Страница:
О важной роли, какую играли в предшествующей войне Бремен и Гамбург как коммерческие центры и складочные пункты для континентальной торговли, упомянуто было уже выше. До известной степени они еще и теперь исполняли ту же функцию, но при сильно изменившихся условиях. Политические перемены, последовавшие за войной в 1806 и 1807 годах, и присутствие французских войск в прусских крепостях и по всей Северной Германии, привели к тому, что упомянутые города, подобно Пруссии, сделались покорными воле Наполеона. С формальной стороны континентальная блокада распространилась по всей этой области, как и в Голландии; везде корабли и товары, пришедшие из Великобритании, были запрещены и должны быть конфискованы, где бы они ни были найдены. [202]
Все берега Северного моря, Дании и – при содействии царя – берега Балтики входили в область такого запрещения. Французскому посланнику в Гамбурге приходилось заниматься главным образом или требованием субсидии – деньгами или натурой – для французских войск, или настаиванием, в значительной мере против своего желания, на более строгих мерах к воспрепятствованию ввоза в порт британских товаров. Затруднения, причинявшиеся континентальным государствам этими стеснительными требованиями, были весьма велики даже и в то время, когда Наполеон был сильно озабочен другими вопросами; но единодушие всего населения в пассивном сопротивлении этим требованиям, деятельность контрабандных судов и взяточничество, которое всегда процветает в таможнях и растет вместе с пошлинами, содействовали смягчению Лишений потребителей. Берега Северного моря, между устьями Эмса, Везера и Эльбы, а также Датской Голштинии, низкие и малодоступные для больших судов, а потому способствующие развитию мелких ботов, и требующие от мореходов знания местных условий. Это способствовало развитию контрабанды; так же, как многочисленность рыбаков и гряда близлежащих островов, куда не распространялась деятельность обыкновенного таможенного чиновника.
Для поддержания этой контрабандной торговли, британцы 5 сентября 1807 года захватили Гельголанд и обратили его в склад товаров, которые назначались для ввоза в Германию или Голштинию. «Гарнизон из шестисот человек защищал остров, и военные корабли крейсировали постоянно в его соседстве. Оттуда Контрабандисты получали товар, которым снабжали континент через живших по побережью фермеров, сбывавших его ночью многочисленным комиссионерам; последние распространяли его далеко во все стороны. Население помогало контрабандистам, содействовало им в борьбе с таможенными чиновниками и в подкупе последних». Между Голштинией и Гамбургом возникла тайная линия таможен, но запретные товары прорывались через все барьеры. «Свыше шести тысяч человек низшего и среднего классов занимались тем, что более двадцати раз в день совершали путь из Голштинии в Гамбург. Наказания и конфискации постигали пойманных; но это не положило конца неустанной борьбе против фискальной тирании, иногда хитростью, иногда силою». От пяти до шести сотен женщин, нанятых гамбургскими купцами, ежедневно переносили в город кофе и другие продукты, по четырнадцати фунтов каждая, скрывая их под одеждой.
В Балтийском море положение дел было несколько иное. Многое было там в зависимости от того, удовольствуется ли царь исполнением буквы своих Тильзитский и Эрфуртских обязательств, или будет решительно настаивать на прекращении торговли с Великобританией. Последнее, однако, было невозможно для Александра. Порывистый и властолюбивый, он все-таки не имел в достаточной степени твердости характера, необходимой для того, чтобы не считаться с холодным неодобрением со стороны знати и нуждами своих подданных. В беседе с Наполеоном под влиянием его личного обаяния и его заманчивых обещаний казалось возможным то, что в уединении двора и при отсутствии симпатии со стороны окружающих оказалось невыносимо тяжелым; да и сам Наполеон не облегчал задачи верностью своему слову. Правда, строгие декреты были изданы и британский флаг действительно исключен из русских портов; но острая меркантильная сообразительность заинтересованных лиц скоро позволила им понять, что не будут практиковаться ни слишком любопытный осмотр корабельных бумаг, [203]ни настойчивые препятствия к вывозу тех национальных продуктов, которые, будучи существенными для Великобритании в практике ее деятельности, как владычицы морей, были не менее существенным источником благосостояния России. В самом деле, спрос Британии на морские припасы и обмен их на британские капиталы были первоклассными элементами этого благосостояния; и поэтому уже отказ от тех выгод, без которых Царь решил обойтись, был не легкой жертвой.
