автомобиля. - Пусть развлекаются, подсмеиваясь надо мной, им от этого
весело, а я не возражаю. И все же иногда это бесит, так и хочется
заставить их принять меня в свое общество. А потом думаешь: зачем
добиваться того, что тебе не по нраву. Только потому, что другие тебе в
этом отказывают?
У Монтегю едва не сорвался вопрос: "Так зачем вы к ним ходите?", но он
промолчал. Машина помчалась по шоссе, и спутник Монтегю, указывая на
виллы, называл их владельцев и рассказывал о них в присущем ему стиле.
- Видите вон тот желтый кирпичный дом, - сказал Гембл. - Он принадлежит
Эллису, железнодорожному магнату. Он раньше жил в Питсбурге, и я помню,
как тридцать лет назад у него была только одна колясочка на трех малышей и
он сам ее возил, черт возьми. Тогда он был рад одолжить у меня деньги, а
теперь, когда я прохожу, отворачивается. Шесть или восемь лет назад Эллис
занимался сталью, - продолжал вспоминать Гембл, - а затем продал свое
дело. Это было как раз тогда, когда создавался Стальной трест. Слышали эту
историю?
- Что-то не помню, - ответил Монтегю.
- Что ж, если вы намерены тягаться со Стальным трестом, вам не мешает
ее знать. Встречались ли вы с Джимом Стэггом?
- Азартный игрок с Уолл-стрита? - спросил Монтегю. - Я знаю его только
по имени.
- Последний подвиг Стэгга заключался в организации боксерского матча на
приз в одном из шикарных отелей Нью-Йорка, когда черномазый швырнул
противника в зеркальную стену. Стэгг родом с Дальнего Запада и, знаете ли,
остался по-прежнему диким. Боже мой, я мог бы порассказать вам о нем
такое, что у вас волосы встанут дыбом? Может быть, вы помните, как
некоторое время назад он искал на рынке акции Южной тенессийской дороги и
завладел ими. Старый Уотерман утверждал, что забрал их у него потому, что
не считал Стэгга человеком, подходящим для такого дела. А на поверку он
врал, ведь Уотерман и до сих пор не брезгует использовать его для разных
делишек. Ну и вот. Шесть или восемь лет спустя Стэгг приобрел на Западе
большой сталепрокатный завод. А в Индиане был другой завод, принадлежавший
Эллису, и он представлял собой конкурента заводу Стэгга. Как-то Стэгг с
друзьями кутил несколько дней подряд, и поздно ночью у них зашел разговор
об Эллисе. "Давайте купим его завод", - предложил Стэгг. И вот они
заказали специальный поезд, погрузили шампанское и отправились в Индиану -
в тот город, где находился этот завод. Часа в четыре ночи они подошли к
дому Эллиса, стали звонить в колокольчик и колотить в дверь. Некоторое
время спустя вышел полусонный дворецкий. "Эллис дома?" - спросил Стэгг, и
раньше, чем тот успел ответить, вся шайка протиснулась в прихожую. Стоя на
первой ступеньке лестницы, Стэгг заорал (а голос у него как у быка):
"Эллис, Эллис, а ну-ка спускайся!" Эллис появился на лестнице в пижаме,
перепуганный чуть ли не насмерть. "Мы хотим купить ваш завод", - объявил
Стэгг. "Купить завод?" - открыл от изумления рот Эллис. "Да, немедленно!
Плачу наличными! Мы дадим вам за него пятьсот тысяч". "Но он стоит миллион
двести тысяч", - закричал Эллис. "Ладно, мы заплатим вам миллион двести
тысяч, - сказал Стэгг, - черт с вами, мы дадим вам полтора миллиона". "Мой
завод не продается". "Мы дадим вам два миллиона!" "Я сказал вам - не
продается!" "Два с половиной миллиона! Сойдите к нам!" "Вы что, серьезно?"
- пробормотал Эллис, он просто не поверил своим ушам. "Сойдите к нам, и я
выпишу вам чек!" - сказал Стэгг.
Они заставили его спуститься и купили завод. Затем раскупорили
шампанское, и Эллис стал добродушнее. "У моего завода один недостаток, -
сказал он, - близость к предприятию Джонса, в Гарристоуне. Он пользуется
скидкой на железных дорогах и продает свой товар дешевле". "Черт с ним, мы
купим и его завод", - сказал Стэгг.
И они снова погрузились в свой специальный поезд. Примерно в шесть утра
они были в Гарристоуне и купили завод Джонса. И это разожгло их, знаете,
ни разу в жизни они так славно не веселились. Похоже, Стэгг незадолго
перед этим заработал миллионов десять или двенадцать на какой-то
рискованной афере на Уолл-стрите, и они сорили долларами, скупая стальные
заводы за двойную или тройную цену.
Гембл помолчал. Затем Аллан опять услышал его странный смех.
- Я рассказал вам эту историю со слов самого Стэгга, - сказал он, - что
вы, конечно, должны принять во внимание. Он говорил, что понятия не имел о
планах Дана Уотермана, но я полагаю, это неправда. Гаррисон угрожал
построить сам железную дорогу в Питсбурге для своих грузов и больше не
иметь дел с дорогой Уотермана. Последнему не оставалось ничего другого,
как скупить у него заводы за тройную цену. И он сразу перекупил эти заводы
у Стэгга. Тот платил за них двойные и тройные деньги, а Уотерман их
удвоил, а затем передал эти предприятия - и снова за двойную цену -
правительству.
Гембл умолк.
- Вот как они наживают свои состояния, - добавил он, размахивая толстой
рукой. - Иной раз не удержишься от смеха, когда думаешь об этом. Каждое
свое предприятие они приобретали по цене, значительно превосходящей
первоначальную. Я сомневаюсь, имеются ли у Стального треста те двести
миллионов долларов наличными, которые были вложены в него акционерами, а
между тем сами они оценивали свой капитал в миллиард, а теперь говорят о
полутора миллиардах! Пока заправилы наживают сотни миллионов, мелкие
акционеры должны разоряться, так как акции постоянно падают в цене. Старый
Гаррисон получает четыреста миллионов долларов в качестве арендной платы
за свою собственность, сидит себе, посмеивается да дивится, что человек
никак не сможет умереть бедняком!
Автомобиль Гембла ехал мимо одного из клубов. Вдруг Гембл приказал
шоферу остановиться.
- Хэлло, Билли! - позвал он, и молодой морской офицер, который
спускался по лестнице, обернулся и подошел к нему.
- Где вы пропадали? - спросил Гембл. - Мистер Монтегю, это мой друг,
лейтенант Лонг, инженер. Куда вы направляетесь, Билли?
- Собственно, никуда, - сказал офицер.
- Садитесь в машину, - пригласил Гембл, указывая на свободное место
между ним и Монтегю. - Я показываю мистеру Монтегю город.
