Страница:
[128]Ни Вильнев, ни Нельсон не сомневались в результате своей встречи.
[129]
Другой фактор в этой комбинации – Брестская эскадра и отряд армии в двадцать тысяч человек были в готовности приступить к действиям, обусловливавшимся успешным прорывом двух других эскадр. «Я рассчитываю, – сказал Наполеон, – что отплытие двадцати кораблей из Рошфора и Тулона заставит неприятеля выслать за ними в погоню свои тридцать». Эта диверсия весьма существенно увеличила бы шансы на успех брестских сил. Одно время он говорил о посылке последних в Индию после предварительного усиления их французскими и испанскими судами из Ферроля. Но это была лишь мимолетная мысль, от которой его заставил отказаться здравый воинский инстинкт, как от движения, рассеивающего силы и ослабляющего средства для предполагаемого нападения на «сердце британского могущества». Три месяца спустя, начав бояться, что попытка такого нападения не удастся, он возвратился к мысли о военных действиях в Ост-Индии, высказав ее в выражениях, которые показывают, почему он сначала отказался от нее: «На случай, если бы по какой-либо причине наша экспедиция не увенчалась полным успехом, и мне не удалось бы достигнуть величайшей из всех целей, что разбило бы и все остальное, я думаю, нам следует приступить к операциям в Индии в сентябре». Индия поистине была в воображении Наполеона тем же, чем Египет был для Нельсона, – объектом, который оказывал влияние на его идеи и постоянно вводил его в заблуждение. Весьма метко выразился об этом один американский гражданин в письме к Питту в том же январе 1805 года: «Французы вообще полагают, что источники богатства британцев находятся в Индии и Китае. Они, мне кажется, совсем не понимают, что самыми обильными источниками являются земледелие, мануфактуры и спрос на их произведения за границей». [130]Наполеон вполне разделял мнение французов, и оно весьма сильно влияло на его соображения в течение предстоявшей кампании. Возвращение Вильнева в Тулон и задержка его там, вызванная необходимостью исправить потерпевшие аварии суда и ожиданием подкреплений из Испании, совершенно изменили детали плана Наполеона. По существу, этот план оставался неизмененным от начала до конца; но большое число судов, которое он надеялся скоро сосредоточить под своей командой, пробудило его страстную любовь к большим массам и широким комбинациям. При этом на него повлияло и то, что теперь Вильнев не мог достигнуть Вест-Индии до наступления нездорового времени года.
Мысль о задуманных завоеваниях в Америке, которая составляла такую важную часть его первого плана, была теперь оставлена, так же как и мысль об экспедиции в Ирландию эскадры Гантома. Сосредоточение морских сил в Вест-Индии, или вообще в каком-либо внешнем по отношению к Франции пункте, сделалось теперь его главной задачей. Прорыв из портов различных отрядов, прежде имевший назначением способствовать переправе флотилии лишь в качестве диверсии, должен был теперь сделаться прямым средством прикрыть эту флотилию путем сосредоточения упомянутых отрядов в Английском канале и перед Булонью. Операции должны были начаться в марте; настоятельные приказания были посланы в Испанию, с тем чтобы собравшиеся в различных портах ее корабли были готовы двинуться немедленно по получении распоряжений.
Теперь необходимо ознакомиться с расположением эскадр в марте, когда открылась великая Трафальгарская кампания. На правом фланге, в Текселе, находились девять линейных кораблей с соответствующим числом легких судов и около восьмидесяти транспортов стояли там же, готовые принять корпус Мармона из двадцати пяти тысяч человек. Булонская флотилия была в сборе; несколько отрядов, ещё не присоединившихся к ней, находились так близко, что прибытие их с уверенностью ожидалось до прихода прикрывающей эскадры. Армия из ста тридцати тысяч солдат благодаря долгой, практике могла совершить посадку на суда в течение не более чем двух часов. Для того чтобы все боты вышли из портов, были необходимы два прилива, но так как весть о приближении эскадры предшествовала бы ее прибытию, то они имели бы возможность выйти из гаваней заблаговременно и держаться в открытом море под защитой батарей, готовые к отплытию. В Бресте стояла эскадра Гантома из двадцати одного линейного корабля. Рошфорская эскадра была теперь в Вест-Индии с Миссиесси. Еще два корабля оставались в самом Рошфоре и один в Лориане в полной готовности. В Ферроле находились пять французских и десять испанских кораблей; ожидали, что шесть или восемь из последних будут в состоянии отплыть в марте, Согласно договору к тому же времени должны были быть готовы двенадцать или пятнадцать линейных кораблей в Кадисе, но на деле оттуда могли двинуться только шесть. В Кадисе же стоял еще один французский корабль. В Картахене было шесть испанских судов, которые, однако, не принимали никакого участия в кампании. В Тулоне Вильнев должен был иметь одиннадцать кораблей. Все перечисленные суда были линейными кораблями. Полное число таковых при открытии кампании достигало, таким образом, шестидесяти семи; но, как легко заметить, они были рассеяны по отдельным отрядам, и их начальнику предстояло исполнить стратегическую задачу – соединить их пред лицом неприятеля, который владел путями сообщений между ними, и затем привести их к стратегическому центру.
Как и в 1796 году, объявление войны Испанией в 1805 году чрезвычайно увеличило заботы и тревоги Великобритании. Лорд Мельвиль, сменивший Сент-Винсента в качестве первого лорда Адмиралтейства в мае 1804 года, сейчас же договорился с частными верфями о постройке нескольких линейных кораблей; но они не были еще готовы. Тогда обратились к довольно странному средству утилизировать износившиеся суда: двенадцать из них были в феврале 1805 года обшиты двухдюймовыми дубовыми досками и усилены добавочными креплениями. Говорят, что некоторые из них принимали участие в Трафальгарской битве.
