- Ну знаете,- сказал капитан,- видел и слышал я на своем веку много..."
Затем сохранились фразы Юрия Иванова:
"- Вы у меня взяли в долг один час и пять минут из моего бортжурнала,
где я теперь возьму это время?.."
" - На вашем месте я не мешал бы мне, а охранял! - посоветовал я
работникам милиции..."
- Ты вот что, ты не говори, что тебе делать с нами, а говори, что нам
делать с тобой, говори свою фамилию
игдеживешь,- сказалкапитан,когдаяужесобирался уходить.
Я, конечно, в сотый раз ответил на эти слова презрительным молчанием,
тогда он со словами: "Сами узнаем!" - взял воротник моей ковбойки, отвернул
его и заглянул мне за шиворот, как будто у меня на спине было написано, где
я живу и моя фамилия. Между прочим, этого капитана, если он меня хорошо
попросит, я занесу в список чедоземпров! Вы даже не представляете, товарищи
потомки, как он меня подловил с этим воротником. На спине у меня, конечно,
написано ничего не было, но к воротнику ведь была пришита метка, с которой
мы сдаем в стирку белье. А по метке и узнал капитан мои координаты проще
простого. Позвонил в прачечную и узнал..."
На этом воспоминания о встрече с дежурной по детской комнате в
отделении милиции обрываются. Как и чем же все закончилось - пока
неизвестно. Снова пропущено десять страниц. Дальше воспоминания о вечере,
когда Юрий Иванов после занятий по своей программе "псип" переходит ко сну.
Даю вам десять минут на разговоры!
В этот, в общем-то для меня нормальный в смысле перегрузок, день я
решил назначить себе сон пораньше. "...Закрываю глаза и распускаю мышцы.
Тело, как плеть, висит безвольно..." Вы, товарищи потомки, может быть, не
знаете, что такими словами описывал свое состояние за несколько мгновений до
того, как будет поднята рекордная штанга, олимпийский чемпион Юрий Власов. Я
у Юрия Власова научился понимать вот это состояние - близкое соседство
яростного взрыва физической мощи с полным покоем и полной расслабленностью.
Дело в том, что всякая физическая деятельность человека - это поочередная
работа разных групп мышц (впрочем, смотрите об этом в моем бортжур-нале).
Сейчас я начал как раз вспоминать не о том, как я расслаблялся, а о том, что
расслабиться по-настоящему мне помешал голос отца за стеной. Дело в том,
что, когда я перед
сном положил ему на стол дневник с записями (помните: "Учил учителя
алгебры... Читал лекцию... Не ответил, до каких лет в среднем живет
человек!"), он взял в руки мой дневник и сказал:
- А... библиотека авантюрного романа. Почитаем, почитаем...
Потом я вьинел из комнаты, а отец замолчал так надолго, что я подумал:
"Уж не учит ли он мой дневник наизусть?" Затем слышал, как он там за стеной
поговорил с мамой, затем, хлопнув дверью, мама вышла из папиной комнаты.
Папа почему-то стал разговаривать сам с собой вслух. Раньше я за ним этого
не замечал. Я уже про себя одиннадцатую формулу расслабления повторял: "Мои
пальцы и кисти расслабляются и теплеют". Вдруг дверь в мою комнату
открылась, и отец громко крикнул:
- Ты, в конце концов, собираешься выйти или нет? Я тебе уже сто раз об
этом кричу.
Я продолжал делать свой практикум по самовнушению расслабления,
притворившись, что сплю, хотя мысленно не переставал повторять про себя
одиннадцатую формулу: "Мои пальцы и кисти расслабляются и теплеют!.. Мои
пальцы и кисти расслабляются и теплеют!.." Но отец тоже не переставал
повторять мне громко одну и ту же свою формулу. Тогда я не выдержал и как бы
во сне, но громко произнес:
- Мои пальцы и кисти расслабляются и теплеют...
В это время в комнату вошла мама и тоже громко сказала:
- Послушайте! Интересный материал в газете: "...В этой связи
вспоминается мне история с восьмиклассником одной московской школы. Немало
хлопот доставлял он всем. Мог какой-нибудь выходкой сорвать урок. И вот
как-то в походе по Подмосковью он проявил себя с неожиданной стороны. Одна
из девочек поскользнулась и упала в холодный осенний ручей и основательно
промокла. Мальчик помог ей, отдал свои теплые вещи, чтобы она согрелась!.."
- Нет,- сказал я, приподнимаясь на постели, но с закрытыми глазами,- в
таких условиях ни один ни псип, ни чедоземпр, ни сверке не смог бы предельно
расслабиться, в таких условиях можно только предельно напрячься!
- Что он говорит! О чем он все время говорит?! Что это за псипы,
чедоземпры и сверксы-мерксы? Может, кто-нибудь на земном шаре объяснит мне,
что это все значит? -
вскрикнул отец и опять принялся за свое: - Ты собираешься вставать или
нет?
Я посмотрел на свои часы. На часах было ровно двенадцать (24 часа 00
минут!). Несколько секунд я мучительно размышлял о том, что же мне делать
дальше. Я не мог нарушить свое расписание. И, учитывая грозную интонацию
отцовского голоса, не послушаться его я тоже не мог. Значит, безвыходное
положение! Как бы не так! У нас, сверхкосмонавтов, безвыходных положений не
бывает. Выход есть! Хорошо! Я встану, но я им всем покажу, даже отца родного
не пожалею! Сейчас будет жалкий разговор, который я запишу на магнитофон, и
пусть со временем потомки видят, то есть слышат, как меня не понимал никто,
даже самые близкие люди.
Я встал с постели, не открывая глаз. Отыскал на столике два теннисных
мяча и положил их в карман пижамы, взял магнитофон, ощупью по стене добрался
до дверей и вышел в столовую. Нащупал руками спинку стула, опустился на
сиденье и сказал:
- В рационе долгожителей, которых в Грузии свыше двух тысяч,
преобладает растительная пища. В западных районах Грузии, например, старики
не употребляли первых блюд, которые богаты экстрактивными веществами.
Куриное, говяжье, изредка баранье мясо долгожители едят в основном в вареном
виде. Сырые овощи, фрукты, свежая зелень и сушеные пряные травы, богатые
витамином С,- обязательная принадлежность их стола в любое время года.
Долгожители едят мало сахара и много меда. Постоянное потребление молока,
сыра, овощей и фруктов создает естественный барьер против склероза. Именно
этим объясняется низкий процент случаев атеросклероза у столетних.
- Если наш сын во сне изрекает такие вещи,-сказала с гордостью мама,-
то что он может изречь, когда проснется!
"Пусть думают, что я сплю",- подумал я про себя. А еще подумал: "Может,
я действительно говорю, думаю, делаю и вообще живу как псип только во сне,
но уж, как я проснусь..." Даже мне было страшно представить, что я смогу
наделать, если проснусь, поэтому я сказал:
- Даю вам десять минут на разговоры со мной.- Я поставил на стол
микрофон и незаметно включил под столом магнитофон.
