Мельников Руслан. Пески Палестины

   Надо помочь. Приободрить надо, иначе ведь захлебнется, на фиг, атака. А второй точно не будет.
   Немецкий броневик тем временем вклинивался в фашистско-тевтонский строй, разворачивался, пристраиваясь к пролому боком, стараясь загородить бортом побольше места, и шмолил, шмолил, не переставая, поверх фашистских касок, широкополых шапелей и глухих ведроподобных шлемов. Бурцеву подумалось, что и пулеметная башенка бронемашины тоже чем-то напоминает рыцарский топхельм. Побольше только и с «МG-42» в смотровой щели.
   Броневичок наконец занял позицию. Остановился. Эх, мать-перемать! Через такую преграду коннице султана нипочем не прорваться.
   Бурцев положил «шмайсер» к ногам, сдернул с рыцарской перевязи «Панцервурфмине». С такими же вот противотанковыми гранатами они, помнится, славно порезвились на Чудском озере два годика назад.
   За спиной вдруг послышался топот. Подобрались с тыла! Тевтоны?! Фашики?! Совсем близко! А руки, как назло, заняты! А «шмайсер» – под ногами. Пока наклонишься – нанижут на копье, располовинят мечом, расстреляют в упор.
   Бурцев обернулся. Занес руку с гранатой, которую так и не успел поставить на боевой взвод. Да, килограммовая болванка в качестве палицы не самое эффективное оружие, но пусть об этом скажет тот, кто первым получит по черепушке.
   Драться, однако, нужды не возникло. Бурцева окружали не немцы.
   Свои! Бурангул, Освальд, дядька Адам, Дмитрий, Гаврила, Збыслав, Сыма Цзян – ха, тоже с трофейным «шмайсером»! А вон и Бейбарс, и Хабибулла. И Мункыз с иерусалимскими повстанцами. Все в тевтонских доспехах. Идут – кто пеший, кто с конем в поводу. Петляют меж домишками и дувалами. Догнали, значит!
   Что ж, можно считать, тылы прикрыты.
   – Всем спрятаться! – приказал Бурцев. – Пригнуться!
   Бойцы пригнулись.
   В следующую секунду противотанковая граната уже летела в цель. Ленты стабилизаторов опустили «Панцервурфмине» точнехонько на крышу броневика. На бронированную макушку пулеметной башенки-шлема.
   Взорвалось!
   Над эсэсовско-тевтонским строем брызнул расплавленный металл, полетели осколки. В чреве подбитой машины ухнуло так, что легкий броневичок аж подпрыгнул. Слетел сорванный люк, выгнулись, пошли по швам крыша, борта и днище, из щелей повалил дым.
   Живая стена в проломе распалась. Немцы залегли в обломках стены каменной. Кто-то кричал, кто-то палил наобум, не понимая, откуда прилетел гостинец.
   – Здорово, каид! – восхитился Бейбарс.
   Эмир стоит рядом. Кивает одобрительно тевтонским шлемом. Бурцев узнал мамлюка лишь по праще, обмотанной вокруг пояса. Ну еще по мешочку для метательных снарядов. В мешочке перекатывалось и глухо позвякивало. Ага, есть еще, значит, порох в пороховницах!
   – Бейбарс, гони-ка сюда свои яйца!
   – Яйца? – Эмир кивать перестал. – Какие такие яйца, Василий-Вацлав?
   – Же-лез-ны-е! Сколько их у тебя осталось?
   – А-а-а, эти… Штук семь-восемь будет.
   – Два давай мне. Остальные – твои. Хватай пращу и займись Хранителями на башнях. Видишь, они джигитов Айтегена в город пускать не хотят. Только аккуратнее с колдовским громом.
   – Да помню я, – буркнул мамлюк.
   – Бурангул, дядька Адам и все, кто там с луками-арбалетами. Помогите Бейбарсу. Немецких колдунов на стенах быть не должно. Пролом я беру на себя. Сема, оставь мне свой громомет.
   – Так ведь моя…
   – Нет, Сема, – отрезал он, – сейчас пусть уж лучше будет «моя».
   Китаец со вздохом сожаления прислонил оружие к глиняному забору.
   Две гранаты – одну за другой – Бурцев зашвырнул за подбитый броневик. Дождавшись взрывов и криков, приподнялся над укрытием, ударил из «шмайсера».
