Страница:
Прежде, чем оставить Четырехдневное сражение, уместно привести отзыв о нем еще одного писателя: "Таково было кровавое сражение Четырех Дней, или Па-де-Кале, достопамятнейшее из морских сражений нового времени, и не по результатам, а по развитию его различных фаз, по неистовому увлечению сражавшихся, по смелости и искусству вождей флотов и по новому характеру, который оно дало морской войне. Более, чем всякое другое, это сражение ясно отмечает переход от прежних методов к тактике конца семнадцатого столетия. В первый раз мы можем здесь проследить, как будто по начертанному плану, главные движения сражавшихся флотов. Кажется совершенно ясным, что и голландскому и британскому флотам дана была тактическая книга и свод сигналов, или, по крайней мере, письменные инструкции, обширные и точные, имевшие значение такого кодекса. Чувствуется, что каждый адмирал держит свою эскадру в руках и что даже главнокомандующий располагает по своему желанию во время сражения различными подразделениями своего флота. Сравните это сражение с тем, которое было в 1652 году, и вам бросится в глаза один ясный факт - в период времени между ними морская тактика претерпела революцию.
Таковы перемены, отличающие войну 1665-го года от войны 1652-го года. Как и в предшествовавшую войну, адмирал все еще думает о наветренном положении, как о представляющем выгоды для его флота, но забота об этом не является уже более, с тактической точки зрения, главною, мы можем почти сказать, единственною, как это было прежде. Теперь он желает прежде всего держать свой флот в хорошем порядке и соединенно так долго, как возможно так, чтобы удержать способность комбинирования в течение сражения движений различных эскадр. Посмотрите на де Рейтера в конце Четырехдневного сражения: с большим трудом он удерживается на ветре английского флота, но тем не менее не колеблется пожертвовать этим преимуществом, чтобы соединить две части флота, разделенные неприятелем. Если в позднейшем сражении под Норд-Форландом имеют место большие промежутки между голландскими эскадрами и арьергард постоянно удаляется от центра, то Рейтер сетует на такую ошибку, как на главную причину своего поражения, он сожалеет о ней в официальном рапорте. Он даже обвиняет Тромпа (бывшего его личным врагом) в измене и трусости,- обвинение несправедливое, но тем не менее показывающее, какая огромная важность с тех пор приписывается строгому в правильному сохранению соединенности действий в течение сражения"{36}.
Эта оценка рассматриваемого сражения справедлива, поскольку оно указывает на господствовавшие тогда взгляды и стремления, но результаты его не были так полны, как можно было бы заключить из нее.
Английский флот, несмотря на тяжелые потери, понесенные им в Четырехдневном сражении, был уже снова в море менее, чем через два месяца, к крайнему удивлению голландцев; и 4-го августа под Норд-Форландом состоялась другая жестокая битва, окончившаяся полным поражением голландского флота, отступившего к своим берегам. Англичане последовали за ним и вошли в одну из голландских гаваней, где уничтожили большое число коммерческих судов, а также разрушили город, имевший довольно большое значение. К концу 1666-го года обе стороны утомились войною, которая причиняла много вреда их торговле и ослабляла их флоты, к выгоде возраставшей тогда морской силы Франции. Начались переговоры о мире; но Карл II, настроенный против Соединенных Провинций, уверенный, что возрастающие претензии Людовика XIV на переход под его скипетр Испанских Нидерландов нарушает существовавший тогда союз между Францией и Голландией, и, полагаясь также на серьезность поражений голландцев на море, был слишком притязателен и надменен в своих требованиях. Но для того, чтобы поддержать и оправдать свой образ действий, он должен был позаботиться о своем флоте, престиж которого так поднялся его победами. Вместо того бедность результат его нецелесообразных трат и дурной внутренней политики - привела его к допущению упадка этого флота. Корабли в большом числе были разоружены, и он с готовностью принял мнение, соответствовавшее его денежным затруднениям. Так как оно имело сторонников во все периоды морской истории, то мы приведем его здесь для того, чтобы осудить его. Вот это мнение, торячо оспаривавшееся Монком. "Так как Голландия держится, главным образом, торговлей, жизнь ее флота опирается на ее торговлю и так как, что показал опыт, ничто не вредит столько государству, как расстройство его торговли, то силы Его Величества и надлежало бы направить к этой цели, достижение которой приведет к покорности наших врагов и притом с меньшим истощением средств армии, чем вызываемое снаряжением и содержанием каждое лето в море могущественного флота, как это было до сих пор... По этим мотивам король принял роковое решение - разоружить свои большие корабли и оставить в порту только несколько фрегатов для крейсерства"{37}.
