Страница:
[96]
Располагая такими средствами для оказания поддержки армиям союзников и имея уверенность в обладании господством на море, беспримерном даже в истории Великобритании, министерство с надеждой ожидало наступления года, в котором должны были возобновиться и довершиться успехи 1799 года. Но оно не принимало в расчет Бонапарта, как и он, в свою очередь, строил новые планы, не отводя в них места Нельсону.
Россия не участвовала уже больше в коалиции, тогда как Германия выставила в поле или же разместила по важным в стратегическом отношении пунктам свыше двухсот пятидесяти тысяч своих солдат, руководительство которыми находилось теперь в руках Австрии и которые получали субсидии от Великобритании. Из числа этих войск 125-тысячный отряд, состоявший под командой Меласа находился в Италии; остальные же силы, во главе с генералом Краем, стояли в Германии, занимая там угол, образуемый Рейном под Базелем после того, как, выйдя в западном направлении из Боденского озера, он круто поворачивает на последнем своем плесе к северу. План кампании состоял в том, чтобы, придерживаясь оборонительного образа действий в Германии, занять противостоявшие там союзникам неприятельские силы и в то же время, перейдя в энергичное наступление в Италии, окончательно изгнать французов из этой страны. По достижении этого результата предполагалось вторгнуться во Францию с юга и, может быть, обложить при поддержке английского флота Тулон.
Когда Бонапарт вступил во власть, у Франции оставалось всего лишь двести пятьдесят тысяч солдат, из числа которых при начале кампании 1800 года в поле, против австрийцев, находилось только сто шестьдесят пять тысяч. Было навербовано сто тысяч новобранцев, но чтобы обратить их в настоящих солдат, нужно было время даже и при выгодном условии обладания кадрами «стариков». Равным образом и для обмундирования и снабжения всем необходимым как старослужащих, так и новобранцев, опять-таки требовалось и время, и усиленные заботы. Операционный план Бонапарта состоял в том, чтобы, перейдя в Германии в наступление, взять во фланг позицию австрийцев и оттеснить их с Рейна к северу – к верховьям Дуная. Для выполнения этой важной операции армия Моро была доукомплектована до состава, соответствовавшего силам противостоявшего ей неприятеля. Массене же было предписано сохранять в Италии строго оборонительное положение, стянув к Генуе те тридцать пять или сорок тысяч солдат, которыми он только и располагал. Все время, пока он оставался бы с такими силами на этой позиции, австрийцам едва ли было бы возможно, оставив его у себя в тылу, вторгнуться во Францию по узкой прибрежной дороге. По достижении ожидавшихся в Германии успешных результатов предполагалось выделить из состава действовавшей там армии, которой предстояло тогда занять наблюдательное положение, двадцатитысячный отряд. Пройдя через Швейцарию, отряд этот должен был вступить Сен-Готардским проходом в Италию и соединиться там с сорокатысячным корпусом, предводимым самим Первым консулом, перевалившим через Альпы Сен-Бернарским проходом. Соединенной шестидесятитысячной армии предстояло затем быстрым движением зайти в тыл австрийцам и тем вынудить их на вооруженную защиту их коммуникационных линий через Ломбардию, причем французы, сражаясь под начальством первого полководца эпохи, могли надеяться одержать над своим менее искусным противником победы подобные тем, которыми ознаменовались знаменитые кампании 1796 и 1797 годов.
План действий Бонапарта основывался, таким образом, на оккупации Швейцарии, которая, служа как бы огромным барьером между силами австрийцев, расположенными в Германии и Италии, давала ему возможность прикрываться течением Рейна в части его между Боденским озером и Базелем и вместе с тем безопасно и с соблюдением тайны пользоваться горными проходами, ведущими в равнины Ломбардии и Пьемонта. Эта выгода положения усиливалась еще строжайшей тайной, в которою Бонапарт с неподражаемым искусством сумел облечь даже само существование сорокатысячной «резервной» армии, долженствовавшей действовать под его начальством. Приказы о сформировании этой армии получали самую широкую огласку; главной ее квартирой был избран Дижон, куда и был послан для вступления в командование один из наиболее доверенных сподвижников Бонапарта. Отставным воинским чинам было предложено вступать в ряды этой армии, и были в действительности сделаны кое-какие военные запасы и собраны рекруты и офицеры. На том, однако же, приготовления эти и остановились или по крайней мере продолжались далее уже столь несоразмерно вяло сравнительно с крайне хвастливыми заявлениями французских журналов, что неприятельские шпионы были этим совершенно сбиты с толку. Резервная армия у спела сделаться притчею всей Европы, пока ее отдельные составные части собирались в различных пунктах чрезвычайно искусно, по обыкновению, выбранных Бонапартом в расчете на возможность произвести быстрое сосредоточение, когда представится в этом надобность. Для обеспечения полной тайны вся переписка с этими отрядами велась помимо военного министерства самим Первым консулом.
Кампания была открыта австрийскими войсками, действовавшими в Италии, а именно Мелас со своей семидесятитысячной армией атаковал по линии Апеннин Массену, который вследствие продовольственных затруднений был вынужден растянуть свои силы между Генуей и Ниццей. 5 апреля эта по необходимости тонкая линия была прорвана австрийцами, и после упорного сопротивления, длившегося несколько дней, чему благоприятствовал гористый характер местности, Массена был отброшен к Генуе. Левое же крыло его армии, находившееся под начальством Сюше, вынуждено было отступить по направлению к Ницце и заняло позицию на реке Вар. 18-апреля Массена со своими восемнадцатью тысячами человек был окончательно заперт в Генуе, и ввиду скудости продовольственных запасов освобождение его стало делом чрезвычайной важности.