Диспозиция и сила британских отрядов менялась сообразно с движениями противника и ростом силы их флота. Лорд Кейт в Даунсе, с одиннадцатью малыми линейными кораблями, наблюдал за Текселем и Дуврским проливом. Эскадра Канала под начальством Корнуолиса «держала под замком» Брест; в начале года под командой этого адмирала было только одиннадцать линейных кораблей, а в следующем апреле – уже двадцать или двадцать четыре. Эта эскадра составляла центр большой британской морской линии. Близ Рошфора после прорыва Миссиесси не было никакой эскадры. Этот прорыв имел последствием только то, что в марте перешли в Вест-Индию пять французских и шесть британских кораблей. Близ Ферроля восемь британских кораблей сторожили пятнадцать союзных, стоявших в этом порту в октябре, когда Испания уже угрожала объявлением войны Великобритании, последней был послан отряд из шести судов для блокады Кадиса. Вверенный Нельсону район, простиравшийся прежде до мыса Финистерре, был теперь ограничен с запада Гибралтаром, а часть этого района от Кадиса до упомянутого мыса перешла к сэру Джону Орду, что было чрезвычайно неприятно для Нельсона так как отняло у него самый «благодарный» отдел района в пользу того, который не только был старше его, но и обладал репутацией его личного врага. Эскадра Нельсона, не считая корабля, остававшегося по политическим причинам всегда в Неаполе и потому бесполезного для него, состояла из двенадцати линейных кораблей; из них некоторые были, однако, в весьма плохом состоянии. Еще два корабля были на пути к соединению с ним, но примкнули к нему, только когда кампания уже началась. Можно прибавить еще, что в Индии было от восьми до десяти линейных кораблей, а в Вест-Индии – сначала четыре, но впоследствии к ним присоединились еще шесть судов Кокрена. [131]
2 марта Наполеон объявил подробные инструкции на предстоявшую кампанию для Вильнева и Гантома, которому вверял главное начальство над соединенными силами. Согласно этим инструкциям Гантом должен был выйти из Бреста при первой возможности со своей эскадрой из двадцати одного корабля, на которых, кроме судовых команд, было еще три тысячи шестьсот солдат. Он должен был идти сначала в Ферроль и уничтожить или отогнать блокирующую этот порт эскадру, чтобы дать возможность выйти оттуда и присоединиться к нему приготовившимся к плаванию французским и испанским судам, а затем следовать кратчайшим путем к Мартинике, где он должен был встретить Вильнева, а также, – как император надеялся – и Миссиесси. На случай если бы Вильнева еще не было там, Гантому предписывалось ожидать его в течение тридцати дней. Все три эскадры по соединении имели бы более сорока кораблей, и Гантому предписывалось идти с ними – избирая такие курсы, чтобы было мало вероятия встретить неприятеля – прямо в Булонь, где император ожидал его между 10 июня и 10 июля. Если бы, однако, в распоряжении Гантома и через тридцать дней после прихода его на Мартинику оказалось – за неприбытием ли Вильнева или по каким-либо другим причинам – менее двадцати пяти кораблей, то ему рекомендовалось идти в Ферроль, где император брал на себя заботу собрать подкрепления. Гантому предоставлялось, однако, и в этом случае право идти прямо в Булонь, раз он найдет это благоразумным.
Вильневу теми же инструкциями предписывалось идти как можно скорее к Кадису, но не входить в порт, а выждать в море присоединения снаряженных в порту кораблей и затем следовать на Мартинику для ожидания там Гантома в течение сорока дней. Если бы последний не пришел и после этого срока, то Вильнев должен был пойти на Гаити, высадить там часть войск, оттуда отправиться к Канарским островам [132]и крейсировать близ бухты Сант-Яго двадцать дней. Здесь предполагалось второе rendevouz, где Гантом мог соединиться с Вильневом, если бы был неожиданно задержан в Бресте. Император, подобно всем французским правителям, не желал, чтобы флот его рискнул вступить в бой с почти равными силами противника. Каков бы ни был результат боя, его комбинации пострадали бы от последнего. «Я предпочитаю, – сказал он, – rendevouz на Мартинике всякому другому; но я также предпочитаю встречу у Сант-Яго соединению перед Брестом, так как хочу избежать какого бы то ни было боя». Когда Гантом в самый критический момент, только за шесть дней до того, как ушел Вильнев, донес, что готов выйти из Бреста, так как близ порта находятся только пятнадцать британских линейных кораблей, в случае столкновения с которыми успех будет несомненно на его стороне, – Наполеон ответил: «Морская победа теперь не привела бы ни к чему. Преследуйте только одну цель – исполнить ваше назначение. Выйдите из порта без боя». Таким образом, ошибочному старому принципу преследования «конечных целей» был принесен в жертву единственный шанс на соединение отдельных отрядов, столь существенное для успеха дела. Около 1 апреля число британских судов под Брестом было увеличено до двадцати одного.
Между тем Нельсон возвратился после своих бесплодных поисков противника у Александрии и 13 марта снова появился у Тулона. Оттуда он направился к мысу Сан-Себастьян, показавшись предварительно близ Барселоны, чтобы убедить противника, что придерживается берега Испании; он рассуждал при этом, что если французы поверят этому, то с большей готовностью снимутся с якоря для следования в Египет, который он все еще считал их Целью. Из сообщений с Александрией он узнал о расстроенном положении дел в этой стране со времени уничтожения власти мамелюков и возвращения ее туркам и донес, что французы могут легко овладеть ею, если только им удастся высадка туда. От мыса Сан-Себастьян эскадра пошла в залив Пальмас, на юге Сардинии, обладающий удобным рейдом, для пополнения припасов с недавно прибывших туда транспортов. Она стала там на якорь 26 марта, но была уже опять в море, когда в восемь часов утра 4 апреля в расстоянии двадцати миль к западу от упомянутого залива к ней подошел фрегат с известием о вторичном отплытии из Тулона французского флота. Фрегат потерял его из виду вечером 31 марта, в шестидесяти милях к югу от Тулона; упомянутый флот держал тогда на юг при северо-западном ветре. Другой фрегат, потеряв из виду противника в течение ночи, присоединился к адмиралу несколько часов спустя после первого. Потерь французской эскадры он мог объяснить только тем предположением, что в то время как он сам держал на SW при ветре от WNW, неприятель, вероятно, взял на юг или спустился к осту. Нельсон поэтому направил свою эскадру по середине между Сардинией и африканским берегом, рассеяв сторожевые суда вдоль линии между этими двумя пунктами. Таким образом он занял центральное положение для прикрытия всех пунктов восточнее Сардинии и обеспечил себе возможность получить немедленно известия о противнике, если бы тот сделал попытку пройти в каком-либо пункте занятой им линии.
