Страница:
Имя Дюге-Труэна заставляет нас, прежде чем проститься окончательно с войною за Испанское наследство, упомянуть об его величайшей приватирской экспедиции, на таком расстоянии от отечества, на котором редко проходилось бывать моряками его профессии, и иллюстрирующей весьма интересно дух таких предприятий того времени, а также и те сделки, до каких дошло французское правительство. Небольшая французская эскадра атаковала Рио-де-Жанейро в 1710 году, но, будучи отбита, потеряла несколько человек пленными, которые, как говорили, были подвергнуты смертной казни. Дюге-Труэн просил позволения отомстить за это оскорбление, нанесенное Франции. Король согласился и отдал в его распоряжение корабли с экипажем; между королем, с одной стороны, и компанией Дюге-Труэна, с другой стороны, заключен был формальный контракт, точно определявший материальное участие в экспедиции каждой стороны, в этом контракте мы находим, между прочим, странное условие, чисто торгового характера, требовавшее от компании уплаты тридцати франков штрафа за каждого солдата или матроса, который или умрет, или будет убит, или дезертирует во время крейсерства. Король должен был получить одну пятую часть чистой прибыли и принять на свой счет убытки от крушения судна или от повреждений его в сражении. По этим условиям, исчисленным в подробном и длинном контракте, Дюге-Труэн получил шесть линейных кораблей, семь фрегатов и более двух тысяч солдат, с которыми и отплыл в 1711 году в Рио-де-Жанейро; овладев последним после ряда операций, он позволил выкупить его ценою около четырехсот тысяч долларов - сумма, которая по масштабу нашего времени, вероятно, соответствует миллиону - и еще сверх того потребовал пятьсот ящиков сахару. Приватирской компании отчислилось от этого предприятия около девяноста двух процентов на затраченный капитал. Так как два линейные корабля этой экспедиции при обратном путешествии пропаяй без вести, то выгоды короля, вероятно, были малы.
В то время, как война за Испанское наследство охватила всю Западную Европу, на востоке последней происходила борьба> которая могла иметь глубокое влияние на исход упомянутой войны. Швеция и Россия завязали между собою военные действия, венгры возмутились против Австрии, и к участию в этом деле привлечена была и Турция, хотя не ранее как к концу 1710 года. Если бы Турция помогла венграм, то она сделала бы сильную диверсию, не впервые в истории, в пользу Франции. Английский историк полагает, что она была удержана от этого страхом перед английским флотом. Во всяком случае она не помогла Венгрии, и последняя была покорена. Война между Швецией и Россией имела результатом русское преобладание на Балтийском море, низведение Швеции - старой союзницы Франции - на роль второстепенного государства и решительное вступление России с этого времени в сферу европейской политики.
Глава VI. Регентство во Франции - Альберони в Испании - Политика Уолпола и Флери - Война за Польское наследство - Английская контрабандная торговля в Испанской Америке - Великобритания объявляет войну Испании
Вскоре после Утрехтского мира последовала смерть правителей двух стран, которые играли выдающуюся роль в войне за Испанское наследство. Королева Анна умерла 1-го августа 1714 года, Людовик XIV - 1-го сентября 1715 года.
Возведенный на английский трон германец, Георг I, хотя и несомненно избранный английским народом, далеко не был его любимцем, а скорее был терпим им, как необходимое зло, так как в нем Англия получала короля-протестанта, вместо короля римско-католического исповедания. Рядом с холодностью и даже нелюбовью своих приверженцев он нашел и весьма значительную партию людей недовольных, которые желали видеть на троне сына Якова II. В его положении был, таким образом, недостаток прочности, - быть может, более кажущийся, чем действительный, но все-таки и действительный. Во Франции, напротив, наследство трона не оспаривалось; но наследник был дитя, пяти лет, и около него разыгрались страсти приближенных лиц, ревниво желавших овладеть регентством, которое давало власть более абсолютную, чем власть короля Англии. Регентство было вверено следующему в порядке престолонаследия, Филиппу, герцогу Орлеанскому; но он должен был встретиться не только с соперническими попытками пошатнуть его положение в самой Франции, но и с деятельной враждой короля Испании, Филиппа V Бурбона, враждой, которая, кажется, началась интригами Орлеанских, в течение последней войны стремившихся свергнуть Филиппа с испанского трона. Таким образом, в правительствах Англии и Франции было чувство неустойчивости и опасения, которое влияло на политику их обеих. Что касается отношений между Францией и Испанией, то взаимная ненависть тогдашних правителей поставила временное препятствие дружескому согласию, на которое надеялся Людовик XIV в силу семейных уз их, и вредила истинным интересам обеих держав.
Регент Орлеанский, по совету способнейшего и знаменитого французского государственного деятеля той эпохи, аббата Дюбуа (Dubois), сделал предложения королю Великобритании о заключении союза. Он начал сначала с коммерческих уступок, обыкновенно искушавших Англию, а именно, запретил французам торговое мореходство в южных морях под страхом смертной казни и понизил ввозные пошлины на английский уголь. Англия сначала приняла эти авансы с холодной сдержанностью, но регент не упал духом и предложил затем принудить претендента, Якова III, удалиться за Альпы. Он остановил также работы по устройству порта в Мардике (Mardyck), которым французское правительство пыталось вознаградить себя за потерю Дюнкерка. Эти уступки надо заметить, направленные все, кроме одной, в ущерб морской силе и коммерческим интересам Франции - побудили Англию подписать договор, которым она и Франция взаимно гарантировали исполнение условий Утрехтского мира, поскольку они касались их интересов, особенно же условия, что Орлеанский дом должен был унаследовать французский трон, если бы Людовик XV умер бездетным. В Англии же протестантская династия также была гарантирована. Голландия, истощенная войною, не хотела сначала входить в новые обязательства, но была в конце концов склонена к этому уменьшением некоторых пошлин на ввозимые ею во Францию товары. Договор, подписанный в январе 1717 года, положил основание так называемому Тройственному союзу и связал Францию с Англией на несколько лет.
