Страница:
— Витиевато выражается, но не беда. Я приказал Партолу приветить его, попытаться понять, что это за птица. Он ведь великий мастер творящей силы, но, черт побери, Окки, там какая-то непреодолимая сверхъестественная стена.
— Я тоже почувствовал, мой король. — Едва заметная тень тревоги легла на лицо Арфиста, видимое через открытое забрало. — Чем это может грозить нам? Что делать с ними? Мы больше не можем заставлять ждать парней из Северной Америки.
— Пусть подождут. Момент пока не наступил. Дугал прав… надо поспешить с исполнением задуманного.
— Они в точности следуют нашим инструкциям, вполне послушны и ждут вашего повеления. Сэр, вы не поверите — они привезли с собой пятерых маленьких детей!
— За эти дни я столько всего навидался, — с грубоватой откровенностью признался король, — что готов поверить во все что угодно. Хаген Ремилард без всяких осложнений передал тебе большой генератор сигма-поля?
— Да. Йош уже начал сборку в галерее, мой король.
— Хорошо. — Эйкен сел на трон. — Мы должны быть уверены, что наши разговоры не будут подслушаны.
— У вас есть еще какие-нибудь приказания?
Эйкен махнул рукой.
— Пришли несколько серых торквесов, пусть приберут здесь, поставят чистые приборы. Потом пригласи Хагена с компанией.
Очал отдал честь и только было собрался уйти, как король остановил его.
— Помнишь ночь, когда я впервые попал в Мюрию? Король Тагдал закатил тогда роскошный пир.
— Помню, мой король. — Уголок рта у Очала дернулся. — Дикие времена! Я тогда не мог и предположить, что это были ваши первые шаги к славе.
Эйкен задумчиво глядел вдаль.
— На пиру была маленькая женщина. Серебряный торквес… она так чудесно пела. Помнишь?
— Ее голос до сих пор звучит в моей памяти. Блистательная, единственная.
— Пригласи ее, пожалуйста.
Спустя несколько минут, когда Хагена с его спутниками, ожидавших встречи с ужасным королем варваров и всяких экзотических чудищ, ввели в зал для приемов, они нашли здесь маленького человека, привалившегося к одному из подлокотников трона изумительной красоты, на спинке которого была вырезана голова льва. У ног его сидел сказочный рыцарь в хрустальных аметистовых доспехах. При виде гостей рыцарь, подыгрывая себе на маленькой арфе, чудесным голосом запел знакомую с детства песенку «Бредем в ночи».
Дождавшись, когда комендант замка в серебряном торквесе и сопровождающие его слуги ушли, Бэзил Уимборн вышел на балкон своей спальни и, отыскав в небе Полярную звезду плиоцена, сориентировался на местности. Между ним и домиком у Черной Скалы лежали горы. Способность Бэзила к дальней связи, несмотря на золотой торквес, была невелика, так что рассчитывать можно было скорее на удачу и на великое искусство Элизабет, если, конечно, его призыв долетит до нее.
Он закрыл глаза, положил руки на охвативший шею золотой торквес и мысленно изо всех сил воскликнул:
«ЭЛИЗАБЕТ!..»
«Бэзил! О мой дорогой, мой дорогой, мы уже решили, что ты погиб».
«Клу Ремилард и Ноданн захватили Бастардов и аэроплан в Афалии».
«Ты спасся, а другие?»
«Все в безопасности теперь с Эйкеном в Каламоске. Ты слышала, сюда явились дети восставших».
«Да, я даже знаю, что их отец не так далеко».
«Эйкен и дети планируют привлечь нас и аэроплан. Мы согласились».
«Но, Бэзил… Позволю себе предположить, что, вручив торквесы, вас принудили к сотрудничеству. Это опасный путь. Неизбежно столкновение Эйкена и детей с Марком. Вас могут втянуть в схватку. Может, потребовать у Эйкена освободить вас?»
«Элизабет, ты не знаешь…»
«?»
«…почему дети Ремиларда решили пойти на союз с Эйкеном?»
«…Чтобы избежать встречи с Марком».
«Чтобы открыть „врата времени“ с этой стороны».
«…»
«Элизабет?.. Элизабет?»
«Да, Бэзил, как ты решил поступить?»
«Строить генератор Гудериана. Это возможно, если Эйкен окажет помощь».
«Марк постарается любым способом предотвратить это».
«Дети, пять тонн оружия Галактического Содружества плюс аэроплан — надежда одержать победу. Эйкен уверяет, что Марк слабее его».
«Боже мой!»
«Что делать? Что?! Элизабет, помоги, подскажи, что делать?»
«Не знаю, Бэзил. Мне надо обдумать много новых обстоятельств. Будь терпелив. Повинуйся Эйкену. Я соединюсь с тобой потом. Сначала надо все взвесить. Мне необходимо время все взвесить. О Боже! Открыть „врата времени“!»
«Элизабет, исполни одну просьбу».
«Да, Бэзил».
«Расскажи о нас Пеопео Моксмоксу Бурке в Скрытых Ручьях».
«…Хорошо. Но захватить спрятанный в Альпах аэроплан раньше экспедиции Эйкена вряд ли удастся».
«Нет-нет-нет! Не проси его исполнить что-то подобное! Нет. Расскажи ему, что собираются открыть „врата времени“. Помоги ему решить дилемму „бездействие/страх“.
«Пео боится? Пео?»
«Элизабет, ты будешь посредником, мы будем ждать твоего совета. Не теперь. Аэроплан нужен только как средство защитить свободу жителей Скрытых Ручьев как от Эйкена, так и от фирвулагов. Пео хочет использовать аэроплан, чтобы захватить Ронию и получить в свои руки хранящееся там оружие из Галактического Содружества. Когда появился Ноданн, мы были почти готовы. А теперь… что теперь? Как поступить? Ты можешь подсказать?»
«Бэзил, я не знаю планов ни Марка, ни Эйкена. Фирвулаги, вопреки перемирию, продолжают боевые действия. Я не могу рассказать Пео больше, чем ты. Пока не могу».
«Расскажи ему о попытке открыть „врата времени“.
«Ты думаешь, Пео устал и мечтает вернуться в Галактическое Содружество?»
«Может быть. Многие определенно хотят».
«А ты, Бэзил, дорогой?..»
«Я еще не взошел на свою гору».
«А-а, плиоценовый Эверест. Помню».
«Пеопео должен знать о намерении Эйкена и детей Марка Ремиларда. Все люди. Чтобы сделать выбор. И ты тоже…»
«…»
«Всего хорошего, Элизабет. Я буду ждать твоего вызова. До свидания».
«До свидания, Бэзил».
9
— Я тоже почувствовал, мой король. — Едва заметная тень тревоги легла на лицо Арфиста, видимое через открытое забрало. — Чем это может грозить нам? Что делать с ними? Мы больше не можем заставлять ждать парней из Северной Америки.