- Попрошу без ультиматумов,- грозно произнес отец.
- Юрий!-воскликнула мама испуганным голосом.- Почему ты не открываешь
глаза?
- По расписанию,- ответил я.
Мама начала было поднимать панику в том смысле, что не повредили ли мне
в драке зрение, но отец сказал:
- Пусть сидит с закрытыми глазами... По крайней мере, я буду думать,
что ему стыдно смотреть мне в глаза...
Я, конечно, промолчал. Но, чтобы не терять зря время, стал заниматься
четырьмя делами сразу. Дремать! Слушать отца! Левой рукой сжимать теннисный
мяч в кармане пи-жамы! Правой ногой, упираясь на носок, накачивать мышцу
ноги!
В комнате наступило какое-то противное молчание, которое наконец-то
нарушил голос отца.
- Ну, говори! - сказал он, обращаясь, очевидно, ко мне. Я молчал.
- Так,- сказал отец,- перед началом разговора проведем небольшую
инвентаризацию лица нашего сыночка: презрительно сжатый рот - один, царапин
- пять... или шесть? Шесть. Синяк - один... Закрытых глаз - два...
Я чуть слышно скрипнул зубами и еще плотнее зажмурил глаза.
- Юрий,- снова спросила меня мама испуганным голосом,- а почему ты
сидишь с закрытыми глазами?
- По рас-пи-са-нию,- слова ответил я, но с такой интонацией, что отец
даже дернулся на стуле.
Мама снова начала поднимать панику в том смысле, что не нанес ли мне
этот кружок хулиганов серьезную травму, но отец вовремя остановил ее.
- Начнем разговор...- сказал отец.
Наступила опять противная пауза, которую я не собирался нарушить.
- Ну, говори! - обратился отец, очевидно ко мне.
- А чего говорить, задавайте вопросы! - сказал я, сдавливая правой
ногой и левой рукой теннисные мячи.
Даю голову на отсечение, что после этой фразы отец посмотрел на маму, а
она стала ему делать какие-то знаки руками. Я это почувствовал по движению
воздуха.
- Перестань трясти ногой и рукой,- потребовал отец.
Сами же говорят: "Жизнь коротка! Берегите время! Не теряйте ни минуты
зря!" А когда начинаешь "не терять" и "беречь", то придираются.
- И вынь руки из карманов, когда разговариваешь со взрослыми! И открой
глаза! - сказал отец, повышая голос.
- Нет,- сказала мама,- я все-таки считаю, что бы там ни писала
учительница, наш Юрий очень серьезный мальчик!
- Чарлз Дарвин тоже был серьезный мальчик, и однажды он очень сильно об
этом пожалел! - возразил отец.
Но тут отец не прав. Первый раз слышу, чтобы человека обвиняли в
серьезности. В легкомыслии - это другое дело.
- Женя, ну зачем ты так? - сказала мама.-Даже враги Юрия признают, что
у него во всем и ко всему выдающиеся способности.
- Есть люди,- сказал отец,- есть люди,- повторил он,- в которых с
детства заложен неприятный талант делать жизнь окружающих будничной и
безрадостной!..
После этих слов у меня пропала последняя надежда, что я могу услышать
от него фразу: "Драки, как и войны, бывают справедливые и несправедливые!"
Сквозь прищуренные глаза я посмотрел на циферблат моих часов. С начала
разговора прошло уже три минуты. Интересно, как отец может уложиться в семь
минут, если он еще и не начинал говорить о дневнике?
- Я повторяю,- сказал отец, делая опять большую паузу. "У него осталось
семь минут на разговоры,а он еще повторяет",- подумал я.
- Вчера они напали на него целым кружком!-вмешалась в разговор мама.- И
ничего особенного, что мальчик дал волю кулакам. В конце концов, у нас даже
в законе есть право на самооборону!
- Я повторяю,- сказал отец,- в третий раз повторяю...
Номамаинаэтотразнедалаповторитьотцуни слова.
- Французам и итальянцам, например,-сказала она,- время от времени
необходимо разрядиться вспышкой ярости или выкричаться...
- Я повторяю,- сказал отец, не обращая внимания на мамины слова и
повышая голос,- я повторяю в четвертый раз...
Именно в это время на моей руке зазвонил будильник. Я встал со стула.
Пользуясь тем, что отец все еще обдумывал что-то, я произнес:
- Папа, у тебя осталось две минуты, но ты не расстраивайся. Ты можешь
все остальное договорить мне завтра утром.
- Как утром? Почему утром? - опешил отец.- И это он мне разрешает не
расстраиваться!
- Мальчик устал,- поддержала меня мама.- Поговорим с ним утром,
действительно. Пусть он лучше отдохнет.
- Никаких завтра! - крикнул отец.- Только сегодня! - продолжал он
четкой и громкой скороговоркой.- Ты читаешь лекции учителям, вероятно
потому, что думаешь, что знаешь больше всех учителей!
- Но я действительно решил задачу по-своему, учитель такого решения не
знал. И я решил быстрее учителя,- заступился я за себя.
- Но почему ты не ответил на вопрос, до каких лет в среднем живет
человек!-возмутился отец.- Отвечай: до каких лет в среднем живет человек?
- Не знаю,- ответил я.- И знать не хочу. Потому что чедоземпр все
знает, все умеет и все может из всего того, что он хочет знать, уметь и
мочь!..
- Боже мой! - простонал отец.- Кто мне ответит: ну почему мой сын не
знает и не хочет знать такой простой вещи?!
- Узнаете через средства массовой информации почему... со временем
узнаете,- объяснил я сурово.
- Но я хочу знать сейчас! - воскликнул отец.- И вообще, я просмотрел
все иностранные словари - там нет слова "чедоземпр". Что такое чедоземпр?..
Ну давай, давай записывай,- взглянув на маму, засмеялся отец и тут же
обратился снова ко мне: - Пока она записывает глупости, которые ты говоришь,
ты преодолей свое ослиное упрямство и ответь мне: до каких лет в среднем
живет человек?..
Отец свой вопрос повторил несколько раз, и я тоже несколько раз ответил
на русском языке, что я не знаю, до каких лет в среднем живет человек. И
даже когда отец заявил, что поможет мне с ответом и пояснил, что человек в
среднем живет до семидесяти пяти лет, я все равно сказал, что я не знаю, до
каких лет в среднем живет человек. Это произвело на отца ужасное
впечатление, мне даже его стало жалко. После очередного вопроса: "До каких
же в среднем лет, черт возьми, живет человек?!"- я решил нарушить клятву,
данную самому себе: отвечать на такой вопрос только словами "не знаю!".