Лонг сел в машину, и они поехали дальше.
- Лейтенант только что из Бруклина, - продолжал Гембл. - Мы приятно
провели время в Бруклине, не правда ли. Билли? Расскажите, как вы там жили
потом?
- Я много работаю, - сказал лейтенант, - учусь.
- Учитесь здесь, в Ньюпорте? - рассмеялся Гембл.
- Да. Инженеру здесь жить несложно. Мы трудовой народ, и на балах в нас
не нуждаются. Кстати, Гембл, - добавил он, - я вас искал. Мне нужна ваша
помощь.
- Моя? - спросил Гембл.
- Да. Я только что получил извещение от своего ведомства о том, что
включен в комиссию из пяти лиц, которая создана для экспертизы мазута,
предназначенного для морского флота.
- Чем же я могу помочь?
- Хотелось бы, чтобы вы оказали мне содействие в этом деле.
- Но ведь я ничего не смыслю в мазуте.
- Ну, вы не можете знать меньше меня, - сказал лейтенант. - Поскольку
вы занимались нефтью, вы наверняка имеете представление и о мазуте.
Гембл подумал с минуту.
- Я попытаюсь, - сказал он. - Но не уверен, что должен за это браться.
Сам я нефтью уже не занимаюсь, но у меня есть друзья, которые, возможно,
заинтересованы в такого рода подряде.
- Ну, что же, ваши друзья могут использовать предоставившуюся
возможность. Я тоже ваш друг, между прочим, и, кроме вас, где же мне
удастся разузнать что-либо об этом мазуте?
Гембл снова промолчал.
- Ладно, я сделаю все, что смогу, - наконец сказал он. - Я напишу, что
знаю о качестве хорошей нефти, а вы используйте это по своему усмотрению.
- Чудненько, - облегченно вздохнул лейтенант.
- Но, пожалуйста, никому не рассказывайте об этом, - сказал Гембл, -
дело щекотливое, понимаете.
- На меня можете положиться, - рассмеялся лейтенант.
На этом тема была исчерпана.
Полчаса спустя Гембл высадил Монтегю у подъезда виллы генерала
Прентиса. Аллан попрощался и прошел в холл.
Генерал спускался по лестнице.
- Хэлло, Аллан! Где вы пропадали?
- Я знакомился с городом.
- Проходите в гостиную. Там сидит человек, с которым вам следует
познакомиться. Один из самых способных журналистов Уолл-стрита, - добавил
он, пройдя через холл, - он ведет финансовую рубрику в "Экспрессе".
Монтегю вошел в комнату и был представлен молодому человеку могучего
телосложения и приятной наружности, который не так давно был центральным
нападающим известной футбольной команды.
- Ну, Бейтс, - сказал генерал, - чем вы сейчас заняты?
- Стараюсь разобраться в истории банкротства Гранта и Уорда, - сказал
Бейтс, - полагаю, что если хоть кому-нибудь известно про это, так только
вам.
- Верно, - ответил генерал, - но ее обстоятельства таковы, что я ничего
не вправе рассказывать, в особенности для печати. Но вы узнаете ее как
частное лицо, если желаете.
- Нет, в таком случае лучше не надо. Я разузнаю об этом через другие
каналы.
- Вы проделали весь путь до Ньюпорта, чтобы повидать меня? - спросил
генерал.
- Не совсем, - сказал Бейтс. - Я должен взять интервью у Уаймана по
поводу нового выпуска акций его железной дороги. Каково ваше мнение о
положении на рынке, генерал?
- На мой взгляд, дела плохи, - сказал Прентис. - Самое время принять
меры предосторожности.
Бейтс повернулся к Монтегю.
- Кажется, я видел вас только что на улице, - приветливо сказал он, -
вы были с Джемсом Гемблом, не так ли?
- Да, - сказал Монтегю, - вы с ним знакомы?
- Бейтс знает всех, - вставил генерал, - это его профессия.
- Гембла я знаю особенно хорошо. Мой брат служит в его конторе в
Питсбурге. Как вы думаете, какого черта он делает в Ньюпорте?
- Просто путешествует, как он мне сказал. Ему стало нечего делать с тех
пор, как он продал дело.
- Продал дело! - повторил Бейтс. - Что вы хотите этим сказать?
- Да то, что Трест выкупил у него дело.
Бейтс удивленно посмотрел на него.
- Почему вы так думаете?
- Он сказал мне это сам.
- О, - засмеялся Бейтс, - в таком случае это просто уловка!
- Вы полагаете, что он его не продал?
- Я не полагаю, я знаю. Во всяком случае, так было три дня назад. Я
получил письмо от брата, в котором написано, что Гембл собирается взять у
правительства большой подряд на поставку мазута. Он мастер проворачивать
дела!
Монтегю больше ничего не сказал, но задумался. Опыт отточил его
смекалку, и теперь он мог разобраться в происходящем. Немного позже, когда
Бейтс ушел и появились Оливер с Алисой, он отвел брата в сторону и
спросил:
- Сколько тебе перепадет при заключении контракта на нефть?
Брат уставился на него в изумлении.
- Господи! - воскликнул он. - Неужели же Гембл сказал тебе об этом?
- Кое-что сказал, а об остальном я догадался сам.
Оливер внимательно наблюдал за ним.
- Послушай, Аллан, - сказал он, - помалкивай насчет всего этого!
- Еще бы. Я вижу, что это меня не касается.
И тут Оливер вдруг весело рассмеялся.
- Скажи, Аллан, а ведь этот Гембл - умница, правда?
- Очень умен, - подтвердил тот.
- Знаешь, он уже полгода гоняется за этим подрядом, - продолжал Оливер,
- и при этом так спокоен! Я никогда не видел более ловкой игры!
- Но как он узнал, кому из офицеров поручено проверить качество мазута
и составить спецификацию?
- О, нет ничего проще. С этого все и началось. Сложнее было найти
подряд, а уж разузнать имена офицеров - дело немудреное. В Вашингтоне с
этим встречаешься на каждом шагу. Там все чиновники - взяточники.
- Понятно, - сказал Монтегю.
- Дела Гембла приняли плохой оборот, - продолжал Оливер. - Трест загнал
его в угол. Но Гембл увидел свой шанс и все поставил на карту, чтобы
добиться подряда.
- В чем тут все-таки дело? Какой ему прок от этой спецификации?
- В комиссии пять офицеров, и он так хитро подошел к ним, что теперь
все они его близкие друзья и обращаются к нему за помощью. Вашингтон
отправит пять совершенно разных спецификаций нефти, но все пять будут
содержать один существенный пункт. Видишь ли, компания Гембла приготовляет
особого рода мазут, содержащий какой-то компонент, - он мне сказал, какой
именно, но я забыл. При этом мазут не становится ни хуже, ни лучше, но
зато отличается от всякого другого. И вот во всех пяти спецификациях будет
указано на необходимость содержания именно этого компонента, а во всем
мире есть только одна компания, которая в состоянии предложить мазут
такого качества. В результате Гембл - единственный его собственник -
получает контракт на пять лет.
