Страница:
– А мусульманин? Сарацинов привратная стража проверяет? Допрашивает?
Бурцев прикинул, сколько цайткоманде и братству Святой Марии для этого потребовалось бы переводчиков? Много, надо полагать.
Лицо Айтегина посмурнело еще больше:
– Рыцарям черного креста служат не только немецкие кнехты, но и некоторые правоверные мусульмане, коих называть так у меня не поворачивается язык. Мне горько говорить об этом, но некоторые мои братья по вере предпочли купить свое спокойствие и спокойствие своих семей подлым предательством. Немцы дозволяют этим мунафикам[32] молиться Аллаху. Пока дозволяют… Но милость Всевышнего они уже потеряли. И даже могущественные Хранители Гроба не в силах уберечь их от справедливого возмездия.
– Возмездия?
– Рано или поздно кого-нибудь из предателей находят с перерезанным горлом, – пояснил наиб.
Ага! В городе действуют подпольщики! Не потому ли партизаны Жана Ибеленского, Айтегина и Бейбарса столь хорошо осведомлены об иерусалимских делах?
– Значит, с перерезанным горлом, говоришь?
– Да, – вздохнул старший эмир султана. – Правда, за каждого своего убитого пса немцы казнят по несколько человек. Мужчин, женщин, стариков, детей – всех без разбора. Сами же псы лютуют хуже зверей. Косой взгляд, брошенный в их сторону, или неосторожное слово могут стоить жизни. А в стремлении выслужиться перед новыми хозяевами мунафики, что несут стражу у ворот Эль Кудса, готовы заглядывать не только в повозки и седельные сумки правоверных мусульман, но и под хвосты их лошадей и верблюдов…
Наиб злобно, с отвращением сплюнул.
– Сможешь ли ты обмануть таких сторожевых собак, Василий-Вацлав? Сможешь ли скрытно пронести мимо их острых глаз и цепких рук запретное оружие?
Перевод Хабибуллы прозвучал нейтрально, но вопрос эмира, как показалось Бурцеву, был задан тоном, уже подразумевающим отрицательный ответ.
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Глава 25
Бурцев прикинул, сколько цайткоманде и братству Святой Марии для этого потребовалось бы переводчиков? Много, надо полагать.
Лицо Айтегина посмурнело еще больше:
– Рыцарям черного креста служат не только немецкие кнехты, но и некоторые правоверные мусульмане, коих называть так у меня не поворачивается язык. Мне горько говорить об этом, но некоторые мои братья по вере предпочли купить свое спокойствие и спокойствие своих семей подлым предательством. Немцы дозволяют этим мунафикам[32] молиться Аллаху. Пока дозволяют… Но милость Всевышнего они уже потеряли. И даже могущественные Хранители Гроба не в силах уберечь их от справедливого возмездия.
– Возмездия?
– Рано или поздно кого-нибудь из предателей находят с перерезанным горлом, – пояснил наиб.
Ага! В городе действуют подпольщики! Не потому ли партизаны Жана Ибеленского, Айтегина и Бейбарса столь хорошо осведомлены об иерусалимских делах?
– Значит, с перерезанным горлом, говоришь?
– Да, – вздохнул старший эмир султана. – Правда, за каждого своего убитого пса немцы казнят по несколько человек. Мужчин, женщин, стариков, детей – всех без разбора. Сами же псы лютуют хуже зверей. Косой взгляд, брошенный в их сторону, или неосторожное слово могут стоить жизни. А в стремлении выслужиться перед новыми хозяевами мунафики, что несут стражу у ворот Эль Кудса, готовы заглядывать не только в повозки и седельные сумки правоверных мусульман, но и под хвосты их лошадей и верблюдов…
Наиб злобно, с отвращением сплюнул.
– Сможешь ли ты обмануть таких сторожевых собак, Василий-Вацлав? Сможешь ли скрытно пронести мимо их острых глаз и цепких рук запретное оружие?
Перевод Хабибуллы прозвучал нейтрально, но вопрос эмира, как показалось Бурцеву, был задан тоном, уже подразумевающим отрицательный ответ.
Глава 22
Бурцев задумался.
– А скажи-ка, почтенный Айтегин, если в Иерусалим пожелает войти не христианин и не мусульманин, кто из стражников станет с ним разговаривать?
– Не христианин и не мусульманин? – нахмурился эмир. – Это как?
– Ну, например…
Бурцев посмотрел на Сыма Цзяна:
– Буддист, например, из далекой страны Китай. Или…
Он перевел взгляд на Бурангула:
– Или какой-нибудь степной язычник.
Айтегин озадаченно крякнул.
– Вообще-то такие иноверцы редко появляются в наших землях, – переводил его ответ Хабибулла. – Но если это все же случается, то они, как правило, говорят по-арабски, и их допрашивают не немцы, а предатели-мунафики.
– Очень хорошо! Сыма Цзян, ты сможешь говорить по-арабски?
– Моя немного умеется, – закивал китаец, – Хабибулла моя училась.
Для пущей убедительности мудрец из Поднебесной продемонстрировал свои способности:
– Ана бэта каллима араби. Ана фэхэма. Швайясь-швайясь. Шукрана – Афуана. Мумкина – миш мумкина. Эсмика э? Эсми Сыма Цзяна. Райха фина? Бекема? Кулю тамэма. Ана бэкэбэка энта. Сэта – Бэнта. Рогеля – Валета[33], – скороговоркой выпалил он.
Подумав немного, китаец поставил жирную точку:
– Саляма алекума… Ну кака?
«Ну кака?» – это уже на древнерусском. Сыма Цзян интересовался произведенным эффектом.
– Сойдет, – хмыкнул Бурцев. – Если что, Хабибулла будет за переводчика.
Он снова повернулся к Айтегину:
– Теперь-то уж мы как-нибудь прорвемся, эмир.
– Ты уверен в этом, каид Василий-Вацлав?
– Мне нужно попасть в Иерусалим до полнолуния, – упрямо процедил Бурцев. – И я пройду через ворота. И способ провезти оружие отыщу. И в ночь полной луны открою ворота.
Айтегин смотрел на него испытующе.
– В твоих глазах горит огонь отваги, – наконец изрек он. – Я не вижу в них лжи. И знаешь, я готов поверить тебе. К тому же ситуация такова, что ничего иного мне не остается.
Краткий приказ – и перед наибом уже лежит громадный свиток. Пухлый, плотный, желтый, здорово смахивающий на картон. Но никак не пергаментная кожа, это точно. Неужели…
– Бумага, что ли? – изумился Бурцев.
– Да, – ему ответил Хабибулла, – лучшая бумага Хатибы[34]. Ее изготовляют из хлопка и тряпок по древним рецептам.
