Страница:
Эта кажущаяся неспособность Великобритании вредить Франции вызвала насмешливое замечание, что едва ли стоит стране начинать войну для того, чтобы показать, что она могла поставить себя в выгодное положение для обороны. Такая точка зрения была, однако, весьма поверхностной. Явным основанием для Великобритании начать войну была необходимость сопротивления захватам со стороны соседнего государства, на чем настаивало министерство и что признавала и энергичная оппозиция. Из таких захватов на континенте некоторые уже состоялись, и на время по крайней мере с ними приходилось мириться; но нельзя было помириться с ясно обнаружившимся намерением Франции делать их и в странах, где ее успех серьезно компрометировал бы колониальное господство Великобритании. Последняя объявлением войны восстановила свои права, как воюющая сторона, и сейчас же возобновила свое господство на море. Она «протянула руки своего владычества» ко всем пунктам длинной береговой линии противника и, следуя стратегии предшествовавшей войны, под управлением того ветерана-моряка, который внушил ей такую энергию, воспрепятствовала своему врагу осуществить какую бы то ни было большую операцию, способную потрясти ее всесветное господство или нанести серьезный вред какому-либо пункту ее владений. Британские эскадры, оцеплявшие французские берега и блокировавшие французские порты, составляли первую линию обороны, которая защищала британские интересы от Балтики до Египта, британские колонии в четырех частях земного шара и британские коммерческие суда, рассеянные в изобилии по всем морям.
В этом состояло ее преимущество в войне, мотивом которой в сущности была оборона. В наступательных же операциях Великобритания внезапностью своих действий нанесла противнику удар, значение которого никто не понимал лучше чем Бонапарт. Что он имел целью в конце концов войну, это в высшей степени вероятно. Его инструкции Декану, генерал-капитану французской Ост-Индии, помеченные 15 января 1803 года, говорят о возможности войны около начала сентября 1804 года. Но как мало задорный отчет Себастиани указывал на желание немедленного разрыва, видно из секретного сообщения, которое Бонапарт послал Андреосси в Лондон в самый день оставления Уитвортом Парижа. Несмотря на свое хвастливое желание видеть Великобританию скорее на Монмартре, чем на Мальте, Первый консул тогда писал: «Скажите генералу Андреосси, чтобы он, по удостоверении, что прилагаемая нота сообщена английскому правительству, внушил последнему через гражданина Шиммельпенника, или какими-либо другими косвенными путями, что если Англия безусловно отклонит предложение передать Мальту одной из гарантирующих ее держав, то мы не будем противиться тому, чтобы Англия удержала за собою этот остров на десять лет, при условий передачи во владение Франции полуострова Отранто. Важно, чтобы, если нет шансов на успех этого предложения, английскому правительству не было сделано такого сообщения о нем, которое оставило бы какой-либо след', и чтобы мы здесь имели возможность отрицать, что наше правительство могло когда-либо допустить это предложение». Бонапарт понял ясно, что Великобритания, «схватив его за руку», низвергла французский флот прежде, чем он начал подниматься. «Мир, – сказал он, – необходим для восстановления флота, для снабжения наших портов, лишенных материала, и еще потому, что при нем открыта единственная арена для обучения наших эскадр, т. е. море». – «Корабли, колонии, торговля», нужду в которых он открыто признал впоследствии под Ульмом, были уничтожены одним и тем же ударом. Как расстроены были финансы Франции, как упал ее кредит, этого никто не знал лучше, чем он, который тогда, как и в течение всего своего правления, старался поднять цену ассигнаций неблаговидными правительственными ухищрениями; и самый главный из всех источников богатства, морская торговля, был уничтожен морской силой Великобритании, которая с того времени постоянно оцепляла тесным и все более суживавшимся кольцом берега Франции.