   Валил без разбора любого, кто попадался на мушку. Эсэсовцы, тевтонские братья, полубратья-сержанты, кнехты… Опустошил один «шмайсер», взял другой…
   Рядом делали свое дело лучники, арбалетчики и пращник-эмир. Отсюда, со стороны города, обстреливать переходные галереи внешних стен было куда как сподручнее, чем снаружи. Стрелы валили автоматчиков у бойниц и зубчатых заборал. «Железные яйца» из пращи Бейбарса летели к башням с пулеметными площадками. Над башнями мелькали всполохи огня, и пулеметы умолкали.
   Кто-то еще пытался огрызаться – над головой Бурцева пролетел арбалетный болт, смотровую щель топхельма запорошило крошево, выбитое из стены пулями. Но все это было лишь судорожное дерганье обреченных.
   Немцы отступали от разбитых ворот. Немцы покидали позиции.

Глава 57

   С лихим гиканьем и завыванием, от которого стыла кровь, в пролом ворвались мамлюки и хорез-мийцы. Вот уж поистине дикая дивизия! Конники – то ли обкуренные травкой, то ли опьяненные успехом – в два потока объезжали горящий остов броневика и с ходу вступали в бой. Лезли на пули и стрелы. Топтали, рубили, кололи замешкавшегося врага и, разливаясь по улицам Иерусалима, подобно живому наводнению, захлестывали город.
   Сотня Бейбарса оказалась в первых рядах. Правда, от сотни той оставалась сейчас едва ли полусотня. Но злые все, как шайтаны. В пылу схватки этот передовой отряд едва не искрошил в капусту дружину Бурцева, так и не снявшую орденских доспехов. К счастью, Бейбарс вовремя успел скинуть топхельм. А скинув, обложил нападавших забористой арабской бранью. Горячие восточные парни быстро признали эмира.
   – Бейбарс, принимай командование над джигитами, – посоветовал Бурцев. – Проследи, чтоб резню среди горожан не учиняли.
   Упрашивать не пришлось. Кыпчак с тевтонским крестом на груди вскочил на лошадь.
   – Клянусь Аллахом, ты хороший каид, Василий-Вацлав! – уже с седла прокричал Бейбарс. – Я готов простить тебе даже татарскую кровь в твоих жилах…
   Ох, спасибо, облагодетельствовал!
   – …Ибо ты не предатель. Признаю, я ошибался на твой счет, каид.
   Бурцев хмыкнул: что ж, лучше поздно, чем никогда.
   Бейбарсовы головорезы ускакали. А в заваленный трупами пролом неторопливо въезжал старший эмир Айтегин аль-Бундуктар, мудрый наиб великого султана ал-Малика ас-Салиха Наджм-ад-дина Аййуба. Айтегин вновь восседал на статном жеребце белоснежной масти. Самоуверенный и довольный, хотя до полной победы было еще как до… н-да… до Берлина.
   За наибом вели – ба, знакомые все морды! – глухого верблюда с плетеным каркасом на горбу. И с пулеметом. Место стрелка, впрочем, пустовало. Следом вышагивал еще один дромадер. На этом тоже покачивалась платформа-станина. Но уже с аркабалистой – с той самой, из которой их обстреляли под Яффой. И тот же самый сарацин, замотанный в тряпки с ног до головы, зорко посматривал по сторонам. Рука – на спусковом механизме: толстая тугая тетива, сплетенная из воловьих жил, сорвется при малейшей опасности. А в желобке арбалетного ложа – убойный свинцовый шарик. Бондок, орех, как его здесь называют. Это Бурцеву уже было известно.
   Айтегина оберегали также с полсотни тяжеловооруженных конных телохранителей и столько же лучников. А в свите наиба на молодом жеребце ехала…
   – Ядвига! – радостно взревел пан Освальд. – Я-дви-га!
   Полячка – разгоряченная и краснощекая – услышала, увидела, замахала ручкой, поворотила коня. Девушке не препятствовали. Теперь нужда в заложнице отпала.
   Подъехала Ядвига как какая-нибудь фотомодель. Величественная, прекрасная, соблазнительная и кокетливая.
   – Нет, какова, а?! – гордо пробасил добжинец. – Амазонка, а?!