По древним?! Однако же! Похоже, сарацины в плане бумажной промышленности утерли нос даже хитромудрым китайцам. То-то вон Сыма Цзян пялится на свиток ревниво-любопытными глазенками.
– Ну, и что тут у вас за писулька? – Бурцев осторожно тронул бумажное чудо тринадцатого века.
Наиб развернул свиток. Придавил концы камешками. Это была не «писулька» – план. Довольно подробный план большой, хорошо укрепленной крепости.
– Эль Кудс, – благоговейно произнес Хабибулла. – Бейт эль-Макдис[35]. – Вот северная стена, вот – восточная, – заговорил Айтегин.
Длинный тонкий палец наиба на время стал указкой. Хабибулла опять обеспечивал синхронный перевод и для верности тоже тыкал пальцем в рисунок. Оба перста показывали на участок внешних укреплений в правом верхнем углу развернутого свитка. Четкие жирные штрихи и ломаные выступы образовывали острый угол.
Вот башни. Вот ворота. Золотые, Иосафатские, Цветочные… Тут, перед восточной стеной, Кедронский ручей. Здесь – Гефсимания, могила Девы Марии, почитаемая христианами, и Масличная гора. За ней можно укрыть целую армию. Ручей неглубок, преодолеть его будет несложно. А между горой и укреплениями Эль Кудса простирается Иосафатская долина – ровная местность, на которой поляжет пехота, но которую конница проскочит со скоростью ветра. Тут удобнее всего начинать штурм.
– Значит, ворота здесь, здесь и здесь? – задумчиво переспросил Бурцев.
Теоретически из-за Масличной горы и Кедронского ручья можно штурмовать и одни, и другие, и третьи…
– Да, только о Золотых воротах лучше забудь сразу, каид. Они открываются лишь для Хранителей Гроба. И охраняют их немецкие колдуны. Даже тевтонские рыцари не имеют права приближаться к Золотым воротам.
– Значит, мы не пройдем и подавно, – сделал вывод Бурцев. – Ладно, тогда займемся Иосафатскими или Цветочными.
– Я выставлю наблюдателей на горе, – сказал Айтегин. – Они будут ждать знака.
– Какой нужен знак?
– Знак простой, Василий-Вацлав, – распахнутые ворота. И упавшие полотнища с черными крестами колдунов и тевтонов. Я пошлю конницу туда, откуда падут флаги.
– Хорошо, флаги падут – мы это устроим, – пообещал Бурцев. – Но, помнится, мудрый наиб говорил, будто в городе есть люди, которые режут предателей. Как с ними связаться? Возможно, нам понадобится их помощь.
– Хм… – Айтегин раздумывал. Айтегин медлил с ответом. – Видишь ли, Василий-Вацлав… Эти люди очень осторожны.
– Понятное дело… – Бурцев выжидающе смотрел на араба.
Айтегин мялся. Выдавать ниточку, связывавшую партизан с городскими подпольщиками, ему явно не хотелось. Но тут уж ничего не поделаешь – ради успеха решающего удара приходилось рисковать всем.
– Ладно, – наиб тряхнул седеющей головой. – Ищи на Хлебном рынке лекаря, астролога и алхимика Мункыза. Мы поддерживаем связь через него.
– Ха! Очень мило! И главное, до чего просто!
– А как же я его найду, почтенный наиб?
Почтенный наиб указал взглядом на Хабибуллу. Кивнул, дозволяя говорить.
– Я знаком с Мункызом, – ответил тот. – Я проведу вас к нему.
Ах, да, конечно! Наш Хабибулла тоже ведь боец невидимого фронта!
– Когда мы можем отправляться, почтенный наиб? – спросил Бурцев.
– А когда желает отважный каид?
– Сейчас. Чем раньше мы попадем в Иерусалим, тем больше у нас будет времени для подготовки.
– Разумно. Тогда я, пожалуй, пренебрегу святым долгом гостеприимства и не стану более задерживать тебя и твоих друзей. Езжайте в Эль Кудс. Мой путь лежит в Вифлеем. Если Аллаху будет угодно, встретимся в ночь полнолуния.
Бурцев согласно склонил голову. Как оказалось, поторопился. Айтегин еще не закончил:
– До Эль Кудса вас сопроводят эмир Жан со своими людьми и сотня Бейбарса.
– Зачем?
– Здесь повсюду шныряют разъезды тевтонов и патрули Хранителей. Дорога будет нелегкой, опасной, а потому хорошие провожатые и охрана вам не помешают. Кроме того, благородный эмир франков Жан Ибеленский желает войти в Эль Кудс вместе с вами. Он знает Святой Город не хуже Хабибуллы и как будущий властитель Иерусалимского королевства хочет непременно вступить в бой в числе первых. Вряд ли ты сможешь отговорить его, каид.
– А скажи-ка, почтенный Айтегин, если в Иерусалим пожелает войти не христианин и не мусульманин, кто из стражников станет с ним разговаривать?
– Не христианин и не мусульманин? – нахмурился эмир. – Это как?
– Ну, например…
Бурцев посмотрел на Сыма Цзяна:
– Буддист, например, из далекой страны Китай. Или…
Он перевел взгляд на Бурангула:
– Или какой-нибудь степной язычник.
Айтегин озадаченно крякнул.
– Вообще-то такие иноверцы редко появляются в наших землях, – переводил его ответ Хабибулла. – Но если это все же случается, то они, как правило, говорят по-арабски, и их допрашивают не немцы, а предатели-мунафики.
– Очень хорошо! Сыма Цзян, ты сможешь говорить по-арабски?
– Моя немного умеется, – закивал китаец, – Хабибулла моя училась.
Для пущей убедительности мудрец из Поднебесной продемонстрировал свои способности:
– Ана бэта каллима араби. Ана фэхэма. Швайясь-швайясь. Шукрана – Афуана. Мумкина – миш мумкина. Эсмика э? Эсми Сыма Цзяна. Райха фина? Бекема? Кулю тамэма. Ана бэкэбэка энта. Сэта – Бэнта. Рогеля – Валета[33], – скороговоркой выпалил он.
Подумав немного, китаец поставил жирную точку:
– Саляма алекума… Ну кака?
«Ну кака?» – это уже на древнерусском. Сыма Цзян интересовался произведенным эффектом.
– Сойдет, – хмыкнул Бурцев. – Если что, Хабибулла будет за переводчика.
Он снова повернулся к Айтегину:
– Теперь-то уж мы как-нибудь прорвемся, эмир.
– Ты уверен в этом, каид Василий-Вацлав?
– Мне нужно попасть в Иерусалим до полнолуния, – упрямо процедил Бурцев. – И я пройду через ворота. И способ провезти оружие отыщу. И в ночь полной луны открою ворота.
Айтегин смотрел на него испытующе.