Следствием такой экономической теории ведения войны был тот факт, что президент Генеральных Штатов, де Витт (de Witt), который заставил своих моряков за год перед тем сделать промер Темзы, послал в эту реку, под начальством де Рейтера, флот из шестидесяти или семидесяти линейных кораблей. Последний поднялся 14-го июня 1667 года до Гравезенда, уничтожил корабли в Чатаме и на Медузе (Medway) и овладел Ширнессом (Sheerness). Огни зажженных голландцами пожаров были видны из Лондона, и голландский флот оставался в обладании устьями реки до конца месяца. Под давлением этого бедствия, последовавшего за большой чумной эпидемией и большим пожаром Лондона, Карл согласился на мир, который был подписан 31-го июля 1667 года в крепости Бреда (Peace of Breda). Самым серьезным результатом войны был переход Нью-Йорка и Нью-Джерси в руки Англии, соединившей, таким образом, свои северные и южные колонии в Северной Америке.
Прежде, чем перейти опять к изложению общего хода истории изучаемой нами эпохи, будет полезно остановиться на момент на обсуждении теории, имевшей такие бедственные последствия для Англии в 1667 году, а именно на том способе ведения морской войны, в котором главным средством вредить неприятелю служат попытки уничтожить или по крайней мере расстроить его торговлю. Этот способ, требующий содержания только небольшого числа быстроходных крейсеров и опирающийся на дух алчности нации к наживе, который позволяет снаряжение приватиров без прямых расходов со стороны государства, несет особую привлекательность, всегда представляемую экономией. Большой вред, наносимый богатству и благосостоянию неприятеля таким путем, также неоспорим; и хотя его коммерческие суда могут до некоторой степени укрываться в течение войны - обманом, под иностранным флагом, эта guerre de course{38}, как называют такую войну французы, или это уничтожение неприятельской торговли, как можем назвать мы, если ведется успешно, должно сильно беспокоить правительство неприятельской страны и тревожить ее население. Такая война, однако, не может вестись самостоятельно; она должна быть поддерживаема (supported); не имея опоры в самой себе, она не может распространяться на театр, удаленный от ее базы. Такою базою должны быть или отечественные порты, или какой-либо солидный аванпост национальной силы на берегу или на море - отдаленная колония или сильный флот. При отсутствии такой поддержки крейсер может отваживаться только на торопливые рейсы на небольшом расстоянии от своего порта, и его удары, хотя и болезненные для неприятеля, не могут быть тогда роковыми. Не политика 1667-го года, а сильные флоты линейных кораблей Кромвеля заперли в 1652 году голландские коммерческие суда в их портах и были причиною того, что трава росла на улицах Амстердама. Когда, наученные страданиями, вынесенными за это время, голландцы снарядили и держали в море большие флоты в течение двух разорительных войн, то хотя их торговля и сильно страдала, они все-таки выносили бремя борьбы с соединенными силами Англии и Франции. Сорок лет спустя Людовик XIV был вынужден, вследствие истощения средств государства, на проведение политики, принятой Карлом II по скупости. Тогда настали дни великих французских приватиров: Жан Бара (Jean Bart), Форбэна (Forbin), Дюге-Труэна (Dugay-Trouin), Дю Касса (Du Casse) и других. Регулярные же флоты Франции почти не показывались в океане в течение большой войны за Испанское наследство (1702 - 1712). Французский морской историк говорит: "Не будучи в состоянии возобновить вооружение линейного флота, Людовик XIV увеличил число крейсеров в водах, наиболее посещавшихся торговыми судами, особенно в Канале и в Немецком море (недалеко от своих портов, следует заметить). Здесь крейсера всегда имели возможность препятствовать движению перевозивших войска транспортов или перехватывать морские караваны с припасами всякого рода. В этих морях, в центре коммерческого и политческого мира, всегда есть работа для крейсеров. Несмотря на затруднения, которые они встречали, вследствие отсутствия больших дружественных флотов, они сослужили славную службу делу двух народов (французского и испанского). Перед лицом англо-голландской силы крейсера нуждались в удаче, смелости и искусстве. У наших моряков не было недостатка в этих трех условиях, но при этом еще каких начальников и капитанов они имели!"{39}
Английский историк, с другой стороны, хотя и допуская, что население и торговля Англии жестоко страдали от крейсеров, и горько сетуя иногда на администрацию, в результате указывает на все более и более возраставшее благосостояние страны и особенно ее коммерческих областей. Предшествовавшая война, напротив, с 1689 года по 1697 год, когда Франция послала большие флоты в море и оспаривала обладание океаном, сопровождалась совсем иным результатом. Тот же самый английский писатель говорит об этом времени: "По отношению к нашей торговле, мы страдали бесконечно более,- не только, чем французы, чего и следовало ожидать вследствие большего числа наших коммерческих судов, но чем мы сами страдали в какой бы то ни было из предшествовавших войн... Это происходило, в значительной мере, от бдительности французов, которые вели войну пиратским способом. Взяв все вместе, вне всякого сомнения, что наша торговля страдала чрезвычайно, многие из наших купцов были разорены"{40}.