Вильнев действительно шел тем курсом, как донесли британские фрегаты, обманутый хитростью Нельсона, т. е. появлением его близ Барселоны. Полагая, что неприятель крейсирует у мыса Сан-Себастьян, Вильнев решил пройти по восточную сторону Балеарских островов. На следующий день, 1 апреля, нейтральное судно известило его, что видело британскую эскадру к югу от Сардинии. Так как ветер, к счастью для Вильнева, отошел к востоку, то он изменил свой курс так, чтобы выйти к северу от названных островов; и 6 апреля, когда Нельсон стерег его между Сардинией и Африкой, Вильнев появился близ Картахены. Испанский отряд, стоявший там, отказался присоединиться к нему за неимением соответствующих инструкций от своего правительства. Французская эскадра немедленно продолжила путь со свежим восточным ветром и прошла Гибралтар 8-го числа. 9-го она достигла Кадиса, прогнав оттуда эскадру Орда. Строго следуя данным ему приказаниям, Вильнев стал на якорь вне порта, и к нему сейчас же присоединились шесть испанских кораблей и один французский – «Эгле», 74-пушечный. Ночью этот союзный флот, из восемнадцати линейных кораблей, отплыл на Мартинику, где и стал на якорь 14 мая, после тридцати четырех дневного перехода. Несколько испанских кораблей отделились от него через день после отплытия, но вскрыв пакет с инструкциями, определявшими место рандеву, они направились туда и прибыли только двумя днями позже Вильнева.
До сих пор французскому адмиралу сопутствовало исключительное счастье. Только благодаря случаю он узнал местонахождение Нельсона, тогда как последний был введен в заблуждение, по-видимому, вследствие плохой распорядительности столь тщательно размещенных им сторожевых судов. Нельсон не был склонен порицать своих подчиненных, но, видимо, сознавал, что на этот раз служба не была исполнена ими безупречно. Не ранее 16 апреля, когда Вильнев был уже в течение шести дней в пути после отплытия от Кадиса, Нельсон узнал от встречного судна, что за девять дней перед тем французский флот проходил близ мыса де Гата» на берегу Испании, держа на запад при восточном ветре, с очевидным намерением выйти в Атлантический океан. К этому стечению удачных для Вильнева обстоятельств прибавилось еще одно. В то время как он пользовался восточным ветром до выхода из Гибралтара, плаванье Нельсона за время от 4 до 19 апреля сопровождалось рядом сильных западных штормов. «В течение девяти дней мы подвинулись только на двести миль, – писал он. – Целый месяц не дул ветер, сколько-нибудь похожий на левантийский». Лишь 6 мая, после отчаянной более чем трехнедельной борьбы с противными ветрами, его эскадра стала на якорь в Гибралтарской бухте. Через пять дней он был на пути в Вест-Индию. Но в то время как прорыв французов из Тулона свидетельствовал о невозможности предотвратить выход из порта каждого отряда противника, события, происходившие в других местах, показали крайнюю трудность для французов совершить столь своевременно прорывы, чтобы осуществить великую комбинацию Наполеона. Пока Вильнев с восемнадцатью кораблями следовал так скоро, как только мог, в Вест-Индию» Миссиесси, [133]с пятью другими, после весьма неудовлетворительного выполнения данного ему поручения – беспокоить неприятельские острова, торопился назад в Рошфор, где его ожидали приказания немедленно идти обратно. В то же самое время Гантом, с двадцатью одним кораблем, был безнадежно заперт в Бресте.
Чтобы вернее отвлечь внимание противника от своих истинных целей, Наполеон избрал для своей поездки в Италию время, назначенное для отплытия своих эскадр. Оставив Париж 1 апреля и путешествуя не торопясь, он был в Алессандрии 1 мая, а в Милане – 10. Здесь он оставался целый месяц, и 26-го числа был коронован в качества короля бывшей Итальянской республики. Пребывание его в Италии продолжалось до июля. Вероятно, именно этому отсутствию его из Франции, время которого было столь тщательно определено им, мы обязаны той драгоценной, нарисованной им самим картиной надежд и опасений, в связи с морскими комбинациями, сменявшими одна другую в его неутомимом мозгу, расчетов и догадок – верных или ошибочных, но всегда остроумных. Эту картину дают почти ежедневные письма к морскому министру.
Особенно заботила Наполеона задержка Гантома, который, будучи «герметически блокирован и парализован постоянными штилями», не мог выйти из порта, и вопрос о том, где Нельсон, который «исчез с его глаз и пропал без вести» гораздо более безнадежно, чем Вильнев с горизонта британцев. «Ради Бога, поторопите выходом Брестскую эскадру, чтобы она успела еще соединиться с Вильневом! Нельсон опять обманулся и ушел в Египет. Вильнев 10 апреля скрылся из виду. Пошлите ему известие, что Нельсон ищет его в Египте; все это я и сам сообщаю Гантому через курьера. Дай Бог, однако, чтобы последний не застал уже его в Бресте». 15 апреля Гантом попытался выйти. Британский флот был отогнан в море штормом 11-го числа, но 13-го возвратился вновь на свой пост. После полудня 14-го числа адмиралу Гарднеру, который на время сменил Корнуолиса, было доставлено известие, что французы снимаются с якоря. На следующий день они действительно вышли в море, но так как теперь у британцев было двадцать четыре корабля, против их двадцати одного, то они ограничились лишь демонстрацией и возвратились в порт.
Так как приближение благоприятного для крейсерства времени года оставляло все менее и менее надежды на ослабление блокады, то Наполеон построил новую комбинацию. Два стоявшие в Рошфоре линейных корабля, тогда уже почти готовые, должны были отплыть оттуда под начальством контр-адмирала Магона для доставки новых инструкций Вильневу. Последнему предписывалось теперь ждать Гантома в течение тридцати пяти дней после прибытия Магона, и если бы Гантом не пришел и тогда, возвратиться прямо в Ферроль, отказавшись от rendevous в Сант-Яго. В Ферроле его ожидали пятнадцать французских и испанских кораблей, вместе с которыми и двумя кораблями Магона силы его достигли бы численности тридцати пяти кораблей. С ними он должен был подойти к Бресту для соединения с Гантомом, после чего все пятьдесят шесть линейных кораблей должны были сейчас же отплыть в Канал. Магон вышел с этими инструкциями из Рошфора в начале мая, а 4 июня доставил их Вильневу, – как раз вовремя для того, чтобы эскадра последнего приняла на обратном пути предписанное ими направление. Для облегчения упомянутого соединения французских эскадр у Бреста были воздвигнуты наскоро весьма сильные батареи, защищавшие якорную стоянку вне Жоле. Здесь в мае Гантом занял позицию, прикрывавшуюся ста пятьюдесятью орудиями этих батарей.
