь его, — сказал другой. — Аллах совершит чудо и раскроет ему рот. Он пойдет или поедет?
— Пойдет.
Они ослабили мне путы на ногах и привязали к стремени одной из лошадей. Потом взяли моего вороного за повод и отправились прямо на восток. Так, несмотря на своего доброго коня, я стал пленником.
Местность все время поднималась. Мы проехали между двух сблизившихся гор, и вот я увидел, как в одной из долин засветилось множество огней. Тем временем наступила ночь. Мы свернули в долину, миновали множество палаток и наконец остановились перед одной из них, откуда вышел молодой человек. Он посмотрел на меня, я — на него… Мы узнали друг друга.
— Аллах-иль-Аллах! Кто этот человек? — спросил он.
— Мы встретили его там, на равнине. Он чужестранец и не навлечет на нас кровной мести. Посмотри только на его коня.
Услышав это обращение, молодой человек подошел к вороному и удивленно вскрикнул:
— Аллах акбар, это же конь Мохаммеда Эмина, хаддедина! Ведите этого человека к моему отцу. Пусть он его выслушает. Я созову остальных.
— Что делать с конем?
— Он останется у палатки шейха.
— А с оружием?
— Пусть его внесут в палатку.
Полчаса спустя я снова предстал перед собранием, на этот раз — перед собранием судей. Здесь мое молчание не помогло бы, поэтому я решил говорить.
— Ты знаешь меня? — спросил самый старший из присутствующих.
— Нет.
— Ты знаешь, где находишься?
— Не имею понятия.
— Тебе ведом этот молодой и храбрый араб?
— Да.
— Где ты его видел?
— У Джебель-Джехеннем. Он украл у меня четырех лошадей, а я их вернул себе.
— Не лги!
— Кто ты такой, что так говоришь со мной?
— Я Зедар бен Ули, шейх племени абу-хаммед.
— Зедар бен Ули, шейх конокрадов!
— Человек, молчи! Этот юный воин — мой сын.
— В таком случае можешь гордиться им, о шейх!
— Молчи, еще раз тебе говорю, иначе раскаешься. Кто конокрад? Ты! Кому принадлежит конь, на котором ты приехал?
— Мне.
— Не лги!
— Зедар бен Ули, благодари Аллаха, что мне связали руки. Если бы это было не так, ты никогда бы больше не назвал меня лжецом!
— Свяжите его покрепче! — приказал шейх.
— Кто посмеет поднять на меня руку — на хаджи, в сумке у которого есть вода Земзема!
— Да, я вижу, что ты хаджи, раз накинул хамайль. Но в самом ли деле у тебя есть с собой вода священного Земзема?
— Конечно.
— Так дай ее нам.
— Ни в коем случае.
— Почему же?
— Я вожу воду только для друзей.
— Значит, мы для тебя враги?
— Да.
— Но мы не причинили тебе никакой обиды. Мы только хотим вернуть украденную тобой лошадь ее владельцу.
— Владелец этого коня — я.
— Ты хаджи, носящий священную влагу Земзема, но тем не менее ты говоришь неправду. Я очень хорошо знаю этого жеребца. Он принадлежит Мохаммеду Эмину, шейху хаддединов. Как он попал к тебе?
— Шейх подарил мне коня.
— Ты лжешь! Ни один араб не подарит такого коня.
— Я уже сказал, что ты должен благодарить Аллаха за то, что я связан!
— Почему он тебе его подарил?
— Это его и мое дело; вас это не касается!
— Ты очень вежлив, хаджи! Должно быть, ты оказал шейху большую услугу, раз он сделал тебе такой подарок. Мы тебя больше не будем спрашивать об этом. Когда ты расстался с хаддединами?
— Позавчера утром.
— Где пасутся их стада?
— Этого не знаю. Стада арабов пасутся в разных местах.
— Мог бы ты провести нас туда?
— Нет.
— Где ты был с позавчерашнего утра?
— Повсюду.
— Хорошо. Не хочешь отвечать — тогда ты увидишь, что с тобой случится. Уведите его!
Меня отвели в маленькую низкую палатку и там привязали. Справа и слева от меня сели два бедуина. Спали они попеременно. Я подумал, что судьбу мою решат еще сегодня, однако обманулся в этом, ибо собрание, как я слышал, разошлось, а мне ничего не сказали о принятом решении. Я заснул. Беспокойный сон мучил меня. Будто лежал я не здесь, в палатке на берегу Тигра, а в одном из сахарских оазисов. Горел костер, чашка с финиковым напитком переходила из рук в руки, шла негромкая беседа. Внезапно послышался раскатистый гром, которого не забудет никто из слышавших его — раскаты львиного рыка. Асад-бей, душитель стад, пришел за своим ужином. Его голос раздался снова и ближе — я проснулся.
Но было ли это сном? Возле меня лежали оба сторожа, и я слышал, как один из них молился святой Фатиме. В третий раз загремел гром. Это оказалось реальностью: лев бродил вокруг лагеря.
— Вы спите? — спросил я.
— Нам не до сна.
— Вы слышите льва?
— Да. Сегодня он в третий раз выходит на охоту.
— Так убейте его!
— Кто же может убить его, могущественного, благородного, хозяина смерти?
— Трусы! Он и в лагерь зайдет?
— Нет. Иначе люди не стояли бы перед палатками, слушая его голос.
— И шейх с ними?
— Да.
— Выйди и скажи ему, что я убью льва, если он вернет мне мое ружье.
— Ты с ума сошел!
— Я в полном уме. Иди скорее.
— Ты серьезно?
— Да. Передай шейху, что я сказал.
Я был так возбужден, что охотнее всего разорвал бы сам свои путы. Через несколько минут сторож вернулся. Он отвязал меня.
— Следуй за мной! — приказал он.
Снаружи стояло много мужчин с оружием в руках; ни один, очевидно, не осмеливался выйти из-под защиты палаток.
— Ты желал со мной говорить. Чего ты хочешь? — спросил шейх.
— Позволь мне убить этого льва.
— Никакого льва ты одолеть не сможешь! И двадцати наших людей недостаточно для охоты на него, и причем многие на этой охоте обязательно погибнут.
— Говорю вам, убью его. Не один лев был моим охотничьим трофеем.
— Правду ли ты говоришь?
— Истинную правду.
