тренер по самбо. А вопросительный знак стоял потому, что физиономия на
снимке в газете была моя, а имя и фамилия под снимком не мои. Я занимался в
кружке
самбо под чужой, конечно, фамилией. И главное, я сфотографирован без
моего ведома и согласия. Я даже на этого корреспондента и внимания-то не
обратил. Когда же это он успел меня щелкнуть? Я еще раз перечитал надпись
под снимком: "Заслуженный мастер спорта Алексей Рогунов, в прошлом известный
самбист. Сегодня он тренер спортивного комплекса "Самбо" в микрорайоне
Чертаново. Алексей Рогунов подготовил несколько спортсменов-разрядников. На
снимке А. Рогунов с группой новичков перед началом тренировочных занятий. В
правом углу портрет Коли Горлова - одного из самых способных спортсменов". И
ниже: "Фото В. Федорова".
Ну, знаете, товарищ Федоров, если вы и другие фотокорреспонденты уже
сейчас начнут меня снимать во всех кружках, в которых я занимаюсь (к
примеру, скажем, в планерном, в парашютном и так далее и тому подобное), и в
каждом, естественно, под другой фамилией, если эти снимки и другие начнут
появляться часто в нашей прессе, то я буду вынужден со всей категоричностью
поставить вопрос перед ТАСС ребром: или я, или фотокорреспонденты!..
Я и так имею неприятности. В воскресенье шел с отцом по улице Горького,
вдруг передо мной и моим отцом вырастает один парень из парашютного кружка и
говорит: "Семен Старовойтов, привет! Завтра прыжки с крыши!" Сказал и как ни
в чем не бывало пошел дальше. У отца, конечно, очки сразу же на лоб полезли.
- Почему он тебя называет Семеном?.. Да еще Старовойтовым? Да какие
прыжки?.. Да с какой крыши?.. И почему с крыши?..
- С какой крыши?.. "С какой, с какой"!.. Ну, вышку мы так называем!
Парашютную вышку! Слэнг это. Жаргон это!
- А почему он тебя называет Семеном Старовойтовым?..
- Ну, обознался! Ну, за другого принял! Ну, похож я на какого-то Семена
Старовойтова!
И почему нужно все обязательно превращать в трагедию?! Неужели нельзя
из этого сделать хотя бы героический эпос? Ну, что бы отреагировать на слова
того паренька хотя бы вот такими словами:
"А ты у меня, оказывается, сынок, не только Юрий Иванов, ты у меня еще
и Семен Старовойтов!" - и добро-Душно рассмеялся бы при этом. И я бы тоже
ухмыльнулся сурово и сказал: "Да, папа, я у тебя не только Юрий Иванов,
яутебяещеиСеменСтаровойтов,иНиколайГорлов, и еще Костя Филимонов, и
Сергей Тарасов..." "Значит, так надо, сынок?" "Значит, так надо, папа!"
"И обрати внимание, сынок, что я у тебя не спрашиваю, почему ты у меня
и то, и другое, и третье..." "Так это я в тебе и ценю, папа!"
Теперь вы понимаете, товарищи потомки, мало мне этих случайных встреч
на улицах Москвы, так теперь этот Коля Горлов - лучший самбист Чертановского
района, и его портрет в вечерней газете. Рано еще, рано, товарищи, помещать
мои фотографии. Когда можно будет, я скажу, дам, как говорится, сигнал. А
сейчас - преждевременно!
Нет, снимать меня надо, и снимать меня надо как можно больше, но вот
помещать снимки в газетах и журналах еще рановато.Иэта встреча на
улицеГорького,и история с "Вечеркой", изаписьв дневникеодракевшколе - все
было одинаково неприятно для меня. Но неприятнее всего была для меня запись
о том, что я подрался с Масловым. Впрочем, все зависит от того, как на эту
драку посмотрит мой отец. Вот если бы он посмотрел вечером мой дневник, а
утром зашел в школу и сказал нашей классной руководительнице только одну
достойную истинного чедоземпра фразу:"Зинаида Ефимовна! Драки, как и войны,
бывают справедливые и несправедливые!"И все!Потом бы повернулся и молча
пошел к двери, а у двери опять бы повернулся и сказал: "И вообще, о человеке
надо судить не по поступкам, а по мотивам его поступков!" Сказал бы и ушел!
Зинаида Ефимовна сразу бы занервничала, а в классе все заволновались.
Зинаида Ефимовна побежала бы за папой. Весь класс побежал бы за Зинаидой
Ефимовной.
"Евгений Александрович! - сказала бы Зинаида Ефимовна моему отцу.- Вы
нас, конечно, извините, но мы просто не знаем, как нам быть с вашим Юрием.
Дело в том, что он все мотивы своих поступков от нас скры-ва-ет..."
"Вероятно, он это делает в интересах нашего государства!"- сказал бы
мой отец и, сухо попрощавшись, вышелиз школы.
"Да, ребята,-сказала бы Зинаида Ефимовна.-придется нам всем извиниться
перед Юрием... А за тебя, Маслов, мне стыдно, очень стыдно!"
"Зинаида Ефимовна,- сказал бы Маслов,- да если б я знал, что Иванов
ударил меня в интересах нашего государства, разве я стал бы ему давать
сдачи?!"
Да, но до такого разговора мой отец еще не дорос. Тяжело вздохнув, я
прошел в ванную комнату, достал два ведра и стал готовиться к тренировке
терминатора планеты Меркурий. Вообще-то вы запомнили или нет, что
терминатором называется граница света и тени? Терминатор планеты Меркурий
самый контрастный. Сами посудите: Меркурий ближе всех планет к Солнцу.
Атмосферы нет. Суточного вращения нет. На освещенной стороне температура
плюс пятьсот градусов.
Я опустил правую ногу в ведро с горячей водой. На теневой стороне около
минус двести... Левую ногу я опустил в ведро с холодной водой... Бр-р-р...
Ну и ощущение, прямо скажем, не из приятных... Вы, конечно, догадываетесь,
что холодная вода должна была изображать температуру теневой стороны
Меркурия, поэтому я и опустил левую ногу в ведро с холодной водой, а правую
- в ведро с горячей водой: оно должно было изображать температуру освещенной
стороны. Закрыл тлаза и стал представлять, что я нахожусь не в ванной
комнате, а на планете Меркурий, на линии терминатора. Неприятное
самочувствие. Впечатление такое, как будто два разных ощущения разрывают
тебя на части... М-да... Действительно!.. "...Им ветер не сопутствует,
земные не зовут огни... Значит, они чувствуют, значит, что-то чувствуют,
только что же чувствуют они?.." Ой-ой-ой!.. Сейчас бы того, кто эти стихи
писал, голыми ногами в горячую и холодную воду сунуть...
В это время в прихожей затрещал звонок. Судя по трезвону, звонил кто-то
посторонний и звонил так настойчиво, что мне прлшлось прервать на время опыт
по своей "тер-минаторизации", прошлепать босыми ногами в прихожую и открыть
дверь.