Однако Бонапарт не мог представить себе вполне степени вреда, который причинял своей стране. Не признавая препятствий, он отказывался видеть, что сооружение флотилии для вторжения в Англию пожирало скудные запасы кораблестроительного материала, занимало все рабочие руки и таким образом останавливало рост действующего флота. Даже уже и по сооружении флотилия эта, вследствие требования постоянных исправлений и починок, отнимала мастеров у адмиралтейских мастерских. Не мог он также предвидеть, в какой широкой степени Великобритания, восстановлением закона 1756 года во всей его строгости и постоянным ответом на каждый нанесенный ей удар с суши еще более тяжелым ударом с моря, истощит средства Франции, поставив ее в положение осажденной крепости, которая в конце концов должна пасть. Неумолимые насмешки сыпались на Питта, предсказывавшего, что Французская революция, при своем наступательном военном характере, падет вследствие финансовых затруднений. Но на самом деле Питт, хотя и умалил время, потребовавшееся для истощения Франции, и не принял во внимание широкой системы хищений, которыми пополнялся недостаток правильного дохода страны, был истинным пророком. Республика уже поглотила огромный капитал; и когда завоевательный дух, который она всегда обнаруживала, достиг своей естественной кульминации в Бонапарте, постоянно возобновлявшаяся нужда в деньгах вызывала со стороны его одно насилие за другим, пока не привела его к падению. Франция была доведена до нищеты непосредственно морской войной, которая отрезала ее от торговых сношений с заморскими странами, и общим упадком всякого рода промышленной деятельности в Европе, в силу которого обеднели и потребители, изолированные от моря усилиями Бонапарта, видевшего в своей Континентальной системе единственное средство истощить Великобританию.
В 1798 году, когда Кампоформийский мир поставил Францию одну лицом к лицу с Великобританией, естественно возник вопрос о вторжении в последнюю. Но Бонапарт легко убедил себя и Директорию, что попытка эта невозможна при такой морской силе, какую Франция могла тогда организовать. Он указал затем, что представляются два другие способа нанести серьезный вред неприятелю: один – занятием Ганновера и Гамбурга, через которые торговля Великобритании получает доступ на континент, другой – захватом Египта, как базы операций против Индии. Оба эти способа могут быть отнесены к категории фланговых атак. Так как первый, при тогдашнем состоянии континента, был неосуществим (Гамбург и Ганновер входили тогда в состав стран, державшихся Северо-Германского нейтралитета, под гарантией Пруссии, а Австрия была отнюдь не в таком униженном состоянии, как в 1803 г.), то решена была экспедиция в Египет. Каковы бы ни были личные мотивы, могущие тогда влиять на Бонапарта, это предприятие с военной точки зрения и при тогдашней военной обстановке на Средиземном море было задумано хорошо. Хотя в процессе его осуществления многое зависело от счастья, тем не менее значительная доля достигнутого успеха должна быть приписана предусмотрительности и соблюдению тайны при приготовлениях к нему, тогда как конечная неудача должна быть приписана морской силе Великобритании.
В 1803 году Бонапарт был уже не простым генералом, зависевшим от слабого и ревниво относящегося к нему правительства, на содействие которого не мог с уверенностью рассчитывать, а абсолютным правителем, располагавшим всеми средствами Франции. Он решился поэтому ударить прямо на жизненный центр британской силы вторжением на территорию Британских островов. Самая величина опасности, сопряженная с переправой через Канал и оставлением последнего между собой и базой, не были лишены некоторого очарования для его авантюристичной натуры. Принимая на себя столь большой риск в попытке достижения такой великой цели, он не оставлял на долю случая ничего такого, о чем сам мог бы позаботиться. План вторжения отличался ясностью цели и мелочным вниманием к деталям, т. е. свойствами, присущими его кампаниям; масштаб приготовлений вполне соответствовал серьезности дела, что Бонапарт всегда соблюдал, когда возможность поступать так была в его руках.
Для этих приготовлений, однако, вследствие обширности их, необходимо было время, но Первый консул был готов двинуться сразу на оба фланга британской позиции, поскольку к этому представлялась возможность для сухопутных сил. 26 мая корпус его войск под начальством генерала Мортье вошел в Ганновер, тогда как несколько дней спустя другой корпус, под начальством генерала Сен-Сира, прошел через Папские государства в Неаполитанское королевство и вновь овладел полуостровом Отранто с портами Таранто и Бриндизи. Из этих портов легко было угрожать Ионическим островам, Морее и Египту, а также, что отвечало требованиям тонкой стратегии Наполеона, поддерживать тревогу Нельсона за эти пункты и за Левант вообще. На возбуждении такой тревоги британского адмирала, оправдывавшейся на деле несомненными целями, которые преследовались неприятелем в восточных водах Средиземного моря, опиралась главная часть комбинаций Бонапарта против Великобритании.