Тут, дорогие товарищи потомки, должен вам объяснить, почему я, вернее,
какие мотивы руководили моим нежеланием отвечать на вопрос о средней
продолжительности жизни человека словами "не знаю". И не было ли в этом
ответе действительно глупого и ослиного упрямства, на которое в разговоре со
мной намекал мой отец? Не знаю, дорогие товарищи потомки, как будет с
возрастом у вас, но у нас в мое время было форменное безобразие! Посудите
сами: у нас в среднем человек и вправду доживал до семидесяти - семидесяти
пяти лет. А хотите знать мое мнение, почему так мало? Я вообще-то хотел
обнародовать свои идеи не сейчас, а в другой исторический период моей жизни,
но мне просто стало жалко отца, и потом, может, я не имею права скрывать это
мое открытие от родителей, они ведь у меня тоже могут в среднем дожить до
семидесяти пяти лет, а не, как я, до... ну, скажем, грубо-ориентировочно,
до, скажем, семисот лет... Не сразу, конечно, а постепенно, со временем.
И вот здесь, дорогие товарищи потомки, я сбегал в свою комнату и принес
с собой тетрадь, в которой на обложке было написано: слева гриф "Совершенно
секретно", в скобках - "Для потомков" и ниже объяснительная записка, почему
я на вопрос о средней продолжительности жизни человека на Земле отвечал "не
знаю".
Итак, я откашлялся и хотел уже прочитать вслух, но негромко, чтобы не
подслушали ненароком через стену соседи, но в самую последнюю минуту
раздумал. Хорошо, предположим, я бы прочитал: "Дорогие товарищи потомки! Я,
конечно, и вы, конечно, знали, что человек на Земле жил до семидесяти -
семидесяти пяти лет. Но вот почему он жил только до семидесяти - семидесяти
пяти лет, никто не знает, а я знаю. По-моему, люди живут до таких лет, до
таких малых лет, я бы сказал, потому что они словно бы сговорились считать,
что в семьдесят пять лет человек является как бы стариком. В два годика -
это малыш, в десять - это мальчишка, в семнадцать - это юноша, в тридцать -
это взрослый человек, в пятьдесят - шестьдесят лет - пожилой человек, а в
семьдесят - семьдесят пять - это уже старик. Я глубоко убежден, если бы люди
не знали, что в семьдесят - семьдесят пять лет человек является уже
стариком, то они в эти годы не чувствовали бы себя такими и не были бы
стариками. По моему глубочайшему убеждению, если взять младенца с Земли и
отправить на какую-нибудь планету, где люди живут до тысячи лет, и там, где
младенец не знал бы, что он в семьдесят лет уже будет стариком, то этот
младенец вместе с другими тоже мог бы прожить тысячу лет". На этих словах я
оторвал бы свой взгляд от тетради и убедительно и победительно посмотрел на
моих родителей и сказал: "Теперь вам понятно, почему я на вопрос о средней
продолжительности жизни человека отвечал словами "не знаю"?"
Наступила бы пауза, во время которой мама вскочила бы со стула,
хлопнула в ладоши и крикнула бы:
"Боже мой! Это же целое научное открытие! Это же сенсация! Теперь я
понимаю, почему, когда я говорю, что мне меньше лет, чем на самом деле, я
чувствую себя гораздо лучше, чем обычно!"
"Глупости,- сказал бы отец,- никакое это не открытие, а ослиное
упрямство. Если даже у тебя есть свое мнение относительно длительности жизни
человека, то ты все равно должен был отвечать не словами "не знаю", а хотя
бы высказать свои мысли вслух учителю! И вообще сейчас разговор идет не об
этом! Разговор идет сейчас о безобразном поведении в школе моего сына! Я
хочу знать, наконец, что происходит с моим сыном! Я могу знать, что
происходит с моим сыном, или я не могу знать, что происходит с моим сыном?!"
Вот почему, предполагая отношение отца к моему открытию, я не прочитал
запись в тетради, а сказал еще раз: "Не знаю!"
- Ну все,- сказал отец,- больше я не желаю разговаривать с этим дрянным
мальчишкой!
Пока я выключал и сворачивал магнитофон, отец очень нервно что-то писал
в дневнике. Подписался еще нервнее и молча протянул мне дневник. Я так же
молча, но, конечно, совершенно спокойно взял его и вышел из комнаты. Когда я
закрывал дверь, я услышал, как отец сказал маме:
- Я не знаю не только, что с ним делать, но и что с тобой делать!
Лучшей фразы отец и не мог придумать, и я сейчас вам скажу почему,
только прочитаю, что он написал в дневнике.
Вот что он написал: "Должен Вам сообщить, что мой сын дома ведет себя
ничуть не лучше, чем в школе. Очевидно, нам с вами надо принять какие-то
общие меры".
Прочитав эту запись, я не выдержал, вышел из своей комнаты в столовую,
где отец все еще сидел за столом и пил какие-то лекарства.
- Есть люди,- сказал я,- есть люди, которые, как осьминоги, в минуту
опасности готовы скрыться за чернильной завесой жалких слов вроде: "Должен
Вам сообщить, что мой сын дома ведет себя ничуть не лучше, чем в школе.
Очевидно, нам с вами надо принять какие-то общие меры". И тому подобное.
Между прочим, даю справку из бионики. Любопытная деталь: чернильная
жидкость, выпущенная осьминогом. не просто скрывает его. Она ядовита и на
какое-то время парализует обоняние преследующих его рыб: те перестают
узнавать осьминога, даже натыкаясь на него.- Я сказал это все для того,
чтобы, конечно, как всегда, ошеломить отца и парализовать своей эрудицией, и
я этого почти добился.
- Есть люди,- ответил ошеломленно и почти парализо-ванно отец на мое
"есть люди",- которые готовы называть своего родного отца осьминогом,- после
чего с ним началась просто какая-то истерика.
К сожалению, я тоже как-то немного сорвался, что ли, или сказалась
небольшая усталость, но я не удержался и даже вспылил.
- Все! - сказал я.- Все, я отказываюсь быть... я не могу быть в таких
условиях! Пусть другие будут выполнять это поручение!.. Я отказываюсь!.. В
конце концов, и у меня есть нервы, конечно, не железные и даже не стальные,
а из этого... из титана, но это тоже нервы!..
Я влетел, продолжая бушевать, в свою комнату, и за мной влетела моя
мама. Я бушевал, положив руку на пульс. Пульс был как всегда: законных
пятьдесят два удара в минуту.
- Пусть другим поручают это самое из самых!..
- Действительно,- поддержала меня мама, - пусть другим поручат это
самое из самых!..
- Да нет, не найдут другого,- подумав, сказал я.- Других-то они,
конечно, не найдут. Я же не смогу... в таких условиях полного непонимания!..