25 апреля Моро начал свои движения, которые хотя и отличались некоторой сложностью, но все же привели к тому, что 1-мая вся его армия благополучно переправилась через Рейн. Восьмидесятитысячное французское войско расположилось затем по направлению от запада к востоку между Базелем и Боденским озером, угрожая левому флангу неприятеля, фронт которого тянулся по меридиану. Французы сохраняли при этом и готовность атаковать как пути отступления австрийцев, так равно и их огромные депо, необходимость защиты которых затрудняла все их движения. 3 мая австрийцы потерпели поражение под Энгеном и лишились склада в Штоке, захваченного французами. 5-го числа они снова были разбиты под Мосскирхом и 9-го – под Биберахом, потеряв притом еще новые большие склады. После этого генерал Край отступил к Ульму, на Дунае, и первая часть плана Бонапарта была таким образом осуществлена, хотя, правда, и не согласно с его предначертаниями, которые были настолько проникнуты духом авантюризма, что не могли удовлетворять Моро. Кроме того, достигнутые результаты не отвечали ожиданиям Бонапарта. Во всяком случае, общий стратегический итог был тот, что неприятель лишился на время свободы движения в Германии, и Моро был в состоянии послать в Италию отряд, который был нужен для совместных действий с Бонапартом. Отряд этот выступил в поход 13 мая и на пути был усилен частями, присоединившимися к нему в Швейцарии и доведшими его численность до 15–20 тысяч штыков.
6 мая Первый консул, откладывавший свой отъезд до последней возможности из-за желания держать в заблуждении главнокомандующего австрийскими силами в Италии, выехал наконец из Парижа. 15-го числа начался переход через Сен-Бернар, а 20-го вся армия была уже по другую сторону гор. 26 мая французские войска вступили в равнины Пьемонта, и Бонапарт повернул на восток, желая осуществить свою главную задачу – пересечь коммуникационные линии неприятеля и лишить его всякой надежды возвратить их без боя. 1 июня он уже вступил в Милан.
Между тем армия Массены, претерпевая страшный голод, продолжала «отсиживаться» в Генуе, чем значительно увеличивала затруднительность положения австрийцев, державших двадцатипятитысячный корпус под Ниццей и тридцатитысячный – под Генуей. Сверх того с начала кампании из рядов их убыло уже до двадцати тысяч человек. Me лас, не желая упустить добычу, ждал так долго, что не успел вовремя сосредоточить свои силы. Когда же наконец он отдал необходимые приказания, Массена вступил в переговоры об эвакуации Генуи. Начальник австрийского корпуса, чтобы не потерять такого приза, промедлил с исполнением полученного предписания до тех пор, пока дело не решилось окончательно. 5 июня Генуя сдалась, и осаждавшие ее войска, оставив в городе гарнизон, пошли на соединение с главнокомандующим, стягивавшим свои силы к Алессандрии. Бонапарт между тем с половиной своей армии переправился на южный берег По, и 14 июня произошла битва под Маренго. Из опасения, чтобы неприятель не ускользнул, Первый консул слишком разбросал свои силы, и дело приняло сначала столь благоприятный для австрийцев оборот, что Me лас, которому в то время было уже семьдесят шесть лет, вполне уверенный в победе, уехал в два часа пополудни с поля сражения, чтобы отдохнуть. Однако час спустя своевременное прибытие генерала Дезе наклонило чашу весов в другую сторону, и Бонапарт вышел из дела победителем, преграждая неприятелю путь отступления. На другой день Me лас подписал конвенцию, обязавшись в ней очистить всю Северную Италию вплоть до Минчио, за который австрийцы должны были отступить. Все укрепления были при этом переданы Франции, и в числе их только что занятая австрийцами Генуя. В ожидании ответа императора на условия мира, посланные ему Первым консулом, военные действия в Италии были приостановлены, причем обе армии обязались не посылать отрядов в Германию. 2 июля Бонапарт с триумфом вернулся в Париж после своего менее чем двухмесячного отсутствия.
Между тем Моро, узнав о благополучном переходе через Сен-Бернар, снова перешел в наступление. Двинувшись к востоку, он с частью своих сил переправился 19 июня ниже Ульма через Дунай и стал угрожать сообщениям Края с Богемией. В частной стычке, происшедшей в тот же день, французы отстояли занятую ими позицию и взяли в плен пять тысяч австрийцев. На следующую ночь Край эвакуировал Ульм и быстро отступил по северной дороге, избежав таким образом встречи с французами. Моро, не будучи в состоянии пересечь неприятелю путь, двинулся было вслед за ним, но вскоре отказался от преследования, не сулившего особенно благоприятных результатов. Он все еще оставался в неизвестности относительно битвы под Маренго, тогда так австрийцы имели уже о ней известия и, умалчивая о победе французов, сообщили ему о состоявшейся в Италии приостановке военных действий и предлагали сделать то же и в Германии. Догадываясь, что за этим предложением скрываются благоприятные для Франции события, Моро не пошел на соглашение, но, напротив, решился немедленно же обеспечить за своей победоносной армией наиболее благоприятные условия, при которых затем уже можно было бы вступить и в переговоры. Тесно обложив частью своих сил важные придунайские крепости Ульм и Ингольштадт, он с остальными силами переправился через реку и вступил в Баварию. 28 июня он занял Мюнхен, близ которого были затем подписаны 15 июля условия перемирия, весьма сходные с заключенными ровно месяц назад Бонапартом в Италии. Обе враждебные армии отступали за назначенные линии и обязывались не возобновлять военных действий без предуведомления об этом за двенадцать дней. Во все время этого перемирия осажденным австрийским крепостям предоставлялось получать каждые две недели провиант в количестве, соответствовавшем их потреблению, так что в случае возобновления операций они находились бы в том же положении, в каком застали их мирные условия. Две большие французские армии стояли таким образом лагерем на плодородных равнинах Италии и Германии – в мирных областях, лежавших за пределами Франции, которая благодаря этому была избавлена от большей части расходов, вызываемых их содержанием.
Эта короткая и блестящая кампания, представлявшая собой непрерывный ряд успехов французского оружия, должна была расположить к миру обоих участников коалиции. Однако ни один из них не был еще доведен до такого состояния, чтобы вступить в переговоры отдельно от своего союзника. В тот самый день, когда известие о Маренго достигло Вены, но раньше последних неудач в Германии, Австрия возобновила свой договор с Великобританией, по которому обе державы обязывались не вступать в сепаратные переговоры. С другой стороны, Первый консул был решительно против совместных обсуждений условий, так как его постоянной политикой как в кабинете, так и на поле битвы было разделение противников. Для Австрии было весьма важно выиграть время, и потому она отправила в Париж своего посланника, которому поручено было обменяться взглядами с французским правительством, не принимая, однако же, никаких решений. Император также высказался в пользу замирения, а 9 августа и английский посланник в Вене сообщил тамошнему двору о готовности своего правительства войти в переговоры об общем мире.