   А Бурцеву было грустно. И было тошно. Чего веселиться-то, если смотришь на Ядвигу, а видишь… В общем, одна Агделайда Краковская в мыслях!
   Он глянул вверх. Луна-то уже высоко! Слишком высоко. Полная луна…
   – Здравствуй, Василий-Вацлав! – улыбнулся Айтегин. – Я рад, что, по милости Аллаха, наш замысел удался, и я вижу тебя в полном здравии.
   – Я тоже. Рад. Но давай поговорим об этом позже, наиб. Сейчас мне нужен конь. И желательно порезвее.
   – Дайте коня каиду, – распорядился старший эмир.
   Один из телохранителей-лучников проворно спрыгнул со скакуна, с почтительным поклоном протянул повод.
   – Все, кто со мной, – за мной! – крикнул Бурцев.
   Поправил меч на перевязи, перекинул через плечо ремень «шмайсера». Вскочил в седло, стеганул легконогого арабского жеребца. Кто сочтет нужным – догонит.
   В цитадель цайткоманды он ворвался вслед за воинами Бейбарса. Через снесенные Ворота Печали влетел. Где-то здесь, за этими воротами, таилась «гроссе магиш атоммине». И здесь же пролегал путь к Аделаиде…
   Возле минометной позиции, расстрелянной давеча из орудия «Пантеры», Бурцева нагнала верная Дружина. Все тут! Даже Освальд с Ядвигой. Да и куда добжинец отпустит-то теперь свою зазнобу? И Джеймс – вон он, боится потерять Бурцева из виду, скачет, потрясая длинным тевтонским копьем. Ох, и странно же было видеть тайного убийцу-брави с трехметровым дрыном в руках вместо изящного ножа-кольтелло. И Хабибулла, именем Аллаха поклявшийся всюду следовать за «каидом», мчится рядом на рослом рыцарским жеребце. А Сыма Цзян где? Оба-на! Китаец оказался хитрее всех – сидит на горбу верблюда. На дромадере с пулеметом! Айтегин, видать, позволил. Ну что ж, теперь повоюем!
   Следом тянулись ополченцы Мункыза. Так и должно быть: это их город, и им надлежало закончить эту битву. Седовласый лекарь и астролог скачет в первых рядах. Кричит: «Аллах Акбар!» Машет трофейным рыцарским мечом. Крепкий старик!
   Бойцы Мункыза свернули влево, за Бейбарсовыми конниками. Отправились к Храмовой горе – зачищать Купол Скалы и мечеть Эль Акса.
   – Бурангул, дядька Адам, езжайте с ними! – приказал Бурцев. – Если найдете Аделаиду, колдовскую башню или гроб Хранителей – мигом ко мне! Остальные – вперед. Прочешем здесь все!
   Сопротивления они почти не встречали. Остатки цайткоманды уже не рвались в бой. Эсэсовцы отступали по Проходу Шайтана к Яффским воротам. Фашисты уходили из города. Лишь изредка тявкали «шмайсеры» группы прикрытия.
   Бурцев дал очередь на скаку. Одну, вторую – больше не успел. Шальной пулей повалило коня. Падение из седла, да прямо в немецкий окоп, оказавшийся на пути, оказалось болезненным. Бурцев ударился плечом, приложился о бруствер шлемом-ведром. Скользнул вниз. Пока пытался вылезти – эсэсовцев разогнали. И кто! Сыма Цзян с МG-42.
   Глухой верблюд рысил неторопливо и флегматично. Бывший советник Кхайду-хана, засев на горбу, восторженно поливал огнем пространство перед собой. Китаец на арабском дромадере да с немецким пулеметом… Страшное дело, в общем!
   Патронов Сема не жалел. А попал ли, нет – не важно. Шороху навел, страху нагнал – и ладно. Группа прикрытия уносила ноги. Но…
   Но нежданно-негаданно возникла новая помеха. Взревели двигатели, завертелись винты… Ах, так вот почему отошли фашики! Нет, они вовсе не бежали от верблюда Сыма Цзяна. Просто уступали дорогу. Освобождали взлетно-посадочную полосу!