Маколей говорит об этом же периоде: "В течение многих месяцев 1693-го года английская торговля со Средиземноморскими странами была прервана почти всецело. Не было случая, чтобы коммерческое судно, шедшее из Лондона или Амстердама, если его не сопровождало прикрытие, достигало Геркулесовых столпов, не будучи абордировано французским приватиром; а посылать прикрытия из вооруженных судов было не легко". Почему? Потому, что суда английского флота были заняты наблюдением за флотом французским, и это отвлечение их от крейсеров и приватиров составляло поддержку, которую всякая крейсерская война должна иметь. Французский историк пишет об Англии в ту же эпоху (1696): "Состояние финансов было плачевно; денег едва хватало; страховая морская премия поднялась до тридцати процентов; Навигационный Акт, практически говоря, бездействовал, и английское мореходство было вынуждено прикрываться шведским и датским флагами"{41}. Полстолетия спустя французское правительство было опять приведено долгим пренебрежением к флоту к крейсерской войне. С какими результатами? Во-первых, французский историк говорит: "От июня 1756 года до июня 1760 года французские приватиры захватили более двадцати пяти сотен английских коммерческих судов. В 1761 году, хотя Франция не имела, собственно говоря, ни одного линейного корабля в море и хотя Англия захватила двести сорок наших приватиров, сотоварищи последних все-таки взяли восемьсот двенадцать английских судов. Но, - продолжает он, - поразительный рост английского мореходства объясняет число этих призов"{42}. Другими словами, лишения, понесенные Англией в таких многочисленных захватах, которые должны были причинить большие убытки отдельным лицам и возбудить их недовольство, в общем, не препятствовали росту благосостояния государства и общества. О том же периоде у английского историка читаем: "В то время, как торговля Франции была почти уничтожена, торговые флоты Англии покрывали моря. С каждым годом ее торговля увеличивалась; деньги, которые война уносила, возвращались продуктами ее промышленности. Восемь тысяч судов были зафрахтованы английскими купцами". И затем, суммируя результаты войны и установив факт ввоза огромного количества монеты в государство вследствие иностранных завоеваний, автор продолжает: "Торговля Англии постепенно увеличивалась каждый год, и такая картина народного процветания в процессе длинной, кровавой и расходной войны, никогда не представлялась ранее в жизни какого бы то ни было народа в мире". С другой стороны, историк французского флота, рассматривая раннюю фазу тех же самых войн, говорит: "Английские флоты, не встречая никакого себе сопротивления, вымели моря. Наши приватиры и одиночные крейсера, не имея никакого флота для противодействия обилию их врагов, скоро кончали свою карьеру. Двадцать тысяч французских моряков томились в английских тюрьмах"{43}. Когда же во время Американской войны за независимость Франция возвратилась к политике Кольбера и начала царствования Людовика XIV и стала держать в море большие боевые флоты, то последовал тот же самый результат, какой был и в дни Турвилля. "В первый раз, - говорит "Annual Register", забывая или игнорируя опыт 1693 года и помня только славу последних войн,- английские коммерческие суда вынуждены были прикрываться иностранными флагами"{44}. Наконец, прежде чем покончить с рассматриваемым вопросом, можно заметить еще, что на острове Мартиника у французов была сильная отдаленная колония, избранная ими базой для крейсерской войны, и в течение Семилетней войны, как потом во время Первой Империи, эта колония, так же как и Гваделупа, представляла опору для многочисленных приватиров. "Летописи английского адмиралтейства оценивают потери англичан в Вест-Индии в течение первых годов Семилетней войны до тысячи четырехсот коммерческих судов, которые были взяты в плен или уничтожены". Вследствие этого английский флот атаковал эти острова, и ему удалось принудить их к сдаче, чем торговле Франции нанесены были убытки, более чем отомстившие за все зло, какое причинили Англии действия французских крейсеров; помимо того, уже самая система французского крейсерства была расстроена. В противоположность этому, в войну 1778 года тем же самым островам неприятель даже и не угрожал ни разу, так как они защищались большими флотами.