Тогда началась «словесная война», в которой Бонапарт показал себя таким же тонким дельцом, каким он был искусным воином. Австрия, если не дать ей слишком много времени, чтобы оправиться, была в его власти, но зато Великобритания имела над ним подобное же преимущество в своем господстве на море, составлявшем сильное препятствие к осуществлению страстно лелеемого им плана – восстановления колониальных владений. Остров Гаити оставался тогда лишь в номинальной зависимости от Франции; Мартиника, эта жемчужина Антиллов, была в руках Англии; Мальта и Египет – трофеи бонапартовских предприятий – «отходили» хотя и медленно, но верно. Ради них и ему нужно было выиграть время, так как представлялась большая надежда сделать вскоре такой ход, который должен был если не совершенно обернуть, то по крайней мере серьезно изменить условия игры, привлеча к совместному действию против Великобритании Россию и балтийские флоты. В этой поддержке и возможности довести Австрию до крайности и заключались единственные его шансы на то, чтобы сдержать великую соперницу Франции, так как, почти полный владыка на материке, он не мог с берега распространить свою власть за пределы дальности пушечного выстрела. За весь этот период его корреспонденция изобилует инструкциями о снаряжении флотов, выходе их в море, о выручке Мальты и Египта, о захвате Сардинии посредством экспедиции из Корсики, и Маона – при помощи эскадры, высланной из Бреста. Но с иссякшей морской силой Франции все это не повело ни к чему. Равно оказался бесплодным и его план о крейсерской войне в широких размерах, направленной в различных морях против морской торговли Англии. «Я с прискорбием вижу, – писал он к морскому министру, – что снаряжение флота было принесено в жертву снаряжению большего числа мелких судов». Но ничего другого и нельзя было сделать. Его лучшие адмиралы не были в состоянии вооружать корабли, когда все средства для этого были отрезаны вездесущими крейсерами неприятеля. «Нам никогда не взять Маона, – писал он к испанскому двору в полном разгаре своих триумфов после Маренго, – поэтому объявите войну Португалии и захватите ее провинции, чтобы при начале переговоров о мире вам иметь по возможности полные руки эквивалентов».
Император Павел, присоединяясь ко Второй коалиции, был крайне возбужден против французской революции и полон решимости восстановить государей, потерявших свои троны. Неудачи, выпавшие на долю его войск в 1799 году, и особенно бедствия Суворова, в которых он не без основания винил Австрию, глубоко его огорчили. Неприятно также ему было убедиться в том, что его союзники воодушевлены не столько стремлением помочь несчастным князьям, сколько желанием ослабить Францию, системе которой они приписывали бедствия Европы. Разочарование сменилось вскоре в его неуравновешенном уме охлаждением, которое затем быстро перешло и во враждебное отношение. Этой смене настроений способствовало еще возникновение старого спора между Великобританией и прибалтийскими державами о правах нейтральных сторон, который послужил также предлогом и для разрыва с «владычицей морей». Дания приняла в 1799 году систему конвоирования своих коммерческих судов военными и настаивала на том, что заявления начальника конвоя относительно того, что судовые грузы не содержат ничего запрещенного международными постановлениями, должно быть достаточным, чтобы освободить караван от применения к нему права воюющих производить осмотры. Английские же государственные деятели не допускали, чтобы какое-либо правило, принятое нейтральной стороной, могло обратить в ничто признанное право воюющих. К этому они побуждались еще и коренным различием в определениях военной контрабанды, принятых датчанами и англичанами. Так как датские морские офицеры получили инструкции противиться осмотру их караванов, то произошло два вооруженных столкновения: одно в декабре 1799 года и другое в июле 1800 года. В последнем из них обе стороны потеряли по несколько человек убитыми и один датский фрегат был захвачен англичанами и отведен в Дауне. Ввиду угрожающего положения дел британское министерство немедленно же приняло меры для улаживания вопроса. В Копенгаген был отправлен посол, и для поддержки его требований было назначено девять линейных кораблей и несколько бомбардирских судов в качестве сопровождения. 29 августа, спустя месяц спустя после, схватки, было подписано соглашение, которым обсуждение общего вопроса об осмотре конвоируемых судов откладывалось до будущего времени, а Дания впредь до заключения особого на этот предмет договора отказывалась от назначения конвоев. Что касается захваченного датского фрегата, то он немедленно был освобожден.
Следует заметить, что это столкновение произошло в самый разгар переговоров между Австрией и Францией, право участия в которых требовала себе и Великобритания. Весь щекотливый вопрос о правах нейтральных и воюющих сторон был таким образом поднят в момент, наиболее неудобный для союзников и наиболее благоприятный для Бонапарта. Увенчанный победой на материке, Первый консул видел, что каждая из нейтральных коммерческих стран готова содействовать ему в борьбе с положениями, признаваемыми Англией существенно важными для ее безопасности. Ему предстояло поддержать это настроение и соединить разрозненные силы в одно мощное целое, перед которым «владычица морей» должна была бы поневоле отступить и смириться. Здесь как бы сам собою представлялся случай осуществить то, что впоследствии сделалось главной мечтой его жизни, а в конце концов повело и к его гибели – поднять весь материк против Британских островов, или, как он выражался, «покорить море сушей». Внешние условия, отчасти возникшие еще до появления его у власти и отчасти созданные его мудрой политикой в течение нескольких предшествовавших месяцев, особенно благоприятствовали в этот момент образованию подобной лиги: дело о датском конвое давало, хороший повод, а обессиление союзника Великобритании – Австрии – удобный случай. Бонапарт не придавал должного значения жизнеспособности и крепости государства, составлявшего средоточие обширной коммерческой системы, и при оценке морской силы он упускал из виду, что простая масса судов не имеет еще того значения, которое он умел сообщать массам людей. Он никогда не понимал вполне тех морских задач, с которыми время от времени ему приходилось иметь дело, но в этот критический период он выказал необычайное искусство, организовав против своего главного врага оппозицию, для которой «тело» доставила Пруссия, а «живую душу» вдохнул своей пылкостью император Павел.