Из вышеизложенного видно, что план императора, хотя и сохранивший свои существенные черты, претерпел теперь чрезвычайно важное изменение вследствие «строгости» блокады Бреста. Соединение эскадр все еще оставалось «замковым камнем» плана, но настойчивость, с какой противник держал под замком самую большую из них, заставила решиться на попытку сосредоточения большего числа кораблей в Бискайской бухте, где в изобилии крейсировали суда британского флота, – попытку, которая сначала была отвергнута им как обещавшая наименьший успех.
Поэтому теперь, более чем когда-либо, для Наполеона сделалось желательным отвлечь из этих вод возможно большее число крейсеров противника. Эта цель постоянно занимала его мысль и «окрашивала его расчеты цветом его надежд». Вопреки статистике, он считал, как выше было сказано, что Ост-Индия представляет для британцев самый насущный интерес. Поэтому он старался возбудить их тревогу за судьбу этой страны и упорно продолжал думать, что всякий отряд, отплывший из Англии, направлялся туда. «Кокрен, – пишет он 13 апреля, – был перед Лиссабоном 4 марта. Он должен затем идти к Зеленому мысу, оттуда на Мадейру, и если ничего не узнает там о местонахождении наших эскадр, пройдет в Индию. Именно так поступил бы на его месте всякий адмирал, обладающий здравым смыслом». 10 мая, когда Кокрен оставался в Вест-Индии уже более месяца, Наполеон повторяет это мнение и в то же время делает предположение, что пятитысячный отряд войск, который отплыл из Англии 15 апреля со строжайше секретными инструкциями, направлялся к мысу Доброй Надежды. «Опасения, что эта экспедиция встретится с Вильневом, заставят их послать еще корабли в Индию». 31 мая Наполеон высказывает предположение, что восемь линейных кораблей, вышедших десять дней назад под начальством Колингвуда, следуют в Индию, и неделю спустя повторяет эту догадку с уверенностью: «Ответственность министров так велика, что они не могли послать его никуда, кроме Ост-Индии». 9 июня он пишет: «Все заставляет меня думать, что англичане послали пятнадцать кораблей в Ост-Индию, когда узнали, что Кокрен достиг Барбадоса две недели спустя после отплытия Миссиесси. В таком случае вполне возможно, что Нельсон послан в Америку». Это мнение повторяется 13-го и 14-го. 28-го, когда завеса начинает спадать с его глаз, он делает ряд остроумных соображений, которые, как исходящие от неверной посылки, ввели его в такое заблуждение: «Трудно думать, чтобы англичане без получения соответствующих известий послали семнадцать линейных кораблей (т. е. соединенные эскадры Нельсона и Колингвуда) в Вест-Индию, где Нельсон, по присоединении к его десяти кораблям шести кораблей адмирала Кокрена и трех из Ямайки, будет иметь девятнадцать, – больше, чем в нашей эскадре там. Колингвуд же, идя в Ост-Индию с восемью кораблями и найдя там девять, будет иметь всего семнадцать – также больше, чем у нас. Трудно поверить при этих условиях, что неприятель, имея шансы быть везде численно сильнее нас, будет настолько слеп, что оставит Ост-Индию на произвол судьбы».
Некоторые французские писатели, так же, как и английские, умаляют сообразительность Нельсона, делая неблагоприятное для него сравнение с Наполеоном и основывают свою оценку в значительной мере на том, что он ошибочно принял Египет за цель французов. Ввиду вышеприведенных выдержек из писем императора, а также на основании других ошибочных предположений, которые он делал в течение этой замечательной кампании, нужно допустить, что во мраке неизвестности, при отсутствии верных сведений, оба гениальных вождя должны были довольствоваться соображениями, более или менее остроумными, но не опирающимися на какие-либо солидные данные и потому, как сказал Нельсон, поднимающимися немного выше догадок. Подобным образом сложилось убеждение, что Колингвуд якобы разгадал план Наполеона, а его проницательность ставилась выше, чем проницательность Нельсона потому, что он, после возвращения последнего из погони за Вильневом в Вест-Индию писал, что плавание туда французов имело целью отвлечь морские силы британцев, забывая при этом высказанную им двумя лишь строками ранее догадку, что не Англия, а «Ирландия составляет настоящую цель этих операций». Скорее каждый мог бы подписаться под следующими словами Наполеона: «Я в своей жизни так часто ошибался, что более уже не краснею за это». Нельсон, когда его фрегаты ночью 31 марта потеряли из виду Вильнева, не пошел ни к востоку, ни к западу; он сосредоточил свои силы для прикрытия того, что считал наиболее вероятным из всех объектов противника, и ждал известий о движениях последнего. «Я не пойду ни к востоку от Сицилии, ни к западу от Сардинии до тех пор, пока не узнаю чего-либо положительного». [134]Можно с уверенностью сказать, что при подобных условиях Наполеон сделал бы то же самое.
Ошибочность расчетов Наполеона состояла в том, что он придавал слишком большое значение Индии, а также в том, что он не принял в соображение проницательности британского правительства и организации им разведочной службы. Он сам, со свойственной ему здравой логикой, изложил образ действий, которому британское правительство должно было следовать:
«Если бы я был в британском Адмиралтействе, я послал бы легкие эскадры в Ост– и Вест-Индии и собрал бы сильную эскадру из двадцати линейных кораблей, которую не отправил бы до тех пор, пока не узнал бы о назначении Вильнева». [135]Именно так и поступило Адмиралтейство. Легкая эскадра была на пути в Индию, а восьми кораблям было приказано идти в Вест-Индию под начальством Колингвуда. Колингвуд же, узнав, что Нельсон уже шел туда, удовольствовался тем, что послал два корабля свои ему в подкрепление, а с остальными шестью занял позицию перед Кадисом, блокируя таким образом картахенские корабли. Сильная эскадра из двадцати судов стояла перед Брестом, чрезвычайно беспокоя Наполеона. «Если Англия понимает серьезную игру, какую ведет теперь, то должна снять блокаду Бреста». Но здесь, так же как и в вопрос об Индийских экспедициях, мысль Наполеона была подсказана ему его желаниями. Ослабление блокады Бреста, как он признался позднее, было делом большой важности для Франции.