— Если ты его хочешь убить, я не возражаю. Аллах дает жизнь и забирает ее назад — так записано в Книге.
— Тогда дай мне мое ружье!
— Какое?
— Тяжелое. И мой нож.
— Принесите ему, что он требует, — приказал шейх.
Храбрый вождь, надо полагать, уверил себя, что я погибший уже человек и бесспорным наследником моего коня станет он сам. Но я мечтал в равной мере и об охоте на льва, и о свободе, и об оружии. Все это я получу, если мне вернут мой штуцер. Мне принесли и ружье и нож.
— Ты не желаешь освободить мне руки, о шейх?
— Ты действительно хочешь убить одного только льва?
— Конечно.
— Поклянись в этом. Ты хаджи, клянись священным Земземом, хранящимся в твоей сумке.
— Клянусь!
— Развяжите ему руки!
Теперь я был свободен. Все остальное мое оружие лежало в палатке у шейха, а перед нею стоял мой конь. Я успокоился.
Был час, когда лев чаще всего подкрадывается к стадам: приближался рассвет. На поясе и нащупал патронташ — его еще не успели отобрать — и пошел к крайней палатке. Здесь я немного постоял, пока глаза не привыкли к темноте. Впереди себя и по сторонам я заметил несколько верблюдов и множество сбившихся в кучу овец. Собаки, обычные ночные сторожа этих животных, попрятались по палаткам.
Я лег на землю и медленно пополз вперед. Я знал, что лев учует меня раньше, чем я увижу его в такой темноте. Внезапно — и мне показалось, что подо мною земля затряслась — чуть в стороне раздался львиный рев, и несколько мгновений спустя я услышал какой-то глухой звук, словно тяжелое тело ударилось о другое — тихий стон, хруст и треск как от перемалываемых костей, — и вот самое большее в двадцати шагах от меня сверкнули две горящие точки: я узнал этот зеленоватый переливчатый свет. Несмотря на темноту, я поднял ружье, тщательно прицелился и нажал на спуск.
Вспышка выстрела показала льву врага; я тоже увидел хищника: он лежал на спине верблюда, перемалывая его шейные позвонки. Отвратительный звук резанул воздух. Значит, я не попал? Крупный темный предмет метнулся по воздуху и опустился на землю самое большее в трех шагах от меня. Опять сверкнули глаза. Но зверь либо плохо рассчитал прыжок, либо был все-таки ранен. Я припал на колено и выстрелил во второй и в последний раз, целясь не между глаз, а только в один зрачок. Потом я молниеносно отбросил ружье и взял в руки нож… Враг на меня не нападал. Он был буквально отброшен назад смертельным выстрелом. Несмотря на это, я отступил на несколько шагов, чтобы перезарядить ружье. Вокруг царила тишина. В лагере также ничего не было слышно. Пожалуй, меня уже сочли мертвым.
Как только первый проблеск зари позволил мало-мальски различить тело льва, я подошел к нему и принялся обдирать шкуру. У меня были свои основания не тянуть с этим делом. Разумеется, я не собирался бросать такой трофей. Почти ничего не видя, я трудился больше на ощупь. Когда освещение стало лучше, работа была окончена.
Тогда я взял шкуру, перекинул ее через плечо и вернулся в лагерь. Конечно же, это был маленький походный лагерь разбойничьего племени абу-хаммед. Мужчины, женщины и дети сидели в напряженном ожидании перед своими палатками. Когда они увидели меня, поднялся чудовищный шум. Аллаха призывали на все лады, и тысячи рук потянулись к моей добыче.
— Ты его убил? — крикнул шейх. — В самом деле? Один?
— Как видишь!
— Значит, на твоей стороне был шайтан!
— Разве шайтан становится на сторону хаджи?
— Нет. Но у тебя есть какая-нибудь колдовская штучка, амулет, талисман, с помощью которых ты и совершил этот подвиг.
— Есть кое-что.
— Где оно?
— Вот! — И я сунул ему под нос ружье.
— Нет, это не то. Ты просто не хочешь нам сказать… Где лежит туша льва?
— Там, справа от палаток. Заберите ее! Большинство присутствующих поспешно удалились. Этого-то я и хотел.
— Кому будет принадлежать львиная голова? — спросил шейх, с жадностью разглядывая шкуру.
— Об этом мы поговорим в твоей палатке. Пойдем!
Все последовали за мной. Теперь оставалось только десять или двенадцать человек. У самого входа я заметил другое свое ружье; оно весело на колышке. В два прыжка я оказался там, сорвал его, перебросил через плечо и взял в руки штуцер. Львиная шкура, большая и тяжелая, очень мешала мне, но тем не менее надо было попытаться освободиться. Я быстро вернулся ко входу.
— Зедар бен Ули, я обещал тебе стрелять из этого ружья только во льва…
— Да.
— Но я не сказал, в кого я буду стрелять из другого ружья.
— Оно к договору не относится. Повесь его на место.
— Оно принадлежит мне и останется в моих руках.
— Он хочет убежать… Держите его!
Я поднял штуцер на изготовку.
— Стоять!.. Кто осмелится меня задерживать, сразу умрет! Зедар бен Ули, благодарю тебя за гостеприимство. Мы еще увидимся!
Я вышел из палатки. С минуту никто не осмеливался последовать за мной. Этого короткого времени было достаточно, чтобы вскочить на коня. Когда полог палатки снова открылся, я уже галопом покидал лагерь.
Яростный крик раздался позади меня, и я заметил, что все кинулись к оружию и к лошадям. Оставив лагерь за спиной, я поехал шагом. Вороной пугался шкуры. Он не переносил звериного запаха и боязливо фыркал. Тогда я посмотрел назад и увидел преследователей, буквально вытекавших из-за палаток. Я пустил жеребца рысью, и только тогда, когда ближайший из преследователей оказался на расстоянии выстрела, решил было перевести вороного в галоп, однако передумал и остановился. Потом я обернулся и прицелился. Грохнул выстрел, и лошадь под всадником рухнула замертво. Конокраду такой урок, безусловно, не повредит. Только после этого поскакал галопом, причем время от времени снова заманивал преследователей замедленным ходом.
