Оба враждебных флота были в ордере баталии на правом галсе, на курсе к югу, как было уже сказано, причем де Рейтер выжидал атаки, от почина которой накануне он отказался; он понимал, что его положение между портом французов и их флотом должно вынудить последний к бою. В 9 часов утра корабли французской линии спустились все вдруг и устремились на голландцев в косвенном относительно их линии направлении - маневр, который трудно исполнить в порядке и в течение которого огонь неприятеля крайне невыгоден для нападающего (А', А", Л'"). При этом два корабля во французском авангарде потерпели серьезные аварии. "Де ла Файет, на Prudente, начал сражение, но, опрометчиво врезавшись в середину неприятельского авангарда, он подвергнул свой корабль перекрестным выстрелам, которые перебили на нем рангоут и такелаж и принудили его выйти из строя (а)". Трудность маневра внесла замешательство во французскую линию. "Вице-адмирал де Прельи (de Preuilli), командовавший авангардом, спускаясь, имел слишком мало места, так что суда его, при приведении снова к ветру, слишком скучились и взаимно мешали огню своей артиллерии (Л'). Выход из линии де ла Файета поставил в опасность Parfait. Атакованный двумя кораблями, он потерял грот-мачту и также вышел из строя для приведения себя в порядок". Далее, французы вступали в сражение последовательно, вместо того, чтобы все вместе обыкновенный, почти неизбежный результат маневра, о котором идет речь. "Среди ужасной канонады, - т. е. после того, как часть кораблей уже завязала бой, - Дюкень, командовавший центром, занял позицию на траверзе дивизии де Рейтера". Французский арьергард вступил в сражение еще позднее, после центра (Л", Л'"). "Ланжерон и Бетюн (Bethune), командовавшие головными кораблями французского центра, были разбиты превосходными силами". Как могло это быть, когда мы знаем, что французских кораблей было более? Это было потому, как говорит нам цитируемое описание, что "французы еще не оправились от беспорядка первого движения". Однако, наконец, все корабли вступили в бой, и Дюкень постепенно восстановил порядок. Голландцы, сражаясь теперь по всей своей линии, везде сопротивлялись неприятелю; у них не было ни одного корабля, который не участвовал бы в схватке с противником; похвальнее этого ничего нельзя сказать об адмирале и капитанах слабейшей из сражающихся сторон. Остальная часть боя описана неясно. Рейтер, читаем мы, постоянно отступал с двумя передовыми дивизиями, но не выяснено, было ли это следствием сознания им своей слабости или же тактическим маневром. Арьергард отделился от центра (С'), допущение чего было ошибкой или его непосредственного начальника, или самого Рейтера, но попытки французов окружить и отделить его еще больше не удались, вероятно, вследствие повреждений в рангоуте их судов, потому что один французский корабль обошел вокруг отделенной группы. Сражение окончилось в 4 ч. 30 м. пополудни, за исключением арьергарда, и вскоре после того пришли испанские галеры и отбуксировали поврежденные голландские суда. Факт, что они могли безнаказанно исполнить это, свидетельствует о серьезности аварий самих французов. Позиции С, С' показывают, как далеко отделен был голландский арьергард, а также и тот беспорядок, которым необходимо кончается сражение флота под парусами вследствие повреждений в рангоуте.
   Знакомые с трудом Клерка по морской тактике, изданным около 1780 года, узнают в этом описании сражения при Стромболи все черты, на которые он обратил внимание английских моряков в своих тезисах о методах сражения, каким следовали они и их противники в его время и до него. Тезисы Клерка исходят из положения, что английские матросы и офицеры превосходят французских или в искусстве и в воинском духе, или и в том и в другом, и что корабли их, в общем, так же быстроходны, как французские; сознавая упомянутое превосходство, англичане смело решались на атаки. Французы, наоборот, сознавая свою сравнительную слабость, или по каким-либо другим причинам, не были склонны к решительным сражениям; зная, что можно рассчитывать на смелую атаку англичан, они выработали хитрый план, который, обманывая противника только видимым желанием завязать бой, на самом деле имел целью уклониться от последнего, и этим обманом неприятелю наносился большой вред.