– В твоих глазах горит огонь отваги, – наконец изрек он. – Я не вижу в них лжи. И знаешь, я готов поверить тебе. К тому же ситуация такова, что ничего иного мне не остается.
Краткий приказ – и перед наибом уже лежит громадный свиток. Пухлый, плотный, желтый, здорово смахивающий на картон. Но никак не пергаментная кожа, это точно. Неужели…
– Бумага, что ли? – изумился Бурцев.
– Да, – ему ответил Хабибулла, – лучшая бумага Хатибы[34]. Ее изготовляют из хлопка и тряпок по древним рецептам.
По древним?! Однако же! Похоже, сарацины в плане бумажной промышленности утерли нос даже хитромудрым китайцам. То-то вон Сыма Цзян пялится на свиток ревниво-любопытными глазенками.
– Ну, и что тут у вас за писулька? – Бурцев осторожно тронул бумажное чудо тринадцатого века.
Наиб развернул свиток. Придавил концы камешками. Это была не «писулька» – план. Довольно подробный план большой, хорошо укрепленной крепости.
– Эль Кудс, – благоговейно произнес Хабибулла. – Бейт эль-Макдис[35]. – Вот северная стена, вот – восточная, – заговорил Айтегин.
Длинный тонкий палец наиба на время стал указкой. Хабибулла опять обеспечивал синхронный перевод и для верности тоже тыкал пальцем в рисунок. Оба перста показывали на участок внешних укреплений в правом верхнем углу развернутого свитка. Четкие жирные штрихи и ломаные выступы образовывали острый угол.
Вот башни. Вот ворота. Золотые, Иосафатские, Цветочные… Тут, перед восточной стеной, Кедронский ручей. Здесь – Гефсимания, могила Девы Марии, почитаемая христианами, и Масличная гора. За ней можно укрыть целую армию. Ручей неглубок, преодолеть его будет несложно. А между горой и укреплениями Эль Кудса простирается Иосафатская долина – ровная местность, на которой поляжет пехота, но которую конница проскочит со скоростью ветра. Тут удобнее всего начинать штурм.
– Значит, ворота здесь, здесь и здесь? – задумчиво переспросил Бурцев.
Теоретически из-за Масличной горы и Кедронского ручья можно штурмовать и одни, и другие, и третьи…
– Да, только о Золотых воротах лучше забудь сразу, каид. Они открываются лишь для Хранителей Гроба. И охраняют их немецкие колдуны. Даже тевтонские рыцари не имеют права приближаться к Золотым воротам.
– Значит, мы не пройдем и подавно, – сделал вывод Бурцев. – Ладно, тогда займемся Иосафатскими или Цветочными.
– Я выставлю наблюдателей на горе, – сказал Айтегин. – Они будут ждать знака.
– Какой нужен знак?
– Знак простой, Василий-Вацлав, – распахнутые ворота. И упавшие полотнища с черными крестами колдунов и тевтонов. Я пошлю конницу туда, откуда падут флаги.
– Хорошо, флаги падут – мы это устроим, – пообещал Бурцев. – Но, помнится, мудрый наиб говорил, будто в городе есть люди, которые режут предателей. Как с ними связаться? Возможно, нам понадобится их помощь.
– Хм… – Айтегин раздумывал. Айтегин медлил с ответом. – Видишь ли, Василий-Вацлав… Эти люди очень осторожны.
– Понятное дело… – Бурцев выжидающе смотрел на араба.
Айтегин мялся. Выдавать ниточку, связывавшую партизан с городскими подпольщиками, ему явно не хотелось. Но тут уж ничего не поделаешь – ради успеха решающего удара приходилось рисковать всем.
– Ладно, – наиб тряхнул седеющей головой. – Ищи на Хлебном рынке лекаря, астролога и алхимика Мункыза. Мы поддерживаем связь через него.
– Ха! Очень мило! И главное, до чего просто!
– А как же я его найду, почтенный наиб?
Почтенный наиб указал взглядом на Хабибуллу. Кивнул, дозволяя говорить.
– Я знаком с Мункызом, – ответил тот. – Я проведу вас к нему.
Ах, да, конечно! Наш Хабибулла тоже ведь боец невидимого фронта!
– Когда мы можем отправляться, почтенный наиб? – спросил Бурцев.
– А когда желает отважный каид?
– Сейчас. Чем раньше мы попадем в Иерусалим, тем больше у нас будет времени для подготовки.
– Разумно. Тогда я, пожалуй, пренебрегу святым долгом гостеприимства и не стану более задерживать тебя и твоих друзей. Езжайте в Эль Кудс. Мой путь лежит в Вифлеем. Если Аллаху будет угодно, встретимся в ночь полнолуния.
Бурцев согласно склонил голову. Как оказалось, поторопился. Айтегин еще не закончил:
– До Эль Кудса вас сопроводят эмир Жан со своими людьми и сотня Бейбарса.
– Зачем?
– Здесь повсюду шныряют разъезды тевтонов и патрули Хранителей. Дорога будет нелегкой, опасной, а потому хорошие провожатые и охрана вам не помешают. Кроме того, благородный эмир франков Жан Ибеленский желает войти в Эль Кудс вместе с вами. Он знает Святой Город не хуже Хабибуллы и как будущий властитель Иерусалимского королевства хочет непременно вступить в бой в числе первых. Вряд ли ты сможешь отговорить его, каид.
Глава 23
Да, Жан д' Ибелен хотел, страстно хотел, фанатично! Бурцев обреченно вздохнул. Не имея достаточных прав на Иерусалимскую корону, сир Бейрута несколько комплексовал по этому поводу и намеревался оправдать свои претензии личной доблестью. К тому же честолюбивый рыцарь не собирался упускать случая войти в историю как герой-освободитель Гроба Господня. А славы такого рода можно добиться, лишь сражаясь в авангарде. Айтегин не ошибся: отговаривать Жана было бесполезно.
– Сир, вас же могут узнать! – посетовал Бурцев.
– Не могут, – отрезал д' Ибелен. – Я войду в город без герба и с опущенным забралом.
– А если забрало попросят поднять?
– В лицо меня знают немногие. Немцы к их числу не относятся.
– Хм, но как же вы тогда докажете, что были в первых рядах?
– Об этом поведаете вы и мои верные рыцари. В конце концов, это более важно для меня самого, нежели для других. Усомнившихся же всегда можно вызвать на поединок.
Достойный благородного рыцаря ответ!
– Ну-ну…
Снова заговорил Айтегин. И снова сюрприз.
– Бейбарс и пять лучших воинов, которых он выберет из своей сотни, тоже последуют с вами в Эль-Кудс.
Бурцев нахмурился. Слишком уж много лишнего народу ему навязывали.
– Не противься, каид Василий-Вацлав, – переводил слова Айтегина Хабибулла. – Так будет лучше. Бейбарс и его люди помогут, если в этом возникнет нужда…
Неожиданная пауза, холодный блеск в глазах наиба.