Когда я снова оглянулся, еще двое оказались достаточно близко ко мне. Правда, их устарелые ружья не могли меня достать. Я приостановился, обернулся и прицелился. Два выстрела щелкнули один за другим — две лошади свалились на землю. Остальным этого хватило. Испугавшись, они отстали. Прошло немало времени, прежде чем я еще раз оглянулся: преследователи едва виднелись. Они, казалось, только следили, куда я направляюсь.
Тогда я, чтобы ввести их в заблуждение, почти целый час мчался прямо на запад; потом свернул на север, в каменистую степь, где подковы не оставляют следов, и уже к полудню достиг Тигра близ стремнины Эль-Келаб, чуть ниже устья Малого Заба, всего в нескольких минутах пути от расположенного ниже по течению места, где горы Кану за переходят в горы Хамрин. Этот переход отмечен широкими долинами. Самая широкая из них была избрана врагами для прохода. Я запомнил местность и подходы к долинам, а затем поспешил назад, к Тартару, через который переправился уже к вечеру. Мне надо было торопиться к друзьям, но я должен был пощадить и коня, а поэтому еще раз заночевал на дороге.
К полудню следующего дня перед моими глазами опять появилась первая отара хаддединского стада, и я поскакал галопом к палаточному лагерю, не обращая внимания на доносившиеся со всех сторон окрики. Шейх заключил по ним, что произошло нечто необычное, и вышел из палатки в тот самый момент, когда я к ней подъехал.
— Хамдульиллах, ты снова здесь! — приветствовал он меня. — Как съездил?
— Хорошо.
— Ты что-нибудь узнал?
— Все!
— Что именно?
— Созови старейшин. Я расскажу вам. Только теперь он заметил львиную голову, переброшенную мной на другой бок коня.
— Машалла, лев! Как к тебе попала эта шкура?
— Снял ее со зверя.
— С самого господина?
— Конечно.
— Ты что, имел с ним дело?
— Недолго.
— Сколько охотников было при этом?
— Никого, кроме меня.
— Да пребудет с тобой Аллах, да не оставит тебя память!
— Я прекрасно все помню — я был один.
— Где это случилось?
— Возле самого лагеря абу-хаммед.
— Они бы тебя убили!
— Как видишь, они этого не сделали. Даже Зедар бен Ули оставил мне жизнь.
— Ты и его видел?
— И его. Я застрелил три лошади у его людей.
— Расскажи!
— Не теперь, не тебе одному, иначе я вынужден буду рассказывать несколько раз. Позови людей, и тогда ты все услышишь во всех подробностях!
Он ушел. Я уже хотел войти в его палатку, когда увидел спешащего на всех парах англичанина.
— Я только что услышал, что вы здесь, сэр! — закричал он уже издали. — Вы нашли их?
— Да! Врагов, поле битвы и все прочее.
— Ба! А руины с Fowling bull?
— Тоже!
— Очень хорошо! Я буду копать и все, что отыщу, пошлю в Лондон. Однако прежде придется, пожалуй, повоевать?
— Похоже на то.
— Хорошо. Я буду фехтовать как Баяр [110]. Кстати, я тоже кое-что нашел.
— Что?
— Редкость, письмо.
— Где?
— На развалинах неподалеку отсюда. Это кирпич.
— Надпись на кирпиче?
— Yes! Клинопись. Вы умеете читать?
— Немного.
— А я нет. Надо бы посмотреть!
— Да. Где камень?
— В палатке. Сейчас принесу!
Он вышел и вскоре вернулся со своей драгоценной находкой.
— Вот. Смотрите!
Камень почти весь искрошился, и немногочисленные знаки, еще сохранившиеся на поверхности, стали совсем неразличимы.
— Ну? — спросил с любопытством мастер Линдсей.
— Подождите-ка. Это не так-то просто, как вы думаете. Я разобрал только три слова. Они читаются, если не ошибаюсь: «Тедуда Бабрут эсис».
— Что это означает?
— «Сооружено во славу Вавилона».
Бравый мастер Дэвид Линдсей растянул свой прямоугольный рот до ушей.
— Вы правильно прочли, сэр?
— Надеюсь.
— Что это значит?
— Все и ничего!
— Хм! Но здесь же не Вавилон!
— А что же еще?
— Ниневия.
— А по-моему, Рио-де-Жанейро! Связывайте или разделяйтеэто сами. У меня теперь нет времени для этого!
— Зачем же тогда я взял вас с собой?
— Хорошо! Сохраните этот кусок кирпича до тех пор, когда у меня будет время!
— Well! Что вы хотите делать?
— Сейчас как раз будет собрание, на котором я расскажу о своих приключениях.
— Я тоже хочу там присутствовать! Он вошел вместе со мной в палатку.
— Как вы продвинулись в изучении арабского?
— Скверно! Хочу хлеба… араб приносит сапог; требую шляпу… араб приносит соль; хочу ружье… араб приносит косынку. Отвратительно, ужасно! Не уезжайте больше!
Мне не пришлось долго сидеть за столом после прихода шейха. Пока мы ели, стали появляться приглашенные. Они раскурили трубки, по кругу пошло кофе, а потом Линдсей заторопил:
— Начинайте, сэр! Я сгораю от любопытства. Арабы молча и терпеливо ждали, пока я утолял голод. Покончив с обедом, я начал:
— Вы поставили передо мной очень трудную задачу, но вопреки всем ожиданиям решить ее оказалось очень легко. Кроме того, я привез вам такое подробное донесение, какого вы, конечно, не ожидали.
— Говори, — попросил шейх.
— Ваши враги уже закончили подготовку к войне. Определены места, где соединятся три вражеских племени, а равным образом назначено время, когда это произойдет.
— Но ты этого не узнал!
— Наоборот! Джовари соединятся с абу-хаммед через день после ближайшего Яум-эль-джума у развалин Хан-Кернина. Еще через день эти племена встретятся между порогами Эль-Келаб и горами Кануза с обеидами.
— Ты это точно знаешь?
— Да.
— От кого?
— От шейха племени абу-мохаммед.
— Ты с ним говорил?
— Я был даже в его палатке.
— У абу-мохаммед нет мира с джовари и абу-хаммед.
— Он сказал мне об этом. Он узнал вороного и назвалсятвоим другом. Он придет к тебе на помощь вместе с племенем алабеидов.
— Ты говоришь правду?
— Зачем мне тебя обманывать?