   План этот состоял в том, чтобы занять подветренное положение, характеризующееся, как указано было выше, оборонительными свойствами, и выжидать атаку. По словам Клерка, ошибка англичан, на которую французы, как они знали это по опыту, всегда могли рассчитывать, заключалась в их обыкновении строить флот в линию, параллельную неприятельской, или почти такую, и затем, спустившись всей этой линией вместе, атаковать каждым своим кораблем соответствующий ему по положению корабль противника. Поступая таким образом, нападающий терял возможность пользоваться большей частью своей артиллерии, подвергаясь сам в то же время полному огню неприятеля и неизбежно расстраивая свой порядок, сохранить который было почти невозможно в дыму выстрелов, при разорванных парусах и перебитом рангоуте. Именно такая атака была исполнена Дюкенем при Стромболи, в точности с последствиями, указанными Клерком, т. е. с расстройством линии, вступлением в бой авангарда первым и сосредоточением на него огня противника, беспорядком, внесенным в арьергард потерпевшими кораблями авангарда и т. д. Клерк утверждает далее, и кажется, справедливо, что по мере разгара сражения французы, спускаясь под ветер, в свою очередь заставляли англичан повторять тот же способ атаки{57}. В сражении при Стромболи подобное же отступление де Рейтера, но мы не знаем руководивших им мотивов. Клерк указывает также, что для флота, занявшего подветренное положение по тактическим побуждениям, главною целью должно быть повреждение рангоута нападающего, его движущей силы, так, чтобы атака его не могла идти далее, чем позволит это обороняющийся, и в рассматриваемом сражении печальное состояние рангоута французского флота очевидно, так как, когда Рейтер, увалившись под ветер, не мог оказать поддержки отделившемуся арьергарду, французы, в сущности, оставили последний в покое, между тем ни один их корабль не был потоплен. Если поэтому нельзя с уверенностью приписать Рейтеру намеренный выбор подветренного положения, выбор, для которого тогда еще не было прецедента, то во всяком случае очевидно, что он воспользовался всеми его выгодами и что свойства французских офицеров его времени неопытных как моряков, но обладавших беззаветной храбростью - представляли как раз те условия, при которых оборонительное положение слабейшей стороны является наивыгоднейшим. Качества, или характерные свойства неприятеля, суть главнейшие из тех факторов, с которыми считается гениальный военачальник, и этой черте своей, в ряду многих других, обязан Нельсон своим блестящим успехом. В противоположность искусной обороне Рейтера, французский адмирал вел атаку совершенно неумело, распределив свои корабли против кораблей противника поодиночке, без попытки сосредоточить свою силу против слабой части неприятеля и даже не пробуя отвлечь его какой-либо диверсией в ожидании прихода на помощь французской эскадры из восьми кораблей, стоявшей на якоре в Мессине, т. е. совсем близко. Такая тактика не заслуживала бы собственно внимания рядом с искусными маневрами при Солебэе и Текселе, если бы не факт, что Дюкень был лучшим из французских адмиралов в том столетии, за возможным исключением только Турвиля, и только поэтому рассмотренное нами сражение имеет само по себе значение и не -может быть пропущено при изучении истории тактики. Репутация главнокомандовавшего этим сражением служит нам гарантией, что в нем проявлена высшая степень искусства в деле морской тактики, достигнутого французскими моряками той эпохи. Прежде, чем покончить с этим вопросом, следует заметить, что способ, рекомендованный Клерком, состоит в атаке арьергардных кораблей неприятельского строя, и предпочтительно подветренных; остальная часть флота противника должна тогда будет или оставить их без поддержки, или же вступить в общее сражение, что, согласно его утверждению, составляло все, чего желали английские моряки.
