просто передаточным звеном для страховых компаний и существуют специально
для этих игр. Вы поняли?
- О, да, - ответил Монтегю.
- А не стоит ли случайно за спиной вашей железнодорожной компании
какой-нибудь трест?
- Несомненно, - ответил Монтегю.
Майор пожал плечами.
- Тогда ждите, что ваши хозяева вскоре найдут, что первый выпуск
закладных листов не покрывает стоимости предполагаемой реконструкции.
Смету сочтут заниженной, выпустят новую партию закладных, и компания
вашего президента получит новый подряд. Затем вы узнаете, что ваш
президент организует промышленное предприятие неподалеку от дороги, а
дорога предоставит ему негласно скидку или практически будет перевозить
его товары бесплатно. Он может также заставить дорогу заплатить ему за
эксплуатацию вагонов, представляющих его личную собственность. Или,
возможно, имеет какое-нибудь промышленное предприятие, и строительство
дороги для него уже побочное дело.
Майор умолк. Он видел, что Монтегю смотрит на него растерянно.
- Что случилось? - спросил Винейбл.
- Боже правый! - воскликнул Аллан. - А разве вы знаете, о какой дороге
я говорю?
Майор откинулся в кресло и расхохотался. И хохотал так, что лицо его
раскраснелось, он задохнулся и не мог произнести ни слова.
- Я уверен, что вы знаете, - настаивал Монтегю. - Вы обрисовали
абсолютно точную картину.
- О, боже мой! - воскликнул майор, роясь в карманах в поисках носового
платка, чтобы вытереть слезы. - Все это напоминает мне историю нашего
районного адвоката о лимонах. Слышали вы ее?
- Нет, - ответил Монтегю.
- Это одна из ярких страниц в безотрадной кампании реформ,
осуществленных у нас несколько лет назад. Один молодой адвокат, участник
общественной кампании, выступил перед публикой и привел несколько примеров
того, как бесчестные чиновники могут делать в нашем городе деньги.
"Представьте, что вы - приемщик фруктов, а в Нью-Йорке в данное время
нехватка лимонов. В порт направляются два судна с лимонами, и одному
удается опередить другое на сутки. Согласно закону, фрукты подлежат
тщательному досмотру. Если вы относитесь к делу добросовестно, осмотр
занимает свыше суток, и владелец первого судна потеряет на этом некоторую
сумму. Вот он и приходит к вам и предлагает заплатить одну-две тысячи
долларов за отказ от осмотра каждой его корзины с лимонами".
Адвокат нарисовал эту картину перед публикой, и на следующее утро
газеты напечатали его выступление. И в тот же день после обеда он встретил
приемщика фруктов, своего старого приятеля. "Скажи-ка, старина, - сказал
тот ему, - какой дьявол рассказал тебе об этих лимонах?"
На следующее утро Монтегю явился в контору Прайса.
- Мистер Прайс, - сказал он, - я узнал от мистера Хаскинса нечто такое,
что вынуждает меня немедленно переговорить с вами.
- А именно? - спросил Прайс.
- Мистер Хаскинс сообщил мне, что Компании железнодорожных насыпей надо
отдать предпочтение при заключении контрактов на подряды.
При этих словах Монтегю пристально наблюдал за Прайсом и увидел, как
тот сжал челюсти и сердито скривил рот. На его лице появилось
неприязненное выражение. Прайс сидел, откинувшись на спинку кресла, но
теперь он медленно выпрямился, как бы готовясь к нападению.
- Ну и что? - спросил он.
- Мистер Хаскинс не ошибся?
- Нет, не ошибся.
- Он утверждает также, что вы заинтересованы в этой компании. Это
правда?
- Правда.
- Хаскинс сказал также, что эта компания ничего не производила, а
только продавала. И это правда?
- Да, это так.
- Тогда мистер Прайс, - сказал Монтегю, - мы должны немедленно с вами
объясниться. Во время первоначальных переговоров мне было заявлено, что вы
ищете человека, который добросовестно вел бы дело постройки дороги. Но
положение вещей, какое мне только что обрисовали, кажется, не
соответствует подобной программе.