Другой фактор в этой комбинации – Брестская эскадра и отряд армии в двадцать тысяч человек были в готовности приступить к действиям, обусловливавшимся успешным прорывом двух других эскадр. «Я рассчитываю, – сказал Наполеон, – что отплытие двадцати кораблей из Рошфора и Тулона заставит неприятеля выслать за ними в погоню свои тридцать». Эта диверсия весьма существенно увеличила бы шансы на успех брестских сил. Одно время он говорил о посылке последних в Индию после предварительного усиления их французскими и испанскими судами из Ферроля. Но это была лишь мимолетная мысль, от которой его заставил отказаться здравый воинский инстинкт, как от движения, рассеивающего силы и ослабляющего средства для предполагаемого нападения на «сердце британского могущества». Три месяца спустя, начав бояться, что попытка такого нападения не удастся, он возвратился к мысли о военных действиях в Ост-Индии, высказав ее в выражениях, которые показывают, почему он сначала отказался от нее: «На случай, если бы по какой-либо причине наша экспедиция не увенчалась полным успехом, и мне не удалось бы достигнуть величайшей из всех целей, что разбило бы и все остальное, я думаю, нам следует приступить к операциям в Индии в сентябре». Индия поистине была в воображении Наполеона тем же, чем Египет был для Нельсона, – объектом, который оказывал влияние на его идеи и постоянно вводил его в заблуждение. Весьма метко выразился об этом один американский гражданин в письме к Питту в том же январе 1805 года: «Французы вообще полагают, что источники богатства британцев находятся в Индии и Китае. Они, мне кажется, совсем не понимают, что самыми обильными источниками являются земледелие, мануфактуры и спрос на их произведения за границей». [130]Наполеон вполне разделял мнение французов, и оно весьма сильно влияло на его соображения в течение предстоявшей кампании. Возвращение Вильнева в Тулон и задержка его там, вызванная необходимостью исправить потерпевшие аварии суда и ожиданием подкреплений из Испании, совершенно изменили детали плана Наполеона. По существу, этот план оставался неизмененным от начала до конца; но большое число судов, которое он надеялся скоро сосредоточить под своей командой, пробудило его страстную любовь к большим массам и широким комбинациям. При этом на него повлияло и то, что теперь Вильнев не мог достигнуть Вест-Индии до наступления нездорового времени года.
Мысль о задуманных завоеваниях в Америке, которая составляла такую важную часть его первого плана, была теперь оставлена, так же как и мысль об экспедиции в Ирландию эскадры Гантома. Сосредоточение морских сил в Вест-Индии, или вообще в каком-либо внешнем по отношению к Франции пункте, сделалось теперь его главной задачей. Прорыв из портов различных отрядов, прежде имевший назначением способствовать переправе флотилии лишь в качестве диверсии, должен был теперь сделаться прямым средством прикрыть эту флотилию путем сосредоточения упомянутых отрядов в Английском канале и перед Булонью. Операции должны были начаться в марте; настоятельные приказания были посланы в Испанию, с тем чтобы собравшиеся в различных портах ее корабли были готовы двинуться немедленно по получении распоряжений.
Теперь необходимо ознакомиться с расположением эскадр в марте, когда открылась великая Трафальгарская кампания. На правом фланге, в Текселе, находились девять линейных кораблей с соответствующим числом легких судов и около восьмидесяти транспортов стояли там же, готовые принять корпус Мармона из двадцати пяти тысяч человек. Булонская флотилия была в сборе; несколько отрядов, ещё не присоединившихся к ней, находились так близко, что прибытие их с уверенностью ожидалось до прихода прикрывающей эскадры. Армия из ста тридцати тысяч солдат благодаря долгой, практике могла совершить посадку на суда в течение не более чем двух часов. Для того чтобы все боты вышли из портов, были необходимы два прилива, но так как весть о приближении эскадры предшествовала бы ее прибытию, то они имели бы возможность выйти из гаваней заблаговременно и держаться в открытом море под защитой батарей, готовые к отплытию. В Бресте стояла эскадра Гантома из двадцати одного линейного корабля. Рошфорская эскадра была теперь в Вест-Индии с Миссиесси. Еще два корабля оставались в самом Рошфоре и один в Лориане в полной готовности. В Ферроле находились пять французских и десять испанских кораблей; ожидали, что шесть или восемь из последних будут в состоянии отплыть в марте, Согласно договору к тому же времени должны были быть готовы двенадцать или пятнадцать линейных кораблей в Кадисе, но на деле оттуда могли двинуться только шесть. В Кадисе же стоял еще один французский корабль. В Картахене было шесть испанских судов, которые, однако, не принимали никакого участия в кампании. В Тулоне Вильнев должен был иметь одиннадцать кораблей. Все перечисленные суда были линейными кораблями. Полное число таковых при открытии кампании достигало, таким образом, шестидесяти семи; но, как легко заметить, они были рассеяны по отдельным отрядам, и их начальнику предстояло исполнить стратегическую задачу – соединить их пред лицом неприятеля, который владел путями сообщений между ними, и затем привести их к стратегическому центру.
Как и в 1796 году, объявление войны Испанией в 1805 году чрезвычайно увеличило заботы и тревоги Великобритании. Лорд Мельвиль, сменивший Сент-Винсента в качестве первого лорда Адмиралтейства в мае 1804 года, сейчас же договорился с частными верфями о постройке нескольких линейных кораблей; но они не были еще готовы. Тогда обратились к довольно странному средству утилизировать износившиеся суда: двенадцать из них были в феврале 1805 года обшиты двухдюймовыми дубовыми досками и усилены добавочными креплениями. Говорят, что некоторые из них принимали участие в Трафальгарской битве.
