Мэхэн Алфред. Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812

 
   Очаков был занят русскими 17 декабря 1788 года, а в продолжение следующего года военные действия были в полном разгаре и в Балтийском море, и в Юго-Восточной Европе. Турция была везде побеждена. Австрийцы взяли 8 октября Белград, затем заняли Бухарест и дошли до Орсовы. Русские захватили Галац, Бендеры и другие пункты. Турки, кроме этих потерь в своих владениях, потерпели еще поражения в нескольких организованных сражениях. На характер ведения ими войны сильно повлияла смерть их султана.
 
   Шведская война по результатам не имела большого значения, за исключением того, что была диверсией в пользу Турции. Для поддержки войны именно с этой последней целью из Константинополя посылались в Стокгольм субсидии. Великобритания и Пруссия в 1789 году снова вынуждены были принять угрожающее положение по отношению к Дании, чтобы заставить ее воздержаться от оказания помощи России. Британский посланник, говоря как уполномоченный от обоих государств, выразил их твердую решимость поддерживать равновесие сил на севере. Тогда заключены были оборонительные союзы между Россией и Австрией с одной стороны и Францией и Испанией с другой. Бурбонские королевства обязались держать строгий нейтралитет, пока в Восточной войне против Турции будут принимать участие только Россия и Австрия; но если бы эти державы подверглись нападению со стороны какого-нибудь другого государства, то упомянутые королевства должны были оказать им помощь: Австрии – армией в шестьдесят тысяч человек, России – эскадрой из шестнадцати линейных кораблей и двенадцати фрегатов. Последнее указывает и на то, чего опасалась Россия, и на то, чего она добивалась.
 
   4 мая того же 1789 года Генеральные Штаты собрались в Версале, и с этого времени Французская революция начала быстро развиваться. Штурм Бастилии состоялся 14 июля. В октябре королевское семейство было насильно перевезено чернью из Версаля в Париж. О ранних событиях революции вкратце будет сказано ниже, перед тем как перейти к описанию той войны, к которой они привели. Здесь же достаточно будет упомянуть, что с тех пор голос Франции уже не раздавался за ее границами.
 
   В 1790 году война, в сущности, окончилась. 31 января Пруссия и Порта заключили между собой весьма тесный союз, согласно которому король обязался в заранее назначенный момент объявить войну России и Австрии. Император умер в феврале, и ему наследовал брат его Леопольд, который был расположен к миру. Вскоре после этого состоялась конвенция, в которой заседали посланники Австрии, Пруссии, Великобритании и Соединенных Провинций. Последние два представителя действовали как посредники, так как Пруссия, видимо, была в весьма враждебных отношениях с Австрией. 27 июля был подписан трактат, по которому император отказался от союза с Россией. 20 сентября он согласился на перемирие с Турцией, за которым, после долгих переговоров, последовало окончательное заключение мира 4 августа 1791 года.
 
   Борьба русских с Турцией в течение лета 1790 года велась вяло. Деятельные операции начались в октябре и продолжались в то время года, суровость которого русские могли переносить лучше турок. Заключительным эпизодом этой кампании и всей войны был штурм Измаила Суворовым – военный подвиг, до того громадный и полный таких ужасов, что краткое описание сопровождавших его обстоятельств позволительно привести даже и в нашем изложении.
 