   Бурцев выругался. Слонов-то мы и не приметили…
   Два «мессершмитта» медленно выруливали из открытого ангара. Да уж, медленно… Это пока они казались медлительными и уязвимыми, но если птахи цайткомандовских люфтваффе поднимутся в воздух – беды не миновать. Штурмовое звено в небе над Иерусалимом запросто переломит ход сражения.
   Первый – ведущий – мессер уже вышел на исходную. Остановился. Протянул куда-то аж до башни Давида очередями из обоих пулеметов. Шугает своих и чужих, расчищает путь…
   Бурцев машинально поднял «шмайсер». Взял самолет на мушку. Щелк-щелк… А пусто в магазине. Блин! Пора бы научиться считать патроны!
   «Шмайсер» полетел в сторону.
   – Сыма Цзян!
   – Моя здеся! Моя тута! – завертел головой китаец на дромадере. – Твоя где, Васлав? Моя твоя никака не вижуся!
   Бурцев выбрался наконец из окопа.
   – Вниз глянь! Патроны остались?
   – Патарона?
   – Невидимые стрелы есть еще?
   – Не-е-е. Моя ихняя вся пострелялась, Васлав. Вся-вся-вся! – виновато заулыбался Сыма Цзян.
   Ясно… Тоже пустой, значит. Даже Бейбарса с пращой и «железными яйцами» нет поблизости. Даже Бурангула и дядьки Адама с луками.
   Ну, что тут поделаешь?!
   – Копье мне! – рявкнул Бурцев. – Коня мне!
   Копье дал Джеймс. Трофейное, рыцарское. Тяжеленное.
   Коня дал Хабибулла. Трофейного, рыцарского. Здоровенного.
   – Освальд! Гаврила! Дмитрий! Збыслав! Та крылатая тварь, что сзади ваша. Что хотите делайте, но не дайте ей взлететь!
   Еще одна очередь «мессершмитта» по взлетно-посадочной полосе.
   – Только спереди не суйтесь, если жить охота, – посоветовал Бурцев, вонзая шпоры в конские бока. – Видали, как плюются, гадины?!
   – Не учи ты нас с драконами воевать, Василь! – сварливо пробурчал Дмитрий. – Ученые ужо…
   Бурцев «ужо» не слышал. В ушах у Бурцева свистел ветер.
   Ведущий мессер прекратил стрельбу. Мессер сдвинулся с места. А тевтонский конь мчал наперерез. Тевтонское копье целило в самолет.
   Штурмовик брал разгон. Но и Бурцев гнал во весь опор.
   Коняга, что галопировала под ним, ко многому привык. Опыт совместного патрулирования улиц с мотоциклами, броневиками и танками сослужил хорошую службу и на взлетно-посадочной полосе. Животное не пугалось, не шарахалось в сторону от рева двигателя и шума винтов. Животное повиновалось воле всадника, а не своим животным инстинктам. Конь послушно несся вперед.
   «Мессершмитт» увеличил скорость. Заметил ли пилот приближавшуюся опасность? Не заметил? Не важно. Уже не важно. Счет шел не на секунды даже – на доли секунды. Если самолет проскочит, если уйдет от столкновения, если взлетит…
   Стук копыт. Тяжелое дыхание тяжелого коня. Крик, непроизвольно рвущийся из глотки, из-под шлема…
   Бурцев все же настиг его. В последний момент, когда передние колеса «мессера» уже отрывались от земли, траектории двух движущихся объектов пересеклись. Вскользь, самую малость, но и этого было достаточно.
   Бурцев привстал на стременах, подался вперед. Увесистый наконечник на длинном древке достал… До-стал!
   Страшенный удар всей силой, всей массой, всей дурью разогнавшегося коня и всадника, удар, что вышибает из седла любого противника, пришелся в хвост «мессершмитту». Острие копья засело в искореженном руле, заклинило, застопорило подвижную плоскость… Древко переломилось. Бурцева сдернуло с коня, бросило (в который раз уже?!) на землю.
   А самолет пронесся мимо. Дальше. Самолет поднялся в воздух. Сантиметров на десять – не больше. Поднялся для того лишь, чтоб поврежденный хвостовой руль вышвырнул машину прочь с взлетно-посадочной полосы. Мессер вильнул влево – к складам. Вломился в дощатую стену.
