прочности, а круг - это, по-моему, самая завершенная, самая красивая линия
на свете. Недаром Земля и все планеты круглые. Вот поэтому я хотел взять
себе в позывные слово "Круг".
Но теперь, после того как я, по Чарлзу Дарвину, не занимаясь
искусством, ослабил свою человеческую природу, я уже не могу считать себя
КРУГОМ. Линия круга у меня не смыкается, а несмыкающаяся линия круга - это
не круг, так же, как час без секунды - это только пятьдесят девять минут и
пятьдесят девять секунд, так же, как арбуз, из которого вырезана долька,-
это уже не целый арбуз. Вот почему я уже назавтра вставил в свое расписание
первое посещение урока пения. При этом у меня на губах, конечно, будет весь
урок играть ироническая улыбка, чтобы никто не подумал, что я это всерьез
делаю.
Правда, в этом учебном году я все время сбегал с урока пения. Должен
вам сказать, что у нас в этом смысле школа несколько необычная. Она у нас с
музыкальным уклоном. И поэтому уроками пения у нас занимаются все с первого
класса по десятый. Так вот, когда я не смог сбежать - взял и сорвал его,-
пел нарочно громче всех и назло всем фальшивил, за что и был изгнан с
занятия. Но как я сейчас об этом сожалел! А может быть, начать петь мне уже
поздно, может, мои сверхкосмические занятия уже так "ослабили эмоциональную
сторону моей природы", что это уже, вероятно, "отразилось на моих
сверхумственных сверхспособностях", а может быть, даже сверхотразилось,
хотя, впрочем, не может быть, чтобы сверхотразилось, просто отразилось. И
все это действительно "равносильно утрате счастья"?!
Да нет, не может быть! Я же еще не такой старый, как Чарлз Дарвин,
каким он был, когда записал эту мысль в свой дневник. Конечно, я еще успею
"усилить эмоциональную сторону моей природы". Только надо не терять ни
минуты.
Быстренько! В аварийном порядке! Понапишу стихов, понапою песен,
понатанцую танцев, понасмеюсь вдоволь, по-навеселю друзей и понавеселюсь
сам. Тем более, что теоретически я со всеми этими премудростями знаком,
остается только перейти от слов к делу, и все! И полный порядок! Я
приготовил тетрадь для стихов и песен. Идея! Песни я буду петь свои и на
свою музыку. Про сердце спою песню, про сердце, которое всегда бьется, делая
пятьдесят два удара в минуту, в любой ситуации, тем более что сердце - это
конусообразной формы полый орган. Задневерхняя, расширенная часть сердца
называется основанием сердца, базис кордис. Передненижняя, суженная часть
называется верхушкой сердца, апекс кордис. Сердце располагается сзади
грудины, с наклоном в левую сторону. Ну и так далее и тэму подобное.
Теперь об усилении эмэсэспэ!..
Только вот как я ее усилю, Эмоциональную Сторону Своей Природы, если
учительница пения сказала, чтобы ноги моей больше не было в классе? Ничего,
она еще извинится и еще попросит у меня разрешения, чтобы я присутствовал у
нее на уроке. Кстати, надо будет сегодня же заготовить воспоминание, которое
учительница пения напишет о моем пении. Ну ладно! Это потом. Это после урока
пения.
Нет, представляю, какие лица будут у этих ченеземпров, когда я
добровольно заявлюсь в класс! Они и не представляют, что я берусь за это
сомнительное дело, стараясь как можно быстрее возвращать к жизни клетки
мозга, которые длительное время не занимались искусством.
Но все-таки как это могло случиться, что мой сверхорганизм упустил из
виду это сам, и, по-видимому, на уровне генов?.. Я как-то и не задумывался
над тем, что, собственно говоря, передали мне по наследству мои родители и,
кстати, передали ли они мне что-нибудь эмоциональное, или не передали? В
детстве, я имею в виду свое младенчество, пели ли они мне колыбельные песни
(не помню) и играли ли они на каком-нибудь музыкальном инструменте? На
балалайке? На домре? На гитаре? В конце концов, на пианино?
С этими мыслями я вошел в столовую. Отец работал над своей
диссертацией. Мама вязала. Я начал разговор спокойно и издалека:
- Вот когда младенцы засыпают, им поют колыбельную... А вы пели мне
колыбельную песню?
- Нет,- сказала мама.
- А ты, папа?
- Зачем тебе было петь? Ты и так спал как убитый...
- Вот именно как убитый! Спал тогда, а как убитый сейчас... Вот, вот
почему не смыкается круг.
- Какой круг? Почему не смыкается? - Отец снял очки, потер переносицу и
спросил: - И почему он должен смыкаться?
- А потому, что... потому, что в Америке есть бэби-певцы. Слышали об
этом?
- Чтоещезабэби-певцы? - удивилисьмоиродители.
- Мальчик в восемнадцать месяцев напевал народные песни, а девочка в
четырнадцать месяцев пела колыбельные песни. А почему они это делают?
Отец с мамой переглянулись и пожали одновременно плечами.
- А потому, что и колыбельные и народные песни им пели их папы и мамы.
А есть такие, которые не поют...
- Одним поют, других укачивают молча,- сказал отец,- кому что нравится.
Мы с мамой не пели, потому что ни у нее, ни у меня никогда не было голоса.
Между прочим, ты пошел в нас, у тебя тоже нет голоса.
- Извините,- сказал я категорично.- Лично я не пел потому, что думал,
что я не должен петь, а теперь, когда я знаю, что обязан петь,- слово
"обязан" я выделил интонацией голоса,- теперь я пою.
- Не хотел бы я услышать твое пение. Хотя, впрочем, от тебя всего можно
ожидать. И потом, почему ты обязан петь?
Этот вопрос я, конечно, пропустил из левого уха в правое.
- Да,- намекнул я,- но есть еще и такие, которые не только сами не
пытались петь, но и не пытались передать свои малые музыкальные способности
своим детям, не помогая тем самым усилению эмоциональной стороны природы их
ребенка...
На словах "тем самым усилению эмоциональной стороны природы их ребенка"
рука отца занервничала, но я не замолчал, я продолжал:
- ...А другим нравится не петь, не шутить... Кстати, о "шутить". Одна
очень полная дама решила похудеть и обратилась за советом к врачу. Врач
посоветовал ей каждое утро двадцать раз касаться носков тапочек. Через
некоторое время она опять посетила врача и сказала, что от его совета
никакого эффекта. Он попросил ее объяснить, как она выполняла его совет.
Оказывается, она, не вставая утром с кровати, доставала тапочки, ставила их
на стул рядом с кроватью и дотрагивалась до них даже больше двадцати раз - и
все напрасно!
- Ну и что? - сказал отец.- Что она двадцать раз дотронулась до
тапочек?