Таковы были условия «проведения в жизнь» Континентальной системы между 1806 и 1810 годами. Несмотря на некоторую тревогу и несомненные препятствия, возникшие к тому свободному вывозу, на котором было основано богатство населения Великобритании, бодрость его, в общем не была убита. [204]Большая надежда возлагалась им на сопротивление самих континентальных жителей и еще большая – на настойчивый обход ими эдиктов. В 1806 году, как раз перед изданием Берлинского декрета, но когда Континентальная система была уже в силе, «Коммерческий сборник» писал: «Мероприятия французского правительства показывают только невежественность его в деле торговых принципов. Когда блокада Эльбы была отменена, то на рынках нашли переполнение товаров, а не недостаток их и поднятие цен, как ожидали». – «Вопреки всякому запрещению, британские товары продолжают (1 декабря 1806 года находить путь во Францию в обширном количестве. Они вывозятся туда по французским заказам. Легко застраховать их на весь путь до французского города, где они должны сдаваться покупателю. Они проникают почти через все части сухопутных границ Французской империи. Едва успеют они попасть в склад французского купца, как уже готово поддельное доказательство, что они – произведения французской мануфактуры; они клеймятся соответствующими марками и выставляются в витрины как образцы несомненного превосходства французских мануфактур над английскими. Автор получил эти сведения от людей, близко стоящих к торговле, о которой он говорит: «Хотя Венецианский порт теперь совершенно закрыт для британской торговли, так же как и полуостров Истрия, откуда всегда получался итальянский шелк, тем не менее и теперь мы получаем через нейтральные суда пьемонтский шелк, который лучше и изящнее, прямо из Ливорно, Лукки и Генуи». – «С Мальтой через порты Италии поддерживается оживленная торговля, дающая хороший доход. Этот остров служит эмпориумом средиземноморских депо товаров. Из Мальты мы снабжаем Ливорно и другие города, подвластные Франции. Но британские товары обыкновенно запроданы на наличные деньги даже еще прежде, чем свезены на берег, и едва ли есть риск, что на руках останутся непроданными британские товары даже и на фунт стерлингов, – там, где француз может добраться до них».
Мало-помалу, однако, среди британских промышленников начинают появляться признаки тревоги; но все-таки еще и в январе 1808 года мы читаем: «Несколько кораблей из Голландии вошли недавно в наши гавани и ввезли большое количество товаров, обыкновенно поступавших к нам из Гамбурга. Это является доказательством бесплодности коммерческих расчетов Бонапарта». Около названного времени Россия явно заявила себя противницей Великобритании, подняв цену всех русских продуктов, и акт Соединенных Штатов об эмбарго только что вошел в действие. Это повело к сильному упадку балтийской и американской торговли. В 1805 году через Зунд прошло более одиннадцати тысяч судов; в 1807-м – едва шесть тысяч, и притом британские суда были исключены из всех балтийских портов, кроме шведских. В.1808 году порты Голландии были открыты для вывоза голландского масла, и через них контрабандой ввезено двести тюков шелка благодаря взятке в шесть тысяч гиней, данной одному из высших таможенных чиновников. В 1809 году опять появляется заметка о том, что порты Голландии открыты королем, и вместе с этим вест-индские продукты, которые в течение нескольких месяцев сбывались плохо, оказываются в большом спросе и поднимаются в ценах. Мальта в то же время делает превосходные дела и становится одним из самых больших складов в Средиземном море.
1809 год отличается большим, хотя и временным оживлением торговли, явившимся следствием нескольких причин. Сам Наполеон оставался в течение значительной части года в центре Австрии, поглощенный заботами в одном из самых сомнительных состязаний с этой империей; и в его отсутствие торговля с портами Северного моря шла почти так же, как и в мирное время. В Соединенных Штатах горячий британский посланник, держась политики, несогласной с партией, стоявшей у власти, решился на официальное сообщение правительству Штатов – не получив на то полномочия, – что королевские указы будут отменены с 10 июня. Президент, не дожидаясь дальнейших сведений, отменил в этот день ограничения, установленные актом о несообщении (Non-Intercourse Act), и согласно этому в течение нескольких месяцев между Соединенными Штатами и Великобританией производились свободная торговля и весьма большой обмен товаров. В Кожной Америке удаление португальского двора в Бразилию и восстание Испании против Наполеона имели результатом открытие колониальных портов для Великобритании; и огромная волна корабельных грузов, заготовленных на риск на фабриках, хлынула в этом направлении. В Балтике царь устал от своих обязательств по отношению к Франции и от уловок императора; устал он также и от оппозиции своего двора и своих подданных. Правда, он честно исполнял букву договора с Наполеоном и отказывал британским кораблям в доступе в русские порты; но он не хотел открывать глаза на тот факт, чти британские товары ввозились в эти порты нейтральными судами, снабженными британскими лицензиями. Он никогда не обещал запретить доступ в свои владения названным судам, или лишить их права всякого ввоза и вывоза, и не его было дело углубляться в смысле документов, которые «узаконивали» торговые сношения, имевшие существенное значение для его народа. Ввоз в Великобританию морских припасов, главным образом из Балтики, более чем удвоился с 1808 года по 1809 год и даже еще увеличился в следующем году. То же самое было с шерстью из Испании и шелком из Италии. Даже вест-индские продукты, так энергично исключенные с континента, разделяли общий успех; и у коммерсантов возникла большая, хотя лихорадочная и неосновательная надежда на то, что полное процветание торговли скоро возвратится. Было очевидно, что меры Наполеона имели только частный успех, и что люди склонны были думать, что неудача этих мер лежит в природе вещей – в невозможности осуществления попытки императора. Им предстояло еще узнать, что преследование не имеет успеха только тогда, когда оно не постоянно и не неослабно, или не может быть таким.