— Пусть подождут. Момент пока не наступил. Дугал прав… надо поспешить с исполнением задуманного.
— Они в точности следуют нашим инструкциям, вполне послушны и ждут вашего повеления. Сэр, вы не поверите — они привезли с собой пятерых маленьких детей!
— За эти дни я столько всего навидался, — с грубоватой откровенностью признался король, — что готов поверить во все что угодно. Хаген Ремилард без всяких осложнений передал тебе большой генератор сигма-поля?
— Да. Йош уже начал сборку в галерее, мой король.
— Хорошо. — Эйкен сел на трон. — Мы должны быть уверены, что наши разговоры не будут подслушаны.
— У вас есть еще какие-нибудь приказания?
Эйкен махнул рукой.
— Пришли несколько серых торквесов, пусть приберут здесь, поставят чистые приборы. Потом пригласи Хагена с компанией.
Очал отдал честь и только было собрался уйти, как король остановил его.
— Помнишь ночь, когда я впервые попал в Мюрию? Король Тагдал закатил тогда роскошный пир.
— Помню, мой король. — Уголок рта у Очала дернулся. — Дикие времена! Я тогда не мог и предположить, что это были ваши первые шаги к славе.
Эйкен задумчиво глядел вдаль.
— На пиру была маленькая женщина. Серебряный торквес… она так чудесно пела. Помнишь?
— Ее голос до сих пор звучит в моей памяти. Блистательная, единственная.
— Пригласи ее, пожалуйста.
Спустя несколько минут, когда Хагена с его спутниками, ожидавших встречи с ужасным королем варваров и всяких экзотических чудищ, ввели в зал для приемов, они нашли здесь маленького человека, привалившегося к одному из подлокотников трона изумительной красоты, на спинке которого была вырезана голова льва. У ног его сидел сказочный рыцарь в хрустальных аметистовых доспехах. При виде гостей рыцарь, подыгрывая себе на маленькой арфе, чудесным голосом запел знакомую с детства песенку «Бредем в ночи».
Дождавшись, когда комендант замка в серебряном торквесе и сопровождающие его слуги ушли, Бэзил Уимборн вышел на балкон своей спальни и, отыскав в небе Полярную звезду плиоцена, сориентировался на местности. Между ним и домиком у Черной Скалы лежали горы. Способность Бэзила к дальней связи, несмотря на золотой торквес, была невелика, так что рассчитывать можно было скорее на удачу и на великое искусство Элизабет, если, конечно, его призыв долетит до нее.
Он закрыл глаза, положил руки на охвативший шею золотой торквес и мысленно изо всех сил воскликнул:
«ЭЛИЗАБЕТ!..»
«Бэзил! О мой дорогой, мой дорогой, мы уже решили, что ты погиб».
«Клу Ремилард и Ноданн захватили Бастардов и аэроплан в Афалии».
«Ты спасся, а другие?»
«Все в безопасности теперь с Эйкеном в Каламоске. Ты слышала, сюда явились дети восставших».
«Да, я даже знаю, что их отец не так далеко».
«Эйкен и дети планируют привлечь нас и аэроплан. Мы согласились».
«Но, Бэзил… Позволю себе предположить, что, вручив торквесы, вас принудили к сотрудничеству. Это опасный путь. Неизбежно столкновение Эйкена и детей с Марком. Вас могут втянуть в схватку. Может, потребовать у Эйкена освободить вас?»
«Элизабет, ты не знаешь…»
«?»
«…почему дети Ремиларда решили пойти на союз с Эйкеном?»
«…Чтобы избежать встречи с Марком».
«Чтобы открыть „врата времени“ с этой стороны».
«…»
«Элизабет?.. Элизабет?»
«Да, Бэзил, как ты решил поступить?»
«Строить генератор Гудериана. Это возможно, если Эйкен окажет помощь».
«Марк постарается любым способом предотвратить это».
«Дети, пять тонн оружия Галактического Содружества плюс аэроплан — надежда одержать победу. Эйкен уверяет, что Марк слабее его».
«Боже мой!»
«Что делать? Что?! Элизабет, помоги, подскажи, что делать?»
«Не знаю, Бэзил. Мне надо обдумать много новых обстоятельств. Будь терпелив. Повинуйся Эйкену. Я соединюсь с тобой потом. Сначала надо все взвесить. Мне необходимо время все взвесить. О Боже! Открыть „врата времени“!»
«Элизабет, исполни одну просьбу».
«Да, Бэзил».
«Расскажи о нас Пеопео Моксмоксу Бурке в Скрытых Ручьях».
«…Хорошо. Но захватить спрятанный в Альпах аэроплан раньше экспедиции Эйкена вряд ли удастся».
«Нет-нет-нет! Не проси его исполнить что-то подобное! Нет. Расскажи ему, что собираются открыть „врата времени“. Помоги ему решить дилемму „бездействие/страх“.
«Пео боится? Пео?»
«Элизабет, ты будешь посредником, мы будем ждать твоего совета. Не теперь. Аэроплан нужен только как средство защитить свободу жителей Скрытых Ручьев как от Эйкена, так и от фирвулагов. Пео хочет использовать аэроплан, чтобы захватить Ронию и получить в свои руки хранящееся там оружие из Галактического Содружества. Когда появился Ноданн, мы были почти готовы. А теперь… что теперь? Как поступить? Ты можешь подсказать?»
«Бэзил, я не знаю планов ни Марка, ни Эйкена. Фирвулаги, вопреки перемирию, продолжают боевые действия. Я не могу рассказать Пео больше, чем ты. Пока не могу».
«Расскажи ему о попытке открыть „врата времени“.
«Ты думаешь, Пео устал и мечтает вернуться в Галактическое Содружество?»
«Может быть. Многие определенно хотят».
«А ты, Бэзил, дорогой?..»
«Я еще не взошел на свою гору».
«А-а, плиоценовый Эверест. Помню».
«Пеопео должен знать о намерении Эйкена и детей Марка Ремиларда. Все люди. Чтобы сделать выбор. И ты тоже…»
«…»
«Всего хорошего, Элизабет. Я буду ждать твоего вызова. До свидания».
«До свидания, Бэзил».
9
Солнце скрылось, далеко на юге обозначилась горная цепь, неподвижный летний воздух как бы прижал к подножию Черной Скалы охотничий домик.
В детской ни малейшего дуновения ветерка — хотя бы занавеска шевельнулась или затрепетали листья на комнатной розе. Элизабет замерла у распахнутого окна. Уже оборвалась метасвязь с Бэзилом, маленький Брендан, лежа в своей кроватке на резиновом матрасе, наполненном водой, хныкал по-прежнему, а великая целительница, забывшись, продолжала стоять у окна с простертыми руками. Она словно впитывала силы для дальнейших лечебных процедур. На ней был свободный, без пояса, халат тану черного цвета с кокеткой и алыми лентами, украшенными драгоценными камнями, — любимые цвета Бреды.