- Как ну и что? - удивился я.- Это же смешно.
- Что смешно? - спросил отец.
- Как что смешно? - удивился я и тут же решил разъяснить отцу, что в
этом рассказе смешно: человеку доктор прописал, чтобы он, стоя на прямых
ногах, сгибался и доставал кончики тапочек, тогда будет эффект, а она без
труда дотрагивается до них, положив их еще на стул.
- Ну и что здесь смешного? - снова переспросил меня отец.- Ты здесь
видишь что-нибудь смешное? Это скорей грустно.
- Но если Юрий говорит, что это смешно, значит, это смешно, он же
получше нас с тобой разбирается в юморе! - сказала мама.
- Ладно, не спорьте,- утихомирил я моих родителей,- даю вторую пробу:
мальчик рассказывает отцу, что учитель им говорил на уроке, что люди все
держатся на Земле только благодаря закону тяготения. Отец подтвердил это.
Тогда мальчик спросил отца, а как же люди жили до того, как этот закон был
открыт?
Отец посмотрел на меня с недоумением.
- М-да... Гены были лишены не только музыкального слуха, но и чувства
юмора.
- Какой Гена? - спросил отец.
- Один наш общий знакомый,- намекнул я.
- Лично я не знаю никакого Гены, которого знаешь ты!
- А это порядок, что в доме нет ни гитары, ни балалайки, ни пианино? -
спросил я.
- Завтра все будет,- сказала мама.
- Завтра - не сегодня,- сказал я.- Может, все-таки споем,- предложил
я,- повеселимся, пошутим?
- Только этого не хватало! - возмутился отец.- А насчет пошутим и споем
есть такой анекдот. Сын-двоечник' приносит отцу дневник. Отец видит, что у
сына по всем предметам двойки и только по пению пятерка. Отец смотрит на
сына и говорит: "И ты еще поешь!"
- Смешно,- сказал я серьезно и добавил: - Ну, ладно, если так, то мы не
можем ждать милостей от природы, взять их у нее - наша задача! - С этими
словами я поднялся и вышел из комнаты.
Сегодня гитару можно одолжить у Колесникова, чтобы установить
немедленно связь с генами. Ген подает голос оттуда, из глубины твоего
существа, а можно и, наоборот, развеселить гены, пощекотать их под мышками,
есть же у генов свои молекулярные подмышки, и научить гены петь.
Научить гены петь можно, конечно, но... но план, весь план моей
сверхкосмической жизни придется мне переделать, а где взять время? Где взять
время?
Думая об этом, я перелез через ограду нашего балкона и через балкон
Колесникова-Вертишейкина проник к нему в комнату. Колесников уже спал, я
разбудил его и спросил:
- У тебя есть гитара?
- Есть,- сказал Колесников.
- Давай скорей.
Колесников протянул мне гитару и сказал:
- Ой, что вчера из-за тебя на педсовете было! Говорят,
случай с пожаром разбирали, а твое поведение и вообще тебя назвали
феноменом. Чему, говорят, нас учит феномен Иванов? А учит он нас тому, что
еще одна такая безобразная выходка окончилась пожаром на репетиции и его
надо исключить из школы. Это учительница пения сказала. А учитель химии
сказал: "А по-моему, феномен Иванов учит нас другому: при всех его
чудовищных и необъяснимых выходках Иванов - феномен, учится у нас, учителей,
и феномен нас чему-то учит. А может быть, и учителям взять с него пример:
учить и учиться". Что здесь началось! Все возмущались: "Не будем учиться!..
Не будем!" Я это все запишу в новых воспоминаниях о тебе, хорошо?
- Хорошо,- сказал я, вылезая с гитарой из окна через балкон на карниз
дома.- У вас еще какой-нибудь музыкальный инструмент есть?
- Есть,- сказал Колесников,- пианино.
- Сейчас же садись и играй, Колесников. А то поздно будет. Мне поздно
никогда не будет, а тебе будет.
Я задержался на карнизе, посмотрел на Колесникова и спросил:
- А вдруг мне эти стихи присылают оттуда? - Я показал глазами на небо.-
Какой-нибудь там инопланетянин видит оттуда, что именно мне будет поручено
самое... самое... на земном шаре... и он мне сигнализирует. Может, у них там
и прозы нет, а все стихами говорят. А я себе взял экслибрисом круг...
Слушай, Колесников, меня сейчас - поймешь позже.
С этими словамия полезпокарнизудома, дошел до своего балкона, перелез
через перила и вошел в комнату. Затем я смодулировал в своем мозгу тройную
экспозицию! и соответственно одновременно занялся тремя делами сразу.
Тройная экспозиция - это когда на одну и ту же пленку снимают три
сюжета. Одним словом, я рассматривал в телескоп ночное небо Москвы,
облокотившись на гитару, пальцами левой руки строил на грифе аккорды, правой
-перебирал струны и тихо, в одну двадцать шестую своего| голоса, запел.
Через некоторое время дверь тихо открылась, и в дверях| появилось
насмерть перепуганное лицо моего отца.
- Что здесь происходит? В чем дело? Я пропел:
- "Вдоль по Пи-те-рской..." - и сказал: - Слушай сейчас! Поймешь позже!
- Ты с ума сошел! Ты же всех разбудишь! - закричал отец.- Все, я больше
не могу!
- Понимаешь, папа,-сказал я,- ты пойми меня по-хорошему. Ты даже не
представляешь себе, как это для меня важно, чтобы круг сомкнулся, потому что
несомкнутый круг - это не круг, и поэтому,- продолжал я,- ты должен, ты
обязан понять, что любое художественное произведение обязательно состоит из
двух компонентов: информационного, к которому относятся слова, мелодия,
изображение, и ритмического - наиболее ярко выраженного в музыке и танце.
- Все, все, все, не могу, ни по-хорошему, ни по-плохому не могу,-
повторил отец.
Отец прошел в прихожую, накинул плащ и выскочил на лестничную площадку,
забыв закрыть дверь. Мама, молча наблюдавшая за всей этой сценой, выскочила
вслед за отцом на лестницу и крикнула вдогонку:
- А может быть, ты, не разобравшись, требуешь от сына того, что, на его
взгляд, делать нет смысла? Тогда упрямство Юры - признак первой, может быть,
несколько неуклюже проявленной самостоятельности?! И надо не убегать, а...
Но отец был уже на улице и не слышал слов матери, в которых, как
всегда, была заключена большая доля истины, чем в поступках моего отца.
Когда я вернулся к себе в комнату, на моем столе лежал неизвестно
откуда взявшийся листок со стихами. Первый раз в жизни, не показывая вида,
конечно, я обрадовался стихам. Вот эти стихи:
ИСПЫТАНИЯ НА ФЛАГ
Всегда впереди развевался наш Флаг.