Монтегю был готов к резкому отпору, но Прайс сделал над собой усилие и
сдержался.
- Вы должны признать, мистер Монтегю, что еще недостаточно знакомы со
сложившимися в железнодорожном деле порядками. Компания, о которой вы
говорите, обладает преимуществами; она может гарантировать лучшие
условия...
Прайс помолчал.
- Вы хотите сказать, что она в состоянии покупать товар дешевле, чем
сама дорога? - спросил Монтегю.
- Иногда... - начал тот.
- Прекрасно, - перебил его Монтегю, - в тех случаях, когда она может
предложить лучшие условия, подряд, безусловно, должен быть ей
предоставлен. Но это не соответствует тому, что передал мне мистер
Хаскинс. Он дал понять, что мы должны быть готовы платить значительно
дороже потому, что необходимо предоставить подряды именно Компании
железнодорожных насыпей. Поэтому я и явился к вам, чтобы у нас было полное
взаимопонимание. Раз уж я буду президентом Северной миссисипской дороги,
то все поставки следует предоставить с законных торгов, и то предприятие,
которое даст нам товар требуемого качества и по наиболее выгодным ценам,
получит наши заказы. По этому поводу не должно быть никаких недоразумений.
Мне кажется, я вполне ясно высказался?
- Да, вы ясно высказались, - сказал Прайс.
На этом беседа закончилась.
Монтегю вернулся к своим делам, но на душе его было неспокойно. Ему
хотелось убедить себя, что на этом дело и закончится и Прайс с ним
согласился, но, логически рассуждая, Аллан не мог этому поверить и
предвидел, что президентом железной дороги он останется недолго.
Однако при всех своих предчувствиях Монтегю не был готов к тому, что
последовало на другой день. Рано утром ему позвонил Куртис и попросил
дождаться его в конторе. Куртис явился через несколько минут. Он был явно
взволнован.
- Монтегю, - сказал он, - мне надо сообщить вам нечто важное. Я не
хочу, чтобы вы оставались в неведении. Но раньше, чем я произнесу
хоть-слово, я должен вас предупредить, что ставлю сейчас на карту все свое
будущее. И вы должны мне обещать, что никогда не сделаете никому ни
малейшего намека на то, что от меня услышите.
- Обещаю, - сказал Монтегю. - Но в чем дело?
- Вы даже вида не должны показать, что знаете что-либо, - прибавил
Куртис, - иначе Прайс тотчас же догадается, что вам все сказал я.
- О, так это Прайс! Обещаю не выдать вас. Рассказывайте.
- Вчера во второй половине дня он позвал Давенанта и сказал ему, что
надо снять вашу кандидатуру и подобрать другого президента дороги.
Монтегю в смятении глядел на него.
- Он сказал, что вас следует полностью отстранить. Президентом, видимо,
будет Хаскинс. Давенант вынужден был мне сообщить это, так как я один из
директоров.
- Вот оно что! - прошептал Монтегю.
- Вы знаете, в чем дело? - спросил Куртис.
- Знаю.
- Так в чем же?
- Это длинная история. Возникла одна ситуация, которая меня не
устраивает.
- О, - воскликнул Куртис, внезапно что-то поняв. - Не в Компании ли
железнодорожных насыпей дело?
- В ней.
Тут пришла очередь Куртиса недоумевать.
- Боже мой! - воскликнул он. - Как это вы могли из-за такого пустяка
отказаться от такого поста?
- Я и не думал отказываться. Это Прайс хочет от меня отделаться.
- Мой милый, ведь это же совершенный абсурд!
Куртис был вне себя. Монтегю внимательно посмотрел на него.
- Не станете ли и вы рекомендовать мне согласиться на подобное? -
спросил он.
- Конечно, стану, дорогой друг! У меня самого есть акции этой компании.
Монтегю замолчал. Он просто не знал, что на это ответить.