Ожидание затянулось. Минанан, погрузившись в свои мысли, терпеливо ждал в углу. Только брат Анатолий не мог найти себе места — садился, вскакивал, а когда боль одолевала ребенка и тот начинал громко стонать, он принимался расхаживать по комнате из угла в угол. Наконец Мэри-Дедра не выдержала, вытащила Брендана из кроватки и, придерживая за плечи, прижалась к его торквесу своим. Видимо, таким образом она пыталась облегчить страдания ребенка. Мальчик, прижавшись к матери, тихонько скулил. Он был очень красив — кудрявый, золотоволосый, с высоким лбом. Может, поэтому еще ужаснее казались неестественные багровые отеки на конечностях и волдыри от ожогов рядом с миниатюрным золотым торквесом на шее. Глянув на ребенка, можно было сразу сказать, что он долго не протянет.
Брат Анатолий подбежал к Минанану.
— Ужасно! Разве можно это вынести? — страстно зашептал он. — Вы же целитель! Помогите же несчастному! Неужели вас не трогают слезы его матери? Хотя бы боль снимите…
— Я не могу к нему прикасаться. Он должен настроиться на лечение. Дедра сама все понимает.
— Тогда поспешите с лечением! — выпалил монах. — Почему, ради Христа, Элизабет так долго ждет! Не поторопить ли ее?
— Она не ответит на мой призыв, — пожал плечами Минанан. — Здесь нет ничего срочного. Вы успокойтесь и займитесь своими делами.
Брат Анатолий сразу отошел от рыцаря тану и поспешил к Мэри-Дедре. Вот кому требовалось его присутствие, вот кто действительно нуждался в помощи, а никак не стоявшая у окна Великий Магистр Элизабет Орм, за которую так убедительно просила сестра Амери. Она не замечала его, а ведь монах уже больше недели жил в охотничьем домике. Другое дело — Мерибет Келли-Дакин, когда-то бывшая под покровительством Мейвар — Создательницы Королей; теперь она занималась хозяйством в усадьбе у Черной Скалы. Анатолий Северинович положил руку ребенку на голову, Мэри-Дедра благодарно улыбнулась ему.
— Пусть бы подольше они не начинали, брат Анатолий, — вздохнула Мэри-Дедра. — Когда Элизабет и Минанан займутся мальчиком, бедному Брендану будет еще больнее. Побудьте со мной, прошу вас!
Анатолий Северинович изменился в лице, словно ошпарившись, и резко отдернул руку.
— Если у него эта болезнь — как вы ее называете, «черный торквес», — начал он, — Элизабет и другие опытные целители могли бы прежде всего снять боль. Хотя бы не усугубляли беду своими чудовищными экспериментами. Дедра, как вы только можете разрешать им!
— Вы, брат Анатолий, не совсем понимаете. Заболевание Брендана — уникальный случай для Элизабет. В нем есть нечто предопределенное, яркая примета наступления новой эпохи. Суть в том, что он никак не может адаптироваться к торквесу. У других детей тоже встречается подобный синдром, но они — чистокровные тану.
Слезы появились из-под прикрытых век Мэри-Дедры.
— Вы очень долго живете в плиоцене. Разве вы никогда не слыхали о подобном отторжении? — спросила она, утирая слезы.
— Если бы на детей не надевали торквесы с самого рождения, то и болезни не было бы, — пояснил он.
— Но тогда не было бы и метапсихических способностей. — Грустная усмешка появилась на заплаканном лице Мэри-Дедры. — Когда я жила в Галактическом Содружестве, никак не могла понять, какая радость обладать ими. Когда же попала сюда и тану обнаружили у меня большие скрытые метапсихические способности и даже вручили мне торквес, я просто перепугалась. А теперь лучше умереть, чем расстаться с ним.
— А вот цена за дерзость. — Брат Анатолий кивнул в сторону больного ребенка. — Что дороже, Мэри-Дедра?
Женщина посмотрела в потолок.
— В миллионах световых лет от нашей Земли существует галактика, где все носят торквесы. Там уже поняли, что дороже. Почему же ты их не судишь, брат?
— Прости меня за грубость, — извинился монах. — Я никогда не был силен в теологии. Кто я? — Он пожал плечами. — Скудоумный человек, скромный аппаратчик из Якутии, безрассудно решивший создать в плиоцене свой церковный приход. Объясните мне, почему случай с маленьким Бренданом уникален?
— Дети-метисы вообще не предрасположены к заболеванию «черным торквесом». Ни один из отпрысков Тагдала не страдал от этой болезни. Случай Брендана — какая-то аномалия, — ответила она, обнимая хнычущего ребенка. — Никто не может понять — почему. Элизабет, когда жила в Мюрии, пыталась помочь детям тану, страдающим «черным торквесом», но без особого успеха. Неудачу объяснили тем, что уже сами принципы и психологические схемы, на которых работает подобный экзотический мозг, представляют собой серьезную проблему. Как в этом случае говорить о его лечении? Однако мой Брендан — метис, и его разум легче поддается исследованию. Элизабет уже работала с ним месяц назад, и мой мальчик почувствовал себя гораздо лучше.
Дедра закрыла глаза, и слезы снова полились у нее по щекам. Брат Анатолий беспомощно опустил голову, принялся внимательно рассматривать свои сандалии — на правой ремешок почти перетерся, левую он совсем сбил набок. Грехи наши тяжкие! Наконец мать успокоилась, вытерла глаза краем фартука.
— Мой Брендан совсем не похож на других. Большинство детей, пораженных этой болезнью, больше двух-трех недель не живут. Мой сынок покрепче. Метисы все такие.
— Хоть какая-то надежда есть?
Ребенок громко заплакал, Дедра тут же начала его укачивать, потом повернулась к Элизабет, которая все так же неподвижно, с простертыми руками, стояла у окна. Вдали, за укрытыми густым туманом холмами Лангедока, на фоне голубого неба виднелись розоватые, сверкающие вершины Пиренеев.
— Мальчик мой, — запричитала Мэри-Дедра, — такой сильный, такой крепенький. Такой хорошенький… Мы же ни дня не болели, когда пришлось бежать из Авена. Уж как мы тогда мерзли и мокли под проливным дождем, шли полуголодные, нас кусали комары, а мы защищались от них и грубых безжалостных тварей лорда Селадейра. Правда, милый? Ты же был такой прелестный, мой Брендан. Целых семь месяцев топали, а теперь мы разговариваем без слов, где бы в домике я ни находилась, правда? Ты одолеешь эту чертову лихорадку. Потом, может, другие малыши начнут выздоравливать, вот так, мой милый. — Она принялась целовать ребенка в золотистые кудельки, спадающие ей на плечо. — Даже если Брендану и не суждено выжить, все равно следует попытаться.