До сих пор мы рассматривали влияние действий крейсеров, не имеющих опоры в сильных эскадрах, на ту часть силы неприятеля, против которой она теоретически направлена, т. е. на его торговлю и на его богатство вообще,на "нерв войны". Кажется факты достаточно свидетельствуют, что даже для своей специальной цели такой способ войны не "заключителен", - изнурителен, но не смертелен, можно даже сказать, что он причиняет ненужные страдания. Каково же, однако, влияние этой политики на общие цели войны, для достижения которых она является одним из вспомогательных средств? Какое, затем, воздействие оказывает она на народ, к ней прибегающий? Так как исторические свидетельства будут приводимы в нашем изложении от времени до времени, то здесь мы ограничимся только общим выводом. Мы видели результат дела для Англии в дни Карла II; ее берега страдали от хищнических набегов, ее флот был сожжен почти в виду столицы. В войне за испанское наследство, целью которой было достижение господства в Испании, вследствие того, что французы ограничивались только крейсерской войной против торговли, флоты Англии и Голландии, не встречая препятствий, стерегли входы в порты полуострова, блокировали порт Тулон, принудили посылавшиеся из Франции подкрепления совершать трудный путь через Пиренеи и, обеспечив себе морские пути, нейтрализовали географическую близость Франции к театру войны, они овладели Гибралтаром, Барселоной и Меноркой и, при совокупных действиях австрийской армии, едва не взяли Тулон. В Семилетней войне английские флоты захватили, или помогли захватить, все наиболее ценные колонии Франции и Испании и высаживали частые десанты на французский берег. Американская война за независимость не представляет уроков, так как участвовавшие в ней враждебные флоты были почти равносильны между собою. Следующим по времени примером, наиболее поразительным для американцев, является война 1812 года. Всякий знает, в каком изобилии наши приватиры крейсеровали в море, и что по незначительности нашего флота война была, главным образом, если не всецело, крейсерской войной. За исключением операций на озерах, сомнительно, чтобы за все время более, чем два из наших кораблей действовали соединенно. Правда, следует признать, что английская торговля, таким образом неожиданно атакованная отдаленным врагом, силы которого, по предварительной оценке, были слишком умалены, пострадала от него значительно; но при этом надо иметь в виду, во-первых, что американские крейсера встретили сильную поддержку во французском флоте, суда которого, сгруппировавшись в большие или меньшие отряды во многих подвластных императору портах, от Антверпена до Венеции, связывали флоты Англии необходимостью нести блокадную службу; а во-вторых, что когда падение императора освободило эти флоты, наши берега подверглись набегам во всех частях; неприятельские суда вошли в Чесапикскую бухту и опустошили ее побережье, поднялись по Потомаку и сожгли Вашингтон. Вся северная граница была в страхе, хотя там эскадры - абсолютно слабые, но относительно сильные - помогали общей обороне, в то же время на Юге флот Англии вошел беспрепятственно в Миссисипи, и Новый Орлеан едва не был взят. И когда открылись переговоры о мире, то отношения англичан к американским посланникам не были отношениями людей, которые чувствуют, что их стране угрожает непереносимое зло. В недавней Междоусобной войне крейсера Alabama и Sumter и их сотоварищи оживили традицию крейсерской войны против торговли неприятеля, и когда такая война служит одним из средств для достижения общей цели и имеет базою флот, сильный сам по себе, то она хороша, но нам не следует думать, что подвиги наших крейсеров могут повториться при наличии большой морской силы неприятеля. Во-первых, крейсерства их в упомянутой войне значительно облегчались решимостью Соединенных Штатов блокировать не только главные центры торговли Юга, но и каждую бухту берега, отчего для преследования крейсеров у них осталось слишком мало судов; во-вторых, если бы даже было десять крейсеров там, где был в действительности один, то они не остановили бы нашествия в Южные воды федерального флота, который проник к каждому пункту, доступному с моря, и наконец, в-третьих - неоспоримый вред, прямой и косвенный, нанесенный отдельным лицам и одной отрасли национальной промышленности (а как высоко стоит эта отрасль промышленности - мореходство - во мнении автора - нет нужды повторять здесь) нимало не повлиял на ускорение или замедление хода военных событий. Такие вредоносные действия, если они не сопровождаются другими, скорее раздражают, чем ослабляют. С другой стороны, откажется ли кто-нибудь признать, что операции больших федеральных флотов значительно повлияли на ускорение того исхода дела, который, по всей вероятности, был неизбежен во всяком случае. По отношению к морской силе Юг занимал тогда место, аналогичное с местом Франции в войнах, рассмотренных нами выше, тогда как положение севера походило на положение Англии, и, как во Франции, в Конфедерации пострадал не один какой-нибудь класс, а правительство и вообще народ. Не захваты отдельных кораблей и караванов, хотя бы и в большом числе, подрывают финансовую силу страны, а то подавляющее превосходство неприятеля на море, которое изгоняет с его вод ее флаг или допускает появление последнего лишь в роли беглеца и которое, делая неприятеля хозяином моря, позволяет ему запереть водные торговые пути, ведущие к берегам и от берегов враждебной ему страны. Такое превосходство может быть достижимо только при посредстве больших флотов - но и при них (в открытом море) с меньшим результатом теперь, чем это было возможно в дни, когда нейтральный флаг не пользовался льготами, присвоенными ему теперь. Вероятно, что в случае войны между морскими державами, та из них, которая, обладая большею морскою силою, пожелает уничтожить торговлю неприятеля, сделает попытку истолковать термин "действительная блокада" в таком смысле, какой будет наиболее соответствовать ее интересам в то время, она будет утверждать, что скорость хода и диспозиция ее судов делают блокаду действительною на гораздо больших дистанциях и при меньшем числе кораблей, чем прежде. Решение такого вопроса будет зависеть не от слабейшей из воюющих сторон, но от нейтральных держав, которые должны будут вмешаться в это дело, затрагивающее также и их интересы; и если воюющая сторона будет иметь флот, значительно превосходящий по своей силе другие флоты, то она может с успехом настаивать на своих требованиях, подобно тому, как Англия, когда господствовала на морях, долго отказывалась принять доктрину о покрытии груза нейтральным флагом.