И никто не сможет в таких условиях! И именно потому, что никто не сможет в
таких условиях, одна надежда на меня! Именно потому, что никто не сможет, я
смогу! Поэтому все продолжается! Я продолжаю! Ты свободна, мама! Спокойной
ночи!
- Спокойной ночи!
Поцеловав меня, мама на цыпочках вышла из комнаты.
И тут же принялась в столовой заступаться за меня, по-видимому.
- Если мои доводы тебя не убеждают,- говорила она отцу,- послушан, что
пишет по сходному поводу журнал. "...Неуверенность усложняет жизнь, мешает
успеху. Уверенный в себе добивается большего. Потому что чувство уверенности
обычно сопровождается появлением так называемых стенических эмоций (от
греческого слова "стенос" - "сила"), которые повышают и физические и
психические возможности человека. Без веры в свои силы спортсмен, например,
никогда не одержит победы. Переоценка противника и недооценка собственных
возможностей почти всегда ведут к поражению".
- Все это хорошо,- говорил отец,- послушай и ты меня. Надо же избегать
крайностей.- И он маме тоже прочитал, вероятно из другого журнала: - "Но
если уверенность чрезмерна, не оправдана действительными возможностями, она
уже становится отрицательным свойством личности, перерастает в
самоуверенность. Самоуверенный берется за дело, к которому вообще не
пригоден или не подготовлен. Такие переоценивающие себя люди нередко
отличаются бахвальством, самомнением. Они могут принести немалый вред".
- Нет, это просто невозможно,- сказал я вслух,- все как будто
сговорились срывать посекундное расписание и планирование моей жизни. Теперь
я буду планировать свою жизнь не загодя, а погодя: то есть сначала
что-нибудь сделаю, а потом запишу в бортжурнал.
Вот сейчас вообще-то надо спать, и я уже спал бы, если бы Мой отец не
устроил мне эту сцену, а теперь надо послушать ленту магнитофона, на которой
записана моя так называемая беседа с отцом; еще и воспоминания о себе надо
записать шифрованным текстом. Хорошо бы попросить отца подписать текст
сегодняшней сцены и удостоверить, что все так в точности и было. Но ведь
текст будет зашифрован, и, взглянув на мой шифр, отец, наверное, взорвется:
"Что ты мне подсовываешь какую-то китайскую грамоту!.." - и так далее и тому
подобное. Ладно, обойдемся без подписи. Тем более, что весь разговор записан
на магнитофон.
Вот, не даст соврать магнитофонная пленка, товарищи потомки! Я
перекрутил пленку и нажал на клавишу проигрывателя, но звука никакого не
было. Значит, где-то что-то не сработало. Неужели пропало столько времени
даром? Может, попросить отца устроить мне эту сцену еще раз -
специально для потомков? Они же могут не поверить, что мне приходилось
жить, учиться, работать и готовиться в такой нечеловеческой обстановке при
полном взаимном непонимании. Я прислушался. Отец еще не спал. За стеной
отчетливо продолжал звучать его голос:
- "Представьте себе хотя бы молодого самоуверенного врача. У него и
мысли не появится, что поставленный диагноз неплохо бы перепроверить,
посоветовавшись с опытными коллегами. В результате неверно определена
болезнь, неверно назначено лечение... А разве приятны самоуверенные люди в
общении? Жить, работать рядом с ними?.."
"Интересно, к чему это папа вдруг заговорил о врачах",- подумал я.
Снова приготовил магнитофон к записи,проверилего:
- Раз-два-три! Раз-два-три! Дается проба! Дается проба! Прослушал звук
- всебыловпорядке. Явышел в столовую...
Его величество - человеческое электричество
В столовой отец действительно читал маме какой-то журнал:
- "С ними трудно. Они всегда все знают, неспособны к самокритике, не
терпят возражений, обрывают собеседника на полуслове. И никогда не заметят,
что обидели, унизили товарища. Если самоуверенность и приводит иногда к
успеху, то он, как правило, случаен, под ним нет твердой основы. Так что не
стоит им завидовать".
Не дожидаясь,когда отец закончит читать, я сказал:
- Папа, надо повторить!
- Что повторить? - удивился он.
- Сцену,- пояснил я.
- Какую сцену?
- Надо повторить еще раз сцену, которую ты здесь мне устроил,- сказал
я.
- Какую сцену? - переспросил отец, вытаращив глаза.- Что ты называешь
сценой?
- То, что... мы недавно разыграли здесь в столовой,- объяснил я.- Да,
называю это сценой, и ее надо повторить слово в слово.
- Как повторить? - удивился отец еще больше.- Почему повторить?
- Понимаешь, магнитофонная пленка не записала. Я сейчас восстановлю все
наши реплики и мы повторим все сначала.
Я сел за стол и стал, как всегда, делать три дела сразу (писал,
разговаривал с отцом, левой рукой сжимал теннисный мяч). Я писал,
восстанавливая слово за словом все, о чем мы говорили за столом.
Я вообще-то могу писать одновременно левой и правой рукой, причем
разный по смыслу текст, но если бы я это стал делать, то привел бы отца
окончательно в шоковое состояние. Поэтому я писал скоро, но нормально -
только правой рукой.
Быстро восстановив текст нашего разговора, я протянул его отцу и
сказал:
- Здесь все, что ты мне говорил, только перед записью на пленку надо
над ролью отца хорошенько поработать.
- Над какой ролью? Какого отца? Перед какой записью? - ничего не понял
отец.
- Объясняю,- терпеливо произнес я,- ты, папа, только вложи в свои слова
побольше ярости и говори почетче... и вообще конфликтуй,- посоветовал я
ему,- по-серьезному.
- Как? - вскричал отец, до которого только сейчас и дошло, что я буду
записывать состоявшийся наш разговор на магнитофон.- Меня в моем собственном
доме мой собственный сын будет записывать на магнитофон, да еще при этом
будет режиссировать и называть мои слова репликами и указывать мне, что мне
говорить и даже как мне говорить?! Сегодня меня записывают на магнитофон, а
завтра...- на слове "завтра" отец чуть не задохнулся,- а завтра меня, может
быть, будут еще и снимать на кинопленку?!
- Минуточку,- сказал я, перестав делать два дела (писать и накачивать
мышцу левой руки), папина мысль мне понравилась.
Как это мне самому в голову не пришло снять документальный фильм из
моей жизни. Снятый и озвученный фильм! Что может быть более достоверным!
- Минуточку! - воскликнул я.- Это идея! Сегодня ты, папа, можешь спать,
а завтра мы эту сцену и озвучим и снимем!
- Завтра снимем?! - закричал отец.- Впрочем, я не уверен, не уверен,
что меня уже сегодня, сейчас почему-то и для чего-то не снимают!..- С этими
словами он вскочил со стула и, схватившись за голову руками, скрылся в своей
комнате.- Нет, я один с ним не справлюсь,- донесся его голос, и, неожиданно
высунув голову из полуоткрытой створки двери, он сказал: - Я тебя
Затем сохранились фразы Юрия Иванова:
"- Вы у меня взяли в долг один час и пять минут из моего бортжурнала,
где я теперь возьму это время?.."