Начиная с 1795 года Пруссия оградила себя тем же строгим нейтралитетом, который соблюдали и другие северогерманские государства. При этой системе все время, пока велась на море война, торговля большей части материка направлялась через эти государства – по большим германским рекам, Эмсу, Везеру и Эльбе и через города Гамбург и Бремен. Общая вместимость судов, приходивших в порты Северной Германии из одной лишь Великобритании, поднялась с 120 000 тонн, какою она была в 1792 году, до 389000 тонн в 1800 году, и львиная часть этого движения приходилась на долю Пруссии. Эти выгоды нейтральной территории желательно было еще дополнить полной свободой судоходства под нейтральным флагом. Хотя Великобритания и сильно стесняла его, но доля оборотов, совершавшихся через ее посредство, была настолько велика и море в такой полной мере находилось во власти ее флота, что благоразумие подсказывало соглашаться с ее притязаниями даже и в том случае, когда нельзя было признать их основательность. Так было особенно в то время, когда Россия при Екатерине II и в начале царствования ее сына скрыто или явно поддерживала Великобританию и когда Австрия, хотя и серьезно побитая в поле, все еще сохраняла всю свою силу. Более слабые морские страны, Швеция, Дания и Северо-Американские Соединенные Штаты, руководились подобными же мотивами. Хотя они и стонали от британских требований, но расширение их торговли перевешивало их потери, и покорность приносила меньше вреда, чем принесло бы вооруженное сопротивление. Сама Россия, хотя она и не была морской страной в строгом смысле слова, в крупных размерах производила предметы, транспортировавшиеся главным образом на английских судах и имевшие главный сбыт в Англию же. Таким образом материальные интересы России, и особенно ее влиятельного дворянства, требовали сохранения мира с Великобританией, но самодержавный монарх мог, по крайней мере временно, не считаться с этим фактом. При своем страстном, порывистом характере император Павел вполне мог в увлечении пренебречь всеми благоразумными соображениями и употребить колоссальную силу своей империи на поддержку других государств, которые он был в состоянии заставить действовать заодно с собой.
Таковы были те разнородные элементы, которые Бонапарту предстояло слить в одно мощное целое. С одной стороны, тут были сильные, хотя и не отличавшиеся дальновидностью, торговые интересы, представители которых для сохранения крупных выгод в настоящем были более склонны покориться требованиям Великобритании, чем оказать им отпор. Интересы эти представлялись развившимся в нейтральных прибалтийских государствах транспортным делом, расширившими свои обороты торговлей Пруссией и Северной Германии, которые в силу своей нейтральности в морской войне сделались главным путем для сообщения материка с внешним миром, и производством России, доставлявшим доход ее крупным землевладельцам и пользовавшимся для доставки своих продуктов на рынок исключительно морем. Взаимно связанные тесными отношениями, порождаемыми между государствами торговлей, и своею зависимостью от капитала и коммерческой системы Великобритании, эти интересы обеспечивали народное благосостояние и не могли быть легкомысленно упускаемы из виду никаким правителем. С другой стороны стояло достоинство нейтральных флагов и их непреходящие интересы – неизменно противные интересам воюющих – амбиции Пруссии и ее ревность по отношению к Австрии, и наконец рыцарственный, наполовину ненормальный Павел, со всей горечью задетого личного чувства желавший теперь выместить обиды на своих недавних союзниках.
Бонапарт уже раньше пустил в ход свои маневры как против царя, так и против нейтральных держав. Внимательно следя за политическим горизонтом с самого своего вступления во власть, он не упускал из виду ни одного случая усилить затруднения Великобритании. Его безошибочный инстинкт стратега уже давно признал в ней ключ к военному положению, долженствовавшему, согласно с его целью, выдвинуть Францию на первое место не только на материке Европы, но и во всем свете. Каким бы ни был Бонапарт мудрым государственным человеком и как бы ясно ни сознавал силу нравственных и политических мотивов, все же его идеалом было в сущности насильственное господство, опиравшееся на более могущественные армии и флоты. Сообразно с этим в каждой политической проблеме он видел как бы военную кампанию, в которой предстояло передвигать и соединять силы, с тем чтобы сосредоточить их против важнейших пунктов неприятельской позиции. Великобритания была в полном смысле слова морской державой – и в коммерческом, и в военном отношениях. Против нее Бонапарт имел в виду воздвигнуть такой союз, который уничтожил бы и ее торговлю, и ее военный флот. Что соединенные Франция и Испания были не в силах нанести вред ни тому ни другому, было ясно доказано неоднократными их поражениями и неудачей, направленной против торговли Англии крейсерской деятельности, неустанно поддерживавшейся в течение семи лет войны. Торговая деятельность Великобритании не только не ослабела и не пришла в упадок, но, напротив, еще велась повсюду с удвоенной энергией, и английский флаг гордо развевался на всех морях". Существовал один уголок, в котором до сих пор ее никто еще не тревожил, кроме разве голландского флота, враждебная деятельность которого была, впрочем, сейчас же и прекращена. В Балтийском и Северном морях находилось наиболее уязвимое место британской торговли, за исключением только самих Британских островов и омывающих их вод. Там в значительной степени сосредоточивалось ее судоходство, там же находился рынок для сбыта колониальных продуктов, переполнявших ее склады. Там же, наконец, под защитой своего закрытого, труднодоступного моря были сгруппированы три флота, укомплектованные бравыми, закаленными в бурных плаваниях моряками. Они в совокупности были в состоянии преодолеть силу, которой уже и без того приходилось напрягаться для поддержания своего господства в Средиземном море, для блокады неприятельских военных портов и для охраны торговых судов, толпившихся на всех главных океанских путях.