Ганновер, бывший тогда германским электоратом Георга III, граничил с Эльбой и Везером в нижней части их течения. Его занятием Франция обеспечила себе господство на двух великих реках и нанесла сильный вред торговле Великобритании, закрыв доступ к ним британским товарам. Этот акт осуждался как нарушение нейтралитета Германии. Бонапарт оправдывал его враждебным характером электора, как короля Великобритании; но никакого подобного аргумента нельзя было привести в оправдание занятия Куксхгафена, порта Гамбурга, который лежит на Эльбе вне пределов Ганновера. Тройная обида была нанесена Пруссии: ее претензия фигурировать в качестве стража Северо-Германского нейтралитета потерпела поражение; ее страстное желание господствовать в Ганновере было оставлено без внимания; ее торговля пострадала в высшей степени чувствительно. На закрытие доступа своим товарам к упомянутым рекам Великобритания отвечала блокадой устьев последних, не пропуская ни одного судна туда, куда не допускались ее суда. Торговые операции Гамбурга и Бремена были таким образом остановлены; и так как эти города были «маклерами», которые получали и распределяли фабричные произведения Пруссии, то удар почувствовался во всем королевстве. Нужда среди рабочих так распространилась, что король должен был прийти к ним на помощь, и многие состоятельные люди потеряли половину своих доходов. Кроме приобретения выгод положения, Наполеон извлек из занятия Ганновера и Неаполитанского королевства еще ту пользу для себя, что наложил на эти нейтральные государства бремя содержания расположившихся в них на квартирах войск – около тридцати тысяч человек в Ганновере и половины этого числа в Неаполитанском королевстве. Голландии, которой, как союзнице Франции, [120]Великобритания также объявила войну, пришлось содержать еще несколько большие силы. Такими средствами Бонапарт облегчал свои финансы на счет нейтральных или подчиненных ему стран, но не приобретал, конечно, за это большей любви с их стороны.
Для вторжения в Великобританию надо было прежде всего стянуть к избранному пункту большие армии, требовавшиеся для обеспечения успеха, и весьма большое число судов, необходимых для их переправы. Другие корпуса, которые имели назначением содействовать главному движению диверсиями в различных направлениях, могли быть посажены на суда в отдаленных портах и отплыть независимо от главных сил. Последние должны были двинуться в путь всей массой и высадиться одновременно в данном пункте побережья Англии. Для этой главной операции Бонапарт предназначал сто тридцать тысяч человек, из которых сто тысяч должны были составить первую линию и сесть на суда в один и тот же час из четырех различных портов, расположенных по берегу Канала на протяжении двадцати миль. Остальные тридцать тысяч составляли резерв и должны были отплыть вскоре после первых.
Обыкновенные мореходные суда той эпохи были неприменимы для переправы на них через Канал такой многочисленной армии в один прием: не было необходимого их числа, а на берегу Канала не было французского порта, в котором они могли бы собраться и оставаться в безопасности. Даже если бы и были устранены эти затруднения, и войска были бы посажены на суда одновременно, то уже сам процесс отправления в путь был бы сопряжен с бесконечными задержками. Так, парусные суда не могли держаться вместе, и уже одни условия ветра, при котором они могли двигаться, повлекли бы рассеяние их и подвергли бы их нападению со стороны британского флота, который Бонапарт не мог бы противопоставить сколько-нибудь равного флота. Сам сбор такого большего числа беспомощных парусных транспортов выдал бы место, где должен был сосредоточиться французский военный флот, и куда поэтому враждебные корабли поспешили бы при первом указании на операцию. Наконец, такие транспорты должны были стать на якорь в некотором расстоянии от британского берега, и войска должны были бы переправиться с них на шлюпках – добавочная операция столько же затруднительная, сколько и опасная.