" - На вашем месте я не мешал бы мне, а охранял! - посоветовал я
работникам милиции..."
- Ты вот что, ты не говори, что тебе делать с нами, а говори, что нам
делать с тобой, говори свою фамилию
игдеживешь,- сказалкапитан,когдаяужесобирался уходить.
Я, конечно, в сотый раз ответил на эти слова презрительным молчанием,
тогда он со словами: "Сами узнаем!" - взял воротник моей ковбойки, отвернул
его и заглянул мне за шиворот, как будто у меня на спине было написано, где
я живу и моя фамилия. Между прочим, этого капитана, если он меня хорошо
попросит, я занесу в список чедоземпров! Вы даже не представляете, товарищи
потомки, как он меня подловил с этим воротником. На спине у меня, конечно,
написано ничего не было, но к воротнику ведь была пришита метка, с которой
мы сдаем в стирку белье. А по метке и узнал капитан мои координаты проще
простого. Позвонил в прачечную и узнал..."
На этом воспоминания о встрече с дежурной по детской комнате в
отделении милиции обрываются. Как и чем же все закончилось - пока
неизвестно. Снова пропущено десять страниц. Дальше воспоминания о вечере,
когда Юрий Иванов после занятий по своей программе "псип" переходит ко сну.
Даю вам десять минут на разговоры!
В этот, в общем-то для меня нормальный в смысле перегрузок, день я
решил назначить себе сон пораньше. "...Закрываю глаза и распускаю мышцы.
Тело, как плеть, висит безвольно..." Вы, товарищи потомки, может быть, не
знаете, что такими словами описывал свое состояние за несколько мгновений до
того, как будет поднята рекордная штанга, олимпийский чемпион Юрий Власов. Я
у Юрия Власова научился понимать вот это состояние - близкое соседство
яростного взрыва физической мощи с полным покоем и полной расслабленностью.
Дело в том, что всякая физическая деятельность человека - это поочередная
работа разных групп мышц (впрочем, смотрите об этом в моем бортжур-нале).
Сейчас я начал как раз вспоминать не о том, как я расслаблялся, а о том, что
расслабиться по-настоящему мне помешал голос отца за стеной. Дело в том,
что, когда я перед
сном положил ему на стол дневник с записями (помните: "Учил учителя
алгебры... Читал лекцию... Не ответил, до каких лет в среднем живет
человек!"), он взял в руки мой дневник и сказал:
- А... библиотека авантюрного романа. Почитаем, почитаем...
Потом я вьинел из комнаты, а отец замолчал так надолго, что я подумал:
"Уж не учит ли он мой дневник наизусть?" Затем слышал, как он там за стеной
поговорил с мамой, затем, хлопнув дверью, мама вышла из папиной комнаты.
Папа почему-то стал разговаривать сам с собой вслух. Раньше я за ним этого
не замечал. Я уже про себя одиннадцатую формулу расслабления повторял: "Мои
пальцы и кисти расслабляются и теплеют". Вдруг дверь в мою комнату
открылась, и отец громко крикнул:
- Ты, в конце концов, собираешься выйти или нет? Я тебе уже сто раз об
этом кричу.
Я продолжал делать свой практикум по самовнушению расслабления,
притворившись, что сплю, хотя мысленно не переставал повторять про себя
одиннадцатую формулу: "Мои пальцы и кисти расслабляются и теплеют!.. Мои
пальцы и кисти расслабляются и теплеют!.." Но отец тоже не переставал
повторять мне громко одну и ту же свою формулу. Тогда я не выдержал и как бы
во сне, но громко произнес:
- Мои пальцы и кисти расслабляются и теплеют...
В это время в комнату вошла мама и тоже громко сказала:
- Послушайте! Интересный материал в газете: "...В этой связи
вспоминается мне история с восьмиклассником одной московской школы. Немало
хлопот доставлял он всем. Мог какой-нибудь выходкой сорвать урок. И вот
как-то в походе по Подмосковью он проявил себя с неожиданной стороны. Одна
из девочек поскользнулась и упала в холодный осенний ручей и основательно
промокла. Мальчик помог ей, отдал свои теплые вещи, чтобы она согрелась!.."
- Нет,- сказал я, приподнимаясь на постели, но с закрытыми глазами,- в
таких условиях ни один ни псип, ни чедоземпр, ни сверке не смог бы предельно
расслабиться, в таких условиях можно только предельно напрячься!
- Что он говорит! О чем он все время говорит?! Что это за псипы,
чедоземпры и сверксы-мерксы? Может, кто-нибудь на земном шаре объяснит мне,
что это все значит? -
вскрикнул отец и опять принялся за свое: - Ты собираешься вставать или
нет?
Я посмотрел на свои часы. На часах было ровно двенадцать (24 часа 00
минут!). Несколько секунд я мучительно размышлял о том, что же мне делать
дальше. Я не мог нарушить свое расписание. И, учитывая грозную интонацию
отцовского голоса, не послушаться его я тоже не мог. Значит, безвыходное
положение! Как бы не так! У нас, сверхкосмонавтов, безвыходных положений не
бывает. Выход есть! Хорошо! Я встану, но я им всем покажу, даже отца родного
не пожалею! Сейчас будет жалкий разговор, который я запишу на магнитофон, и
пусть со временем потомки видят, то есть слышат, как меня не понимал никто,
даже самые близкие люди.
Я встал с постели, не открывая глаз. Отыскал на столике два теннисных
мяча и положил их в карман пижамы, взял магнитофон, ощупью по стене добрался
до дверей и вышел в столовую. Нащупал руками спинку стула, опустился на
сиденье и сказал:
- В рационе долгожителей, которых в Грузии свыше двух тысяч,
преобладает растительная пища. В западных районах Грузии, например, старики
не употребляли первых блюд, которые богаты экстрактивными веществами.
Куриное, говяжье, изредка баранье мясо долгожители едят в основном в вареном
виде. Сырые овощи, фрукты, свежая зелень и сушеные пряные травы, богатые
витамином С,- обязательная принадлежность их стола в любое время года.
Долгожители едят мало сахара и много меда. Постоянное потребление молока,
сыра, овощей и фруктов создает естественный барьер против склероза. Именно
этим объясняется низкий процент случаев атеросклероза у столетних.
- Если наш сын во сне изрекает такие вещи,-сказала с гордостью мама,-
то что он может изречь, когда проснется!
"Пусть думают, что я сплю",- подумал я про себя. А еще подумал: "Может,
я действительно говорю, думаю, делаю и вообще живу как псип только во сне,
но уж, как я проснусь..." Даже мне было страшно представить, что я смогу
наделать, если проснусь, поэтому я сказал:
- Даю вам десять минут на разговоры со мной.- Я поставил на стол
микрофон и незаметно включил под столом магнитофон.