— Но, Дедра, он слишком мал, чтобы решить самому! — запротестовал брат Анатолий.
— Я решаю за него! — Она положила мальчика обратно на резиновый матрас, наполненный водой, и уголком фартука быстро смахнула слезы.
Монах замер — все похолодело у него внутри. Ощущение того, что их встреча не случайна — та же боль, те же слова обрушились на него, — привело в оцепенение. Все тот же аргумент — право решать за другого! Сколько раз он слышал его, будучи исполнительным секретарем в Сибирском архиепископстве, от своих братьев-монахов. Правда, они ушли дальше несчастной женщины, даже подвели философскую базу, разработали хитроумные доказательства, расширили сферу применения тезисов. Однако их убеждение в том, что насильственная, ускоренная эволюция — благо для человечества, покоилось на той же основе, что и вера Мэри-Дедры в право решать за Брендана. Его сибирские друзья приняли сторону братьев Ремилардов, которые уже тогда фактически начали склоняться к идее, что любое средство — даже потенциально опасное или калечащее не созревшее для подобных экспериментов сознание — разумно и справедливо, если в целом оно ведет к увеличению метапсихической энергии человека. Уже в те дни этот вопрос разделил землян, все жестче велись дискуссии. Но представители Галактического Содружества, попечители, их мыслители и моралисты как будто ничего не замечали. Спустя три года, уже перебравшись в плиоцен, брат Анатолий узнал, что теоретические дискуссии завершились метапсихическим восстанием. Вот как давно произошел разрыв.
Минанан — огромный и величественный, в небесно-голубой мантии — вышел из тени и встал над ребенком.
— Мысли брата Анатолия, — обратился он к Мэри-Дедре, — созвучны взглядам нашей Партии мира. Как бы трудно ни было, мы должны полностью положиться на волю Божью. Покой можно найти, только склонившись перед всемогущей Таной.
Дедра бросила на него уничтожающий взгляд.
— Ты думаешь, что я буду сидеть сложа руки и позволю умереть моему малышу? Чтобы обрести покой? Если ты так считаешь, то уходи! Тебе нельзя быть рядом с Элизабет во время лечения.
— Она сама просила помочь! — заявил рыцарь. — И я не отступлюсь от данного мною слова. Я действую сознательно и по доброй воле в надежде, что нам удастся облегчить страдания ребенка. Но я не хотел бы заранее обнадеживать. Успех лечения всецело в руках Божьих. Несправедливо подвергать невинное создание таким испытаниям ради его многочисленных сверстников и даже ради его самого.
— Тебе бы в иезуиты податься, — ответила Мэри-Дедра. Потом, обратившись к монаху, добавила: — А ты, брат Анатолий, лучше бы помолился за нас, а не проповедовал, не читал нам мораль. Если, конечно, действительно желаешь помочь.
Малыш, напуганный ее громким голосом, опять начал плакать.
Анатолий Горчаков героическим усилием сдержал рвущийся из груди достойный ответ.
— Боже милосердный, — успокоившись, зашептал он, — не поскупись на милость Твою, одари ею несчастную мать и страждущее дитя, облегчи их страдания. Да не введи нас во искушение, отврати от лукавого.
— Поискал бы, брат, молитву подейственней, — неожиданно вмешалась Элизабет. Она подошла к монаху сзади, голос ее был неприятно холоден. — Припозднился ты с просьбами о милости как по отношению к Дедре, так и ко мне.
Монах отпрянул от нее, а Элизабет уже мысленно обратилась к Минанану:
«И может, поздно для всей Многоцветной Земли».
Минанан: «Что предвещают твои слова?»
Элизабет: «Я только что беседовала с Бэзилом и королем, потом пришлось мысленно поискать доказательства их искренности. Все сходится. Эйкен и молодые североамериканцы договорились вместе работать над тем, чтобы открыть „врата времени“ со стороны плиоцена. Марк Ремилард со своими соратниками направился в Европу, пытаясь любым способом сорвать их планы».
«Великая Тана! Это может привести к падению в Абсолютный Мрак», — ужаснулся Минанан.
Между тем старый монах-францисканец во все глаза глядел на Элизабет. У него перехватило дыхание — женщина казалась необыкновенно красивой и недосягаемой, словно явилась сама Афина Паллада. Ее платье из черного шелка, украшенное крупными рубинами, с широким воротником и алыми лентами, длинные, свободно ниспадающие на плечи волосы, на которых сверкали капельки росы, придавали ей неземной вид.
— Ступай, брат, и помолись за нас, — с улыбкой произнесла она. — Прямо сейчас. Подай пример веры в Божье милосердие, а мы займемся своими делами.
У этой суки холодное сердце, подумал монах. Теперь понятно, почему бедная Амери отказалась от нее…
Он уже было совсем собрался оставить их — пусть беспрепятственно занимаются недоступными человеческому разумению манипуляциями. Что ему до них, лишенных сердца, а может, и души. В этот момент ласковое, успокаивающее дуновение мысли коснулось его разума. Никогда не носивший торквеса, он тем не менее знал, что Минанан способен проникнуть в святая святых любого человека — в его мысли. У него достаточно для этого сил. И словно горный поток — присмиревший, прохладный, целительный — затопил его разум. Не переживай, братец, мы с тобой одной беды дети. Обоим, видно, суждено быть всегда рядом с этой ужасной женщиной. Таков наш удел. Будь что будет. Не трусь, Анатолий Северинович!
Он потоптался у порога, повздыхал, потом повернулся.
— В воскресном служебнике есть молитва, которая больше других пришлась мне по душе, — промолвил монах. — Она как будто создана для нас, очутившихся в плиоцене.
Царю небесный, отче наш, иже везде сый и все исполняй, яко Твое есть царство, и сила, и слава. Да будет воля Твоя, открой нам истину, ибо то Душа Твоя. Пришел час узреть красоту Твою вечную, и мощь, и милосердие.
Сыне Божий, завершение всего, переступивший время, спаси нас, грешных, яви чадам Твоим мудрость Господню, открой нам очи правде, пребудь с нами в красоте своей. Аминь.
— Теперь можно и уходить. — Он несколько раз перекрестился. — Вы же займитесь, чем собирались, а я, пока совсем не стемнело, пойду грибков пособираю. Сентябрь скоро — уже должны грибки пойти. Деньки стоят теплые. Я большой охотник до них, еще с Сибири.
Он приблизился и несколько раз перекрестил ребенка.
— Брат, можно я пойду с тобой? — обратилась к нему Мэри-Дедра.
— Конечно, родная, только собирай сама, делиться с тобой я не буду.