На площадке стоял Колесников из нашего класса.
Колесников сразу же вытянул длинную шею и завертел ею. Потом, смешно
изогнув ее, он как-то подозрительно осмотрел мое раскрасневшееся лицо и
особенно мои ноги.
- Вот какая антология каких таинственных каких случаев...- сказал он.-
Ты, конечно, знаешь, что такое "шестиугольник Хаттераса"?
- Колесников,- ответил я холодно, но спокойно,- не задавай детских
вопросов. Много опасности таит в себе океан, но ничто не наводит такой страх
на моряка, как "шестиугольник Хаттераса" (морская территория у берегов
американского штата Северная Каролина, к северу от так называемого
"бермудского треугольника"). На памяти только нынешнего поколения в этом
районе исчезло не менее тысячи судов.
- Или вспоминается случай с "Кэррол Диринг",- оживился Колесников.- Эта
шхуна, построенная на верфях в штате Мэн в 1921 году, пересекая Атлантику,
неожиданно исчезла. Ее обнаружили в районе "шестиугольника". Паруса на всех
пяти мачтах подняты, но на борту ни души.
- Да, на борту не было ни души,- подхватил я.- И по сообщению такого
источника, как журнал "Нэйшнл джиогрэфик", катер морской пограничной службы,
наткнувшийся на шхуну, не обнаружил на судне никого, кроме двух кошек. На
камбузе стояла свежеприготовленная пища. Судьба экипажа и по сей день -
загадка.
- И это ты знаешь,- засмеялся Колесников и, хитро прищурившись,
добавил: - Но я знаю, чего ты м.ожешь не знать!..
- Это чего я, например, могу не знать? - надвинулся я на Колесникова
стеной.
- Ты можешь, например, не знать,-стал растягивать слова Колесников,- ты
можешь не только не знать, но даже не иметь никакого представления...
- Это я-то могу не иметь никакого представления?
- Есть, например, у твоей мамы лавровый лист или нет? - Колесников
рассмеялся, довольный собой.
Я очень спокойно, но совсем незаметно, конечно, разозлился на самого
себя - так ловко поддел меня Колесников.
- Можешь ты, Колесников, иногда сказать что-то путное?
Колесников всматривался в меня, а я не спускал с него глаз и подумал:
"Не он ли уж подбрасывает эти стихи из антологии своих таинственных
случаев?" Так мы уставились друг на друга молча и не мигая. У Колесникова
уже через минуту из глаз полились слезы, а я нарочно еще минуты три, после
того как он захлопал своими ресницами, я еще минуты три, а может, и все пять
запросто смотрел на него не мигаючи. Вообще-то я бы этому Колесникову сейчас
с удовольствием дал вместо лаврового листа и этого "кто кого переглядит",
дал бы как следует. Прервать такой важный опыт из-за какого-то лаврового
листа для супа.
- А может, все-таки есть лавровый лист? - спросил Колесников, вытягивая
шею и заглядывая через мое плечо в ванную комнату и принюхиваясь. - А чего
это у тебя одна нога такая красная, а другая - белая-белая? - спросил еще
подозрительней Колесников.- Это из антологии таинственных случаев, да?
В это время на лестнице с сумками в руказ показалась моя мама.
Колесников сразу выхватил из рук мамы обе сумки и потащился за ней на кухню,
бормоча все те же жалкие слова про лавровый лист. Проклиная Колесникова,
из-за которого я потерял столько времени, я прикрыл дверь ванной и ждал до
тех пор, пока этот шпион, получив лавровый лист, не убрался из нашей
квартиры. "Лавровый лист, лавровый лист,- подумал я,- когда-нибудь вы из
него венок мне на шею наденете. А вообще лавровый лист - это только предлог.
Колесников определенно хочет что-то выведать. Чудак. Шел бы с такой шеей в
цирк. Вертел бы там ею на сто восемьдесят градусов".
- Валяй,- сказал я Колесникову, открывая дверь.
Колесников с лавровым листом в руках выходил на лестничную площадку как
краб, боком, но я все же входную дверь сумел захлопнуть так ловко, что она
успела в самый последний момент дать Колесникову чуть ниже спины. А я
посмотрел ему вслед в дверной глазок и запер дверь на ключ. Колесников
чертыхнулся, а я пошел в ванную комнату, с тем чтобы вылить из ведер
остывший, а в другом ведре согревшийся терминатор планеты Меркурий.
"А я открыл, что рядом есть девчонки,..."
В это время в прихожей появилась моя мама. В дверях ванной я столкнулся
с ней. Она посмотрела на мой синяк под глазом, взялась двумя руками за мои
уши и сказала:
- Юрий, что это у тебя под глазом?
(Видит, что синяк! Знает, что синяк! И все-таки спрашивает!) Вместо
ответа я принес в столовую портфель, вытряс из него на стол учебники, принес
из папиной комнаты дневник, раскрыл и молча показал его маме. А сам пошел в
ванную.
- Кто тебе поставил этот синяк? - спросила еще раз мама.
Мама у меня молодец! Еще не было в жизни случая, чтобы она осудила хоть
один мой поступок. Потому что она не знает, но чувствует, какие серьезные и
нечеловечески трудные и, можно сказать, героические мотивы скрыты за моими
поступками.
- Этот синяк мне поставил театральный кружок! - сказал я.
- Так! - сказала она за дверью.- Теперь они стали на тебя нападать
целыми кружками. А завтра они начнут нападать целыми школами.- Мама вошла в
ванную.- Это тебе еще нужно,- кивая головой в сторону ведер, спросила меня
мама,- или можно вылить?
- Можно! - сказал я, доставая из кармана пижамы пятак и прикладывая его
перед зеркалом к синяку. Через мое плечо в зеркало заглянула и моя мама и
снова впилась глазами в синяк. Так как мой папа еще не вернулся с работы, а
я по расписанию уже должен был готовиться к отбою, я направился в свою
комнату.
- Юрий, погоди! - сказала мама, взяла меня за руку и подвела к
телефону.- Я сейчас же соединюсь с твоей учительницей... Подожди минутку!
- Мама, - ответил я строго, - ты же знаешь, мой сон священный.
- Знаю, знаю,-сказала мама, - но сейчас придет папа. Нам нужны будут
подробности.
Мой наручный будильник прозвонил отбой.
- Это чудовищно! - сказала мама. - На тебя напал целый кружок! Я
заставлю твоего отца пойти вместе со мной в школу!
Наручный будильник все еще продолжал звенеть. Я повернул часы
циферблатом к маме и сказал:
- Завтра!
В прихожей раздался звонок.
- Вот и папа пришел... - Мама перестала набирать номер телефона и
постучала пальцем по дневнику: - Может, ты все-таки...
- Завтра!-сказал я и, сделав рукой что-то среднее между "спокойной
ночи" и "до свидания", направился в свою комнату, юркнул под одеяло и стал
расслабляться по системе йогов.