Среди увеличивавшихся препятствий к взаимным сношениям между державами, – являвшихся следствием прежде всего узкости идей, которые господствовали в торговой политике в ту эпоху, затем были усилены открытой морской войной или запретительными враждебными мерами, принимавшимися Великобританией против большей части континентальных стран и обратно, и еще усложнившихся континентальной блокадой Наполеона и мстительными указами британского правительства, – возникла двусмысленная, но чрезвычайно разросшаяся выдача «лицензий». Эти лицензии служили, хотя только отчасти и совершенно произвольно, для устранения некоторых из затруднений, мешавших обмену товаров. Лицензия, как показывает значение этого слова, подразумевает наличность запрещений, которое снимается ею в частном случае; и лицензии наполеоновских войн представляли в сущности не столько определенную систему, сколько собрание отдельных разрешений производить такую торговлю, которая запрещена действующими законами государства. Они выпускались и британским правительством, обращавшимся в них к морской полиции – т. е. к вооруженным крейсерам – и Наполеоном, обращавшимся к таможенным властям континентальных портов. В Великобритании, вообще говоря, считали, что Департамент торговли руководствовался в своей деятельности только честными мотивами, хотя эта деятельность подвергалась энергичным нападкам по многим основаниям, – главным же образом для того, чтобы добиться отмены королевских указов, которым одним только приписывалось возникновение лицензий; что же касается Франции, то там при выдаче лицензии играли явную роль развращенность придворных и фаворитизм.
«Система лицензий» в той особенной и распространенной форме, к которой обыкновенно прилагают это определение, была принята британским правительством в 1808 году, непосредственно после королевских указов и союза России с Наполеоном. Лицензии тогда были выпущены не в первый раз, да и не в первый раз тогда явилась в них необходимость; [205]но тогда началось то их распространение, при котором число их с двух тысяч шестисот шести в 1807 году возросло до пятнадцати тысяч в 1809-м и свыше восемнадцати тысяч в 1810 году. После последнего года число их начало быстро падать не вследствие перемены системы, но вследствие горького опыта, что лицензия, которая защищала судно от британского крейсера, не спасала его и груз по прибытии в порт, подвластный Наполеону, когда последний наконец отдался со всей своей неутомимой энергией попытке настоять на исполнении своих декретов. В течение тех лет, когда система лицензий процветала, суда, приобредшие их, направлялись главным образом в порты Балтийского моря, хотя пробирались также и в Голландию, Францию, Испанию и другие страны континента. Торговые сношения с британскими Ост– и Вест-Индиями предоставлялись только британским судам, как и во времена полного мира. Истинное происхождение позднейшей торговли при посредстве лицензии следует искать в том господстве и той вездесущности британского военного флота, которые сделали невозможным для судов под неприятельским флагом держаться в море. Для того чтобы пользоваться своими судами, владельцы передавали их в собственность судовладельцам нейтральных стран – обыкновенно фиктивным актом, который получил название «нейтрализации». Нейтрализованное судно оставалось собственностью купца неприятельской страны; но за условленную цену нейтральная фирма, которая обратила такие сделки в свою регулярную профессию, объявляла себя собственником судна и получала от властей нейтральной страны все необходимые бумаги и аттестаты, которыми могли быть обмануты британские крейсеры при осмотре судна. Как специальное предприятие, представляющее собой обман с начала до конца, система лицензий впервые возникла в течение Американской войны за независимость. Когда Голландия в 1780 году приняла участие в этой войне, ее большой торговый флот не обеспечивался теми средствами защиты, которыми она располагала, и