Располагая такими средствами для оказания поддержки армиям союзников и имея уверенность в обладании господством на море, беспримерном даже в истории Великобритании, министерство с надеждой ожидало наступления года, в котором должны были возобновиться и довершиться успехи 1799 года. Но оно не принимало в расчет Бонапарта, как и он, в свою очередь, строил новые планы, не отводя в них места Нельсону.
Россия не участвовала уже больше в коалиции, тогда как Германия выставила в поле или же разместила по важным в стратегическом отношении пунктам свыше двухсот пятидесяти тысяч своих солдат, руководительство которыми находилось теперь в руках Австрии и которые получали субсидии от Великобритании. Из числа этих войск 125-тысячный отряд, состоявший под командой Меласа находился в Италии; остальные же силы, во главе с генералом Краем, стояли в Германии, занимая там угол, образуемый Рейном под Базелем после того, как, выйдя в западном направлении из Боденского озера, он круто поворачивает на последнем своем плесе к северу. План кампании состоял в том, чтобы, придерживаясь оборонительного образа действий в Германии, занять противостоявшие там союзникам неприятельские силы и в то же время, перейдя в энергичное наступление в Италии, окончательно изгнать французов из этой страны. По достижении этого результата предполагалось вторгнуться во Францию с юга и, может быть, обложить при поддержке английского флота Тулон.
Когда Бонапарт вступил во власть, у Франции оставалось всего лишь двести пятьдесят тысяч солдат, из числа которых при начале кампании 1800 года в поле, против австрийцев, находилось только сто шестьдесят пять тысяч. Было навербовано сто тысяч новобранцев, но чтобы обратить их в настоящих солдат, нужно было время даже и при выгодном условии обладания кадрами «стариков». Равным образом и для обмундирования и снабжения всем необходимым как старослужащих, так и новобранцев, опять-таки требовалось и время, и усиленные заботы. Операционный план Бонапарта состоял в том, чтобы, перейдя в Германии в наступление, взять во фланг позицию австрийцев и оттеснить их с Рейна к северу – к верховьям Дуная. Для выполнения этой важной операции армия Моро была доукомплектована до состава, соответствовавшего силам противостоявшего ей неприятеля. Массене же было предписано сохранять в Италии строго оборонительное положение, стянув к Генуе те тридцать пять или сорок тысяч солдат, которыми он только и располагал. Все время, пока он оставался бы с такими силами на этой позиции, австрийцам едва ли было бы возможно, оставив его у себя в тылу, вторгнуться во Францию по узкой прибрежной дороге. По достижении ожидавшихся в Германии успешных результатов предполагалось выделить из состава действовавшей там армии, которой предстояло тогда занять наблюдательное положение, двадцатитысячный отряд. Пройдя через Швейцарию, отряд этот должен был вступить Сен-Готардским проходом в Италию и соединиться там с сорокатысячным корпусом, предводимым самим Первым консулом, перевалившим через Альпы Сен-Бернарским проходом. Соединенной шестидесятитысячной армии предстояло затем быстрым движением зайти в тыл австрийцам и тем вынудить их на вооруженную защиту их коммуникационных линий через Ломбардию, причем французы, сражаясь под начальством первого полководца эпохи, могли надеяться одержать над своим менее искусным противником победы подобные тем, которыми ознаменовались знаменитые кампании 1796 и 1797 годов.
План действий Бонапарта основывался, таким образом, на оккупации Швейцарии, которая, служа как бы огромным барьером между силами австрийцев, расположенными в Германии и Италии, давала ему возможность прикрываться течением Рейна в части его между Боденским озером и Базелем и вместе с тем безопасно и с соблюдением тайны пользоваться горными проходами, ведущими в равнины Ломбардии и Пьемонта. Эта выгода положения усиливалась еще строжайшей тайной, в которою Бонапарт с неподражаемым искусством сумел облечь даже само существование сорокатысячной «резервной» армии, долженствовавшей действовать под его начальством. Приказы о сформировании этой армии получали самую широкую огласку; главной ее квартирой был избран Дижон, куда и был послан для вступления в командование один из наиболее доверенных сподвижников Бонапарта. Отставным воинским чинам было предложено вступать в ряды этой армии, и были в действительности сделаны кое-какие военные запасы и собраны рекруты и офицеры. На том, однако же, приготовления эти и остановились или по крайней мере продолжались далее уже столь несоразмерно вяло сравнительно с крайне хвастливыми заявлениями французских журналов, что неприятельские шпионы были этим совершенно сбиты с толку. Резервная армия у спела сделаться притчею всей Европы, пока ее отдельные составные части собирались в различных пунктах чрезвычайно искусно, по обыкновению, выбранных Бонапартом в расчете на возможность произвести быстрое сосредоточение, когда представится в этом надобность. Для обеспечения полной тайны вся переписка с этими отрядами велась помимо военного министерства самим Первым консулом.
Кампания была открыта австрийскими войсками, действовавшими в Италии, а именно Мелас со своей семидесятитысячной армией атаковал по линии Апеннин Массену, который вследствие продовольственных затруднений был вынужден растянуть свои силы между Генуей и Ниццей. 5 апреля эта по необходимости тонкая линия была прорвана австрийцами, и после упорного сопротивления, длившегося несколько дней, чему благоприятствовал гористый характер местности, Массена был отброшен к Генуе. Левое же крыло его армии, находившееся под начальством Сюше, вынуждено было отступить по направлению к Ницце и заняло позицию на реке Вар. 18-апреля Массена со своими восемнадцатью тысячами человек был окончательно заперт в Генуе, и ввиду скудости продовольственных запасов освобождение его стало делом чрезвычайной важности.