«И они убьют тебя, если заподозрят предательство», – говорили эти глаза.
– Ваша женщина, – эмир мельком глянул на Ядвигу, – останется со мной. Вам не нужна лишняя обуза. Ей же нужна надежная защита…
«А мне нужна заложница», – читалось в жестком взгляде Айтегина.
Бурцев вздохнул. Старший эмир египетского султана выторговывал гарантии безопасности и, по большому счету, имел на это полное право. Ладно, убедить Освальда в том, что его драгоценную возлюбленную не следует тащить в оккупированный Иерусалим, будет нетрудно.
– У меня тоже есть условие, наиб, – хмуро объявил Бурцев. – Главным в этой экспедиции буду я. Все, в том числе и твой Бейбарс, должны подчиняться мне бес-пре-кос-лов-но. Иначе у нас ничего не выйдет.
Кивок Айтегина был едва заметен. Но он был.
– Хорошо, каид. Бейбарс выполнит все, что ты скажешь, покуда отдаваемые тобой приказы не окажутся на руку немцам.
Хм… Согласие старшего султанского эмира смахивало на предупреждение. И даже на скрытую угрозу. А наиб вновь добродушно улыбался:
– Вам дадут лошадей и все необходимые припасы…
– И вон того верблюда, – потребовал Бурцев.
Айтегин и переводчик-Хабибулла уставились на него в четыре глаза – молча и недоумевающе. А каид-воевода смотрел на горбатого арбалетоносца. Поджав ноги-палки, верблюд улегся на камни и что-то флегматично жевал. Выдрессированный дромадер на бок не заваливался – ждал, пока освободят горб. Аркабаллисту уже сняли со спины животного, но легкая платформа из упругих веток, оплетенных ремнями и веревками, еще выступала над изогнутой шеей.
– Хорошо, ты получишь самострел, Василий-Вацлав, – ответил наконец Айтегин.
– Самострел мне не нужен. Мне нужен только верблюд.
– Ладно, тебе дадут верблюда. Не этого – другого, получше и повыносливее. Этот уже стар и глух к тому же.
Глух? Тем лучше!
– Все-таки, мудрый Айтегин, меня бы больше устроил именно этот верблюд.
– Что ж, бери, – позволил удивленный наиб.
– Зачем тебе верблюд, каид? – шепнул Хабибулла.
– А вот! – буркнул Бурцев. – Чтоб был! Дорога в Иерусалим, как утверждает наиб, будет небезопасной.
– Но верблюд-то тут при чем?! – никак не мог взять в толк Хабибулла.
– Помоги мне перетащить с лодки Хранителей шайтаново оружие – и сам все увидешь.
Сарацины, рыцари сира Жана Ибеленского и дружинники Бурцева, разинув рты, наблюдали, как каид-воевода крепил на арбалетную платформу ручной пулемет МG-42. Это оказалось несложно. Намертво примотать к станине сошки – и упор готов. Прицепить слева барабанный магазин. Поднять до уровня плеча приклад. Прикрепить оружие страховочным ремнем…
Верблюд – сонный, величественный и спокойный – не шелохнулся. Вероятно, животина даже не заметила, что вместо изогнутых рогов громоздкой аркабаллисты над головой уже торчит ствол МG-42.
А чего замечать-то? Вряд ли одиннадцатикилограммовый фашистский пулемет тяжелее пулемета сарацинского – того, что метает пульки-шарики.
Теперь бы испытать горбатую волыну…
Бурцев уселся на место стрелка. Крики верблюд проигнорировал напрочь. Наверное, в самом деле глух как пень. Только палкой погонщика Бурцев заставил эту здоровенную тушу подняться на тонкие ноги. Ох, ни фига ж себе! Высоковато вообще-то после лошадки-то, непривычно малость… Да и посадка на верблюжьем горбу особая – ноги вперед, колени раздвинуты. Будто на горшке сидишь. А тут еще крепления платформы торчат – сбоку да промеж ног. Нижняя часть тела словно упрятана в каркас. Ну да ничего, Васек, привыкнешь, никуда не денешься. Зато пулемет на плетеной станине сразу ладно лег в руки, приклад уперся в плечо.
Животное попалось не строптивое. Прекрасно слушаясь повода, продетого меж упоров, верблюд побрел по каменистой тропе. Шел вразвалочку, чуть покачиваясь… Бурцев наподдал палкой. Дромадер зарысил. Хороший ход – можно стрелять не останавливаясь!
За верблюдом тут же устремилась вереница любопытных. Сарацины, рыцари, дружинники в эсэсовской форме. Бурцев дожидаться зрителей не стал. Дал для пробы короткую очередь поверх острых каменных зубцов.
Пулемет грохнул резко, всполошно. Эхо отразилось от скал, вернулось, шарахнуло по барабанным перепонкам. Верблюд и ухом не повел. Дромадер как ни в чем не бывало продолжал свой неторопливый бег.
Хорошо! Да не то слово «хорошо» – здорово! Теперь у них имелся корабль пустыни с серьезным бортовым вооружением. На таком кораблике отплывать к Иерусалиму не страшно.
– Сир, вас же могут узнать! – посетовал Бурцев.
– Не могут, – отрезал д' Ибелен. – Я войду в город без герба и с опущенным забралом.
– А если забрало попросят поднять?
– В лицо меня знают немногие. Немцы к их числу не относятся.
– Хм, но как же вы тогда докажете, что были в первых рядах?
– Об этом поведаете вы и мои верные рыцари. В конце концов, это более важно для меня самого, нежели для других. Усомнившихся же всегда можно вызвать на поединок.
Достойный благородного рыцаря ответ!
– Ну-ну…
Снова заговорил Айтегин. И снова сюрприз.
– Бейбарс и пять лучших воинов, которых он выберет из своей сотни, тоже последуют с вами в Эль-Кудс.
Бурцев нахмурился. Слишком уж много лишнего народу ему навязывали.
– Не противься, каид Василий-Вацлав, – переводил слова Айтегина Хабибулла. – Так будет лучше. Бейбарс и его люди помогут, если в этом возникнет нужда…
Неожиданная пауза, холодный блеск в глазах наиба.
«И они убьют тебя, если заподозрят предательство», – говорили эти глаза.
– Ваша женщина, – эмир мельком глянул на Ядвигу, – останется со мной. Вам не нужна лишняя обуза. Ей же нужна надежная защита…
«А мне нужна заложница», – читалось в жестком взгляде Айтегина.
Бурцев вздохнул. Старший эмир египетского султана выторговывал гарантии безопасности и, по большому счету, имел на это полное право. Ладно, убедить Освальда в том, что его драгоценную возлюбленную не следует тащить в оккупированный Иерусалим, будет нетрудно.