   После сражения де Рейтер отплыл в Палермо, причем один из его кораблей утонул по пути. К Дюкеню под Мессиной присоединилась стоявшая там французская дивизия. Остальные события Сицилийской войны не важны для общего предмета нашего труда. 22-го апреля де Рейтер и Дюкень встретились снова - под Агостой. У Дюкеня было двадцать девять линейных кораблей, у союзников - испанцев и голландцев - двадцать семь, из которых десять испанских. К несчастью, главнокомандующим соединенным флотом был испанский адмирал, и эскадра его заняла центр линии, вопреки совету Рейтера, который, зная, как ненадежны были его союзники, хотел, чтобы испанские суда были распределены по всей линии для возможности поддержки их. Рейтер принял командование авангардом, и союзники, будучи на ветре, атаковали противника, но испанский центр держался почти на пределе дальности пушечного выстрела, предоставив голландскому авангарду самый жаркий огонь неприятеля. Арьергард, следуя движениям главного начальника, также принимал лишь малое участие в сражении. При этом печальном, хотя все-таки славном исполнении безнадежного долга, де Рейтер, который никогда до тех пор в течение своей долгой боевой карьеры не был поражен неприятельским выстрелом, получил смертельную рану. Он умер неделю спустя в Сиракузах, и с ним исчезла последняя надежда союзников на успешное сопротивление на море. Месяц спустя испанский и голландский флоты были атакованы на якоре в Палермо, и многие из их судов уничтожены; в то же время дивизия, посланная из Голландии для подкрепления Средиземноморского флота, была встречена французской эскадрой в Гибралтарском проливе и должна была искать убежища в Кадиксе.
   Сицилийское предприятие продолжало быть только диверсией, и малая важность, приписывавшаяся ему Людовиком XIV, ясно указывает как всецело внимание последнего было поглощено континентальной войной. Насколько иначе было бы понято им значение Сицилии, если бы взоры его были обращены на Египет и на расширение могущества Франции на море! Между тем год от году английский народ приходил все в большее и большее возбуждение против Франции; торговое соперничество ее с Голландией, казалось, потухло на время, и сделалось вероятным, что Англия, вступившая в войну как союзница Людовика, еще до окончания ее поднимет оружие против него. К другим причинам присоединился еще факт, что французский флот увеличился до превосходства над английским. Карл некоторое время мог сопротивляться давлению парламента, но в январе 1678 года между двумя морскими державами был заключен оборонительно-наступательный союзный договор; король отозвал из Франции свои войска, служившие до тех пор частью армии Людовика, и с новым открытием парламента в феврале месяце испросил средства на снаряжение девяноста кораблей и тридцати тысяч солдат. Людовик, который ожидал этого результата, приказал немедленно же очистить от войск Сицилию. Он не боялся Англии на суше, но на море он не мог еще успешно сопротивляться соединенным усилиям двух морских держав. В то же самое время он еще с большей энергией повел свои атаки на Испанские Нидерланды. Пока была надежда удержать английские корабли от сражения, он избегал затрагивать щепетильность Англии операциями против бельгийского морского побережья, но раз примирение сделалось невозможным, он рассчитал, что лучше испугать Голландию стремительностью нападения на ту часть ее владения, где она всего более боялась его.