Пока Франция вела переговоры о союзе с Англией, Испания, под руководством другого духовного лица, человека больших способностей, искала того же самого союза и в то же время развивала все свои силы в надежде возвратить потерянные ею итальянские государства. Новый министр ее, кардинал Альберони, обещал Филиппу V дать возможность отвоевать Сицилию и Неаполь, если стране будет гарантирован в течение пяти лет мир. Он сильно работал над увеличением доходов, восстановлением флота и реорганизацией армии, поощряя в то же время мануфактуры, торговлю и мореходство. Успехи, достигнутые им во всем этом, были замечательны, но законная претензия Испании - возвратить свои потерянные владения и, опираясь на них, основать в Средиземном море свою морскую силу, так потрясенную отнятием у нее Гибралтара, встретила помеху в несвоевременном желании Филиппа низвергнуть регентство Орлеанского дома во Франции. Альберони был принужден отстраниться от Франции, в интересах морской силы которой, так же, как и Испании, было желательно видеть Сицилию в дружеских руках; и, не добившись этого естественного союза, он должен был заискивать у морских держав Англии и Голландии. Он пытался привлечь их на свою сторону также коммерческими уступками, обещая сейчас же дать Англии те привилегии, которые были обусловлены Утрехтским миром и относительно которых Испания до тех пор ставила затруднения. В вознаграждение за это он просил содействия Англии в Италии. Георг I, германец в душе, холодно принял эти заискивания, вызванные желаниями, недружелюбными по отношению к германскому императору в его итальянских владениях, и Альберони, обиженный, взял свои предложения назад. Тройственный союз, гарантируя престолонаследие во Франции Орлеанскому дому, нанес новую обиду Филиппу V, который мечтал об осуществлении своих претензий. Результатом всех этих переговоров был союз Англии и Франции против Испании - слепая политика со стороны обоих королевств Бурбонов.
Сущность положения, созданного этими различными целями и страстями, состояла в том, что император австрийский и король испанский - оба хотели владеть Сицилией, которая, по Утрехтскому договору, была отдана герцогу Са-войскому; Франция и Англия обе желали сохранения мира в западной Европе, потому что война дала бы случай для успешного действия недовольных в том и другом королевствах. Так как положение Георга было более обеспечено, чем положение герцога Орлеанского, то политика последнего подчинялась первому, и это стремление увеличилось еще деятельным недоброжелательством короля Испании. Георг, как германец, желал успеха императору; и английские государственные деятели естественно желали видеть Сицилию скорее в руках их старого союзника и хорошо испытанного друга, чем в руках Испании. Франция, вопреки своей истинной политике, но под давлением положения регента, разделяла этот взгляд, - и в конце концов было предложено изменить Утрехтский договор передачей Сицилии из рук Савойи в руки Австрии, отдав вместо того первой - Сардинию. Было, однако, необходимо считаться и с Испанией, которая, под руководством Альберони, достигла военной силы, изумительной для тех, кто знал ее слабость в течение последней войны. Она не была готова к борьбе, потому что прошла еще только половина пятилетнего срока, испрошенного кардиналом; но еще менее была она готова отказаться от своих претензий. Ничтожный случай вызвал разрыв. Один испанский сановник, совершая путешествие из Рима в Испанию сушей и, таким образом, проезжая через итальянские владения императора, который все еще именовал себя королем испанским, был, по приказанию его, арестован, как возмутившийся подданный. При этом оскорблении Альберони не мог сдержать Филип-ла. Экспедиция из двенадцати военных кораблей, с отрядом из 8600 солдат, была послана против Сардинии, передача которой Савойе еще не совершилась, и остров был покорен в течение нескольких месяцев. Это случилось в 1717 году.
Без сомнения, испанцы желали сейчас же начать военные действия против Сицилии; но Франция и Англия вмешались теперь более деятельно для предотвращения угрожавшей общей войны. Англия послала в Средиземное море флот, и одновременно начались дипломатические переговоры между Парижем, Веной и Мадридом. Результатом их было соглашение между Англией и Францией совершить вышеупомянутый обмен Сардинии и Сицилии, вознаградив Испанию передачей ей Пармы и Тосканы в северной Италии и потребовав, чтобы император отрекся навсегда от своего неосновательного, но вносившего раздражение в международные отношения, притязания на испанскую корону. В случае необходимости эти предположения должны были быть приведены в исполнение силою оружия. Император сначала не согласился на это; но возраставшие размеры военных приготовлений Альберони заставили его принять предложение, в сущности такое выгодное, а затем присоединилась к договору и Голландия, вследствие чего он известен в истории под именем Четверного союза. Испания, однако, упорствовала, и можно судить об успехах, достигнутых Альберони в деле развития ее сил, а также о том серьезном, чтобы не сказать тревожном, впечатлении, какое произвели эти успехи на Георга I, по тому факту, что он сделал предложение купить согласие Испании уступкой Гибралтара. Если регент Орлеанский знал это, то его старания ускорить переговоры отчасти оправдываются.
Альберони пытался подкрепить свою военную силу дипломатическими мерами во всей Европе. Россия и Швеция были привлечены им к участию в проекте вторжения в Англию в интересах Стюартов; подписание Голландией Четверного союза было замедлено через его агентов; во Франции был организован заговор против регента, турки были возмущены против императора, по всей Великобритании поддерживалось недовольство; и была сделана попытка привлечь на сторону Испании герцога Савойского, обиженного отнятием у него Сицилии. 1-го июля 1718 года испанская 30-тысячная армия, конвоируемая двадцатью двумя линейными кораблями, появилась у Палермо. Савойские войска очистили город и почти весь остров, сосредоточив сопротивление в Мессинской цитадели. Тревога распространилась до самого Неаполя, пока английский адмирал Бинг (Byng){75} не встал здесь на якорь со своею эскадрою, через день после осады Мессины. Так как король Сицилии согласился теперь на условия Четверного союза, то Бинг принял на свои корабли две тысячи австрийских солдат для высадки их в Мессину. Когда, появившись перед последнею, он нашел ее осажденной, то потребовал письменно от испанского генерала прекращения военных действий на два месяца. В этом, конечно, ему было отказано; тогда австрийские войска были снова высажены на берег в Реджио (Reggio), в Италии, и Бинг прошел через Мессинский пролив с целью нагнать испанский флот, ушедший к югу.