Таковы перемены, отличающие войну 1665-го года от войны 1652-го года. Как и в предшествовавшую войну, адмирал все еще думает о наветренном положении, как о представляющем выгоды для его флота, но забота об этом не является уже более, с тактической точки зрения, главною, мы можем почти сказать, единственною, как это было прежде. Теперь он желает прежде всего держать свой флот в хорошем порядке и соединенно так долго, как возможно так, чтобы удержать способность комбинирования в течение сражения движений различных эскадр. Посмотрите на де Рейтера в конце Четырехдневного сражения: с большим трудом он удерживается на ветре английского флота, но тем не менее не колеблется пожертвовать этим преимуществом, чтобы соединить две части флота, разделенные неприятелем. Если в позднейшем сражении под Норд-Форландом имеют место большие промежутки между голландскими эскадрами и арьергард постоянно удаляется от центра, то Рейтер сетует на такую ошибку, как на главную причину своего поражения, он сожалеет о ней в официальном рапорте. Он даже обвиняет Тромпа (бывшего его личным врагом) в измене и трусости,- обвинение несправедливое, но тем не менее показывающее, какая огромная важность с тех пор приписывается строгому в правильному сохранению соединенности действий в течение сражения"{36}.
Эта оценка рассматриваемого сражения справедлива, поскольку оно указывает на господствовавшие тогда взгляды и стремления, но результаты его не были так полны, как можно было бы заключить из нее.
Английский флот, несмотря на тяжелые потери, понесенные им в Четырехдневном сражении, был уже снова в море менее, чем через два месяца, к крайнему удивлению голландцев; и 4-го августа под Норд-Форландом состоялась другая жестокая битва, окончившаяся полным поражением голландского флота, отступившего к своим берегам. Англичане последовали за ним и вошли в одну из голландских гаваней, где уничтожили большое число коммерческих судов, а также разрушили город, имевший довольно большое значение. К концу 1666-го года обе стороны утомились войною, которая причиняла много вреда их торговле и ослабляла их флоты, к выгоде возраставшей тогда морской силы Франции. Начались переговоры о мире; но Карл II, настроенный против Соединенных Провинций, уверенный, что возрастающие претензии Людовика XIV на переход под его скипетр Испанских Нидерландов нарушает существовавший тогда союз между Францией и Голландией, и, полагаясь также на серьезность поражений голландцев на море, был слишком притязателен и надменен в своих требованиях. Но для того, чтобы поддержать и оправдать свой образ действий, он должен был позаботиться о своем флоте, престиж которого так поднялся его победами. Вместо того бедность результат его нецелесообразных трат и дурной внутренней политики - привела его к допущению упадка этого флота. Корабли в большом числе были разоружены, и он с готовностью принял мнение, соответствовавшее его денежным затруднениям. Так как оно имело сторонников во все периоды морской истории, то мы приведем его здесь для того, чтобы осудить его. Вот это мнение, торячо оспаривавшееся Монком. "Так как Голландия держится, главным образом, торговлей, жизнь ее флота опирается на ее торговлю и так как, что показал опыт, ничто не вредит столько государству, как расстройство его торговли, то силы Его Величества и надлежало бы направить к этой цели, достижение которой приведет к покорности наших врагов и притом с меньшим истощением средств армии, чем вызываемое снаряжением и содержанием каждое лето в море могущественного флота, как это было до сих пор... По этим мотивам король принял роковое решение - разоружить свои большие корабли и оставить в порту только несколько фрегатов для крейсерства"{37}.
Следствием такой экономической теории ведения войны был тот факт, что президент Генеральных Штатов, де Витт (de Witt), который заставил своих моряков за год перед тем сделать промер Темзы, послал в эту реку, под начальством де Рейтера, флот из шестидесяти или семидесяти линейных кораблей. Последний поднялся 14-го июня 1667 года до Гравезенда, уничтожил корабли в Чатаме и на Медузе (Medway) и овладел Ширнессом (Sheerness). Огни зажженных голландцами пожаров были видны из Лондона, и голландский флот оставался в обладании устьями реки до конца месяца. Под давлением этого бедствия, последовавшего за большой чумной эпидемией и большим пожаром Лондона, Карл согласился на мир, который был подписан 31-го июля 1667 года в крепости Бреда (Peace of Breda). Самым серьезным результатом войны был переход Нью-Йорка и Нью-Джерси в руки Англии, соединившей, таким образом, свои северные и южные колонии в Северной Америке.
