И Косульников был расстрелян.
К началу 1943 года в наших районах сосредоточилось большое
количество партизан. Из партизанского соединения Героя Советского
Союза генерала Сабурова прибыли два батальона. Недалеко, в Вороновке,
стоял отряд подполковника Прокопюка; здесь же действовало еще
несколько разведывательно-диверсионных групп.
Такое скопление партизан беспокоило немцев. Находившийся в Ровно
Николай Иванович Кузнецов сообщил, что Эрих Кох, гитлеровский
наместник на Украине, приказал "очистить" Сарненские леса от партизан.
Выполняя приказ Коха, шеф ровенской полиции Питц наскреб в Ровно две
тысячи эсэсовцев, прибавил к ним бандитов-националистов и расставил
свои гарнизоны по районным центрам вокруг нас.
Мы приняли контрмеры. Через местных жителей распространили слух,
что сами собираемся напасть на районные центры. Слухи дошли до
гитлеровцев, и, вместо того чтобы наступать, они стали готовиться к
обороне. В помещениях, где они расквартировались, двери были обиты
толстым железом. На окнах из такого же железа были сделаны ставни с
амбразурами для пулеметов. Дома окружили проволочными заграждениями,
вырыли траншеи, ходы сообщения. А мы, сковав их хитростью, вели пока
свою работу.
В конце января Кузнецов вновь сообщил из Ровно, что гитлеровцы
готовят крупную карательную экспедицию. Вызваны войсковые части из
Житомира и Киева. Наступление готовится с нескольких сторон.
Тогда с помощью населения мы устроили лесные завалы на всех дорогах
вокруг сел, где находились наши "маяки", и вокруг Рудни-Бобровской.
Каратели двинулись к Рудне-Бобровской с четырех сторон, но ждать их
мы не стали. Конечно, мы могли нанести им большой ущерб, но нельзя
было рисковать людьми и подвергать опасности жителей села.
Из Рудни-Бобровской мы ушли. Ушла вместе с нами и большая часть
жителей. Они перенесли свои пожитки в лес, пригнали скот и устроили
свой "гражданский" лагерь.
Кольцо вокруг Рудни-Бобровской сжималось, и скоро каратели сомкнули
его. Но нас там уже не было. Каратели пошли по нашим следам, пытались
окружить нас в других селах и хуторах, но мы ускользали из этих
ловушек. Так началась наша игра с немцами в "кошки-мышки". Каратели
натыкались на лесные завалы, обстреливали их ураганным огнем, думали,
что мы сидим за этими завалами, врывались в них и натыкались на
партизанские мины. По этой стрельбе и взрывам мы точно знали, где
немцы, а они шли, как с завязанными глазами.
На север, в большие лесные массивы, ушли два батальона сабуровского
соединения и отряд Прокопюка, а мы кружили по хуторам, продолжая
"игру", не шутки ради, конечно: нас держала здесь работа. В этих
районах всюду были наши люди, в селах - "маяки". Из Ровно от Кузнецова
то и дело шли связные. Бросать налаженную работу мы, конечно, не
могли.
Время от времени наши связные и разведчики сталкивались с
карателями и после небольших перестрелок уходили. Но одна крупная
стычка все же произошла.
Как-то три дня не было связных от "оперативного маяка" Фролова.
Предполагая, что Фролову грозит опасность, я направил ему в помощь
шестьдесят пять бойцов. По дороге они неожиданно наткнулись на
карателей и открыли огонь. Но в самом начале боя гитлеровцы неожиданно
прекратили огонь и поспешно отступили. Наши удивились, но преследовать
не стали. Лишь на следующий день мы узнали, почему так произошло. То
была не простая колонна карателей. Из Вороновки в Рудню-Бобровскую
ехал командир карательной экспедиции, немецкий генерал, в
сопровождении сотни телохранителей. Чуть ли не первыми пулями генерал
и его адъютант были убиты. Обескураженные таким оборотом дела, немцы
прекратили бой и поспешили увезти останки своего командира.
Вдоволь повоевав с лесными завалами, карательная экспедиция ушла по
направлению к Житомиру. А в начале февраля мы снова обосновались в
лесу, в одном из своих старых лагерей, недалеко от той же
Рудни-Бобровской. И в это время по радио мы приняли необычайное
сообщение: отборные немецкие армии в Сталинграде полностью
разгромлены!
Скоро до нас дошел слух, что немцы объявили траур. По приказу
оккупантов, в течение трех дней запрещались всякие зрелища. Немцы
должны были на левом рукаве одежды носить черные повязки, а немки -
надевать темную одежду. Темную одежду было приказано также носить и
населению. Но немцы не оповестили население, по какому поводу объявлен
траур. Начали распространяться слухи, что умер Гитлер.
- Слава тебе, господи, что убрал ирода! - говорили крестьяне.
Не знали и мы, по какому поводу объявлен траур, пока не возвратился
из Ровно Кузнецов. Оказывается, траур был по случаю разгрома под
Сталинградом гитлеровской трехсоттысячной армии.
Николай Иванович рассказал нам много интересного. За последнее
время через Ровно и Здолбуново необычайно усилились транспортные
перевозки. Железные и шоссейные дороги забиты войсками. Рейхскомиссар
Украины Эрих Кох издал приказ о "чрезвычайных мерах" в отношении
районов, не платящих натуральный и денежный налоги. Приказано было
также "решительно" расправиться с партизанами.
Наши разведчики не появлялись больше на "маяке" Вацлава Жигадло. Мы
опасались, что болтливость Косульникова могла навести гитлеровцев на
наш след. Самого Жигадло предупредили, что временно к нему никто
являться не будет.
Но "маяк" между Ровно и лагерем был необходим, поэтому решено было
организовать новый секретный "маяк" на другом хуторе, вблизи лесного
массива, чтобы в случае опасности легко было укрыться.
Новый "маяк" находился в тридцати километрах от Ровно. На "маяке"
было двадцать пять отборных бойцов и с ними несколько пар хороших
лошадей с упряжками. Специально для Кузнецова имелись ковровые сани,
на которых он отправлялся в Ровно.
Когда Кузнецов находился в Ровно, связь между ним и "маяком"
поддерживал Коля Приходько. На фурманке, велосипеде или пешком он
доставлял пакеты от Кузнецова на "маяк", и пока другой курьер
добирался до лагеря и обратно, Приходько отдыхал, а потом уже с
пакетом от меня он вновь отправлялся к Кузнецову. Порой ему
приходилось совершать эти рейсы по два раза в день, и все сходило
благополучно. Появление его в Ровно ни у кого не вызывало подозрений.