Его уничтожить замысливал враг.
Но Флаг шел в атаку, хоть пулей пробит...
Из самой он прочной материи сшит.
Оставили нам деды завещание,-
Они хранили флаги на груди:
Пройти на Флаг,
Пройти на смелость испытание,
А смелые, как флаги, впереди!
Флаг вьется над стройкой, над пиками гор.
Венчает он мачту и моря простор.
Флаг с нами навечно, и мы с ним навек.
Несет его свято в руках человек.
Флаг прочность проверит мою и твою.
Нельзя быть с ним слабым в труде и бою.
Флаг чувствует руку и тверд ли твой шаг.
Равняйся, товарищ, равняйся на Флаг!
Оставили нам деды завещание,-
Они хранили флаги на груди:
Пройти на Флаг,
Пройти на смелость испытание,
А смелые, как флаги, впереди!
Сверхжесткая сверхпосадка
С утра лил холодный дождь. Я лежал на земле в глухом уголке
Измайловского парка и думал о сюрпризах генетики. Сюрприз генетики - это
особый склад организма. Людей, не восприимчивых к простуде и с удовольствием
плавающих в ледяной воде, называют моржами. Но я среди этих моржей, конечно,
считался бы сверхморжом. Пролежав два часа на земле под дождем, и это перед
самым уроком пения, я затем забежал домой за портфелем и за гитарой
Колесникова. Переоделся и с гитарой под мышкой заявился в класс. Я сел за
парту и стал анализировать свои действия в меняющихся условиях внешней среды
и пришел к выводу: надо успеть подтянуть эмоциональную сторону своей
природы. А то завтра вдруг, как гром с ясного неба, телеграмма-"молния" с
планеты Нонплюсультра: "Вылетаем! Встречайте!" Кругом паника: кому
встречать? И тут как глас с ясной земли: "Встречать Юрию Иванову!" Такие,
как Маслов, завопят: "А почему? А почему Иванову Юрию?.." А им в ответ: "А
потому... А потому, что он все знает! Все умеет! И все может!.."
Это если они к нам завтра прилетят. Ну а если мы к ним туда через
определенное количество лет, то кому лететь? Ну, естественно, мне! Иванову!
Конечно, еще вчера бы Маслов завопил бы: "Как, Иванов? Он, конечно,
сверхкосмонавт, и даже сверхчеловек, но он же незавершенный, у него концы
круга не сходятся, он же в искусствах ничего не понимает и не любит их. С
ним за столом даже хорошей космонавтской песни не споешь хором".
Теперь-то, когда я все знаю про пение, уж теперь-то я покажу этим - и
Маслову, и Ботову (он у нас лучший певец!), как надо петь! Да я один при
моей силе голоса за весь хор мальчиков спою, могу под аккомпанемент, могу а
капелла. (А капелла - это пение без музыкального сопровождения.)
Перед пением я скажу небольшую речь о том, что человек должен быть
цельной личностью и обладать всей полнотою душевных качеств, чтобы выполнить
свое общественное и духовное предназначение, подобно тому, как тело его
должно обладать, всеми органами для того, чтобы хорошо осуществлять
жизненные функции. Однако, к сожалению, наши заботы о теле остаются
значительно более сильными и важными, нежели заботы о душе. Жалеют,
например, человека, у которого одна нога короче другой, но не жалеют того,
кто короток умом и лишен идеала, хотя второй недостаток значительно
серьезнее и опаснее и для того, у кого он есть, и для других людей, из-за
него страдающих...
И тем, кто страдал из-за меня до сегодняшнего дня, скажу: извините! И
еще я скажу, нет, вернее, намекну, что: "Слушайте слова мои, народы, человек
планеты властелин, он полное собрание изобретений всей природы, или
сокращенно ПСИП-ОДИН!" И здесь я разовью эту мысль в том смысле, что в
будущем каждый человек будет не только петь своим человеческим голосом, но и
голосом любой, самой диковинной певчей птицы.
Когда в класс вошла учительница пения и увидела меня, лицо ее пошло
искажаться, как говорят на телевидении, по строкам и по кадрам...
- Иванов,- сказала она, обращаясь ко мне,- что тебе здесь надо?
- Я, Агриппина Михайловна, буду петь. Агриппина Михайловна с
невероятным недоверием покачала головой и, подойдя к роялю, сказала:
- Друзья, вы все, конечно, помните миф об Орфее? Когда Орфей играл на
кифаре и пел, дикие звери переставали враждовать между собой и затихали.
Даже море затихало, а деревья и скалы двигались со своих мест и приближались
к певцу. Там, где бессилен был меч, песня Орфея делала чудеса.
В трагедии Шекспира "Юлий Цезарь" Брут, желая подчеркнуть человеческую
неполноценность Цезаря, восклицает:
Он горд и скрытен,
Музыки не любит.
Шекспиру принадлежат и такие слова:
Кто музыки не носит сам в себе,
Кто холоден к гармонии прелестной,
Тот может быть предателем, лгуном,
Такого человека - стерегись!
Впрочем, стоит ли призывать на помощь Шекспира, чтобы еще раз доказать
огромную роль музыки в формировании человеческой личности. Это и так всем
ясно. А теперь кто мне скажет, из каких компонентов состоит музыкальное
произведение?
В классе наступила долгая и тягомотная пауза. Пришлось взять, как
всегда, слово первым мне.
- Разминка капитанов,- сказал я, откашлявшись, и продолжал: - Любое
художественное произведение, в том числе и музыкальное, состоит из двух
компонентов: информационного, к которому относятся слова, мелодия,
изображение, и ритмического - наиболее ярко выраженного в музыке и танце,
но, по-видимому, присутствующего также в живописи, архитектуре, графике.
Именно ритмический компонент, "внутренний ритм" произведения создают фон для
восприятия всей заложенной в нем информации, усиливают своеобразный
эмоциональный настрой. А теперь,- сказал я,- разрешите мне перейти с
обычного языка на музыкальный и спеть вам свою песню под названием
"Сердце-52". Музыка и слова мои. Расшифровываю: "Сердце-52" - это песня о
сердце, у которого в любой ситуации количество сокращений не превышает
пятидесяти двух в одну минуту. Это о сердце, а теперь о музыке: могучей
силой воздействия обладает музыкальный язык, понятный людям всех народов. Но
если словесной речью человек овладевает чуть ли не с колыбели, то, к
сожалению, не так обстоит дело с "речью" музыкальной. А ведь чем раньше
развивается понимание музыки и любовь к ней, тем восприимчивее человек к
музыкальному искусству на протяжении всей своей жизни.
- Ты, Иванов, пой,- сказал Ботов,- ты пой! А то ты все говоришь...