Вследствие приведенных соображений переправу решено было совершить на судах, зависевших не только от парусного двигателя, но способных передвигаться и под веслами. Такие суда должны были иметь малые размеры и весьма малое углубление, которое позволило бы им укрыться в мелководных французских гаванях и подойти к английскому берегу настолько близко, чтобы войска могли высадиться прямо с них. Представлялось возможным, что таким судам удастся отправиться в путь одновременно в полном составе и перейти Канал незаметно для неприятеля под защитой тумана и штиля или даже прямо не боясь атаки неприятельских кораблей, так как те, в случае отсутствия ветра, вынуждены были бы оставаться беспомощными зрителями переправы. Именно на возможность такого положения дела старался Бонапарт обратить внимание британского правительства. Как занятие Таранто и движения войск в Италии имели целью обратить внимание Нельсона на Левант, так и шумное приготовление флотилии к переправе без поддержки со стороны флота имело целью скрыть намерения последнего прикрывать эту переправу. Сосредоточить внимание британских властей на флотилии, отвлечь их взоры от морских портов, в которых находились французские эскадры, и затем стянуть эти эскадры в Канал, обеспечив тем контроль над ним при посредстве большего флота, – вот та грандиозная комбинация, осуществлением которой Бонапарт надеялся совершить триумфальную переправу через Канал своей армии и завоевание Англии. Он лелеял однако этот план тайно, «на груди своей», и эта глубокая тайна только постепенно раскрывалась немногим людям, которым вверено было выполнение плана.
Первой задачей была организация «флотилии и армии вторжения». Приготовления, столь обширные и поспешные, требовали напряжения всех средств Франции. Одновременная постройка тысячи и более плоскодонных лодок, каждая из которых должна была вместить от шестидесяти до ста солдат и, кроме того, еще от двух до четырех пушек, не могла быть осуществлена средствами какого-либо одного порта. Далеко внутри Франции, на берегах многочисленных потоков, бегущих в Канал и Бискайскую бухту, так же как и во всех даже незначительных прибрежных гаванях, были деятельно заняты огромные партии рабочих. От Северного моря и Голландии также потребовалась соответствующая лепта. В то же время были приняты меры к облегчению беспрепятственной переправы упомянутых лодок к пункту сосредоточения, которое было назначено в Булони, и удобному помещению их в гавани. Вследствие малого углубления они могли идти вдоль берега, держась близко к нему, а по своей конструкции могли быть вытащены на берег без вреда для себя. Поэтому путь следования их с места постройки в Булонь – обыкновенно партиями от тридцати до шестидесяти – и от порта до порта шел вдоль берега на расстоянии пушечного выстрела от него. Для их прикрытия устроены были, через небольшие расстояния, береговые батареи, под защиту которых они могли укрыться в случае нужды. Вдобавок к этому в каждом морском округе были около семисот канонерок и транспортов. 'В трех портах должны были сесть на суда шестьдесят две тысячи солдат, и в каждом из четырех портов предполагалось погрузить на суда соответствующую часть полевой артиллерии, боевых и других припасов. Приготовлены были для переправы также около шести тысяч лошадей; но большая часть кавалеристов взяла только седла и уздечки, надеясь найти лошадей в неприятельской стране. В портах Северного моря – Кале, Дюнкерке и Остенде – собралась флотилия из четырехсот судов, двадцать семь тысяч солдат и две тысячи пятьсот лошадей. Этот отряд составлял резерв, который должен был следовать за главными силами, – близко, но отдельно от них. В конце концов он также подошел к Булонскому берегу, и его суда после жаркой схватки с британскими крейсерами присоединились к судам главной флотилии в четырех портах Канала.