Прежде, чем перейти опять к изложению общего хода истории изучаемой нами эпохи, будет полезно остановиться на момент на обсуждении теории, имевшей такие бедственные последствия для Англии в 1667 году, а именно на том способе ведения морской войны, в котором главным средством вредить неприятелю служат попытки уничтожить или по крайней мере расстроить его торговлю. Этот способ, требующий содержания только небольшого числа быстроходных крейсеров и опирающийся на дух алчности нации к наживе, который позволяет снаряжение приватиров без прямых расходов со стороны государства, несет особую привлекательность, всегда представляемую экономией. Большой вред, наносимый богатству и благосостоянию неприятеля таким путем, также неоспорим; и хотя его коммерческие суда могут до некоторой степени укрываться в течение войны - обманом, под иностранным флагом, эта guerre de course{38}, как называют такую войну французы, или это уничтожение неприятельской торговли, как можем назвать мы, если ведется успешно, должно сильно беспокоить правительство неприятельской страны и тревожить ее население. Такая война, однако, не может вестись самостоятельно; она должна быть поддерживаема (supported); не имея опоры в самой себе, она не может распространяться на театр, удаленный от ее базы. Такою базою должны быть или отечественные порты, или какой-либо солидный аванпост национальной силы на берегу или на море - отдаленная колония или сильный флот. При отсутствии такой поддержки крейсер может отваживаться только на торопливые рейсы на небольшом расстоянии от своего порта, и его удары, хотя и болезненные для неприятеля, не могут быть тогда роковыми. Не политика 1667-го года, а сильные флоты линейных кораблей Кромвеля заперли в 1652 году голландские коммерческие суда в их портах и были причиною того, что трава росла на улицах Амстердама. Когда, наученные страданиями, вынесенными за это время, голландцы снарядили и держали в море большие флоты в течение двух разорительных войн, то хотя их торговля и сильно страдала, они все-таки выносили бремя борьбы с соединенными силами Англии и Франции. Сорок лет спустя Людовик XIV был вынужден, вследствие истощения средств государства, на проведение политики, принятой Карлом II по скупости. Тогда настали дни великих французских приватиров: Жан Бара (Jean Bart), Форбэна (Forbin), Дюге-Труэна (Dugay-Trouin), Дю Касса (Du Casse) и других. Регулярные же флоты Франции почти не показывались в океане в течение большой войны за Испанское наследство (1702 - 1712). Французский морской историк говорит: "Не будучи в состоянии возобновить вооружение линейного флота, Людовик XIV увеличил число крейсеров в водах, наиболее посещавшихся торговыми судами, особенно в Канале и в Немецком море (недалеко от своих портов, следует заметить). Здесь крейсера всегда имели возможность препятствовать движению перевозивших войска транспортов или перехватывать морские караваны с припасами всякого рода. В этих морях, в центре коммерческого и политческого мира, всегда есть работа для крейсеров. Несмотря на затруднения, которые они встречали, вследствие отсутствия больших дружественных флотов, они сослужили славную службу делу двух народов (французского и испанского). Перед лицом англо-голландской силы крейсера нуждались в удаче, смелости и искусстве. У наших моряков не было недостатка в этих трех условиях, но при этом еще каких начальников и капитанов они имели!"{39}
Английский историк, с другой стороны, хотя и допуская, что население и торговля Англии жестоко страдали от крейсеров, и горько сетуя иногда на администрацию, в результате указывает на все более и более возраставшее благосостояние страны и особенно ее коммерческих областей. Предшествовавшая война, напротив, с 1689 года по 1697 год, когда Франция послала большие флоты в море и оспаривала обладание океаном, сопровождалась совсем иным результатом. Тот же самый английский писатель говорит об этом времени: "По отношению к нашей торговле, мы страдали бесконечно более,- не только, чем французы, чего и следовало ожидать вследствие большего числа наших коммерческих судов, но чем мы сами страдали в какой бы то ни было из предшествовавших войн... Это происходило, в значительной мере, от бдительности французов, которые вели войну пиратским способом. Взяв все вместе, вне всякого сомнения, что наша торговля страдала чрезвычайно, многие из наших купцов были разорены"{40}.