она прибегла к этой системе. В то время фирма основалась в Эмбдене, на прусском берегу Эмса, который разделяет Пруссию от Голландии, и в течение двух лет, т. е. до окончания войны, общая вместимость иностранных судов, «нейтрализованных» ею под прусскими флагами, достигла ста тысяч тонн, число – огромное для тех дней. Во время наполеоновских войн Голландии пришлось опять идти «в кильватере» Франции, и нейтрализация, опиравшаяся на лживые присяги и подложные документы, опять возникла и достигла обширного процветания в прусской части Восточной Фрисландии – так как Пруссия заботливо сохраняла свои нейтралитет с 1795 года до несчастной Йенской кампании 1806 года. В 1806 году под прусским флагом насчитывалось более трех тысяч судов, принадлежащих купцам Голландии, Франции и Испании; и без сомнения, нейтрализация практиковалась не в одной только Пруссии. «Знаменательно, – писал лорд Гоуик (Howick), британский министр иностранных дел, – что прибрежная торговля неприятеля ведется при посредстве судов не только действительно нейтральных, но также и неприятельских, так как многие купцы нейтральных держав бессовестно продают свое имя за небольшие проценты, не только для прикрытия товара, но в бесчисленных случаях и для того, чтобы замаскировать принадлежность судов нашим противникам». Когда факт этот сделался известным, то британские крейсеры при встрече с ценным судном, снабженным прусскими бумагами, находили основание захватывать его и отсылать в порт в качестве законного приза; но нейтрализирующей фирмой подготовлялся агент для защиты ее дела даже и в британских портах и адмиралтейских судах. Капитан и команда задержанного судна, заранее снабженные соответствующими инструкциями, приносили лживые присяги, подтверждая их фальшивыми документами, «оправданными» перед прусскими судьями. Благодаря такому ходу дел Франция получала возможность добывать морские припасы, несмотря на то что британцы блокировали ее порты. Обманы обрушились любопытным образом на голову самой Пруссии. Так, в позднейший период Йенской кампании нейтрализованные суда снабжали французские магазины в портах Балтийского моря, французские госпитали в Любеке и армию, которая осаждала Данциг. Захват судов, подлинность бумаг которых возбуждала подозрение, вызывал негодование против Великобритании, будто бы нарушившей нейтральные права, вел к большей строгости британских военно-морских мероприятий и таким образом прямо содействовал Берлинскому декрету и королевским указам. [206]
В таком положении была нейтральная торговля к концу.1805 года. После того как Наполеон оставил наконец всякую мысль о вторжении в Англию, победоносная Аустерлицкая кампания и Пресбургский мир, расширившие границы империи, расширили также и район тех муниципальных законоположений, которые исключили британские товары с французской территории, В начале 1806 года, втянув Пруссию во враждебные действия против Великобритании занятием Танновера, император добился также закрытия больших германских рек. Правда, мир был скоро восстановлен; но последовавшая вскоре затем Йенская кампания отдала Пруссию, связанную по рукам и ногам во власть Наполеона. Летом 1807 года Тильзитский мир соединил империи Востока и Запада в общем решении исключить из своих пределов британскую торговлю, и Пруссии ничего не оставалось, как только примкнуть к этому решению. Великобритания таким образом оказалась лицом к лицу не с муниципальными постановлениями одной только или двух стран, но с большим политическим союзом, поставившим себе целью ее уничтожение через уничтожение ее торговли, которая была ее жизнью. Притом союз этот не был лишь одним из тех недружелюбных актов, которые ведут к своей цели мирными средствами, подобно Американским Актам о несообщении: Британский кабинет хорошо знал, что мелкие государства были принуждены прямой военной силой действовать в согласии с коммерческой политикой Франции и России, – согласии, существенном для успехов союза.