- Попрошу без ультиматумов,- грозно произнес отец.
- Юрий!-воскликнула мама испуганным голосом.- Почему ты не открываешь
глаза?
- По расписанию,- ответил я.
Мама начала было поднимать панику в том смысле, что не повредили ли мне
в драке зрение, но отец сказал:
- Пусть сидит с закрытыми глазами... По крайней мере, я буду думать,
что ему стыдно смотреть мне в глаза...
Я, конечно, промолчал. Но, чтобы не терять зря время, стал заниматься
четырьмя делами сразу. Дремать! Слушать отца! Левой рукой сжимать теннисный
мяч в кармане пи-жамы! Правой ногой, упираясь на носок, накачивать мышцу
ноги!
В комнате наступило какое-то противное молчание, которое наконец-то
нарушил голос отца.
- Ну, говори! - сказал он, обращаясь, очевидно, ко мне. Я молчал.
- Так,- сказал отец,- перед началом разговора проведем небольшую
инвентаризацию лица нашего сыночка: презрительно сжатый рот - один, царапин
- пять... или шесть? Шесть. Синяк - один... Закрытых глаз - два...
Я чуть слышно скрипнул зубами и еще плотнее зажмурил глаза.
- Юрий,- снова спросила меня мама испуганным голосом,- а почему ты
сидишь с закрытыми глазами?
- По рас-пи-са-нию,- слова ответил я, но с такой интонацией, что отец
даже дернулся на стуле.
Мама снова начала поднимать панику в том смысле, что не нанес ли мне
этот кружок хулиганов серьезную травму, но отец вовремя остановил ее.
- Начнем разговор...- сказал отец.
Наступила опять противная пауза, которую я не собирался нарушить.
- Ну, говори! - обратился отец, очевидно ко мне.
- А чего говорить, задавайте вопросы! - сказал я, сдавливая правой
ногой и левой рукой теннисные мячи.
Даю голову на отсечение, что после этой фразы отец посмотрел на маму, а
она стала ему делать какие-то знаки руками. Я это почувствовал по движению
воздуха.
- Перестань трясти ногой и рукой,- потребовал отец.
Сами же говорят: "Жизнь коротка! Берегите время! Не теряйте ни минуты
зря!" А когда начинаешь "не терять" и "беречь", то придираются.
- И вынь руки из карманов, когда разговариваешь со взрослыми! И открой
глаза! - сказал отец, повышая голос.
- Нет,- сказала мама,- я все-таки считаю, что бы там ни писала
учительница, наш Юрий очень серьезный мальчик!
- Чарлз Дарвин тоже был серьезный мальчик, и однажды он очень сильно об
этом пожалел! - возразил отец.
Но тут отец не прав. Первый раз слышу, чтобы человека обвиняли в
серьезности. В легкомыслии - это другое дело.
- Женя, ну зачем ты так? - сказала мама.-Даже враги Юрия признают, что
у него во всем и ко всему выдающиеся способности.
- Есть люди,- сказал отец,- есть люди,- повторил он,- в которых с
детства заложен неприятный талант делать жизнь окружающих будничной и
безрадостной!..
После этих слов у меня пропала последняя надежда, что я могу услышать
от него фразу: "Драки, как и войны, бывают справедливые и несправедливые!"
Сквозь прищуренные глаза я посмотрел на циферблат моих часов. С начала
разговора прошло уже три минуты. Интересно, как отец может уложиться в семь
минут, если он еще и не начинал говорить о дневнике?
- Я повторяю,- сказал отец, делая опять большую паузу. "У него осталось
семь минут на разговоры,а он еще повторяет",- подумал я.
- Вчера они напали на него целым кружком!-вмешалась в разговор мама.- И
ничего особенного, что мальчик дал волю кулакам. В конце концов, у нас даже
в законе есть право на самооборону!
- Я повторяю,- сказал отец,- в третий раз повторяю...
Номамаинаэтотразнедалаповторитьотцуни слова.
- Французам и итальянцам, например,-сказала она,- время от времени
необходимо разрядиться вспышкой ярости или выкричаться...
- Я повторяю,- сказал отец, не обращая внимания на мамины слова и
повышая голос,- я повторяю в четвертый раз...
Именно в это время на моей руке зазвонил будильник. Я встал со стула.
Пользуясь тем, что отец все еще обдумывал что-то, я произнес:
- Папа, у тебя осталось две минуты, но ты не расстраивайся. Ты можешь
все остальное договорить мне завтра утром.
- Как утром? Почему утром? - опешил отец.- И это он мне разрешает не
расстраиваться!
- Мальчик устал,- поддержала меня мама.- Поговорим с ним утром,
действительно. Пусть он лучше отдохнет.
- Никаких завтра! - крикнул отец.- Только сегодня! - продолжал он
четкой и громкой скороговоркой.- Ты читаешь лекции учителям, вероятно
потому, что думаешь, что знаешь больше всех учителей!
- Но я действительно решил задачу по-своему, учитель такого решения не
знал. И я решил быстрее учителя,- заступился я за себя.
- Но почему ты не ответил на вопрос, до каких лет в среднем живет
человек!-возмутился отец.- Отвечай: до каких лет в среднем живет человек?
- Не знаю,- ответил я.- И знать не хочу. Потому что чедоземпр все
знает, все умеет и все может из всего того, что он хочет знать, уметь и
мочь!..
- Боже мой! - простонал отец.- Кто мне ответит: ну почему мой сын не
знает и не хочет знать такой простой вещи?!
- Узнаете через средства массовой информации почему... со временем
узнаете,- объяснил я сурово.
- Но я хочу знать сейчас! - воскликнул отец.- И вообще, я просмотрел
все иностранные словари - там нет слова "чедоземпр". Что такое чедоземпр?..
Ну давай, давай записывай,- взглянув на маму, засмеялся отец и тут же
обратился снова ко мне: - Пока она записывает глупости, которые ты говоришь,
ты преодолей свое ослиное упрямство и ответь мне: до каких лет в среднем
живет человек?..
Отец свой вопрос повторил несколько раз, и я тоже несколько раз ответил
на русском языке, что я не знаю, до каких лет в среднем живет человек. И
даже когда отец заявил, что поможет мне с ответом и пояснил, что человек в
среднем живет до семидесяти пяти лет, я все равно сказал, что я не знаю, до
каких лет в среднем живет человек. Это произвело на отца ужасное
впечатление, мне даже его стало жалко. После очередного вопроса: "До каких
же в среднем лет, черт возьми, живет человек?!"- я решил нарушить клятву,
данную самому себе: отвечать на такой вопрос только словами "не знаю!".