25 апреля Моро начал свои движения, которые хотя и отличались некоторой сложностью, но все же привели к тому, что 1-мая вся его армия благополучно переправилась через Рейн. Восьмидесятитысячное французское войско расположилось затем по направлению от запада к востоку между Базелем и Боденским озером, угрожая левому флангу неприятеля, фронт которого тянулся по меридиану. Французы сохраняли при этом и готовность атаковать как пути отступления австрийцев, так равно и их огромные депо, необходимость защиты которых затрудняла все их движения. 3 мая австрийцы потерпели поражение под Энгеном и лишились склада в Штоке, захваченного французами. 5-го числа они снова были разбиты под Мосскирхом и 9-го – под Биберахом, потеряв притом еще новые большие склады. После этого генерал Край отступил к Ульму, на Дунае, и первая часть плана Бонапарта была таким образом осуществлена, хотя, правда, и не согласно с его предначертаниями, которые были настолько проникнуты духом авантюризма, что не могли удовлетворять Моро. Кроме того, достигнутые результаты не отвечали ожиданиям Бонапарта. Во всяком случае, общий стратегический итог был тот, что неприятель лишился на время свободы движения в Германии, и Моро был в состоянии послать в Италию отряд, который был нужен для совместных действий с Бонапартом. Отряд этот выступил в поход 13 мая и на пути был усилен частями, присоединившимися к нему в Швейцарии и доведшими его численность до 15–20 тысяч штыков.
6 мая Первый консул, откладывавший свой отъезд до последней возможности из-за желания держать в заблуждении главнокомандующего австрийскими силами в Италии, выехал наконец из Парижа. 15-го числа начался переход через Сен-Бернар, а 20-го вся армия была уже по другую сторону гор. 26 мая французские войска вступили в равнины Пьемонта, и Бонапарт повернул на восток, желая осуществить свою главную задачу – пересечь коммуникационные линии неприятеля и лишить его всякой надежды возвратить их без боя. 1 июня он уже вступил в Милан.
Между тем армия Массены, претерпевая страшный голод, продолжала «отсиживаться» в Генуе, чем значительно увеличивала затруднительность положения австрийцев, державших двадцатипятитысячный корпус под Ниццей и тридцатитысячный – под Генуей. Сверх того с начала кампании из рядов их убыло уже до двадцати тысяч человек. Me лас, не желая упустить добычу, ждал так долго, что не успел вовремя сосредоточить свои силы. Когда же наконец он отдал необходимые приказания, Массена вступил в переговоры об эвакуации Генуи. Начальник австрийского корпуса, чтобы не потерять такого приза, промедлил с исполнением полученного предписания до тех пор, пока дело не решилось окончательно. 5 июня Генуя сдалась, и осаждавшие ее войска, оставив в городе гарнизон, пошли на соединение с главнокомандующим, стягивавшим свои силы к Алессандрии. Бонапарт между тем с половиной своей армии переправился на южный берег По, и 14 июня произошла битва под Маренго. Из опасения, чтобы неприятель не ускользнул, Первый консул слишком разбросал свои силы, и дело приняло сначала столь благоприятный для австрийцев оборот, что Me лас, которому в то время было уже семьдесят шесть лет, вполне уверенный в победе, уехал в два часа пополудни с поля сражения, чтобы отдохнуть. Однако час спустя своевременное прибытие генерала Дезе наклонило чашу весов в другую сторону, и Бонапарт вышел из дела победителем, преграждая неприятелю путь отступления. На другой день Me лас подписал конвенцию, обязавшись в ней очистить всю Северную Италию вплоть до Минчио, за который австрийцы должны были отступить. Все укрепления были при этом переданы Франции, и в числе их только что занятая австрийцами Генуя. В ожидании ответа императора на условия мира, посланные ему Первым консулом, военные действия в Италии были приостановлены, причем обе армии обязались не посылать отрядов в Германию. 2 июля Бонапарт с триумфом вернулся в Париж после своего менее чем двухмесячного отсутствия.
Между тем Моро, узнав о благополучном переходе через Сен-Бернар, снова перешел в наступление. Двинувшись к востоку, он с частью своих сил переправился 19 июня ниже Ульма через Дунай и стал угрожать сообщениям Края с Богемией. В частной стычке, происшедшей в тот же день, французы отстояли занятую ими позицию и взяли в плен пять тысяч австрийцев. На следующую ночь Край эвакуировал Ульм и быстро отступил по северной дороге, избежав таким образом встречи с французами. Моро, не будучи в состоянии пересечь неприятелю путь, двинулся было вслед за ним, но вскоре отказался от преследования, не сулившего особенно благоприятных результатов. Он все еще оставался в неизвестности относительно битвы под Маренго, тогда так австрийцы имели уже о ней известия и, умалчивая о победе французов, сообщили ему о состоявшейся в Италии приостановке военных действий и предлагали сделать то же и в Германии. Догадываясь, что за этим предложением скрываются благоприятные для Франции события, Моро не пошел на соглашение, но, напротив, решился немедленно же обеспечить за своей победоносной армией наиболее благоприятные условия, при которых затем уже можно было бы вступить и в переговоры. Тесно обложив частью своих сил важные придунайские крепости Ульм и Ингольштадт, он с остальными силами переправился через реку и вступил в Баварию. 28 июня он занял Мюнхен, близ которого были затем подписаны 15 июля условия перемирия, весьма сходные с заключенными ровно месяц назад Бонапартом в Италии. Обе враждебные армии отступали за назначенные линии и обязывались не возобновлять военных действий без предуведомления об этом за двенадцать дней. Во все время этого перемирия осажденным австрийским крепостям предоставлялось получать каждые две недели провиант в количестве, соответствовавшем их потреблению, так что в случае возобновления операций они находились бы в том же положении, в каком застали их мирные условия. Две большие французские армии стояли таким образом лагерем на плодородных равнинах Италии и Германии – в мирных областях, лежавших за пределами Франции, которая благодаря этому была избавлена от большей части расходов, вызываемых их содержанием.
Эта короткая и блестящая кампания, представлявшая собой непрерывный ряд успехов французского оружия, должна была расположить к миру обоих участников коалиции. Однако ни один из них не был еще доведен до такого состояния, чтобы вступить в переговоры отдельно от своего союзника. В тот самый день, когда известие о Маренго достигло Вены, но раньше последних неудач в Германии, Австрия возобновила свой договор с Великобританией, по которому обе державы обязывались не вступать в сепаратные переговоры. С другой стороны, Первый консул был решительно против совместных обсуждений условий, так как его постоянной политикой как в кабинете, так и на поле битвы было разделение противников. Для Австрии было весьма важно выиграть время, и потому она отправила в Париж своего посланника, которому поручено было обменяться взглядами с французским правительством, не принимая, однако же, никаких решений. Император также высказался в пользу замирения, а 9 августа и английский посланник в Вене сообщил тамошнему двору о готовности своего правительства войти в переговоры об общем мире.