В это время в прихожей раздались папин и мамин голоса.
- "...Родина слышит, Родина знает, где в небесах ее сын пролетает..." -
пропел отец. Отец был в хорошем настроении. В хорошем настроении отец всегда
поет эту песню. Отец прошел в свою комнату, и некоторое время там было тихо.
Я услышал, как к двери подошла на цыпочках моя мама и ласково
прошептала:
- Юра... Может быть, ты поужинаешь с нами вместе... Еще рано... Папе
будет приятно...
Я промолчал, продолжая расслабляться. В комнате отца по-прежнему было
тихо. Видимо, отец еще не просмотрел мой дневник, поэтому и молчит. Между
прочим, он напрасно медлит. Сейчас я сделаю перед сном легкое расслабление,
потом на моих наручных часах "Сигнал" на двенадцати камнях прозвучит звонок
и - окончательный отбой! И уже никакая сила не заставит меня нарушить
железное расписание моего бортжурнала. В середине моего расслабления из
соседней комнаты начали поступать неясные сигналы, говорящие о том, что мой
отец, видимо, расшифровал запись в моем дневнике и, судя по всему, делится
об этом с мамой, а мама, как всегда, защищает меня, судя по ее голосу. Как
раз в это время мои часы просигналили окончательный отбой! Я стал быстро
засыпать. Но здесь я услышал, как распахнулась дверь в мою комнату и
раздался сердитый голос моего отца:
- Ну-ка, вставай с постели и марш в столовую! Мама стояла рядом и
шипела на папу:
- Не буди его! Не буди! Не буди!
А папа повторил свою фразу, наверно, раз пятнадцать. Но вы же, товарищи
потомки, немного знаете мой характер: если уж в моей программе самообучения
никакой разговор с отцом не намечен, то никакого разговора и не будет.
- Не буди его,- сказала еще раз мама.
- Как это "не буди"?! Как это "не буди", когда такая запись в
дневнике?!
- Это какое-то недоразумение,- сказала мама.- Пусть он сейчас спит, а
завтра все выяснится.
- Не завтра,- сказал я из-под одеяла,- а лет через двадцать пять.
- По-моему, единственный человек на всем земном шаре после такой записи
в дневнике может спать. И этот единственный человек - мой сын...
"Насчет "единственного" - это ты, папа, сказал удивительно, можно
сказать, пророчески верно,- подумал я.- Только единственный на всем земном
шаре... Единственным-то... им ветер не сопутствует,- продолжал думать я
дальше, но это уже, вероятно, я думал во сне, не мог же я наяву думать
стихами:
Им ветер не сопутствует,
Земные не зовут огни...
Значит, они чувствуют,
Значит, что-то чувствуют,
Только что же чувствуют они?"
Еще я услышал, как отец сказал маме:
- Почему мы никогда не сходим вместе в театр или, наконец, в кино?
Почему в доме тихо? Почему никто не смеется? Почему не звучит музыка?!
Почему никто не поет?! Почему к моему сыну никто не ходит в гости?
Впрочем, может быть, эти слова, мне просто приснились...
Судя по очень плохо сохранившимся страницам воспоминаний Юрия Иванова,
на следующий день он проснулся в пять часов утра и чем он занимался до
школы, было записано, как всегда, в не дошедшем до нас бортжурнале. Затем по
отдельным фразам можно понять, что он был в школе. На уроке алгебры он,
вероятно, пытался учить чему-то учителя алгебры - об этом запись сделана в
школьном дневнике учительской рукой. Еще в дневнике было записано: "Читал
учителю естествознания свою версию о происхождении человека (кстати, очень
любопытную), но на вопрос: "Сколько в среднем живет человек" - ответил: "Не
знаю!" Такой ответ считаю издевательством",- и подпись учительницы.
Затем Юрий Иванов, судя по его записям, после окончания уроков снова
обнаружил у себя в кармане неизвестно каким образом туда попавший листок
бумаги с новым стихотворением. Текст стихотворения сохранился плохо, но
разобрать его удалось. Вот оно:
Открыли люди, что от трения
Вспыхивают искорки огня.
Я, как Ньютон,
Открыл закон
Такого тяготения,
Что это просто страшно для меня.
- Постой, постой! Я не могу понять - о чем ты?
Постой, постой! Что ты открыл - не понимаю я...
- А я открыл, что рядом есть девчонки,
И с этим сделать ничего нельзя!
Открыли люди, что в движении
Будет вечно бабушка-Земля.
Я, как Ньютон,
Открыл закон
Такого тяготения,
Что это просто страшно для меня.
- Постой, постой! Я не могу понять - о чем ты?
Постой, постой! Что ты открыл - не понимаю я.
- А я открыл, что рядом есть девчонки,
И с этим сделать ничего нельзя!
Есть атмосферное давление,
Которое все давит на тебя.
Я, как Ньютон,
Открыл закон
Земного тяготения,
Но только неземного для меня.
- Постой, постой! Я не могу понять - о чем ты!
Постой, постой! Что ты открыл - не понимаю я.
- А я открыл, что рядом есть девчонки,
И с этим сделать ничего нельзя!
На двух следующих страницах, содержавших, скорее всего, комментарий
стихов, все слова расплылись до неузнаваемости, зато на третьей странице
удалось восстановить следующий текст:
"...Заезжал к Пелагее Васильевне за цветами. Она оказалась больной,
поэтому не торгует цветами. Сходил в аптеку за лекарством для нее, затем она
написала мне доверенность на торговлю цветами..."
Затем строк тридцать неразборчиво и затем разборчиво:
"...Я шел по земле: по большому постоянному магниту с огромным букетом
гладиолусов для продажи. Перейдя подземный переход у станции метро
"Дзержинская", я выбрал возле магазина "Детский мир" оживленный угол (как
раз напротив памятника первопечатнику Федорову) и начал торговлю. Место для
меня было самым счастливым. С этого угла очень хорошо просматривались
проспект и переулок, так что появление милиционера или дружинника не могло
застать меня врасплох. А если они все-таки появлялись, то я легко скрывался,
смешиваясь с толпой прохожих.
Должен сказать, что у меня уже накопился некоторый опыт продажи цветов.
Правда, сегодня мне что-то не везло. Все время приходилось закрывать
торговлю - то и дело появлялся милиционер, и мне время от времени нужно было
скрываться от него в переулке... Конечно, я бы ни за что не попался со
своими гладиолусами, если бы не..."
На словах "если бы не..." страница закончилась, а на двух следующих
страницах нельзя было разобрать ни одной буквы - все расплылось, лишь в
конце второй страницы удалось прочитать несколько фраз:
"...Зря бежал от милиционера! Это же такое счастье, что меня пригласили
в милицию, и как это я сам не догадался зайти туда раньше и поставить в
известность..."
Затем снова ничего не разобрать. Дальше, через две страницы, на
третьей, Юрий вспоминает, как он находился в милиции, в детской комнате, и
женщина-милиционер беседовала с ним.