- Славное дельце, - сухо сказал Монтегю. - И сколько же тебе перепадет?
- Он уплатил мне авансом десять тысяч, - ответил Оливер, - и я получу
еще пять процентов прибыли за первый год, какой бы она ни была. Гембл
говорит, что она составит не менее полумиллиона. Так что, ты видишь,
овчинка стоила выделки!
И Оливер рассмеялся над собственными словами.
- Гембл завтра уезжает домой, - прибавил он. - Так что моя работа
окончена. Я, может, больше его никогда не увижу до того момента, когда его
четыре удивительные дочки не созреют для ярмарки невест!
Монтегю вернулся в Нью-Йорк и окунулся в работу. Выборы, на которых
должна была баллотироваться его кандидатура на пост президента Северной
миссисипской железной дороги, собирались провести не раньше чем через
месяц, но дел у него было предостаточно. Ему, конечно, придется вернуться
на Миссисипи и жить там, так что следовало завершить свои дела в
Нью-Йорке. К тому же Аллану хотелось подготовиться к своим новым
обязанностям по управлению железной дорогой. Благодаря любезности генерала
Прентиса, Монтегю познакомили с президентом одной из крупных
трансконтинентальных железнодорожных магистралей, и Аллан начал изучать
систему служб. Он снова отправился на юг, чтобы проконтролировать работу
геологов и проконсультироваться с инженерами.
Прайс проводил свои мероприятия по осуществлению контроля над дорогой,
не обращая внимания на старую администрацию. Однажды он послал за Монтегю
и познакомил его с неким мистером Хаскинсом, которого предполагалось
избрать вице-президентом дороги. По его словам, Хаскинс, в прошлом
президент Южной теннессийской дороги, хорошо знаком с практикой
железнодорожного дела, так что Монтегю мог на него положиться.
Хаскинс был жилистый, нервный человек с плохим характером и злым
языком; Он поклонялся сильным мира сего, и, общаясь с ним, Монтегю получил
много любопытных сведений относительно управления дорогами. Так, он узнал,
что заметную статью в бюджете дороги составляли средства, получаемые от
местных правительственных органов за право вести дорогу по территории
городов и поселков.
Никому, похоже, и в голову не приходило, что можно добиваться
разрешения иными путями. Монтегю не понравилась такая перспектива, но он
промолчал. Далее, дорога должна была закупать рельсы и все необходимое у
Миссисипской стальной компании и платить бешеные деньги, причем никто не
интересовался предъявляемыми к оплате счетами.
Монтегю смутил и тот факт, что секретарь и казначей дороги получали
беспрецедентно щедрое вознаграждение. Но это не подлежало обсуждению,
поскольку они были родственниками Прайса.
Все это Монтегю пришлось проглотить, но однажды, дней за десять до
выборов, когда Хаскинс пришел в его контору с тарифами оплаты инженеров и
со своими собственными выкладками о предполагаемой стоимости новой ветки
дороги, дело дошло до споров. В большинстве случаев цифры значительно
превышали те, которые Монтегю наметил сам.
- Нам следует найти более выгодных подрядчиков, - сказал он, указывая
на некоторые цены.
- Можно, конечно, и найти, но эти подряды предназначены специально для
Компании железнодорожных насыпей.
- Я вас не понимаю, - сказал Монтегю, - я полагал, что мы для выявления
претендентов на подряд помещаем объявление.
- Да, но в данном случае подряд останется за этой компанией.
- Вы хотите сказать, что мы не можем отдать предпочтение тому, кто
предложит самую выгодную цену?
- Боюсь, что так.
- Прайс давал вам какие-нибудь инструкции по этому поводу?
- Да.
- Но я не понимаю, - сказал Монтегю, - что представляет собой эта
Компания железнодорожных насыпей?
Хаскинс усмехнулся.
- Это предприятие самого Прайса.
Монтегю изумленно посмотрел на него.
- Самого Прайса? - повторил он.
- Его племянник - президент компании.
- Это новая компания?
- Да. Она организована специально для этой цели, - усмехнулся Хаскинс.
- И что она производит?
- Она ничего не производит, она только продает.
- Иными словами, - сказал Монтегю, - это прием, с помощью которого
мистер Прайс намерен обирать акционеров Северной миссисипской железной
дороги?
- Называйте это как хотите, - спокойно сказал Хаскинс, - но я советовал
бы вам говорить об этом так, чтобы Прайс не услышал.
- Благодарю вас, - ответил Монтегю и прекратил разговор.
Монтегю потратил день на обдумывание. Он не привык совершать
скоропалительных поступков. Он видел, что пришло время сказать свое слово,
но прежде хотел определить для себя, как ему действовать дальше.
В тот вечер Монтегю обедал в клубе и, увидев своего друга майора
Винейбла, утонувшего в глубоком кожаном кресле библиотеки, подошел к нему
и сел рядом.
- Как поживаете, майор? - спросил он. - У меня появился другой повод
задавать вам вопросы.
- Всегда к вашим услугам, - ответил майор.
- Речь идет о железной дороге. Слышали ли вы когда-либо, чтобы
президент организовывал компанию для продажи оборудования собственной
дороге?
Майор угрюмо усмехнулся.
- Да, слышал, - сказал он.
- Это общепринято?
- Не так уж принято, как может показаться. Президент железной дороги
обычно не имеет возможности позволить себе подобное. Но если дорога
большая и ее возглавляет человек, располагающий большой властью, то почему
бы ему этого не сделать.
- Понимаю.
- Так поступил, например, Хиггинс, - сказал майор. - Он любил ходить в
воскресные школы и произносить там речи. Хиггинс принадлежал к людям того
сорта, которых газеты охотно выставляют образцовыми гражданами и
предпринимателями. Его братья и все другие родственники включились в дело,
чтобы продавать оборудование железной дороге Хиггинса. Я слышал одну
историю - о ней мало говорили, но она очень забавна. Ежегодно дорога
давала объявление о подряде на почтовую бумагу. Его сумма равнялась
примерно миллиону долларов, и в длинных столбцах объявления уточнялся
список необходимых товаров, но в середине одного из параграфов неизменно
указывалось, что бумага должна непременно иметь определенный водяной знак.
А патентом на этот знак владела только одна из компаний Хиггинса! У него
даже и фабрики не было - все подряды он передавал во вторые руки. Хиггинс
умер, оставив после себя примерно восемьдесят миллионов долларов, но факты
подтасовали, и все газеты сообщили, что у него было "всего несколько
миллионов". Это произошло в Филадельфии, где такие вещи возможны.