Столкновение, происшедшее затем между двумя флотами, едва ли может назваться сражением; и, как это обыкновенно бывает в таких случаях, когда война, уже готовая возгореться, все-таки еще не объявлена, является некоторое сомнение относительно того, насколько оправдывалось нападение англичан на испанцев. Кажется достоверно, что Бингу было дано предписание взять в плен или уничтожить испанский флот и как офицер он должен быть оправдан в своих действиях данными ему приказаниями. Испанские морские офицеры растерялись, не зная, что делать; число их судов было значительно меньше, чем у противника и, как это и понятно, наскоро оживленный флот Альберони не мог достигнуть такой степени боевой силы, какой достигла за тот же период его армия. Когда английская эскадра подошла так близко, что во враждебном намерении ее уже нельзя было сомневаться, то некоторые испанские корабли открыли огонь, после чего англичане, будучи на ветре, спустились и покончили с неприятелем; только несколько атакованных ими судов спаслись в порту Ла-Валетта. Испанский флот был, в сущности, уничтожен. Трудно понять, почему некоторыми писателями приписывается значение тому факту, что Бинг атаковал противника, не построив флота в линию баталии. Этот противник представлял беспорядочную силу, значительно уступавшую, и численно, и по дисциплине, той, которою командовал Бинг. Его заслуга, кажется, заключалась скорее в готовности принять на себя ответственность, от которой менее решительный человек постарался бы уклониться. В этом деле, как и в течение всей кампании, он сослужил добрую службу Англии, морское могущество которой еще усилилось уничтожением, если еще не действительного, то возможного, соперника, и заслуги Бинга были награждены пэрством. По поводу описанных событий у мыса Пассаро было написано донесение, которое пользуется большой популярностью у английских историков. Один из старших капитанов был отряжен с дивизией в погоню за ушедшими неприятельскими кораблями. Его рапорт адмиралу был таков: "Мы захватили или уничтожили все испанские корабли под берегом, числом, как показано на полях. С почтением и т. д. G. Walton". Один английский писатель делает, а другой повторяет замечание, заслуживающее внимание лишь как характерная насмешка над французами, что корабли, записанные таким образом на полях английского рапорта, наполнили бы целые страницы французского донесения{76}. Можно, однако, допустить, что так называемое "сражение" при мысе Пассаро не заслуживает длинного описания и возможно, что капитан Вальтон сознавал это; но если бы в Англии все отчеты о морских деяниях составлялись по этому образцу, то пишущему морскую историю не пришлось бы полагаться на официальные документы. Таким образом испанский флот был уничтожен 11-го августа 1718 года, близ мыса Пассаро. Это решило судьбу Сицилии, если до того еще можно было считать ее сомнительною. Английский флот крейсировал кругом острова, поддерживая австрийцев, отрезав пути сообщения испанцев с их базами и не позволяя им отступить до заключения мира. Дипломатические проекты Альберони роковым образом терпели один за другим неудачи. В следующем году французы, исполняя условия союза, вторглись в северную часть Испании и уничтожили адмиралтейства, девять больших кораблей на стапелях, а материалы, заготовленные для семи других, были сожжены по подстрекательству английского attache, сопровождавшего французскую главную квартиру. Таким образом, было завершено уничтожение испанского флота, которое, как говорит один английский историк, было приписано морской ревности Англии. "Это было сделано, - писал французский военачальник, герцог Бервикский, побочный отпрыск дома Стюартов,- для того, чтобы английское правительство могло показать в следующей сессии парламента, что ничто не было пренебрежено для уменьшения флота Испании". Поведение сэра Георга Бинга, как его описывает английский морской историк, еще более выясняет задачи Англии в то время. Когда город и Мессинская цитадель были осаждены австрийцами, англичанами и сардинцами, возник спор относительно того кому должны принадлежать испанские военные корабли стоявшие за молом. Бинг, представляя возможность того, что гарнизон пожелает поставить в условие своей сдачи возвращение этих кораблей в Испанию, чего он решился не допустить, и что, с другой стороны, вопрос о праве обладания кораблями может возбудить неудобные пререкания в критический момент между заинтересованными принцами, пререкания, которые могут решиться и не в пользу Англии, нашел, что будет лучше, если корабли не будут принадлежать никому, и предложил графу де Мерси, военачальнику австрийцев, построить батарею и уничтожить корабли на месте их стоянки{77}. После некоторых колебаний со стороны других начальников это предложение было принято. Если постоянная заботливость и бдительность заслуживают успеха, то Англия, конечно, заслужила свою морскую силу; но что должно сказать о легкомыслии Франции в ту эпоху и в таком союзе?
Непрерывный ряд неудач и безнадежность борьбы за отдаленные морские владения, при неимении флота, сломили наконец сопротивление Испании. Англия и Франция настаивали на отставке Альберони, и Филипп V уступил требованиям Четверного союза. Австрийская держава, необходимо дружественная Англии, таким образом, крепко утвердилась в центральной части Средиземного моря, в Неаполе и Сицилии, тогда как сама Англия завладела Гибралтаром и Порт-Маоном. Сэр Роберт Уолпол, тогда новый министр Англии, не сумел впоследствии поддержать этот благоприятный союз и тем изменил традиционной политике своей страны. Начавшееся тогда господство Савойского дома в Сардинии продолжалось долго, и только в наши дни титул короля Сардинии исчез в более значительном титуле короля Италии.
Одновременно с коротким эпизодом министерства Альберони и притязаний Испании и в течение некоторого времени после того происходила борьба на берегах Балтийского моря; о ней следует упомянуть потому, что она дает другую характерную иллюстрацию морской силы Англии, проявлявшейся как на севере, так и на юге, с непринужденностью усилия, которая напоминает сказку о легких ударах лапы тигра. Долгое состязание между Швецией и Россией было на время прервано в 1718 году переговорами, клонившимися к миру и к союзу между названными государствами для улажения спора за престолонаследие в Польше и для восстановления Стюартов в Англии. Развитие этого проекта, на котором покоились многие надежды Альберони, было остановлено смертью шведского короля, погибшего в сражении. Война продолжалась; и царь, видя истощение Швеции, помышлял о совершенном ее покорении. Это нарушение равновесия сил в Балтийском море, угрожавшее сделать последнее русским озером, не было желательно ни для Англии, ни для Франции, особенно для первой, морская сила которой как во время мира, так и во время войны, нуждалась в материалах, вывозившихся главным образом из прибалтийских стран. Оба западные королевства вмешались в дела северных держав дипломатическим путем, а Англия при этом еще послала в Балтийское море свой флот. Дания, которая также участвовала в войне против своего традиционного врага - Швеции, сейчас же уступила, но Петр Великий был сильно раздражен на оказанное на него давление и сначала не уступал, пока, наконец, не были посланы английскому адмиралу приказания соединить свой флот с флотом шведов и повторить в Балтийском море историю инцидента при мысе Пассаро. Царь в испуге отозвал свой флот. Это случилось в 1719 году; однако Петр, хотя и уступил, но не вполне. В следующем году вмешательство Англии повторилось с большим результатом: хотя оно и не было достаточно своевременно для спасения шведских берегов от опустошительных нападений со стороны русских сил, но все-таки царь, поняв настойчивость планов, с которою ему приходилось считаться, и зная из личного наблюдения и практической опытности, на что способна морская сила Англии, окончательно согласился на мир. Французы много приписывают влиянию своей дипломатии в этом счастливом результате и говорят, что Англия поддерживала Швецию слабо, желая, чтобы она лишилась своих провинций на восточном берегу Балтийского моря, потому что Россия, сделавшись таким образом пограничной с морем, могла бы легче открыть английской торговле доступ к своим обширным внутренним ресурсам. Очень вероятно, что это так, и конечно британские интересы, особенно по отношению к торговле и морской силе, имелись в виду; но характер Петра Великого служит гарантией, что самым сильным аргументом в его глазах была боевая сила британского флота и способность последнего дойти до самых дверей его империи. По Ништадтскому миру, заключенному 30-го августа 1721 года, Швеция принуждена была очистить Лифляндию, Эстляндию и другие провинции на восточном берегу Балтийского моря. Такой результат был неизбежен: для маленьких государств с каждым годом становилось труднее сохранить целость своей территории.