Тогда все присутствующие вскочили и, ликуя, стали хватать меня за руки. Они так дергали меня и теребили, что я вынужден был потом рассказать все происшедшее со мной как можно подробнее. Они поверили всему, только вот засомневались, кажется, в том, что я в одиночку, да еще в ночной тьме убил льва. Арабы привыкли нападать на царя зверей только днем, да еще как можно более многочисленной компанией. В конце концов я показал им шкуру.
— Смотрите, есть ли на голове дырка?
Они очень внимательно осмотрели львиную голову.
— Нет, — гласил их ответ.
— Когда арабы убивают льва, на голове бывает очень много дырок. Я выстрелил в него дважды. Посмотрите! Первый раз я целился слишком высоко, потому что лев был далеко от меня и в темноте я не мог точно прицелиться. Пуля скользнула по голове и задела ухо. Вот здесь вы видите это. Вторую пулю я пустил в него, когда лев находился в двух или трех шагах от меня. Пуля вошла ему в левый глаз. Вы видите это здесь, где шкура опалена.
— Аллах акбар, верно! Ты позволил этому ужасному зверю подойти к тебе так близко, что твой порох обжег его шерсть. А если бы он сожрал тебя?
— Тогда об этом было бы записано в Книге моей судьбы… Я привез эту шкуру тебе, о шейх. Прими ее от меня и сделай украшением своей палатки!
— Благодарю тебя, эмир Хаджи Кара бен Немей! На этой шкуре я буду спать, и мужество льва наполнит мое сердце.
— Никакой шкуры не надо, чтобы наполнить мужеством твою грудь. Впрочем, это мужество тебе очень скоро понадобится.
— Будешь ли ты вместе с нами сражаться против наших врагов?
— Да. Они воры и разбойники и, кроме того, посягали на мою жизнь. Я поступаю под твое командование, и мой друг сделает то же самое.
— Нет, ты не обязан повиноваться. Ты будешь командовать своим отрядом.
— Об этом поговорим позже. Теперь же позволь мне участвовать в вашем совете.
— Ты прав, нам необходимо посоветоваться, потому что времени у нас только пять дней.
— Разве ты мне не говорил, что когда-нибудь придется собрать вокруг себя воинов-хаддединов?
— Да, это так.
— Тогда я бы на твоем месте сегодня же разослал гонцов.
— Почему еще сегодня?
— Потому что недостаточно собрать воинов. Их надо подготовить к сражению.
Он беззаботно рассмеялся:
— Сыновья хаддединов с младых ногтей привыкли к боям. Мы одолеем наших врагов. Сколько воинов в племени абу-мохаммед?
— Девять сотен.
— А у алабеидов?
— Восемь сотен.
— Значит, у нас двадцать восемь сотен. К этому надо добавить внезапность, ибо враг нас не ожидает. Мы должны победить!
— Или победят нас!
— Машалла, ты убиваешь львов и боишься арабов!
— Ты заблуждаешься. Ты — храбрый и мужественный человек, однако отвага удваивается, если сочетается с осторожностью. Разве ты не допускаешь, что алабеиды и абу-мохаммед соединятся слишком поздно?
— Это возможно.
— Тогда наших одиннадцать сотен окажутся против трех тысяч человек. Враг уничтожит сначала нас, а потом наших друзей. Он легко может узнать о нашем выступлении! Тогда пропадет и неожиданность. А какая польза, если ты будешь сражаться и только лишь отбросишь врага от своих кочевий? Будь я шейхом хаддединов, я бы разбил врага так, чтобы он долго не смог подняться да еще ежегодно должен был бы платить мне дань.
— Как бы ты это сделал?
— Я бы воевал не так, как арабы, а как франки.
— А они как воюют?
И я, профан в военном деле, поднялся, чтобы рассказать им об европейском боевом искусстве. Но надо же было помочь храброму племени хаддединов! Я отнюдь не считал большим грехом участие в здешних событиях: ведь я хоть чем-то мог смягчить жестокость и зверства, которые у этих полудиких людей всегда сопровождают победу.
Итак, прежде всего я охарактеризовал их собственную тактику, упирая на ее недостатки. Потом поведал, как воюют франки. Они внимательно слушали меня, а когда я закончил, то долгое молчание слушателей свидетельствовало о произведенном моими словами впечатлении. Первым очнулся шейх и опять взял слово:
— Ты это точно знаешь?
— У нас есть надежные союзники среди джовари.
— И где они должны соединиться?
— У развалин Хан-Кернина.
— А что будет потом?
— Потом оба племени пойдут на соединение с обеидами.
— Где назначена встреча?
— Между порогами Эль-Келаб и горами Кануза.
— Когда?
— На третий день после дня собраний.
— Ты исключительно хорошо информирован. Куда они повернут потом?
— К пастбищам хаддединов.
— Что вы намерены предпринять?
— Мы нападем на палатки, в которых враги оставят своих женщин и детей, а потом уведем их стада.
— Разумно ли это будет?
— Мы вернем украденное у нас.
— Верно. Но у хаддединов одиннадцать сотен воинов, в то время как у врагов — три тысячи человек. Они победят, вернутся и начнут преследовать вас, чтобы отобрать у вас не только награбленное, но и теперешнее имущество. Если я не прав, скажи это.
— Ты прав. Мы надеялись, что хаддединов усилят другие племена шаммаров.
— Но эти племена атакованы войсками мосульского губернатора.
— Что же ты нам посоветуешь? Самым лучшим было бы уничтожение врагов поодиночке. Разве не так?
— Вы победили бы одно племя, а два других насторожились бы. На них надо напасть сразу же после соединения, а значит — у порогов Эль-Келаб. Если вы на это согласны, Мохаммед Эмин спустится со своими воинами с гор Кануза на третий день после Яум-эль-джума и обрушится на врагов, тогда как вы двинетесь с юга и тем самым загоните их в пучину Эль-Келаб.
Этот план после длительного обсуждения был принят и разработан во всех деталях. За разговорами прошла большая часть послеполуденного времени, и, поскольку наступил вечер, мне пришлось остаться на ночлег. На следующее утро я заблаговременно поднялся и вскоре поскакал назад тем же путем, каким приехал сюда.