Монтегю погрузился в раздумье.
- И все же я не понимаю, почему они так поступают в данном случае. Ведь
у Прайса самый большой пакет акций дороги.
- Ну и что? - спросил майор.
- Как? Ведь они просто грабят свою дорогу!
- Подумаешь, какое им дело до дороги? Они сбудут ее раньше, чем рядовые
акционеры разберутся что к чему, а пока влияют на положение на бирже. То
же самое, например, они проделывают с городскими трамваями в Бруклине. Чем
больше колеблются цены на акции, тем для крупных предпринимателей лучше.
- Но здесь речь идет о железной дороге, которая еще не построена, и они
сами вкладывают деньги в ее строительство.
- Да, конечно, - сказал майор, - но они вернут их себе с помощью
подобных махинаций, и на руках у них останутся и акции и вся прибыль от
игры на бирже. А если из Законодательного собрания штата придет запрос,
они раскроют свои книги и объяснят, что произвели большие расходы на
реконструкцию; такова стоимость дороги, скажут они, а урезав нам
ассигнования на транспортные расходы, вы сократите наши доходы и лишите
нас собственности.
Майор взглянул на Монтегю, и в его глазах сверкнул злой огонек.
- И вот еще что, - сказал он. - Вы говорите, что владельцы дороги
швыряют деньгами. А вы уверены, что это их собственные деньги? Обычно
большая часть средств на строительство дороги поступает за счет закладных,
которые переуступаются банкам, страховым компаниям и кредитным обществам.
Вам это приходило в голову?
- Нет, - ответил Монтегю.
- Я знаю кое-кого на Уолл-стрите, кто спекулирует доходами, полученными
с их же предприятий. Возьмите Уаймана. Его дороги приносят двадцать или
тридцать миллионов прибыли, и он использует это на Уолл-стрите, помещая
свои капиталы под закладные листы предприятий, занимающихся
благоустройством поселков в сельской местности. Ясно?
- Ясно одно, - сказал Монтегю, - страдающая сторона - мелкие акционеры.
- Да и мелкие предприниматели тоже. Я помню, еще во времена моей юности
люди, накопив немного денег, помещали их в какое-нибудь предприятие и
получали свою долю, какова бы ни была его прибыль. А теперь крупные дельцы
взяли все под свой контроль и стали еще более алчными, чем раньше. Ничто
их не задевает больше, чем сознание, что мелкий акционер получит свою долю
прибыли. Они пускаются на разные махинации, лишь бы лишить их такой
возможности. Я смог бы рассказывать вам об этом целую неделю. Скажем, вы
производите мыло. Но выясняется, что таких фабрикантов, как вы, очень
много, да и вообще слишком много мыла. И вы начинаете ловчить, чтобы
вытеснить своих конкурентов и монополизировать в этой отрасли рынок. Свои
доходы вы оцениваете вдвойне против реальных, так как рассчитываете в
дальнейшем удвоить капитал. Но теперь для реализации своих хитрых планов
вы выпускаете новый пакет акций на сумму, в три раза превышающую эти
воображаемые доходы. Затем вы пускаете слух о чудесных свойствах вашего
мыла и о всех привилегиях и правах, какие дает монополия его производства,
которой вы владеете. Так вы сбываете свои акции, скажем, по восьмидесяти
процентов. Даже продав все акции, управление предприятием вы оставите в
своих руках. Пайщики беспомощны и неорганизованны, а у вас всюду свои
люди. И тут начинают ходить тревожные слухи о тресте по производству мыла.
Его совет директоров собирается на совещание и заявляет, что трест не в
состоянии выплачивать проценты с дохода. Акционеры в панике, некоторые
протестуют. Но часы пущены, и вы вытаскиваете свой выигрышный билет
раньше, чем кто-либо сообразит, в чем дело. Паника вызывает падение цен на
ваши акции, и вы сами скупаете большую их часть. Затем пайщики узнают, что
трест по производству мыла перешел в другие руки и решено избрать новую,
честную администрацию, а производство мыла возрастает. Вы покупаете еще
несколько фабрик и снова выпускаете акции и закладные, цена на акции снова
повышается, и вы опять продаете свои. Подобные махинации проделываются
систематически каждые два или три года. И каждый раз вы собираете новую
жатву с лиц, которые желали бы вложить свои деньги в какое-нибудь дело, и,
кроме немногих лиц с Уолл-стрита, никто не способен уследить за вашими
действиями.
Майор умолк со счастливым выражением лица.
- Новые и новые доходы, - продолжал он, - стекаются со всех концов
страны к Уолл-стриту. Я себе прекрасно представляю, как они поступают с
рудников, заводов и фабрик. В наше время люди не любят прятать деньги в
сундуки - у кого они сейчас есть. Они хотят вложить их в дело, и вы
придумываете такое дело. Возьмите, к примеру, городские железные дороги
здесь, в Нью-Йорке. Казалось бы, какой верный доход ожидает тут
вкладчиков! Уличное движение растет, строительство новых линий не
поспевает за ним. Барыш верный. И вот люди покупают акции и закладные
городских дорог. В данном случае организаторами строительных компаний
являются политические деятели: это их доля, взамен тех удобств, какие они
предоставляют городу. Они вводят новую систему, которая действует, как
автомат против лука и стрел; организуют синдикат, а он без всяких затрат
получает привилегии на строительство дорог, а затем продает их какой-либо
компании за миллионы. Случалось, они продавали привилегии, которыми не
обладали вовсе, и такие железные дороги, каких еще не существовало на
свете. Вам будут говорить о неоднократных реконструкциях, каких не было и
в помине. А в итоге они загребают примерно тридцать миллионов долларов.
Тем временем мелкие акционеры удивляются, почему они не получают своего
дивиденда!
- Так обстоит дело с помещением капиталов, - после паузы продолжал
майор. - Но, конечно же, самые большие источники обогащения - страховые
компании и банки. Вот где сколачиваются целые состояния. Тут от вас
ускользнет большая часть прибылей, если у вас нет собственных банков для
приобретения закладных. На днях я слышал забавную историю об одном типе,
занимавшемся производством электрических приборов. Послушать его, так он
честный человек и не имеет никакого отношения к Уолл-стриту. Компания, во
главе которой он стоит, пожелала расширить свое предприятие и выпустила
закладных листов на сумму двести тысяч долларов, затем он обратился к
страховому обществу и предложил ему купить их по девяносто. "В настоящее
время мы не покупаем закладные, - ответили ему, - попробуйте обратиться в
национальное кредитное общество". Он обратился, и ему предложили за них по
восьмидесяти. Делать было нечего, пришлось согласиться. А кредитное
общество передало эти закладные тому же страховому обществу по номинальной
цене. Я мог бы назвать вам с десяток трестов в Нью-Йорке, которые являются
весело, а я не возражаю. И все же иногда это бесит, так и хочется
заставить их принять меня в свое общество. А потом думаешь: зачем
добиваться того, что тебе не по нраву. Только потому, что другие тебе в
этом отказывают?