" - Тебе бы с твоей скоростью бега спортом заниматься,- сказала она
мне,- а ты цветами торгуешь.
- Между прочим,- отчеканил я,- прощу зафиксировать в протоколе, что до
бега и после бега пульс у меня был пятьдесят два, ритмичный и глубокого
наполнения, и никаких вазомоторов и никакой вегетатики!..
- Да, да,- согласилась дежурная по детской комнате,- ты спекулируешь
цветами, и с таким, я бы сказала, нечеловеческим спокойствием.
- Я не спекулирую,- ответил я.- Я помогаю Пелагее Васильевне торговать.
У нее есть разрешение, а она меня попросила помочь ей, потому что она
болеет, и даже доверенность написала.
- А где у тебя доверенность? - спросила женщина-милиционер.
- Потерял.- Я действительно где-то посеял эту бумажку.
- Ты мне зубы не заговаривай,- сказала женщина-милиционер,- говори имя,
фамилию, где живешь, почему торгуешь цветами, где взял гладиолусы.
Я, конечно, на все эти вопросы не ответил. Начнешь с объяснений, а
кончать придется тем, что попросит раскрыть мои секреты чедоземпрских,
псиповских и сверкских тренировок. Но, когда женщина-милиционер настойчиво
попросила все-таки открыть мое имя и мою фамилию, я сказал как можно
дипломатичнее:
- Ну подождите немного - скоро узнаете.
- Это как же скоро?
- Ну лет через тридцать или даже через двадцать.
- Так я уже на пенсию уйду,- сказала женщина, хитро улыбнувшись.
Это она меня хотела разжалобить: молодая, а говорит о пенсии. Но меня
не разжалобишь, не на такого напала.
- Вы знаете что,- посоветовал я,- сейчас, вместо того чтобы выяснять,
кто я, вы меня лучше запомните и когда придете домой, то напишите обо мне...
- Что же написать о тебе?
- Ну это... воспоминание...
- Воспоминание? - Женщина даже рассмеялась.- Воспоминание о том, как ты
гладиолусами торгуешь? Между прочим, ты вот цветами торгуешь,- продолжала
она,- а не знаешь, что революционные работницы еще при царе лозунг такой
носили на демонстрациях: "Хлеба и роз!" Ты слышал об этом?..
- В оранжерее при университете на сельскохозяйственном факультете
недавно начат необычный эксперимент,- сказал я.- Электронно-вычислительной
машине доверено управлять автоматической установкой, заменяющей во многом
человека в выращивании ирисов, тюльпанов и гладиолусов. Установка,
управляемая компьютером, передвигается по оранжерее в восемьсот квадратных
метров по уложенным вдоль стен рельсам и выполняет самые разнообразные
операции. Вы, конечно, об этом ничего не слышали?
- Как не слышала,- сказала женщина,- очень даже слышала.
- От кого? - удивился я.
- А от тебя, от тебя слышала!
Я даже на одну, может, миллионную долю секунды растерялся, так меня
ловко поддели с ответом, но женщина в милицейской форме продолжала:
- Про электронно-вычислительную машину и про ее применение ты кое-что
знаешь, но вот о себе ты почти ничего не знаешь.
- Как это не знаю? - обиделся я.
- Ну вот не знаешь твое имя, твою фамилию, где живешь,- принялась она
опять за свое.
- Вы лучше скажите мне, кто может быть автором вот этих стихов,- сказал
я, доставая из внутреннего кармана листок со стихами.- Наука же утверждает,
что в почерке отражаются индивидуальные особенности личности и что каждый
имеет свой почерк, я правильно говорю? Л то я, значит, себя зачедоземприваю,
а меня хотят во что бы то ни стало расчедоземприть! - проговорился я.
- Чего, чего? - насторожилась дежурная.
- Да это я... я просто так говорю,- прикусил я свой язык.
- Говоришь ты правильно,-подтвердила женщина,- а поступаешь...
Но я ей не дал договорить.
Вот, товарищи потомки, теперь вы поймете, почему я сначала расстроился,
а потом сразу обрадовался, что меня пригласили в милицию. Мне бы давно
самому сюда прийти с этими стихотворениями.
Женщина прочла все три стихотворения и сказала:
- А зачем же это по почерку устанавливать автора? Хорошие стихи...
- А затем, что они без подписи,- объяснил я.
- А зачем, чтобы они были с подписью?
- А затем...- сказал я.- Ну, что бы вы сказали, если бы при
расследовании какого-нибудь преступления вашим милиционерам не надо иметь
никакого суплеса...
- Ты и суплес знаешь?
- Суплес,- отчеканил я,- это гибкость тела. Вырабатывается специальными
тренировочными упражнениями, способствующими увеличению подвижности
позвоночника и эластичности межпозвоночных хрящевых дисков, всего
су-ставно-связочного аппарата и мышечной системы.
- Значит, не надо никакого суплеса? - переспросила меня дежурная.- А
что же надо?
- А надо, чтобы был псип, которым обладает... то есть будет обладать
скоро один человек,- поправил я сам себя,- Псип - полное собрание
изобретений природы,- пояснил я, не дожидаясь вопроса, и тут же стал
объяснять главное: - Значит, при расследовании какого-нибудь преступления
милиционер выскакивает из отделения, он человек-ищейка, у него отличное
верхнее чутье, как у ищейки. Что такое верхнее чутье? - спросил я дежурную.
- Верхнее чутье - это способность собаки улавливать запахи по воздуху,
а не по следу,- отчеканила дежурная.
- Правильно,- похвалил я ее.- Затем милиционер вглядывается, словно
кошка, в темноту!.. Что вы знаете про кошек? - спросил я дежурную.
- Что они в восемь раз лучше видят в темноте, чем человек, но зато
кошки видят все в черно-белом изображении! - ответила дежурная без запинки.
- Очень хорошо! - похвалил я дежурную и продолжил: - Затем милиционер
со скоростью гепарда бросается вдогонку за преступником. Преступник - в лес,
милиционер взмывает соколом в небо и коршуном пикирует на врага! Что вы
знаете про гепарда, сокола и коршуна?
- Постой, кто кого допрашивает? - опомнилась вдруг дежурная по детской
комнате..."
Дальше пропущена целая страница, а через страницу записана следующая
фраза дежурной:
"...- Товарищ капитан, меня допрашивает задержанный! Дайте мне
кого-нибудь на помощь, я одна с ним не могу справиться!.."
Затем нельзя было разобрать еще две страницы, на которых сохранились
только отдельные слова. По-видимому, на помощь дежурной капитан все-таки
пришел, и дальнейшая беседа велась втроем. Беседа, впрочем, тоже исчезла. От
нее остались три обрывка:
"...- И вот, чтобы вся наша милиция обладала тем, о чем я вам
рассказывал, надо знать, что все это зависит от человека, то есть меня! Вот
почему я не могу, скажу больше, не имею права называть свое имя и свою
фамилию... Все-таки кругом есть еще и иностранные разведчики.