– У меня тоже есть условие, наиб, – хмуро объявил Бурцев. – Главным в этой экспедиции буду я. Все, в том числе и твой Бейбарс, должны подчиняться мне бес-пре-кос-лов-но. Иначе у нас ничего не выйдет.
Кивок Айтегина был едва заметен. Но он был.
– Хорошо, каид. Бейбарс выполнит все, что ты скажешь, покуда отдаваемые тобой приказы не окажутся на руку немцам.
Хм… Согласие старшего султанского эмира смахивало на предупреждение. И даже на скрытую угрозу. А наиб вновь добродушно улыбался:
– Вам дадут лошадей и все необходимые припасы…
– И вон того верблюда, – потребовал Бурцев.
Айтегин и переводчик-Хабибулла уставились на него в четыре глаза – молча и недоумевающе. А каид-воевода смотрел на горбатого арбалетоносца. Поджав ноги-палки, верблюд улегся на камни и что-то флегматично жевал. Выдрессированный дромадер на бок не заваливался – ждал, пока освободят горб. Аркабаллисту уже сняли со спины животного, но легкая платформа из упругих веток, оплетенных ремнями и веревками, еще выступала над изогнутой шеей.
– Хорошо, ты получишь самострел, Василий-Вацлав, – ответил наконец Айтегин.
– Самострел мне не нужен. Мне нужен только верблюд.
– Ладно, тебе дадут верблюда. Не этого – другого, получше и повыносливее. Этот уже стар и глух к тому же.
Глух? Тем лучше!
– Все-таки, мудрый Айтегин, меня бы больше устроил именно этот верблюд.
– Что ж, бери, – позволил удивленный наиб.
– Зачем тебе верблюд, каид? – шепнул Хабибулла.
– А вот! – буркнул Бурцев. – Чтоб был! Дорога в Иерусалим, как утверждает наиб, будет небезопасной.
– Но верблюд-то тут при чем?! – никак не мог взять в толк Хабибулла.
– Помоги мне перетащить с лодки Хранителей шайтаново оружие – и сам все увидешь.
Сарацины, рыцари сира Жана Ибеленского и дружинники Бурцева, разинув рты, наблюдали, как каид-воевода крепил на арбалетную платформу ручной пулемет МG-42. Это оказалось несложно. Намертво примотать к станине сошки – и упор готов. Прицепить слева барабанный магазин. Поднять до уровня плеча приклад. Прикрепить оружие страховочным ремнем…
Верблюд – сонный, величественный и спокойный – не шелохнулся. Вероятно, животина даже не заметила, что вместо изогнутых рогов громоздкой аркабаллисты над головой уже торчит ствол МG-42.
А чего замечать-то? Вряд ли одиннадцатикилограммовый фашистский пулемет тяжелее пулемета сарацинского – того, что метает пульки-шарики.
Теперь бы испытать горбатую волыну…
Бурцев уселся на место стрелка. Крики верблюд проигнорировал напрочь. Наверное, в самом деле глух как пень. Только палкой погонщика Бурцев заставил эту здоровенную тушу подняться на тонкие ноги. Ох, ни фига ж себе! Высоковато вообще-то после лошадки-то, непривычно малость… Да и посадка на верблюжьем горбу особая – ноги вперед, колени раздвинуты. Будто на горшке сидишь. А тут еще крепления платформы торчат – сбоку да промеж ног. Нижняя часть тела словно упрятана в каркас. Ну да ничего, Васек, привыкнешь, никуда не денешься. Зато пулемет на плетеной станине сразу ладно лег в руки, приклад уперся в плечо.
Животное попалось не строптивое. Прекрасно слушаясь повода, продетого меж упоров, верблюд побрел по каменистой тропе. Шел вразвалочку, чуть покачиваясь… Бурцев наподдал палкой. Дромадер зарысил. Хороший ход – можно стрелять не останавливаясь!
За верблюдом тут же устремилась вереница любопытных. Сарацины, рыцари, дружинники в эсэсовской форме. Бурцев дожидаться зрителей не стал. Дал для пробы короткую очередь поверх острых каменных зубцов.
Пулемет грохнул резко, всполошно. Эхо отразилось от скал, вернулось, шарахнуло по барабанным перепонкам. Верблюд и ухом не повел. Дромадер как ни в чем не бывало продолжал свой неторопливый бег.
Хорошо! Да не то слово «хорошо» – здорово! Теперь у них имелся корабль пустыни с серьезным бортовым вооружением. На таком кораблике отплывать к Иерусалиму не страшно.
Глава 24
– Тебе еще что-нибудь нужно, каид Василий-Вацлав? – спросил эмир Айтегин аль-Бундуктар, едва Бурцев покинул верблюжий горб.
Теперь наиб, казалось, ожидал чего угодно.
– Да, – Бурцев криво усмехнулся. – Нужно. Очень.
– Что же?
– Свинья.
– Что?! – Нет, такого ответа не ждал никто.
Упоминание о нечистом животном перекосило лица обоих арабов. Сначала поморщился Хабибулла. Потом, выслушав перевод, Айтегин.
– Свинья, говорю. Еще лучше – две. А три – так совсем славно будет! Ну, и повозка какая-нибудь, чтоб мясо везти.
– Мясо? Свинину? Но зачем?
– Мудрый наиб никогда не слышал поучительной истории о том, как итальянцы похитили из Александрии мощи святого Марка? – ответил Бурцев вопросом на вопрос.
Сам-то он вовек не забудет рассказа венецианского купца Джузеппе.
– Слышал, – нахмурился Айтегин. – Мощи спрятали под свиные туши. Только христиане могли додуматься до такого! Но к чему ты клонишь, каид?
– Я решил, что шайтанову оружию, которое мы повезем в Иерусалим, самое место под пластами сала. Да и прочему оружию тоже. Если повозку с таким грузом подсунуть хм… мунафикам… вставшим на сторону немцев, вряд ли они станут рыться в поклаже.
– Не станут, – согласился наиб, – даже они не станут.
Айтегин все еще брезгливо морщился. То ли из-за свинины, то ли из-за предателей. Но по мере того как Бурцев излагал свой план, лицо старшего эмира растягивалось в улыбке.
А план был прост. Сыма Цзян вновь станет заморским купцом. В Яффском порту он с этой ролью справился успешно, так что китайцу не привыкать. Согласно легенде, которой им следовало придерживаться, Сыма Цзян купил свиней по дешевке у беженцев-христиан и намеревался выгодно толкнуть товар на Хлебном рынке Иерусалима. Бурангулу и кыпчаку-Бейбарсу, который внешне тоже больше походил на степного кочевника, нежели на правоверного мусульманина, надлежало играть роль телохранителей при старике-торговце. Хабибуллабыл переводчиком, а воины Бейбарса на время превращались в бедных дехкан, временно поступивших в услужение к купцу. Бурцев же, его дружина, папский брави Джеймс, капитан Жюль и Жан д'Ибелен являлись отныне рыцарями-паломниками – «случайными» попутчиками «купца» СымаЦзяна.