Элизабет и Минанан, объединившись, оказались как бы подвешенными в огромном сверкающем каркасе спутанных подвижных световых нитей, окружающих и пронизывающих их. Это был психокинетический аналог разума ребенка, развернутого во многих невидимых измерениях, — сюрреалистически подсвеченный и в то же время излучающий свет. Кое-где сияние насыщалось багровыми, лиловато-отечными тонами — эти области и обследовали великие целители. Весь остов казался живым существом, разряды пробегали вдоль световых нитей, ветвились, гасли, неожиданно вновь вспыхивали в нервных узлах. В излучающем свет пространстве стремительно, словно метеоры, проносились искры, рассыпаясь дождем.
«Прижми ЗДЕСЬ, — Элизабет указала Минанану на нервное окончание, — теперь ТАМ. Хорошо! Приготовься — как только я открою проход, на который воздействую, постарайся сдержать волну возбуждения. Нельзя допустить эпилептического припадка, который может нарушить функцию некоторых нейронов…»
Так работали два кудесника — расширяли каналы, убирали заторы, восстанавливали свободное перемещение энергии, создавали новые нервные узлы. Одним словом, пытались гармонизировать метапсихические способности ребенка, усиленные золотым торквесом, с остальными характеристиками его разумной деятельности.
«Сильнее! Еще сильнее!! Вот так. Кажется, мы добились успеха».
Когда Элизабет пыталась работать с Дионкетом или Крейном, тоже искусными целителями, она постоянно сталкивалась с внутренним сопротивлением, неподатливостью — может даже враждебностью! — детского разума. Ребенок как бы отвергал пытливую чужую мысль, а ведь только в ней было его спасение. Его молодой мозг наглухо закрывался от инородного вторжения. Теперь все было по-другому — вот тоже загадка, но решать ее не было времени. Элизабет, по-прежнему уверенная в собственной правоте, стремилась внедрить, закрепить в нервных узлах целебную для Брендана программу, которая должна будет функционировать. Только бы удалось ввести ее! Так Элизабет и действовала — последовательно, терпеливо, создавая в мозгу мальчика новую структуру, которая включала бы центры метапсихической силы. Этим занимался Минанан, жертвуя изяществом схемы, лишь бы новая нервная структура органически слилась с нейронами.
Они слаженно переливали энергии, осушали отдельные участки мозга, сращивали и удаляли лишнее. Буквально на глазах внедренная программа начала действовать, погнала возбуждение по нервным цепям… как долго они мучились над ней, и сколько еще предстоит сделать.
Элизабет мысленно объявила перерыв — потом можно будет приступить к окончательному вживлению отдела переработки поступающей информации во внутренний церебральный код с нейронными цепями, соединяющими левое и правое полушария. Она подозревала, что именно здесь скрывался источник болезни. Если удастся обеспечить органичное функционирование внедренной программы с обоими полушариями, синхронизировать их работу, то главная трудность будет преодолена.
Они по-прежнему словно парили в светящемся коконе, пронизанном разноцветными нитями, волокнами, бегающими всполохами разрядов. Элизабет, заканчивая работу, падая с ног от усталости, указывала Минанану точки и участки, которые ему следовало удерживать в определенном положении. Потом можно испытать новые цепи, соединения и каналы передачи информации. Посылая по ним импульсы, Элизабет попеременно выключала те или иные участки коры головного мозга.
Неожиданно общая ментально-голографическая проекция разума ребенка, многопространственная решетка вспухла и исторгла мощный когерентный луч света. На какое-то мгновение ребенок очнулся… Еще раз ударил свет, потом все возвратилось в начальное положение.
Элизабет отшатнулась, увлекая за собой Минанана.
— Смотри! — выдохнула она.
— Всемогущая Тана, что это было? — Рыцарь тану, не в силах оставаться на ногах, прилег на кушетку, приставленную к кроватке Брендана. Потом с трудом поднялся и сел. Пот ручьями стекал по его лицу, капал на мантию.
— Моя программа сработала, — прошептала Элизабет. Она взяла ребенка на руки — тот сразу захныкал во сне и подергал распухшими пальчиками свой торквес. Вдруг он сладко зевнул, притих, дыхание его стало ровным, пропали хрипы.
— Она действует? — торопливо спросил Минанан, указывая на ребенка. — Мы вылечили его?
Элизабет ничего не ответила. Оцепенев на мгновение и тут же очнувшись, она с каменным лицом коснулась небольшой шишечки, выступающей на детском торквесе. Минанан повторил вопрос.
— Не знаю, — ответила Элизабет, — не уверена. Даже в том — целебно ли то средство, хотя я совершенно уверена, что мы на правильном пути. Но надо быть объективной… Мы работаем вслепую, очень медленно. Такова дань, которую приходится платить за метасиловое вмешательство. Сама же программа… — Она подняла голову и встретилась взглядом с тану. — Минанан, как раз в эти мгновения ребенок становится могучим оперантом.
Тот ничего не понял.
— Вспомни световой импульс, — объяснила Элизабет. — Мальчик сам, помимо нашей воли, нашел обходной канал. Совершенно исключающий те участки и цепи мозга, которые возбуждаются метафункциональным золотым торквесом. Он уже научился — может быть, подсознательно — использовать внедренную в его мозг программу. Он как бы выскользнул из прежней тесной клетки, обрел способность к непосредственному проявлению метафункций.
Минанан Еретик сидел на кушетке словно оглушенный, потом осторожно потрогал свой золотой торквес.
— Но это значит… — произнес он, — что его мозг может исторгать метапсихическую энергию и без стимулирования торквесом?.. Как это делаешь ты или король?
Элизабет кивнула.
— Создавая программу, подходящую для лечения детей, я, естественно, исходила из закономерностей, свойственных человеческому разуму. Я ориентировалась на метапсихические образцы Галактического Содружества и пыталась вживить их местным — вашим в том числе — детям. В любом поколении людей есть личности — их не много, всего несколько процентов — с уже врожденной потенцией к метаоперациям. Но этот дар необходимо развивать, иначе он зачахнет. Сам процесс чем-то напоминает обучение речи. В каждом из нас заложена возможность овладеть устной речью. Для этого необходимо выполнение двух условий: мозг должен созреть для овладения подобным видом общения и, кроме того, нужна звуковая среда, постоянно побуждающая к разговору. И еще желательно начинать обучение в самом раннем возрасте, когда свежо восприятие, когда мозг жаден до нового. Так и развитие всех метафункций немыслимо без надлежащего обучения, хотя в некоторых особых условиях процесс может стать самопроизвольным. В этой области еще много темного, особенно в вопросе внешнего силового давления, которое сдерживает развитие скрытых возможностей.