Я, конечно, сознательно не торопился петь, потому что все, и особенно
Ботов, с музыкальным и певческим уклоном, и Маслов торопились поскорее
услышать мое пение.
- Иванов споет,- сказал кто-то из хора.
- Не споет,- не согласился кто-то в хоре.
Шумнарастал.АгриппинаМихайловнавсеэто время держалась за сердце и смотрела
на меня с испугом.
- И чтоб не было вопросов, как это Иванов запел и с чего это, объясняю
почему: съел много салата. Объясняю, что это значит: норвежский ученый Олаф
Линдстрем изучает влияние овощей на человеческую психику. Если верить
профессору, салат развивает музыкальность, лук-порей - логическое мышление,
морковь и шпинат внушают меланхолию, картофель действует успокаивающе. Так
что выбор овощей к столу - дело не простое. А теперь специально для Бориса
Кутырева, он у нас веселый человек, так вот... Группа ученых работала на
побережье Шри Ланки, где еще в XIX веке был замечен такой феномен: в светлые
вечера из воды доносились тихие звуки. Они как бы блуждали из конца в конец
лагуны. Прибывшая на побережье экспедиция привезла фотоаппараты с
телеобъективами и мощными вспышками, магнитофоны, эхолоты и другую
электронную аппаратуру. Она-то и помогла выяснить наконец природу
таинственных мелодий. Певцами оказались тропические мелководные моллюски.
Звуки эти имеют, как выяснилось, весьма прозаическую причину - они как бы
помогают моллюскам переваривать только что проглоченную пищу. Шутка,- сказал
я и добавил:- Но в каждой шутке есть доля правды.
- Если Иванов сейчас действительно споет песню на свои слова и музыку,
- я умру от удивления,- сказала Нина Темкина.
- Тогда, чтобы продлить жизнь Темкиной, скажу еще два слова о дыхании
во время пения: "На умении набрать достаточно воздуха и умении его правильно
и экономно использовать зиждется все искусство пения" - это сказал Карузо. А
голос, как известно, рождается в результате взаимодействия колеблющихся
голосовых связок с воздушной дыхательной струей, проходящей через их
сомкнутые края. Если нет этого воздушного потока, то голос не -образуется,
несмотря на то, что колебания голосовых связок, как это
утверждает теория Юссона, в принципе могут осуществляться и без тока
воздуха. Таким образом, дыхательный аппарат певца - легкие с многочисленными
мышцами - совершенно справедливо сравнивается по своей роли с мехами
музыкальных инструментов, то есть является энергетической системой голоса...
- Иванов, рождай поток воздуха! - раздался голос из хора.
После этого я оборвал лекцию и набрал в свои сверхлегкие воздух, тронул
пальцами струны гитары, мысленным взором увидел все аккорды аккомпанемента
песни и расположение пальцев на грифе, а также текст песни о сердце,
согласно теории стихосложения, овладевшей со вчерашнего вечера моим
прозаическим воображением. Но... что такое? В чем дело? Вместо стихотворных
слов я увидел тот же прозаический абзац со словами: сердце - это
конусообразной формы полый орган. Задневерхняя, расширенная часть сердца
называется основанием сердца, базис кордис. Передне-нижняя, суженная часть
называется верхушкой сердца, апекс кордис. Сердце располагается сзади
грудины, с наклоном в левую сторону. Но петь песню на эти слова было нельзя,
хотя я знал, что звуком называется воспринимаемое нашим слухом ощущение от
колебания воздуха. Материалом для музыки служат только музыкальные звуки, то
есть такие, которые имеют определенную высоту, силу, тембр и извлекаются
человеческим голосом или различными музыкальными инструментами. Я не мог
произнести ни звука. В музыкальной комнате стояла нехорошая тишина. "Была не
была,- подумал я про себя,- запою". И запел во всю силу моего
многодецибельного голоса.
Запел на слова, что сердце - это конусообразной формы полый орган и что
задневерхняя часть сердца называется основанием... Хотя ни голос, ни пальцы
меня не слушались, я продолжал петь изо всех сил. Прозаические слова
путались в моем мозгу, не подчиняясь мне и никак не желая становиться
стихами. И хотя стрелка индикатора моего сознания ходила ходуном, но внешне
я был спокоен. Пульс (я успел наложить пальцы на запястье), пульс, как
всегда, глубокого наполнения, пятьдесят два удара в минуту.
О чем я хотел написать песню? О сердце! О сердце, которое бьется...
Сердце бьется, как... как что?.. Как метроном! А метроном - это такой прибор
для отбивания ритмических частиц времени. Сердце бьется, как... как часы. А
часы - это прибор для измерения точности времени... А "бьется" - это глагол.
Но какое это сейчас имело значение, что "бьется" - это глагол, а метроном -
это прибор, а часы - это часы... И что все вокруг шумят и не понимают моего
спокойствия...
"Где вы, где вы, братья по разуму?.. Они бы меня сейчас поняли, не то
что эти братья по пению", - думалось мне.
Более полувека назад физики обнаружили интереснейшее явление природы.
Оказалось, что из космоса наша планета постоянно "обстреливается" потоком
атомных ядер высокой энергии. Она так велика, что ядра атомов не только
пронизывают все живое, но способны пробить довольно толстый слой свинца,
проникнуть на сотни метров в глубь Земли.
Интерес к посланцам космоса был отнюдь не праздный: даже одна столь
энергичная частица способна вывести из строя пятнадцать тысяч клеток
человеческого организма. По сравнению с общим количеством клеток - порядка
тысячи биллионов - это не так много, но, может, эти частицы вывели из строя
мои музыкальные клетки? Да нет, все это ерунда, у других же они ничего не
вывели! Да и Павлов Иван Петрович был прав, когда писал, что "самые сильные
раздражители - это идущие от людей. Вся наша жизнь состоит из труднейших
отношений с другими, и это особенно болезненно может чувствоваться". Вот
люди надолго останутся наедине с космосом... и с самими собой. Теснота,
необычная обстановка, изоляция. Как тут избежать отношений, которые могут
"особенно болезненно чувствоваться"? Тут не в космосе, и то вон что
творится. Полное непонимание.
В музыкальной комнате мои одноклассники все были в панике, в стрессе,
но я-то был спокоен, хотя мне не подчинялись ни голос, ни пальцы, ни стихи,
ни..
То, что они принимали, как всегда, за мое нахальство, за желание
сорвать урок, за... даже не знаю что, на самом деле было совсем не это.
Просто одна из моих систем существования (из запущенных систем - по Чарлзу
Дарвину) попала в аварийную ситуацию, и все, что я делал (форсировал голос,
перестраивал на грифе гитары непослушные пальцы, пытался переложить
прозаические слова о сердце в рифмованные строки), все это было попыткой
выправить положение.
Возникла какая-то сверхпарадоксальная ситуация: я знал и не мог, я не
мог, но я знал!
