Страница:
Адмирал Гантом получил приказание безотлагательно приготовить два фрегата, которые достались Франции при разделе венецианской добычи. Лица, которых Бонапарт избрал для сопровождения его в Европу, были тайно извещены об этом. После поражения турок под Абукиром Сидней Смит возобновил блокаду Александрии, но 9 августа ушел на Кипр, вероятно, за водой. Воспользовавшись этим случаем, Бонапарт отплыл и после утомительного перехода высадился в Фрежюсе 9 октября. Через месяц после того Директория была низвергнута, и верховная власть во Франции перешла в руки Бонапарта.
Так окончилась Восточная экспедиция Бонапарта – по крайней мере, для ее великого организатора, – предприятие, которое часто называлось мечтой, носившей отпечатки эксцентричных черт гения его автора, а не его обычной тонкой рассудочности. Оно было мечтой, это правда, но что, собственно, считалось в нем самом достижимым? Намерение поднять и соединить народы Востока под предводительством одного человека не было бесплодной мечтой. Об этом свидетельствуют карьеры авантюристов, которые в различные века захватывали там верховную власть и которые, конечно, не были выше великого корсиканца ни по своему гению, ни по способности вести за собой людей. Об этом свидетельствуют также разнохарактерные полчища, собранные им под одним знаменем из представителей высокоорганизованных наций континентальной Европы для другой великой Восточной экспедиции, в которой он похоронил свое счастье. Египетское предприятие и все блестящие надежды окончательно разбились под Акрой, в походе против турок через Сирию. Там британский моряк, которому было обеспечено обладание морем, оказал поддержку гарнизону крепости и не допустил французов овладеть последней, а без этого овладения дальнейшее движение армии их было бы гибельно. Сорок лет спустя армия египетских туземцев – далеко, конечно, уступавших великолепным солдатам Французской революции, – под предводительством паши Ибрагима, которого никто не будет приравнивать к Наполеону, предприняла тот же поход, захватила Акру, и победоносно прошла в сердце Малой Азии. Однако британский флот опять вмешался в дело и заставил ее остановиться. Почему же случилось так, что морской капитан только с двумя линейными кораблями и несколькими мелкими судами абсолютно господствовал в водах крайнего востока Средиземного моря? Да потому, что за девять месяцев перед тем, в Абукирской битве, Нельсон уничтожил французский флот. Эта великолепная битва не только проявила военный гений британского адмирала, но и громко провозгласила существование силы, предназначенной всегда и во всех частях света обрезать крылья будущего императора. Восточное предприятие Бонапарта не удалось не вследствие ошибочных расчетов на то, что он считал достижимым на далеком Востоке, который так плохо понимают западные народы, а вследствие того, что он до конца своей карьеры никогда не мог правильно оценить условия морской войны. Его соображения не были ошибочными, когда он утверждал, что война на море управляется теми же принципами, как и война на суше. Но неумение понять обстоятельства, к которым должны были прилагаться эти принципы, неумение представить себе пределы возможного и невозможного для морской войны в ту эпоху, – вот что привело генерала Бонапарта, так же как и императора Наполеона, к роковым заблуждениям. Абукир и Трафальгар, сделавшиеся могилами великих замыслов, заявили о существовании одной и той же причины и сопровождались одинаковыми последствиями; в основании этих событий лежало неумение Наполеона понять, что корабли могли сделать и чего не могли, в зависимости от условий моря и подготовки моряков.