Маколей говорит об этом же периоде: "В течение многих месяцев 1693-го года английская торговля со Средиземноморскими странами была прервана почти всецело. Не было случая, чтобы коммерческое судно, шедшее из Лондона или Амстердама, если его не сопровождало прикрытие, достигало Геркулесовых столпов, не будучи абордировано французским приватиром; а посылать прикрытия из вооруженных судов было не легко". Почему? Потому, что суда английского флота были заняты наблюдением за флотом французским, и это отвлечение их от крейсеров и приватиров составляло поддержку, которую всякая крейсерская война должна иметь. Французский историк пишет об Англии в ту же эпоху (1696): "Состояние финансов было плачевно; денег едва хватало; страховая морская премия поднялась до тридцати процентов; Навигационный Акт, практически говоря, бездействовал, и английское мореходство было вынуждено прикрываться шведским и датским флагами"{41}. Полстолетия спустя французское правительство было опять приведено долгим пренебрежением к флоту к крейсерской войне. С какими результатами? Во-первых, французский историк говорит: "От июня 1756 года до июня 1760 года французские приватиры захватили более двадцати пяти сотен английских коммерческих судов. В 1761 году, хотя Франция не имела, собственно говоря, ни одного линейного корабля в море и хотя Англия захватила двести сорок наших приватиров, сотоварищи последних все-таки взяли восемьсот двенадцать английских судов. Но, - продолжает он, - поразительный рост английского мореходства объясняет число этих призов"{42}. Другими словами, лишения, понесенные Англией в таких многочисленных захватах, которые должны были причинить большие убытки отдельным лицам и возбудить их недовольство, в общем, не препятствовали росту благосостояния государства и общества. О том же периоде у английского историка читаем: "В то время, как торговля Франции была почти уничтожена, торговые флоты Англии покрывали моря. С каждым годом ее торговля увеличивалась; деньги, которые война уносила, возвращались продуктами ее промышленности. Восемь тысяч судов были зафрахтованы английскими купцами". И затем, суммируя результаты войны и установив факт ввоза огромного количества монеты в государство вследствие иностранных завоеваний, автор продолжает: "Торговля Англии постепенно увеличивалась каждый год, и такая картина народного процветания в процессе длинной, кровавой и расходной войны, никогда не представлялась ранее в жизни какого бы то ни было народа в мире". С другой стороны, историк французского флота, рассматривая раннюю фазу тех же самых войн, говорит: "Английские флоты, не встречая никакого себе сопротивления, вымели моря. Наши приватиры и одиночные крейсера, не имея никакого флота для противодействия обилию их врагов, скоро кончали свою карьеру. Двадцать тысяч французских моряков томились в английских тюрьмах"{43}. Когда же во время Американской войны за независимость Франция возвратилась к политике Кольбера и начала царствования Людовика XIV и стала держать в море большие боевые флоты, то последовал тот же самый результат, какой был и в дни Турвилля. "В первый раз, - говорит "Annual Register", забывая или игнорируя опыт 1693 года и помня только славу последних войн,- английские коммерческие суда вынуждены были прикрываться иностранными флагами"{44}. Наконец, прежде чем покончить с рассматриваемым вопросом, можно заметить еще, что на острове Мартиника у французов была сильная отдаленная колония, избранная ими базой для крейсерской войны, и в течение Семилетней войны, как потом во время Первой Империи, эта колония, так же как и Гваделупа, представляла опору для многочисленных приватиров. "Летописи английского адмиралтейства оценивают потери англичан в Вест-Индии в течение первых годов Семилетней войны до тысячи четырехсот коммерческих судов, которые были взяты в плен или уничтожены". Вследствие этого английский флот атаковал эти острова, и ему удалось принудить их к сдаче, чем торговле Франции нанесены были убытки, более чем отомстившие за все зло, какое причинили Англии действия французских крейсеров; помимо того, уже самая система французского крейсерства была расстроена. В противоположность этому, в войну 1778 года тем же самым островам неприятель даже и не угрожал ни разу, так как они защищались большими флотами.