В детской ни малейшего дуновения ветерка — хотя бы занавеска шевельнулась или затрепетали листья на комнатной розе. Элизабет замерла у распахнутого окна. Уже оборвалась метасвязь с Бэзилом, маленький Брендан, лежа в своей кроватке на резиновом матрасе, наполненном водой, хныкал по-прежнему, а великая целительница, забывшись, продолжала стоять у окна с простертыми руками. Она словно впитывала силы для дальнейших лечебных процедур. На ней был свободный, без пояса, халат тану черного цвета с кокеткой и алыми лентами, украшенными драгоценными камнями, — любимые цвета Бреды.
Ожидание затянулось. Минанан, погрузившись в свои мысли, терпеливо ждал в углу. Только брат Анатолий не мог найти себе места — садился, вскакивал, а когда боль одолевала ребенка и тот начинал громко стонать, он принимался расхаживать по комнате из угла в угол. Наконец Мэри-Дедра не выдержала, вытащила Брендана из кроватки и, придерживая за плечи, прижалась к его торквесу своим. Видимо, таким образом она пыталась облегчить страдания ребенка. Мальчик, прижавшись к матери, тихонько скулил. Он был очень красив — кудрявый, золотоволосый, с высоким лбом. Может, поэтому еще ужаснее казались неестественные багровые отеки на конечностях и волдыри от ожогов рядом с миниатюрным золотым торквесом на шее. Глянув на ребенка, можно было сразу сказать, что он долго не протянет.
Брат Анатолий подбежал к Минанану.
— Ужасно! Разве можно это вынести? — страстно зашептал он. — Вы же целитель! Помогите же несчастному! Неужели вас не трогают слезы его матери? Хотя бы боль снимите…
— Я не могу к нему прикасаться. Он должен настроиться на лечение. Дедра сама все понимает.
— Тогда поспешите с лечением! — выпалил монах. — Почему, ради Христа, Элизабет так долго ждет! Не поторопить ли ее?
— Она не ответит на мой призыв, — пожал плечами Минанан. — Здесь нет ничего срочного. Вы успокойтесь и займитесь своими делами.
Брат Анатолий сразу отошел от рыцаря тану и поспешил к Мэри-Дедре. Вот кому требовалось его присутствие, вот кто действительно нуждался в помощи, а никак не стоявшая у окна Великий Магистр Элизабет Орм, за которую так убедительно просила сестра Амери. Она не замечала его, а ведь монах уже больше недели жил в охотничьем домике. Другое дело — Мерибет Келли-Дакин, когда-то бывшая под покровительством Мейвар — Создательницы Королей; теперь она занималась хозяйством в усадьбе у Черной Скалы. Анатолий Северинович положил руку ребенку на голову, Мэри-Дедра благодарно улыбнулась ему.
— Пусть бы подольше они не начинали, брат Анатолий, — вздохнула Мэри-Дедра. — Когда Элизабет и Минанан займутся мальчиком, бедному Брендану будет еще больнее. Побудьте со мной, прошу вас!
Анатолий Северинович изменился в лице, словно ошпарившись, и резко отдернул руку.
— Если у него эта болезнь — как вы ее называете, «черный торквес», — начал он, — Элизабет и другие опытные целители могли бы прежде всего снять боль. Хотя бы не усугубляли беду своими чудовищными экспериментами. Дедра, как вы только можете разрешать им!
— Вы, брат Анатолий, не совсем понимаете. Заболевание Брендана — уникальный случай для Элизабет. В нем есть нечто предопределенное, яркая примета наступления новой эпохи. Суть в том, что он никак не может адаптироваться к торквесу. У других детей тоже встречается подобный синдром, но они — чистокровные тану.
Слезы появились из-под прикрытых век Мэри-Дедры.
— Вы очень долго живете в плиоцене. Разве вы никогда не слыхали о подобном отторжении? — спросила она, утирая слезы.
— Если бы на детей не надевали торквесы с самого рождения, то и болезни не было бы, — пояснил он.
— Но тогда не было бы и метапсихических способностей. — Грустная усмешка появилась на заплаканном лице Мэри-Дедры. — Когда я жила в Галактическом Содружестве, никак не могла понять, какая радость обладать ими. Когда же попала сюда и тану обнаружили у меня большие скрытые метапсихические способности и даже вручили мне торквес, я просто перепугалась. А теперь лучше умереть, чем расстаться с ним.
— А вот цена за дерзость. — Брат Анатолий кивнул в сторону больного ребенка. — Что дороже, Мэри-Дедра?
Женщина посмотрела в потолок.
— В миллионах световых лет от нашей Земли существует галактика, где все носят торквесы. Там уже поняли, что дороже. Почему же ты их не судишь, брат?
— Прости меня за грубость, — извинился монах. — Я никогда не был силен в теологии. Кто я? — Он пожал плечами. — Скудоумный человек, скромный аппаратчик из Якутии, безрассудно решивший создать в плиоцене свой церковный приход. Объясните мне, почему случай с маленьким Бренданом уникален?
— Дети-метисы вообще не предрасположены к заболеванию «черным торквесом». Ни один из отпрысков Тагдала не страдал от этой болезни. Случай Брендана — какая-то аномалия, — ответила она, обнимая хнычущего ребенка. — Никто не может понять — почему. Элизабет, когда жила в Мюрии, пыталась помочь детям тану, страдающим «черным торквесом», но без особого успеха. Неудачу объяснили тем, что уже сами принципы и психологические схемы, на которых работает подобный экзотический мозг, представляют собой серьезную проблему. Как в этом случае говорить о его лечении? Однако мой Брендан — метис, и его разум легче поддается исследованию. Элизабет уже работала с ним месяц назад, и мой мальчик почувствовал себя гораздо лучше.
Дедра закрыла глаза, и слезы снова полились у нее по щекам. Брат Анатолий беспомощно опустил голову, принялся внимательно рассматривать свои сандалии — на правой ремешок почти перетерся, левую он совсем сбил набок. Грехи наши тяжкие! Наконец мать успокоилась, вытерла глаза краем фартука.
— Мой Брендан совсем не похож на других. Большинство детей, пораженных этой болезнью, больше двух-трех недель не живут. Мой сынок покрепче. Метисы все такие.
— Хоть какая-то надежда есть?
Ребенок громко заплакал, Дедра тут же начала его укачивать, потом повернулась к Элизабет, которая все так же неподвижно, с простертыми руками, стояла у окна. Вдали, за укрытыми густым туманом холмами Лангедока, на фоне голубого неба виднелись розоватые, сверкающие вершины Пиренеев.
— Мальчик мой, — запричитала Мэри-Дедра, — такой сильный, такой крепенький. Такой хорошенький… Мы же ни дня не болели, когда пришлось бежать из Авена. Уж как мы тогда мерзли и мокли под проливным дождем, шли полуголодные, нас кусали комары, а мы защищались от них и грубых безжалостных тварей лорда Селадейра. Правда, милый? Ты же был такой прелестный, мой Брендан. Целых семь месяцев топали, а теперь мы разговариваем без слов, где бы в домике я ни находилась, правда? Ты одолеешь эту чертову лихорадку. Потом, может, другие малыши начнут выздоравливать, вот так, мой милый. — Она принялась целовать ребенка в золотистые кудельки, спадающие ей на плечо. — Даже если Брендану и не суждено выжить, все равно следует попытаться.