Диспозиция и сила британских отрядов менялась сообразно с движениями противника и ростом силы их флота. Лорд Кейт в Даунсе, с одиннадцатью малыми линейными кораблями, наблюдал за Текселем и Дуврским проливом. Эскадра Канала под начальством Корнуолиса «держала под замком» Брест; в начале года под командой этого адмирала было только одиннадцать линейных кораблей, а в следующем апреле – уже двадцать или двадцать четыре. Эта эскадра составляла центр большой британской морской линии. Близ Рошфора после прорыва Миссиесси не было никакой эскадры. Этот прорыв имел последствием только то, что в марте перешли в Вест-Индию пять французских и шесть британских кораблей. Близ Ферроля восемь британских кораблей сторожили пятнадцать союзных, стоявших в этом порту в октябре, когда Испания уже угрожала объявлением войны Великобритании, последней был послан отряд из шести судов для блокады Кадиса. Вверенный Нельсону район, простиравшийся прежде до мыса Финистерре, был теперь ограничен с запада Гибралтаром, а часть этого района от Кадиса до упомянутого мыса перешла к сэру Джону Орду, что было чрезвычайно неприятно для Нельсона так как отняло у него самый «благодарный» отдел района в пользу того, который не только был старше его, но и обладал репутацией его личного врага. Эскадра Нельсона, не считая корабля, остававшегося по политическим причинам всегда в Неаполе и потому бесполезного для него, состояла из двенадцати линейных кораблей; из них некоторые были, однако, в весьма плохом состоянии. Еще два корабля были на пути к соединению с ним, но примкнули к нему, только когда кампания уже началась. Можно прибавить еще, что в Индии было от восьми до десяти линейных кораблей, а в Вест-Индии – сначала четыре, но впоследствии к ним присоединились еще шесть судов Кокрена. [131]
2 марта Наполеон объявил подробные инструкции на предстоявшую кампанию для Вильнева и Гантома, которому вверял главное начальство над соединенными силами. Согласно этим инструкциям Гантом должен был выйти из Бреста при первой возможности со своей эскадрой из двадцати одного корабля, на которых, кроме судовых команд, было еще три тысячи шестьсот солдат. Он должен был идти сначала в Ферроль и уничтожить или отогнать блокирующую этот порт эскадру, чтобы дать возможность выйти оттуда и присоединиться к нему приготовившимся к плаванию французским и испанским судам, а затем следовать кратчайшим путем к Мартинике, где он должен был встретить Вильнева, а также, – как император надеялся – и Миссиесси. На случай если бы Вильнева еще не было там, Гантому предписывалось ожидать его в течение тридцати дней. Все три эскадры по соединении имели бы более сорока кораблей, и Гантому предписывалось идти с ними – избирая такие курсы, чтобы было мало вероятия встретить неприятеля – прямо в Булонь, где император ожидал его между 10 июня и 10 июля. Если бы, однако, в распоряжении Гантома и через тридцать дней после прихода его на Мартинику оказалось – за неприбытием ли Вильнева или по каким-либо другим причинам – менее двадцати пяти кораблей, то ему рекомендовалось идти в Ферроль, где император брал на себя заботу собрать подкрепления. Гантому предоставлялось, однако, и в этом случае право идти прямо в Булонь, раз он найдет это благоразумным.
Вильневу теми же инструкциями предписывалось идти как можно скорее к Кадису, но не входить в порт, а выждать в море присоединения снаряженных в порту кораблей и затем следовать на Мартинику для ожидания там Гантома в течение сорока дней. Если бы последний не пришел и после этого срока, то Вильнев должен был пойти на Гаити, высадить там часть войск, оттуда отправиться к Канарским островам [132]и крейсировать близ бухты Сант-Яго двадцать дней. Здесь предполагалось второе rendevouz, где Гантом мог соединиться с Вильневом, если бы был неожиданно задержан в Бресте. Император, подобно всем французским правителям, не желал, чтобы флот его рискнул вступить в бой с почти равными силами противника. Каков бы ни был результат боя, его комбинации пострадали бы от последнего. «Я предпочитаю, – сказал он, – rendevouz на Мартинике всякому другому; но я также предпочитаю встречу у Сант-Яго соединению перед Брестом, так как хочу избежать какого бы то ни было боя». Когда Гантом в самый критический момент, только за шесть дней до того, как ушел Вильнев, донес, что готов выйти из Бреста, так как близ порта находятся только пятнадцать британских линейных кораблей, в случае столкновения с которыми успех будет несомненно на его стороне, – Наполеон ответил: «Морская победа теперь не привела бы ни к чему. Преследуйте только одну цель – исполнить ваше назначение. Выйдите из порта без боя». Таким образом, ошибочному старому принципу преследования «конечных целей» был принесен в жертву единственный шанс на соединение отдельных отрядов, столь существенное для успеха дела. Около 1 апреля число британских судов под Брестом было увеличено до двадцати одного.
Между тем Нельсон возвратился после своих бесплодных поисков противника у Александрии и 13 марта снова появился у Тулона. Оттуда он направился к мысу Сан-Себастьян, показавшись предварительно близ Барселоны, чтобы убедить противника, что придерживается берега Испании; он рассуждал при этом, что если французы поверят этому, то с большей готовностью снимутся с якоря для следования в Египет, который он все еще считал их Целью. Из сообщений с Александрией он узнал о расстроенном положении дел в этой стране со времени уничтожения власти мамелюков и возвращения ее туркам и донес, что французы могут легко овладеть ею, если только им удастся высадка туда. От мыса Сан-Себастьян эскадра пошла в залив Пальмас, на юге Сардинии, обладающий удобным рейдом, для пополнения припасов с недавно прибывших туда транспортов. Она стала там на якорь 26 марта, но была уже опять в море, когда в восемь часов утра 4 апреля в расстоянии двадцати миль к западу от упомянутого залива к ней подошел фрегат с известием о вторичном отплытии из Тулона французского флота. Фрегат потерял его из виду вечером 31 марта, в шестидесяти милях к югу от Тулона; упомянутый флот держал тогда на юг при северо-западном ветре. Другой фрегат, потеряв из виду противника в течение ночи, присоединился к адмиралу несколько часов спустя после первого. Потерь французской эскадры он мог объяснить только тем предположением, что в то время как он сам держал на SW при ветре от WNW, неприятель, вероятно, взял на юг или спустился к осту. Нельсон поэтому направил свою эскадру по середине между Сардинией и африканским берегом, рассеяв сторожевые суда вдоль линии между этими двумя пунктами. Таким образом он занял центральное положение для прикрытия всех пунктов восточнее Сардинии и обеспечил себе возможность получить немедленно известия о противнике, если бы тот сделал попытку пройти в каком-либо пункте занятой им линии.