на свете. Недаром Земля и все планеты круглые. Вот поэтому я хотел взять
себе в позывные слово "Круг".
Но теперь, после того как я, по Чарлзу Дарвину, не занимаясь
искусством, ослабил свою человеческую природу, я уже не могу считать себя
КРУГОМ. Линия круга у меня не смыкается, а несмыкающаяся линия круга - это
не круг, так же, как час без секунды - это только пятьдесят девять минут и
пятьдесят девять секунд, так же, как арбуз, из которого вырезана долька,-
это уже не целый арбуз. Вот почему я уже назавтра вставил в свое расписание
первое посещение урока пения. При этом у меня на губах, конечно, будет весь
урок играть ироническая улыбка, чтобы никто не подумал, что я это всерьез
делаю.
Правда, в этом учебном году я все время сбегал с урока пения. Должен
вам сказать, что у нас в этом смысле школа несколько необычная. Она у нас с
музыкальным уклоном. И поэтому уроками пения у нас занимаются все с первого
класса по десятый. Так вот, когда я не смог сбежать - взял и сорвал его,-
пел нарочно громче всех и назло всем фальшивил, за что и был изгнан с
занятия. Но как я сейчас об этом сожалел! А может быть, начать петь мне уже
поздно, может, мои сверхкосмические занятия уже так "ослабили эмоциональную
сторону моей природы", что это уже, вероятно, "отразилось на моих
сверхумственных сверхспособностях", а может быть, даже сверхотразилось,
хотя, впрочем, не может быть, чтобы сверхотразилось, просто отразилось. И
все это действительно "равносильно утрате счастья"?!
Да нет, не может быть! Я же еще не такой старый, как Чарлз Дарвин,
каким он был, когда записал эту мысль в свой дневник. Конечно, я еще успею
"усилить эмоциональную сторону моей природы". Только надо не терять ни
минуты.
Быстренько! В аварийном порядке! Понапишу стихов, понапою песен,
понатанцую танцев, понасмеюсь вдоволь, по-навеселю друзей и понавеселюсь
сам. Тем более, что теоретически я со всеми этими премудростями знаком,
остается только перейти от слов к делу, и все! И полный порядок! Я
приготовил тетрадь для стихов и песен. Идея! Песни я буду петь свои и на
свою музыку. Про сердце спою песню, про сердце, которое всегда бьется, делая
пятьдесят два удара в минуту, в любой ситуации, тем более что сердце - это
конусообразной формы полый орган. Задневерхняя, расширенная часть сердца
называется основанием сердца, базис кордис. Передненижняя, суженная часть
называется верхушкой сердца, апекс кордис. Сердце располагается сзади
грудины, с наклоном в левую сторону. Ну и так далее и тэму подобное.
Теперь об усилении эмэсэспэ!..
Только вот как я ее усилю, Эмоциональную Сторону Своей Природы, если
учительница пения сказала, чтобы ноги моей больше не было в классе? Ничего,
она еще извинится и еще попросит у меня разрешения, чтобы я присутствовал у
нее на уроке. Кстати, надо будет сегодня же заготовить воспоминание, которое
учительница пения напишет о моем пении. Ну ладно! Это потом. Это после урока
пения.
Нет, представляю, какие лица будут у этих ченеземпров, когда я
добровольно заявлюсь в класс! Они и не представляют, что я берусь за это
сомнительное дело, стараясь как можно быстрее возвращать к жизни клетки
мозга, которые длительное время не занимались искусством.
Но все-таки как это могло случиться, что мой сверхорганизм упустил из
виду это сам, и, по-видимому, на уровне генов?.. Я как-то и не задумывался
над тем, что, собственно говоря, передали мне по наследству мои родители и,
кстати, передали ли они мне что-нибудь эмоциональное, или не передали? В
детстве, я имею в виду свое младенчество, пели ли они мне колыбельные песни
(не помню) и играли ли они на каком-нибудь музыкальном инструменте? На
балалайке? На домре? На гитаре? В конце концов, на пианино?
С этими мыслями я вошел в столовую. Отец работал над своей
диссертацией. Мама вязала. Я начал разговор спокойно и издалека:
- Вот когда младенцы засыпают, им поют колыбельную... А вы пели мне
колыбельную песню?
- Нет,- сказала мама.
- А ты, папа?
- Зачем тебе было петь? Ты и так спал как убитый...
- Вот именно как убитый! Спал тогда, а как убитый сейчас... Вот, вот
почему не смыкается круг.
- Какой круг? Почему не смыкается? - Отец снял очки, потер переносицу и
спросил: - И почему он должен смыкаться?
- А потому, что... потому, что в Америке есть бэби-певцы. Слышали об
этом?
- Чтоещезабэби-певцы? - удивилисьмоиродители.
- Мальчик в восемнадцать месяцев напевал народные песни, а девочка в
четырнадцать месяцев пела колыбельные песни. А почему они это делают?
Отец с мамой переглянулись и пожали одновременно плечами.
- А потому, что и колыбельные и народные песни им пели их папы и мамы.
А есть такие, которые не поют...
- Одним поют, других укачивают молча,- сказал отец,- кому что нравится.
Мы с мамой не пели, потому что ни у нее, ни у меня никогда не было голоса.
Между прочим, ты пошел в нас, у тебя тоже нет голоса.
- Извините,- сказал я категорично.- Лично я не пел потому, что думал,
что я не должен петь, а теперь, когда я знаю, что обязан петь,- слово
"обязан" я выделил интонацией голоса,- теперь я пою.
- Не хотел бы я услышать твое пение. Хотя, впрочем, от тебя всего можно
ожидать. И потом, почему ты обязан петь?
Этот вопрос я, конечно, пропустил из левого уха в правое.
- Да,- намекнул я,- но есть еще и такие, которые не только сами не
пытались петь, но и не пытались передать свои малые музыкальные способности
своим детям, не помогая тем самым усилению эмоциональной стороны природы их
ребенка...
На словах "тем самым усилению эмоциональной стороны природы их ребенка"
рука отца занервничала, но я не замолчал, я продолжал:
- ...А другим нравится не петь, не шутить... Кстати, о "шутить". Одна
очень полная дама решила похудеть и обратилась за советом к врачу. Врач
посоветовал ей каждое утро двадцать раз касаться носков тапочек. Через
некоторое время она опять посетила врача и сказала, что от его совета
никакого эффекта. Он попросил ее объяснить, как она выполняла его совет.
Оказывается, она, не вставая утром с кровати, доставала тапочки, ставила их
на стул рядом с кроватью и дотрагивалась до них даже больше двадцати раз - и
все напрасно!
- Ну и что? - сказал отец.- Что она двадцать раз дотронулась до
тапочек?
- Как ну и что? - удивился я.- Это же смешно.