снимке в газете была моя, а имя и фамилия под снимком не мои. Я занимался в
кружке
самбо под чужой, конечно, фамилией. И главное, я сфотографирован без
моего ведома и согласия. Я даже на этого корреспондента и внимания-то не
обратил. Когда же это он успел меня щелкнуть? Я еще раз перечитал надпись
под снимком: "Заслуженный мастер спорта Алексей Рогунов, в прошлом известный
самбист. Сегодня он тренер спортивного комплекса "Самбо" в микрорайоне
Чертаново. Алексей Рогунов подготовил несколько спортсменов-разрядников. На
снимке А. Рогунов с группой новичков перед началом тренировочных занятий. В
правом углу портрет Коли Горлова - одного из самых способных спортсменов". И
ниже: "Фото В. Федорова".
Ну, знаете, товарищ Федоров, если вы и другие фотокорреспонденты уже
сейчас начнут меня снимать во всех кружках, в которых я занимаюсь (к
примеру, скажем, в планерном, в парашютном и так далее и тому подобное), и в
каждом, естественно, под другой фамилией, если эти снимки и другие начнут
появляться часто в нашей прессе, то я буду вынужден со всей категоричностью
поставить вопрос перед ТАСС ребром: или я, или фотокорреспонденты!..
Я и так имею неприятности. В воскресенье шел с отцом по улице Горького,
вдруг передо мной и моим отцом вырастает один парень из парашютного кружка и
говорит: "Семен Старовойтов, привет! Завтра прыжки с крыши!" Сказал и как ни
в чем не бывало пошел дальше. У отца, конечно, очки сразу же на лоб полезли.
- Почему он тебя называет Семеном?.. Да еще Старовойтовым? Да какие
прыжки?.. Да с какой крыши?.. И почему с крыши?..
- С какой крыши?.. "С какой, с какой"!.. Ну, вышку мы так называем!
Парашютную вышку! Слэнг это. Жаргон это!
- А почему он тебя называет Семеном Старовойтовым?..
- Ну, обознался! Ну, за другого принял! Ну, похож я на какого-то Семена
Старовойтова!
И почему нужно все обязательно превращать в трагедию?! Неужели нельзя
из этого сделать хотя бы героический эпос? Ну, что бы отреагировать на слова
того паренька хотя бы вот такими словами:
"А ты у меня, оказывается, сынок, не только Юрий Иванов, ты у меня еще
и Семен Старовойтов!" - и добро-Душно рассмеялся бы при этом. И я бы тоже
ухмыльнулся сурово и сказал: "Да, папа, я у тебя не только Юрий Иванов,
яутебяещеиСеменСтаровойтов,иНиколайГорлов, и еще Костя Филимонов, и
Сергей Тарасов..." "Значит, так надо, сынок?" "Значит, так надо, папа!"
"И обрати внимание, сынок, что я у тебя не спрашиваю, почему ты у меня
и то, и другое, и третье..." "Так это я в тебе и ценю, папа!"
Теперь вы понимаете, товарищи потомки, мало мне этих случайных встреч
на улицах Москвы, так теперь этот Коля Горлов - лучший самбист Чертановского
района, и его портрет в вечерней газете. Рано еще, рано, товарищи, помещать
мои фотографии. Когда можно будет, я скажу, дам, как говорится, сигнал. А
сейчас - преждевременно!
Нет, снимать меня надо, и снимать меня надо как можно больше, но вот
помещать снимки в газетах и журналах еще рановато.Иэта встреча на
улицеГорького,и история с "Вечеркой", изаписьв дневникеодракевшколе - все
было одинаково неприятно для меня. Но неприятнее всего была для меня запись
о том, что я подрался с Масловым. Впрочем, все зависит от того, как на эту
драку посмотрит мой отец. Вот если бы он посмотрел вечером мой дневник, а
утром зашел в школу и сказал нашей классной руководительнице только одну
достойную истинного чедоземпра фразу:"Зинаида Ефимовна! Драки, как и войны,
бывают справедливые и несправедливые!"И все!Потом бы повернулся и молча
пошел к двери, а у двери опять бы повернулся и сказал: "И вообще, о человеке
надо судить не по поступкам, а по мотивам его поступков!" Сказал бы и ушел!
Зинаида Ефимовна сразу бы занервничала, а в классе все заволновались.
Зинаида Ефимовна побежала бы за папой. Весь класс побежал бы за Зинаидой
Ефимовной.
"Евгений Александрович! - сказала бы Зинаида Ефимовна моему отцу.- Вы
нас, конечно, извините, но мы просто не знаем, как нам быть с вашим Юрием.
Дело в том, что он все мотивы своих поступков от нас скры-ва-ет..."
"Вероятно, он это делает в интересах нашего государства!"- сказал бы
мой отец и, сухо попрощавшись, вышелиз школы.
"Да, ребята,-сказала бы Зинаида Ефимовна.-придется нам всем извиниться
перед Юрием... А за тебя, Маслов, мне стыдно, очень стыдно!"
"Зинаида Ефимовна,- сказал бы Маслов,- да если б я знал, что Иванов
ударил меня в интересах нашего государства, разве я стал бы ему давать
сдачи?!"
Да, но до такого разговора мой отец еще не дорос. Тяжело вздохнув, я
прошел в ванную комнату, достал два ведра и стал готовиться к тренировке
терминатора планеты Меркурий. Вообще-то вы запомнили или нет, что
терминатором называется граница света и тени? Терминатор планеты Меркурий
самый контрастный. Сами посудите: Меркурий ближе всех планет к Солнцу.
Атмосферы нет. Суточного вращения нет. На освещенной стороне температура
плюс пятьсот градусов.
Я опустил правую ногу в ведро с горячей водой. На теневой стороне около
минус двести... Левую ногу я опустил в ведро с холодной водой... Бр-р-р...
Ну и ощущение, прямо скажем, не из приятных... Вы, конечно, догадываетесь,
что холодная вода должна была изображать температуру теневой стороны
Меркурия, поэтому я и опустил левую ногу в ведро с холодной водой, а правую
- в ведро с горячей водой: оно должно было изображать температуру освещенной
стороны. Закрыл тлаза и стал представлять, что я нахожусь не в ванной
комнате, а на планете Меркурий, на линии терминатора. Неприятное
самочувствие. Впечатление такое, как будто два разных ощущения разрывают
тебя на части... М-да... Действительно!.. "...Им ветер не сопутствует,
земные не зовут огни... Значит, они чувствуют, значит, что-то чувствуют,
только что же чувствуют они?.." Ой-ой-ой!.. Сейчас бы того, кто эти стихи
писал, голыми ногами в горячую и холодную воду сунуть...
В это время в прихожей затрещал звонок. Судя по трезвону, звонил кто-то
посторонний и звонил так настойчиво, что мне прлшлось прервать на время опыт
по своей "тер-минаторизации", прошлепать босыми ногами в прихожую и открыть
дверь.