Вильнев действительно шел тем курсом, как донесли британские фрегаты, обманутый хитростью Нельсона, т. е. появлением его близ Барселоны. Полагая, что неприятель крейсирует у мыса Сан-Себастьян, Вильнев решил пройти по восточную сторону Балеарских островов. На следующий день, 1 апреля, нейтральное судно известило его, что видело британскую эскадру к югу от Сардинии. Так как ветер, к счастью для Вильнева, отошел к востоку, то он изменил свой курс так, чтобы выйти к северу от названных островов; и 6 апреля, когда Нельсон стерег его между Сардинией и Африкой, Вильнев появился близ Картахены. Испанский отряд, стоявший там, отказался присоединиться к нему за неимением соответствующих инструкций от своего правительства. Французская эскадра немедленно продолжила путь со свежим восточным ветром и прошла Гибралтар 8-го числа. 9-го она достигла Кадиса, прогнав оттуда эскадру Орда. Строго следуя данным ему приказаниям, Вильнев стал на якорь вне порта, и к нему сейчас же присоединились шесть испанских кораблей и один французский – «Эгле», 74-пушечный. Ночью этот союзный флот, из восемнадцати линейных кораблей, отплыл на Мартинику, где и стал на якорь 14 мая, после тридцати четырех дневного перехода. Несколько испанских кораблей отделились от него через день после отплытия, но вскрыв пакет с инструкциями, определявшими место рандеву, они направились туда и прибыли только двумя днями позже Вильнева.
До сих пор французскому адмиралу сопутствовало исключительное счастье. Только благодаря случаю он узнал местонахождение Нельсона, тогда как последний был введен в заблуждение, по-видимому, вследствие плохой распорядительности столь тщательно размещенных им сторожевых судов. Нельсон не был склонен порицать своих подчиненных, но, видимо, сознавал, что на этот раз служба не была исполнена ими безупречно. Не ранее 16 апреля, когда Вильнев был уже в течение шести дней в пути после отплытия от Кадиса, Нельсон узнал от встречного судна, что за девять дней перед тем французский флот проходил близ мыса де Гата» на берегу Испании, держа на запад при восточном ветре, с очевидным намерением выйти в Атлантический океан. К этому стечению удачных для Вильнева обстоятельств прибавилось еще одно. В то время как он пользовался восточным ветром до выхода из Гибралтара, плаванье Нельсона за время от 4 до 19 апреля сопровождалось рядом сильных западных штормов. «В течение девяти дней мы подвинулись только на двести миль, – писал он. – Целый месяц не дул ветер, сколько-нибудь похожий на левантийский». Лишь 6 мая, после отчаянной более чем трехнедельной борьбы с противными ветрами, его эскадра стала на якорь в Гибралтарской бухте. Через пять дней он был на пути в Вест-Индию. Но в то время как прорыв французов из Тулона свидетельствовал о невозможности предотвратить выход из порта каждого отряда противника, события, происходившие в других местах, показали крайнюю трудность для французов совершить столь своевременно прорывы, чтобы осуществить великую комбинацию Наполеона. Пока Вильнев с восемнадцатью кораблями следовал так скоро, как только мог, в Вест-Индию» Миссиесси, [133]с пятью другими, после весьма неудовлетворительного выполнения данного ему поручения – беспокоить неприятельские острова, торопился назад в Рошфор, где его ожидали приказания немедленно идти обратно. В то же самое время Гантом, с двадцатью одним кораблем, был безнадежно заперт в Бресте.
Чтобы вернее отвлечь внимание противника от своих истинных целей, Наполеон избрал для своей поездки в Италию время, назначенное для отплытия своих эскадр. Оставив Париж 1 апреля и путешествуя не торопясь, он был в Алессандрии 1 мая, а в Милане – 10. Здесь он оставался целый месяц, и 26-го числа был коронован в качества короля бывшей Итальянской республики. Пребывание его в Италии продолжалось до июля. Вероятно, именно этому отсутствию его из Франции, время которого было столь тщательно определено им, мы обязаны той драгоценной, нарисованной им самим картиной надежд и опасений, в связи с морскими комбинациями, сменявшими одна другую в его неутомимом мозгу, расчетов и догадок – верных или ошибочных, но всегда остроумных. Эту картину дают почти ежедневные письма к морскому министру.
Особенно заботила Наполеона задержка Гантома, который, будучи «герметически блокирован и парализован постоянными штилями», не мог выйти из порта, и вопрос о том, где Нельсон, который «исчез с его глаз и пропал без вести» гораздо более безнадежно, чем Вильнев с горизонта британцев. «Ради Бога, поторопите выходом Брестскую эскадру, чтобы она успела еще соединиться с Вильневом! Нельсон опять обманулся и ушел в Египет. Вильнев 10 апреля скрылся из виду. Пошлите ему известие, что Нельсон ищет его в Египте; все это я и сам сообщаю Гантому через курьера. Дай Бог, однако, чтобы последний не застал уже его в Бресте». 15 апреля Гантом попытался выйти. Британский флот был отогнан в море штормом 11-го числа, но 13-го возвратился вновь на свой пост. После полудня 14-го числа адмиралу Гарднеру, который на время сменил Корнуолиса, было доставлено известие, что французы снимаются с якоря. На следующий день они действительно вышли в море, но так как теперь у британцев было двадцать четыре корабля, против их двадцати одного, то они ограничились лишь демонстрацией и возвратились в порт.
Так как приближение благоприятного для крейсерства времени года оставляло все менее и менее надежды на ослабление блокады, то Наполеон построил новую комбинацию. Два стоявшие в Рошфоре линейных корабля, тогда уже почти готовые, должны были отплыть оттуда под начальством контр-адмирала Магона для доставки новых инструкций Вильневу. Последнему предписывалось теперь ждать Гантома в течение тридцати пяти дней после прибытия Магона, и если бы Гантом не пришел и тогда, возвратиться прямо в Ферроль, отказавшись от rendevous в Сант-Яго. В Ферроле его ожидали пятнадцать французских и испанских кораблей, вместе с которыми и двумя кораблями Магона силы его достигли бы численности тридцати пяти кораблей. С ними он должен был подойти к Бресту для соединения с Гантомом, после чего все пятьдесят шесть линейных кораблей должны были сейчас же отплыть в Канал. Магон вышел с этими инструкциями из Рошфора в начале мая, а 4 июня доставил их Вильневу, – как раз вовремя для того, чтобы эскадра последнего приняла на обратном пути предписанное ими направление. Для облегчения упомянутого соединения французских эскадр у Бреста были воздвигнуты наскоро весьма сильные батареи, защищавшие якорную стоянку вне Жоле. Здесь в мае Гантом занял позицию, прикрывавшуюся ста пятьюдесятью орудиями этих батарей.