Несколько раз вражеские посты проверяли у него документы и оставались
ими вполне удовлетворены.
Но мы знали характер Коли Приходько. Он не мог спокойно пройти мимо
гитлеровца или полицейского, и, хоть обычно он скрывал свои
приключения, кое-что становилось известным.
Однажды Приходько ехал из Ровно на фурманке. При выезде из города
он заметил, что позади фурманки идут двое полицейских и, как ему
показалось, следят за ним. Вместо того чтобы погнать лошадей и уехать
подобру-поздорову, Приходько нарочно поехал шагом. Полицейские шли
следом.
Впереди показался мост через реку Горынь. За полкилометра от моста
Приходько остановился и стал подтягивать подпругу, хотя упряжь была в
полном порядке.
Когда полицейские подошли к повозке, Приходько сказал им:
- Садитесь, подвезу.
Те залезли на повозку, винтовки положили рядом.
- Что, хлопцы, в полицаях служите? - спросил он.
- Служим.
- Куда едете?
- Народ собираем в Германию. Тут вот с одного хутора брать будем.
Добром не хотят, - объяснил полицай.
- Несознательный народ! - посочувствовал ему Приходько,
В это время повозка уже въехала на мост.
- И правда бестолковый народ. Вот погляжу я на тебя, - обращаясь к
Приходько, продолжал полицейский: - хлопец ты здоровый, сильный. Ну,
чего тебе тут делать? Иди добровольно. Там, брат, разживешься, барином
домой вернешься. Ты женат?
Фурманка в этот момент доехала до середины моста.
Ответа на свой вопрос полицейский не дождался.
- Руки в гору, гады! - крикнул Приходько и наставил пистолеты на
своих пассажиров.
От испуга они покорно подняли руки.
- Геть с повозки, продажные твари! - скомандовал Приходько.
Но когда полицейские, пятясь с поднятыми руками, сошли с фурманки,
последовал новый приказ;
- В воду, гады!
Дело это, надо сказать, происходило глубокой осенью. Река вздулась,
вода шла под самым настилом моста.
- Прыгай, говорю вам, иначе постреляю! - не отставал Приходько.
Пришлось обоим полицейским под револьверным дулом прыгнуть вниз.
Уже в воде, желая спастись, они хватались друг за друга, топили
один другого, пока оба не пошли ко дну.
Винтовки полицейских остались на фурманке. Ну, а по нашим правилам,
трофеи скрыть никак нельзя было, и пришлось Приходько самому
рассказать эту историю.
Долго объясняли мы ему в штабе, что так нельзя. Не имеет он права
рисковать порученным делом. Сведения, которые он доставляет из Ровно и
которые мы передаем в Москву, дороже полицейских.
- Все понимаю, товарищ командир, но вот подвернется подходящий
случай - не могу сдержаться, - оправдывался Коля и все же дал честное
слово больше так не поступать: - Умру, но не подведу.
- Умирать незачем. Лучше будь поосторожней.
И надо сказать, слово свое Коля Приходько сдержал. Много раз потом
он ездил с "маяка" в Ровно и обратно и всегда своевременно доставлял
сведения. Связь действовала безотказно.
21 февраля я передал курьеру с "маяка" пакет для Кузнецова.
- Вы повезете важный пакет. Если он попадет к врагу, мы потеряем
лучших наших товарищей. И Приходько это передайте.
Утром 22 февраля этот пакет был вручен Приходько, и он направился с
ним в Ровно.
Кузнецов ждал весь день, но Приходько не было. Не явился он и утром
следующего дня. А к двенадцати часам дня по городу пошли слухи. Одни
говорили, что у села Великий Житень какой-то украинец перебил "богато
нимаков" и сам был убит. Другие рассказывали, что какой-то партизан из
леса всю ночь держал бой с карателями и перебил их видимо-невидимо. И
все утверждали, что бой вел один человек.
Кузнецов сразу понял, что молва идет о Приходько. Именно в это
время и в этом месте он должен был проехать. Да и кто же, как не наш
богатырь Приходько, мог в одиночку сразиться с целой сворой немцев!
Николай Иванович хорошо знал Приходько. Они подружились еще в
Москве. Вместе прилетели в отряд, вместе участвовали в боевых
операциях. Кузнецов ни на минуту не сомневался, что, если Приходько и
попадет в руки врагов, он ни под какими пытками не выдаст товарищей.
Но вот вопрос: если он погиб, успел ли он перед смертью уничтожить
пакет, которого Кузнецов так ждал?
Приняв все меры предосторожности, Николай Иванович послал в село
Великий Житень Казимира Домбровского, у которого там были
родственники.
Со слов очевидцев Домбровский и рассказал нам подробности гибели
Николая Приходько.
Как обычно, Николай ехал на фурманке. У села Великий Житень его
остановил пикет - около двадцати жандармов и полицейских.
Приходько остановился и предъявил документ, по которому значилось,
что он местный житель. Этот документ не раз проверялся и теперь как
будто не вызывал сомнений. Но гитлеровцы решили обыскать фурманку.
Этого Приходько не мог допустить. На фурманке под сеном, как
всегда, были запрятаны автомат и несколько противотанковых гранат.
- Да чего тут смотреть-то? - пробовал возразить Николай.
- Не твое дело. Надо.
Тогда Приходько выхватил из фурманки автомат и дал большую очередь
по жандармам. Нескольких уложил на месте, остальные отбежали за угол
дома и открыли стрельбу.
Отстреливаясь, он вскочил на фурманку и погнал лошадей. Тут его
настигла пуля. Тяжело раненный в грудь, он продолжал путь в сторону
Ровно.
Но уже на окраине села он неожиданно наткнулся на грузовую машину с
гитлеровцами. Те, видимо, что-то поняли и открыли автоматный и
пулеметный огонь. Раненный второй раз, Приходько и не думал сдаваться.
Соскочив с фурманки в придорожную канаву, он продолжал стрелять.
Неравный бой длился долго.
Приходько еще раз был ранен. Уже истекая кровью, чувствуя, что силы
его оставляют, он привязал секретный пакет к гранате и слабеющей рукой
метнул ее во врагов.
Когда оставшиеся в живых гитлеровцы окружили Николая, он был уже
мертв. Но умер он не от немецкой пули. Выстрел себе в висок был
последним выстрелом нашего партизана-богатыря.
Излишне говорить, как встретили у нас весть о гибели Коли
Приходько. Ведь еще при жизни он был окружен у нас нежной, братской
любовью, и о храбрости его партизаны рассказывали легенды.
Советское правительство высоко оценило патриотический подвиг нашего
товарища. Ему посмертно присвоено высокое звание Героя Советского
Союза, а подразделение разведки, бойцом которого он был, стало носить
имя Героя Советского Союза Николая Тарасовича Приходько.