- Что смешно? - спросил отец.
- Как что смешно? - удивился я и тут же решил разъяснить отцу, что в
этом рассказе смешно: человеку доктор прописал, чтобы он, стоя на прямых
ногах, сгибался и доставал кончики тапочек, тогда будет эффект, а она без
труда дотрагивается до них, положив их еще на стул.
- Ну и что здесь смешного? - снова переспросил меня отец.- Ты здесь
видишь что-нибудь смешное? Это скорей грустно.
- Но если Юрий говорит, что это смешно, значит, это смешно, он же
получше нас с тобой разбирается в юморе! - сказала мама.
- Ладно, не спорьте,- утихомирил я моих родителей,- даю вторую пробу:
мальчик рассказывает отцу, что учитель им говорил на уроке, что люди все
держатся на Земле только благодаря закону тяготения. Отец подтвердил это.
Тогда мальчик спросил отца, а как же люди жили до того, как этот закон был
открыт?
Отец посмотрел на меня с недоумением.
- М-да... Гены были лишены не только музыкального слуха, но и чувства
юмора.
- Какой Гена? - спросил отец.
- Один наш общий знакомый,- намекнул я.
- Лично я не знаю никакого Гены, которого знаешь ты!
- А это порядок, что в доме нет ни гитары, ни балалайки, ни пианино? -
спросил я.
- Завтра все будет,- сказала мама.
- Завтра - не сегодня,- сказал я.- Может, все-таки споем,- предложил
я,- повеселимся, пошутим?
- Только этого не хватало! - возмутился отец.- А насчет пошутим и споем
есть такой анекдот. Сын-двоечник' приносит отцу дневник. Отец видит, что у
сына по всем предметам двойки и только по пению пятерка. Отец смотрит на
сына и говорит: "И ты еще поешь!"
- Смешно,- сказал я серьезно и добавил: - Ну, ладно, если так, то мы не
можем ждать милостей от природы, взять их у нее - наша задача! - С этими
словами я поднялся и вышел из комнаты.
Сегодня гитару можно одолжить у Колесникова, чтобы установить
немедленно связь с генами. Ген подает голос оттуда, из глубины твоего
существа, а можно и, наоборот, развеселить гены, пощекотать их под мышками,
есть же у генов свои молекулярные подмышки, и научить гены петь.
Научить гены петь можно, конечно, но... но план, весь план моей
сверхкосмической жизни придется мне переделать, а где взять время? Где взять
время?
Думая об этом, я перелез через ограду нашего балкона и через балкон
Колесникова-Вертишейкина проник к нему в комнату. Колесников уже спал, я
разбудил его и спросил:
- У тебя есть гитара?
- Есть,- сказал Колесников.
- Давай скорей.
Колесников протянул мне гитару и сказал:
- Ой, что вчера из-за тебя на педсовете было! Говорят,
случай с пожаром разбирали, а твое поведение и вообще тебя назвали
феноменом. Чему, говорят, нас учит феномен Иванов? А учит он нас тому, что
еще одна такая безобразная выходка окончилась пожаром на репетиции и его
надо исключить из школы. Это учительница пения сказала. А учитель химии
сказал: "А по-моему, феномен Иванов учит нас другому: при всех его
чудовищных и необъяснимых выходках Иванов - феномен, учится у нас, учителей,
и феномен нас чему-то учит. А может быть, и учителям взять с него пример:
учить и учиться". Что здесь началось! Все возмущались: "Не будем учиться!..
Не будем!" Я это все запишу в новых воспоминаниях о тебе, хорошо?
- Хорошо,- сказал я, вылезая с гитарой из окна через балкон на карниз
дома.- У вас еще какой-нибудь музыкальный инструмент есть?
- Есть,- сказал Колесников,- пианино.
- Сейчас же садись и играй, Колесников. А то поздно будет. Мне поздно
никогда не будет, а тебе будет.
Я задержался на карнизе, посмотрел на Колесникова и спросил:
- А вдруг мне эти стихи присылают оттуда? - Я показал глазами на небо.-
Какой-нибудь там инопланетянин видит оттуда, что именно мне будет поручено
самое... самое... на земном шаре... и он мне сигнализирует. Может, у них там
и прозы нет, а все стихами говорят. А я себе взял экслибрисом круг...
Слушай, Колесников, меня сейчас - поймешь позже.
С этими словамия полезпокарнизудома, дошел до своего балкона, перелез
через перила и вошел в комнату. Затем я смодулировал в своем мозгу тройную
экспозицию! и соответственно одновременно занялся тремя делами сразу.
Тройная экспозиция - это когда на одну и ту же пленку снимают три
сюжета. Одним словом, я рассматривал в телескоп ночное небо Москвы,
облокотившись на гитару, пальцами левой руки строил на грифе аккорды, правой
-перебирал струны и тихо, в одну двадцать шестую своего| голоса, запел.
Через некоторое время дверь тихо открылась, и в дверях| появилось
насмерть перепуганное лицо моего отца.
- Что здесь происходит? В чем дело? Я пропел:
- "Вдоль по Пи-те-рской..." - и сказал: - Слушай сейчас! Поймешь позже!
- Ты с ума сошел! Ты же всех разбудишь! - закричал отец.- Все, я больше
не могу!
- Понимаешь, папа,-сказал я,- ты пойми меня по-хорошему. Ты даже не
представляешь себе, как это для меня важно, чтобы круг сомкнулся, потому что
несомкнутый круг - это не круг, и поэтому,- продолжал я,- ты должен, ты
обязан понять, что любое художественное произведение обязательно состоит из
двух компонентов: информационного, к которому относятся слова, мелодия,
изображение, и ритмического - наиболее ярко выраженного в музыке и танце.
- Все, все, все, не могу, ни по-хорошему, ни по-плохому не могу,-
повторил отец.
Отец прошел в прихожую, накинул плащ и выскочил на лестничную площадку,
забыв закрыть дверь. Мама, молча наблюдавшая за всей этой сценой, выскочила
вслед за отцом на лестницу и крикнула вдогонку:
- А может быть, ты, не разобравшись, требуешь от сына того, что, на его
взгляд, делать нет смысла? Тогда упрямство Юры - признак первой, может быть,
несколько неуклюже проявленной самостоятельности?! И надо не убегать, а...
Но отец был уже на улице и не слышал слов матери, в которых, как
всегда, была заключена большая доля истины, чем в поступках моего отца.
Когда я вернулся к себе в комнату, на моем столе лежал неизвестно
откуда взявшийся листок со стихами. Первый раз в жизни, не показывая вида,
конечно, я обрадовался стихам. Вот эти стихи:
ИСПЫТАНИЯ НА ФЛАГ
Всегда впереди развевался наш Флаг.
Его уничтожить замысливал враг.