Задача, казавшаяся такой трудной, была решена настолько легко и просто, что я постыдился бы даже рассказывать об этом. Нет, вороного нельзя заслужить так дешево. Но что же еще я мог сделать? Может быть, мне стоит изучить заранее поле сражения? Игнорировать эту мысль я не смог. И вот я не стал переправляться через Тартар, а поскакал по его левому берегу на север, намереваясь достичь гор Кануза. Только далеко за полдень мне пришла в голову мысль, не частью ли этих гор было вади Джехеннем, в котором мы с англичанином повстречали конокрадов. Я не смог получить ответ на этот вопрос и поехал дальше, держась правее, чтобы проехать поблизости от Джебель-Хамрина.
Солнце почти склонилось к закату, когда я заметил двоих всадников, появившихся на западе и приближавшихся ко мне с большой скоростью. Увидев меня, они на мгновение замедлили ход лошадей, однако потом поскакали прямо ко мне. Надо ли было бежать? От двоих? Нет! Я остановил коня и спокойно подождал, когда они подъедут.
Всадники оказались мужчинами во цвете лет. Они осадили коней прямо передо мной.
— Кто ты? — спросил один из них, жадно разглядывая вороного.
С таким обращением у арабов я еще не встречался.
— Чужеземец, — ответил я кратко.
— Откуда ты приехал?
— С запада, как видите.
— Куда ты направляешься?
— Туда, куда ведет меня кисмет.
— Едем с нами. Ты будешь нашим гостем.
— Благодарю тебя. Меня уже ждет гостеприимный хозяин, позаботившийся о моем ночлеге.
— Кто?
— Аллах. Прощай!
Я был слишком беззаботен, иначе не отвернулся бы именно в тот момент, когда один из них полез за пояс, а в следующее мгновение его палица полетела мне в голову, и я свалился с коня. Правда, обморок длился недолго, но разбойники успели тем временем меня связать.
— Селям алейкум! — приветствовал теперь меня один из них. — Раньше мы были недостаточно вежливы, и ты отверг наше гостеприимство. Кто ты?
Естественно, я не ответил.
— Кто ты?
Я молчал, хотя он сопроводил свой вопрос пинком.
— Оставь его, — сказал другой. — Аллах совершит чудо и раскроет ему рот. Он пойдет или поедет?
— Пойдет.
Они ослабили мне путы на ногах и привязали к стремени одной из лошадей. Потом взяли моего вороного за повод и отправились прямо на восток. Так, несмотря на своего доброго коня, я стал пленником.
Местность все время поднималась. Мы проехали между двух сблизившихся гор, и вот я увидел, как в одной из долин засветилось множество огней. Тем временем наступила ночь. Мы свернули в долину, миновали множество палаток и наконец остановились перед одной из них, откуда вышел молодой человек. Он посмотрел на меня, я — на него… Мы узнали друг друга.
— Аллах-иль-Аллах! Кто этот человек? — спросил он.
— Мы встретили его там, на равнине. Он чужестранец и не навлечет на нас кровной мести. Посмотри только на его коня.
Услышав это обращение, молодой человек подошел к вороному и удивленно вскрикнул:
— Аллах акбар, это же конь Мохаммеда Эмина, хаддедина! Ведите этого человека к моему отцу. Пусть он его выслушает. Я созову остальных.
— Что делать с конем?
— Он останется у палатки шейха.
— А с оружием?
— Пусть его внесут в палатку.
Полчаса спустя я снова предстал перед собранием, на этот раз — перед собранием судей. Здесь мое молчание не помогло бы, поэтому я решил говорить.
— Ты знаешь меня? — спросил самый старший из присутствующих.
— Нет.
— Ты знаешь, где находишься?
— Не имею понятия.
— Тебе ведом этот молодой и храбрый араб?
— Да.
— Где ты его видел?
— У Джебель-Джехеннем. Он украл у меня четырех лошадей, а я их вернул себе.
— Не лги!
— Кто ты такой, что так говоришь со мной?
— Я Зедар бен Ули, шейх племени абу-хаммед.
— Зедар бен Ули, шейх конокрадов!
— Человек, молчи! Этот юный воин — мой сын.
— В таком случае можешь гордиться им, о шейх!
— Молчи, еще раз тебе говорю, иначе раскаешься. Кто конокрад? Ты! Кому принадлежит конь, на котором ты приехал?
— Мне.
— Не лги!
— Зедар бен Ули, благодари Аллаха, что мне связали руки. Если бы это было не так, ты никогда бы больше не назвал меня лжецом!
— Свяжите его покрепче! — приказал шейх.
— Кто посмеет поднять на меня руку — на хаджи, в сумке у которого есть вода Земзема!
— Да, я вижу, что ты хаджи, раз накинул хамайль. Но в самом ли деле у тебя есть с собой вода священного Земзема?
— Конечно.
— Так дай ее нам.
— Ни в коем случае.
— Почему же?
— Я вожу воду только для друзей.
— Значит, мы для тебя враги?
— Да.
— Но мы не причинили тебе никакой обиды. Мы только хотим вернуть украденную тобой лошадь ее владельцу.
— Владелец этого коня — я.
— Ты хаджи, носящий священную влагу Земзема, но тем не менее ты говоришь неправду. Я очень хорошо знаю этого жеребца. Он принадлежит Мохаммеду Эмину, шейху хаддединов. Как он попал к тебе?
— Шейх подарил мне коня.
— Ты лжешь! Ни один араб не подарит такого коня.
— Я уже сказал, что ты должен благодарить Аллаха за то, что я связан!
— Почему он тебе его подарил?
— Это его и мое дело; вас это не касается!
— Ты очень вежлив, хаджи! Должно быть, ты оказал шейху большую услугу, раз он сделал тебе такой подарок. Мы тебя больше не будем спрашивать об этом. Когда ты расстался с хаддединами?
— Позавчера утром.
— Где пасутся их стада?
— Этого не знаю. Стада арабов пасутся в разных местах.
— Мог бы ты провести нас туда?
— Нет.
— Где ты был с позавчерашнего утра?
— Повсюду.
— Хорошо. Не хочешь отвечать — тогда ты увидишь, что с тобой случится. Уведите его!