- Что вы воображаете себе, скажите, пожалуйста? Что вы вступили в
благотворительное общество, что ли? - возразил Куртис. Но тут он увидел
искаженное лицо друга и положил ему руку на плечо.
- Видите ли, старина, - сказал Куртис, - это, право, нехорошо! Я
понимаю ваши чувства и питаю к вам большую симпатию и безграничное
уважение. Но вы живете в этом мире и должны быть практичным. Нельзя
взяться за управление дорогой и вести дело так, как если бы это был
сиротский приют. Вы должны были отказаться от этого предложения, имея
подобные убеждения. Но упустить такой пост из-за ерунды!
Монтегю был непоколебим.
- Уверяю вас, я вовсе ни от чего не отказывался, - отвечал он сердито.
- Но что же вы будете делать?
- Бороться, - отвечал Аллан.
- Бороться? - повторил Куртис. - Но, друг мой, ведь вы совершенно
беспомощны! Дорога принадлежит Прайсу и Райдеру, и они с ней сделают все,
что захотят.
- Вы один из директоров компании, - ответил Монтегю, - и вам известно
положение вещей. Вы знаете, что благодаря моему ручательству состоялись
выборы нового правления. Станете ли вы подавать голос за избрание Хаскинса
президентом?
- Боже мой, Монтегю! Чего вы от меня хотите! Вы отлично знаете, что я
не имею голоса, когда речь идет о делах дороги. Все акции, которыми я
владею, дал мне Прайс. Что я могу сделать? Вся моя карьера рухнет, если я
стану перечить.
- Другими словами, вы - кукла, вы согласны продать свое имя и
достоинство за пакет акций. Значит, вы, занимая ответственное положение,
не оправдываете оказываемого вам доверия.
Лицо Куртиса приняло жесткое выражение.
- Да, - сказал он, - если, конечно, толковать по-вашему.
- Тут дело не в моем толковании. Это так и есть.
- Но, - вспылил Куртис, - вы же должны понять, что и без меня у них
будет большинство.
- Возможно, - ответил Монтегю, - но это еще не причина, чтобы поступать
нечестно.
Куртис вскочил.
- Больше не о чем говорить, - заявил он. - Мне жаль, что вы так к этому
относитесь. Я хотел оказать вам услугу.
- Я это ценю, - с живостью отвечал Монтегю. - И буду вам всегда обязан.
- И в борьбе, которую вы затеваете, вы не должны забывать, что я первый
открыл вам глаза.
- Не беспокойтесь, - ответил Монтегю. - Я буду вас щадить. Никто
никогда не узнает, что мне это известно.
С полчаса Монтегю задумчиво ходил по своему кабинету. Затем позвал
машинистку и продиктовал ей письма к своему кузену, мистеру Ли, и к трем
другим лицам, с которыми имел частную переписку по поводу их голосов на
собрании акционеров.
"Ввиду некоторых обстоятельств, - писал Аллан, - раскрывшихся в связи с
делами Северной миссисипской дороги, я не желаю принимать на себя
обязанности президента. Я также намерен выйти из состава правления, так
как чувствую себя не в силах изменить порядки, с которыми не согласен".
Затем он излагал план своих действий и разъяснял, что все, вовлеченные
в дело через его посредство, имеют возможность последовать его примеру.
Монтегю просил своих корреспондентов сообщить их решение по телеграфу, и
через два дня получил от них ответ. Он был готов действовать.
Аллан начал с того, что позвонил Стенли Райдеру и условился с ним о
времени встречи.
- Мистер Райдер, - сказал он, - несколько недель назад вы в этом самом
кабинете просили моего содействия на выборах правления Северной
миссисипской железной дороги. Вы заявили, что хотите предоставить мне пост
президента, мотивируя это тем, что вам желательно иметь энергичного и
честного человека, на которого вы могли бы положиться. Я поверил вам и
принял ваше предложение. Я затратил много труда на изучение дела. И вот я
слышу из уст мистера Прайса, что он организовал компанию с тем, чтобы
получать доходы от эксплуатации дороги. И я заявил ему, что не дам
согласия на подобные действия. По зрелому размышлению я пришел к
заключению, что создавшееся положение делает невозможным для меня
сотрудничество с мистером Прайсом. Я решил выйти из состава правления и не
выставлять свою кандидатуру на пост президента.