На площадке стоял Колесников из нашего класса.
Колесников сразу же вытянул длинную шею и завертел ею. Потом, смешно
изогнув ее, он как-то подозрительно осмотрел мое раскрасневшееся лицо и
особенно мои ноги.
- Вот какая антология каких таинственных каких случаев...- сказал он.-
Ты, конечно, знаешь, что такое "шестиугольник Хаттераса"?
- Колесников,- ответил я холодно, но спокойно,- не задавай детских
вопросов. Много опасности таит в себе океан, но ничто не наводит такой страх
на моряка, как "шестиугольник Хаттераса" (морская территория у берегов
американского штата Северная Каролина, к северу от так называемого
"бермудского треугольника"). На памяти только нынешнего поколения в этом
районе исчезло не менее тысячи судов.
- Или вспоминается случай с "Кэррол Диринг",- оживился Колесников.- Эта
шхуна, построенная на верфях в штате Мэн в 1921 году, пересекая Атлантику,
неожиданно исчезла. Ее обнаружили в районе "шестиугольника". Паруса на всех
пяти мачтах подняты, но на борту ни души.
- Да, на борту не было ни души,- подхватил я.- И по сообщению такого
источника, как журнал "Нэйшнл джиогрэфик", катер морской пограничной службы,
наткнувшийся на шхуну, не обнаружил на судне никого, кроме двух кошек. На
камбузе стояла свежеприготовленная пища. Судьба экипажа и по сей день -
загадка.
- И это ты знаешь,- засмеялся Колесников и, хитро прищурившись,
добавил: - Но я знаю, чего ты м.ожешь не знать!..
- Это чего я, например, могу не знать? - надвинулся я на Колесникова
стеной.
- Ты можешь, например, не знать,-стал растягивать слова Колесников,- ты
можешь не только не знать, но даже не иметь никакого представления...
- Это я-то могу не иметь никакого представления?
- Есть, например, у твоей мамы лавровый лист или нет? - Колесников
рассмеялся, довольный собой.
Я очень спокойно, но совсем незаметно, конечно, разозлился на самого
себя - так ловко поддел меня Колесников.
- Можешь ты, Колесников, иногда сказать что-то путное?
Колесников всматривался в меня, а я не спускал с него глаз и подумал:
"Не он ли уж подбрасывает эти стихи из антологии своих таинственных
случаев?" Так мы уставились друг на друга молча и не мигая. У Колесникова
уже через минуту из глаз полились слезы, а я нарочно еще минуты три, после
того как он захлопал своими ресницами, я еще минуты три, а может, и все пять
запросто смотрел на него не мигаючи. Вообще-то я бы этому Колесникову сейчас
с удовольствием дал вместо лаврового листа и этого "кто кого переглядит",
дал бы как следует. Прервать такой важный опыт из-за какого-то лаврового
листа для супа.
- А может, все-таки есть лавровый лист? - спросил Колесников, вытягивая
шею и заглядывая через мое плечо в ванную комнату и принюхиваясь. - А чего
это у тебя одна нога такая красная, а другая - белая-белая? - спросил еще
подозрительней Колесников.- Это из антологии таинственных случаев, да?
В это время на лестнице с сумками в руказ показалась моя мама.
Колесников сразу выхватил из рук мамы обе сумки и потащился за ней на кухню,
бормоча все те же жалкие слова про лавровый лист. Проклиная Колесникова,
из-за которого я потерял столько времени, я прикрыл дверь ванной и ждал до
тех пор, пока этот шпион, получив лавровый лист, не убрался из нашей
квартиры. "Лавровый лист, лавровый лист,- подумал я,- когда-нибудь вы из
него венок мне на шею наденете. А вообще лавровый лист - это только предлог.
Колесников определенно хочет что-то выведать. Чудак. Шел бы с такой шеей в
цирк. Вертел бы там ею на сто восемьдесят градусов".
- Валяй,- сказал я Колесникову, открывая дверь.
Колесников с лавровым листом в руках выходил на лестничную площадку как
краб, боком, но я все же входную дверь сумел захлопнуть так ловко, что она
успела в самый последний момент дать Колесникову чуть ниже спины. А я
посмотрел ему вслед в дверной глазок и запер дверь на ключ. Колесников
чертыхнулся, а я пошел в ванную комнату, с тем чтобы вылить из ведер
остывший, а в другом ведре согревшийся терминатор планеты Меркурий.
"А я открыл, что рядом есть девчонки,..."
В это время в прихожей появилась моя мама. В дверях ванной я столкнулся
с ней. Она посмотрела на мой синяк под глазом, взялась двумя руками за мои
уши и сказала:
- Юрий, что это у тебя под глазом?
(Видит, что синяк! Знает, что синяк! И все-таки спрашивает!) Вместо
ответа я принес в столовую портфель, вытряс из него на стол учебники, принес
из папиной комнаты дневник, раскрыл и молча показал его маме. А сам пошел в
ванную.
- Кто тебе поставил этот синяк? - спросила еще раз мама.
Мама у меня молодец! Еще не было в жизни случая, чтобы она осудила хоть
один мой поступок. Потому что она не знает, но чувствует, какие серьезные и
нечеловечески трудные и, можно сказать, героические мотивы скрыты за моими
поступками.
- Этот синяк мне поставил театральный кружок! - сказал я.
- Так! - сказала она за дверью.- Теперь они стали на тебя нападать
целыми кружками. А завтра они начнут нападать целыми школами.- Мама вошла в
ванную.- Это тебе еще нужно,- кивая головой в сторону ведер, спросила меня
мама,- или можно вылить?
- Можно! - сказал я, доставая из кармана пижамы пятак и прикладывая его
перед зеркалом к синяку. Через мое плечо в зеркало заглянула и моя мама и
снова впилась глазами в синяк. Так как мой папа еще не вернулся с работы, а
я по расписанию уже должен был готовиться к отбою, я направился в свою
комнату.
- Юрий, погоди! - сказала мама, взяла меня за руку и подвела к
телефону.- Я сейчас же соединюсь с твоей учительницей... Подожди минутку!
- Мама, - ответил я строго, - ты же знаешь, мой сон священный.
- Знаю, знаю,-сказала мама, - но сейчас придет папа. Нам нужны будут
подробности.
Мой наручный будильник прозвонил отбой.
- Это чудовищно! - сказала мама. - На тебя напал целый кружок! Я
заставлю твоего отца пойти вместе со мной в школу!
Наручный будильник все еще продолжал звенеть. Я повернул часы
циферблатом к маме и сказал:
- Завтра!
В прихожей раздался звонок.
- Вот и папа пришел... - Мама перестала набирать номер телефона и
постучала пальцем по дневнику: - Может, ты все-таки...
- Завтра!-сказал я и, сделав рукой что-то среднее между "спокойной
ночи" и "до свидания", направился в свою комнату, юркнул под одеяло и стал
расслабляться по системе йогов.
В это время в прихожей раздались папин и мамин голоса.