Легко можно понять, что Испания была крайне недовольна условиями, на которые ее обязал Четверной союз. Последовавшие затем двенадцать лет назывались годами мира; но мир этот был весьма непрочен и изобиловал элементами будущих войн. Три большие обиды заставляли страдать Испанию: захват Австрией в свои руки Сицилии и Неаполя; занятие Англией Гибралтара и Магона и, наконец, обширная контрабандная торговля, практиковавшаяся английскими купцами и при посредстве английских кораблей в Испанской Америке. Мы увидим, что Англия была главным деятелем всех этих обид, и поэтому она была и главным врагом Испании, но Испания была не единственным врагом Англии.
Спокойствие, наступившее после падения Альберони, каково бы оно ни было, являлось главным образом следствием характеров и политики двух министров Франции и Англии, которые сошлись в желании общего мира. Политика французского регента и ее основания нам уже известны. Движимый теми же побуждениями, а также желая загладить случайную обиду, нанесенную Англии, Дюбуа добился для нее еще одной уступки от Испании, вдобавок к коммерческим привилегиям, данным ей по Утрехтскому миру, а именно - права ежегодной посылки корабля для торговли в Вест-Индию. Говорят, что этот корабль, стоя всегда на якоре, непрерывно снабжался товаром с других судов, так что новый груз поступал на него с одного борта тотчас же, как старый свозился на берег с другого. Дюбуа и регент оба умерли во второй половине 1723 года, после восьмилетнего управления страною, в котором они изменили политике Ришелье союзом с Англией и Австрией и пожертвовали в их пользу интересами Франции.
Регентство и номинальное управление Францией перешло к другому члену королевской фамилии; но действительным правителем был кардинал Флери, наставник молодого короля, которому было теперь тринадцать лет. Усилия приближенных короля сместить Флери имели результатом только дарование последнему звания, а также и власти министра в 1726 году. В это время сэр Роберт Уолпол сделался первым министром в Англии, с влиянием и властью, которые дали ему практически полное руководительство политикой государства. Главным желанием обоих, Уолпола и Флери, был мир, особенно в Западной Европе. Франция и Англия поэтому продолжали действовать сообща для достижения этой цели, и хотя им не удалось совершенно заглушить всякий ропот, тем не менее в течение нескольких лет они успешно предотвращали возмущение. Но если цели двух министров таким образом согласовались, то мотивы, побуждавшие их к одинаковому образу действий, были различны. Уолпол желал мира по причине все еще не решенного вопроса об английском престолонаследии и для мирного роста английской торговли, которая, так сказать, всегда была перед его глазами, а вероятно также и потому, что из-за своего властного характера он не терпел равных себе в правительстве и боялся войны, которая могла бы поставить рядом с ним более сильных людей. Флери, которому нечего было беспокоиться ни за трон, ни за свою собственную власть, желал, подобно Уолполу, мирного развития своей страны и уклонялся от войны вследствие любви к покою, естественной в его преклонном возрасте, ибо ему было семьдесят три года, когда он принял министерский портфель, и девяносто, когда смерть взяла от него этот портфель. При его мирной администрации благосостояние Франции усилилось. Даже турист мог заметить перемену в физиономии страны и народа, тем не менее может явиться сомнение, была ли эта перемена обязана правлению спокойного старца или только естественной жизненности народа, не истощавшегося более войною и не изолированного от остального мира. Французские авторитеты говорят, впрочем, что земледелие в стране не оживилось. Несомненно, однако, что морское процветание Франции оказало удивительные успехи, благодаря, главным образом, отмене торговых стеснений в годы, непосредственно следовавшие за смертью Людовика XIV. Вест-Индские острова особенно разбогатели, и их процветание естественно разделялось и теми портами метрополии, которые вели с ними торговлю. Тропический климат Мартиники, Гваделупы и Луизианы и обработка полей там невольниками хорошо гармонировали с отеческим полувоенным управлением, которое свойственно всем французским колониям, но которое дало менее счастливые результаты в более суровом климате Канады. В Вест-Индии Франция в это время добилась решительного преобладания над Англией, доходность одной только французской половины Гаити была равна доходности всех английских Вест-Индских владений, и французские кофе и сахар вытесняли английские с европейских рынков. Французские историки говорят также о подобном же превосходстве французов над англичанами в средиземноморской и левантской торговлях. В то же самое время Ост-Индская компания оживилась, и ее складочный пункт во Франции, которого самое название Лориан (L'Orient) говорит о сношениях с Востоком, быстро сделался блестящим городом. Пондишери на Коромандельском берегу и Чандер-Нагор на Ганге, главные основы французской силы и торговли в Индии, быстро развивались; Бурбон (ныне о. Соединения) и Иль-де-Франс (теперь о. Маврикия), положение которого так удобно для господства на Индийском океане, сделались - один богатой земледельческой колонией, а другой сильной морской станцией. Монополия большой компании была ограничена торговлей только между отечественными портами и главными станциями в Индии, торговое мореходство по индийским морям было открыто частной предприимчивости и развивалось еще быстрее. Это большое движение - всецело дело частной предприимчивости и даже встречавшееся с недоверием правительства - олицетворялось двумя деятелями, Дюпле (Dupleix) и ла Бурдоннэ (La Bourdonnais), которые - первый в Чандер-Нагоре, а второй в Иль-де-Франсе - вызывали к жизни и направляли все предприятия, созидавшие силу и славу Франции в восточных морях. Начавшемуся движению, сделавшему Францию соперницей Англии на Индостанском полуострове и открывшему ей на момент перспективу великого владычества там, - которое, однако, украсило новым титулом королеву Великобритании, было суждено в конце концов сократиться и свестись к нулю перед морской силой Англии. О развитии французской торговли в рассматриваемую эпоху, явившемся следствием мира и отмены ограничений и не обязанного ни в каком смысле правительственному покровительству, свидетельствовал рост французского коммерческого флота: число судов в нем возросло - в течение двадцати лет, последовавших за смертью Людовика XIV, когда оно не превосходило трехсот - до тысячи восьмисот. Это, по словам французского историка, опровергает "порожденные нашими несчастиями печальные предубеждения, будто Франция неспособна к морской торговле - единственной торговле, которая бесконечно расширяет силу нации вместе со сферою ее деятельности"{78}.