До сих пор мы рассматривали влияние действий крейсеров, не имеющих опоры в сильных эскадрах, на ту часть силы неприятеля, против которой она теоретически направлена, т. е. на его торговлю и на его богатство вообще,на "нерв войны". Кажется факты достаточно свидетельствуют, что даже для своей специальной цели такой способ войны не "заключителен", - изнурителен, но не смертелен, можно даже сказать, что он причиняет ненужные страдания. Каково же, однако, влияние этой политики на общие цели войны, для достижения которых она является одним из вспомогательных средств? Какое, затем, воздействие оказывает она на народ, к ней прибегающий? Так как исторические свидетельства будут приводимы в нашем изложении от времени до времени, то здесь мы ограничимся только общим выводом. Мы видели результат дела для Англии в дни Карла II; ее берега страдали от хищнических набегов, ее флот был сожжен почти в виду столицы. В войне за испанское наследство, целью которой было достижение господства в Испании, вследствие того, что французы ограничивались только крейсерской войной против торговли, флоты Англии и Голландии, не встречая препятствий, стерегли входы в порты полуострова, блокировали порт Тулон, принудили посылавшиеся из Франции подкрепления совершать трудный путь через Пиренеи и, обеспечив себе морские пути, нейтрализовали географическую близость Франции к театру войны, они овладели Гибралтаром, Барселоной и Меноркой и, при совокупных действиях австрийской армии, едва не взяли Тулон. В Семилетней войне английские флоты захватили, или помогли захватить, все наиболее ценные колонии Франции и Испании и высаживали частые десанты на французский берег. Американская война за независимость не представляет уроков, так как участвовавшие в ней враждебные флоты были почти равносильны между собою. Следующим по времени примером, наиболее поразительным для американцев, является война 1812 года. Всякий знает, в каком изобилии наши приватиры крейсеровали в море, и что по незначительности нашего флота война была, главным образом, если не всецело, крейсерской войной. За исключением операций на озерах, сомнительно, чтобы за все время более, чем два из наших кораблей действовали соединенно. Правда, следует признать, что английская торговля, таким образом неожиданно атакованная отдаленным врагом, силы которого, по предварительной оценке, были слишком умалены, пострадала от него значительно; но при этом надо иметь в виду, во-первых, что американские крейсера встретили сильную поддержку во французском флоте, суда которого, сгруппировавшись в большие или меньшие отряды во многих подвластных императору портах, от Антверпена до Венеции, связывали флоты Англии необходимостью нести блокадную службу; а во-вторых, что когда падение императора освободило эти флоты, наши берега подверглись набегам во всех частях; неприятельские суда вошли в Чесапикскую бухту и опустошили ее побережье, поднялись по Потомаку и сожгли Вашингтон. Вся северная граница была в страхе, хотя там эскадры - абсолютно слабые, но относительно сильные - помогали общей обороне, в то же время на Юге флот Англии вошел беспрепятственно в Миссисипи, и Новый Орлеан едва не был взят. И когда открылись переговоры о мире, то отношения англичан к американским посланникам не были отношениями людей, которые чувствуют, что их стране угрожает непереносимое зло. В недавней Междоусобной войне крейсера Alabama и Sumter и их сотоварищи оживили традицию крейсерской войны против торговли неприятеля, и когда такая война служит одним из средств для достижения общей цели и имеет базою флот, сильный сам по себе, то она хороша, но нам не следует думать, что подвиги наших крейсеров могут повториться при наличии большой морской силы неприятеля. Во-первых, крейсерства их в упомянутой войне значительно облегчались решимостью Соединенных Штатов блокировать не только главные центры торговли Юга, но и каждую бухту берега, отчего для преследования крейсеров у них осталось слишком мало судов; во-вторых, если бы даже было десять крейсеров там, где был в действительности один, то они не остановили бы нашествия в Южные воды федерального флота, который проник к каждому пункту, доступному с моря, и наконец, в-третьих - неоспоримый вред, прямой и косвенный, нанесенный отдельным лицам и одной отрасли национальной промышленности (а как высоко стоит эта отрасль промышленности - мореходство - во мнении автора - нет нужды повторять здесь) нимало не повлиял на ускорение или замедление хода военных событий. Такие вредоносные действия, если они не сопровождаются другими, скорее раздражают, чем ослабляют. С другой стороны, откажется ли кто-нибудь признать, что операции больших федеральных флотов значительно повлияли на ускорение того исхода дела, который, по всей вероятности, был неизбежен во всяком случае. По отношению к морской силе Юг занимал тогда место, аналогичное с местом Франции в войнах, рассмотренных нами выше, тогда как положение севера походило на положение Англии, и, как во Франции, в Конфедерации пострадал не один какой-нибудь класс, а правительство и вообще народ. Не захваты отдельных кораблей и караванов, хотя бы и в большом числе, подрывают финансовую силу страны, а то подавляющее превосходство неприятеля на море, которое изгоняет с его вод ее флаг или допускает появление последнего лишь в роли беглеца и которое, делая неприятеля хозяином моря, позволяет ему запереть водные торговые пути, ведущие к берегам и от берегов враждебной ему страны. Такое превосходство может быть достижимо только при посредстве больших флотов - но и при них (в открытом море) с меньшим результатом теперь, чем это было возможно в дни, когда нейтральный флаг не пользовался льготами, присвоенными ему теперь. Вероятно, что в случае войны между морскими державами, та из них, которая, обладая большею морскою силою, пожелает уничтожить торговлю неприятеля, сделает попытку истолковать термин "действительная блокада" в таком смысле, какой будет наиболее соответствовать ее интересам в то время, она будет утверждать, что скорость хода и диспозиция ее судов делают блокаду действительною на гораздо больших дистанциях и при меньшем числе кораблей, чем прежде. Решение такого вопроса будет зависеть не от слабейшей из воюющих сторон, но от нейтральных держав, которые должны будут вмешаться в это дело, затрагивающее также и их интересы; и если воюющая сторона будет иметь флот, значительно превосходящий по своей силе другие флоты, то она может с успехом настаивать на своих требованиях, подобно тому, как Англия, когда господствовала на морях, долго отказывалась принять доктрину о покрытии груза нейтральным флагом.