   Город этот, на который смотрели как на ключ к нижнему Дунаю, окружен был тройной линией стен с отдельным рвом у каждой, гарнизон его состоял из тринадцати тысяч человек. Населения, не считая войска, было около тридцати тысяч. Вследствие позднего времени года – это было в декабре – Суворов решил правильной осады не предпринимать, а попытаться взять город приступом, чего бы это ни стоило. На соответствующих пунктах были по возможности быстро возведены батареи для подготовки атаки и прикрытия штурмующих колонн. В пять часов утра, в день Рождества Христова, все они сразу открыли огонь, и после двухчасовой жестокой канонады русские, построившись в восемь колонн, двинулись вперед. После трехчасового боя они были отброшены назад, но Суворов, имевший безграничное влияние на своих солдат, бросился вперед и, водрузив русское знамя на одном из неприятельских верков, воскликнул: «Неужели этот флаг останется в руках неприятеля?» Благодаря усилиям его и офицеров войска снова бросились в атаку. Сражение, которое должно было разрешиться множеством рукопашных схваток, длилось до полуночи. Только когда, после восемнадцатичасового боя, была взята и третья линия укреплений, сопротивление прекратилось, хотя кровопролитие продолжалось еще всю ночь. По современным расчетам, в тот день Рождества Христова погибло жестокой смертью тридцать тысяч турок, включая женщин и детей, и около двадцати тысяч русских солдат. Военные операции продолжались и в течение весны, но предварительные условия мира между Россией и Турцией были подписаны в Галаце только 11 августа 1791 года.
 
   Этим был положен конец враждебным действиям на всем Востоке, так как между Россией и Швецией мир был заключен уже годом раньше – 11 августа 1790 года. Время для нападения на Россию было выбрано шведским королем весьма удачно, и если бы в общественном мнении Великобритании было какое-нибудь единодушие, то последняя могла бы иметь в своих руках весьма сильный рычаг для противодействия операциям России против Турции, поддерживая диверсию на севере. Русский и шведский флоты были почти равносильны, и поэтому даже небольшой британский отряд мог бы склонить чашу весов на сторону Швеции, дать ей господство на Балтийском море и поддерживать свободу сообщений между Финляндией и шведским побережьем. Между тем английская нация была так далека от единодушия, что, как мы видели, большинство голосов, бывших на стороне главы министерства, постоянно уменьшалось, и он, вероятно, знал, что между теми, которые подавали голос за него открыто, многие действовали не чистосердечно. Пруссия также не помогла Швеции в такой степени, как должна бы была это сделать при том направлении своей политики, какого окончательно решилась держаться, хотя она была и смущена и огорчена совсем для нее неожиданным заключением мира. Нерешительность со стороны союзных государств ограничила их деятельность посредничеством между Швецией и Данией. Она же помешала достижению результатов, которых по справедливости можно было бы ожидать на севере и еще более в восточной части Европы. Однако она не отнимает значения занятого ими положения, так же как и не скрывает переворота в британской политике, характеризующего рассматриваемое нами теперь десятилетие.
 
   Обнаружившиеся таким образом стремления различных держав были внезапно, хотя лишь временно, приостановлены революцией во Франции. Волнения, так долго разгоравшиеся в этой стране, после короткого и обманчивого периода кажущегося покоя возобновились почти в тот момент, как окончилась война. Это видно из сопоставления времени этих важных событий на Востоке и Западе.
 
   Король и королевское семейство были переселены против их воли из Версаля в Париж 6 октября 1789 года. После этого взрыва народных страстей во Франции наступило сравнительное спокойствие, продолжавшееся в течение последних месяцев 1789 года и весь 1790 год, когда на востоке, как в Балтийском море, так и на Дунае, происходили самые важные в этой войне сражения, включая сюда и кровопролитный штурм Измаила. В это время, однако, Людовик XVI подвергся многим горьким оскорблениям, из которых одни были нанесены ему намеренно, а другие неизбежно унижали его королевское достоинство. В июне 1791 года он бежал со всем своим семейством из Парижа, намереваясь отдаться под защиту той части армии, которая стояла в восточной части Франции, под начальством маркиза де Булье, и считалась вполне благонадежной. Но он был узнан прежде, чем достиг безопасного места, и возвращен в Париж пленником. Здесь при встрече членов королевской фамилии выразилась вся перемена, происшедшая в настроении народа за несколько последних лет и получившая еще новый толчок вследствие этой неудачной попытки короля к бегству. Встречены они были полным молчанием, и при этом еще на некотором расстоянии впереди их ехал офицер, приказывавший толпе не обнажать голов. Учредительное собрание, несмотря на царившее в нем чувство недоверия, все-таки продолжало работать над составлением конституции, в которой за королем признавалась определенная власть и которая была формально принята последним 14 сентября 1791 года. Летом того же года был подписан мир между Россией и Турцией. В Пильнице произошло свидание между императором и королем Прусским, после чего они издали декларацию, где говорилось, что положение, в котором находится король Франции, составляет предмет общего интереса для всех правителей Европы. Оба монарха заявили также, что «они надеются, что эта общность интересов побудит их к принятию, совместно с обоими делающими это заявление государями и насколько позволят им силы, самых действительных мер для того, чтобы дать возможность королю Франции обеспечить себе самую полную свободу действий – этот базис монархического правительства, столько же соответствующий правам государей, сколько и полезный для блага французской нации». В заключение, со своей стороны, оба государя выразили готовность снарядить для таких совместных действий силы, достаточные для достижения предположенной цели, и заявили, что отдали приказание своим войскам быть готовыми к военным действиям.
 