— Но, Дедра, он слишком мал, чтобы решить самому! — запротестовал брат Анатолий.
— Я решаю за него! — Она положила мальчика обратно на резиновый матрас, наполненный водой, и уголком фартука быстро смахнула слезы.
Монах замер — все похолодело у него внутри. Ощущение того, что их встреча не случайна — та же боль, те же слова обрушились на него, — привело в оцепенение. Все тот же аргумент — право решать за другого! Сколько раз он слышал его, будучи исполнительным секретарем в Сибирском архиепископстве, от своих братьев-монахов. Правда, они ушли дальше несчастной женщины, даже подвели философскую базу, разработали хитроумные доказательства, расширили сферу применения тезисов. Однако их убеждение в том, что насильственная, ускоренная эволюция — благо для человечества, покоилось на той же основе, что и вера Мэри-Дедры в право решать за Брендана. Его сибирские друзья приняли сторону братьев Ремилардов, которые уже тогда фактически начали склоняться к идее, что любое средство — даже потенциально опасное или калечащее не созревшее для подобных экспериментов сознание — разумно и справедливо, если в целом оно ведет к увеличению метапсихической энергии человека. Уже в те дни этот вопрос разделил землян, все жестче велись дискуссии. Но представители Галактического Содружества, попечители, их мыслители и моралисты как будто ничего не замечали. Спустя три года, уже перебравшись в плиоцен, брат Анатолий узнал, что теоретические дискуссии завершились метапсихическим восстанием. Вот как давно произошел разрыв.
Минанан — огромный и величественный, в небесно-голубой мантии — вышел из тени и встал над ребенком.
— Мысли брата Анатолия, — обратился он к Мэри-Дедре, — созвучны взглядам нашей Партии мира. Как бы трудно ни было, мы должны полностью положиться на волю Божью. Покой можно найти, только склонившись перед всемогущей Таной.
Дедра бросила на него уничтожающий взгляд.
— Ты думаешь, что я буду сидеть сложа руки и позволю умереть моему малышу? Чтобы обрести покой? Если ты так считаешь, то уходи! Тебе нельзя быть рядом с Элизабет во время лечения.
— Она сама просила помочь! — заявил рыцарь. — И я не отступлюсь от данного мною слова. Я действую сознательно и по доброй воле в надежде, что нам удастся облегчить страдания ребенка. Но я не хотел бы заранее обнадеживать. Успех лечения всецело в руках Божьих. Несправедливо подвергать невинное создание таким испытаниям ради его многочисленных сверстников и даже ради его самого.
— Тебе бы в иезуиты податься, — ответила Мэри-Дедра. Потом, обратившись к монаху, добавила: — А ты, брат Анатолий, лучше бы помолился за нас, а не проповедовал, не читал нам мораль. Если, конечно, действительно желаешь помочь.
Малыш, напуганный ее громким голосом, опять начал плакать.
Анатолий Горчаков героическим усилием сдержал рвущийся из груди достойный ответ.
— Боже милосердный, — успокоившись, зашептал он, — не поскупись на милость Твою, одари ею несчастную мать и страждущее дитя, облегчи их страдания. Да не введи нас во искушение, отврати от лукавого.
— Поискал бы, брат, молитву подейственней, — неожиданно вмешалась Элизабет. Она подошла к монаху сзади, голос ее был неприятно холоден. — Припозднился ты с просьбами о милости как по отношению к Дедре, так и ко мне.
Монах отпрянул от нее, а Элизабет уже мысленно обратилась к Минанану:
«И может, поздно для всей Многоцветной Земли».
Минанан: «Что предвещают твои слова?»
Элизабет: «Я только что беседовала с Бэзилом и королем, потом пришлось мысленно поискать доказательства их искренности. Все сходится. Эйкен и молодые североамериканцы договорились вместе работать над тем, чтобы открыть „врата времени“ со стороны плиоцена. Марк Ремилард со своими соратниками направился в Европу, пытаясь любым способом сорвать их планы».
«Великая Тана! Это может привести к падению в Абсолютный Мрак», — ужаснулся Минанан.
Между тем старый монах-францисканец во все глаза глядел на Элизабет. У него перехватило дыхание — женщина казалась необыкновенно красивой и недосягаемой, словно явилась сама Афина Паллада. Ее платье из черного шелка, украшенное крупными рубинами, с широким воротником и алыми лентами, длинные, свободно ниспадающие на плечи волосы, на которых сверкали капельки росы, придавали ей неземной вид.
— Ступай, брат, и помолись за нас, — с улыбкой произнесла она. — Прямо сейчас. Подай пример веры в Божье милосердие, а мы займемся своими делами.
У этой суки холодное сердце, подумал монах. Теперь понятно, почему бедная Амери отказалась от нее…
Он уже было совсем собрался оставить их — пусть беспрепятственно занимаются недоступными человеческому разумению манипуляциями. Что ему до них, лишенных сердца, а может, и души. В этот момент ласковое, успокаивающее дуновение мысли коснулось его разума. Никогда не носивший торквеса, он тем не менее знал, что Минанан способен проникнуть в святая святых любого человека — в его мысли. У него достаточно для этого сил. И словно горный поток — присмиревший, прохладный, целительный — затопил его разум. Не переживай, братец, мы с тобой одной беды дети. Обоим, видно, суждено быть всегда рядом с этой ужасной женщиной. Таков наш удел. Будь что будет. Не трусь, Анатолий Северинович!
Он потоптался у порога, повздыхал, потом повернулся.
— В воскресном служебнике есть молитва, которая больше других пришлась мне по душе, — промолвил монах. — Она как будто создана для нас, очутившихся в плиоцене.
Царю небесный, отче наш, иже везде сый и все исполняй, яко Твое есть царство, и сила, и слава. Да будет воля Твоя, открой нам истину, ибо то Душа Твоя. Пришел час узреть красоту Твою вечную, и мощь, и милосердие.
Сыне Божий, завершение всего, переступивший время, спаси нас, грешных, яви чадам Твоим мудрость Господню, открой нам очи правде, пребудь с нами в красоте своей. Аминь.
— Теперь можно и уходить. — Он несколько раз перекрестился. — Вы же займитесь, чем собирались, а я, пока совсем не стемнело, пойду грибков пособираю. Сентябрь скоро — уже должны грибки пойти. Деньки стоят теплые. Я большой охотник до них, еще с Сибири.
Он приблизился и несколько раз перекрестил ребенка.