Была, однако, одна радикальная ошибка и в конечной цели Египетской или Восточной экспедиции Бонапарта. И эта ошибка заключалась в его расчете воздействовать названной экспедицией на Великобританию. Можно назвать, вместе с Ланфрэ, плодами расстроенной фантазии широкие проекты завоеваний и господства на Востоке, которые бесспорно наполняли ум Бонапарта мечтами о подвигах, способных соперничать с подвигами Александра и римских легионов. Необыкновенное, может быть, даже чрезвычайное воображение было одним из необходимых условий удивительной карьеры Наполеона. Что оно могло вводить его в большие ошибки и в конце концов привело к падению, было, может быть, даже неизбежным. Без такого воображения или без такого высокого его напряжения Наполеон мог бы умереть в своем дворце в преклонных годах и оставить трон своему сыну, если не династии. Но зато тогда его деятельность не отразилась бы такими мощными следами на событиях его века и на последующей истории. Этому воображению обязаны его «восточные замыслы», к которым автор настоящего труда, рассматривая их в смысле самостоятельных военных предприятий, конечно не позволил себе приложить эпитета «фантастические». Но, рассматривая Восточную экспедицию как удар, направленный против Великобритании, в ней нельзя не признать роковой ошибки, явившейся следствием скорее неверных логических соображений, предрассудка той эпохи, чем необузданного полета фантазии.
В вопросе об отношениях Индии к Великобритании Бонапарт вместе со всей современной ему Францией принимал следствие за причину. Для него, как и для Франции, обладание Индией и другими колониями было причиной благосостояния британцев, – так же как в позднейшее время, да и теперь, широкое распространение британской торговли казалось и кажется многим причиной богатства Великобритании и ее выдающегося положения среди других держав. Что доля истины есть в таком воззрении, этого никто не будет отрицать, но характер этой истины можно сравнить с утверждением, что повозка стоит впереди лошади, с принятием плода за дерево, цветка за растение. Такое заблуждение можно тем меньше извинить такой нации, как французская, потому что она имела в самой себе пример его опровержения. В самом деле, несмотря на то что она долгое время владела некоторыми из богатейших колоний в мире, Великобритания, при всех невыгодах своего положения, поглотила ее вест-индскую торговлю на территории этих колоний, точно так же, как и испанскую – во владениях испанцев. Великобритания в Вест-Индии не имела и десятой доли того, что имели Франция и Испания. Тем не менее она так высасывала богатство этих стран, что четвертая доля ее завидной торговли опиралась тогда на это богатство. Так было и в Ост-Индии. Великобритания высасывала богатство последней, благодаря энергии и коммерческому гению своего народа. Если бы мечты Бонапарта осуществились, и он действительно завладел бы Индией, Великобритания все-таки не была бы побеждена. Превосходная ветвь была бы оторвана от дерева и при падении своем увлекла бы на землю питавшиеся через нее плоды, но Наполеон не только преувеличивал количество этих плодов, а и не понимал жизнедеятельной силы корня, способности великого ствола отделять новые ветви. Если бы Бонапарт вырвал Индию из рук Англии и отдал бы ее Франции, то он затруднил бы британскую торговлю там, но не уничтожил бы ее. В ней, как в индийской смоковнице, появился бы новый отпрыск и достиг бы почвы в каком-нибудь новом месте, вопреки всем усилиям не допустить его к ней… Британская торговля «отказалась бы» умереть, как она отказалась сделать это позднее, сведя к нулю все усилия Континентальной системы Наполеона.