   Соединенные Провинции были, по истине, главною пружиной коалиции. Будучи самой малой по размерам территории из стран, поднявшихся на Людовика, Голландия в то же время могла считаться сильнейшим противником его; этому способствовали характер и задачи ее правителя, принца Оранского, и богатство, которое, поддерживая армию провинции, поддерживало также и надежность союза с принцем бедных и жаждавших помощи германских князей. Благодаря своей морской силе, развитию торговли и судоходства, Соединенные Провинции, хотя уже шатаясь и жалуясь, все же выносили почти одни бремя войны. Как в последующие столетия Англия, так в описываемое нами время Голландия, великая морская держава, поддерживала войну против притязаний Франции; но ее страдания были велики. Ее торговля, служа добычею французских приватиров, несла тяжелые потери; и к этому присоединилась еще огромная косвенная потеря, происшедшая от необходимости отказаться вследствие войны от транспортирования иностранных торговых грузов между другими странами, а эта торговая операция всегда была для Голландии источником больших доходов. Когда флаг Англии сделался нейтральным, упомянутая выгодная операция перешла к ее кораблям, пересекавшим моря еще с большей безопасностью вследствие горячего желания Людовика приобрести симпатии английского народа. То же желание заставило его также сделать весьма большие уступки требованиям Англии в деле коммерческих договоров, отказавшись в значительной мере от протекционной системы, которою Кольбер думал помочь развитию все еще слабой французской морской силы. Эти "подачки", однако, усыпили лишь на момент страсти, которые воодушевляли Англию; не личный интерес, а более сильные мотивы побуждали ее к разрыву с Францией.
   Еще менее интереса было для Голландии продолжать войну после того, как Людовик выказал желание мира. Континентальная война могла бы быть для нее, в самом лучшем случае, только необходимым злом и источником слабости. Деньги, которые она тратила на свою и союзные армии, были потеряны для ее флота, и источники ее благосостояния на море иссякали. Насколько оправдывалась стремлениями Людовика XIV непоколебимая и постоянная оппозиция ему принца Оранского, это вопрос спорный, и здесь нет необходимости обсуждать его; но не может быть никакого сомнения, что борьба осуждала морскую силу Голландии на прямое истощение и этим расшатывала положение, занятое последнею среди других государств. "Расположенные между Францией и Англией,- говорит историк,- Соединенные Провинции, освободившись от ига Испании, были в постоянной войне то с той, то с другой из них - в войне, истощавшей их финансы, уничтожавшей их флот и вызывавшей быстрый упадок их торговли, мануфактур и промышленности; и в конце концов миролюбивая нация увидела себя раздавленною ничем ею не вызванными и продолжительными враждебными действиями соседей. Часто также дружба Англии была едва ли менее вредна для Голландии, чем ее вражда; по мере роста одной и принижения другой эта дружба обращалась в союз гиганта с карликом"{58}. До сих пор мы видели Голландию или в открытой вражде, или в горячем соперничестве с Англией, ниже она появится перед нами, как союзница последней, и опять в страдательном положении, вследствие меньшей величины своей территории, меньшей численности своего народонаселения и менее благоприятного географического положения.
   Истощение Соединенных Провинций и громкие жалобы их купцов и мирной партии с одной стороны, страдания Франции, расстройство ее финансов и угрожающее присоединение флота Англии к ее и без того уже многочисленным врагам с другой стороны, склонили к миру две главные враждебные стороны в этой долгой войне. Людовик давно желал заключить мир с одною Голландией, но Штаты не соглашались на это - сначала из чувства долга по отношению к тем, которые оказали им помощь в их черные дни, а затем из твердого стремления к своей цели принца Оранского. Но мало-помалу затруднения были устранены взаимными уступками, и 11-го августа 1678 года между Соединенными Провинциями и Францией был подписан Нимвегенский мир (Раесе of Nimeguen), принятый вскоре и другими державами.
   Естественно, что более всех при этом потерпела огромная, но слабая монархия, центром которой была Испания, уступившая Франции Франш-Конт и многие укрепленные города в Испанских Нидерландах, что раздвинуло границы франции на восток и северо-восток. Голландия, ради уничтожения которой Людовик начал войну, не потеряла ни пяди земли в Европе; за океаном же она потеряла только свои колонии на западном берегу Африки и в Гвиане. Своим спасением сначала и успешным исходом войны потом она обязана была своей морской силе. Эта сила спасла ее в нас крайней опасности и сделала ее способной выдержать расходы в общей войне; и даже можно сказать, что эта сила была одним из главных факторов - и притом не уступавшим в значении ни одному из последних в отдельности - повлиявших на исход великой войны, которая формально закончилась Нимвегенским миром.
   Тем не менее, чрезмерные напряжения Голландии подорвали ее силы и, продолжаясь в течение нескольких лет, разбили их совсем. Но каковы же были последствия разорительных войн этой эпохи для гораздо большего государства, крайняя притязательность короля которого и была главной причиной их? Между многими отраслями деятельности, ознаменовавшей блестящее начало царствования тогда еще молодого короля Франции, ни одна не имела такого значения и не полна так интеллектуальным направлением, как деятельность Кольбера, которая имела целью сначала восстановление финансов из их расстроенного состояния и затем обеспечение их в будущем на прочном основании национального богатства. Это богатство стояло в то время на значительно низшей степени, чем было возможно для Франции, и его надлежало развивать путем покровительства производительности, побуждением торговли к здоровой деятельности, расширением судоходства, созданием большего военного флота и развитием колоний. Одни из перечисленных элементов суть источники, а другие - составляющие части морской силы, которая в свою очередь должна считаться непременной принадлежностью державы, прилегающей к морю, если только не главным источником ее могущества. В течение почти двенадцати лет все шло хорошо; развитие величия Франции подвигалось во всех названных направлениях быстро, если и не одинаково, и доходы короля увеличивались поразительно. Затем пришел час, когда королю надлежало решить, на какой из двух открывавшихся перед ним путей направить силы его нации, вызванные к напряженной деятельности его честолюбием, естественно и, может быть, целесообразными средствами. Один из этих путей, хотя и требуя громадного напряжения, совсем не помогал естественной деятельности его народа, а скорее затруднял ее и разрушал торговлю, оставляя обладание морем в необозначенном положении. Другой, хотя и обязывавший к большим расходам, обеспечивал мир на границах государства, вел к обладанию морем и, давая побуждения к развитию торговли и всего, от чего она зависит, приводил к доходам, почти, если не совершенно, равным тем расходам, которые государству пришлось бы произвести. Это не фантастическая картина: поведение Людовика XIV относительно Голландии и его последствия дали первый толчок Англии на пути, приведшем ее, еще при его жизни, к результатам, на которые Кольбер и Лейбниц надеялись для Франции. Именно своей политикой Людовик направил грузы различных наций, перевозившиеся прежде голландцами, на корабли Англии, допустил ее мирно колонизовать Пенсильванию и Каролину и занять Нью-Йорк и Джерси; наконец он, для обеспечения ее нейтралитета, пожертвовал уже процветавшею торговлею Франции. Не сразу, но весьма быстро Англия заняла передовое место как морская держава, и как ни бывало по временам тяжело ее положение или положение отдельных ее граждан при международных столкновениях, всегда можно было сказать, что даже во время войны ее благосостояние было велико. Без сомнения, Франция не могла ни забыть своего континентального положения, ни всецело уклониться от континентальных войн; но можно думать, что если бы она избрала путь морской державы, то могла бы и избежать многих осложнений и перенести с большею легкостью те, которые были неизбежны. Ущерб, ею понесенный, не был неисправимым во время заключения Нимвегенского мира, но "земледельческие классы, торговля, мануфактуры и колонии одинаково пострадали от войны; и условия мира, столь выгодного для территориальной и военной силы Франции, были гораздо менее выгодны для ее мануфактур, так как покровительственные тарифы были понижены в пользу Англии и Голландии" [15}, двух морских держав. Коммерческое судоходство было расстроено, и блестящий рост королевского флота, который возбуждал зависть Англии, был подобен росту дерева без корней, это дерево скоро завяло в палящем дыхании войны.
   Прежде, чем окончить рассмотрение этой войны с Голландией, полезно сделать краткое замечание о графе д'Эстре, которому Людовик поручил французский контингент союзного флота и который командовал им при Солебэе и Тексе-ле так как это замечание бросит некоторый свет на качества французских морских офицеров той эпохи, когда опыт еще не сделал многих из них моряками. Д'Эстре вышел в море в первый раз в 1667 году, будучи тогда уже человеком зрелых лет' но в 1672 году мы видим его главнокомандующим сильной эскадрой, в которой Дюкень занимал подчиненный пост, хотя этот офицер был моряком уже в течение почти сорока лет. В 1677 году д'Эстре получил от короля отряд из восьми кораблей, который должен был содержать за свой счет, при условии получения половинной стоимости призов, какие ему удастся захватить. С этой эскадрой он атаковал тогда голландский остров Тобаго, с решимостью, которая показала, что не недостаток мужества вызвал его двусмысленное поведение при Текселе. В следующем году он снова вышел в море и ухитрился посадить на мель всю эскадру у Птичьих островов (Aves Islands). Описание этого события, сделанное капитаном флагманского корабля, столько же забавно, сколько и поучительно. В своем рапорте он говорит: "В тот день, когда эскадра погибла, штурманы, определив место ее по высоте солнца, были созваны, как обыкновенно, в каюту вице-адмирала. Опускаясь туда узнать, что там происходит, я встретил третьего штурмана, Бурдалу (Bourdaleoue), который выходил оттуда с ворчанием. На мой вопрос, в чем дело, он ответил: "За то, что я нашел больший дрейф, чем другие штурмана, адмирал обижает меня угрозами, как обыкновенно, между тем я виноват лишь тем, что делаю только лучшее, что могу". Когда я вошел в каюту, адмирал, который был очень рассержен, сказал мне: "Этот бездельник Бурдалу всегда является ко мне с разными бессмыслицами, я прогоню его с корабля. Он заставляет нас изменить курс- куда, знает черт, а не я". - Так как я не знал кто был прав, - говорит довольно наивно капитан корабля,- то я и не осмелился ничего ответить адмиралу, чтобы не навлечь подобного же шторма на свою голову"{59}.
   Несколько времени спустя после этой сцены, которая, как говорит цитированный сейчас французский офицер, "кажется теперь смешною, но которая есть только точное изображение морских порядков того времени, вся эскадра разбилась на группе скал, известных под именем Птичьих островов. Таковы^ были офицеры". Капитан флагманского корабля в другой части своего рапорта говорит: "Крушение было результатом общего характера поведения вице-адмирала д'Эстре. На эскадре всегда господствовали мнения его прислуги или всех других, кроме компетентных в этих мнениях офицеров корабля. Этот образ действий не удивителен со стороны графа д'Эстре, который, не имея необходимых сведений в профессии, избранной им так поздно, всегда был окружен темными советчиками; присваивая себе их мнения, он думал обмануть подчиненных и скрыть от них недостаток своих знаний"{60}. Д'Эстре был сделан вице-адмиралом через два года после того, как впервые ступил на палубу корабля.
   Глава IV.
   Английская революция - Война Аугсбургской лиги - Морские сражения при Бичи-Хэд и при Ла-Хоге
   За Нимвегенским миром последовал десятилетний период затишья, в течение которого не было ни одной большой войны, но который, однако, далеко не был периодом политического спокойствия. Людовик XIV стремился и в мирное время расширять свои границы к востоку так же горячо, как добивался этого в войне, и находил способы быстро присваивать себе те части территории, которые не были уступлены ему по мирному договору. В притязаниях на них он то опирался на древние феодальные обязательства, то основывал свои права на том, что будто бы требовавшиеся им области неявно зависят от тех, которые явно переданы ему статьями договора... Покупкою в одном случае, прямым насилием в другом и пуская в ход так называемые мирные способы защиты своих прав опорой на вооруженную силу, он продолжал процесс расширения своей территории между 1679 и 1682 годами. Более всего встревожил Европу, и особенно Германскую империю, захват тогда имперского города Страсбурга, 30-го сентября 1681 года; а приобретение в тот же день Казаля (Casale), в Италии, покупкою от герцога Мантуа, показало, что у Людовика были претензии и в этом направлении так же, как и на северо-восток. И тот, и другой пункты были позициями большого стратегического значения, угрожавшими, в случае войны, одна - Германии, другая - Италии.