Весть о гибели Николая Приходько глубоко взволновала не только
партизан нашего отряда. В диверсионной группе на станции Здолбуново
были товарищи, знавшие Приходько с детства. Ведь он родился и до войны
жил на этой станции.
Смерть его для здолбуновцев также была тяжелой утратой.
Еще в первое свое посещение Ровно Приходько побывал на станции
Здолбуново, встретил старых знакомых - Дмитрия Михайловича
Красноголовца и двух братьев Шмерег. Поговорив с Николаем, они охотно
согласились помогать нам. Приходько познакомил Красноголовца с
Кузнецовым и Струтинским. Позже наши разведчики Шевчук и Гнедюк стали
частенько посещать станцию.
Еще до гибели Приходько, примерно в конце декабря 1942 года, в
Здолбуново была сколочена разведывательно-диверсионная организация.
Возглавлял ее Дмитрий Михайлович Красноголовец.
Станция Здолбуново - крупный железнодорожный узел. Она связывала
Германию с Восточным фронтом.
Через Здолбуново шли военные составы из Чехословакии, Германии и
Польши и обратно с фронта. По двум колеям железной дороги за день
проходило огромное количество эшелонов.
Можно себе представить, насколько важна была разведывательная и
диверсионная работа на этой станции, и мы принимали все меры к тому,
чтобы диверсионная группа Красноголовца была как можно тщательнее
законспирирована. К марту-апрелю 1943 года она насчитывала уже до
двадцати членов и охватывала важнейшие участки работы железнодорожного
узла.
В здолбуновской группе были рабочие станции и депо, стрелочники,
кондукторы, машинисты, диспетчеры.
Для связи с нашим отрядом здолбуновцы выделили специальных
курьеров. Один из них, бывший учитель Иванов, при немцах стал
чернорабочим на станции. Пользуясь своим удостоверением и так
называемой "провизионкой", которая давала ему право свободно ездить по
железной дороге, Иванов регулярно приезжал к нам в лагерь.
Свою незаметную, но очень важную для нас работу учитель Иванов
выполнял с необычайной стойкостью. Расскажу один случай. Как-то в
холодный зимний день я заметил, что Иванов, только что прибывший в
лагерь, все жмется к костру, дрожа от холода. Я подошел к нему и
увидел, что пиджак его был надет на голое тело. Тихий, скромный
человек, он не щадил своего здоровья ради выполнения задания. После
этого случая мы, конечно, побеспокоились об одежде для нашего
здолбуновского связного.
Сведения, которые присылала нам здолбуновская организация, были
чрезвычайно важными. Они полностью отражали работу узла: откуда и куда
проходили поезда и с каким грузом. Если ехали войска, то сообщалось их
количество, род, иногда и наименование части; если техника, то какая и
в каком количестве.
По данным здолбуновской группы мы своевременно узнали, что немецкое
командование, обеспокоенное положением на фронте, стало организовывать
оборону в районах Белой Церкви и Винницы, где была ставка Гитлера.
Именно в эти районы из-под Ленинграда начали прибывать немецкие
войсковые части.
Через Здолбуново в район Белой Церкви ежедневно поступало по
пятнадцати вагонов цемента, готовые железобетонные колпаки с
амбразурами для пулеметов, вооружение.
Все эти сведения регулярно, каждые пять дней, передавались по радио
в Москву.
Помимо разведки, здолбуновская организация занималась и диверсиями.
Началось с небольшого: подпольщики развинчивали рельсы, срезали шланги
тормозов у вагонов и паровозов. Позже из тола, который мы им посылали,
здолбуновцы наловчились делать мины. Возьмут кусок тола и заложат туда
взрыватель. Комок тола покроют клеем или дегтем и обваляют в угольной
пыли. Получался кусок угля. Этот "уголек" они забрасывали в паровозный
тендер с углем. Где-то в пути "уголек" попадал в топку и взрывался,
разнося в клочья паровозный котел.
Через Иванова мы переслали в Здолбуново пятьдесят магнитных мин
замедленного действия. Эти портативные мины, которые свободно можно
было переносить, прилипают к любой железной вещи. В мины вставлялся
взрыватель с часовым механизмом, рассчитанный на три, шесть,
двенадцать и более часов.
Магнитные мины использовались с большим эффектом. Установят мину, к
примеру, под котлом паровоза и пустят механизм. Поезд отправляется, а
в пути, где-то за триста-четыреста километров восточное Здолбуново,
паровоз взрывается. Ищи виновного!
Потом додумались ставить магнитные мины под цистернами с горючим.
От взрыва сгорали целые составы.
Огромный ущерб причиняла немцам здолбуновская группа. Учесть убытки
гитлеровцев попросту невозможно было. Не просить же немцев вести счет
всем крупным и мелким авариям на железнодорожном узле, которые были
делом рук наших храбрых подпольщиков-патриотов!
В паровозном депо на станции Здолбуново подпольщики сумели в
течение трех месяцев под разными предлогами задержать и не выпустить
на линию семьдесят паровозов: одно ремонтировали, другое портили. Это
само по себе являлось крупнейшей диверсией. Но самым интересным делом
здолбуновской подпольной группы был взрыв большого двухколейного
железнодорожного моста через реку Горынь, на дороге Здолбуново-Киев.
По этому мосту каждые десять-пятнадцать минут проходили эшелоны к
линии фронта и обратно. Если к станции Здолбуново поезда подходили с
четырех сторон, то из Здолбуново на восток они шли только по этому
двухколейному мосту. Охрана моста была исключительно сильной. На
подходах с обеих сторон стояли часовые; по углам моста были
установлены пулеметные гнезда. Все пространство вокруг
просматривалось. Около моста стояли бараки охранников.
Мы знали, что некоторые партизанские группы пытались взорвать этот
мост, но дело кончалось провалом и жертвами. Все же штаб нашего отряда
решил провести эту диверсию.
С некоторых пор наш разведчик Коля Гнедюк плотно засел в
Здолбуново. Он-то и разработал план взрыва моста через Горынь.
После долгих поисков был найден поездной кондуктор, поляк по
национальности, который ездил на воинских эшелонах у тормозов. Когда
поезд шел с горы, он тормозил, когда поднимался в гору - тормоза
отпускал. Его обязанностью было давать сигналы машинисту в случае
опасности. Кондуктор пользовался полным доверием немцев. Он был
оформлен по документам как "фольксдейч", то есть человек немецкого
происхождения.
Для взрыва моста была подготовлена большая чемоданная мина со
взрывателем гранаты "Ф-1".