Сила Великобритании, можно сказать, лежит в ее торговле только потому, что последняя есть внешнее проявление мудрости и силы британского народа, не стесняемого никаким контролем, кроме контроля со стороны правительства и учреждений, по существу гармоничных с ним. В пользовании этими благами – в своей независимости и в неограниченном стремлении к благосостоянию – британцы обеспечены своим могущественным флотом. И пока эта броневая защита не пробита над сердцем британского организма, над самими Британскими островами, до тех пор Великобритания, хотя и не неуязвима, но непобедима. В самом деле, она может быть ранена, но не убита. Непонимание этого и было ошибкой Бонапарта. Его попытка похода на Индию стратегически была превосходным планом, как нападение на фланге неприятеля, центр которого был тогда слишком силен для него. Но в смысле широкого развития самостоятельной военной политики – направления оружия с истинной государственной мудростью – эта попытка была ошибочна. Она имела целью конечности организма, оставляя сердце не тронутым. Та же самая ошибка проходила красной нитью через карьеру Бонапарта, потому что, при всем своем гении, он все-таки был, как верно сказал Тьер, сыном своего века. Так, в свои последние годы он был вовлечен в борьбу, в которой ранил пятку Великобритании, а она разбила ему голову. Тем не менее его ошибка, несмотря на то, что он, бесспорно, был гением, едва ли должна вызывать удивление. После всей истории его карьеры, его никогда не ослабевавшего враждебного отношения к Великобритании, его неутомимой энергии, постоянно направлявшейся к уничтожению этого главного своего врага, – и после его неудачи мы все еще находим людей, утверждающих о слабости Великобритании вследствие уязвимости ее торговли. Зависимость ее от торговли и явная непрочность колониальных связей предсказывают неизбежность для нее роковой слабости в час испытания, – так думал Наполеон; так думаем и мы. Но ведь коммерческий гений британского народа не уничтожен. Парализовать это можно, только взяв ее за горло; никакой удар по пяткам не приведет ни к чему. Только завладение морскими подходами к Британским островам поведет к уничтожению силы державы, а для этого нужно парализовать силу британского флота противопоставлением ему или более многочисленного, или более «искусного» флота.
Вторжение флота Брюи в Средиземное море и его поспешное отступление оттуда, а также «воровское» возвращение Бонапарта в Европу были открытым признанием господства британского флота на этом море. Это предсказывало вероятное падение двух великих завоеваний французов – Египта и Мальты. Их спасение слишком близко касалось удержания Наполеоном своего личного авторитета и поддержки им веры в себя, чтобы допустить сомнение в том, что он хотел этого спасения и добился бы его, если бы мог. Его переписка наполнена рассуждениями по этому предмету и свидетельствует, что им были сделаны большие усилия, вероятно, настолько большие, насколько это было возможно при отчаянной борьбе с внешними врагами и внутренней неурядицей, в которую погружена была Франция. Все, однако, было бесплодно. Подробное повествование о потере Францией Египта и Мальты представило бы большой интерес как для военного, так и для непрофессионального читателя; но сущность его резюмируется в одном факте, которым предначертано было уже их падение: Франция потеряла всякую способность оспаривать обладание морем. С февраля 1799 года, когда небольшой фрегат вошел в Ла-Валетту, до января 1800 года ни одно судно французов не достигало этого порта. В последнем месяце посыльный бот вошел в Ла-Валетту с известием о возведении Бонапарта в звание Первого консула. Это событие, хотя уже и двухмесячной давности, еще не было известно гарнизону. 6 февраля адмирал Перре, служба которого в Египетской экспедиции и в Сирии так ценилась Бонапартом, отплыл из Тулона на 74-пушечном корабле, одном из тех, которые спаслись из Абукирской бухты, с тремя меньшими судами и одним большим транспортом. На этой эскадре были припасы и четырехтысячный отряд солдат для выручки Мальты. 18-го числа она встретилась с несколькими британскими кораблями, под непосредственным начальством Нельсона. Обменявшись с ними несколькими выстрелами, один из которых убил Перре, «Женье» и транспорты сдались силе, слишком превосходившей их для того, чтобы они могли сопротивляться. Остальные суда возвратились в Тулон.