В то время, как война за Испанское наследство охватила всю Западную Европу, на востоке последней происходила борьба> которая могла иметь глубокое влияние на исход упомянутой войны. Швеция и Россия завязали между собою военные действия, венгры возмутились против Австрии, и к участию в этом деле привлечена была и Турция, хотя не ранее как к концу 1710 года. Если бы Турция помогла венграм, то она сделала бы сильную диверсию, не впервые в истории, в пользу Франции. Английский историк полагает, что она была удержана от этого страхом перед английским флотом. Во всяком случае она не помогла Венгрии, и последняя была покорена. Война между Швецией и Россией имела результатом русское преобладание на Балтийском море, низведение Швеции - старой союзницы Франции - на роль второстепенного государства и решительное вступление России с этого времени в сферу европейской политики.
Глава VI. Регентство во Франции - Альберони в Испании - Политика Уолпола и Флери - Война за Польское наследство - Английская контрабандная торговля в Испанской Америке - Великобритания объявляет войну Испании
Вскоре после Утрехтского мира последовала смерть правителей двух стран, которые играли выдающуюся роль в войне за Испанское наследство. Королева Анна умерла 1-го августа 1714 года, Людовик XIV - 1-го сентября 1715 года.
Возведенный на английский трон германец, Георг I, хотя и несомненно избранный английским народом, далеко не был его любимцем, а скорее был терпим им, как необходимое зло, так как в нем Англия получала короля-протестанта, вместо короля римско-католического исповедания. Рядом с холодностью и даже нелюбовью своих приверженцев он нашел и весьма значительную партию людей недовольных, которые желали видеть на троне сына Якова II. В его положении был, таким образом, недостаток прочности, - быть может, более кажущийся, чем действительный, но все-таки и действительный. Во Франции, напротив, наследство трона не оспаривалось; но наследник был дитя, пяти лет, и около него разыгрались страсти приближенных лиц, ревниво желавших овладеть регентством, которое давало власть более абсолютную, чем власть короля Англии. Регентство было вверено следующему в порядке престолонаследия, Филиппу, герцогу Орлеанскому; но он должен был встретиться не только с соперническими попытками пошатнуть его положение в самой Франции, но и с деятельной враждой короля Испании, Филиппа V Бурбона, враждой, которая, кажется, началась интригами Орлеанских, в течение последней войны стремившихся свергнуть Филиппа с испанского трона. Таким образом, в правительствах Англии и Франции было чувство неустойчивости и опасения, которое влияло на политику их обеих. Что касается отношений между Францией и Испанией, то взаимная ненависть тогдашних правителей поставила временное препятствие дружескому согласию, на которое надеялся Людовик XIV в силу семейных уз их, и вредила истинным интересам обеих держав.
Регент Орлеанский, по совету способнейшего и знаменитого французского государственного деятеля той эпохи, аббата Дюбуа (Dubois), сделал предложения королю Великобритании о заключении союза. Он начал сначала с коммерческих уступок, обыкновенно искушавших Англию, а именно, запретил французам торговое мореходство в южных морях под страхом смертной казни и понизил ввозные пошлины на английский уголь. Англия сначала приняла эти авансы с холодной сдержанностью, но регент не упал духом и предложил затем принудить претендента, Якова III, удалиться за Альпы. Он остановил также работы по устройству порта в Мардике (Mardyck), которым французское правительство пыталось вознаградить себя за потерю Дюнкерка. Эти уступки надо заметить, направленные все, кроме одной, в ущерб морской силе и коммерческим интересам Франции - побудили Англию подписать договор, которым она и Франция взаимно гарантировали исполнение условий Утрехтского мира, поскольку они касались их интересов, особенно же условия, что Орлеанский дом должен был унаследовать французский трон, если бы Людовик XV умер бездетным. В Англии же протестантская династия также была гарантирована. Голландия, истощенная войною, не хотела сначала входить в новые обязательства, но была в конце концов склонена к этому уменьшением некоторых пошлин на ввозимые ею во Францию товары. Договор, подписанный в январе 1717 года, положил основание так называемому Тройственному союзу и связал Францию с Англией на несколько лет.
Пока Франция вела переговоры о союзе с Англией, Испания, под руководством другого духовного лица, человека больших способностей, искала того же самого союза и в то же время развивала все свои силы в надежде возвратить потерянные ею итальянские государства. Новый министр ее, кардинал Альберони, обещал Филиппу V дать возможность отвоевать Сицилию и Неаполь, если стране будет гарантирован в течение пяти лет мир. Он сильно работал над увеличением доходов, восстановлением флота и реорганизацией армии, поощряя в то же время мануфактуры, торговлю и мореходство. Успехи, достигнутые им во всем этом, были замечательны, но законная претензия Испании - возвратить свои потерянные владения и, опираясь на них, основать в Средиземном море свою морскую силу, так потрясенную отнятием у нее Гибралтара, встретила помеху в несвоевременном желании Филиппа низвергнуть регентство Орлеанского дома во Франции. Альберони был принужден отстраниться от Франции, в интересах морской силы которой, так же, как и Испании, было желательно видеть Сицилию в дружеских руках; и, не добившись этого естественного союза, он должен был заискивать у морских держав Англии и Голландии. Он пытался привлечь их на свою сторону также коммерческими уступками, обещая сейчас же дать Англии те привилегии, которые были обусловлены Утрехтским миром и относительно которых Испания до тех пор ставила затруднения. В вознаграждение за это он просил содействия Англии в Италии. Георг I, германец в душе, холодно принял эти заискивания, вызванные желаниями, недружелюбными по отношению к германскому императору в его итальянских владениях, и Альберони, обиженный, взял свои предложения назад. Тройственный союз, гарантируя престолонаследие во Франции Орлеанскому дому, нанес новую обиду Филиппу V, который мечтал об осуществлении своих претензий. Результатом всех этих переговоров был союз Англии и Франции против Испании - слепая политика со стороны обоих королевств Бурбонов.