В очередную поездку кондуктор сел на свое место у тормозов с нашим
чемоданом. Когда состав въехал на мост, он выдернул чеку из мины и на
самой середине моста столкнул чемодан именно на ту колею, по которой
шли поезда в сторону фронта. Через несколько секунд раздался взрыв;
средняя ферма моста рухнула. В образовавшийся провал полетели вагоны.
Взрыв моста наблюдали наши разведчики из засады, устроенной за
километр от моста.
Недели три после этого немцы восстанавливали горынский мост.
Операция была проделана удачно и умело; ни один из
подпольщиков-здолбуновцев немцами разоблачен не был.
Надо сказать, что по мере развертывания нашей деятельности у
радистов прибавилось работы. Раньше с Москвой связывался только один
радист и только раз в день. Теперь же у нас было столько сообщений из
Ровно, Сарн, Здолбуново и других мест, что приходилось работать с
Москвой одновременно двум и трем радистам.
Из лагеря могла действовать одна радиостанция. Другим радистам,
чтобы не мешать, приходилось уходить на расстояние не менее пяти
километров.
Наши радисты составляли небольшой, но крепко спаянный, дружный
коллектив. У них были свои законы: постоянно держать аппаратуру в
порядке; быть готовыми в любую минуту свернуть рацию, взять ее на
плечи и уйти; свято хранить секретные шифры; повседневно тренироваться
в работе на ключе, в приеме на слух.
Случилось так, что в самые напряженные дни, когда радисты
передавали сведения здолбуновской группы, Николай Иванович прислал из
Ровно тревожное сообщение: гестаповцы направили в район Сарненских
лесов три автомашины с пеленгационными установками, а в Березно, Сарны
и Ракитное посланы карательные экспедиции.
Путем пеленгации немцы могли точно установить местонахождение наших
радиостанций и, следовательно, отряда. Цель посылки пеленгаторов и
карательных экспедиций в наши районы была ясна: засечь радиостанции,
окружить отряд и ликвидировать его.
Сведения Николая Ивановича подтвердились. На следующий день после
получения его письма разведчики сообщили, что в село Михалин прибыла
какая-то машина под большой охраной немцев. С рассветом машина
выезжала за село, и на расстоянии двух километров к ней никого не
подпускали. Кроме того, немцы группами ходили по лесным дорогам с
аппаратами и наушниками.
Как быть? Связь с Москвой прекращать нельзя, а продолжать
работу - значит, выдать место лагеря. Выход нашли сами радисты.
- Товарищ командир! - сказала мне Лида Шерстнева. - Мы с ребятами
подумали и решили вот что. Сегодня же ночью мы можем уйти от лагеря
километров за двадцать - двадцать пять, и все в разных направлениях.
Поработаем, свернем рации - и обратно в лагерь. Назавтра пойдем
работать на новые места. Пусть гитлеровцы нас засекают!
Так и сделали.
Несколько суток подряд радисты, сопровождаемые группами бойцов,
уходили в разные стороны, кочевали с места на место и не только
продолжали работу с Москвой по расписанию, но и назначали новые дни и
часы для радиосвязи.
"Кочующие" рации выручили нас. Немецкие пеленгаторы сбились с ног.
Они засекали работу партизанских радиостанций то в одном, то в другом,
прямо противоположном направлении. Каратели окружали и обстреливали
уже опустевшие места.
Конец этой хитрости был положен нами самими. Мы устроили засаду на
фашистских пеленгаторов. Правда, захватить пеленгационные установки не
удалось, но, напуганные партизанами, фашисты прекратили свои облавы на
радиостанции.
Марфа Ильинична Струтинская пришла в штабной чум. Я очень удивился.
Что заставило ее преодолеть свою застенчивость и явиться ко мне? До
сих пор все ее просьбы передавал Владимир Степанович.
В чуме горел костер; вокруг него лежали бревна - они служили нам
сиденьем. Я указал на бревно:
- Садитесь, Марфа Ильинична!
Она степенно уселась и объяснила:
- Я к вам ненадолго, по делу. Хочу просить вас, чтобы меня послали
в Луцк.
В это время мы готовили большую группу партизан для посылки в район
Луцка. Надо было выяснить обстановку в городе, узнать, какие там
немецкие учреждения, какой гарнизон, какие штабы и на случай перехода
отряда разведать леса в этом районе.
Задача была сложной. Мы стояли от Луцка в двухстах километрах, и
путь только в один конец должен был занять не меньше пяти дней. Но
дело не только во времени и расстоянии. На каждом шагу можно было
нарваться на немцев.
Людей в эту группу мы подбирали очень тщательно. Предпочтение
отдавали тем, кто хорошо знал город. Одними из первых вызвались Ядзя,
племянница Струтинских, и Ростислав Струтинский. От них-то, видимо,
Марфа Ильинична обо всем и узнала.
- Марфа Ильинична, - ответил я, - вам идти в Луцк не следует: сил
не хватит. Вы и здесь приносите большую пользу.
- Ну, какая польза от моей работы! Варить и стирать всякий может. А
насчет сил моих, пожалуйста, не беспокойтесь: я крепкая и пользу
принесу больше молодого. В Луцке у меня есть родственники, знакомые;
через них все, что надо, узнаю, с кем хотите договорюсь.
- Ну, а как же маленькие? - Я имел в виду младших детей Марфы
Ильиничны - Васю и Славу.
- За ними Катя присмотрит.
- Ведь опасное это дело.
- Бог милостив. Ну кто подумает, что я партизанка!
С чувством большого уважения посмотрел я на Марфу Ильиничну, на ее
хорошее, доброе лицо и невольно подумал: "Сколько силы и благородства
в этой советской женщине!"
- Хорошо, - ответил я, - посоветуюсь с товарищами.
Боясь, что будет отказ, она прислала ко мне мужа - Владимира
Степановича. Но я все же не решался.
Через несколько дней Цессарский сказал мне, что Марфа Ильинична
простудилась и ей сильно нездоровится. Я решил воспользоваться этим и
поручил Фролову, который был назначен командиром группы, передать
Марфе Ильиничне, что в Луцк ее не пошлем.
Не успел Фролов возвратиться, как со слезами на глазах прибежала
сама Марфа Ильинична:
- Да я только малость простыла. Все завтра пройдет!
И она принялась так упрашивать, что я в конце концов согласился.
В середине февраля шестьдесят пять наших партизан ушли по
направлению к Луцку.
Владимир Степанович вместе с младшими детьми провожал жену далеко
за лагерь.
Прошло две недели. За это время мы получили сведения, что группа
благополучно прошла в район Луцка и удачно ведет там работу.