Все дальнейшие попытки снабдить остров припасами и войсками были неудачны. В течение двухлетней блокады, с сентября 1798 года по сентябрь 1800 года, только пяти судам удалось войти в порт. «Гийом Тепль», который оставался в Валетской гавани со времени Абукирской битвы, попытался выйти оттуда ночью 31 марта, с письмами к Бонапарту, извещавшими его, что остров не может держаться дольше июня месяца. Этот корабль был перехвачен британцами и сдался после блестящего боя, в котором были снесены все его мачты и более пятой части его экипажа были убиты и ранены. В числе судов, участвовавших в этом бою, был флагманский корабль Нельсона «Фудроян», но самого адмирала на нем не было. Мучимый разнообразными чувствами, анализировать которые здесь нет необходимости и было бы не совсем приятно для чтящих память адмирала, он просил после возвращения лорда Кейта об отзыве его из Средиземного моря и о даровании ему отдыха, на который, без сомнения, дала ему право его долгая и блистательная служба. Таким образом, ему не удалось довершить покорение Мальты, конечная судьба которой была решена его предшествующей победоносной карьерой. Остров продержался до 5 сентября 1800 года, Нельсон же еще 11 июля спустил свой флаг в Ливорно. В сопровождении Гамильтонов он последовал на родину через Триест и Вену, прибыв в Англию в ноябре месяце.
История Египта длиннее и покорение его совершилось позже – также прямой силой, а не истощением французских войск. Армия, достаточно могущественная для того, чтобы удерживать за собой плодоносную долину Нила и пользоваться ее богатыми ресурсами, никогда не могла быть принуждена к сдаче голодом, подобно гарнизону порта на скалистом острове, блокированного с моря и окруженного мятежным населением. Несмотря на это, та же самая причина, какая предрешила потерю французами Мальты, привела к тому, что Египет сделался более чем бесполезным владением. Бонапарт, хотя и захвативший в свои руки бесконтрольное распоряжение всеми средствами Франции, встретил такие же огромные затруднения в получении вестей с театра своих завоеваний на Востоке, а также и в доставлении существенной помощи туда, какие встречал и в Египте в попытках установить сообщение с Францией. Неутомимые официальные старания и побуждения частной предприимчивости оказывались одинаково тщетными. В первую неделю 1800 года возвращение посыльного бота «Озирис», который успешно совершил плавание из Франции в Египет и обратно, дало правительству основание наградить его командира тремя тысячами долларов, а команду – двухмесячным жалованьем. Эта чрезвычайная награда достаточно свидетельствует о трудности подвига. Семь недель спустя, в октябре месяце 29-го числа, Бонапарт писал к Мену: «Мы не имеем никаких прямых известий от вас со времени прибытия «Озириса». Это письмо должно было быть вручено адмиралу Гантому, но прошло три месяца, прежде чем этому офицеру удалось, благодаря сильному шторму, прорвать блокаду Бреста. Правительство обращалось в Испанию, и агенты посылались по всему южному побережью Франции, а также на Корсику, в Геную, Ливорно, в Адриатику, в Таранто, – когда Италия, после битвы при Маренго, опять попала под власть Бонапарта, – все с целью добиться сообщения с Египтом и Мальтой. Многочисленные мелкие суда, как нейтральные, так и дружественные, посылались отовсюду в Египет, и если по счастливой случайности каким-нибудь из них и удалось достигнуть своего назначения, то существенного результата от этого не получилось. Большая часть из них только увеличила список пленных французов в Великобритании и еще более засвидетельствовала безусловность ее господства на море.