Тут, дорогие товарищи потомки, должен вам объяснить, почему я, вернее,
какие мотивы руководили моим нежеланием отвечать на вопрос о средней
продолжительности жизни человека словами "не знаю". И не было ли в этом
ответе действительно глупого и ослиного упрямства, на которое в разговоре со
мной намекал мой отец? Не знаю, дорогие товарищи потомки, как будет с
возрастом у вас, но у нас в мое время было форменное безобразие! Посудите
сами: у нас в среднем человек и вправду доживал до семидесяти - семидесяти
пяти лет. А хотите знать мое мнение, почему так мало? Я вообще-то хотел
обнародовать свои идеи не сейчас, а в другой исторический период моей жизни,
но мне просто стало жалко отца, и потом, может, я не имею права скрывать это
мое открытие от родителей, они ведь у меня тоже могут в среднем дожить до
семидесяти пяти лет, а не, как я, до... ну, скажем, грубо-ориентировочно,
до, скажем, семисот лет... Не сразу, конечно, а постепенно, со временем.
И вот здесь, дорогие товарищи потомки, я сбегал в свою комнату и принес
с собой тетрадь, в которой на обложке было написано: слева гриф "Совершенно
секретно", в скобках - "Для потомков" и ниже объяснительная записка, почему
я на вопрос о средней продолжительности жизни человека на Земле отвечал "не
знаю".
Итак, я откашлялся и хотел уже прочитать вслух, но негромко, чтобы не
подслушали ненароком через стену соседи, но в самую последнюю минуту
раздумал. Хорошо, предположим, я бы прочитал: "Дорогие товарищи потомки! Я,
конечно, и вы, конечно, знали, что человек на Земле жил до семидесяти -
семидесяти пяти лет. Но вот почему он жил только до семидесяти - семидесяти
пяти лет, никто не знает, а я знаю. По-моему, люди живут до таких лет, до
таких малых лет, я бы сказал, потому что они словно бы сговорились считать,
что в семьдесят пять лет человек является как бы стариком. В два годика -
это малыш, в десять - это мальчишка, в семнадцать - это юноша, в тридцать -
это взрослый человек, в пятьдесят - шестьдесят лет - пожилой человек, а в
семьдесят - семьдесят пять - это уже старик. Я глубоко убежден, если бы люди
не знали, что в семьдесят - семьдесят пять лет человек является уже
стариком, то они в эти годы не чувствовали бы себя такими и не были бы
стариками. По моему глубочайшему убеждению, если взять младенца с Земли и
отправить на какую-нибудь планету, где люди живут до тысячи лет, и там, где
младенец не знал бы, что он в семьдесят лет уже будет стариком, то этот
младенец вместе с другими тоже мог бы прожить тысячу лет". На этих словах я
оторвал бы свой взгляд от тетради и убедительно и победительно посмотрел на
моих родителей и сказал: "Теперь вам понятно, почему я на вопрос о средней
продолжительности жизни человека отвечал словами "не знаю"?"
Наступила бы пауза, во время которой мама вскочила бы со стула,
хлопнула в ладоши и крикнула бы:
"Боже мой! Это же целое научное открытие! Это же сенсация! Теперь я
понимаю, почему, когда я говорю, что мне меньше лет, чем на самом деле, я
чувствую себя гораздо лучше, чем обычно!"
"Глупости,- сказал бы отец,- никакое это не открытие, а ослиное
упрямство. Если даже у тебя есть свое мнение относительно длительности жизни
человека, то ты все равно должен был отвечать не словами "не знаю", а хотя
бы высказать свои мысли вслух учителю! И вообще сейчас разговор идет не об
этом! Разговор идет сейчас о безобразном поведении в школе моего сына! Я
хочу знать, наконец, что происходит с моим сыном! Я могу знать, что
происходит с моим сыном, или я не могу знать, что происходит с моим сыном?!"
Вот почему, предполагая отношение отца к моему открытию, я не прочитал
запись в тетради, а сказал еще раз: "Не знаю!"
- Ну все,- сказал отец,- больше я не желаю разговаривать с этим дрянным
мальчишкой!
Пока я выключал и сворачивал магнитофон, отец очень нервно что-то писал
в дневнике. Подписался еще нервнее и молча протянул мне дневник. Я так же
молча, но, конечно, совершенно спокойно взял его и вышел из комнаты. Когда я
закрывал дверь, я услышал, как отец сказал маме:
- Я не знаю не только, что с ним делать, но и что с тобой делать!
Лучшей фразы отец и не мог придумать, и я сейчас вам скажу почему,
только прочитаю, что он написал в дневнике.
Вот что он написал: "Должен Вам сообщить, что мой сын дома ведет себя
ничуть не лучше, чем в школе. Очевидно, нам с вами надо принять какие-то
общие меры".
Прочитав эту запись, я не выдержал, вышел из своей комнаты в столовую,
где отец все еще сидел за столом и пил какие-то лекарства.
- Есть люди,- сказал я,- есть люди, которые, как осьминоги, в минуту
опасности готовы скрыться за чернильной завесой жалких слов вроде: "Должен
Вам сообщить, что мой сын дома ведет себя ничуть не лучше, чем в школе.
Очевидно, нам с вами надо принять какие-то общие меры". И тому подобное.
Между прочим, даю справку из бионики. Любопытная деталь: чернильная
жидкость, выпущенная осьминогом. не просто скрывает его. Она ядовита и на
какое-то время парализует обоняние преследующих его рыб: те перестают
узнавать осьминога, даже натыкаясь на него.- Я сказал это все для того,
чтобы, конечно, как всегда, ошеломить отца и парализовать своей эрудицией, и
я этого почти добился.
- Есть люди,- ответил ошеломленно и почти парализо-ванно отец на мое
"есть люди",- которые готовы называть своего родного отца осьминогом,- после
чего с ним началась просто какая-то истерика.
К сожалению, я тоже как-то немного сорвался, что ли, или сказалась
небольшая усталость, но я не удержался и даже вспылил.
- Все! - сказал я.- Все, я отказываюсь быть... я не могу быть в таких
условиях! Пусть другие будут выполнять это поручение!.. Я отказываюсь!.. В
конце концов, и у меня есть нервы, конечно, не железные и даже не стальные,
а из этого... из титана, но это тоже нервы!..
Я влетел, продолжая бушевать, в свою комнату, и за мной влетела моя
мама. Я бушевал, положив руку на пульс. Пульс был как всегда: законных
пятьдесят два удара в минуту.
- Пусть другим поручают это самое из самых!..
- Действительно,- поддержала меня мама, - пусть другим поручат это
самое из самых!..
- Да нет, не найдут другого,- подумав, сказал я.- Других-то они,
конечно, не найдут. Я же не смогу... в таких условиях полного непонимания!..
И никто не сможет в таких условиях! И именно потому, что никто не сможет в
таких условиях, одна надежда на меня! Именно потому, что никто не сможет, я
смогу! Поэтому все продолжается! Я продолжаю! Ты свободна, мама! Спокойной
ночи!