   Заметим мимоходом, что близкое совпадение дней Пильницкой декларации, 27 августа 1791 года, и Галацкого мира, подписанного 11 августа, довольно любопытно. Первая дата формально открывает для европейских интересов и для деятельности Европы новое русло, тогда как вторая отмечает закрытие старого русла. Декларация, однако, была составлена именно в том духе, в котором уже несколько времени действовал Наполеон. Европейские державы некоторое время колебались дать на нее ответ. Россия и Швеция согласились снарядить армию, которую Испания должна была субсидировать, но Великобритания под управлением Питта уклонилась от вмешательства во внутренние дела другого государства.
 
   Первое национальное или, как оно чаще называлось – Учредительное собрание было распущено после составления конституции. На следующий день, 1 октября 1791 года, собралось второе собрание, известное под именем Законодательного. Пильницкая декларация сильно взволновала французский народ и увеличила еще, хотя, может быть, и неосновательно, недоверие его к королю. Это настроение отразилось и на собрании. Австрийский и французский министры иностранных дел обменивались энергичнейшими увещаниями и доводами через своих послов при дворах; но не удивительно, что при этом не нашлось почвы, на которой бы конституционное государство и старые империи могли сойтись. Обе стороны следили друг за другом с напряженной подозрительностью, и наконец Франция объявила Австрии войну 20 апреля 1792 года. Первые незначительные столкновения были неблагоприятны для французов, но в самом их отечестве возникла опасность, более серьезная, чем угрожавшая извне. Между собранием и королем произошло столкновение вследствие того, что последний воспользовался своим конституционным правом вето. Волнение распространилось на улицы. 20 июня в зал собрания явилась депутация от парижской черни, прося, чтобы толпившимся перед зданием гражданам было разрешено продефилировать перед собранием, в знак их сочувствия к нему. Эта необыкновенная просьба была уважена, и тогда началось шествие громадной толпы народа, из людей всех возрастов, вооруженных всякого рода оружием, среди которой высилась пика с насаженным на нее воловьим сердцем, украшенным ярлыком, с надписью «сердце аристократа». Из собрания толпа повалила в Лувр и затем, прорвавшись чрез дворцовые ворота, ворвалась к королю. Несчастный Людовик держал себя со спокойным мужеством, чему, быть может, в тот момент и был обязан жизнью. Но все-таки согласился надеть символический красный колпак и пить за здоровье нации из бутылки, поднесенной ему пьяным мятежником.
 
   Что оставалось в жизни королю, когда он был таким образом унижен?.. Да и момент последнего унижения его был уже близок. После того как Франция объявила войну, Пруссия не медлила более действовать в согласии с императором. 26 июля, спустя месяц после необыкновенной сцены в Тюильри, обнародовано было объяснение причин, побудивших ее взяться за оружие. В то же время герцог Брауншвейгский, главнокомандующий союзными армиями, обратился к французам с прокламацией, составленной в таких резких выражениях, которые не могли не взволновать до крайности и без того расходившихся страстей такой пылкой и легко возбуждающейся нации. 10 августа парижская чернь снова штурмовала Тюильри. Король с семейством искали убежища в зале Законодательного собрания, швейцарская гвардия была перебита, а дворец разгромлен. Тогда собрание издало декрет о свержении короля с престола, а 13 августа королевское семейство перевезено было в Тампль – последнее земное жилище для некоторых его членов.
 