К началу 1943 года в наших районах сосредоточилось большое
количество партизан. Из партизанского соединения Героя Советского
Союза генерала Сабурова прибыли два батальона. Недалеко, в Вороновке,
стоял отряд подполковника Прокопюка; здесь же действовало еще
несколько разведывательно-диверсионных групп.
Такое скопление партизан беспокоило немцев. Находившийся в Ровно
Николай Иванович Кузнецов сообщил, что Эрих Кох, гитлеровский
наместник на Украине, приказал "очистить" Сарненские леса от партизан.
Выполняя приказ Коха, шеф ровенской полиции Питц наскреб в Ровно две
тысячи эсэсовцев, прибавил к ним бандитов-националистов и расставил
свои гарнизоны по районным центрам вокруг нас.
Мы приняли контрмеры. Через местных жителей распространили слух,
что сами собираемся напасть на районные центры. Слухи дошли до
гитлеровцев, и, вместо того чтобы наступать, они стали готовиться к
обороне. В помещениях, где они расквартировались, двери были обиты
толстым железом. На окнах из такого же железа были сделаны ставни с
амбразурами для пулеметов. Дома окружили проволочными заграждениями,
вырыли траншеи, ходы сообщения. А мы, сковав их хитростью, вели пока
свою работу.
В конце января Кузнецов вновь сообщил из Ровно, что гитлеровцы
готовят крупную карательную экспедицию. Вызваны войсковые части из
Житомира и Киева. Наступление готовится с нескольких сторон.
Тогда с помощью населения мы устроили лесные завалы на всех дорогах
вокруг сел, где находились наши "маяки", и вокруг Рудни-Бобровской.
Каратели двинулись к Рудне-Бобровской с четырех сторон, но ждать их
мы не стали. Конечно, мы могли нанести им большой ущерб, но нельзя
было рисковать людьми и подвергать опасности жителей села.
Из Рудни-Бобровской мы ушли. Ушла вместе с нами и большая часть
жителей. Они перенесли свои пожитки в лес, пригнали скот и устроили
свой "гражданский" лагерь.
Кольцо вокруг Рудни-Бобровской сжималось, и скоро каратели сомкнули
его. Но нас там уже не было. Каратели пошли по нашим следам, пытались
окружить нас в других селах и хуторах, но мы ускользали из этих
ловушек. Так началась наша игра с немцами в "кошки-мышки". Каратели
натыкались на лесные завалы, обстреливали их ураганным огнем, думали,
что мы сидим за этими завалами, врывались в них и натыкались на
партизанские мины. По этой стрельбе и взрывам мы точно знали, где
немцы, а они шли, как с завязанными глазами.
На север, в большие лесные массивы, ушли два батальона сабуровского
соединения и отряд Прокопюка, а мы кружили по хуторам, продолжая
"игру", не шутки ради, конечно: нас держала здесь работа. В этих
районах всюду были наши люди, в селах - "маяки". Из Ровно от Кузнецова
то и дело шли связные. Бросать налаженную работу мы, конечно, не
могли.
Время от времени наши связные и разведчики сталкивались с
карателями и после небольших перестрелок уходили. Но одна крупная
стычка все же произошла.
Как-то три дня не было связных от "оперативного маяка" Фролова.
Предполагая, что Фролову грозит опасность, я направил ему в помощь
шестьдесят пять бойцов. По дороге они неожиданно наткнулись на
карателей и открыли огонь. Но в самом начале боя гитлеровцы неожиданно
прекратили огонь и поспешно отступили. Наши удивились, но преследовать
не стали. Лишь на следующий день мы узнали, почему так произошло. То
была не простая колонна карателей. Из Вороновки в Рудню-Бобровскую
ехал командир карательной экспедиции, немецкий генерал, в
сопровождении сотни телохранителей. Чуть ли не первыми пулями генерал
и его адъютант были убиты. Обескураженные таким оборотом дела, немцы
прекратили бой и поспешили увезти останки своего командира.
Вдоволь повоевав с лесными завалами, карательная экспедиция ушла по
направлению к Житомиру. А в начале февраля мы снова обосновались в
лесу, в одном из своих старых лагерей, недалеко от той же
Рудни-Бобровской. И в это время по радио мы приняли необычайное
сообщение: отборные немецкие армии в Сталинграде полностью
разгромлены!
Скоро до нас дошел слух, что немцы объявили траур. По приказу
оккупантов, в течение трех дней запрещались всякие зрелища. Немцы
должны были на левом рукаве одежды носить черные повязки, а немки -
надевать темную одежду. Темную одежду было приказано также носить и
населению. Но немцы не оповестили население, по какому поводу объявлен
траур. Начали распространяться слухи, что умер Гитлер.
- Слава тебе, господи, что убрал ирода! - говорили крестьяне.
Не знали и мы, по какому поводу объявлен траур, пока не возвратился
из Ровно Кузнецов. Оказывается, траур был по случаю разгрома под
Сталинградом гитлеровской трехсоттысячной армии.
Николай Иванович рассказал нам много интересного. За последнее
время через Ровно и Здолбуново необычайно усилились транспортные
перевозки. Железные и шоссейные дороги забиты войсками. Рейхскомиссар
Украины Эрих Кох издал приказ о "чрезвычайных мерах" в отношении
районов, не платящих натуральный и денежный налоги. Приказано было
также "решительно" расправиться с партизанами.
Наши разведчики не появлялись больше на "маяке" Вацлава Жигадло. Мы
опасались, что болтливость Косульникова могла навести гитлеровцев на
наш след. Самого Жигадло предупредили, что временно к нему никто
являться не будет.
Но "маяк" между Ровно и лагерем был необходим, поэтому решено было
организовать новый секретный "маяк" на другом хуторе, вблизи лесного
массива, чтобы в случае опасности легко было укрыться.
Новый "маяк" находился в тридцати километрах от Ровно. На "маяке"
было двадцать пять отборных бойцов и с ними несколько пар хороших
лошадей с упряжками. Специально для Кузнецова имелись ковровые сани,
на которых он отправлялся в Ровно.
Когда Кузнецов находился в Ровно, связь между ним и "маяком"
поддерживал Коля Приходько. На фурманке, велосипеде или пешком он
доставлял пакеты от Кузнецова на "маяк", и пока другой курьер
добирался до лагеря и обратно, Приходько отдыхал, а потом уже с
пакетом от меня он вновь отправлялся к Кузнецову. Порой ему
приходилось совершать эти рейсы по два раза в день, и все сходило
благополучно. Появление его в Ровно ни у кого не вызывало подозрений.