Тогда началась «словесная война», в которой Бонапарт показал себя таким же тонким дельцом, каким он был искусным воином. Австрия, если не дать ей слишком много времени, чтобы оправиться, была в его власти, но зато Великобритания имела над ним подобное же преимущество в своем господстве на море, составлявшем сильное препятствие к осуществлению страстно лелеемого им плана – восстановления колониальных владений. Остров Гаити оставался тогда лишь в номинальной зависимости от Франции; Мартиника, эта жемчужина Антиллов, была в руках Англии; Мальта и Египет – трофеи бонапартовских предприятий – «отходили» хотя и медленно, но верно. Ради них и ему нужно было выиграть время, так как представлялась большая надежда сделать вскоре такой ход, который должен был если не совершенно обернуть, то по крайней мере серьезно изменить условия игры, привлеча к совместному действию против Великобритании Россию и балтийские флоты. В этой поддержке и возможности довести Австрию до крайности и заключались единственные его шансы на то, чтобы сдержать великую соперницу Франции, так как, почти полный владыка на материке, он не мог с берега распространить свою власть за пределы дальности пушечного выстрела. За весь этот период его корреспонденция изобилует инструкциями о снаряжении флотов, выходе их в море, о выручке Мальты и Египта, о захвате Сардинии посредством экспедиции из Корсики, и Маона – при помощи эскадры, высланной из Бреста. Но с иссякшей морской силой Франции все это не повело ни к чему. Равно оказался бесплодным и его план о крейсерской войне в широких размерах, направленной в различных морях против морской торговли Англии. «Я с прискорбием вижу, – писал он к морскому министру, – что снаряжение флота было принесено в жертву снаряжению большего числа мелких судов». Но ничего другого и нельзя было сделать. Его лучшие адмиралы не были в состоянии вооружать корабли, когда все средства для этого были отрезаны вездесущими крейсерами неприятеля. «Нам никогда не взять Маона, – писал он к испанскому двору в полном разгаре своих триумфов после Маренго, – поэтому объявите войну Португалии и захватите ее провинции, чтобы при начале переговоров о мире вам иметь по возможности полные руки эквивалентов».
Император Павел, присоединяясь ко Второй коалиции, был крайне возбужден против французской революции и полон решимости восстановить государей, потерявших свои троны. Неудачи, выпавшие на долю его войск в 1799 году, и особенно бедствия Суворова, в которых он не без основания винил Австрию, глубоко его огорчили. Неприятно также ему было убедиться в том, что его союзники воодушевлены не столько стремлением помочь несчастным князьям, сколько желанием ослабить Францию, системе которой они приписывали бедствия Европы. Разочарование сменилось вскоре в его неуравновешенном уме охлаждением, которое затем быстро перешло и во враждебное отношение. Этой смене настроений способствовало еще возникновение старого спора между Великобританией и прибалтийскими державами о правах нейтральных сторон, который послужил также предлогом и для разрыва с «владычицей морей». Дания приняла в 1799 году систему конвоирования своих коммерческих судов военными и настаивала на том, что заявления начальника конвоя относительно того, что судовые грузы не содержат ничего запрещенного международными постановлениями, должно быть достаточным, чтобы освободить караван от применения к нему права воюющих производить осмотры. Английские же государственные деятели не допускали, чтобы какое-либо правило, принятое нейтральной стороной, могло обратить в ничто признанное право воюющих. К этому они побуждались еще и коренным различием в определениях военной контрабанды, принятых датчанами и англичанами. Так как датские морские офицеры получили инструкции противиться осмотру их караванов, то произошло два вооруженных столкновения: одно в декабре 1799 года и другое в июле 1800 года. В последнем из них обе стороны потеряли по несколько человек убитыми и один датский фрегат был захвачен англичанами и отведен в Дауне. Ввиду угрожающего положения дел британское министерство немедленно же приняло меры для улаживания вопроса. В Копенгаген был отправлен посол, и для поддержки его требований было назначено девять линейных кораблей и несколько бомбардирских судов в качестве сопровождения. 29 августа, спустя месяц спустя после, схватки, было подписано соглашение, которым обсуждение общего вопроса об осмотре конвоируемых судов откладывалось до будущего времени, а Дания впредь до заключения особого на этот предмет договора отказывалась от назначения конвоев. Что касается захваченного датского фрегата, то он немедленно был освобожден.
Следует заметить, что это столкновение произошло в самый разгар переговоров между Австрией и Францией, право участия в которых требовала себе и Великобритания. Весь щекотливый вопрос о правах нейтральных и воюющих сторон был таким образом поднят в момент, наиболее неудобный для союзников и наиболее благоприятный для Бонапарта. Увенчанный победой на материке, Первый консул видел, что каждая из нейтральных коммерческих стран готова содействовать ему в борьбе с положениями, признаваемыми Англией существенно важными для ее безопасности. Ему предстояло поддержать это настроение и соединить разрозненные силы в одно мощное целое, перед которым «владычица морей» должна была бы поневоле отступить и смириться. Здесь как бы сам собою представлялся случай осуществить то, что впоследствии сделалось главной мечтой его жизни, а в конце концов повело и к его гибели – поднять весь материк против Британских островов, или, как он выражался, «покорить море сушей». Внешние условия, отчасти возникшие еще до появления его у власти и отчасти созданные его мудрой политикой в течение нескольких предшествовавших месяцев, особенно благоприятствовали в этот момент образованию подобной лиги: дело о датском конвое давало, хороший повод, а обессиление союзника Великобритании – Австрии – удобный случай. Бонапарт не придавал должного значения жизнеспособности и крепости государства, составлявшего средоточие обширной коммерческой системы, и при оценке морской силы он упускал из виду, что простая масса судов не имеет еще того значения, которое он умел сообщать массам людей. Он никогда не понимал вполне тех морских задач, с которыми время от времени ему приходилось иметь дело, но в этот критический период он выказал необычайное искусство, организовав против своего главного врага оппозицию, для которой «тело» доставила Пруссия, а «живую душу» вдохнул своей пылкостью император Павел.