Сущность положения, созданного этими различными целями и страстями, состояла в том, что император австрийский и король испанский - оба хотели владеть Сицилией, которая, по Утрехтскому договору, была отдана герцогу Са-войскому; Франция и Англия обе желали сохранения мира в западной Европе, потому что война дала бы случай для успешного действия недовольных в том и другом королевствах. Так как положение Георга было более обеспечено, чем положение герцога Орлеанского, то политика последнего подчинялась первому, и это стремление увеличилось еще деятельным недоброжелательством короля Испании. Георг, как германец, желал успеха императору; и английские государственные деятели естественно желали видеть Сицилию скорее в руках их старого союзника и хорошо испытанного друга, чем в руках Испании. Франция, вопреки своей истинной политике, но под давлением положения регента, разделяла этот взгляд, - и в конце концов было предложено изменить Утрехтский договор передачей Сицилии из рук Савойи в руки Австрии, отдав вместо того первой - Сардинию. Было, однако, необходимо считаться и с Испанией, которая, под руководством Альберони, достигла военной силы, изумительной для тех, кто знал ее слабость в течение последней войны. Она не была готова к борьбе, потому что прошла еще только половина пятилетнего срока, испрошенного кардиналом; но еще менее была она готова отказаться от своих претензий. Ничтожный случай вызвал разрыв. Один испанский сановник, совершая путешествие из Рима в Испанию сушей и, таким образом, проезжая через итальянские владения императора, который все еще именовал себя королем испанским, был, по приказанию его, арестован, как возмутившийся подданный. При этом оскорблении Альберони не мог сдержать Филип-ла. Экспедиция из двенадцати военных кораблей, с отрядом из 8600 солдат, была послана против Сардинии, передача которой Савойе еще не совершилась, и остров был покорен в течение нескольких месяцев. Это случилось в 1717 году.
Без сомнения, испанцы желали сейчас же начать военные действия против Сицилии; но Франция и Англия вмешались теперь более деятельно для предотвращения угрожавшей общей войны. Англия послала в Средиземное море флот, и одновременно начались дипломатические переговоры между Парижем, Веной и Мадридом. Результатом их было соглашение между Англией и Францией совершить вышеупомянутый обмен Сардинии и Сицилии, вознаградив Испанию передачей ей Пармы и Тосканы в северной Италии и потребовав, чтобы император отрекся навсегда от своего неосновательного, но вносившего раздражение в международные отношения, притязания на испанскую корону. В случае необходимости эти предположения должны были быть приведены в исполнение силою оружия. Император сначала не согласился на это; но возраставшие размеры военных приготовлений Альберони заставили его принять предложение, в сущности такое выгодное, а затем присоединилась к договору и Голландия, вследствие чего он известен в истории под именем Четверного союза. Испания, однако, упорствовала, и можно судить об успехах, достигнутых Альберони в деле развития ее сил, а также о том серьезном, чтобы не сказать тревожном, впечатлении, какое произвели эти успехи на Георга I, по тому факту, что он сделал предложение купить согласие Испании уступкой Гибралтара. Если регент Орлеанский знал это, то его старания ускорить переговоры отчасти оправдываются.
Альберони пытался подкрепить свою военную силу дипломатическими мерами во всей Европе. Россия и Швеция были привлечены им к участию в проекте вторжения в Англию в интересах Стюартов; подписание Голландией Четверного союза было замедлено через его агентов; во Франции был организован заговор против регента, турки были возмущены против императора, по всей Великобритании поддерживалось недовольство; и была сделана попытка привлечь на сторону Испании герцога Савойского, обиженного отнятием у него Сицилии. 1-го июля 1718 года испанская 30-тысячная армия, конвоируемая двадцатью двумя линейными кораблями, появилась у Палермо. Савойские войска очистили город и почти весь остров, сосредоточив сопротивление в Мессинской цитадели. Тревога распространилась до самого Неаполя, пока английский адмирал Бинг (Byng){75} не встал здесь на якорь со своею эскадрою, через день после осады Мессины. Так как король Сицилии согласился теперь на условия Четверного союза, то Бинг принял на свои корабли две тысячи австрийских солдат для высадки их в Мессину. Когда, появившись перед последнею, он нашел ее осажденной, то потребовал письменно от испанского генерала прекращения военных действий на два месяца. В этом, конечно, ему было отказано; тогда австрийские войска были снова высажены на берег в Реджио (Reggio), в Италии, и Бинг прошел через Мессинский пролив с целью нагнать испанский флот, ушедший к югу.