   Взрыв – и из противоположной стены вылетели, снося пулеметную вышку и проволочные заграждения, обломки штурмовика. Облако дыма и гари взметнулось к звездно-лунному небу, до которого не суждено было добраться «мессершмиту» цайткоманды.

Глава 58

   Бурцев с трудом приподнял голову. А в голове гудело. Ныло все тело. Мутило. Но кости вроде целы. Череп под шлемом – тоже. Да и мясо – спасибо кольчуге и толстому поддоспешнику – не так, чтоб очень размазано по «взлетке».
   Сзади вновь грянула пулеметная очередь. Две… Рявкнула авиационная пушка. Неужто не успели ребята, неужто сплоховали? Неужели и второй «мессер» уже расчищает себе дорогу перед стартом? Бурцев обернулся.
   Нет – ребята успели. И ребята не сплоховали. Брошенные кони стоят поодаль, а возле крылатой машины с черными крестами деловито суетятся четыре человеческие фигуры. Спереди под взрыкивающие пушки и пулеметы спешившиеся всадники не заходили, зато с остервенением и без всякой жалости долбали самолет сзади и с флангов. И как долбали! Крушили, корежили, разносили по кусочкам… Любая ПВО обзавидуется!
   Богатырская булава Алексича, которой новгородец безуспешно пытался проломить танковую башню, дорвалась-таки до более податливого материала. И тяжелый рыцарский меч Освальда. И секира Дмитрия. И кистень Збыслава. В ближнем наземном бою грозный «мессер» оказался слабеньким противником. Не приспособлен он оказался для таких боев. Огрызаясь без толку из пулеметов, бухая почем зря пушками, самолет не мог причинить вреда. Он не мог сейчас даже маневрировать: избиваемый «мессершмитт» остановился, так и не вырулив на взлетно-посадочную полосу.
   Пилот заглушил двигатель. А может, сама сдохла машина под страшными ударами. На гашетки летчик тоже жать перестал. Осознал небось, бедолага, всю тщетность своих усилий. Воздушный ас елозил в кресле, оглядывался через бронезаголовник, но выбираться наружу не спешил. Зато Гаврила с булавой уже карабкался сзади, норовя оседлать фюзеляж.
   – Живота лишу, змей поганый! – гудел новгородец зычным басом.
   – Пся кр-е-ев! – подвывал, размахивая мечом с исщербленным лезвием, Освальд Добжиньский. – Смок^[58], драконище треклятый.
   Дмитрий и Збыслов, в отличие от этих двоих, трудились молча. Только кхэкали утробно, нанося удар за ударом. Как дрова кололи…
   Прихрамывая, Бурцев спешил к команде новоявленных драконоборцев. Пока добирался, «мессеру» полностью раздолбали крестоносные крылья, смяли хвост, проломили фюзеляж. Сбили винт. Своротили набекрень даже стволы пушек и пулеметов.
   Нетронутой оставалась лишь пилотская кабина. Но вот Гаврила с булавой добрался и до нее. Алексич явно намеревался разнести фонарь к едрене-фене.
   Хрясь! Тресь! Хрусть! Угловатая кабина вздрогнула от богатырских ударов. В плоских окошках появились трещины. Посыпались внутрь осколки прочнейшего плексигласа. Летчик, съежившись, прикрыв голову руками, медленно-медленно сползал под заднюю раму с бронезаголовником. Да, несладко ему там сейчас… Бурцев по себе знал, каково это – когда над башкой колошматит булава Алексича. Было такое дело в «Пантере»…
   – Ну, все-все, хватит, уймитесь, други! Я поговорить хочу с этим немцем.
   Может, об Агделайде что знает фашик? Разгоряченных бойцов пришлось оттаскивать силой. Гаврилу – сдергивать с самолета за ногу. Бурцев влез на искореженное крыло.
   – Эй, люфтваффе!
   Стукнул окольчуженным кулаком в разбитый фонарь. Знаками приказал пилоту выйти. Тот смотрел на него невидящими, безумными – в пол-лица – глазами. И тянул из кобуры пистолет…
   Вот, мля! Гад, оказывается, не паниковал вовсе, а ждал подходящего случая, чтобы завалить противника! Бурцев отпрянул от кабины. Скатился на землю.
   – Ложись!