Из вышеизложенного видно, что план императора, хотя и сохранивший свои существенные черты, претерпел теперь чрезвычайно важное изменение вследствие «строгости» блокады Бреста. Соединение эскадр все еще оставалось «замковым камнем» плана, но настойчивость, с какой противник держал под замком самую большую из них, заставила решиться на попытку сосредоточения большего числа кораблей в Бискайской бухте, где в изобилии крейсировали суда британского флота, – попытку, которая сначала была отвергнута им как обещавшая наименьший успех.
Поэтому теперь, более чем когда-либо, для Наполеона сделалось желательным отвлечь из этих вод возможно большее число крейсеров противника. Эта цель постоянно занимала его мысль и «окрашивала его расчеты цветом его надежд». Вопреки статистике, он считал, как выше было сказано, что Ост-Индия представляет для британцев самый насущный интерес. Поэтому он старался возбудить их тревогу за судьбу этой страны и упорно продолжал думать, что всякий отряд, отплывший из Англии, направлялся туда. «Кокрен, – пишет он 13 апреля, – был перед Лиссабоном 4 марта. Он должен затем идти к Зеленому мысу, оттуда на Мадейру, и если ничего не узнает там о местонахождении наших эскадр, пройдет в Индию. Именно так поступил бы на его месте всякий адмирал, обладающий здравым смыслом». 10 мая, когда Кокрен оставался в Вест-Индии уже более месяца, Наполеон повторяет это мнение и в то же время делает предположение, что пятитысячный отряд войск, который отплыл из Англии 15 апреля со строжайше секретными инструкциями, направлялся к мысу Доброй Надежды. «Опасения, что эта экспедиция встретится с Вильневом, заставят их послать еще корабли в Индию». 31 мая Наполеон высказывает предположение, что восемь линейных кораблей, вышедших десять дней назад под начальством Колингвуда, следуют в Индию, и неделю спустя повторяет эту догадку с уверенностью: «Ответственность министров так велика, что они не могли послать его никуда, кроме Ост-Индии». 9 июня он пишет: «Все заставляет меня думать, что англичане послали пятнадцать кораблей в Ост-Индию, когда узнали, что Кокрен достиг Барбадоса две недели спустя после отплытия Миссиесси. В таком случае вполне возможно, что Нельсон послан в Америку». Это мнение повторяется 13-го и 14-го. 28-го, когда завеса начинает спадать с его глаз, он делает ряд остроумных соображений, которые, как исходящие от неверной посылки, ввели его в такое заблуждение: «Трудно думать, чтобы англичане без получения соответствующих известий послали семнадцать линейных кораблей (т. е. соединенные эскадры Нельсона и Колингвуда) в Вест-Индию, где Нельсон, по присоединении к его десяти кораблям шести кораблей адмирала Кокрена и трех из Ямайки, будет иметь девятнадцать, – больше, чем в нашей эскадре там. Колингвуд же, идя в Ост-Индию с восемью кораблями и найдя там девять, будет иметь всего семнадцать – также больше, чем у нас. Трудно поверить при этих условиях, что неприятель, имея шансы быть везде численно сильнее нас, будет настолько слеп, что оставит Ост-Индию на произвол судьбы».
Некоторые французские писатели, так же, как и английские, умаляют сообразительность Нельсона, делая неблагоприятное для него сравнение с Наполеоном и основывают свою оценку в значительной мере на том, что он ошибочно принял Египет за цель французов. Ввиду вышеприведенных выдержек из писем императора, а также на основании других ошибочных предположений, которые он делал в течение этой замечательной кампании, нужно допустить, что во мраке неизвестности, при отсутствии верных сведений, оба гениальных вождя должны были довольствоваться соображениями, более или менее остроумными, но не опирающимися на какие-либо солидные данные и потому, как сказал Нельсон, поднимающимися немного выше догадок. Подобным образом сложилось убеждение, что Колингвуд якобы разгадал план Наполеона, а его проницательность ставилась выше, чем проницательность Нельсона потому, что он, после возвращения последнего из погони за Вильневом в Вест-Индию писал, что плавание туда французов имело целью отвлечь морские силы британцев, забывая при этом высказанную им двумя лишь строками ранее догадку, что не Англия, а «Ирландия составляет настоящую цель этих операций». Скорее каждый мог бы подписаться под следующими словами Наполеона: «Я в своей жизни так часто ошибался, что более уже не краснею за это». Нельсон, когда его фрегаты ночью 31 марта потеряли из виду Вильнева, не пошел ни к востоку, ни к западу; он сосредоточил свои силы для прикрытия того, что считал наиболее вероятным из всех объектов противника, и ждал известий о движениях последнего. «Я не пойду ни к востоку от Сицилии, ни к западу от Сардинии до тех пор, пока не узнаю чего-либо положительного». [134]Можно с уверенностью сказать, что при подобных условиях Наполеон сделал бы то же самое.
Ошибочность расчетов Наполеона состояла в том, что он придавал слишком большое значение Индии, а также в том, что он не принял в соображение проницательности британского правительства и организации им разведочной службы. Он сам, со свойственной ему здравой логикой, изложил образ действий, которому британское правительство должно было следовать:
«Если бы я был в британском Адмиралтействе, я послал бы легкие эскадры в Ост– и Вест-Индии и собрал бы сильную эскадру из двадцати линейных кораблей, которую не отправил бы до тех пор, пока не узнал бы о назначении Вильнева». [135]Именно так и поступило Адмиралтейство. Легкая эскадра была на пути в Индию, а восьми кораблям было приказано идти в Вест-Индию под начальством Колингвуда. Колингвуд же, узнав, что Нельсон уже шел туда, удовольствовался тем, что послал два корабля свои ему в подкрепление, а с остальными шестью занял позицию перед Кадисом, блокируя таким образом картахенские корабли. Сильная эскадра из двадцати судов стояла перед Брестом, чрезвычайно беспокоя Наполеона. «Если Англия понимает серьезную игру, какую ведет теперь, то должна снять блокаду Бреста». Но здесь, так же как и в вопрос об Индийских экспедициях, мысль Наполеона была подсказана ему его желаниями. Ослабление блокады Бреста, как он признался позднее, было делом большой важности для Франции.