Но Флаг шел в атаку, хоть пулей пробит...
Из самой он прочной материи сшит.
Оставили нам деды завещание,-
Они хранили флаги на груди:
Пройти на Флаг,
Пройти на смелость испытание,
А смелые, как флаги, впереди!
Флаг вьется над стройкой, над пиками гор.
Венчает он мачту и моря простор.
Флаг с нами навечно, и мы с ним навек.
Несет его свято в руках человек.
Флаг прочность проверит мою и твою.
Нельзя быть с ним слабым в труде и бою.
Флаг чувствует руку и тверд ли твой шаг.
Равняйся, товарищ, равняйся на Флаг!
Оставили нам деды завещание,-
Они хранили флаги на груди:
Пройти на Флаг,
Пройти на смелость испытание,
А смелые, как флаги, впереди!
Сверхжесткая сверхпосадка
С утра лил холодный дождь. Я лежал на земле в глухом уголке
Измайловского парка и думал о сюрпризах генетики. Сюрприз генетики - это
особый склад организма. Людей, не восприимчивых к простуде и с удовольствием
плавающих в ледяной воде, называют моржами. Но я среди этих моржей, конечно,
считался бы сверхморжом. Пролежав два часа на земле под дождем, и это перед
самым уроком пения, я затем забежал домой за портфелем и за гитарой
Колесникова. Переоделся и с гитарой под мышкой заявился в класс. Я сел за
парту и стал анализировать свои действия в меняющихся условиях внешней среды
и пришел к выводу: надо успеть подтянуть эмоциональную сторону своей
природы. А то завтра вдруг, как гром с ясного неба, телеграмма-"молния" с
планеты Нонплюсультра: "Вылетаем! Встречайте!" Кругом паника: кому
встречать? И тут как глас с ясной земли: "Встречать Юрию Иванову!" Такие,
как Маслов, завопят: "А почему? А почему Иванову Юрию?.." А им в ответ: "А
потому... А потому, что он все знает! Все умеет! И все может!.."
Это если они к нам завтра прилетят. Ну а если мы к ним туда через
определенное количество лет, то кому лететь? Ну, естественно, мне! Иванову!
Конечно, еще вчера бы Маслов завопил бы: "Как, Иванов? Он, конечно,
сверхкосмонавт, и даже сверхчеловек, но он же незавершенный, у него концы
круга не сходятся, он же в искусствах ничего не понимает и не любит их. С
ним за столом даже хорошей космонавтской песни не споешь хором".
Теперь-то, когда я все знаю про пение, уж теперь-то я покажу этим - и
Маслову, и Ботову (он у нас лучший певец!), как надо петь! Да я один при
моей силе голоса за весь хор мальчиков спою, могу под аккомпанемент, могу а
капелла. (А капелла - это пение без музыкального сопровождения.)
Перед пением я скажу небольшую речь о том, что человек должен быть
цельной личностью и обладать всей полнотою душевных качеств, чтобы выполнить
свое общественное и духовное предназначение, подобно тому, как тело его
должно обладать, всеми органами для того, чтобы хорошо осуществлять
жизненные функции. Однако, к сожалению, наши заботы о теле остаются
значительно более сильными и важными, нежели заботы о душе. Жалеют,
например, человека, у которого одна нога короче другой, но не жалеют того,
кто короток умом и лишен идеала, хотя второй недостаток значительно
серьезнее и опаснее и для того, у кого он есть, и для других людей, из-за
него страдающих...
И тем, кто страдал из-за меня до сегодняшнего дня, скажу: извините! И
еще я скажу, нет, вернее, намекну, что: "Слушайте слова мои, народы, человек
планеты властелин, он полное собрание изобретений всей природы, или
сокращенно ПСИП-ОДИН!" И здесь я разовью эту мысль в том смысле, что в
будущем каждый человек будет не только петь своим человеческим голосом, но и
голосом любой, самой диковинной певчей птицы.
Когда в класс вошла учительница пения и увидела меня, лицо ее пошло
искажаться, как говорят на телевидении, по строкам и по кадрам...
- Иванов,- сказала она, обращаясь ко мне,- что тебе здесь надо?
- Я, Агриппина Михайловна, буду петь. Агриппина Михайловна с
невероятным недоверием покачала головой и, подойдя к роялю, сказала:
- Друзья, вы все, конечно, помните миф об Орфее? Когда Орфей играл на
кифаре и пел, дикие звери переставали враждовать между собой и затихали.
Даже море затихало, а деревья и скалы двигались со своих мест и приближались
к певцу. Там, где бессилен был меч, песня Орфея делала чудеса.
В трагедии Шекспира "Юлий Цезарь" Брут, желая подчеркнуть человеческую
неполноценность Цезаря, восклицает:
Он горд и скрытен,
Музыки не любит.
Шекспиру принадлежат и такие слова:
Кто музыки не носит сам в себе,
Кто холоден к гармонии прелестной,
Тот может быть предателем, лгуном,
Такого человека - стерегись!
Впрочем, стоит ли призывать на помощь Шекспира, чтобы еще раз доказать
огромную роль музыки в формировании человеческой личности. Это и так всем
ясно. А теперь кто мне скажет, из каких компонентов состоит музыкальное
произведение?
В классе наступила долгая и тягомотная пауза. Пришлось взять, как
всегда, слово первым мне.
- Разминка капитанов,- сказал я, откашлявшись, и продолжал: - Любое
художественное произведение, в том числе и музыкальное, состоит из двух
компонентов: информационного, к которому относятся слова, мелодия,
изображение, и ритмического - наиболее ярко выраженного в музыке и танце,
но, по-видимому, присутствующего также в живописи, архитектуре, графике.
Именно ритмический компонент, "внутренний ритм" произведения создают фон для
восприятия всей заложенной в нем информации, усиливают своеобразный
эмоциональный настрой. А теперь,- сказал я,- разрешите мне перейти с
обычного языка на музыкальный и спеть вам свою песню под названием
"Сердце-52". Музыка и слова мои. Расшифровываю: "Сердце-52" - это песня о
сердце, у которого в любой ситуации количество сокращений не превышает
пятидесяти двух в одну минуту. Это о сердце, а теперь о музыке: могучей
силой воздействия обладает музыкальный язык, понятный людям всех народов. Но
если словесной речью человек овладевает чуть ли не с колыбели, то, к
сожалению, не так обстоит дело с "речью" музыкальной. А ведь чем раньше
развивается понимание музыки и любовь к ней, тем восприимчивее человек к
музыкальному искусству на протяжении всей своей жизни.
- Ты, Иванов, пой,- сказал Ботов,- ты пой! А то ты все говоришь...
Я, конечно, сознательно не торопился петь, потому что все, и особенно
Ботов, с музыкальным и певческим уклоном, и Маслов торопились поскорее
услышать мое пение.