   2 сентября происходила резня, известная под названием сентябрьских убийств. К этому времени следует отнести громадную перемену в отношении англичан к революции. 20-го сентября французы одержали победу в сражении при Вальми, считающуюся некоторыми решительной для судьбы революции. Сражение это, далеко не первостепенное в военном отношении, привело к отступлению союзных сил из пределов Франции и на время разбило надежды роялистов. Через два дня после сражения состоялось третье собрание – Национальный конвент, оставивший по себе такую ужасную память. Первым его актом было издание декрета об уничтожении королевского сана во Франции. Власть в стране, все более и более переходила в руки парижской черни, проявляясь через посредство клубов, из которых наиболее известен клуб якобинцев. Жестокость и фанатизм крайних республиканцев и грубейших элементов населения выражались все резче и резче. 19 ноября Конвент издал декрет, обещавший именем французской нации братскую помощь всем народам, которые пожелают обрести свободу, и что он поручил исполнительной власти послать военачальникам надлежащие инструкции об оказании помощи такому народу и о защите тех граждан, которые пострадали или могли пострадать во имя свободы. Французские дипломаты отрицали, чтобы при этом было какое-нибудь намерение способствовать возмущению народа или возбудить беспорядки в какой-либо дружественной стране. Такое намерение тем не менее явно сказывалось в словах декрета, и когда сделано было предложение объяснить, что последний не имеет этого в виду, то конвент отказался обсуждать его. Фокс, горячий парламентский сторонник революции, назвал этот эдикт оскорбительным для британского народа.
 
   Тем временем за сражением при Вальми последовал бой при Жемаппе 6 ноября. 14 ноября французская армия вступила в Брюссель, и Австрийские Нидерланды были быстро заняты. Вслед за этим немедленно издан был декрет от 16 ноября, открывавший свободную навигацию по реке Шельде на основании естественного права. Пылкая юная республика одним ударом разрубила узел, который не могли развязать слабые руки Иосифа II. Затем последовали решительные действия: французская эскадра вошла в реку с моря и, несмотря на протесты голландских офицеров, пробилась вверх по реке с намерением принять участие в осаде Антверпена. Это явилось новым оскорблением для Англии как морской державы, усиленным еще декретом от 15 декабря, по которому французская система правления распространялась на все страны, занятые войсками республики. Прокламация эта была составлена в таких несдержанных выражениях, что люди, не зараженные пламенными страстями революции, едва ли могли смотреть на нее иначе как на дерзкий вызов, грозивший разрушением всему тогдашнему социальному строю. Британское министерство в последний день 1792 года объявило, что «правительство Великобритании никогда не будет относиться равнодушно к тому, чтобы Франция сделалась, прямо или косвенно, владычицей Нидерландов или судьей в делах права и свободы в Европе».
 
   Пока революция таким образом оправдывала обвинения и опасения тех, которые предсказывали, что она не может ограничиться ниспровержением отечественных учреждений Франции, но будет стараться навязать насильно свои принципы и верования другим нациям, вожди ее спешили добиться смерти короля. Обвиненный 11 декабря 1792 года, Людовик XVI был предан суду 26-го числа того же месяца, приговорен к смерти 16 января и казнен 21 января 1793 года. После этого деяния окончательно испортились отношения между Францией и Великобританией, уже давно бывшие ненадежными и обострявшиеся все более и более ходом событий уже с ноябрьского декрета. Еще 10 августа, когда король был лишен сана, британское правительство отозвало своего посла, оставив затем пост его не замещенным. Оно настаивало на двусмысленности положения французского посланника в Лондоне, признавая в нем только уполномоченного королем, который уже не правил государством. С оскорбительной, хотя и вежливой надменностью возбуждало английское правительство разные вопросы формального характера по отношению к положению Шовлена, которое не сделалось приятнее от того, что его правительство не послало ему новых верительных грамот. Подписанные им бумаги обыкновенно не принимались и возвращались ему назад лордом Гренвилем, министром иностранных дел, на том основании, что притязания его на представительство от Французской республики не признавались, а если они и принимались, то не считались официальными.
 