Несколько раз вражеские посты проверяли у него документы и оставались
ими вполне удовлетворены.
Но мы знали характер Коли Приходько. Он не мог спокойно пройти мимо
гитлеровца или полицейского, и, хоть обычно он скрывал свои
приключения, кое-что становилось известным.
Однажды Приходько ехал из Ровно на фурманке. При выезде из города
он заметил, что позади фурманки идут двое полицейских и, как ему
показалось, следят за ним. Вместо того чтобы погнать лошадей и уехать
подобру-поздорову, Приходько нарочно поехал шагом. Полицейские шли
следом.
Впереди показался мост через реку Горынь. За полкилометра от моста
Приходько остановился и стал подтягивать подпругу, хотя упряжь была в
полном порядке.
Когда полицейские подошли к повозке, Приходько сказал им:
- Садитесь, подвезу.
Те залезли на повозку, винтовки положили рядом.
- Что, хлопцы, в полицаях служите? - спросил он.
- Служим.
- Куда едете?
- Народ собираем в Германию. Тут вот с одного хутора брать будем.
Добром не хотят, - объяснил полицай.
- Несознательный народ! - посочувствовал ему Приходько,
В это время повозка уже въехала на мост.
- И правда бестолковый народ. Вот погляжу я на тебя, - обращаясь к
Приходько, продолжал полицейский: - хлопец ты здоровый, сильный. Ну,
чего тебе тут делать? Иди добровольно. Там, брат, разживешься, барином
домой вернешься. Ты женат?
Фурманка в этот момент доехала до середины моста.
Ответа на свой вопрос полицейский не дождался.
- Руки в гору, гады! - крикнул Приходько и наставил пистолеты на
своих пассажиров.
От испуга они покорно подняли руки.
- Геть с повозки, продажные твари! - скомандовал Приходько.
Но когда полицейские, пятясь с поднятыми руками, сошли с фурманки,
последовал новый приказ;
- В воду, гады!
Дело это, надо сказать, происходило глубокой осенью. Река вздулась,
вода шла под самым настилом моста.
- Прыгай, говорю вам, иначе постреляю! - не отставал Приходько.
Пришлось обоим полицейским под револьверным дулом прыгнуть вниз.
Уже в воде, желая спастись, они хватались друг за друга, топили
один другого, пока оба не пошли ко дну.
Винтовки полицейских остались на фурманке. Ну, а по нашим правилам,
трофеи скрыть никак нельзя было, и пришлось Приходько самому
рассказать эту историю.
Долго объясняли мы ему в штабе, что так нельзя. Не имеет он права
рисковать порученным делом. Сведения, которые он доставляет из Ровно и
которые мы передаем в Москву, дороже полицейских.
- Все понимаю, товарищ командир, но вот подвернется подходящий
случай - не могу сдержаться, - оправдывался Коля и все же дал честное
слово больше так не поступать: - Умру, но не подведу.
- Умирать незачем. Лучше будь поосторожней.
И надо сказать, слово свое Коля Приходько сдержал. Много раз потом
он ездил с "маяка" в Ровно и обратно и всегда своевременно доставлял
сведения. Связь действовала безотказно.
21 февраля я передал курьеру с "маяка" пакет для Кузнецова.
- Вы повезете важный пакет. Если он попадет к врагу, мы потеряем
лучших наших товарищей. И Приходько это передайте.
Утром 22 февраля этот пакет был вручен Приходько, и он направился с
ним в Ровно.
Кузнецов ждал весь день, но Приходько не было. Не явился он и утром
следующего дня. А к двенадцати часам дня по городу пошли слухи. Одни
говорили, что у села Великий Житень какой-то украинец перебил "богато
нимаков" и сам был убит. Другие рассказывали, что какой-то партизан из
леса всю ночь держал бой с карателями и перебил их видимо-невидимо. И
все утверждали, что бой вел один человек.
Кузнецов сразу понял, что молва идет о Приходько. Именно в это
время и в этом месте он должен был проехать. Да и кто же, как не наш
богатырь Приходько, мог в одиночку сразиться с целой сворой немцев!
Николай Иванович хорошо знал Приходько. Они подружились еще в
Москве. Вместе прилетели в отряд, вместе участвовали в боевых
операциях. Кузнецов ни на минуту не сомневался, что, если Приходько и
попадет в руки врагов, он ни под какими пытками не выдаст товарищей.
Но вот вопрос: если он погиб, успел ли он перед смертью уничтожить
пакет, которого Кузнецов так ждал?
Приняв все меры предосторожности, Николай Иванович послал в село
Великий Житень Казимира Домбровского, у которого там были
родственники.
Со слов очевидцев Домбровский и рассказал нам подробности гибели
Николая Приходько.
Как обычно, Николай ехал на фурманке. У села Великий Житень его
остановил пикет - около двадцати жандармов и полицейских.
Приходько остановился и предъявил документ, по которому значилось,
что он местный житель. Этот документ не раз проверялся и теперь как
будто не вызывал сомнений. Но гитлеровцы решили обыскать фурманку.
Этого Приходько не мог допустить. На фурманке под сеном, как
всегда, были запрятаны автомат и несколько противотанковых гранат.
- Да чего тут смотреть-то? - пробовал возразить Николай.
- Не твое дело. Надо.
Тогда Приходько выхватил из фурманки автомат и дал большую очередь
по жандармам. Нескольких уложил на месте, остальные отбежали за угол
дома и открыли стрельбу.
Отстреливаясь, он вскочил на фурманку и погнал лошадей. Тут его
настигла пуля. Тяжело раненный в грудь, он продолжал путь в сторону
Ровно.
Но уже на окраине села он неожиданно наткнулся на грузовую машину с
гитлеровцами. Те, видимо, что-то поняли и открыли автоматный и
пулеметный огонь. Раненный второй раз, Приходько и не думал сдаваться.
Соскочив с фурманки в придорожную канаву, он продолжал стрелять.
Неравный бой длился долго.
Приходько еще раз был ранен. Уже истекая кровью, чувствуя, что силы
его оставляют, он привязал секретный пакет к гранате и слабеющей рукой
метнул ее во врагов.
Когда оставшиеся в живых гитлеровцы окружили Николая, он был уже
мертв. Но умер он не от немецкой пули. Выстрел себе в висок был
последним выстрелом нашего партизана-богатыря.
Излишне говорить, как встретили у нас весть о гибели Коли
Приходько. Ведь еще при жизни он был окружен у нас нежной, братской
любовью, и о храбрости его партизаны рассказывали легенды.
Советское правительство высоко оценило патриотический подвиг нашего
товарища. Ему посмертно присвоено высокое звание Героя Советского
Союза, а подразделение разведки, бойцом которого он был, стало носить
имя Героя Советского Союза Николая Тарасовича Приходько.