— Брат, можно я пойду с тобой? — обратилась к нему Мэри-Дедра.
— Конечно, родная, только собирай сама, делиться с тобой я не буду.
Элизабет и Минанан, объединившись, оказались как бы подвешенными в огромном сверкающем каркасе спутанных подвижных световых нитей, окружающих и пронизывающих их. Это был психокинетический аналог разума ребенка, развернутого во многих невидимых измерениях, — сюрреалистически подсвеченный и в то же время излучающий свет. Кое-где сияние насыщалось багровыми, лиловато-отечными тонами — эти области и обследовали великие целители. Весь остов казался живым существом, разряды пробегали вдоль световых нитей, ветвились, гасли, неожиданно вновь вспыхивали в нервных узлах. В излучающем свет пространстве стремительно, словно метеоры, проносились искры, рассыпаясь дождем.
«Прижми ЗДЕСЬ, — Элизабет указала Минанану на нервное окончание, — теперь ТАМ. Хорошо! Приготовься — как только я открою проход, на который воздействую, постарайся сдержать волну возбуждения. Нельзя допустить эпилептического припадка, который может нарушить функцию некоторых нейронов…»
Так работали два кудесника — расширяли каналы, убирали заторы, восстанавливали свободное перемещение энергии, создавали новые нервные узлы. Одним словом, пытались гармонизировать метапсихические способности ребенка, усиленные золотым торквесом, с остальными характеристиками его разумной деятельности.
«Сильнее! Еще сильнее!! Вот так. Кажется, мы добились успеха».
Когда Элизабет пыталась работать с Дионкетом или Крейном, тоже искусными целителями, она постоянно сталкивалась с внутренним сопротивлением, неподатливостью — может даже враждебностью! — детского разума. Ребенок как бы отвергал пытливую чужую мысль, а ведь только в ней было его спасение. Его молодой мозг наглухо закрывался от инородного вторжения. Теперь все было по-другому — вот тоже загадка, но решать ее не было времени. Элизабет, по-прежнему уверенная в собственной правоте, стремилась внедрить, закрепить в нервных узлах целебную для Брендана программу, которая должна будет функционировать. Только бы удалось ввести ее! Так Элизабет и действовала — последовательно, терпеливо, создавая в мозгу мальчика новую структуру, которая включала бы центры метапсихической силы. Этим занимался Минанан, жертвуя изяществом схемы, лишь бы новая нервная структура органически слилась с нейронами.
Они слаженно переливали энергии, осушали отдельные участки мозга, сращивали и удаляли лишнее. Буквально на глазах внедренная программа начала действовать, погнала возбуждение по нервным цепям… как долго они мучились над ней, и сколько еще предстоит сделать.
Элизабет мысленно объявила перерыв — потом можно будет приступить к окончательному вживлению отдела переработки поступающей информации во внутренний церебральный код с нейронными цепями, соединяющими левое и правое полушария. Она подозревала, что именно здесь скрывался источник болезни. Если удастся обеспечить органичное функционирование внедренной программы с обоими полушариями, синхронизировать их работу, то главная трудность будет преодолена.
Они по-прежнему словно парили в светящемся коконе, пронизанном разноцветными нитями, волокнами, бегающими всполохами разрядов. Элизабет, заканчивая работу, падая с ног от усталости, указывала Минанану точки и участки, которые ему следовало удерживать в определенном положении. Потом можно испытать новые цепи, соединения и каналы передачи информации. Посылая по ним импульсы, Элизабет попеременно выключала те или иные участки коры головного мозга.
Неожиданно общая ментально-голографическая проекция разума ребенка, многопространственная решетка вспухла и исторгла мощный когерентный луч света. На какое-то мгновение ребенок очнулся… Еще раз ударил свет, потом все возвратилось в начальное положение.
Элизабет отшатнулась, увлекая за собой Минанана.
— Смотри! — выдохнула она.
— Всемогущая Тана, что это было? — Рыцарь тану, не в силах оставаться на ногах, прилег на кушетку, приставленную к кроватке Брендана. Потом с трудом поднялся и сел. Пот ручьями стекал по его лицу, капал на мантию.
— Моя программа сработала, — прошептала Элизабет. Она взяла ребенка на руки — тот сразу захныкал во сне и подергал распухшими пальчиками свой торквес. Вдруг он сладко зевнул, притих, дыхание его стало ровным, пропали хрипы.
— Она действует? — торопливо спросил Минанан, указывая на ребенка. — Мы вылечили его?
Элизабет ничего не ответила. Оцепенев на мгновение и тут же очнувшись, она с каменным лицом коснулась небольшой шишечки, выступающей на детском торквесе. Минанан повторил вопрос.
— Не знаю, — ответила Элизабет, — не уверена. Даже в том — целебно ли то средство, хотя я совершенно уверена, что мы на правильном пути. Но надо быть объективной… Мы работаем вслепую, очень медленно. Такова дань, которую приходится платить за метасиловое вмешательство. Сама же программа… — Она подняла голову и встретилась взглядом с тану. — Минанан, как раз в эти мгновения ребенок становится могучим оперантом.
Тот ничего не понял.
— Вспомни световой импульс, — объяснила Элизабет. — Мальчик сам, помимо нашей воли, нашел обходной канал. Совершенно исключающий те участки и цепи мозга, которые возбуждаются метафункциональным золотым торквесом. Он уже научился — может быть, подсознательно — использовать внедренную в его мозг программу. Он как бы выскользнул из прежней тесной клетки, обрел способность к непосредственному проявлению метафункций.
Минанан Еретик сидел на кушетке словно оглушенный, потом осторожно потрогал свой золотой торквес.
— Но это значит… — произнес он, — что его мозг может исторгать метапсихическую энергию и без стимулирования торквесом?.. Как это делаешь ты или король?
Элизабет кивнула.
— Создавая программу, подходящую для лечения детей, я, естественно, исходила из закономерностей, свойственных человеческому разуму. Я ориентировалась на метапсихические образцы Галактического Содружества и пыталась вживить их местным — вашим в том числе — детям. В любом поколении людей есть личности — их не много, всего несколько процентов — с уже врожденной потенцией к метаоперациям. Но этот дар необходимо развивать, иначе он зачахнет. Сам процесс чем-то напоминает обучение речи. В каждом из нас заложена возможность овладеть устной речью. Для этого необходимо выполнение двух условий: мозг должен созреть для овладения подобным видом общения и, кроме того, нужна звуковая среда, постоянно побуждающая к разговору. И еще желательно начинать обучение в самом раннем возрасте, когда свежо восприятие, когда мозг жаден до нового. Так и развитие всех метафункций немыслимо без надлежащего обучения, хотя в некоторых особых условиях процесс может стать самопроизвольным. В этой области еще много темного, особенно в вопросе внешнего силового давления, которое сдерживает развитие скрытых возможностей.