У Монтегю едва не сорвался вопрос: "Так зачем вы к ним ходите?", но он
промолчал. Машина помчалась по шоссе, и спутник Монтегю, указывая на
виллы, называл их владельцев и рассказывал о них в присущем ему стиле.
- Видите вон тот желтый кирпичный дом, - сказал Гембл. - Он принадлежит
Эллису, железнодорожному магнату. Он раньше жил в Питсбурге, и я помню,
как тридцать лет назад у него была только одна колясочка на трех малышей и
он сам ее возил, черт возьми. Тогда он был рад одолжить у меня деньги, а
теперь, когда я прохожу, отворачивается. Шесть или восемь лет назад Эллис
занимался сталью, - продолжал вспоминать Гембл, - а затем продал свое
дело. Это было как раз тогда, когда создавался Стальной трест. Слышали эту
историю?
- Что-то не помню, - ответил Монтегю.
- Что ж, если вы намерены тягаться со Стальным трестом, вам не мешает
ее знать. Встречались ли вы с Джимом Стэггом?
- Азартный игрок с Уолл-стрита? - спросил Монтегю. - Я знаю его только
по имени.
- Последний подвиг Стэгга заключался в организации боксерского матча на
приз в одном из шикарных отелей Нью-Йорка, когда черномазый швырнул
противника в зеркальную стену. Стэгг родом с Дальнего Запада и, знаете ли,
остался по-прежнему диким. Боже мой, я мог бы порассказать вам о нем
такое, что у вас волосы встанут дыбом? Может быть, вы помните, как
некоторое время назад он искал на рынке акции Южной тенессийской дороги и
завладел ими. Старый Уотерман утверждал, что забрал их у него потому, что
не считал Стэгга человеком, подходящим для такого дела. А на поверку он
врал, ведь Уотерман и до сих пор не брезгует использовать его для разных
делишек. Ну и вот. Шесть или восемь лет спустя Стэгг приобрел на Западе
большой сталепрокатный завод. А в Индиане был другой завод, принадлежавший
Эллису, и он представлял собой конкурента заводу Стэгга. Как-то Стэгг с
друзьями кутил несколько дней подряд, и поздно ночью у них зашел разговор
об Эллисе. "Давайте купим его завод", - предложил Стэгг. И вот они
заказали специальный поезд, погрузили шампанское и отправились в Индиану -
в тот город, где находился этот завод. Часа в четыре ночи они подошли к
дому Эллиса, стали звонить в колокольчик и колотить в дверь. Некоторое
время спустя вышел полусонный дворецкий. "Эллис дома?" - спросил Стэгг, и
раньше, чем тот успел ответить, вся шайка протиснулась в прихожую. Стоя на
первой ступеньке лестницы, Стэгг заорал (а голос у него как у быка):
"Эллис, Эллис, а ну-ка спускайся!" Эллис появился на лестнице в пижаме,
перепуганный чуть ли не насмерть. "Мы хотим купить ваш завод", - объявил
Стэгг. "Купить завод?" - открыл от изумления рот Эллис. "Да, немедленно!
Плачу наличными! Мы дадим вам за него пятьсот тысяч". "Но он стоит миллион
двести тысяч", - закричал Эллис. "Ладно, мы заплатим вам миллион двести
тысяч, - сказал Стэгг, - черт с вами, мы дадим вам полтора миллиона". "Мой
завод не продается". "Мы дадим вам два миллиона!" "Я сказал вам - не
продается!" "Два с половиной миллиона! Сойдите к нам!" "Вы что, серьезно?"
- пробормотал Эллис, он просто не поверил своим ушам. "Сойдите к нам, и я
выпишу вам чек!" - сказал Стэгг.
Они заставили его спуститься и купили завод. Затем раскупорили
шампанское, и Эллис стал добродушнее. "У моего завода один недостаток, -
сказал он, - близость к предприятию Джонса, в Гарристоуне. Он пользуется
скидкой на железных дорогах и продает свой товар дешевле". "Черт с ним, мы
купим и его завод", - сказал Стэгг.
И они снова погрузились в свой специальный поезд. Примерно в шесть утра
они были в Гарристоуне и купили завод Джонса. И это разожгло их, знаете,
ни разу в жизни они так славно не веселились. Похоже, Стэгг незадолго
перед этим заработал миллионов десять или двенадцать на какой-то
рискованной афере на Уолл-стрите, и они сорили долларами, скупая стальные
заводы за двойную или тройную цену.
Гембл помолчал. Затем Аллан опять услышал его странный смех.
- Я рассказал вам эту историю со слов самого Стэгга, - сказал он, - что
вы, конечно, должны принять во внимание. Он говорил, что понятия не имел о
планах Дана Уотермана, но я полагаю, это неправда. Гаррисон угрожал
построить сам железную дорогу в Питсбурге для своих грузов и больше не
иметь дел с дорогой Уотермана. Последнему не оставалось ничего другого,
как скупить у него заводы за тройную цену. И он сразу перекупил эти заводы
у Стэгга. Тот платил за них двойные и тройные деньги, а Уотерман их
удвоил, а затем передал эти предприятия - и снова за двойную цену -
правительству.
Гембл умолк.
- Вот как они наживают свои состояния, - добавил он, размахивая толстой
рукой. - Иной раз не удержишься от смеха, когда думаешь об этом. Каждое
свое предприятие они приобретали по цене, значительно превосходящей
первоначальную. Я сомневаюсь, имеются ли у Стального треста те двести
миллионов долларов наличными, которые были вложены в него акционерами, а
между тем сами они оценивали свой капитал в миллиард, а теперь говорят о
полутора миллиардах! Пока заправилы наживают сотни миллионов, мелкие
акционеры должны разоряться, так как акции постоянно падают в цене. Старый
Гаррисон получает четыреста миллионов долларов в качестве арендной платы
за свою собственность, сидит себе, посмеивается да дивится, что человек
никак не сможет умереть бедняком!
Автомобиль Гембла ехал мимо одного из клубов. Вдруг Гембл приказал
шоферу остановиться.
- Хэлло, Билли! - позвал он, и молодой морской офицер, который
спускался по лестнице, обернулся и подошел к нему.
- Где вы пропадали? - спросил Гембл. - Мистер Монтегю, это мой друг,
лейтенант Лонг, инженер. Куда вы направляетесь, Билли?
- Собственно, никуда, - сказал офицер.
- Садитесь в машину, - пригласил Гембл, указывая на свободное место
между ним и Монтегю. - Я показываю мистеру Монтегю город.