Чтобы управляться такой массой людей на поле битвы, нужна способность, которую могут приобрести лишь немногие генералы после целых годов опыта. Переход через широкую реку с армией таких размеров, на виду у бдительного и равносильного неприятеля, составляет сложную операцию. Переправа же армии через морской канал около сорока миль шириной – таково расстояние, отделяющее Булонь и соседние с ним порты от намеченного места высадки между Дувром и Гастингсом, – пред лицом врага, господство которого на море было большей частью неоспоримо, составляет предприятие столь смелое, что многие и ныне сомневаются, действительно ли Наполеон думал совершить его. Надежду на успех он основывал на превосходной организации и выучке армии и флотилии, которые долгой и целесообразной практикой должны были подготовиться к отплытию немедленно после наступления благоприятного момента. Такой момент он надеялся обеспечить большой морской комбинацией, таившейся в его уме. Эта комбинация, изменявшаяся и расширявшаяся с течением месяцев, но остававшаяся по существу все той же самой, была зародышем, из которого выросли сложные и полные захватывающего интереса события, изложенные в этой и следующей главах, – события, затемненные для большинства ослепительным сиянием Трафальгара.
Когда предшествующие строки – результат твердых убеждений автора по рассматриваемому вопросу – были уже написаны, он встретил вновь выражения сомнений относительно цели Наполеона, основанные на словах, которые были сказаны последним Меттерниху в 1810 году, так же как и на мнениях лиц, бывших в более или менее близких сношениях с императором. Что касается случая, сообщенного Меттернихом, то достаточно лишь заметить, что отнюдь нельзя полагаться на какие бы то ни было уверения Наполеона, если только они не подтверждены дальнейшими обстоятельствами. Что позиция в Булони была избрана хорошо для обращения оружия против Австрии в любой момент, это совершенно верно, но также верно и то, что если бы удалось избежать сопротивления со стороны британского флота, она была одинаково благоприятна и для вторжения в Англию. Не указывает ли это только на то, что великий вождь и здесь, как делал это всегда в течение своей карьеры, победил стратегическое затруднение, возникшее из существования двух опасностей в различных направлениях, тем, что занял центральную позицию, откуда был готов обратить свои силы против одной из них прежде, чем надвинется другая?
Вот соображения, имеющие для автора неоспоримую силу:
1) Наполеон предпринял и совершил экспедицию в Египет, почти одинаково трудную; 2) он видел, что если не рискнет быть уничтоженным со своей армией при переправе через Канал, то Великобритания в конце концов одолеет его при посредстве своей морской силы, и что поэтому, как ни велика опасность поражения в одном случае, она все-таки меньше, чем в противоположном, случае, – аргумент, который автор развивает далее. 3) Как ни трудно проникнуть в истинные намерения столь утонченно хитрого человека, каким был Наполеон, автор, вместе с Тьером и Ланфре, держится мнения, что после прочтения переписки Наполеона за эти тридцать месяцев нельзя не прийти к убеждению, что обман, каким пришлось бы признать ее при предположении отсутствия намерения совершить вторжение, был невозможен даже для него. Можно также заметить, что мемуары Мармона и Нея, командовавших корпусами армии вторжения, не обнаруживают никакого сомнения в серьезности плана, о котором первый говорит вполне утвердительно; равным образом и жизнеописание маршала Даву, другого корпусного командира, не говорит ни о каком подобном сомнении и с его стороны.)