   Письма, которыми при этом обменивались представители обоих правительств, были полны взаимными упреками и доводами, характеризовавшимися пылкой живостью сына одной нации и хладнокровной притязательностью сына другой. Так как они опирались на различные основания – на естественные права с одной стороны и на установившиеся учреждения – с другой, то ни к какому соглашению не пришли. Вопрос о Шельде, декрет «о братстве», распространение французской системы правления на страны, занятые французскими войсками, сделались, таким образом, предметами острых споров. К ним прибавились еще неудовольствия Франции по поводу изданного парламентом 4 января 1793 года закона об иностранцах, налагавшего стеснительные ограничения на выбор места жительства иностранцами, приезжающими в Великобританию, или на переселение в новые места тех из последних, которые уже основались там ранее. Шов лен справедливо считал, что закон этот направлен главным образом против французов. Он был следствием все возраставшего опасения со стороны Англии и перемены в ее настроении, ярко выразившейся падением парламентской оппозиции. Большинство сторонников последней в том же январе 1793 года окончательно порвали свои партийные связи и перешли на сторону Питта – шаг, в котором они были предупреждены уже ранее своим знаменитым товарищем Эдуардом Бурком. Питт же, по-видимому, был убежден в том, что война неизбежна и что вопрос уже не в том, может ли нация воспользоваться своим правом изменить установившуюся форму правления, а в том, что не следует ли уничтожить эпидемию, прежде чем она успеет перейти границы и заразить еще здоровые народы.
 
   Таково было положение дел, когда в Лондон пришло известие о смертном приговоре французскому королю. Шовлен тогда только что получил и представил верительные грамоты от республиканского правительства. 20 января министр уведомил его, что английский король при данных обстоятельствах не признает возможным принять их, и прибавил при этом следующие резкие слова: «Как посол короля – величайшего христианина – вы пользовались бы всеми привилегиями, предоставленными по закону признанным представителям других государств, но как частное лицо вы не можете выделяться из массы иностранцев, живущих в Англии». 24 января, когда казнь Людовика XVI сделалась уже известной, лорд Гренвиль написал Шовлену: «После такого события Король не может больше разрешить вам оставаться здесь. Его Величество считает необходимым, чтобы вы удалились из королевства в восьмидневный срок, и я препровождаю вам с этим письмом копию приказа, полученного мною от Его Величества по этому поводу».
 
   1 февраля 1793 года Французская республика объявила войну Великобритании и Голландии. Она уже воевала тогда с Австрией, Пруссией и Сардинией. Россия и Швеция относились к ней заведомо недружелюбно, а Испания почти явно враждебно.

Глава II. Состояние флотов – и преимущественно французского – в 1793 году

   Для того чтобы опыт прошлого можно было с пользой применить к делу в будущем, уместно предпослать описанию военных действий или исследованию влияния морского фактора на военные и политические события, изучение относительного положения, сил и средств участвовавших в борьбе держав. Поскольку это касается морской силы – взвесить шансы этой борьбы, какими они представлялись из сопоставления сопровождавших ее обстоятельств, и анализировать и указать вероятные причины, вследствие которых ход войны принял известное направление.
 