Так, всей разношерстой толпой, им и предстояло подвалить к воротам Иерусалима, а уж там сделать все возможное, чтобы неблагодарная работенка проверять купеческий возок со свининой досталась мусульманской страже. Если верить Айтегину, это будет нетрудно. Китайская улыбка до ушей на устах Сыма-Цзяна, «саляма-алекума» – и вперед.
Правда, в мобильном, лишенном обоза войске султанских эмиров и сира Бейрута не нашлось, конечно, ни свиней, ни телег. Но Жан д'Ибелен подсказал, где можно разжиться свежей поросятинкой и подходящей повозкой.
Лучше всего для этой цели подходил бывший тамплиерский замок Торон-де-Шевалье. Точнее, то, что от него осталось. В конце двенадцатого столетия замок разрушил Салах ад-Дин, но с тех пор минуло немало лет. На развалинах крепости обосновалась христианская обитель, привечавшая паломников. И не только паломников… В руинах и тайных ходах старой цитадели храмовников мог укрыться не один десяток воинов. Рыцари-партизаны Армана де Перигора частенько спасались там от фашистско-тевтонских карательных отрядов. Но главное: при обители имелось крепкое хозяйство. И хозяйство это, между прочим, славилось свинарниками, которые, как убеждал Жан д'Ибелен, никогда не пустовали.
– Нам все равно придется сделать остановку в Тороне, – заметил сир Бейрута. – По пути в Иерусалим больше негде напоить коней, запастись водой и провизией. Места-то вокруг безжизненные, мертвые: песок, камни да сухая земля. Селения разрушены, источники и колодцы засыпаны. Война… Так что не зайдем в Торонский замок – не дойдем до Святого Города.
Эсэсовскую форму – искромсанную, изорванную, обильно перепачканную бурыми пятнами – они сняли. Противно. Да и не ахти какая маскировка. Это на катере, вдали от берега еще можно было обмануть немецких наблюдателей песочными мундирами. А вблизи любой фриц, любой тевтон мигом сообразит, что одежонка стянута с убитых. Такие дыры незаметно не заштопаешь, не прикроешь заплатами. Подозрительно, в общем. Опасно слишком.
Эмир Айтегин и сир Жан выдали более подходящее снаряжение. Просторные халаты, подпоясанные широкими поясами, плотные короткие куртки-поддоспешники, необременительные кольчужки. Простенькие каски, рыцарские шлемы, небольшие щиты, мечи, сабли… Нашелся даже подходящий кистенек – излюбленное оружие Збыслава.
Бурангул и дядька Адам, помимо прочего, обзавелись приличным запасом стрел и сарацинскими композитными – дерево, кость да воловьи жилы – луками. Тугими, дальнобойными, надежными – не чета пиратским самоделкам.
Бурцев взял себе щит и меч. Это окромя нагорбного пулемета. Боеприпасы к МG-42 были аккуратно уложены в дорожный мешок. По другую сторону верблюжьего седла пристроился пузатый бурдюк с водой.
Ядвига долго и нудно верещала, не желая оставаться, но в этот раз ее возражения, угрозы и мольбы проигнорировал даже пан Освальд. Выслушав заверения Хабибуллы, что под охраной благородного эмира Айтегина аль-Бундуктара с его дамы и волосок не упадет, добжинский рыцарь одновременно трогательно и строго попрощался с женой. Нежно так пообещал связать, ежели что. Полячка обиделась. И выдала та-а-акую тираду! Ну точь-в-точь как Аделаида во время оно. Эх, Аделаидка, Аделаидка, Аделаидка…
Спеша избавиться от накатившей тоски, Бурцев скомандовал:
– По ко-о-оням!
Глянул на своего «скакуна». Хмыкнул. Добавилтише:
– И по верблюдам…
Теперь наиб, казалось, ожидал чего угодно.
– Да, – Бурцев криво усмехнулся. – Нужно. Очень.
– Что же?
– Свинья.
– Что?! – Нет, такого ответа не ждал никто.
Упоминание о нечистом животном перекосило лица обоих арабов. Сначала поморщился Хабибулла. Потом, выслушав перевод, Айтегин.
– Свинья, говорю. Еще лучше – две. А три – так совсем славно будет! Ну, и повозка какая-нибудь, чтоб мясо везти.
– Мясо? Свинину? Но зачем?
– Мудрый наиб никогда не слышал поучительной истории о том, как итальянцы похитили из Александрии мощи святого Марка? – ответил Бурцев вопросом на вопрос.
Сам-то он вовек не забудет рассказа венецианского купца Джузеппе.
– Слышал, – нахмурился Айтегин. – Мощи спрятали под свиные туши. Только христиане могли додуматься до такого! Но к чему ты клонишь, каид?
– Я решил, что шайтанову оружию, которое мы повезем в Иерусалим, самое место под пластами сала. Да и прочему оружию тоже. Если повозку с таким грузом подсунуть хм… мунафикам… вставшим на сторону немцев, вряд ли они станут рыться в поклаже.
– Не станут, – согласился наиб, – даже они не станут.
Айтегин все еще брезгливо морщился. То ли из-за свинины, то ли из-за предателей. Но по мере того как Бурцев излагал свой план, лицо старшего эмира растягивалось в улыбке.
А план был прост. Сыма Цзян вновь станет заморским купцом. В Яффском порту он с этой ролью справился успешно, так что китайцу не привыкать. Согласно легенде, которой им следовало придерживаться, Сыма Цзян купил свиней по дешевке у беженцев-христиан и намеревался выгодно толкнуть товар на Хлебном рынке Иерусалима. Бурангулу и кыпчаку-Бейбарсу, который внешне тоже больше походил на степного кочевника, нежели на правоверного мусульманина, надлежало играть роль телохранителей при старике-торговце. Хабибуллабыл переводчиком, а воины Бейбарса на время превращались в бедных дехкан, временно поступивших в услужение к купцу. Бурцев же, его дружина, папский брави Джеймс, капитан Жюль и Жан д'Ибелен являлись отныне рыцарями-паломниками – «случайными» попутчиками «купца» СымаЦзяна.
Так, всей разношерстой толпой, им и предстояло подвалить к воротам Иерусалима, а уж там сделать все возможное, чтобы неблагодарная работенка проверять купеческий возок со свининой досталась мусульманской страже. Если верить Айтегину, это будет нетрудно. Китайская улыбка до ушей на устах Сыма-Цзяна, «саляма-алекума» – и вперед.
Правда, в мобильном, лишенном обоза войске султанских эмиров и сира Бейрута не нашлось, конечно, ни свиней, ни телег. Но Жан д'Ибелен подсказал, где можно разжиться свежей поросятинкой и подходящей повозкой.