Весть о гибели Николая Приходько глубоко взволновала не только
партизан нашего отряда. В диверсионной группе на станции Здолбуново
были товарищи, знавшие Приходько с детства. Ведь он родился и до войны
жил на этой станции.
Смерть его для здолбуновцев также была тяжелой утратой.
Еще в первое свое посещение Ровно Приходько побывал на станции
Здолбуново, встретил старых знакомых - Дмитрия Михайловича
Красноголовца и двух братьев Шмерег. Поговорив с Николаем, они охотно
согласились помогать нам. Приходько познакомил Красноголовца с
Кузнецовым и Струтинским. Позже наши разведчики Шевчук и Гнедюк стали
частенько посещать станцию.
Еще до гибели Приходько, примерно в конце декабря 1942 года, в
Здолбуново была сколочена разведывательно-диверсионная организация.
Возглавлял ее Дмитрий Михайлович Красноголовец.
Станция Здолбуново - крупный железнодорожный узел. Она связывала
Германию с Восточным фронтом.
Через Здолбуново шли военные составы из Чехословакии, Германии и
Польши и обратно с фронта. По двум колеям железной дороги за день
проходило огромное количество эшелонов.
Можно себе представить, насколько важна была разведывательная и
диверсионная работа на этой станции, и мы принимали все меры к тому,
чтобы диверсионная группа Красноголовца была как можно тщательнее
законспирирована. К марту-апрелю 1943 года она насчитывала уже до
двадцати членов и охватывала важнейшие участки работы железнодорожного
узла.
В здолбуновской группе были рабочие станции и депо, стрелочники,
кондукторы, машинисты, диспетчеры.
Для связи с нашим отрядом здолбуновцы выделили специальных
курьеров. Один из них, бывший учитель Иванов, при немцах стал
чернорабочим на станции. Пользуясь своим удостоверением и так
называемой "провизионкой", которая давала ему право свободно ездить по
железной дороге, Иванов регулярно приезжал к нам в лагерь.
Свою незаметную, но очень важную для нас работу учитель Иванов
выполнял с необычайной стойкостью. Расскажу один случай. Как-то в
холодный зимний день я заметил, что Иванов, только что прибывший в
лагерь, все жмется к костру, дрожа от холода. Я подошел к нему и
увидел, что пиджак его был надет на голое тело. Тихий, скромный
человек, он не щадил своего здоровья ради выполнения задания. После
этого случая мы, конечно, побеспокоились об одежде для нашего
здолбуновского связного.
Сведения, которые присылала нам здолбуновская организация, были
чрезвычайно важными. Они полностью отражали работу узла: откуда и куда
проходили поезда и с каким грузом. Если ехали войска, то сообщалось их
количество, род, иногда и наименование части; если техника, то какая и
в каком количестве.
По данным здолбуновской группы мы своевременно узнали, что немецкое
командование, обеспокоенное положением на фронте, стало организовывать
оборону в районах Белой Церкви и Винницы, где была ставка Гитлера.
Именно в эти районы из-под Ленинграда начали прибывать немецкие
войсковые части.
Через Здолбуново в район Белой Церкви ежедневно поступало по
пятнадцати вагонов цемента, готовые железобетонные колпаки с
амбразурами для пулеметов, вооружение.
Все эти сведения регулярно, каждые пять дней, передавались по радио
в Москву.
Помимо разведки, здолбуновская организация занималась и диверсиями.
Началось с небольшого: подпольщики развинчивали рельсы, срезали шланги
тормозов у вагонов и паровозов. Позже из тола, который мы им посылали,
здолбуновцы наловчились делать мины. Возьмут кусок тола и заложат туда
взрыватель. Комок тола покроют клеем или дегтем и обваляют в угольной
пыли. Получался кусок угля. Этот "уголек" они забрасывали в паровозный
тендер с углем. Где-то в пути "уголек" попадал в топку и взрывался,
разнося в клочья паровозный котел.
Через Иванова мы переслали в Здолбуново пятьдесят магнитных мин
замедленного действия. Эти портативные мины, которые свободно можно
было переносить, прилипают к любой железной вещи. В мины вставлялся
взрыватель с часовым механизмом, рассчитанный на три, шесть,
двенадцать и более часов.
Магнитные мины использовались с большим эффектом. Установят мину, к
примеру, под котлом паровоза и пустят механизм. Поезд отправляется, а
в пути, где-то за триста-четыреста километров восточное Здолбуново,
паровоз взрывается. Ищи виновного!
Потом додумались ставить магнитные мины под цистернами с горючим.
От взрыва сгорали целые составы.
Огромный ущерб причиняла немцам здолбуновская группа. Учесть убытки
гитлеровцев попросту невозможно было. Не просить же немцев вести счет
всем крупным и мелким авариям на железнодорожном узле, которые были
делом рук наших храбрых подпольщиков-патриотов!
В паровозном депо на станции Здолбуново подпольщики сумели в
течение трех месяцев под разными предлогами задержать и не выпустить
на линию семьдесят паровозов: одно ремонтировали, другое портили. Это
само по себе являлось крупнейшей диверсией. Но самым интересным делом
здолбуновской подпольной группы был взрыв большого двухколейного
железнодорожного моста через реку Горынь, на дороге Здолбуново-Киев.
По этому мосту каждые десять-пятнадцать минут проходили эшелоны к
линии фронта и обратно. Если к станции Здолбуново поезда подходили с
четырех сторон, то из Здолбуново на восток они шли только по этому
двухколейному мосту. Охрана моста была исключительно сильной. На
подходах с обеих сторон стояли часовые; по углам моста были
установлены пулеметные гнезда. Все пространство вокруг
просматривалось. Около моста стояли бараки охранников.
Мы знали, что некоторые партизанские группы пытались взорвать этот
мост, но дело кончалось провалом и жертвами. Все же штаб нашего отряда
решил провести эту диверсию.
С некоторых пор наш разведчик Коля Гнедюк плотно засел в
Здолбуново. Он-то и разработал план взрыва моста через Горынь.
После долгих поисков был найден поездной кондуктор, поляк по
национальности, который ездил на воинских эшелонах у тормозов. Когда
поезд шел с горы, он тормозил, когда поднимался в гору - тормоза
отпускал. Его обязанностью было давать сигналы машинисту в случае
опасности. Кондуктор пользовался полным доверием немцев. Он был
оформлен по документам как "фольксдейч", то есть человек немецкого
происхождения.
Для взрыва моста была подготовлена большая чемоданная мина со
взрывателем гранаты "Ф-1".