Меня отвели в маленькую низкую палатку и там привязали. Справа и слева от меня сели два бедуина. Спали они попеременно. Я подумал, что судьбу мою решат еще сегодня, однако обманулся в этом, ибо собрание, как я слышал, разошлось, а мне ничего не сказали о принятом решении. Я заснул. Беспокойный сон мучил меня. Будто лежал я не здесь, в палатке на берегу Тигра, а в одном из сахарских оазисов. Горел костер, чашка с финиковым напитком переходила из рук в руки, шла негромкая беседа. Внезапно послышался раскатистый гром, которого не забудет никто из слышавших его — раскаты львиного рыка. Асад-бей, душитель стад, пришел за своим ужином. Его голос раздался снова и ближе — я проснулся.
Но было ли это сном? Возле меня лежали оба сторожа, и я слышал, как один из них молился святой Фатиме. В третий раз загремел гром. Это оказалось реальностью: лев бродил вокруг лагеря.
— Вы спите? — спросил я.
— Нам не до сна.
— Вы слышите льва?
— Да. Сегодня он в третий раз выходит на охоту.
— Так убейте его!
— Кто же может убить его, могущественного, благородного, хозяина смерти?
— Трусы! Он и в лагерь зайдет?
— Нет. Иначе люди не стояли бы перед палатками, слушая его голос.
— И шейх с ними?
— Да.
— Выйди и скажи ему, что я убью льва, если он вернет мне мое ружье.
— Ты с ума сошел!
— Я в полном уме. Иди скорее.
— Ты серьезно?
— Да. Передай шейху, что я сказал.
Я был так возбужден, что охотнее всего разорвал бы сам свои путы. Через несколько минут сторож вернулся. Он отвязал меня.
— Следуй за мной! — приказал он.
Снаружи стояло много мужчин с оружием в руках; ни один, очевидно, не осмеливался выйти из-под защиты палаток.
— Ты желал со мной говорить. Чего ты хочешь? — спросил шейх.
— Позволь мне убить этого льва.
— Никакого льва ты одолеть не сможешь! И двадцати наших людей недостаточно для охоты на него, и причем многие на этой охоте обязательно погибнут.
— Говорю вам, убью его. Не один лев был моим охотничьим трофеем.
— Правду ли ты говоришь?
— Истинную правду.
— Если ты его хочешь убить, я не возражаю. Аллах дает жизнь и забирает ее назад — так записано в Книге.
— Тогда дай мне мое ружье!
— Какое?
— Тяжелое. И мой нож.
— Принесите ему, что он требует, — приказал шейх.
Храбрый вождь, надо полагать, уверил себя, что я погибший уже человек и бесспорным наследником моего коня станет он сам. Но я мечтал в равной мере и об охоте на льва, и о свободе, и об оружии. Все это я получу, если мне вернут мой штуцер. Мне принесли и ружье и нож.
— Ты не желаешь освободить мне руки, о шейх?
— Ты действительно хочешь убить одного только льва?
— Конечно.
— Поклянись в этом. Ты хаджи, клянись священным Земземом, хранящимся в твоей сумке.
— Клянусь!
— Развяжите ему руки!
Теперь я был свободен. Все остальное мое оружие лежало в палатке у шейха, а перед нею стоял мой конь. Я успокоился.
Был час, когда лев чаще всего подкрадывается к стадам: приближался рассвет. На поясе и нащупал патронташ — его еще не успели отобрать — и пошел к крайней палатке. Здесь я немного постоял, пока глаза не привыкли к темноте. Впереди себя и по сторонам я заметил несколько верблюдов и множество сбившихся в кучу овец. Собаки, обычные ночные сторожа этих животных, попрятались по палаткам.
Я лег на землю и медленно пополз вперед. Я знал, что лев учует меня раньше, чем я увижу его в такой темноте. Внезапно — и мне показалось, что подо мною земля затряслась — чуть в стороне раздался львиный рев, и несколько мгновений спустя я услышал какой-то глухой звук, словно тяжелое тело ударилось о другое — тихий стон, хруст и треск как от перемалываемых костей, — и вот самое большее в двадцати шагах от меня сверкнули две горящие точки: я узнал этот зеленоватый переливчатый свет. Несмотря на темноту, я поднял ружье, тщательно прицелился и нажал на спуск.
Вспышка выстрела показала льву врага; я тоже увидел хищника: он лежал на спине верблюда, перемалывая его шейные позвонки. Отвратительный звук резанул воздух. Значит, я не попал? Крупный темный предмет метнулся по воздуху и опустился на землю самое большее в трех шагах от меня. Опять сверкнули глаза. Но зверь либо плохо рассчитал прыжок, либо был все-таки ранен. Я припал на колено и выстрелил во второй и в последний раз, целясь не между глаз, а только в один зрачок. Потом я молниеносно отбросил ружье и взял в руки нож… Враг на меня не нападал. Он был буквально отброшен назад смертельным выстрелом. Несмотря на это, я отступил на несколько шагов, чтобы перезарядить ружье. Вокруг царила тишина. В лагере также ничего не было слышно. Пожалуй, меня уже сочли мертвым.
Как только первый проблеск зари позволил мало-мальски различить тело льва, я подошел к нему и принялся обдирать шкуру. У меня были свои основания не тянуть с этим делом. Разумеется, я не собирался бросать такой трофей. Почти ничего не видя, я трудился больше на ощупь. Когда освещение стало лучше, работа была окончена.
Тогда я взял шкуру, перекинул ее через плечо и вернулся в лагерь. Конечно же, это был маленький походный лагерь разбойничьего племени абу-хаммед. Мужчины, женщины и дети сидели в напряженном ожидании перед своими палатками. Когда они увидели меня, поднялся чудовищный шум. Аллаха призывали на все лады, и тысячи рук потянулись к моей добыче.
— Ты его убил? — крикнул шейх. — В самом деле? Один?
— Как видишь!
— Значит, на твоей стороне был шайтан!
— Разве шайтан становится на сторону хаджи?
— Нет. Но у тебя есть какая-нибудь колдовская штучка, амулет, талисман, с помощью которых ты и совершил этот подвиг.
— Есть кое-что.
— Где оно?
— Вот! — И я сунул ему под нос ружье.
— Нет, это не то. Ты просто не хочешь нам сказать… Где лежит туша льва?
— Там, справа от палаток. Заберите ее! Большинство присутствующих поспешно удалились. Этого-то я и хотел.
— Кому будет принадлежать львиная голова? — спросил шейх, с жадностью разглядывая шкуру.