- "...Родина слышит, Родина знает, где в небесах ее сын пролетает..." -
пропел отец. Отец был в хорошем настроении. В хорошем настроении отец всегда
поет эту песню. Отец прошел в свою комнату, и некоторое время там было тихо.
Я услышал, как к двери подошла на цыпочках моя мама и ласково
прошептала:
- Юра... Может быть, ты поужинаешь с нами вместе... Еще рано... Папе
будет приятно...
Я промолчал, продолжая расслабляться. В комнате отца по-прежнему было
тихо. Видимо, отец еще не просмотрел мой дневник, поэтому и молчит. Между
прочим, он напрасно медлит. Сейчас я сделаю перед сном легкое расслабление,
потом на моих наручных часах "Сигнал" на двенадцати камнях прозвучит звонок
и - окончательный отбой! И уже никакая сила не заставит меня нарушить
железное расписание моего бортжурнала. В середине моего расслабления из
соседней комнаты начали поступать неясные сигналы, говорящие о том, что мой
отец, видимо, расшифровал запись в моем дневнике и, судя по всему, делится
об этом с мамой, а мама, как всегда, защищает меня, судя по ее голосу. Как
раз в это время мои часы просигналили окончательный отбой! Я стал быстро
засыпать. Но здесь я услышал, как распахнулась дверь в мою комнату и
раздался сердитый голос моего отца:
- Ну-ка, вставай с постели и марш в столовую! Мама стояла рядом и
шипела на папу:
- Не буди его! Не буди! Не буди!
А папа повторил свою фразу, наверно, раз пятнадцать. Но вы же, товарищи
потомки, немного знаете мой характер: если уж в моей программе самообучения
никакой разговор с отцом не намечен, то никакого разговора и не будет.
- Не буди его,- сказала еще раз мама.
- Как это "не буди"?! Как это "не буди", когда такая запись в
дневнике?!
- Это какое-то недоразумение,- сказала мама.- Пусть он сейчас спит, а
завтра все выяснится.
- Не завтра,- сказал я из-под одеяла,- а лет через двадцать пять.
- По-моему, единственный человек на всем земном шаре после такой записи
в дневнике может спать. И этот единственный человек - мой сын...
"Насчет "единственного" - это ты, папа, сказал удивительно, можно
сказать, пророчески верно,- подумал я.- Только единственный на всем земном
шаре... Единственным-то... им ветер не сопутствует,- продолжал думать я
дальше, но это уже, вероятно, я думал во сне, не мог же я наяву думать
стихами:
Им ветер не сопутствует,
Земные не зовут огни...
Значит, они чувствуют,
Значит, что-то чувствуют,
Только что же чувствуют они?"
Еще я услышал, как отец сказал маме:
- Почему мы никогда не сходим вместе в театр или, наконец, в кино?
Почему в доме тихо? Почему никто не смеется? Почему не звучит музыка?!
Почему никто не поет?! Почему к моему сыну никто не ходит в гости?
Впрочем, может быть, эти слова, мне просто приснились...
Судя по очень плохо сохранившимся страницам воспоминаний Юрия Иванова,
на следующий день он проснулся в пять часов утра и чем он занимался до
школы, было записано, как всегда, в не дошедшем до нас бортжурнале. Затем по
отдельным фразам можно понять, что он был в школе. На уроке алгебры он,
вероятно, пытался учить чему-то учителя алгебры - об этом запись сделана в
школьном дневнике учительской рукой. Еще в дневнике было записано: "Читал
учителю естествознания свою версию о происхождении человека (кстати, очень
любопытную), но на вопрос: "Сколько в среднем живет человек" - ответил: "Не
знаю!" Такой ответ считаю издевательством",- и подпись учительницы.
Затем Юрий Иванов, судя по его записям, после окончания уроков снова
обнаружил у себя в кармане неизвестно каким образом туда попавший листок
бумаги с новым стихотворением. Текст стихотворения сохранился плохо, но
разобрать его удалось. Вот оно:
Открыли люди, что от трения
Вспыхивают искорки огня.
Я, как Ньютон,
Открыл закон
Такого тяготения,
Что это просто страшно для меня.
- Постой, постой! Я не могу понять - о чем ты?
Постой, постой! Что ты открыл - не понимаю я...
- А я открыл, что рядом есть девчонки,
И с этим сделать ничего нельзя!
Открыли люди, что в движении
Будет вечно бабушка-Земля.
Я, как Ньютон,
Открыл закон
Такого тяготения,
Что это просто страшно для меня.
- Постой, постой! Я не могу понять - о чем ты?
Постой, постой! Что ты открыл - не понимаю я.
- А я открыл, что рядом есть девчонки,
И с этим сделать ничего нельзя!
Есть атмосферное давление,
Которое все давит на тебя.
Я, как Ньютон,
Открыл закон
Земного тяготения,
Но только неземного для меня.
- Постой, постой! Я не могу понять - о чем ты!
Постой, постой! Что ты открыл - не понимаю я.
- А я открыл, что рядом есть девчонки,
И с этим сделать ничего нельзя!
На двух следующих страницах, содержавших, скорее всего, комментарий
стихов, все слова расплылись до неузнаваемости, зато на третьей странице
удалось восстановить следующий текст:
"...Заезжал к Пелагее Васильевне за цветами. Она оказалась больной,
поэтому не торгует цветами. Сходил в аптеку за лекарством для нее, затем она
написала мне доверенность на торговлю цветами..."
Затем строк тридцать неразборчиво и затем разборчиво:
"...Я шел по земле: по большому постоянному магниту с огромным букетом
гладиолусов для продажи. Перейдя подземный переход у станции метро
"Дзержинская", я выбрал возле магазина "Детский мир" оживленный угол (как
раз напротив памятника первопечатнику Федорову) и начал торговлю. Место для
меня было самым счастливым. С этого угла очень хорошо просматривались
проспект и переулок, так что появление милиционера или дружинника не могло
застать меня врасплох. А если они все-таки появлялись, то я легко скрывался,
смешиваясь с толпой прохожих.
Должен сказать, что у меня уже накопился некоторый опыт продажи цветов.
Правда, сегодня мне что-то не везло. Все время приходилось закрывать
торговлю - то и дело появлялся милиционер, и мне время от времени нужно было
скрываться от него в переулке... Конечно, я бы ни за что не попался со
своими гладиолусами, если бы не..."
На словах "если бы не..." страница закончилась, а на двух следующих
страницах нельзя было разобрать ни одной буквы - все расплылось, лишь в
конце второй страницы удалось прочитать несколько фраз:
"...Зря бежал от милиционера! Это же такое счастье, что меня пригласили
в милицию, и как это я сам не догадался зайти туда раньше и поставить в
известность..."
Затем снова ничего не разобрать. Дальше, через две страницы, на
третьей, Юрий вспоминает, как он находился в милиции, в детской комнате, и
женщина-милиционер беседовала с ним.