В очередную поездку кондуктор сел на свое место у тормозов с нашим
чемоданом. Когда состав въехал на мост, он выдернул чеку из мины и на
самой середине моста столкнул чемодан именно на ту колею, по которой
шли поезда в сторону фронта. Через несколько секунд раздался взрыв;
средняя ферма моста рухнула. В образовавшийся провал полетели вагоны.
Взрыв моста наблюдали наши разведчики из засады, устроенной за
километр от моста.
Недели три после этого немцы восстанавливали горынский мост.
Операция была проделана удачно и умело; ни один из
подпольщиков-здолбуновцев немцами разоблачен не был.
Надо сказать, что по мере развертывания нашей деятельности у
радистов прибавилось работы. Раньше с Москвой связывался только один
радист и только раз в день. Теперь же у нас было столько сообщений из
Ровно, Сарн, Здолбуново и других мест, что приходилось работать с
Москвой одновременно двум и трем радистам.
Из лагеря могла действовать одна радиостанция. Другим радистам,
чтобы не мешать, приходилось уходить на расстояние не менее пяти
километров.
Наши радисты составляли небольшой, но крепко спаянный, дружный
коллектив. У них были свои законы: постоянно держать аппаратуру в
порядке; быть готовыми в любую минуту свернуть рацию, взять ее на
плечи и уйти; свято хранить секретные шифры; повседневно тренироваться
в работе на ключе, в приеме на слух.
Случилось так, что в самые напряженные дни, когда радисты
передавали сведения здолбуновской группы, Николай Иванович прислал из
Ровно тревожное сообщение: гестаповцы направили в район Сарненских
лесов три автомашины с пеленгационными установками, а в Березно, Сарны
и Ракитное посланы карательные экспедиции.
Путем пеленгации немцы могли точно установить местонахождение наших
радиостанций и, следовательно, отряда. Цель посылки пеленгаторов и
карательных экспедиций в наши районы была ясна: засечь радиостанции,
окружить отряд и ликвидировать его.
Сведения Николая Ивановича подтвердились. На следующий день после
получения его письма разведчики сообщили, что в село Михалин прибыла
какая-то машина под большой охраной немцев. С рассветом машина
выезжала за село, и на расстоянии двух километров к ней никого не
подпускали. Кроме того, немцы группами ходили по лесным дорогам с
аппаратами и наушниками.
Как быть? Связь с Москвой прекращать нельзя, а продолжать
работу - значит, выдать место лагеря. Выход нашли сами радисты.
- Товарищ командир! - сказала мне Лида Шерстнева. - Мы с ребятами
подумали и решили вот что. Сегодня же ночью мы можем уйти от лагеря
километров за двадцать - двадцать пять, и все в разных направлениях.
Поработаем, свернем рации - и обратно в лагерь. Назавтра пойдем
работать на новые места. Пусть гитлеровцы нас засекают!
Так и сделали.
Несколько суток подряд радисты, сопровождаемые группами бойцов,
уходили в разные стороны, кочевали с места на место и не только
продолжали работу с Москвой по расписанию, но и назначали новые дни и
часы для радиосвязи.
"Кочующие" рации выручили нас. Немецкие пеленгаторы сбились с ног.
Они засекали работу партизанских радиостанций то в одном, то в другом,
прямо противоположном направлении. Каратели окружали и обстреливали
уже опустевшие места.
Конец этой хитрости был положен нами самими. Мы устроили засаду на
фашистских пеленгаторов. Правда, захватить пеленгационные установки не
удалось, но, напуганные партизанами, фашисты прекратили свои облавы на
радиостанции.
Марфа Ильинична Струтинская пришла в штабной чум. Я очень удивился.
Что заставило ее преодолеть свою застенчивость и явиться ко мне? До
сих пор все ее просьбы передавал Владимир Степанович.
В чуме горел костер; вокруг него лежали бревна - они служили нам
сиденьем. Я указал на бревно:
- Садитесь, Марфа Ильинична!
Она степенно уселась и объяснила:
- Я к вам ненадолго, по делу. Хочу просить вас, чтобы меня послали
в Луцк.
В это время мы готовили большую группу партизан для посылки в район
Луцка. Надо было выяснить обстановку в городе, узнать, какие там
немецкие учреждения, какой гарнизон, какие штабы и на случай перехода
отряда разведать леса в этом районе.
Задача была сложной. Мы стояли от Луцка в двухстах километрах, и
путь только в один конец должен был занять не меньше пяти дней. Но
дело не только во времени и расстоянии. На каждом шагу можно было
нарваться на немцев.
Людей в эту группу мы подбирали очень тщательно. Предпочтение
отдавали тем, кто хорошо знал город. Одними из первых вызвались Ядзя,
племянница Струтинских, и Ростислав Струтинский. От них-то, видимо,
Марфа Ильинична обо всем и узнала.
- Марфа Ильинична, - ответил я, - вам идти в Луцк не следует: сил
не хватит. Вы и здесь приносите большую пользу.
- Ну, какая польза от моей работы! Варить и стирать всякий может. А
насчет сил моих, пожалуйста, не беспокойтесь: я крепкая и пользу
принесу больше молодого. В Луцке у меня есть родственники, знакомые;
через них все, что надо, узнаю, с кем хотите договорюсь.
- Ну, а как же маленькие? - Я имел в виду младших детей Марфы
Ильиничны - Васю и Славу.
- За ними Катя присмотрит.
- Ведь опасное это дело.
- Бог милостив. Ну кто подумает, что я партизанка!
С чувством большого уважения посмотрел я на Марфу Ильиничну, на ее
хорошее, доброе лицо и невольно подумал: "Сколько силы и благородства
в этой советской женщине!"
- Хорошо, - ответил я, - посоветуюсь с товарищами.
Боясь, что будет отказ, она прислала ко мне мужа - Владимира
Степановича. Но я все же не решался.
Через несколько дней Цессарский сказал мне, что Марфа Ильинична
простудилась и ей сильно нездоровится. Я решил воспользоваться этим и
поручил Фролову, который был назначен командиром группы, передать
Марфе Ильиничне, что в Луцк ее не пошлем.
Не успел Фролов возвратиться, как со слезами на глазах прибежала
сама Марфа Ильинична:
- Да я только малость простыла. Все завтра пройдет!
И она принялась так упрашивать, что я в конце концов согласился.
В середине февраля шестьдесят пять наших партизан ушли по
направлению к Луцку.
Владимир Степанович вместе с младшими детьми провожал жену далеко
за лагерь.
Прошло две недели. За это время мы получили сведения, что группа
благополучно прошла в район Луцка и удачно ведет там работу.