Лучше всего для этой цели подходил бывший тамплиерский замок Торон-де-Шевалье. Точнее, то, что от него осталось. В конце двенадцатого столетия замок разрушил Салах ад-Дин, но с тех пор минуло немало лет. На развалинах крепости обосновалась христианская обитель, привечавшая паломников. И не только паломников… В руинах и тайных ходах старой цитадели храмовников мог укрыться не один десяток воинов. Рыцари-партизаны Армана де Перигора частенько спасались там от фашистско-тевтонских карательных отрядов. Но главное: при обители имелось крепкое хозяйство. И хозяйство это, между прочим, славилось свинарниками, которые, как убеждал Жан д'Ибелен, никогда не пустовали.
– Нам все равно придется сделать остановку в Тороне, – заметил сир Бейрута. – По пути в Иерусалим больше негде напоить коней, запастись водой и провизией. Места-то вокруг безжизненные, мертвые: песок, камни да сухая земля. Селения разрушены, источники и колодцы засыпаны. Война… Так что не зайдем в Торонский замок – не дойдем до Святого Города.
Эсэсовскую форму – искромсанную, изорванную, обильно перепачканную бурыми пятнами – они сняли. Противно. Да и не ахти какая маскировка. Это на катере, вдали от берега еще можно было обмануть немецких наблюдателей песочными мундирами. А вблизи любой фриц, любой тевтон мигом сообразит, что одежонка стянута с убитых. Такие дыры незаметно не заштопаешь, не прикроешь заплатами. Подозрительно, в общем. Опасно слишком.
Эмир Айтегин и сир Жан выдали более подходящее снаряжение. Просторные халаты, подпоясанные широкими поясами, плотные короткие куртки-поддоспешники, необременительные кольчужки. Простенькие каски, рыцарские шлемы, небольшие щиты, мечи, сабли… Нашелся даже подходящий кистенек – излюбленное оружие Збыслава.
Бурангул и дядька Адам, помимо прочего, обзавелись приличным запасом стрел и сарацинскими композитными – дерево, кость да воловьи жилы – луками. Тугими, дальнобойными, надежными – не чета пиратским самоделкам.
Бурцев взял себе щит и меч. Это окромя нагорбного пулемета. Боеприпасы к МG-42 были аккуратно уложены в дорожный мешок. По другую сторону верблюжьего седла пристроился пузатый бурдюк с водой.
Ядвига долго и нудно верещала, не желая оставаться, но в этот раз ее возражения, угрозы и мольбы проигнорировал даже пан Освальд. Выслушав заверения Хабибуллы, что под охраной благородного эмира Айтегина аль-Бундуктара с его дамы и волосок не упадет, добжинский рыцарь одновременно трогательно и строго попрощался с женой. Нежно так пообещал связать, ежели что. Полячка обиделась. И выдала та-а-акую тираду! Ну точь-в-точь как Аделаида во время оно. Эх, Аделаидка, Аделаидка, Аделаидка…
Спеша избавиться от накатившей тоски, Бурцев скомандовал:
– По ко-о-оням!
Глянул на своего «скакуна». Хмыкнул. Добавилтише:
– И по верблюдам…
Глава 25
Давно уж скрылся из виду разведчик Бейбарса на молодой легконогой кобылице – самой быстрой и самой неутомимой в их отряде. Разведчику надлежало первому выйти к замку Торону, осмотреться и, вернувшись, доложить обстановку.
Далеко впереди едва различимыми точками в зыбком мареве горячего воздуха виднелись дозорные авангарда. Боевое охранение маячило также по флангам и с тыла.
Сам отряд в полторы сотни всадников вытянулся длинной караванной цепочкой. Шли без знамен, гербов и каких-либо иных опознавательных знаков. Вместо штандартов – голые копейные наконечники. Да пулемет над головой глухого дромадера.
Чтобы МG-42 не бросался в глаза, Бурцев прикрыл «шайтаново оружие» одеялом из верблюжьей шерсти – теплым, плотным, предназначавшимся для прохладных ночей пустыни. Получилось похоже на дурацкий паланкин, невесть зачем защищающий от солнца невозмутимую морду животного.
Дмитрий и Гаврила недоверчиво косились на Горбаконя – так они прозвали меж собой дромадера. Время от времени русичи украдкой крестились. Пан Освальд тоже все кружил возле диковинного зверя и не мог надивиться. Сыма Цзян беседовал с Хабибуллой. Капитан Жюль – с Жаном Ибеленским. И у Бурангула неожиданно объявился собеседник. Как выяснилось, неразговорчивый Бейбарс понимал по-татарски и теперь выпытывал, каким ветром занесло в палестинские земли собрата-тюрка и откуда родная душа знает язык степных завоевателей. Збыслав и дядька Адам – те больше отмалчивались и поглядывали по сторонам. Не доверяли чужим дозорам, а может, сказывалась давняя разбойная привычка всегда быть начеку.
Бурцев тоже смотрел вокруг. С высоты верблюжьего горба удобно было взирать на окрестности. А окрестности были унылы и безжизненны. Любоваться в Палестине особенно-то и нечем. Лишь изредка на горизонте появлялись далекие пятна оазисов, холмы, поросшие жесткой травой, да русла пересохших безымянных ручьев и речушек.
Солнце пекло, плавило мозги. Легкая конница Бейбарса чувствовала себя еще более-менее. А вот на рыцарей Жана Ибеленского Бурцев поглядывал с жалостью. Эти ребята даже в походе не желали расставаться с привычным тяжелым вооружением матушки-Европы. И сейчас бедолаги, обвешанные железом по самое не хочу, заживо изжаривались в раскаленной скорлупе.
Бурцев тоже начинал понемногу дуреть от жары и монотонной, убаюкивающей верблюжьей поступи. Грань между однообразной реальностью и миражами перегретого сознания постепенно стиралась. Накатывала дрема. Накатывала, накатывала, накатывала…
Из странного состояния полусна-полубодрствования выдернули яростные крики и сабельный звон.
Бурцев всполошился, едва не свалился вниз, на твердый горячий песок. А падать с Горбоконя пришлось бы ох прилично…
– Тпр-р-ру! – рявкнул по привычке. Резко натянул повод.
Поводу глухая горбатая скотина повиновалась, встала послушно.
Бурцев рывком сорвал с пулемета одеяло, завертел головой и стволом.
То была не засада. Рубились Бурангул и Бейбарс. Страшно рубились – насмерть. Вот-вот, блин, поубивают друг друга! И зачинщика сразу видать: Бейбарс наседал, Бурангул оборонялся.
– Эй-эй, джигиты! Уймитесь!