- Иванов споет,- сказал кто-то из хора.
- Не споет,- не согласился кто-то в хоре.
Шумнарастал.АгриппинаМихайловнавсеэто время держалась за сердце и смотрела
на меня с испугом.
- И чтоб не было вопросов, как это Иванов запел и с чего это, объясняю
почему: съел много салата. Объясняю, что это значит: норвежский ученый Олаф
Линдстрем изучает влияние овощей на человеческую психику. Если верить
профессору, салат развивает музыкальность, лук-порей - логическое мышление,
морковь и шпинат внушают меланхолию, картофель действует успокаивающе. Так
что выбор овощей к столу - дело не простое. А теперь специально для Бориса
Кутырева, он у нас веселый человек, так вот... Группа ученых работала на
побережье Шри Ланки, где еще в XIX веке был замечен такой феномен: в светлые
вечера из воды доносились тихие звуки. Они как бы блуждали из конца в конец
лагуны. Прибывшая на побережье экспедиция привезла фотоаппараты с
телеобъективами и мощными вспышками, магнитофоны, эхолоты и другую
электронную аппаратуру. Она-то и помогла выяснить наконец природу
таинственных мелодий. Певцами оказались тропические мелководные моллюски.
Звуки эти имеют, как выяснилось, весьма прозаическую причину - они как бы
помогают моллюскам переваривать только что проглоченную пищу. Шутка,- сказал
я и добавил:- Но в каждой шутке есть доля правды.
- Если Иванов сейчас действительно споет песню на свои слова и музыку,
- я умру от удивления,- сказала Нина Темкина.
- Тогда, чтобы продлить жизнь Темкиной, скажу еще два слова о дыхании
во время пения: "На умении набрать достаточно воздуха и умении его правильно
и экономно использовать зиждется все искусство пения" - это сказал Карузо. А
голос, как известно, рождается в результате взаимодействия колеблющихся
голосовых связок с воздушной дыхательной струей, проходящей через их
сомкнутые края. Если нет этого воздушного потока, то голос не -образуется,
несмотря на то, что колебания голосовых связок, как это
утверждает теория Юссона, в принципе могут осуществляться и без тока
воздуха. Таким образом, дыхательный аппарат певца - легкие с многочисленными
мышцами - совершенно справедливо сравнивается по своей роли с мехами
музыкальных инструментов, то есть является энергетической системой голоса...
- Иванов, рождай поток воздуха! - раздался голос из хора.
После этого я оборвал лекцию и набрал в свои сверхлегкие воздух, тронул
пальцами струны гитары, мысленным взором увидел все аккорды аккомпанемента
песни и расположение пальцев на грифе, а также текст песни о сердце,
согласно теории стихосложения, овладевшей со вчерашнего вечера моим
прозаическим воображением. Но... что такое? В чем дело? Вместо стихотворных
слов я увидел тот же прозаический абзац со словами: сердце - это
конусообразной формы полый орган. Задневерхняя, расширенная часть сердца
называется основанием сердца, базис кордис. Передне-нижняя, суженная часть
называется верхушкой сердца, апекс кордис. Сердце располагается сзади
грудины, с наклоном в левую сторону. Но петь песню на эти слова было нельзя,
хотя я знал, что звуком называется воспринимаемое нашим слухом ощущение от
колебания воздуха. Материалом для музыки служат только музыкальные звуки, то
есть такие, которые имеют определенную высоту, силу, тембр и извлекаются
человеческим голосом или различными музыкальными инструментами. Я не мог
произнести ни звука. В музыкальной комнате стояла нехорошая тишина. "Была не
была,- подумал я про себя,- запою". И запел во всю силу моего
многодецибельного голоса.
Запел на слова, что сердце - это конусообразной формы полый орган и что
задневерхняя часть сердца называется основанием... Хотя ни голос, ни пальцы
меня не слушались, я продолжал петь изо всех сил. Прозаические слова
путались в моем мозгу, не подчиняясь мне и никак не желая становиться
стихами. И хотя стрелка индикатора моего сознания ходила ходуном, но внешне
я был спокоен. Пульс (я успел наложить пальцы на запястье), пульс, как
всегда, глубокого наполнения, пятьдесят два удара в минуту.
О чем я хотел написать песню? О сердце! О сердце, которое бьется...
Сердце бьется, как... как что?.. Как метроном! А метроном - это такой прибор
для отбивания ритмических частиц времени. Сердце бьется, как... как часы. А
часы - это прибор для измерения точности времени... А "бьется" - это глагол.
Но какое это сейчас имело значение, что "бьется" - это глагол, а метроном -
это прибор, а часы - это часы... И что все вокруг шумят и не понимают моего
спокойствия...
"Где вы, где вы, братья по разуму?.. Они бы меня сейчас поняли, не то
что эти братья по пению", - думалось мне.
Более полувека назад физики обнаружили интереснейшее явление природы.
Оказалось, что из космоса наша планета постоянно "обстреливается" потоком
атомных ядер высокой энергии. Она так велика, что ядра атомов не только
пронизывают все живое, но способны пробить довольно толстый слой свинца,
проникнуть на сотни метров в глубь Земли.
Интерес к посланцам космоса был отнюдь не праздный: даже одна столь
энергичная частица способна вывести из строя пятнадцать тысяч клеток
человеческого организма. По сравнению с общим количеством клеток - порядка
тысячи биллионов - это не так много, но, может, эти частицы вывели из строя
мои музыкальные клетки? Да нет, все это ерунда, у других же они ничего не
вывели! Да и Павлов Иван Петрович был прав, когда писал, что "самые сильные
раздражители - это идущие от людей. Вся наша жизнь состоит из труднейших
отношений с другими, и это особенно болезненно может чувствоваться". Вот
люди надолго останутся наедине с космосом... и с самими собой. Теснота,
необычная обстановка, изоляция. Как тут избежать отношений, которые могут
"особенно болезненно чувствоваться"? Тут не в космосе, и то вон что
творится. Полное непонимание.
В музыкальной комнате мои одноклассники все были в панике, в стрессе,
но я-то был спокоен, хотя мне не подчинялись ни голос, ни пальцы, ни стихи,
ни..
То, что они принимали, как всегда, за мое нахальство, за желание
сорвать урок, за... даже не знаю что, на самом деле было совсем не это.
Просто одна из моих систем существования (из запущенных систем - по Чарлзу
Дарвину) попала в аварийную ситуацию, и все, что я делал (форсировал голос,
перестраивал на грифе гитары непослушные пальцы, пытался переложить
прозаические слова о сердце в рифмованные строки), все это было попыткой
выправить положение.
Возникла какая-то сверхпарадоксальная ситуация: я знал и не мог, я не
мог, но я знал!