Начиная с 1795 года Пруссия оградила себя тем же строгим нейтралитетом, который соблюдали и другие северогерманские государства. При этой системе все время, пока велась на море война, торговля большей части материка направлялась через эти государства – по большим германским рекам, Эмсу, Везеру и Эльбе и через города Гамбург и Бремен. Общая вместимость судов, приходивших в порты Северной Германии из одной лишь Великобритании, поднялась с 120 000 тонн, какою она была в 1792 году, до 389000 тонн в 1800 году, и львиная часть этого движения приходилась на долю Пруссии. Эти выгоды нейтральной территории желательно было еще дополнить полной свободой судоходства под нейтральным флагом. Хотя Великобритания и сильно стесняла его, но доля оборотов, совершавшихся через ее посредство, была настолько велика и море в такой полной мере находилось во власти ее флота, что благоразумие подсказывало соглашаться с ее притязаниями даже и в том случае, когда нельзя было признать их основательность. Так было особенно в то время, когда Россия при Екатерине II и в начале царствования ее сына скрыто или явно поддерживала Великобританию и когда Австрия, хотя и серьезно побитая в поле, все еще сохраняла всю свою силу. Более слабые морские страны, Швеция, Дания и Северо-Американские Соединенные Штаты, руководились подобными же мотивами. Хотя они и стонали от британских требований, но расширение их торговли перевешивало их потери, и покорность приносила меньше вреда, чем принесло бы вооруженное сопротивление. Сама Россия, хотя она и не была морской страной в строгом смысле слова, в крупных размерах производила предметы, транспортировавшиеся главным образом на английских судах и имевшие главный сбыт в Англию же. Таким образом материальные интересы России, и особенно ее влиятельного дворянства, требовали сохранения мира с Великобританией, но самодержавный монарх мог, по крайней мере временно, не считаться с этим фактом. При своем страстном, порывистом характере император Павел вполне мог в увлечении пренебречь всеми благоразумными соображениями и употребить колоссальную силу своей империи на поддержку других государств, которые он был в состоянии заставить действовать заодно с собой.
Таковы были те разнородные элементы, которые Бонапарту предстояло слить в одно мощное целое. С одной стороны, тут были сильные, хотя и не отличавшиеся дальновидностью, торговые интересы, представители которых для сохранения крупных выгод в настоящем были более склонны покориться требованиям Великобритании, чем оказать им отпор. Интересы эти представлялись развившимся в нейтральных прибалтийских государствах транспортным делом, расширившими свои обороты торговлей Пруссией и Северной Германии, которые в силу своей нейтральности в морской войне сделались главным путем для сообщения материка с внешним миром, и производством России, доставлявшим доход ее крупным землевладельцам и пользовавшимся для доставки своих продуктов на рынок исключительно морем. Взаимно связанные тесными отношениями, порождаемыми между государствами торговлей, и своею зависимостью от капитала и коммерческой системы Великобритании, эти интересы обеспечивали народное благосостояние и не могли быть легкомысленно упускаемы из виду никаким правителем. С другой стороны стояло достоинство нейтральных флагов и их непреходящие интересы – неизменно противные интересам воюющих – амбиции Пруссии и ее ревность по отношению к Австрии, и наконец рыцарственный, наполовину ненормальный Павел, со всей горечью задетого личного чувства желавший теперь выместить обиды на своих недавних союзниках.
Бонапарт уже раньше пустил в ход свои маневры как против царя, так и против нейтральных держав. Внимательно следя за политическим горизонтом с самого своего вступления во власть, он не упускал из виду ни одного случая усилить затруднения Великобритании. Его безошибочный инстинкт стратега уже давно признал в ней ключ к военному положению, долженствовавшему, согласно с его целью, выдвинуть Францию на первое место не только на материке Европы, но и во всем свете. Каким бы ни был Бонапарт мудрым государственным человеком и как бы ясно ни сознавал силу нравственных и политических мотивов, все же его идеалом было в сущности насильственное господство, опиравшееся на более могущественные армии и флоты. Сообразно с этим в каждой политической проблеме он видел как бы военную кампанию, в которой предстояло передвигать и соединять силы, с тем чтобы сосредоточить их против важнейших пунктов неприятельской позиции. Великобритания была в полном смысле слова морской державой – и в коммерческом, и в военном отношениях. Против нее Бонапарт имел в виду воздвигнуть такой союз, который уничтожил бы и ее торговлю, и ее военный флот. Что соединенные Франция и Испания были не в силах нанести вред ни тому ни другому, было ясно доказано неоднократными их поражениями и неудачей, направленной против торговли Англии крейсерской деятельности, неустанно поддерживавшейся в течение семи лет войны. Торговая деятельность Великобритании не только не ослабела и не пришла в упадок, но, напротив, еще велась повсюду с удвоенной энергией, и английский флаг гордо развевался на всех морях". Существовал один уголок, в котором до сих пор ее никто еще не тревожил, кроме разве голландского флота, враждебная деятельность которого была, впрочем, сейчас же и прекращена. В Балтийском и Северном морях находилось наиболее уязвимое место британской торговли, за исключением только самих Британских островов и омывающих их вод. Там в значительной степени сосредоточивалось ее судоходство, там же находился рынок для сбыта колониальных продуктов, переполнявших ее склады. Там же, наконец, под защитой своего закрытого, труднодоступного моря были сгруппированы три флота, укомплектованные бравыми, закаленными в бурных плаваниях моряками. Они в совокупности были в состоянии преодолеть силу, которой уже и без того приходилось напрягаться для поддержания своего господства в Средиземном море, для блокады неприятельских военных портов и для охраны торговых судов, толпившихся на всех главных океанских путях.