" - Тебе бы с твоей скоростью бега спортом заниматься,- сказала она
мне,- а ты цветами торгуешь.
- Между прочим,- отчеканил я,- прощу зафиксировать в протоколе, что до
бега и после бега пульс у меня был пятьдесят два, ритмичный и глубокого
наполнения, и никаких вазомоторов и никакой вегетатики!..
- Да, да,- согласилась дежурная по детской комнате,- ты спекулируешь
цветами, и с таким, я бы сказала, нечеловеческим спокойствием.
- Я не спекулирую,- ответил я.- Я помогаю Пелагее Васильевне торговать.
У нее есть разрешение, а она меня попросила помочь ей, потому что она
болеет, и даже доверенность написала.
- А где у тебя доверенность? - спросила женщина-милиционер.
- Потерял.- Я действительно где-то посеял эту бумажку.
- Ты мне зубы не заговаривай,- сказала женщина-милиционер,- говори имя,
фамилию, где живешь, почему торгуешь цветами, где взял гладиолусы.
Я, конечно, на все эти вопросы не ответил. Начнешь с объяснений, а
кончать придется тем, что попросит раскрыть мои секреты чедоземпрских,
псиповских и сверкских тренировок. Но, когда женщина-милиционер настойчиво
попросила все-таки открыть мое имя и мою фамилию, я сказал как можно
дипломатичнее:
- Ну подождите немного - скоро узнаете.
- Это как же скоро?
- Ну лет через тридцать или даже через двадцать.
- Так я уже на пенсию уйду,- сказала женщина, хитро улыбнувшись.
Это она меня хотела разжалобить: молодая, а говорит о пенсии. Но меня
не разжалобишь, не на такого напала.
- Вы знаете что,- посоветовал я,- сейчас, вместо того чтобы выяснять,
кто я, вы меня лучше запомните и когда придете домой, то напишите обо мне...
- Что же написать о тебе?
- Ну это... воспоминание...
- Воспоминание? - Женщина даже рассмеялась.- Воспоминание о том, как ты
гладиолусами торгуешь? Между прочим, ты вот цветами торгуешь,- продолжала
она,- а не знаешь, что революционные работницы еще при царе лозунг такой
носили на демонстрациях: "Хлеба и роз!" Ты слышал об этом?..
- В оранжерее при университете на сельскохозяйственном факультете
недавно начат необычный эксперимент,- сказал я.- Электронно-вычислительной
машине доверено управлять автоматической установкой, заменяющей во многом
человека в выращивании ирисов, тюльпанов и гладиолусов. Установка,
управляемая компьютером, передвигается по оранжерее в восемьсот квадратных
метров по уложенным вдоль стен рельсам и выполняет самые разнообразные
операции. Вы, конечно, об этом ничего не слышали?
- Как не слышала,- сказала женщина,- очень даже слышала.
- От кого? - удивился я.
- А от тебя, от тебя слышала!
Я даже на одну, может, миллионную долю секунды растерялся, так меня
ловко поддели с ответом, но женщина в милицейской форме продолжала:
- Про электронно-вычислительную машину и про ее применение ты кое-что
знаешь, но вот о себе ты почти ничего не знаешь.
- Как это не знаю? - обиделся я.
- Ну вот не знаешь твое имя, твою фамилию, где живешь,- принялась она
опять за свое.
- Вы лучше скажите мне, кто может быть автором вот этих стихов,- сказал
я, доставая из внутреннего кармана листок со стихами.- Наука же утверждает,
что в почерке отражаются индивидуальные особенности личности и что каждый
имеет свой почерк, я правильно говорю? Л то я, значит, себя зачедоземприваю,
а меня хотят во что бы то ни стало расчедоземприть! - проговорился я.
- Чего, чего? - насторожилась дежурная.
- Да это я... я просто так говорю,- прикусил я свой язык.
- Говоришь ты правильно,-подтвердила женщина,- а поступаешь...
Но я ей не дал договорить.
Вот, товарищи потомки, теперь вы поймете, почему я сначала расстроился,
а потом сразу обрадовался, что меня пригласили в милицию. Мне бы давно
самому сюда прийти с этими стихотворениями.
Женщина прочла все три стихотворения и сказала:
- А зачем же это по почерку устанавливать автора? Хорошие стихи...
- А затем, что они без подписи,- объяснил я.
- А зачем, чтобы они были с подписью?
- А затем...- сказал я.- Ну, что бы вы сказали, если бы при
расследовании какого-нибудь преступления вашим милиционерам не надо иметь
никакого суплеса...
- Ты и суплес знаешь?
- Суплес,- отчеканил я,- это гибкость тела. Вырабатывается специальными
тренировочными упражнениями, способствующими увеличению подвижности
позвоночника и эластичности межпозвоночных хрящевых дисков, всего
су-ставно-связочного аппарата и мышечной системы.
- Значит, не надо никакого суплеса? - переспросила меня дежурная.- А
что же надо?
- А надо, чтобы был псип, которым обладает... то есть будет обладать
скоро один человек,- поправил я сам себя,- Псип - полное собрание
изобретений природы,- пояснил я, не дожидаясь вопроса, и тут же стал
объяснять главное: - Значит, при расследовании какого-нибудь преступления
милиционер выскакивает из отделения, он человек-ищейка, у него отличное
верхнее чутье, как у ищейки. Что такое верхнее чутье? - спросил я дежурную.
- Верхнее чутье - это способность собаки улавливать запахи по воздуху,
а не по следу,- отчеканила дежурная.
- Правильно,- похвалил я ее.- Затем милиционер вглядывается, словно
кошка, в темноту!.. Что вы знаете про кошек? - спросил я дежурную.
- Что они в восемь раз лучше видят в темноте, чем человек, но зато
кошки видят все в черно-белом изображении! - ответила дежурная без запинки.
- Очень хорошо! - похвалил я дежурную и продолжил: - Затем милиционер
со скоростью гепарда бросается вдогонку за преступником. Преступник - в лес,
милиционер взмывает соколом в небо и коршуном пикирует на врага! Что вы
знаете про гепарда, сокола и коршуна?
- Постой, кто кого допрашивает? - опомнилась вдруг дежурная по детской
комнате..."
Дальше пропущена целая страница, а через страницу записана следующая
фраза дежурной:
"...- Товарищ капитан, меня допрашивает задержанный! Дайте мне
кого-нибудь на помощь, я одна с ним не могу справиться!.."
Затем нельзя было разобрать еще две страницы, на которых сохранились
только отдельные слова. По-видимому, на помощь дежурной капитан все-таки
пришел, и дальнейшая беседа велась втроем. Беседа, впрочем, тоже исчезла. От
нее остались три обрывка:
"...- И вот, чтобы вся наша милиция обладала тем, о чем я вам
рассказывал, надо знать, что все это зависит от человека, то есть меня! Вот
почему я не могу, скажу больше, не имею права называть свое имя и свою
фамилию... Все-таки кругом есть еще и иностранные разведчики.