Столкновение, происшедшее затем между двумя флотами, едва ли может назваться сражением; и, как это обыкновенно бывает в таких случаях, когда война, уже готовая возгореться, все-таки еще не объявлена, является некоторое сомнение относительно того, насколько оправдывалось нападение англичан на испанцев. Кажется достоверно, что Бингу было дано предписание взять в плен или уничтожить испанский флот и как офицер он должен быть оправдан в своих действиях данными ему приказаниями. Испанские морские офицеры растерялись, не зная, что делать; число их судов было значительно меньше, чем у противника и, как это и понятно, наскоро оживленный флот Альберони не мог достигнуть такой степени боевой силы, какой достигла за тот же период его армия. Когда английская эскадра подошла так близко, что во враждебном намерении ее уже нельзя было сомневаться, то некоторые испанские корабли открыли огонь, после чего англичане, будучи на ветре, спустились и покончили с неприятелем; только несколько атакованных ими судов спаслись в порту Ла-Валетта. Испанский флот был, в сущности, уничтожен. Трудно понять, почему некоторыми писателями приписывается значение тому факту, что Бинг атаковал противника, не построив флота в линию баталии. Этот противник представлял беспорядочную силу, значительно уступавшую, и численно, и по дисциплине, той, которою командовал Бинг. Его заслуга, кажется, заключалась скорее в готовности принять на себя ответственность, от которой менее решительный человек постарался бы уклониться. В этом деле, как и в течение всей кампании, он сослужил добрую службу Англии, морское могущество которой еще усилилось уничтожением, если еще не действительного, то возможного, соперника, и заслуги Бинга были награждены пэрством. По поводу описанных событий у мыса Пассаро было написано донесение, которое пользуется большой популярностью у английских историков. Один из старших капитанов был отряжен с дивизией в погоню за ушедшими неприятельскими кораблями. Его рапорт адмиралу был таков: "Мы захватили или уничтожили все испанские корабли под берегом, числом, как показано на полях. С почтением и т. д. G. Walton". Один английский писатель делает, а другой повторяет замечание, заслуживающее внимание лишь как характерная насмешка над французами, что корабли, записанные таким образом на полях английского рапорта, наполнили бы целые страницы французского донесения{76}. Можно, однако, допустить, что так называемое "сражение" при мысе Пассаро не заслуживает длинного описания и возможно, что капитан Вальтон сознавал это; но если бы в Англии все отчеты о морских деяниях составлялись по этому образцу, то пишущему морскую историю не пришлось бы полагаться на официальные документы. Таким образом испанский флот был уничтожен 11-го августа 1718 года, близ мыса Пассаро. Это решило судьбу Сицилии, если до того еще можно было считать ее сомнительною. Английский флот крейсировал кругом острова, поддерживая австрийцев, отрезав пути сообщения испанцев с их базами и не позволяя им отступить до заключения мира. Дипломатические проекты Альберони роковым образом терпели один за другим неудачи. В следующем году французы, исполняя условия союза, вторглись в северную часть Испании и уничтожили адмиралтейства, девять больших кораблей на стапелях, а материалы, заготовленные для семи других, были сожжены по подстрекательству английского attache, сопровождавшего французскую главную квартиру. Таким образом, было завершено уничтожение испанского флота, которое, как говорит один английский историк, было приписано морской ревности Англии. "Это было сделано, - писал французский военачальник, герцог Бервикский, побочный отпрыск дома Стюартов,- для того, чтобы английское правительство могло показать в следующей сессии парламента, что ничто не было пренебрежено для уменьшения флота Испании". Поведение сэра Георга Бинга, как его описывает английский морской историк, еще более выясняет задачи Англии в то время. Когда город и Мессинская цитадель были осаждены австрийцами, англичанами и сардинцами, возник спор относительно того кому должны принадлежать испанские военные корабли стоявшие за молом. Бинг, представляя возможность того, что гарнизон пожелает поставить в условие своей сдачи возвращение этих кораблей в Испанию, чего он решился не допустить, и что, с другой стороны, вопрос о праве обладания кораблями может возбудить неудобные пререкания в критический момент между заинтересованными принцами, пререкания, которые могут решиться и не в пользу Англии, нашел, что будет лучше, если корабли не будут принадлежать никому, и предложил графу де Мерси, военачальнику австрийцев, построить батарею и уничтожить корабли на месте их стоянки{77}. После некоторых колебаний со стороны других начальников это предложение было принято. Если постоянная заботливость и бдительность заслуживают успеха, то Англия, конечно, заслужила свою морскую силу; но что должно сказать о легкомыслии Франции в ту эпоху и в таком союзе?
Непрерывный ряд неудач и безнадежность борьбы за отдаленные морские владения, при неимении флота, сломили наконец сопротивление Испании. Англия и Франция настаивали на отставке Альберони, и Филипп V уступил требованиям Четверного союза. Австрийская держава, необходимо дружественная Англии, таким образом, крепко утвердилась в центральной части Средиземного моря, в Неаполе и Сицилии, тогда как сама Англия завладела Гибралтаром и Порт-Маоном. Сэр Роберт Уолпол, тогда новый министр Англии, не сумел впоследствии поддержать этот благоприятный союз и тем изменил традиционной политике своей страны. Начавшееся тогда господство Савойского дома в Сардинии продолжалось долго, и только в наши дни титул короля Сардинии исчез в более значительном титуле короля Италии.
Одновременно с коротким эпизодом министерства Альберони и притязаний Испании и в течение некоторого времени после того происходила борьба на берегах Балтийского моря; о ней следует упомянуть потому, что она дает другую характерную иллюстрацию морской силы Англии, проявлявшейся как на севере, так и на юге, с непринужденностью усилия, которая напоминает сказку о легких ударах лапы тигра. Долгое состязание между Швецией и Россией было на время прервано в 1718 году переговорами, клонившимися к миру и к союзу между названными государствами для улажения спора за престолонаследие в Польше и для восстановления Стюартов в Англии. Развитие этого проекта, на котором покоились многие надежды Альберони, было остановлено смертью шведского короля, погибшего в сражении. Война продолжалась; и царь, видя истощение Швеции, помышлял о совершенном ее покорении. Это нарушение равновесия сил в Балтийском море, угрожавшее сделать последнее русским озером, не было желательно ни для Англии, ни для Франции, особенно для первой, морская сила которой как во время мира, так и во время войны, нуждалась в материалах, вывозившихся главным образом из прибалтийских стран. Оба западные королевства вмешались в дела северных держав дипломатическим путем, а Англия при этом еще послала в Балтийское море свой флот. Дания, которая также участвовала в войне против своего традиционного врага - Швеции, сейчас же уступила, но Петр Великий был сильно раздражен на оказанное на него давление и сначала не уступал, пока, наконец, не были посланы английскому адмиралу приказания соединить свой флот с флотом шведов и повторить в Балтийском море историю инцидента при мысе Пассаро. Царь в испуге отозвал свой флот. Это случилось в 1719 году; однако Петр, хотя и уступил, но не вполне. В следующем году вмешательство Англии повторилось с большим результатом: хотя оно и не было достаточно своевременно для спасения шведских берегов от опустошительных нападений со стороны русских сил, но все-таки царь, поняв настойчивость планов, с которою ему приходилось считаться, и зная из личного наблюдения и практической опытности, на что способна морская сила Англии, окончательно согласился на мир. Французы много приписывают влиянию своей дипломатии в этом счастливом результате и говорят, что Англия поддерживала Швецию слабо, желая, чтобы она лишилась своих провинций на восточном берегу Балтийского моря, потому что Россия, сделавшись таким образом пограничной с морем, могла бы легче открыть английской торговле доступ к своим обширным внутренним ресурсам. Очень вероятно, что это так, и конечно британские интересы, особенно по отношению к торговле и морской силе, имелись в виду; но характер Петра Великого служит гарантией, что самым сильным аргументом в его глазах была боевая сила британского флота и способность последнего дойти до самых дверей его империи. По Ништадтскому миру, заключенному 30-го августа 1721 года, Швеция принуждена была очистить Лифляндию, Эстляндию и другие провинции на восточном берегу Балтийского моря. Такой результат был неизбежен: для маленьких государств с каждым годом становилось труднее сохранить целость своей территории.