Клебер, знаменитый генерал, на которого Бонапарт возложил снятое с себя бремя, в письме, попавшем в руки британцев, обратился к Директории со следующими словами: «Я знаю всю важность обладания Египтом. Я привык говорить в Европе, что эта страна должна дать Франции точку опоры, при посредстве которой она могла бы двигать по желанию торговлю всех частей земного шара; но для того чтобы сделать это успешно, нужен могущественный рычаг, и этот рычаг – военный флот. Наш флот прекратил свое существование, и с тех пор все переменилось. И мир с Портою, по моему мнению, является единственным средством, могущим дать нам способ прилично разделаться с предприятием, неспособным более обеспечить достижение цели, с которой оно было организовано». [72]Другими словами, часть силы Франции, превосходные солдаты – ветераны были бесполезно заперты в Египте; не будучи в состоянии ни выйти оттуда, ни получить подкрепления, они были потеряны для страны. Так думал Нельсон, который часто заявлял, со свойственной ему заносчивостью, что ни один из них без его согласия не возвратится в Европу, и который дал сэру Сиднею Смиту самые положительные приказания ни под каким предлогом не давать ни одному французу пропускного листа на выезд из Египта. Так думал и Бонапарт, несмотря на те упреки, которыми он и рабски следовавшие за ним его сторонники считали приличным осыпать Клебера. За шесть недель до отплытия своего в Европу он писал Директории: «Нам нужно по крайней мере шесть тысяч человек для возмещения потерь, понесенных нами со времени высадки в Египте… С подкреплением в пятнадцать тысяч человек мы могли бы идти на Константинополь. В таком случае нам нужно было бы две тысячи кавалеристов, шесть тысяч рекрутов для пополнения здешних полков, пятьсот артиллеристов, пятьсот ремесленников (плотников, каменщиков и т. д.), пять полубригад в две тысячи человек каждая, двадцать тысяч мушкетов, сорок тысяч штыков и т. д. и т. п. Если вы не можете послать нам в помощь все это, то будет необходимо заключить мир, потому что до следующего июня мы должны ожидать выбытия из строя еще шести тысяч человек». [73]Но как могла быть послана эта помощь, когда морские пути были так надежно заперты для французов?
Бонапарт и Клебер, в сущности говоря, имели одинаковые взгляды на положение дел; но первый, как банкрот, был заинтересован в скрытии истины, тогда как второй не нуждался в этом. Клебер поэтому с радостью согласился на предложения, сделанные ему турками с одобрения сэра Сиднея Смита, все еще остававшегося в Леванте, согласно которым французам предоставлялась возможность очистить Египет от своих войск и возвратиться в отечество, причем турки должны были доставить необходимые для этого транспорта, кроме тех, которые стояли уже в Александрии. Соответствующая конвенция по этому соглашению была подписана в Эль-Арише 24 января 1800 года уполномоченными представителями Клебера с одной стороны и турецким главнокомандующим с другой. Таким образом, Египетская армия была бы возвращена Франции без всякого обязательства с ее стороны не выставлять ее сейчас же на поле битвы против союзников Великобритании и Турции. Сэр Сидней Смит не подписал договора, но из письма его от 8 марта 1800 года [74]к Пуссьельгу, одному из уполномоченных Клебера, видно, что он в точности знал и одобрял условия соглашения, прямо противоречившие союзному договору между Турцией и Великобританией и содержавшие статью (одиннадцатую), которая обязывала его правительство дать французам возможность оставления Египта и обеспечить им безопасное возвращение во Францию… А последнее, как мы знаем, опиралось бы всецело на господство англичан на море и категорически не допускалось приказаниями, полученными Смитом от своих начальников.
Между тем британское правительство дало лорду Кейту инструкции не позволить французам оставить Египет иначе, как военнопленными. 8 января, ранее чем за две недели до подписания конвенции, адмирал писал из Порт-Маона Смиту об этих указаниях правительства, которые были тождественны по духу с полученными Смитом ранее от Нельсона. При этом он препроводил ему и письмо для Клебера, «которое должно было быть передано по адресу, если бы обстоятельства того потребовали». Это письмо, написанное в тоне, не допускавшем возражений, вероятно, и вынудило Смита известить вежливо Клебера, что «он получил положительные приказания не соглашаться ни на какую капитуляцию французских войск, за исключением лишь условия, что они положат оружие, сдадутся военнопленными и передадут англичанам корабли и припасы в Александрии».