   Это было ни к чему. «Гад» все-таки паниковал. Бурцев видел, как летчик сунул ствол в рот. Как сразу, не раздумывая, нажал на курок. Как фонарь заляпало изнутри красным и сопливо-желто-белым…
   Бурцев вздохнул. Упрекнул зачем-то товарищей:
   – Эх вы! Мне ж пленник нужен был!
   – Да ладно, Василь, не кручинься. – Дмитрий смотрел ему за спину. – Вон Бурангулка тебе полонянина тащит. Эка важная птица!
   Бурцев обернулся. И правда! Прямо как по заказу! Маленький татарский сотник гнал рысью большого тевтонского коня. Сзади – на веревке, едва поспевая за всадником, – бежал связанный… О, это был не простой эсэсовец! Фрицу мешал переставлять ноги длиннополый черный балахон. И не монашеская то одежда – нет, не чернорясный камуфляж, что носил отец Бенедикт. Такой прикид Бурцев хорошо помнил по Нижнему парку и подземельям Взгужевежи. Медиум цайткоманды СС – вот кто это был! Славный улов! Ай да юзбаши, ай да молодец!
   Сзади Бурангулового пленника подгонял дядька Адам. А вокруг лучников и их добычи уже вились Ядвига, Сыма Цзян, Джеймс и Хабибулла.
   – Лови, Вацалав, – Бурангул, отмотав от седельной луки конец веревки, кинул Бурцеву. Слез с коня.
   Объяснил:
   – Германца этого мы с дядькой Адамом вырвали у Бейбарсовых мамлюков. Порешить они его сгоряча хотели, да мы подумали, может, тебе сгодится.
   Бурцев улыбнулся:
   – Правильно подумали.
   – И вот еще… – Бурангул сунул руку в полупустой колчан. Извлек оттуда… – Глянь-ка, что у немца было.
   Так-с, знакомая штучка. Цилиндрическая болванка с резьбой, красный предохранительный колпачок, циферблат… Взрыватель с часовым механизмом! Запал для «атоммине». Да, ошибки быть не могло: точно такой же цилиндрик Бурцев видел на немецком «раумботе» с ядерным грузом в трюме.
   Время на часах уже выставлено – четыре минуты. Надо только вкрутить запал, свернуть предохранитель и запустить ходики. Н-да, четыре минуты… За четыре минуты от ядерного взрыва не убежишь. И не уедешь. Выходит, этот тип в балахоне – смертник? Или? Или как?
   Бурцев повертел увесистый цилиндр в руках и, не найдя, куда положить, вернул Бурангулу:
   – Пусть у тебя пока будет. Только осторожнее с ним.
   Бурангул аккуратно уложил взрыватель обратно в колчан.
   – Срежь веревки с немца, юзбаши, – попросил Бурцев.
   Пленника освободили. Тот глядел затравленно, исподлобья. Лицо испуганное, изможденное. Запавшие глаза бегали. Глаза слабого, безвольного человека. Да, это определенно не фон Берберг. И не отец Бенедикт. В этих глазах слишком много страха. Убожество ходячее, а не вояка! Неужели таких берут в элитные эзотерические части СС? Или такими их делают там? А ведь и правда… Помнится, отец Бенедикт обмолвился в темнице Санта Тринита, что ментальная поддержка цайт-прыжков вытягивает из медиумов всю энергетику, все жизненные соки. «Мрут, мрут как мухи», – сокрушался еще штандартенфюрер. Зато таким вот слабовольным медиумом управлять, наверное, легче легкого.

Глава 59

   Бурцев подступил к пленнику, спросил по-немецки:
   – Как зовут?
   – Курц, – продребезжал тот, – Рудольф Курц.
   – Медиум эзотерической службы СС?
   Страх в глазах фрица сменился откровенным ужасом:
   – Откуда вы можете знать?! Кто вы такой?!
   – Полковник Исаев, – в очередной раз выкладывал Бурцев свою дурацкую, но производившую почему-то неизгладимое впечатление на фашистов легенду. – ОМОН, мля, Красной армии…
   «Мля» немец не понял. «ОМОНа», видимо, тоже. «Красную армию» переварил быстро. Рудольф Курц шумно и жадно хватал воздух ртом.
   – Я спрашиваю, ты медиум? – поторопил Бурцев.