— Об этом мы поговорим в твоей палатке. Пойдем!
Все последовали за мной. Теперь оставалось только десять или двенадцать человек. У самого входа я заметил другое свое ружье; оно весело на колышке. В два прыжка я оказался там, сорвал его, перебросил через плечо и взял в руки штуцер. Львиная шкура, большая и тяжелая, очень мешала мне, но тем не менее надо было попытаться освободиться. Я быстро вернулся ко входу.
— Зедар бен Ули, я обещал тебе стрелять из этого ружья только во льва…
— Да.
— Но я не сказал, в кого я буду стрелять из другого ружья.
— Оно к договору не относится. Повесь его на место.
— Оно принадлежит мне и останется в моих руках.
— Он хочет убежать… Держите его!
Я поднял штуцер на изготовку.
— Стоять!.. Кто осмелится меня задерживать, сразу умрет! Зедар бен Ули, благодарю тебя за гостеприимство. Мы еще увидимся!
Я вышел из палатки. С минуту никто не осмеливался последовать за мной. Этого короткого времени было достаточно, чтобы вскочить на коня. Когда полог палатки снова открылся, я уже галопом покидал лагерь.
Яростный крик раздался позади меня, и я заметил, что все кинулись к оружию и к лошадям. Оставив лагерь за спиной, я поехал шагом. Вороной пугался шкуры. Он не переносил звериного запаха и боязливо фыркал. Тогда я посмотрел назад и увидел преследователей, буквально вытекавших из-за палаток. Я пустил жеребца рысью, и только тогда, когда ближайший из преследователей оказался на расстоянии выстрела, решил было перевести вороного в галоп, однако передумал и остановился. Потом я обернулся и прицелился. Грохнул выстрел, и лошадь под всадником рухнула замертво. Конокраду такой урок, безусловно, не повредит. Только после этого поскакал галопом, причем время от времени снова заманивал преследователей замедленным ходом.
Когда я снова оглянулся, еще двое оказались достаточно близко ко мне. Правда, их устарелые ружья не могли меня достать. Я приостановился, обернулся и прицелился. Два выстрела щелкнули один за другим — две лошади свалились на землю. Остальным этого хватило. Испугавшись, они отстали. Прошло немало времени, прежде чем я еще раз оглянулся: преследователи едва виднелись. Они, казалось, только следили, куда я направляюсь.
Тогда я, чтобы ввести их в заблуждение, почти целый час мчался прямо на запад; потом свернул на север, в каменистую степь, где подковы не оставляют следов, и уже к полудню достиг Тигра близ стремнины Эль-Келаб, чуть ниже устья Малого Заба, всего в нескольких минутах пути от расположенного ниже по течению места, где горы Кану за переходят в горы Хамрин. Этот переход отмечен широкими долинами. Самая широкая из них была избрана врагами для прохода. Я запомнил местность и подходы к долинам, а затем поспешил назад, к Тартару, через который переправился уже к вечеру. Мне надо было торопиться к друзьям, но я должен был пощадить и коня, а поэтому еще раз заночевал на дороге.
К полудню следующего дня перед моими глазами опять появилась первая отара хаддединского стада, и я поскакал галопом к палаточному лагерю, не обращая внимания на доносившиеся со всех сторон окрики. Шейх заключил по ним, что произошло нечто необычное, и вышел из палатки в тот самый момент, когда я к ней подъехал.
— Хамдульиллах, ты снова здесь! — приветствовал он меня. — Как съездил?
— Хорошо.
— Ты что-нибудь узнал?
— Все!
— Что именно?
— Созови старейшин. Я расскажу вам. Только теперь он заметил львиную голову, переброшенную мной на другой бок коня.
— Машалла, лев! Как к тебе попала эта шкура?
— Снял ее со зверя.
— С самого господина?
— Конечно.
— Ты что, имел с ним дело?
— Недолго.
— Сколько охотников было при этом?
— Никого, кроме меня.
— Да пребудет с тобой Аллах, да не оставит тебя память!
— Я прекрасно все помню — я был один.
— Где это случилось?
— Возле самого лагеря абу-хаммед.
— Они бы тебя убили!
— Как видишь, они этого не сделали. Даже Зедар бен Ули оставил мне жизнь.
— Ты и его видел?
— И его. Я застрелил три лошади у его людей.
— Расскажи!
— Не теперь, не тебе одному, иначе я вынужден буду рассказывать несколько раз. Позови людей, и тогда ты все услышишь во всех подробностях!
Он ушел. Я уже хотел войти в его палатку, когда увидел спешащего на всех парах англичанина.
— Я только что услышал, что вы здесь, сэр! — закричал он уже издали. — Вы нашли их?
— Да! Врагов, поле битвы и все прочее.
— Ба! А руины с Fowling bull?
— Тоже!
— Очень хорошо! Я буду копать и все, что отыщу, пошлю в Лондон. Однако прежде придется, пожалуй, повоевать?
— Похоже на то.
— Хорошо. Я буду фехтовать как Баяр [110]. Кстати, я тоже кое-что нашел.
— Что?
— Редкость, письмо.
— Где?
— На развалинах неподалеку отсюда. Это кирпич.
— Надпись на кирпиче?
— Yes! Клинопись. Вы умеете читать?
— Немного.
— А я нет. Надо бы посмотреть!
— Да. Где камень?
— В палатке. Сейчас принесу!
Он вышел и вскоре вернулся со своей драгоценной находкой.
— Вот. Смотрите!
Камень почти весь искрошился, и немногочисленные знаки, еще сохранившиеся на поверхности, стали совсем неразличимы.
— Ну? — спросил с любопытством мастер Линдсей.
— Подождите-ка. Это не так-то просто, как вы думаете. Я разобрал только три слова. Они читаются, если не ошибаюсь: «Тедуда Бабрут эсис».
— Что это означает?
— «Сооружено во славу Вавилона».
Бравый мастер Дэвид Линдсей растянул свой прямоугольный рот до ушей.
— Вы правильно прочли, сэр?
— Надеюсь.
— Что это значит?
— Все и ничего!
— Хм! Но здесь же не Вавилон!
— А что же еще?
— Ниневия.
— А по-моему, Рио-де-Жанейро! Связывайте или разделяйтеэто сами. У меня теперь нет времени для этого!
— Зачем же тогда я взял вас с собой?