Легко можно понять, что Испания была крайне недовольна условиями, на которые ее обязал Четверной союз. Последовавшие затем двенадцать лет назывались годами мира; но мир этот был весьма непрочен и изобиловал элементами будущих войн. Три большие обиды заставляли страдать Испанию: захват Австрией в свои руки Сицилии и Неаполя; занятие Англией Гибралтара и Магона и, наконец, обширная контрабандная торговля, практиковавшаяся английскими купцами и при посредстве английских кораблей в Испанской Америке. Мы увидим, что Англия была главным деятелем всех этих обид, и поэтому она была и главным врагом Испании, но Испания была не единственным врагом Англии.
Спокойствие, наступившее после падения Альберони, каково бы оно ни было, являлось главным образом следствием характеров и политики двух министров Франции и Англии, которые сошлись в желании общего мира. Политика французского регента и ее основания нам уже известны. Движимый теми же побуждениями, а также желая загладить случайную обиду, нанесенную Англии, Дюбуа добился для нее еще одной уступки от Испании, вдобавок к коммерческим привилегиям, данным ей по Утрехтскому миру, а именно - права ежегодной посылки корабля для торговли в Вест-Индию. Говорят, что этот корабль, стоя всегда на якоре, непрерывно снабжался товаром с других судов, так что новый груз поступал на него с одного борта тотчас же, как старый свозился на берег с другого. Дюбуа и регент оба умерли во второй половине 1723 года, после восьмилетнего управления страною, в котором они изменили политике Ришелье союзом с Англией и Австрией и пожертвовали в их пользу интересами Франции.
Регентство и номинальное управление Францией перешло к другому члену королевской фамилии; но действительным правителем был кардинал Флери, наставник молодого короля, которому было теперь тринадцать лет. Усилия приближенных короля сместить Флери имели результатом только дарование последнему звания, а также и власти министра в 1726 году. В это время сэр Роберт Уолпол сделался первым министром в Англии, с влиянием и властью, которые дали ему практически полное руководительство политикой государства. Главным желанием обоих, Уолпола и Флери, был мир, особенно в Западной Европе. Франция и Англия поэтому продолжали действовать сообща для достижения этой цели, и хотя им не удалось совершенно заглушить всякий ропот, тем не менее в течение нескольких лет они успешно предотвращали возмущение. Но если цели двух министров таким образом согласовались, то мотивы, побуждавшие их к одинаковому образу действий, были различны. Уолпол желал мира по причине все еще не решенного вопроса об английском престолонаследии и для мирного роста английской торговли, которая, так сказать, всегда была перед его глазами, а вероятно также и потому, что из-за своего властного характера он не терпел равных себе в правительстве и боялся войны, которая могла бы поставить рядом с ним более сильных людей. Флери, которому нечего было беспокоиться ни за трон, ни за свою собственную власть, желал, подобно Уолполу, мирного развития своей страны и уклонялся от войны вследствие любви к покою, естественной в его преклонном возрасте, ибо ему было семьдесят три года, когда он принял министерский портфель, и девяносто, когда смерть взяла от него этот портфель. При его мирной администрации благосостояние Франции усилилось. Даже турист мог заметить перемену в физиономии страны и народа, тем не менее может явиться сомнение, была ли эта перемена обязана правлению спокойного старца или только естественной жизненности народа, не истощавшегося более войною и не изолированного от остального мира. Французские авторитеты говорят, впрочем, что земледелие в стране не оживилось. Несомненно, однако, что морское процветание Франции оказало удивительные успехи, благодаря, главным образом, отмене торговых стеснений в годы, непосредственно следовавшие за смертью Людовика XIV. Вест-Индские острова особенно разбогатели, и их процветание естественно разделялось и теми портами метрополии, которые вели с ними торговлю. Тропический климат Мартиники, Гваделупы и Луизианы и обработка полей там невольниками хорошо гармонировали с отеческим полувоенным управлением, которое свойственно всем французским колониям, но которое дало менее счастливые результаты в более суровом климате Канады. В Вест-Индии Франция в это время добилась решительного преобладания над Англией, доходность одной только французской половины Гаити была равна доходности всех английских Вест-Индских владений, и французские кофе и сахар вытесняли английские с европейских рынков. Французские историки говорят также о подобном же превосходстве французов над англичанами в средиземноморской и левантской торговлях. В то же самое время Ост-Индская компания оживилась, и ее складочный пункт во Франции, которого самое название Лориан (L'Orient) говорит о сношениях с Востоком, быстро сделался блестящим городом. Пондишери на Коромандельском берегу и Чандер-Нагор на Ганге, главные основы французской силы и торговли в Индии, быстро развивались; Бурбон (ныне о. Соединения) и Иль-де-Франс (теперь о. Маврикия), положение которого так удобно для господства на Индийском океане, сделались - один богатой земледельческой колонией, а другой сильной морской станцией. Монополия большой компании была ограничена торговлей только между отечественными портами и главными станциями в Индии, торговое мореходство по индийским морям было открыто частной предприимчивости и развивалось еще быстрее. Это большое движение - всецело дело частной предприимчивости и даже встречавшееся с недоверием правительства - олицетворялось двумя деятелями, Дюпле (Dupleix) и ла Бурдоннэ (La Bourdonnais), которые - первый в Чандер-Нагоре, а второй в Иль-де-Франсе - вызывали к жизни и направляли все предприятия, созидавшие силу и славу Франции в восточных морях. Начавшемуся движению, сделавшему Францию соперницей Англии на Индостанском полуострове и открывшему ей на момент перспективу великого владычества там, - которое, однако, украсило новым титулом королеву Великобритании, было суждено в конце концов сократиться и свестись к нулю перед морской силой Англии. О развитии французской торговли в рассматриваемую эпоху, явившемся следствием мира и отмены ограничений и не обязанного ни в каком смысле правительственному покровительству, свидетельствовал рост французского коммерческого флота: число судов в нем возросло - в течение двадцати лет, последовавших за смертью Людовика XIV, когда оно не превосходило трехсот - до тысячи восьмисот. Это, по словам французского историка, опровергает "порожденные нашими несчастиями печальные предубеждения, будто Франция неспособна к морской торговле - единственной торговле, которая бесконечно расширяет силу нации вместе со сферою ее деятельности"{78}.