   Отпираться, да в такой одежде, бессмысленно. Рудольф кивнул. Уточнил на всякий случай:
   – Я резервный медиум. Не из основного состава. Запасной.
   – Плевать! Тебе поручили взорвать Иерусалим?
   – Ну… э-э-э…
   – Цайт-тоннель тут строишь, да?
   Германец растерянно хлопал глазами. Информация о цайт-тоннеле, похоже, полностью выбила его из колеи. «Полковник Исаев» оказался слишком осведомленным собеседником.
   – Вы… Я… Я не понимаю, о чем вы… – Рудольф неуклюже пытался косить под дурачка.
   – Не понимаешь?! А зачем таскаешь детонатор к атомному заряду?
   Немец бледнел, паниковал, но все еще упрямился:
   – Я не…
   – Где ваша «атоммине», медиум хренов? Где платц-башня? И где пленница из Пскова?
   – Я не…
   – А по зубам?
   И жалости нет – есть лишь звериная злость.
   А еще разок…
   И есть желание знать правду. Любой ценой.
   И еще…
   Некогда, блин, миндальничать – полная луна болтается над головой, близится полночь. Если не уже…
   Рядом одобрительно хмыкнул Освальд Добжиньский. Подобная методика допроса всегда импонировала пану рыцарю.
   – Где?! – заорал Бурцев.
   Немец лежал на земле в полнейшем ступоре. Выплевывал жидкое красное и твердое белое. Тупо пялился на выбитые зубы.
   – Где, мать твою? – Бурцев вздернул медиума на ноги, вновь занес кулак.
   И не хватило-таки арийской выдержки у фрица, измученного нелегкой эзотерической службой. Рудольф заговорил, брызжа кровью с разбитых губ.
   – Мина и платц-башня там, – дрожащий палец указывал за Храмовую гору.
   «Там» возвышался замок – не замок, дворец – не дворец. Унылая каменная стена с частыми бойницами и башенками охватывала приличное пространство. Со стены свисали флаги. На флагах – свастика.
   – Все верно, – подтвердил дядька Адам, – вот там мы его и взяли.
   – Раньше, – торопливо продолжал пленник, – это были владения ордена тамплиеров, а сейчас…
   – Где пленница? – перебил Бурцев.
   – Пленница?
   – Шлюссель-менш! Агделайда Краковская! Или не знаешь?!
   Кулак Бурцева поднялся над головой медиума. Голова медиума ушла в плечи. Словно провалилась. Словно шея вдруг взяла и исчезла бесследно.
   – Знаю! Забрали ее. Сразу, как взорвались Иосафатские ворота. Вместе с Генрихом фон Хохенлохом забрали.
   Хм, Фон Хохенлох? Тевтонский магистр? А он-то тут при чем? Ладно, не важно…
   – Кто забрал? Как? Куда? – Бурцев сжимал и разжимал кулаки. В общем-то, он уже знал ответы.Просто не хотелось верить.
   – Она же шлюссель-менш, – состроил виноватую мину немец. – Ее можно использовать вместо шлюссель-башни…
   – Использовать? Ах ты, паскуда! Бурцев тряхнул Рудольфа.
   – Кто?! Как?! Куда?! – Он еще на что-то надеялся.
   – Эзотерическая служба забрала. В хронобункер СС. Обратный цайт-прыжок…
   – Хронобункер СС, значит?! Цайт-прыжок, значит?!
   – А ты?!
   – Меня оставили. Приказали активировать мину, потом поставить магический блок на платц-башне. Чтоб больше никто не смог…
   – Потом?!
   – Потом вернуться в хронобункер. Но я… Я не успел.
   – Как? Как ты должен вернуться?! У тебя нет шлюссель-башни, у тебя нет шлюссель-менша!
   – Фон Хохенлох…
   – Что?! – опешил Бурцев. Опять этот магистр! – Что фон Хохенлох?!
   – Он родился в тринадцатом веке. Значит, в двадцатом сможет поставить «якорь». Ему открыли магическую формулу. И он произнесет ее сразу же после цайт-прыжка. Произнес, наверное. Уже.
   «Якорь»! Вот зачем понадобился фашикам тевтонский союзничек – установить обратную связь с хронобункером на тот случай, если ничего не выйдет с цайт-тоннелем. Ох, перестраховщики, мать вашу!