- Спокойной ночи!
Поцеловав меня, мама на цыпочках вышла из комнаты.
И тут же принялась в столовой заступаться за меня, по-видимому.
- Если мои доводы тебя не убеждают,- говорила она отцу,- послушан, что
пишет по сходному поводу журнал. "...Неуверенность усложняет жизнь, мешает
успеху. Уверенный в себе добивается большего. Потому что чувство уверенности
обычно сопровождается появлением так называемых стенических эмоций (от
греческого слова "стенос" - "сила"), которые повышают и физические и
психические возможности человека. Без веры в свои силы спортсмен, например,
никогда не одержит победы. Переоценка противника и недооценка собственных
возможностей почти всегда ведут к поражению".
- Все это хорошо,- говорил отец,- послушай и ты меня. Надо же избегать
крайностей.- И он маме тоже прочитал, вероятно из другого журнала: - "Но
если уверенность чрезмерна, не оправдана действительными возможностями, она
уже становится отрицательным свойством личности, перерастает в
самоуверенность. Самоуверенный берется за дело, к которому вообще не
пригоден или не подготовлен. Такие переоценивающие себя люди нередко
отличаются бахвальством, самомнением. Они могут принести немалый вред".
- Нет, это просто невозможно,- сказал я вслух,- все как будто
сговорились срывать посекундное расписание и планирование моей жизни. Теперь
я буду планировать свою жизнь не загодя, а погодя: то есть сначала
что-нибудь сделаю, а потом запишу в бортжурнал.
Вот сейчас вообще-то надо спать, и я уже спал бы, если бы Мой отец не
устроил мне эту сцену, а теперь надо послушать ленту магнитофона, на которой
записана моя так называемая беседа с отцом; еще и воспоминания о себе надо
записать шифрованным текстом. Хорошо бы попросить отца подписать текст
сегодняшней сцены и удостоверить, что все так в точности и было. Но ведь
текст будет зашифрован, и, взглянув на мой шифр, отец, наверное, взорвется:
"Что ты мне подсовываешь какую-то китайскую грамоту!.." - и так далее и тому
подобное. Ладно, обойдемся без подписи. Тем более, что весь разговор записан
на магнитофон.
Вот, не даст соврать магнитофонная пленка, товарищи потомки! Я
перекрутил пленку и нажал на клавишу проигрывателя, но звука никакого не
было. Значит, где-то что-то не сработало. Неужели пропало столько времени
даром? Может, попросить отца устроить мне эту сцену еще раз -
специально для потомков? Они же могут не поверить, что мне приходилось
жить, учиться, работать и готовиться в такой нечеловеческой обстановке при
полном взаимном непонимании. Я прислушался. Отец еще не спал. За стеной
отчетливо продолжал звучать его голос:
- "Представьте себе хотя бы молодого самоуверенного врача. У него и
мысли не появится, что поставленный диагноз неплохо бы перепроверить,
посоветовавшись с опытными коллегами. В результате неверно определена
болезнь, неверно назначено лечение... А разве приятны самоуверенные люди в
общении? Жить, работать рядом с ними?.."
"Интересно, к чему это папа вдруг заговорил о врачах",- подумал я.
Снова приготовил магнитофон к записи,проверилего:
- Раз-два-три! Раз-два-три! Дается проба! Дается проба! Прослушал звук
- всебыловпорядке. Явышел в столовую...
Его величество - человеческое электричество
В столовой отец действительно читал маме какой-то журнал:
- "С ними трудно. Они всегда все знают, неспособны к самокритике, не
терпят возражений, обрывают собеседника на полуслове. И никогда не заметят,
что обидели, унизили товарища. Если самоуверенность и приводит иногда к
успеху, то он, как правило, случаен, под ним нет твердой основы. Так что не
стоит им завидовать".
Не дожидаясь,когда отец закончит читать, я сказал:
- Папа, надо повторить!
- Что повторить? - удивился он.
- Сцену,- пояснил я.
- Какую сцену?
- Надо повторить еще раз сцену, которую ты здесь мне устроил,- сказал
я.
- Какую сцену? - переспросил отец, вытаращив глаза.- Что ты называешь
сценой?
- То, что... мы недавно разыграли здесь в столовой,- объяснил я.- Да,
называю это сценой, и ее надо повторить слово в слово.
- Как повторить? - удивился отец еще больше.- Почему повторить?
- Понимаешь, магнитофонная пленка не записала. Я сейчас восстановлю все
наши реплики и мы повторим все сначала.
Я сел за стол и стал, как всегда, делать три дела сразу (писал,
разговаривал с отцом, левой рукой сжимал теннисный мяч). Я писал,
восстанавливая слово за словом все, о чем мы говорили за столом.
Я вообще-то могу писать одновременно левой и правой рукой, причем
разный по смыслу текст, но если бы я это стал делать, то привел бы отца
окончательно в шоковое состояние. Поэтому я писал скоро, но нормально -
только правой рукой.
Быстро восстановив текст нашего разговора, я протянул его отцу и
сказал:
- Здесь все, что ты мне говорил, только перед записью на пленку надо
над ролью отца хорошенько поработать.
- Над какой ролью? Какого отца? Перед какой записью? - ничего не понял
отец.
- Объясняю,- терпеливо произнес я,- ты, папа, только вложи в свои слова
побольше ярости и говори почетче... и вообще конфликтуй,- посоветовал я
ему,- по-серьезному.
- Как? - вскричал отец, до которого только сейчас и дошло, что я буду
записывать состоявшийся наш разговор на магнитофон.- Меня в моем собственном
доме мой собственный сын будет записывать на магнитофон, да еще при этом
будет режиссировать и называть мои слова репликами и указывать мне, что мне
говорить и даже как мне говорить?! Сегодня меня записывают на магнитофон, а
завтра...- на слове "завтра" отец чуть не задохнулся,- а завтра меня, может
быть, будут еще и снимать на кинопленку?!
- Минуточку,- сказал я, перестав делать два дела (писать и накачивать
мышцу левой руки), папина мысль мне понравилась.
Как это мне самому в голову не пришло снять документальный фильм из
моей жизни. Снятый и озвученный фильм! Что может быть более достоверным!
- Минуточку! - воскликнул я.- Это идея! Сегодня ты, папа, можешь спать,
а завтра мы эту сцену и озвучим и снимем!
- Завтра снимем?! - закричал отец.- Впрочем, я не уверен, не уверен,
что меня уже сегодня, сейчас почему-то и для чего-то не снимают!..- С этими
словами он вскочил со стула и, схватившись за голову руками, скрылся в своей
комнате.- Нет, я один с ним не справлюсь,- донесся его голос, и, неожиданно
высунув голову из полуоткрытой створки двери, он сказал: - Я тебя