Между тем этот период ожидания с мая 1803 года до августа 1805 года, когда сложная сеть военно-морских и сухопутных движений начала уже распутываться, был замечательной и удивительной паузой в мировой истории. На высотах к северу от Булони и вдоль узкой береговой полосы от Этапля до Вимре был расположен лагерь ста тридцати тысяч самых блестящих солдат всех времен, солдат, которые сражались в Германии, Италии и Египте, солдат, которым предстояло тогда еще одержать победы над Австрией под Ульмом и Аустерлицем, над Пруссией под Ауэрштэдтом и Йеной, отстоять свои позиции, хотя и едва-едва, под Эйлау против русской армии и разгромить также и последнюю несколько месяцев спустя на кровавом поле Фридланда. Становясь с каждым днем бодрее на здоровом морском воздухе и под влиянием деятельной жизни, веденной ими, они могли в один прекрасный день, подготовленные упражнениями в различных маневрах, которые должны были приучить их к посадке на суда и высадке с них в быстроте и порядке, увидеть белые утесы, окаймляющие ту страну, которая до тех пор одна только смеялась над их силой. Далеко от них, Корнуолис близ Бреста, Колингвуд близ Рошфора, Пелью близ Ферррля сражались со свирепыми штормами Бискайской бухты при той ужасной и упорной бдительности, которая достигла высшего напряжения в годы, предшествовавшие Трафальгару. Именно об этом напряжении Колингвуд писал, что адмиралы, чтобы выдержать его, должны быть сделаны из железа, но к такой бдительности обязывала их опасность, угрожавшая их отечеству. Еще дальше – по-видимому, лишенный всякой связи с ареной кипучей деятельности под Булонью, Нельсон перед Тулоном проводил последние два года своей славной, но страдальческой жизни, борясь со свирепыми северо-западными ветрами Лионского залива и допытываясь постоянно с лихорадочной тревогой, был ли действительным объектом Наполеона опять Египет, или на этот раз им была действительно Великобритания. Как скучны, утомительны и однообразны были эти месяцы неустанной бдительности и ожидания больших кораблей перед французскими портами! Бесцельными они казались, без сомнения, многим, но они спасли Англию. Мир никогда не видел более внушительного доказательства влияния морской силы на историю. Эти испытанные в штормах корабли, которых великая армия так и не увидела, стояли между ней и завоеванием ею мира. Так как эти корабли занимали внутренние позиции перед и между главными портами и отрядами французского флота, то последние могли соединиться только при совокупности благоприятных уклонений от встречи с неприятелем, причем неудача одного отряда сводила бы к нулю всякие результаты, достигнутые другими. При условии, что различные британские эскадры были связаны цепью сравнительно мелких судов, один только случай мог помочь осуществлению великой комбинации Бонапарта, которая опиралась на тайное сосредоточение нескольких отрядов в пункте, находившемся практически в пределах неприятельских линий. Таким образом британские эскадры, расположенные перед Брестом, Рошфором и Тулоном, стратегически находились в Дуврском проливе, преграждая путь армии вторжения.
Сам пролив, конечно, не оставался и без специальной защиты. Как он, так и подходы к нему, в широком смысле слова, от Текселя до островов Канала, сторожились многочисленными фрегатами и судами меньших размеров – в общем числе от ста до ста пятидесяти. Они не только внимательно наблюдали за всем, что происходило в неприятельских портах, и старались помешать движениям плоскодонных лодок, но также поддерживали связь и сообщение между отрядами линейных кораблей. Из последних пять близ Текселя сторожили голландский флот, тогда как другие стояли на якоре близ тех пунктов английского побережья, избрание которых неприятелем для высадки было вероятно. Лорд Сент-Винсент, идеи которого в области морской стратегии были ясны и здравы, хотя он и не употреблял технических терминов этой науки для их выражения, разгадал истинную цель предприятия Бонапарта, т. е. сосредоточение перед Булонью кораблей из Атлантики и Средиземного моря. Лучшее средство помешать этому состояло в занятии выгодных стратегических позиций, а выгоднейшая из них находилась, без сомнения, перед неприятельскими портами. В истории блокад не было такой операции, которую можно было бы поставить выше заграждения адмиралом Корнуолисом французскому флоту выхода из Бреста, зимой и летом, в промежуток времени между объявлением войны и Трафальгарской битвой. Его блокада возбудила не только восхищение, но и удивление современников. Однако на случай, если бы французы вышли из Бреста, Корну о лису, – как сообщил спикеру палаты первый министр Англии, – назначено было рандеву близ Лизарда (прямо на север от Бреста) так, чтобы он мог или идти оттуда в Ирландию, или следовать за французами вверх по Каналу, если бы они приняли это направление. Если же бы французы направились к Даунсу, то пять линейных кораблей, стоявших в Спитхэде, должны были также следовать за ними, и тогда лорд Кейт (в Даунсе) имел бы, в придачу к своим шести кораблям и шести блокшивам, в своем распоряжении также и эскадру Северного моря. Таким образом было предусмотрено, чтобы в случае опасности внешние отряды постепенно стягивались к стратегическому центру, пока там не составится эскадра из двадцати пяти – тридцати сильных, хорошо дисциплинированных линейных кораблей, достаточная для того, чтобы считаться со всякими случайностями.