Бурцев развернул верблюда, погнал к поединщикам. И не он один: отовсюду уже спешили всадники – сарацины Бейбарса и рыцари Жана Ибеленского.
– Сабли в ножны, кому говорю!
А ни фига! Его не слышали. Изогнутая сталь сверкала, плясала, звенела. Только незаурядное мастерство конно-сабельного боя спасало обоих фехтовальщиков от верной смерти. Но надолго ли хватит того мастерства в столь бешеном темпе отчаянной рубки? Кто-то должен уступить, сплоховать, ошибиться…
Нет, криками сейчас делу не поможешь. Бурцев пошел на таран. Здоровенная туша дромадера с разбега вклинилась между всадниками, отбросила в стороны лошадей.
– В чем дело? – рыкнул Бурцев по-татарски.
– Он татарин! – взвизгнул Бейбарс на том же языке.
– Эка невидаль! Ну и подумаешь! В моих жилах тоже течет татарская кровь и ниче…
Фьюить!
– …го!
Бурцев едва успел уклониться от размашистого сабельного удара.
– Убью, шайтановы дети! Обоих убью!
Звяк-ш-ш!
Уж второй удар неминуемо снес бы Бурцеву голову, не окажись на пути сверкающего клинка ствол МG-42. Третьего выпада, к счастью, не последовало. Воспользовавшись благоприятным моментом, Бурангул что было сил шибанул сверху вниз по эфесу вражеского оружия, выбил саблю из рук эмира, бросил свою, цапнул Бейбарса за пояс.
Дальше пошла татарская народная забава – борьба в седлах да на кушаках. Пыхтели противники недолго: тут уж юзбаши оказался сильнее и опытнее мамлюка. С коней в итоге упали оба, но Бурангул сидел сверху, а Бейбарс под татарином плевался песком и невнятными ругательствами.
Далеко впереди едва различимыми точками в зыбком мареве горячего воздуха виднелись дозорные авангарда. Боевое охранение маячило также по флангам и с тыла.
Сам отряд в полторы сотни всадников вытянулся длинной караванной цепочкой. Шли без знамен, гербов и каких-либо иных опознавательных знаков. Вместо штандартов – голые копейные наконечники. Да пулемет над головой глухого дромадера.
Чтобы МG-42 не бросался в глаза, Бурцев прикрыл «шайтаново оружие» одеялом из верблюжьей шерсти – теплым, плотным, предназначавшимся для прохладных ночей пустыни. Получилось похоже на дурацкий паланкин, невесть зачем защищающий от солнца невозмутимую морду животного.
Дмитрий и Гаврила недоверчиво косились на Горбаконя – так они прозвали меж собой дромадера. Время от времени русичи украдкой крестились. Пан Освальд тоже все кружил возле диковинного зверя и не мог надивиться. Сыма Цзян беседовал с Хабибуллой. Капитан Жюль – с Жаном Ибеленским. И у Бурангула неожиданно объявился собеседник. Как выяснилось, неразговорчивый Бейбарс понимал по-татарски и теперь выпытывал, каким ветром занесло в палестинские земли собрата-тюрка и откуда родная душа знает язык степных завоевателей. Збыслав и дядька Адам – те больше отмалчивались и поглядывали по сторонам. Не доверяли чужим дозорам, а может, сказывалась давняя разбойная привычка всегда быть начеку.
Бурцев тоже смотрел вокруг. С высоты верблюжьего горба удобно было взирать на окрестности. А окрестности были унылы и безжизненны. Любоваться в Палестине особенно-то и нечем. Лишь изредка на горизонте появлялись далекие пятна оазисов, холмы, поросшие жесткой травой, да русла пересохших безымянных ручьев и речушек.
Солнце пекло, плавило мозги. Легкая конница Бейбарса чувствовала себя еще более-менее. А вот на рыцарей Жана Ибеленского Бурцев поглядывал с жалостью. Эти ребята даже в походе не желали расставаться с привычным тяжелым вооружением матушки-Европы. И сейчас бедолаги, обвешанные железом по самое не хочу, заживо изжаривались в раскаленной скорлупе.
Бурцев тоже начинал понемногу дуреть от жары и монотонной, убаюкивающей верблюжьей поступи. Грань между однообразной реальностью и миражами перегретого сознания постепенно стиралась. Накатывала дрема. Накатывала, накатывала, накатывала…
Из странного состояния полусна-полубодрствования выдернули яростные крики и сабельный звон.
Бурцев всполошился, едва не свалился вниз, на твердый горячий песок. А падать с Горбоконя пришлось бы ох прилично…
– Тпр-р-ру! – рявкнул по привычке. Резко натянул повод.
Поводу глухая горбатая скотина повиновалась, встала послушно.
Бурцев рывком сорвал с пулемета одеяло, завертел головой и стволом.
То была не засада. Рубились Бурангул и Бейбарс. Страшно рубились – насмерть. Вот-вот, блин, поубивают друг друга! И зачинщика сразу видать: Бейбарс наседал, Бурангул оборонялся.
– Эй-эй, джигиты! Уймитесь!
Бурцев развернул верблюда, погнал к поединщикам. И не он один: отовсюду уже спешили всадники – сарацины Бейбарса и рыцари Жана Ибеленского.
– Сабли в ножны, кому говорю!
А ни фига! Его не слышали. Изогнутая сталь сверкала, плясала, звенела. Только незаурядное мастерство конно-сабельного боя спасало обоих фехтовальщиков от верной смерти. Но надолго ли хватит того мастерства в столь бешеном темпе отчаянной рубки? Кто-то должен уступить, сплоховать, ошибиться…
Нет, криками сейчас делу не поможешь. Бурцев пошел на таран. Здоровенная туша дромадера с разбега вклинилась между всадниками, отбросила в стороны лошадей.
– В чем дело? – рыкнул Бурцев по-татарски.
– Он татарин! – взвизгнул Бейбарс на том же языке.
– Эка невидаль! Ну и подумаешь! В моих жилах тоже течет татарская кровь и ниче…
Фьюить!
– …го!
Бурцев едва успел уклониться от размашистого сабельного удара.
– Убью, шайтановы дети! Обоих убью!
Звяк-ш-ш!
Уж второй удар неминуемо снес бы Бурцеву голову, не окажись на пути сверкающего клинка ствол МG-42. Третьего выпада, к счастью, не последовало. Воспользовавшись благоприятным моментом, Бурангул что было сил шибанул сверху вниз по эфесу вражеского оружия, выбил саблю из рук эмира, бросил свою, цапнул Бейбарса за пояс.
Дальше пошла татарская народная забава – борьба в седлах да на кушаках. Пыхтели противники недолго: тут уж юзбаши оказался сильнее и опытнее мамлюка. С коней в итоге упали оба, но Бурангул сидел сверху, а Бейбарс под татарином плевался песком и невнятными ругательствами.