   Прежде всего следует сознаться, что эта задача в данном случае совсем не так проста, как при исследовании большей части других войн. Здесь идет вопрос не только о значении размеров, населения и географического положения страны, численности личного состава флота, грузовместимости коммерческого и сил военного флотов. Нельзя также остановиться здесь преимущественно на рассмотрении влияния большего или меньшего богатства и жизнедеятельности колоний державы, обилия ее надежных и целесообразно расположенных морских баз в различных частях света. Наконец, не стоит здесь на первом месте и вопрос о политике и характере правительств, хотя несомненно верно, что в деятельности французского правительства надо искать главную причину чрезвычайного бедствия и упадка, постигших морскую силу Франции. Правительство не могло справиться с насущными нуждами флота именно потому, что в нем неизбежно отражалось то дикое и грубое развитие идей, которого оно не в силах было сдержать. Моряки военного флота Франции увлекались тем же потоком идей и чувств, какой увлекал и всю нацию. Правительство, бросавшееся из стороны в сторону под ударами волн народного движения, было в одно и то же время и слишком слабо и слишком невежественно по отношению к требованиям морской службы, чтобы побороть те принципы и ослабить те недостатки, которые были пагубны для здоровой жизни флота.
 
   Особенно поучительно остановиться на упомянутой фазе революционных волнений Франции, потому что их результат в этой сравнительно малой, но тем не менее в высшей степени важной части государственного организма сказался совсем иначе, чем где бы то ни было. Каковы бы ни были ошибки, насилия, крайности всякого рода, до которых невольно доходило это народное восстание, они были симптомами силы, а не слабости, печальными спутниками движения.
 
   Именно неверная оценка всей мощи этого взрыва народных чувств, так долго сдерживавшихся, была причиной ошибочных представлений многих государственных деятелей той эпохи, которые судили о силе и возможном результате рассматриваемого движения по таким признакам, как состояние финансов страны, ее армии, качества выдающихся вождей… Эти признаки служат обыкновенно достаточно точным мерилом прочности государственного организма, но на этот раз они ввели в крайнее заблуждение тех, кто обращал внимание только на них и не принял в расчет мощного импульса, проникшего во все слои нации. Но почему же в таком случае это движение дало такой печальный результат для военного флота? Почему последний был так слаб, не только и не главным образом количественно, но и качественно, – и притом в дни, следовавшие непосредственно за эпохой Людовика XVI, которая отличалась процветанием флота? Почему случилось так, что тот же самый переворот, который выдвинул великолепные армии Наполеона, ослабил до крайности корпорацию военных моряков не только в период неурядиц республики, но и во времена стройной и сильной правительственной организации империи?
 
   Непосредственной причиной кризиса было то, что к организации службы совершенно специального характера, обнимающей круг специальных требований и вследствие этого обязывающей тех, на которых возложена забота о ней к специальному знакомству с ними, были приложены теории людей, которые не только были полными невеждами в деле упомянутых требований, по даже и не знали об их существовании. Не имея никакого опыта и вообще никаких познаний касательно условий морской жизни, они были не в состоянии представить себе препятствий на тех путях и в тех приемах, которыми хотели создать свой флот и согласно которым предлагали управлять им. Сказанное относится не только к «диким опытам» первых дней республики. Такой же упрек по справедливости можно сделать и самому великому императору, так как он едва ли имел какое-либо понятие о факторах, обусловливающих военную силу на море. Даже не видно, чтобы он сознавал их хотя настолько, чтобы понять, почему французский военный флот терпел неудачи. Жан Бон С. Андре, управлявший во время революции делами флота и имевший на организацию его неограниченное влияние, говорит: «Пренебрегая, сознательно и по расчету, искусными эволюциями, наши моряки найдут, быть может, более приличным и полезным стараться сваливаться с противником на абордаж в таких схватках, в которых француз всегда был победителем, и таким образом удивить Европу новыми доблестными подвигами». «Мужество и смелость, – говорит капитан Шевалье, – сделались в его глазах единственными качествами, необходимыми для наших офицеров». «Англичане, – сказал Наполеон, – сильно присмиреют, когда Франция будет иметь одного или двух адмиралов, желающих умереть». По поводу этих слов злополучный адмирал Вильнев, на которого обрушилось недовольство императора, заметил с патетической, но смиренной иронией: «Раз Его Величество думает, что от морского офицера для успешного прохождения службы не требуется ничего, кроме смелости и решительности, то мне ничего не остается более желать».