Лонг сел в машину, и они поехали дальше.
- Лейтенант только что из Бруклина, - продолжал Гембл. - Мы приятно
провели время в Бруклине, не правда ли. Билли? Расскажите, как вы там жили
потом?
- Я много работаю, - сказал лейтенант, - учусь.
- Учитесь здесь, в Ньюпорте? - рассмеялся Гембл.
- Да. Инженеру здесь жить несложно. Мы трудовой народ, и на балах в нас
не нуждаются. Кстати, Гембл, - добавил он, - я вас искал. Мне нужна ваша
помощь.
- Моя? - спросил Гембл.
- Да. Я только что получил извещение от своего ведомства о том, что
включен в комиссию из пяти лиц, которая создана для экспертизы мазута,
предназначенного для морского флота.
- Чем же я могу помочь?
- Хотелось бы, чтобы вы оказали мне содействие в этом деле.
- Но ведь я ничего не смыслю в мазуте.
- Ну, вы не можете знать меньше меня, - сказал лейтенант. - Поскольку
вы занимались нефтью, вы наверняка имеете представление и о мазуте.
Гембл подумал с минуту.
- Я попытаюсь, - сказал он. - Но не уверен, что должен за это браться.
Сам я нефтью уже не занимаюсь, но у меня есть друзья, которые, возможно,
заинтересованы в такого рода подряде.
- Ну, что же, ваши друзья могут использовать предоставившуюся
возможность. Я тоже ваш друг, между прочим, и, кроме вас, где же мне
удастся разузнать что-либо об этом мазуте?
Гембл снова промолчал.
- Ладно, я сделаю все, что смогу, - наконец сказал он. - Я напишу, что
знаю о качестве хорошей нефти, а вы используйте это по своему усмотрению.
- Чудненько, - облегченно вздохнул лейтенант.
- Но, пожалуйста, никому не рассказывайте об этом, - сказал Гембл, -
дело щекотливое, понимаете.
- На меня можете положиться, - рассмеялся лейтенант.
На этом тема была исчерпана.
Полчаса спустя Гембл высадил Монтегю у подъезда виллы генерала
Прентиса. Аллан попрощался и прошел в холл.
Генерал спускался по лестнице.
- Хэлло, Аллан! Где вы пропадали?
- Я знакомился с городом.
- Проходите в гостиную. Там сидит человек, с которым вам следует
познакомиться. Один из самых способных журналистов Уолл-стрита, - добавил
он, пройдя через холл, - он ведет финансовую рубрику в "Экспрессе".
Монтегю вошел в комнату и был представлен молодому человеку могучего
телосложения и приятной наружности, который не так давно был центральным
нападающим известной футбольной команды.
- Ну, Бейтс, - сказал генерал, - чем вы сейчас заняты?
- Стараюсь разобраться в истории банкротства Гранта и Уорда, - сказал
Бейтс, - полагаю, что если хоть кому-нибудь известно про это, так только
вам.
- Верно, - ответил генерал, - но ее обстоятельства таковы, что я ничего
не вправе рассказывать, в особенности для печати. Но вы узнаете ее как
частное лицо, если желаете.
- Нет, в таком случае лучше не надо. Я разузнаю об этом через другие
каналы.
- Вы проделали весь путь до Ньюпорта, чтобы повидать меня? - спросил
генерал.
- Не совсем, - сказал Бейтс. - Я должен взять интервью у Уаймана по
поводу нового выпуска акций его железной дороги. Каково ваше мнение о
положении на рынке, генерал?
- На мой взгляд, дела плохи, - сказал Прентис. - Самое время принять
меры предосторожности.
Бейтс повернулся к Монтегю.
- Кажется, я видел вас только что на улице, - приветливо сказал он, -
вы были с Джемсом Гемблом, не так ли?
- Да, - сказал Монтегю, - вы с ним знакомы?
- Бейтс знает всех, - вставил генерал, - это его профессия.
- Гембла я знаю особенно хорошо. Мой брат служит в его конторе в
Питсбурге. Как вы думаете, какого черта он делает в Ньюпорте?
- Просто путешествует, как он мне сказал. Ему стало нечего делать с тех
пор, как он продал дело.
- Продал дело! - повторил Бейтс. - Что вы хотите этим сказать?
- Да то, что Трест выкупил у него дело.
Бейтс удивленно посмотрел на него.
- Почему вы так думаете?
- Он сказал мне это сам.
- О, - засмеялся Бейтс, - в таком случае это просто уловка!
- Вы полагаете, что он его не продал?
- Я не полагаю, я знаю. Во всяком случае, так было три дня назад. Я
получил письмо от брата, в котором написано, что Гембл собирается взять у
правительства большой подряд на поставку мазута. Он мастер проворачивать
дела!
Монтегю больше ничего не сказал, но задумался. Опыт отточил его
смекалку, и теперь он мог разобраться в происходящем. Немного позже, когда
Бейтс ушел и появились Оливер с Алисой, он отвел брата в сторону и
спросил:
- Сколько тебе перепадет при заключении контракта на нефть?
Брат уставился на него в изумлении.
- Господи! - воскликнул он. - Неужели же Гембл сказал тебе об этом?
- Кое-что сказал, а об остальном я догадался сам.
Оливер внимательно наблюдал за ним.
- Послушай, Аллан, - сказал он, - помалкивай насчет всего этого!
- Еще бы. Я вижу, что это меня не касается.
И тут Оливер вдруг весело рассмеялся.
- Скажи, Аллан, а ведь этот Гембл - умница, правда?
- Очень умен, - подтвердил тот.
- Знаешь, он уже полгода гоняется за этим подрядом, - продолжал Оливер,
- и при этом так спокоен! Я никогда не видел более ловкой игры!
- Но как он узнал, кому из офицеров поручено проверить качество мазута
и составить спецификацию?
- О, нет ничего проще. С этого все и началось. Сложнее было найти
подряд, а уж разузнать имена офицеров - дело немудреное. В Вашингтоне с
этим встречаешься на каждом шагу. Там все чиновники - взяточники.
- Понятно, - сказал Монтегю.
- Дела Гембла приняли плохой оборот, - продолжал Оливер. - Трест загнал
его в угол. Но Гембл увидел свой шанс и все поставил на карту, чтобы
добиться подряда.
- В чем тут все-таки дело? Какой ему прок от этой спецификации?
- В комиссии пять офицеров, и он так хитро подошел к ним, что теперь
все они его близкие друзья и обращаются к нему за помощью. Вашингтон
отправит пять совершенно разных спецификаций нефти, но все пять будут
содержать один существенный пункт. Видишь ли, компания Гембла приготовляет
особого рода мазут, содержащий какой-то компонент, - он мне сказал, какой
именно, но я забыл. При этом мазут не становится ни хуже, ни лучше, но
зато отличается от всякого другого. И вот во всех пяти спецификациях будет
указано на необходимость содержания именно этого компонента, а во всем
мире есть только одна компания, которая в состоянии предложить мазут
такого качества. В результате Гембл - единственный его собственник -
получает контракт на пять лет.