— Хорошо! Сохраните этот кусок кирпича до тех пор, когда у меня будет время!
— Well! Что вы хотите делать?
— Сейчас как раз будет собрание, на котором я расскажу о своих приключениях.
— Я тоже хочу там присутствовать! Он вошел вместе со мной в палатку.
— Как вы продвинулись в изучении арабского?
— Скверно! Хочу хлеба… араб приносит сапог; требую шляпу… араб приносит соль; хочу ружье… араб приносит косынку. Отвратительно, ужасно! Не уезжайте больше!
Мне не пришлось долго сидеть за столом после прихода шейха. Пока мы ели, стали появляться приглашенные. Они раскурили трубки, по кругу пошло кофе, а потом Линдсей заторопил:
— Начинайте, сэр! Я сгораю от любопытства. Арабы молча и терпеливо ждали, пока я утолял голод. Покончив с обедом, я начал:
— Вы поставили передо мной очень трудную задачу, но вопреки всем ожиданиям решить ее оказалось очень легко. Кроме того, я привез вам такое подробное донесение, какого вы, конечно, не ожидали.
— Говори, — попросил шейх.
— Ваши враги уже закончили подготовку к войне. Определены места, где соединятся три вражеских племени, а равным образом назначено время, когда это произойдет.
— Но ты этого не узнал!
— Наоборот! Джовари соединятся с абу-хаммед через день после ближайшего Яум-эль-джума у развалин Хан-Кернина. Еще через день эти племена встретятся между порогами Эль-Келаб и горами Кануза с обеидами.
— Ты это точно знаешь?
— Да.
— От кого?
— От шейха племени абу-мохаммед.
— Ты с ним говорил?
— Я был даже в его палатке.
— У абу-мохаммед нет мира с джовари и абу-хаммед.
— Он сказал мне об этом. Он узнал вороного и назвалсятвоим другом. Он придет к тебе на помощь вместе с племенем алабеидов.
— Ты говоришь правду?
— Зачем мне тебя обманывать?
Тогда все присутствующие вскочили и, ликуя, стали хватать меня за руки. Они так дергали меня и теребили, что я вынужден был потом рассказать все происшедшее со мной как можно подробнее. Они поверили всему, только вот засомневались, кажется, в том, что я в одиночку, да еще в ночной тьме убил льва. Арабы привыкли нападать на царя зверей только днем, да еще как можно более многочисленной компанией. В конце концов я показал им шкуру.
— Смотрите, есть ли на голове дырка?
Они очень внимательно осмотрели львиную голову.
— Нет, — гласил их ответ.
— Когда арабы убивают льва, на голове бывает очень много дырок. Я выстрелил в него дважды. Посмотрите! Первый раз я целился слишком высоко, потому что лев был далеко от меня и в темноте я не мог точно прицелиться. Пуля скользнула по голове и задела ухо. Вот здесь вы видите это. Вторую пулю я пустил в него, когда лев находился в двух или трех шагах от меня. Пуля вошла ему в левый глаз. Вы видите это здесь, где шкура опалена.
— Аллах акбар, верно! Ты позволил этому ужасному зверю подойти к тебе так близко, что твой порох обжег его шерсть. А если бы он сожрал тебя?
— Тогда об этом было бы записано в Книге моей судьбы… Я привез эту шкуру тебе, о шейх. Прими ее от меня и сделай украшением своей палатки!
— Благодарю тебя, эмир Хаджи Кара бен Немей! На этой шкуре я буду спать, и мужество льва наполнит мое сердце.
— Никакой шкуры не надо, чтобы наполнить мужеством твою грудь. Впрочем, это мужество тебе очень скоро понадобится.
— Будешь ли ты вместе с нами сражаться против наших врагов?
— Да. Они воры и разбойники и, кроме того, посягали на мою жизнь. Я поступаю под твое командование, и мой друг сделает то же самое.
— Нет, ты не обязан повиноваться. Ты будешь командовать своим отрядом.
— Об этом поговорим позже. Теперь же позволь мне участвовать в вашем совете.
— Ты прав, нам необходимо посоветоваться, потому что времени у нас только пять дней.
— Разве ты мне не говорил, что когда-нибудь придется собрать вокруг себя воинов-хаддединов?
— Да, это так.
— Тогда я бы на твоем месте сегодня же разослал гонцов.
— Почему еще сегодня?
— Потому что недостаточно собрать воинов. Их надо подготовить к сражению.
Он беззаботно рассмеялся:
— Сыновья хаддединов с младых ногтей привыкли к боям. Мы одолеем наших врагов. Сколько воинов в племени абу-мохаммед?
— Девять сотен.
— А у алабеидов?
— Восемь сотен.
— Значит, у нас двадцать восемь сотен. К этому надо добавить внезапность, ибо враг нас не ожидает. Мы должны победить!
— Или победят нас!
— Машалла, ты убиваешь львов и боишься арабов!
— Ты заблуждаешься. Ты — храбрый и мужественный человек, однако отвага удваивается, если сочетается с осторожностью. Разве ты не допускаешь, что алабеиды и абу-мохаммед соединятся слишком поздно?
— Это возможно.
— Тогда наших одиннадцать сотен окажутся против трех тысяч человек. Враг уничтожит сначала нас, а потом наших друзей. Он легко может узнать о нашем выступлении! Тогда пропадет и неожиданность. А какая польза, если ты будешь сражаться и только лишь отбросишь врага от своих кочевий? Будь я шейхом хаддединов, я бы разбил врага так, чтобы он долго не смог подняться да еще ежегодно должен был бы платить мне дань.
— Как бы ты это сделал?
— Я бы воевал не так, как арабы, а как франки.
— А они как воюют?
И я, профан в военном деле, поднялся, чтобы рассказать им об европейском боевом искусстве. Но надо же было помочь храброму племени хаддединов! Я отнюдь не считал большим грехом участие в здешних событиях: ведь я хоть чем-то мог смягчить жестокость и зверства, которые у этих полудиких людей всегда сопровождают победу.
Итак, прежде всего я охарактеризовал их собственную тактику, упирая на ее недостатки. Потом поведал, как воюют франки. Они внимательно слушали меня, а когда я закончил, то долгое молчание слушателей свидетельствовало о произведенном моими словами впечатлении. Первым очнулся шейх и опять взял слово: