Страница:
В течение шести недель, которыми Сюффрень воспользовался так деятельно и производительно, английский адмирал оставался спокойно на якоре, исправляя повреждения. Нет ни одного точного известия, которое позволило бы решить, насколько такая продолжительная стоянка его была неизбежна, но, имея в виду хорошо известное искусство английских моряков той эпохи в их профессии, едва ли можно сомневаться, что, обладай Хьюджес неутомимой энергией своего великого соперника, он мог бы выиграть те несколько дней, которые решили судьбу Тринкомали, и дать сражение для спасения этого порта. В самом деле, такое мнение подсказывается донесениями самого Хьюджеса, указывающими, что и 12-го августа корабли были почти готовы, и тем не менее, хотя и ожидая нападения на Тринкомали, он не отплыл до 20-го числа. Потеря этой гавани принудила его покинуть восточный берег, который сделался небезопасным при приближении северовосточного муссона, и дала важное стратегическое преимущество Сюффреню, не говоря уже о политическом влиянии этого факта на туземных правителей в Индии.
Чтобы вполне оценить этот контраст между двумя адмиралами, необходимо также уяснить себе, насколько различны были их положения по отношению к материалам для исправлений корабельных повреждений. После сражения 6-го числа Хьюджес нашел в Мадрасе запасный рангоут, трос, боевые припасы, провизию, и вообще весь необходимый материал. Сюффрень в Куддалоре не нашел ничего. Для приведения эскадры в хорошее боевое состояние ему нужно было девятнадцать новых стенег, мачты, реи, такелаж, паруса и т. д. Для того, чтобы выйти в море во что бы то ни стало, ему пришлось снять мачты с фрегатов и меньших судов и передать их на линейные корабли; для вооружения же фрегатов пришлось совершенно разружить английские призы, затем посланы были суда в Малакксгий пролив раздобыть материал на другой рангоут и строевой лес. Дома на берегу были разобраны для употребления досок и бревен на починку корабельных корпусов. Затруднения эти увеличивались еще характером якорного места, представлявшего открытый рейд с частым волнением, а также близостью английского флота, но работа кипела на глазах начальника эскадры, который, подобно лорду Хоу в Нью-Йорке, вдохновлял рабочих своим постоянным появлением между ними. "Несмотря на чрезмерную тучность, Сюффрень обнаруживал горячий пыл юности; он был везде, где шла работа, под его энергичным побуждением самый тяжелый труд выполнялся с невероятною быстротою. Однако офицеры выставляли ему на вид плохое состояние флота и необходимость порта для линейных кораблей, но он возражал на это, что "до тех лор, пока Тринкомали не будет взят, открытые рейды Коромандельского берега будут исполнять назначение порта"{181}. В самом деле, именно эта деятельность эскадры у Коромандельского берега и обеспечила успех при Тринкомали. Оружие, которым сражался Сюффрень, устарело теперь, но результаты, завоеванные его настойчивостью и изобретательностью в изыскании средств, принадлежат к числу неумирающих уроков истории. В то время, как свойства военачальников сказывались таким образом на ходе борьбы двух европейских держав в Индии, другие, не менее долговечные уроки заносились на страницы истории правительствами этих держав, сделавшими много для восстановления равновесия. Одновременно с тем, как английское министерство, после известия о сражении при Порто-Прая, снарядило в ноябре месяце 1781 года большую и стройную экспедицию, конвоировавшуюся сильною эскадрою из шести линейных кораблей под командою деятельного офицера, для подкрепления флота Хьюджеса, французы посылали представителю своего флота в Индии сравнительно скудную помощь в маленьких отдельных отрядах, по-видимому, предпочитая обеспечить их безопасность скорее тайною, чем силою. Вследствие этого Сюффрень, борясь с бесчисленными затруднениями, еще имел источник огорчения в известиях, что то тот, то другой из небольших отрядов, посланных к нему на выручку, перехватывался неприятелем или принуждался преследованиями последнего возвращаться во Францию, не успев выйти из европейских вод. Действительно, тогда было мало безопасности для слабых отрядов в северу от Гибралтарского пролива. Таким образом преимуществами, завоеванными деятельностью Сюффреня, в конце концов пришлось пожертвовать. До падения Тринкомали французы были сильнее в море, но в течение последовавших за тем шести месяцев чаша весов перетянулась на сторону их противников прибытем английских подкреплений под начальством сэра Ричарда Бикертона (Richard Bickerton).
Как только Тринкомали сдался, французский коммодор с обычною своею быстротою приготовился к дальнейшей безотлагательной деятельности. Орудия и люди, бывшие на берегу, снова заняли свои места на кораблях, а порт был обеспечен гарнизоном, достаточно сильным для того, чтобы французский флот не беспокоился уже об охране его. Этот великий моряк, который, соответственно средствам, бывшим в его распоряжении, сделал так много, как никто из деятелей, известных в истории, и который так знаменательно иллюстрировал сферу и влияние морской силы, не имел намерения стеснять движения своего флота или рисковать своим важным завоеванием через ненужное, обременение кораблей защитою порта. Когда Хьюд-жес появился близ последнего, то уже английский флот был в силах одним сражением вырвать обратно из рук французов этот пост, теперь снабженный надлежащим гарнизоном. Без сомнения, успешная кампания уничтожением французской морской силы или изгнанием ее из этих вод, дала бы такой результат, но Сюффрень имел все основания думать, что какая бы неудача ни постигла его в данный день, в общем он будет в состоянии с избытком сосчитаться со своим противником.
Морские порты должны защищаться сами; сфера флота - открытое море; его цель, или задача - наступление скорее, чем оборона, его предмет действий морская сила неприятеля, где бы ни пришлось ее найти. Сюффрень видел теперь опять перед собою эскадру, которою могло быть обеспечено за англичанами обладание морем; он знал, что к ней должны прибыть до следующего сезона сильные подкрепления и спешил атаковать ее. Хьюджес, огорченный тем, что не успел прибыть вовремя, - так как прежде нерешительный бой мог бы сохранить за англичанами то, возвращение чего теперь не могло быть достигнуто и решительным боем, - никоим образом не был расположен померяться силами с врагом. Но по здравом размышлении, он отступил к юго-востоку, убегая, согласно выражению Сюффреня, в хорошем порядке; регулируя скорость по медленнейшему своему кораблю и много раз меняя курсы, он достиг того, что погоня за ним неприятеля, начавшаяся с рассветом, привела к результатам только в два часа пополудни. Целью англичан было завлечь Сюффреня так далеко под ветер от порта, чтобы, в случае повреждения кораблей его, ему было не легко возвратиться в последний.
У французов было четырнадцать линейных кораблей против двенадцати английских. Это превосходство, вместе с здравым пониманием военного положения в Индии, еще увеличивало всегдашнюю жажду боя со стороны Сюффреня, но его корабли ходили плохо и были скудно укомплектованы равнодушными и неудовлетворенными людьми. Эти обстоятельства в долгом и утомительном преследовании противника раздражали и затрудняли горячего коммодора, все еще сознававшего ту неотложность деятельности, в силу которой он в течение двух месяцев торопил операции эскадры. Сигнал следовал за сигналом, маневр следовал за маневром в попытках сохранения в его эскадре правильного строя, "То они спускались, то приводили к ветру, говорит английский адмирал, который тщательно наблюдал за противником, - в неправильном строе и как будто в нерешимости, что делать". Но Сюффрень продолжал настаивать на своем, и в два часа пополудни, когда его флот был уже в двадцати пяти милях от своего порта, частью уже построившись в линию в весьма близком расстоянии от неприятеля, сделал сигнал привести к ветру для исправления строя прежде, чем окончательно спуститься. Масса ошибок при выполнении этого маневра скорее ухудшила, чем улучшила дело; и коммодор, потеряв, наконец, терпенье, тридцать минут спустя сделал сигнал атаки (план XVII, А), а вслед затем другой - вступить в бой на дистанции пистолетного выстрела. Так как все исполнялось неловко и медленно, то он приказал сделать пушечный выстрел, по морскому обычаю, для подтверждения сигнала, к несчастью, это было понято его собственным экипажем как приказание начать бой, и флагманский корабль разрядил всю свою батарею. Этому примеру последовали другие корабли, хотя они и находились еще на полудистанции пушечного выстрела от неприятеля, что, при тогдашнем состоянии артиллерии, сулило нерешительный исход сражения. Таким образом, в конце концов, и как результат ряда печальных для французов ошибок и плохого знания морского дела, бой начался при весьма невыгодных для них обстоятельствах, несмотря на их численное превосходство. Англичане, которые отступали под малыми парусами, хорошо управляясь ими, были в хорошем боевом строе и в совершенной готовности, тогда как их противник не был собственно ни в каком строе (В). Семь кораблей его вышли вперед{182} и образовали теперь неправильную группу впереди английского авангарда и так далеко от него, что могли принести мало пользы, тогда как в центре образовалась вторая беспорядочная группа, в которой корабли, заслоняя друг друга, взаимно мешали действию своей артиллерии. При таких обстоятельствах все бремя сражения пало на флагманский корабль Сюффреня (а) и на два другие, поддерживавшие его; тогда как в самом арьергарде малый линейный корабль, поддерживавшийся лишь большим фрегатом, один сражался с английским арьергардом; но скоро оба они, пересиленные противником, вынуждены были отступить.
Едва ли какая-либо военная операция могла быть исполнена хуже: французские корабли в сражении не поддерживали друг друга, они так скучились, что взаимно заслоняли свои орудия и без нужды увеличивали цель для неприятеля; таким образом, далекие от сосредоточения своих усилий, три корабля Сюффреня, почти не поддерживавшиеся другими, были предоставлены сосредоточенному огню английской линии{183}. "Время шло, и наши три корабля (В, а), атакованные на траверзе центром английского флота и обстреливавшиеся анфиладным огнем авангарда и арьергарда его, сильно страдали. После двух часов паруса на Hems были в лохмотьях; весь его бегучий такелаж был перебит, и он не мог больше управляться. Illustre потерял свои бизань-мачту и грот-стеньгу". При этом беспорядке во французской линии были разрывы, которые представили бы большие выгоды для более энергичного противника. "Если бы неприятель повернул тогда оверштаг, - писал начальник штаба французского флота в своем дневнике,- то мы были бы отрезаны и, вероятно, уничтожены". Ошибки сражения, в котором отсутствовало сколько-нибудь правильное распределение сил, сказались на результатах. Со стороны французов сражалось четырнадцать кораблей, они потеряли восемьдесят два убитыми и двести пятьдесят пять ранеными; из всего этого числа шестьдесят четыре убитых и сто семьдесят восемь раненых, или три четверти, пришлись на долю трех кораблей, два из последних потеряли свои грот- и бизань-мачты и фор-стеньгу, - другими словами, сделались совершенно беспомощными.
Это было повторением, в большем масштабе, бедствия, которому подверглись два корабля Хьюджеса 12-го апреля, но в тот день английский адмирал, будучи под ветром и слабее своего противника, должен был принять бой на его условиях, тогда как здесь потеря пала на долю нападавшего, который, кроме преимущества наветренного положения и выбора способа атаки, обладал еще и численным превосходством. Следует отдать должное в этом сражении Хьюджесу, который, хотя и страдая недостатком предприимчивости и не выказав никакого признака тактического искусства или coup d'oeil, обнаружил все-таки и сообразительность и распорядительность в способе своего отступления и в уменьи держать в руках свои корабли. Не легко распределить по справедливости порицание, которого заслуживает его противник. Сюф-френь, не задумываясь, осуждает своих командиров{184}. Однако справедливо указывалось, что многие из офицеров, осуждавшихся таким образом огульно, вели себя раньше хорошо, как под командой Сюффреня, так и под командой других адмиралов; что строй французского флота при преследовании противника был неправильный, что сигналы Сюффреня следовали один за другим со смущающей быстротой, и наконец, что случайности, с которыми всегда надо до некоторой степени считаться, сложились против французов, точно так же, как и неопытность некоторых из их командиров. Можно думать также, что доля причин несчастья должна быть приписана горячей и необдуманной поспешности Сюффреня, имевшего недостатки при своих великих качествах, - недостатки, на которых невольно играл его осторожный и сдержанный противник.
Достойно замечания, что в донесениях Хьюджеса нет ни малейших жалоб на подначальных ему командиров. Шесть из них пали в бою, и о каждом он говорит в выражениях простой, но, очевидно, искренне доброй оценки; об оставшихся же в живых он часто отзывается с большою похвалою, и в частностях, и в общем. Замечательный контраст между двумя флотоводцами и между судовыми командирами обеих сторон придает особенную поучительность рассматриваемой морской кампании среди других; урок, преподанный ею, находится в полном согласии с опытом всей военной истории с самого начала. Сюффрень отличался гением, энергией, огромной настойчивостью, здравыми военными идеями и был также образованным моряком. Хьюджес, видимо, обладал всеми техническими сведениями по морской профессии и, вероятно, командовал бы кораблем так же хорошо, как любой из его командиров; но он не обнаружил никаких следов качеств, необходимых для офицера на генеральском посту, для флотоводца. С другой стороны, не настаивая снова на искусстве подчиненных английского адмирала и преданности их своему долгу, очевидно, что, чему бы это ни приписывали, французские корабли в отдельности управлялись несравненно хуже, чем корабли их противников. По заявлениям Сюффреня, четыре раза - и уж наверное три раза - английская эскадра была спасена от тяжелого бедствия превосходством в качествах ее офицеров над качествами офицеров французских. Хорошие войска часто исправляли результаты дурного командования ими; но в конце концов, лучший военачальник восторжествует. Явно, что так было и в индийских морях в 1782 и 1783 годах. Война обрезала скоро борьбу, но не прежде, чем исход ее ясно обозначился.
Сражение 3-го сентября, подобно сражению 6-го июля, закончилось вследствие перемены ветра к юго-востоку. При этой перемене английский флот повернул через фордевинд и построился опять на другом галсе. Французы также повернули через фордевинд, и их авангардные корабли, будучи теперь на ветре, спустились между своими потерпевшими повреждения кораблями и линией (С) неприятеля. К закату солнца Хьюджес повернул к северу, потеряв надежду отбить Тринкомали, но удовлетворенный суровым возмездием, какое воздал своему успешному противнику.
Та твердость духа, которая была не последним из качеств Сюффреня, подверглась тяжелому испытанию вскоре после сражения при Тринкомали. При возвращении в порт семи-десятичетырехпушечный корабль его Orient встал на мель и погиб вследствие дурного управления им; единственным утешением было спасение его рангоута для двух потерявших мачты кораблей. Перебитые мачты других кораблей были опять заменены мачтами с разоруженных фрегатов, экипаж которых также понадобился на корабли для замещения убитых в сражении. Исправления производились с необычной энергией, оборона порта была совершенно обеспечена, и 30-го сентября эскадра отплыла к Коромандельскому берегу, где присутствие ее настоятельно требовалось французскими интересами. Она достигла Куддалора в четверо суток; но здесь другой неспособный командир разбил Bizarre, шестидесяти-четырехпушечный корабль, становясь на якорь. Вследствие потери этих двух кораблей, Сюффрен, при последовавшей за тем встрече с неприятелем, мог противопоставить ему только пятнадцать линейных кораблей против восемнадцати; в такой мере общие результаты дела зависят от индивидуальной способности и заботливости участников его. Хьюджес был у Мадраса, в девяноста милях к северу, куда удалился сейчас же после последнего сражения. В донесениях он называет повреждения кораблей своих весьма серьезными, но потери так распределились между ними, что трудно оправдать его в том, что он не преследовал французов.
В это время года муссон, который в течение четырех или пяти месяцев дует от юго-запада, меняется на северо-восточный, дуя по направлению к восточному берегу полуострова, где нет хороших гаваней. Происходящее от этого волнение делает часто доступ к берегу невозможным и, таким образом, не позволяет флоту оказывать поддержку армии. Эта смена муссона сопровождается часто жестокими ураганами. Оба флота поэтому должны были удалиться из мест, где их стоянка могла бы быть и опасной и бесполезной. Если бы Тринкомали не был вырван из рук Англии, то Хыоджес, при хорошем состоянии своей эскадры, мог оставаться там до прибытия подкреплений и припасов, ожидавшихся скоро из Англии, так как порт этот, хотя и нездоровый, был безопасен и хорошо расположен. Бивертон уже достиг Бомбея и был теперь на пути в Мадрас с пятью линейными кораблями. По положению дела Хьюджес считал необходимым идти на этот сезон в Бомбей, выйдя - или, скорее, будучи выгнан в море ураганом,- 17-го октября. Четыре дня спустя, Бикертон достиг Мадраса, не встретившись с адмиралом. С энергией, которая всегда была ему свойственна, он сейчас же отплыл назад и был снова в Бомбее 28-го ноября. Корабли Хьюджеса, рассеянные штормом и потерпевшие много аварий, вошли также на Бомбейский рейд через несколько дней, один за другим.
Сюффрень оставался в Тринкомали, но тем не менее ему было не легко решить, что делать дальше. Порт был безопасен, и он не боялся нападения английского флота; но зато с другой стороны, помимо того, что климат этой местности был нездоров в период прибдижавшагося муссона, было сомнительно, чтобы здесь удалось достать провизию, необходимую для надлежащего питания экипажа. Коротко говоря, порт этот, хотя и обладая стратегическим значением, по силе и по положению, был неудовлетворителен по своим ресурсам. Вместо Тринкомали возможно было еще избрать Ачин (Acheen) гавань на другом берегу Бенгальского залива, на западной оконечности острова Суматры. Этот порт отличался здоровым климатом, представлял возможность добыть там достаточно провизии и так расположен по отношению к северо-восточному муссону, что из него корабли могли достигнуть Коромандельского берега скорее, чем из Бомбея, под конец сезона, когда, вследствие более умеренного ветра, стоянка там была возможна.
Эти простые соображения не были, однако, единственными элементами в действительно трудной задаче, представлявшейся тогда Сюффреню. Малые результаты, достигнутые истекшей кампанией, не должны скрывать факта, что были возможны и значительные результаты и что многое могло зависеть от решения Сюффреня. Посылка французами подкреплений небольшими частями не только влекла за собою большие потери, но и порождала неуверенность среди команды рассеянных вследствие этого отрядов, из которых одни не знали, в каких условиях находились другие. Эта неизвестность, потери и медлительность сильно влияли на политическое положение французов в Индии. Когда Сюффрень только что прибыл к берегам последней, на руках у англичан был не только Гайдер Али, но и маратхи, мир с которыми был подписан 17-го мая 1782 года; но, вероятно, вследствие разногласий в их среде, обмен ратификаций не последовал ранее декабря. Как у маратхов, так и при дворе Гайдер Али было разделение интересов; и те и другой поставили на вид французам - которые, хотя и подозревая о договоре их с Англией, не могли добиться точных о нем сведений - что все зависело от относительной военной силы их и англичан. Присутствие и действия Сюффреня представляли все, что Франция могла показать: престиж его гения, взятие Тринкомали, его успех в боях. Французская армия, запертая в Куддалоре, зависела от султана и в денежном отношении, и в продовольствии, и в подкреплениях. Даже флот обращался к нему за деньгами, за мачтами, за боевыми припасами, за хлебом. Англичане, с другой стороны, стояли на твердой почве; хотя в общем противник и взял над ними верх в сражениях, но они не потеряли ни одного корабля, и известно было, что сильная эскадра Бикертона прибыла в Бомбей. Наибольшее же значение имел тот факт, что в то время, как французы искали денег, англичане щедро сыпали их.
Для французов было невозможно держаться против врага без туземных союзников; для них было существенно, следовательно, воспрепятствовать тому, чтобы и Гайдер заключил с англичанами мир. В этом-то вопросе и чувствовались особенно недостаток поддержки и ошибочное направление центрального правительства Франции. Начальство над военными силами французов в Индии как сухопутными, так и морскими, было вверено генералу де Бюсси (de Bussy), некогда одному из блестящих сотрудников Дюпле, теперь же разбитому подагрой инвалиду шестидесяти четырех лет. С расчетом на сохранение тайны своих действий, Бюсси отплыл из Кадикса в ноябре 1781 года с двумя линейными кораблями на Тенерифе, где к нему должен был присоединиться караван судов, вышедших из Бреста в декабре. Этот караван, однако, был захвачен англичанами, и только два судна его спаслись и прибыли к де Бюсси. Последний продолжал с ними свой путь и, узнав у мыса Доброй Надежды, что сильная эскадра Бикертона была на пути к нему, счел необходимым высадить там значительную часть своих войск. Он достиг Иль-де-Франса 31-го мая. Следующий караван из восемнадцати транспортов, отплывший в Индию в апреле, был также застигнут неприятелем на пути. Два из четырех конвоировавших его военных кораблей были взяты, так же, как и десять транспортов; остальные возвратились в Брест. Третий отряд был более счастлив, достигнув мыса Доброй Надежды в мае; но он был задержан там на два месяца печальным состоянием кораблей и экипажа. Эти неудачи заставили де Бюсси остаться на острове до соединения с ожидавшимися с Мыса кораблями, и Сюффрень в этот критический момент не знал настоящего положения дел. Генерал только написал ему, что, не будучи в состоянии достигнуть берега до наступления неблагоприятного сезона, он назначает ему rendez-vous в Ачине. Такая неопределенность произвела тяжелое впечатление на Гайдера Али, уверенного сначала, что надо ожидать прибытия де Бюсси в сентябре и затем узнавшего о прибытии вместо него Бикертона и об измене своих старых союзников маратхов. Сюффрень был принужден сделать вид, что имеет уверенность в прибытии скорой помощи, чему в действительности не верил, и это, вместе с влиянием его личного характера и успехов, побудило султана продолжать войну. Устроив это, эскадра отплыла в Ачин 15-го октября, где и встала на якорь 2-го ноября.
Через три недели после того от Бюсси прибыло судно с вестью, что его отплытие должно быть задержано на неопределенное время вследствие эпидемии, свирепствовавшей между его войсками. Сюффрень поэтому решился поспешить со своим возвращением к берегу и отплыл 20-го декабря.
8-го января 1783 года он встал на якорь близ Ганжама (Ganjam), в пятистах милях к северо-востоку от Куддалора, откуда мог следовать попутным ветром, куда пожелает. Он поставил себе целью атаковать не только суда прибрежного плавания, но и английские фактории на берегу, так как бурун в это время был часто умеренный, но, узнав 12-го числа через захваченное им английское судно важную и печальную для французов весть о смерти Гайдера Али, он отказался от всех второстепенных операций и отплыл сейчас же в Куддалор, надеясь обеспечить своим присутствием продолжение союза так же, как и безопасность гарнизона. Он прибыл туда 6-го февраля.
В течение четырех месяцев его отсутствия появление вместо де Бюсси, ожидавшегося с войсками, Бикертона, который успел побывать и показаться туземцам на обоих берегах, серьезно повредило делу французов. Мирный договор между англичанами и маратхами был ратифицирован, и первые, освобожденные от враждебных действий с последними и получив подкрепления, атаковали султана на западном, или Малабар-ском берегу. Влияние этой диверсии, конечно, сказалось и на восточном берегу, вопреки усилиям французов привлечь там на свою сторону нового султана. Между тем болезни в войсках на Иль-де-Франсе прекратились в ноябре, и если бы де Бюсси тогда вышел оттуда без замедления, то он и Сюффрень встретились бы теперь в Карнатике, при полном обладании морем и с большими шансами в их пользу на берегу. Хьюджес прибыл только два месяца спустя.
Чтобы вполне оценить этот контраст между двумя адмиралами, необходимо также уяснить себе, насколько различны были их положения по отношению к материалам для исправлений корабельных повреждений. После сражения 6-го числа Хьюджес нашел в Мадрасе запасный рангоут, трос, боевые припасы, провизию, и вообще весь необходимый материал. Сюффрень в Куддалоре не нашел ничего. Для приведения эскадры в хорошее боевое состояние ему нужно было девятнадцать новых стенег, мачты, реи, такелаж, паруса и т. д. Для того, чтобы выйти в море во что бы то ни стало, ему пришлось снять мачты с фрегатов и меньших судов и передать их на линейные корабли; для вооружения же фрегатов пришлось совершенно разружить английские призы, затем посланы были суда в Малакксгий пролив раздобыть материал на другой рангоут и строевой лес. Дома на берегу были разобраны для употребления досок и бревен на починку корабельных корпусов. Затруднения эти увеличивались еще характером якорного места, представлявшего открытый рейд с частым волнением, а также близостью английского флота, но работа кипела на глазах начальника эскадры, который, подобно лорду Хоу в Нью-Йорке, вдохновлял рабочих своим постоянным появлением между ними. "Несмотря на чрезмерную тучность, Сюффрень обнаруживал горячий пыл юности; он был везде, где шла работа, под его энергичным побуждением самый тяжелый труд выполнялся с невероятною быстротою. Однако офицеры выставляли ему на вид плохое состояние флота и необходимость порта для линейных кораблей, но он возражал на это, что "до тех лор, пока Тринкомали не будет взят, открытые рейды Коромандельского берега будут исполнять назначение порта"{181}. В самом деле, именно эта деятельность эскадры у Коромандельского берега и обеспечила успех при Тринкомали. Оружие, которым сражался Сюффрень, устарело теперь, но результаты, завоеванные его настойчивостью и изобретательностью в изыскании средств, принадлежат к числу неумирающих уроков истории. В то время, как свойства военачальников сказывались таким образом на ходе борьбы двух европейских держав в Индии, другие, не менее долговечные уроки заносились на страницы истории правительствами этих держав, сделавшими много для восстановления равновесия. Одновременно с тем, как английское министерство, после известия о сражении при Порто-Прая, снарядило в ноябре месяце 1781 года большую и стройную экспедицию, конвоировавшуюся сильною эскадрою из шести линейных кораблей под командою деятельного офицера, для подкрепления флота Хьюджеса, французы посылали представителю своего флота в Индии сравнительно скудную помощь в маленьких отдельных отрядах, по-видимому, предпочитая обеспечить их безопасность скорее тайною, чем силою. Вследствие этого Сюффрень, борясь с бесчисленными затруднениями, еще имел источник огорчения в известиях, что то тот, то другой из небольших отрядов, посланных к нему на выручку, перехватывался неприятелем или принуждался преследованиями последнего возвращаться во Францию, не успев выйти из европейских вод. Действительно, тогда было мало безопасности для слабых отрядов в северу от Гибралтарского пролива. Таким образом преимуществами, завоеванными деятельностью Сюффреня, в конце концов пришлось пожертвовать. До падения Тринкомали французы были сильнее в море, но в течение последовавших за тем шести месяцев чаша весов перетянулась на сторону их противников прибытем английских подкреплений под начальством сэра Ричарда Бикертона (Richard Bickerton).
Как только Тринкомали сдался, французский коммодор с обычною своею быстротою приготовился к дальнейшей безотлагательной деятельности. Орудия и люди, бывшие на берегу, снова заняли свои места на кораблях, а порт был обеспечен гарнизоном, достаточно сильным для того, чтобы французский флот не беспокоился уже об охране его. Этот великий моряк, который, соответственно средствам, бывшим в его распоряжении, сделал так много, как никто из деятелей, известных в истории, и который так знаменательно иллюстрировал сферу и влияние морской силы, не имел намерения стеснять движения своего флота или рисковать своим важным завоеванием через ненужное, обременение кораблей защитою порта. Когда Хьюд-жес появился близ последнего, то уже английский флот был в силах одним сражением вырвать обратно из рук французов этот пост, теперь снабженный надлежащим гарнизоном. Без сомнения, успешная кампания уничтожением французской морской силы или изгнанием ее из этих вод, дала бы такой результат, но Сюффрень имел все основания думать, что какая бы неудача ни постигла его в данный день, в общем он будет в состоянии с избытком сосчитаться со своим противником.
Морские порты должны защищаться сами; сфера флота - открытое море; его цель, или задача - наступление скорее, чем оборона, его предмет действий морская сила неприятеля, где бы ни пришлось ее найти. Сюффрень видел теперь опять перед собою эскадру, которою могло быть обеспечено за англичанами обладание морем; он знал, что к ней должны прибыть до следующего сезона сильные подкрепления и спешил атаковать ее. Хьюджес, огорченный тем, что не успел прибыть вовремя, - так как прежде нерешительный бой мог бы сохранить за англичанами то, возвращение чего теперь не могло быть достигнуто и решительным боем, - никоим образом не был расположен померяться силами с врагом. Но по здравом размышлении, он отступил к юго-востоку, убегая, согласно выражению Сюффреня, в хорошем порядке; регулируя скорость по медленнейшему своему кораблю и много раз меняя курсы, он достиг того, что погоня за ним неприятеля, начавшаяся с рассветом, привела к результатам только в два часа пополудни. Целью англичан было завлечь Сюффреня так далеко под ветер от порта, чтобы, в случае повреждения кораблей его, ему было не легко возвратиться в последний.
У французов было четырнадцать линейных кораблей против двенадцати английских. Это превосходство, вместе с здравым пониманием военного положения в Индии, еще увеличивало всегдашнюю жажду боя со стороны Сюффреня, но его корабли ходили плохо и были скудно укомплектованы равнодушными и неудовлетворенными людьми. Эти обстоятельства в долгом и утомительном преследовании противника раздражали и затрудняли горячего коммодора, все еще сознававшего ту неотложность деятельности, в силу которой он в течение двух месяцев торопил операции эскадры. Сигнал следовал за сигналом, маневр следовал за маневром в попытках сохранения в его эскадре правильного строя, "То они спускались, то приводили к ветру, говорит английский адмирал, который тщательно наблюдал за противником, - в неправильном строе и как будто в нерешимости, что делать". Но Сюффрень продолжал настаивать на своем, и в два часа пополудни, когда его флот был уже в двадцати пяти милях от своего порта, частью уже построившись в линию в весьма близком расстоянии от неприятеля, сделал сигнал привести к ветру для исправления строя прежде, чем окончательно спуститься. Масса ошибок при выполнении этого маневра скорее ухудшила, чем улучшила дело; и коммодор, потеряв, наконец, терпенье, тридцать минут спустя сделал сигнал атаки (план XVII, А), а вслед затем другой - вступить в бой на дистанции пистолетного выстрела. Так как все исполнялось неловко и медленно, то он приказал сделать пушечный выстрел, по морскому обычаю, для подтверждения сигнала, к несчастью, это было понято его собственным экипажем как приказание начать бой, и флагманский корабль разрядил всю свою батарею. Этому примеру последовали другие корабли, хотя они и находились еще на полудистанции пушечного выстрела от неприятеля, что, при тогдашнем состоянии артиллерии, сулило нерешительный исход сражения. Таким образом, в конце концов, и как результат ряда печальных для французов ошибок и плохого знания морского дела, бой начался при весьма невыгодных для них обстоятельствах, несмотря на их численное превосходство. Англичане, которые отступали под малыми парусами, хорошо управляясь ими, были в хорошем боевом строе и в совершенной готовности, тогда как их противник не был собственно ни в каком строе (В). Семь кораблей его вышли вперед{182} и образовали теперь неправильную группу впереди английского авангарда и так далеко от него, что могли принести мало пользы, тогда как в центре образовалась вторая беспорядочная группа, в которой корабли, заслоняя друг друга, взаимно мешали действию своей артиллерии. При таких обстоятельствах все бремя сражения пало на флагманский корабль Сюффреня (а) и на два другие, поддерживавшие его; тогда как в самом арьергарде малый линейный корабль, поддерживавшийся лишь большим фрегатом, один сражался с английским арьергардом; но скоро оба они, пересиленные противником, вынуждены были отступить.
Едва ли какая-либо военная операция могла быть исполнена хуже: французские корабли в сражении не поддерживали друг друга, они так скучились, что взаимно заслоняли свои орудия и без нужды увеличивали цель для неприятеля; таким образом, далекие от сосредоточения своих усилий, три корабля Сюффреня, почти не поддерживавшиеся другими, были предоставлены сосредоточенному огню английской линии{183}. "Время шло, и наши три корабля (В, а), атакованные на траверзе центром английского флота и обстреливавшиеся анфиладным огнем авангарда и арьергарда его, сильно страдали. После двух часов паруса на Hems были в лохмотьях; весь его бегучий такелаж был перебит, и он не мог больше управляться. Illustre потерял свои бизань-мачту и грот-стеньгу". При этом беспорядке во французской линии были разрывы, которые представили бы большие выгоды для более энергичного противника. "Если бы неприятель повернул тогда оверштаг, - писал начальник штаба французского флота в своем дневнике,- то мы были бы отрезаны и, вероятно, уничтожены". Ошибки сражения, в котором отсутствовало сколько-нибудь правильное распределение сил, сказались на результатах. Со стороны французов сражалось четырнадцать кораблей, они потеряли восемьдесят два убитыми и двести пятьдесят пять ранеными; из всего этого числа шестьдесят четыре убитых и сто семьдесят восемь раненых, или три четверти, пришлись на долю трех кораблей, два из последних потеряли свои грот- и бизань-мачты и фор-стеньгу, - другими словами, сделались совершенно беспомощными.
Это было повторением, в большем масштабе, бедствия, которому подверглись два корабля Хьюджеса 12-го апреля, но в тот день английский адмирал, будучи под ветром и слабее своего противника, должен был принять бой на его условиях, тогда как здесь потеря пала на долю нападавшего, который, кроме преимущества наветренного положения и выбора способа атаки, обладал еще и численным превосходством. Следует отдать должное в этом сражении Хьюджесу, который, хотя и страдая недостатком предприимчивости и не выказав никакого признака тактического искусства или coup d'oeil, обнаружил все-таки и сообразительность и распорядительность в способе своего отступления и в уменьи держать в руках свои корабли. Не легко распределить по справедливости порицание, которого заслуживает его противник. Сюф-френь, не задумываясь, осуждает своих командиров{184}. Однако справедливо указывалось, что многие из офицеров, осуждавшихся таким образом огульно, вели себя раньше хорошо, как под командой Сюффреня, так и под командой других адмиралов; что строй французского флота при преследовании противника был неправильный, что сигналы Сюффреня следовали один за другим со смущающей быстротой, и наконец, что случайности, с которыми всегда надо до некоторой степени считаться, сложились против французов, точно так же, как и неопытность некоторых из их командиров. Можно думать также, что доля причин несчастья должна быть приписана горячей и необдуманной поспешности Сюффреня, имевшего недостатки при своих великих качествах, - недостатки, на которых невольно играл его осторожный и сдержанный противник.
Достойно замечания, что в донесениях Хьюджеса нет ни малейших жалоб на подначальных ему командиров. Шесть из них пали в бою, и о каждом он говорит в выражениях простой, но, очевидно, искренне доброй оценки; об оставшихся же в живых он часто отзывается с большою похвалою, и в частностях, и в общем. Замечательный контраст между двумя флотоводцами и между судовыми командирами обеих сторон придает особенную поучительность рассматриваемой морской кампании среди других; урок, преподанный ею, находится в полном согласии с опытом всей военной истории с самого начала. Сюффрень отличался гением, энергией, огромной настойчивостью, здравыми военными идеями и был также образованным моряком. Хьюджес, видимо, обладал всеми техническими сведениями по морской профессии и, вероятно, командовал бы кораблем так же хорошо, как любой из его командиров; но он не обнаружил никаких следов качеств, необходимых для офицера на генеральском посту, для флотоводца. С другой стороны, не настаивая снова на искусстве подчиненных английского адмирала и преданности их своему долгу, очевидно, что, чему бы это ни приписывали, французские корабли в отдельности управлялись несравненно хуже, чем корабли их противников. По заявлениям Сюффреня, четыре раза - и уж наверное три раза - английская эскадра была спасена от тяжелого бедствия превосходством в качествах ее офицеров над качествами офицеров французских. Хорошие войска часто исправляли результаты дурного командования ими; но в конце концов, лучший военачальник восторжествует. Явно, что так было и в индийских морях в 1782 и 1783 годах. Война обрезала скоро борьбу, но не прежде, чем исход ее ясно обозначился.
Сражение 3-го сентября, подобно сражению 6-го июля, закончилось вследствие перемены ветра к юго-востоку. При этой перемене английский флот повернул через фордевинд и построился опять на другом галсе. Французы также повернули через фордевинд, и их авангардные корабли, будучи теперь на ветре, спустились между своими потерпевшими повреждения кораблями и линией (С) неприятеля. К закату солнца Хьюджес повернул к северу, потеряв надежду отбить Тринкомали, но удовлетворенный суровым возмездием, какое воздал своему успешному противнику.
Та твердость духа, которая была не последним из качеств Сюффреня, подверглась тяжелому испытанию вскоре после сражения при Тринкомали. При возвращении в порт семи-десятичетырехпушечный корабль его Orient встал на мель и погиб вследствие дурного управления им; единственным утешением было спасение его рангоута для двух потерявших мачты кораблей. Перебитые мачты других кораблей были опять заменены мачтами с разоруженных фрегатов, экипаж которых также понадобился на корабли для замещения убитых в сражении. Исправления производились с необычной энергией, оборона порта была совершенно обеспечена, и 30-го сентября эскадра отплыла к Коромандельскому берегу, где присутствие ее настоятельно требовалось французскими интересами. Она достигла Куддалора в четверо суток; но здесь другой неспособный командир разбил Bizarre, шестидесяти-четырехпушечный корабль, становясь на якорь. Вследствие потери этих двух кораблей, Сюффрен, при последовавшей за тем встрече с неприятелем, мог противопоставить ему только пятнадцать линейных кораблей против восемнадцати; в такой мере общие результаты дела зависят от индивидуальной способности и заботливости участников его. Хьюджес был у Мадраса, в девяноста милях к северу, куда удалился сейчас же после последнего сражения. В донесениях он называет повреждения кораблей своих весьма серьезными, но потери так распределились между ними, что трудно оправдать его в том, что он не преследовал французов.
В это время года муссон, который в течение четырех или пяти месяцев дует от юго-запада, меняется на северо-восточный, дуя по направлению к восточному берегу полуострова, где нет хороших гаваней. Происходящее от этого волнение делает часто доступ к берегу невозможным и, таким образом, не позволяет флоту оказывать поддержку армии. Эта смена муссона сопровождается часто жестокими ураганами. Оба флота поэтому должны были удалиться из мест, где их стоянка могла бы быть и опасной и бесполезной. Если бы Тринкомали не был вырван из рук Англии, то Хыоджес, при хорошем состоянии своей эскадры, мог оставаться там до прибытия подкреплений и припасов, ожидавшихся скоро из Англии, так как порт этот, хотя и нездоровый, был безопасен и хорошо расположен. Бивертон уже достиг Бомбея и был теперь на пути в Мадрас с пятью линейными кораблями. По положению дела Хьюджес считал необходимым идти на этот сезон в Бомбей, выйдя - или, скорее, будучи выгнан в море ураганом,- 17-го октября. Четыре дня спустя, Бикертон достиг Мадраса, не встретившись с адмиралом. С энергией, которая всегда была ему свойственна, он сейчас же отплыл назад и был снова в Бомбее 28-го ноября. Корабли Хьюджеса, рассеянные штормом и потерпевшие много аварий, вошли также на Бомбейский рейд через несколько дней, один за другим.
Сюффрень оставался в Тринкомали, но тем не менее ему было не легко решить, что делать дальше. Порт был безопасен, и он не боялся нападения английского флота; но зато с другой стороны, помимо того, что климат этой местности был нездоров в период прибдижавшагося муссона, было сомнительно, чтобы здесь удалось достать провизию, необходимую для надлежащего питания экипажа. Коротко говоря, порт этот, хотя и обладая стратегическим значением, по силе и по положению, был неудовлетворителен по своим ресурсам. Вместо Тринкомали возможно было еще избрать Ачин (Acheen) гавань на другом берегу Бенгальского залива, на западной оконечности острова Суматры. Этот порт отличался здоровым климатом, представлял возможность добыть там достаточно провизии и так расположен по отношению к северо-восточному муссону, что из него корабли могли достигнуть Коромандельского берега скорее, чем из Бомбея, под конец сезона, когда, вследствие более умеренного ветра, стоянка там была возможна.
Эти простые соображения не были, однако, единственными элементами в действительно трудной задаче, представлявшейся тогда Сюффреню. Малые результаты, достигнутые истекшей кампанией, не должны скрывать факта, что были возможны и значительные результаты и что многое могло зависеть от решения Сюффреня. Посылка французами подкреплений небольшими частями не только влекла за собою большие потери, но и порождала неуверенность среди команды рассеянных вследствие этого отрядов, из которых одни не знали, в каких условиях находились другие. Эта неизвестность, потери и медлительность сильно влияли на политическое положение французов в Индии. Когда Сюффрень только что прибыл к берегам последней, на руках у англичан был не только Гайдер Али, но и маратхи, мир с которыми был подписан 17-го мая 1782 года; но, вероятно, вследствие разногласий в их среде, обмен ратификаций не последовал ранее декабря. Как у маратхов, так и при дворе Гайдер Али было разделение интересов; и те и другой поставили на вид французам - которые, хотя и подозревая о договоре их с Англией, не могли добиться точных о нем сведений - что все зависело от относительной военной силы их и англичан. Присутствие и действия Сюффреня представляли все, что Франция могла показать: престиж его гения, взятие Тринкомали, его успех в боях. Французская армия, запертая в Куддалоре, зависела от султана и в денежном отношении, и в продовольствии, и в подкреплениях. Даже флот обращался к нему за деньгами, за мачтами, за боевыми припасами, за хлебом. Англичане, с другой стороны, стояли на твердой почве; хотя в общем противник и взял над ними верх в сражениях, но они не потеряли ни одного корабля, и известно было, что сильная эскадра Бикертона прибыла в Бомбей. Наибольшее же значение имел тот факт, что в то время, как французы искали денег, англичане щедро сыпали их.
Для французов было невозможно держаться против врага без туземных союзников; для них было существенно, следовательно, воспрепятствовать тому, чтобы и Гайдер заключил с англичанами мир. В этом-то вопросе и чувствовались особенно недостаток поддержки и ошибочное направление центрального правительства Франции. Начальство над военными силами французов в Индии как сухопутными, так и морскими, было вверено генералу де Бюсси (de Bussy), некогда одному из блестящих сотрудников Дюпле, теперь же разбитому подагрой инвалиду шестидесяти четырех лет. С расчетом на сохранение тайны своих действий, Бюсси отплыл из Кадикса в ноябре 1781 года с двумя линейными кораблями на Тенерифе, где к нему должен был присоединиться караван судов, вышедших из Бреста в декабре. Этот караван, однако, был захвачен англичанами, и только два судна его спаслись и прибыли к де Бюсси. Последний продолжал с ними свой путь и, узнав у мыса Доброй Надежды, что сильная эскадра Бикертона была на пути к нему, счел необходимым высадить там значительную часть своих войск. Он достиг Иль-де-Франса 31-го мая. Следующий караван из восемнадцати транспортов, отплывший в Индию в апреле, был также застигнут неприятелем на пути. Два из четырех конвоировавших его военных кораблей были взяты, так же, как и десять транспортов; остальные возвратились в Брест. Третий отряд был более счастлив, достигнув мыса Доброй Надежды в мае; но он был задержан там на два месяца печальным состоянием кораблей и экипажа. Эти неудачи заставили де Бюсси остаться на острове до соединения с ожидавшимися с Мыса кораблями, и Сюффрень в этот критический момент не знал настоящего положения дел. Генерал только написал ему, что, не будучи в состоянии достигнуть берега до наступления неблагоприятного сезона, он назначает ему rendez-vous в Ачине. Такая неопределенность произвела тяжелое впечатление на Гайдера Али, уверенного сначала, что надо ожидать прибытия де Бюсси в сентябре и затем узнавшего о прибытии вместо него Бикертона и об измене своих старых союзников маратхов. Сюффрень был принужден сделать вид, что имеет уверенность в прибытии скорой помощи, чему в действительности не верил, и это, вместе с влиянием его личного характера и успехов, побудило султана продолжать войну. Устроив это, эскадра отплыла в Ачин 15-го октября, где и встала на якорь 2-го ноября.
Через три недели после того от Бюсси прибыло судно с вестью, что его отплытие должно быть задержано на неопределенное время вследствие эпидемии, свирепствовавшей между его войсками. Сюффрень поэтому решился поспешить со своим возвращением к берегу и отплыл 20-го декабря.
8-го января 1783 года он встал на якорь близ Ганжама (Ganjam), в пятистах милях к северо-востоку от Куддалора, откуда мог следовать попутным ветром, куда пожелает. Он поставил себе целью атаковать не только суда прибрежного плавания, но и английские фактории на берегу, так как бурун в это время был часто умеренный, но, узнав 12-го числа через захваченное им английское судно важную и печальную для французов весть о смерти Гайдера Али, он отказался от всех второстепенных операций и отплыл сейчас же в Куддалор, надеясь обеспечить своим присутствием продолжение союза так же, как и безопасность гарнизона. Он прибыл туда 6-го февраля.
В течение четырех месяцев его отсутствия появление вместо де Бюсси, ожидавшегося с войсками, Бикертона, который успел побывать и показаться туземцам на обоих берегах, серьезно повредило делу французов. Мирный договор между англичанами и маратхами был ратифицирован, и первые, освобожденные от враждебных действий с последними и получив подкрепления, атаковали султана на западном, или Малабар-ском берегу. Влияние этой диверсии, конечно, сказалось и на восточном берегу, вопреки усилиям французов привлечь там на свою сторону нового султана. Между тем болезни в войсках на Иль-де-Франсе прекратились в ноябре, и если бы де Бюсси тогда вышел оттуда без замедления, то он и Сюффрень встретились бы теперь в Карнатике, при полном обладании морем и с большими шансами в их пользу на берегу. Хьюджес прибыл только два месяца спустя.