Для Великобритании было необходимо встретить этот угрожающий ей союз такими мерами, которые уменьшили бы последствия проектированных для ее уязвления ударов до приемлемой степени, – до тех пор, пока не настанет неизбежная реакция. Она встретила готовую поддержку в колоссальной беспринципной системе нейтрализованных судов и при посредстве их и действительно нейтральных судов задумала сохранить свою торговлю с континентом. Для достижения этого без уклонения от общих оснований политики, провозглашенной королевскими указами, было необходимо снабдить каждое из нанятых нейтральных судов ясным и веским документом, который обеспечивал бы, при всех предусматриваемых случайностях, уважение со стороны британских крейсеров к классу судов, обыкновенно навлекавших на себя их подозрение. Было бы неловко, если бы корабль, зафрахтованный в интересах британской торговли, которой грозила опасность упадка, был остановлен британскими же крейсерами. Редакция лицензий была поэтому чрезвычайно обстоятельна и внушительна. Они охраняли от задержки судно, под каким бы флагом оно ни шло (за исключением лишь французского), и указывали, что «судну надлежит разрешить продолжать путь, независимо от того, следует ли оно в неприятельский или нейтральный порт, и независимо от того, что свидетельствуют относящиеся к самому судну и грузу документы, т. е. кому бы судно и груз ни принадлежали». Эти широкие условия были необходимы, потому что корабельные флаги, за исключением флагов Соединенных Штатов, принадлежали державам, которые, добровольно или по принуждению, примкнули к Континентальной системе; а документы, которым предстояло выдержать освидетельствование враждебных агентов в портах назначения судна, должны были подделываться, или – как говорили тогда смягченно – «ассимилироваться», для того чтобы обмануть ретивого таможенного офицера или дать равнодушному таможенному офицеру приличный предлог для допущения товаров. Лицензия защищала судно против британского крейсера, который в противном случае задержал бы его на основании его бумаг, имевших целью обмануть портовых офицеров. «Система лицензий, – говорилось в одной петиции противников ее, – делает необходимым для судов запастись пачкой подложных, или, как их называли, ассимилированных документов». Сама бумага для последних, воск для печатей и другие принадлежности, а также подписи иностранных правителей, например Наполеона, президента и секретаря Соединенных Штатов, подделывались весьма искусно. Фирмы, занимавшиеся такими делами, заявляли о себе коммерческому обществу циркулярными письмами.
Таким образом, большие эскадры снабженных лицензиями судов под флагами Пруссии, Дании, Мекленбурга, Ольденбурга, Книпгаузена и других почти неизвестных германских княжеств, так же как и многие американские суда, направлялись ежегодно в Балтику с британскими и колониальными продуктами и возвращались оттуда с лесом, пенькой, салом и зерном Севера. Эти суда входили в Петербург и все другие порты Балтийского моря, разгружались, нагружались затем возвратным грузом и тогда собирались на общее rendevous. Когда число их достигало приблизительно пятисот, они отплывали в Великобританию под конвоем военных кораблей, защищавших их против приватиров, которыми кишели Зунд и Северное море. Оказавшись между требованиями с одной стороны Англии, а с другой – Франции, датские моряки, не мирившиеся с системой лицензий, потеряли средства к пропитанию и обратились к приватирству, в практике которого недалеко ушли от пиратства; [207]и французские приватиры также находили для себя выгодное поприще в хищническом крейсерстве.
Вероятно, такое отношение северных держав, так же как и желание примириться с Соединенными Штатами, вызвали королевский указ 1809 года, который – хотя и сохранял дух, а также выгоды ноябрьских указов 1807 года – все-таки формально отменял последние, за исключением статей их, определительно изложенных в новом эдикте. Конструктивная или бумажная блокада, которая по первым указам распространялась на каждый порт, куда английские товары не допускались, была теперь ограничена лишь берегами Голландии, Франции и только теми берегами Италии, которые входили в область непосредственного владычества Наполеона. Причинами этой новой меры выставлялись «различные события, имевшие место со времени первых указов и повлиявшие на отношения между Великобританией и владениями других держав». Пиренейский полуостров, население которого тогда открыто восстало против Наполеона, был, конечно, освобожден от блокады; и Южная Италия, вследствие ее близости к Мальте и Сицилии, из которых первая была владением, а вторая – союзницей Англии, могла быть снабжаема необходимыми припасами с упомянутых островов с большим удобством, чем нейтральными судами, приходящими издалека. Продление блокады Голландии было особенно благоприятно для британской торговли: при этой мере крупные предметы континентального потребления могли попасть в Голландию и Францию непосредственно только при помощи британской лицензии, т. е., другими словами, прямо из Англии; если же они ввозились из нейтральной страны в германские реки, ганзейские города или порты Балтики, как это разрешалось новым указом, то им еще предстояла перевозка оттуда во владения Наполеона сухим путем, а это поднимало их цены настолько, что они не могли конкурировать с товарами, «очищенными» британской лицензией. Таким образом, лишения, терпимые населением нейтральных стран, были облегчены без ослабления давления на Францию, и в то же время с отменой некоторых стеснительных и оскорбительных требований от нейтральных судов. Великобритания получила еще другую выгоду от такого открытия доступа к торговым операциям в Балтике всем нейтральным судам: большой спрос и высокие цены на предметы военно-морского снабжения побуждали их доставлять последние в британские порты и на британский рынок предпочтительно перед другими странами.
Рассматриваемый указ был издан как раз в то время, когда британский посланник в Вашингтоне только что уверил американское правительство, что королевские указы будут совершенно отменены 10-го числа следующего пеня месяца.