Даже в этом случае им не разрешалось возвращение во Францию до обмена военнопленных. Адмирал прибавлял, что всякое судно с французскими войсками, имеющее пропускные листы «не от тех лиц, которые уполномочены выдавать их», будет принуждено британскими крейсерами возвратиться в Александрию. Смит, видя из упомянутого письма, что превысил свои полномочия, понял, что ему осталось только передать последнее Клеберу с соответствующими извинениями и выражением уверенности, что допущенное им соглашение будет скоро утверждено. В этом он не ошибся. Британский кабинет, узнав, что Клебер исполнил уже существенную часть своих обязательств, в уверенности, что Смит имел полномочия действовать от имени своего правительства, послал другие инструкции Кейту, поручая ему признать условия конвенции, хотя в то же время резко отрицая, чтобы Смит имел право допустить ее. Вследствие продолжительности времени, какое требовалось в ту эпоху для сношений, Клебер, еще до получения Кейтом этих новых инструкций, начал действовать в полном противоречии с конвенцией. Французская оккупация Египта, таким образом, затянулась. Клебера, погибшего от руки убийцы 14 июня 1800 года, заместил Мену – человек неспособный, а в марте 1801 года в Абукирской бухте высадилась британская армия под начальством Аберкромби. Последний был смертельно ранен 21-го числа в сражении под Александрией, но и его преемник был на высоте предстоявшей ему задачи, и в сентябре 1801 года, незадолго перед тем как были подписаны предварительные условия мира с Великобританией, последний из французов оставил Египет.
Условия эвакуации на этот раз были те же самые, как и определявшиеся конвенцией в Эль-Арише, но обстоятельства с тех пор изменились весьма сильно. Битва при Маренго 14 июля 1800 года и Люневильский договор 9 февраля 1801 года восстановили мир на континенте, так что французские войска не могли уже теперь явиться подкреплением в рядах врагов Великобритании. Кроме того, как только сила Австрии была сломлена, Великобритания сама намеревалась заключить мир, к которому склонялась в то время и политика Бонапарта. Для нее было важно, чтобы оккупация Египта, хотя сама по себе и не имевшая значения, не была при переговорах одной из карт в руках противника. Никакие условия поэтому она не считала слишком легкими для французов, лишь бы они только обеспечивали немедленное оставление упомянутой страны французской армией.
Глава ХI. Атлантический океан в 1796–1801 годах – Блокады Бреста – Французские экспедиции против Ирландии
В конце 1795 года после крайне неудачных частных столкновений Мартэна с Годамом – в Средиземном море и Вилларе Жуаеза с Бридпортом – в Бискайской бухте французской администрацией было, как уже известно, принято решение прекратить посылку в море больших эскадр и перейти к системе уничтожения неприятельской торговли при посредстве отдельных крейсеров или же небольших отрядов. Решение это оставалось в силе и в последующие годы и было также принято Бонапартом, когда в 1799 году Директория была заменена консульским правлением. Эта система действий вполне отвечала господствовавшему во Франции, как среди морских офицеров, так и среди неспециалистов, воззрению, в силу которого действия флота постоянно подчинялись другим военным соображениям, или «конечным целям», как обыкновенно говорилось в этом случае. Воззрение это не могло не найти себе отклика и не отразиться на взглядах великого полководца, управлявшего Францией в течение первых четырнадцати лет XIX столетия. Между тем оно сводилось фактически к отказу от всякой попытки господствовать на море. Поэтому каждый раз, когда предпринималась какая-нибудь экспедиция, требовавшая передвижения морем, неизбежно приходилось прибегать к различным более или менее удачно задуманным хитростям. Надежда на успех основывалась тут не на разумной уверенности, доставляемой господством на море или же искусным сгруппированием сил, а на сочетании случайностей. Последнее, хотя и могло в данном частном случае быть более или менее благоприятным, никогда нельзя было считать обеспечивающим степень уверенности, необходимую даже и в рискованных комбинациях военной игры. Таким образом, в свирепствовавшей тогда борьбе флот был формально отодвинут на задний план, и при стесненных обстоятельствах казначейства на военную материальную часть его – суда и их вооружение – перестали обращать должное внимание. Это привело к тому, что Франция продолжала сохранять зависимое по отношению к Англии положение и после того, как в 1797 и 1798 годах она благодаря смелости и искусству Бонапарта отделалась от своих континентальных врагов.