- Славное дельце, - сухо сказал Монтегю. - И сколько же тебе перепадет?
- Он уплатил мне авансом десять тысяч, - ответил Оливер, - и я получу
еще пять процентов прибыли за первый год, какой бы она ни была. Гембл
говорит, что она составит не менее полумиллиона. Так что, ты видишь,
овчинка стоила выделки!
И Оливер рассмеялся над собственными словами.
- Гембл завтра уезжает домой, - прибавил он. - Так что моя работа
окончена. Я, может, больше его никогда не увижу до того момента, когда его
четыре удивительные дочки не созреют для ярмарки невест!
Монтегю вернулся в Нью-Йорк и окунулся в работу. Выборы, на которых
должна была баллотироваться его кандидатура на пост президента Северной
миссисипской железной дороги, собирались провести не раньше чем через
месяц, но дел у него было предостаточно. Ему, конечно, придется вернуться
на Миссисипи и жить там, так что следовало завершить свои дела в
Нью-Йорке. К тому же Аллану хотелось подготовиться к своим новым
обязанностям по управлению железной дорогой. Благодаря любезности генерала
Прентиса, Монтегю познакомили с президентом одной из крупных
трансконтинентальных железнодорожных магистралей, и Аллан начал изучать
систему служб. Он снова отправился на юг, чтобы проконтролировать работу
геологов и проконсультироваться с инженерами.
Прайс проводил свои мероприятия по осуществлению контроля над дорогой,
не обращая внимания на старую администрацию. Однажды он послал за Монтегю
и познакомил его с неким мистером Хаскинсом, которого предполагалось
избрать вице-президентом дороги. По его словам, Хаскинс, в прошлом
президент Южной теннессийской дороги, хорошо знаком с практикой
железнодорожного дела, так что Монтегю мог на него положиться.
Хаскинс был жилистый, нервный человек с плохим характером и злым
языком; Он поклонялся сильным мира сего, и, общаясь с ним, Монтегю получил
много любопытных сведений относительно управления дорогами. Так, он узнал,
что заметную статью в бюджете дороги составляли средства, получаемые от
местных правительственных органов за право вести дорогу по территории
городов и поселков.
Никому, похоже, и в голову не приходило, что можно добиваться
разрешения иными путями. Монтегю не понравилась такая перспектива, но он
промолчал. Далее, дорога должна была закупать рельсы и все необходимое у
Миссисипской стальной компании и платить бешеные деньги, причем никто не
интересовался предъявляемыми к оплате счетами.
Монтегю смутил и тот факт, что секретарь и казначей дороги получали
беспрецедентно щедрое вознаграждение. Но это не подлежало обсуждению,
поскольку они были родственниками Прайса.
Все это Монтегю пришлось проглотить, но однажды, дней за десять до
выборов, когда Хаскинс пришел в его контору с тарифами оплаты инженеров и
со своими собственными выкладками о предполагаемой стоимости новой ветки
дороги, дело дошло до споров. В большинстве случаев цифры значительно
превышали те, которые Монтегю наметил сам.
- Нам следует найти более выгодных подрядчиков, - сказал он, указывая
на некоторые цены.
- Можно, конечно, и найти, но эти подряды предназначены специально для
Компании железнодорожных насыпей.
- Я вас не понимаю, - сказал Монтегю, - я полагал, что мы для выявления
претендентов на подряд помещаем объявление.
- Да, но в данном случае подряд останется за этой компанией.
- Вы хотите сказать, что мы не можем отдать предпочтение тому, кто
предложит самую выгодную цену?
- Боюсь, что так.
- Прайс давал вам какие-нибудь инструкции по этому поводу?
- Да.
- Но я не понимаю, - сказал Монтегю, - что представляет собой эта
Компания железнодорожных насыпей?
Хаскинс усмехнулся.
- Это предприятие самого Прайса.
Монтегю изумленно посмотрел на него.
- Самого Прайса? - повторил он.
- Его племянник - президент компании.
- Это новая компания?
- Да. Она организована специально для этой цели, - усмехнулся Хаскинс.
- И что она производит?
- Она ничего не производит, она только продает.
- Иными словами, - сказал Монтегю, - это прием, с помощью которого
мистер Прайс намерен обирать акционеров Северной миссисипской железной
дороги?
- Называйте это как хотите, - спокойно сказал Хаскинс, - но я советовал
бы вам говорить об этом так, чтобы Прайс не услышал.
- Благодарю вас, - ответил Монтегю и прекратил разговор.
Монтегю потратил день на обдумывание. Он не привык совершать
скоропалительных поступков. Он видел, что пришло время сказать свое слово,
но прежде хотел определить для себя, как ему действовать дальше.
В тот вечер Монтегю обедал в клубе и, увидев своего друга майора
Винейбла, утонувшего в глубоком кожаном кресле библиотеки, подошел к нему
и сел рядом.
- Как поживаете, майор? - спросил он. - У меня появился другой повод
задавать вам вопросы.
- Всегда к вашим услугам, - ответил майор.
- Речь идет о железной дороге. Слышали ли вы когда-либо, чтобы
президент организовывал компанию для продажи оборудования собственной
дороге?
Майор угрюмо усмехнулся.
- Да, слышал, - сказал он.
- Это общепринято?
- Не так уж принято, как может показаться. Президент железной дороги
обычно не имеет возможности позволить себе подобное. Но если дорога
большая и ее возглавляет человек, располагающий большой властью, то почему
бы ему этого не сделать.
- Понимаю.
- Так поступил, например, Хиггинс, - сказал майор. - Он любил ходить в
воскресные школы и произносить там речи. Хиггинс принадлежал к людям того
сорта, которых газеты охотно выставляют образцовыми гражданами и
предпринимателями. Его братья и все другие родственники включились в дело,
чтобы продавать оборудование железной дороге Хиггинса. Я слышал одну
историю - о ней мало говорили, но она очень забавна. Ежегодно дорога
давала объявление о подряде на почтовую бумагу. Его сумма равнялась
примерно миллиону долларов, и в длинных столбцах объявления уточнялся
список необходимых товаров, но в середине одного из параграфов неизменно
указывалось, что бумага должна непременно иметь определенный водяной знак.
А патентом на этот знак владела только одна из компаний Хиггинса! У него
даже и фабрики не было - все подряды он передавал во вторые руки. Хиггинс
умер, оставив после себя примерно восемьдесят миллионов долларов, но факты
подтасовали, и все газеты сообщили, что у него было "всего несколько
миллионов". Это произошло в Филадельфии, где такие вещи возможны.
Монтегю погрузился в раздумье.
- И все же я не понимаю, почему они так поступают в данном случае. Ведь
у Прайса самый большой пакет акций дороги.
- Ну и что? - спросил майор.
- Как? Ведь они просто грабят свою дорогу!
- Подумаешь, какое им дело до дороги? Они сбудут ее раньше, чем рядовые
акционеры разберутся что к чему, а пока влияют на положение на бирже. То
же самое, например, они проделывают с городскими трамваями в Бруклине. Чем
больше колеблются цены на акции, тем для крупных предпринимателей лучше.
- Но здесь речь идет о железной дороге, которая еще не построена, и они
сами вкладывают деньги в ее строительство.
- Да, конечно, - сказал майор, - но они вернут их себе с помощью
подобных махинаций, и на руках у них останутся и акции и вся прибыль от
игры на бирже. А если из Законодательного собрания штата придет запрос,
они раскроют свои книги и объяснят, что произвели большие расходы на
реконструкцию; такова стоимость дороги, скажут они, а урезав нам
ассигнования на транспортные расходы, вы сократите наши доходы и лишите
нас собственности.
Майор взглянул на Монтегю, и в его глазах сверкнул злой огонек.
- И вот еще что, - сказал он. - Вы говорите, что владельцы дороги
швыряют деньгами. А вы уверены, что это их собственные деньги? Обычно
большая часть средств на строительство дороги поступает за счет закладных,
которые переуступаются банкам, страховым компаниям и кредитным обществам.
Вам это приходило в голову?
- Нет, - ответил Монтегю.
- Я знаю кое-кого на Уолл-стрите, кто спекулирует доходами, полученными
с их же предприятий. Возьмите Уаймана. Его дороги приносят двадцать или
тридцать миллионов прибыли, и он использует это на Уолл-стрите, помещая
свои капиталы под закладные листы предприятий, занимающихся
благоустройством поселков в сельской местности. Ясно?
- Ясно одно, - сказал Монтегю, - страдающая сторона - мелкие акционеры.
- Да и мелкие предприниматели тоже. Я помню, еще во времена моей юности
люди, накопив немного денег, помещали их в какое-нибудь предприятие и
получали свою долю, какова бы ни была его прибыль. А теперь крупные дельцы
взяли все под свой контроль и стали еще более алчными, чем раньше. Ничто
их не задевает больше, чем сознание, что мелкий акционер получит свою долю
прибыли. Они пускаются на разные махинации, лишь бы лишить их такой
возможности. Я смог бы рассказывать вам об этом целую неделю. Скажем, вы
производите мыло. Но выясняется, что таких фабрикантов, как вы, очень
много, да и вообще слишком много мыла. И вы начинаете ловчить, чтобы
вытеснить своих конкурентов и монополизировать в этой отрасли рынок. Свои
доходы вы оцениваете вдвойне против реальных, так как рассчитываете в
дальнейшем удвоить капитал. Но теперь для реализации своих хитрых планов
вы выпускаете новый пакет акций на сумму, в три раза превышающую эти
воображаемые доходы. Затем вы пускаете слух о чудесных свойствах вашего
мыла и о всех привилегиях и правах, какие дает монополия его производства,
которой вы владеете. Так вы сбываете свои акции, скажем, по восьмидесяти
процентов. Даже продав все акции, управление предприятием вы оставите в
своих руках. Пайщики беспомощны и неорганизованны, а у вас всюду свои
люди. И тут начинают ходить тревожные слухи о тресте по производству мыла.
Его совет директоров собирается на совещание и заявляет, что трест не в
состоянии выплачивать проценты с дохода. Акционеры в панике, некоторые
протестуют. Но часы пущены, и вы вытаскиваете свой выигрышный билет
раньше, чем кто-либо сообразит, в чем дело. Паника вызывает падение цен на
ваши акции, и вы сами скупаете большую их часть. Затем пайщики узнают, что
трест по производству мыла перешел в другие руки и решено избрать новую,
честную администрацию, а производство мыла возрастает. Вы покупаете еще
несколько фабрик и снова выпускаете акции и закладные, цена на акции снова
повышается, и вы опять продаете свои. Подобные махинации проделываются
систематически каждые два или три года. И каждый раз вы собираете новую
жатву с лиц, которые желали бы вложить свои деньги в какое-нибудь дело, и,
кроме немногих лиц с Уолл-стрита, никто не способен уследить за вашими
действиями.
Майор умолк со счастливым выражением лица.
- Новые и новые доходы, - продолжал он, - стекаются со всех концов
страны к Уолл-стриту. Я себе прекрасно представляю, как они поступают с
рудников, заводов и фабрик. В наше время люди не любят прятать деньги в
сундуки - у кого они сейчас есть. Они хотят вложить их в дело, и вы
придумываете такое дело. Возьмите, к примеру, городские железные дороги
здесь, в Нью-Йорке. Казалось бы, какой верный доход ожидает тут
вкладчиков! Уличное движение растет, строительство новых линий не
поспевает за ним. Барыш верный. И вот люди покупают акции и закладные
городских дорог. В данном случае организаторами строительных компаний
являются политические деятели: это их доля, взамен тех удобств, какие они
предоставляют городу. Они вводят новую систему, которая действует, как
автомат против лука и стрел; организуют синдикат, а он без всяких затрат
получает привилегии на строительство дорог, а затем продает их какой-либо
компании за миллионы. Случалось, они продавали привилегии, которыми не
обладали вовсе, и такие железные дороги, каких еще не существовало на
свете. Вам будут говорить о неоднократных реконструкциях, каких не было и
в помине. А в итоге они загребают примерно тридцать миллионов долларов.
Тем временем мелкие акционеры удивляются, почему они не получают своего
дивиденда!
- Так обстоит дело с помещением капиталов, - после паузы продолжал
майор. - Но, конечно же, самые большие источники обогащения - страховые
компании и банки. Вот где сколачиваются целые состояния. Тут от вас
ускользнет большая часть прибылей, если у вас нет собственных банков для
приобретения закладных. На днях я слышал забавную историю об одном типе,
занимавшемся производством электрических приборов. Послушать его, так он
честный человек и не имеет никакого отношения к Уолл-стриту. Компания, во
главе которой он стоит, пожелала расширить свое предприятие и выпустила
закладных листов на сумму двести тысяч долларов, затем он обратился к
страховому обществу и предложил ему купить их по девяносто. "В настоящее
время мы не покупаем закладные, - ответили ему, - попробуйте обратиться в
национальное кредитное общество". Он обратился, и ему предложили за них по
восьмидесяти. Делать было нечего, пришлось согласиться. А кредитное
общество передало эти закладные тому же страховому обществу по номинальной
цене. Я мог бы назвать вам с десяток трестов в Нью-Йорке, которые являются