Райдер все время избегал смотреть на Монтегю; он сидел, глядя прямо
перед собой, и нервно постукивал рукой по столу. После долгого молчания
Райдер ответил:
- Мистер Монтегю, я сожалею о вашем решении, но, принимая во внимание
все обстоятельства, склонен признать, что это - мудрое решение.
Здесь последовала пауза.
- Позвольте мне поблагодарить вас за выполненную работу, - продолжал
он, - а также надеяться, что этот злосчастный эпизод не повлияет на наши
личные отношения.
- Благодарю вас, - холодно ответил Монтегю.
Он подождал, надеясь услышать еще что-либо от Райдера, но сам не
нарушал молчания, чтобы не помочь тем самым собеседнику выйти из
затруднительного положения.
- Как я уже сказал, - повторил Райдер, - я вам премного обязан.
- Я в этом не сомневаюсь, - ответил-Монтегю, - но я надеюсь, что вы не
рассчитываете так просто закончить наши отношения.
Выражение лица Райдера изменилось.
- Что вы хотите этим сказать?
- Нам нужно решить один очень важный вопрос, прежде чем расстаться. Как
вам известно, я лично владею пятьюстами акций Северной миссисипской
железной дороги и, естественно, интересуюсь ее делами.
- О, конечно, - ответил Райдер спокойно. - Но это меня не касается. Как
акционеру вам следует обращаться в правление дороги.
- Кроме того, что я сам акционер, - продолжал Монтегю, не обращая
внимания на это замечание, - я должен защищать интересы и тех лиц, которых
склонил на вашу сторону. Они голосовали за список членов правления,
составленный вами. Я стал невольно причиной того, что они попали в
зависимость от вас и мистера Прайса. Тут затронута моя честь, и я в ответе
перед ними.
- Что же вы намерены предпринять?
- Я написал им, извещая о своем намерении выйти из дела. Я не рассказал
им подробности, а только указал, что чувствую себя не в силах
предотвратить некоторые события, которых не одобряю. Я сообщил им, что
намерен предпринять, и предоставил возможность выйти из этого дела на тех
же условиях, что и я. Они приняли мое предложение, и завтра я получу от
них полномочия распорядиться их акциями по своему усмотрению. Мои акции
при мне, и я считаю, что вы обязаны купить их по той цене, какую платили
за новый выпуск, а именно, по пятидесяти долларов за акцию.
Райдер уставился на него.
- Вы меня удивляете, мистер Монтегю!
- Весьма сожалею об этом, - возразил Монтегю. - Его голос был тверд. На
лице его застыло суровое выражение. Он смотрел в упор на Райдера. - Тем не
менее вы будете вынуждены приобрести эти акции.
- Извините, - ответил Райдер. - Но я считаю это дерзостью.
- Имеется, - продолжал Монтегю, - тридцать пять тысяч акций на общую
сумму сто семьдесят пять тысяч долларов.
Они взглянули друг на друга. По глазам Монтегю Райдер понял, что ему не
следует более говорить в таком тоне.
- Могу ли я узнать, - спросил он спокойно, - почему вы уверены, что я
соглашусь выполнить столь неслыханное требование?
- Основания достаточно веские, и я надеюсь, вы это поймете, - ответил
Монтегю. - Вы и мистер Прайс купили эту железную дорогу и хотите ее
ограбить. Это ваше право, так как, по-видимому, таковы обычаи на
Уолл-стрите - обманывать людей, помещающих у вас свои капиталы. Но вы не
проведете меня, потому что мне слишком многое известно.
- Могу ли я узнать, каковы ваши намерения? - спросил Райдер.
- Да, конечно, - ответил Аллан. - Я буду бороться. Пока вы не выкупите
паи - мой и моих друзей, - я останусь членом правления, а также кандидатом
на пост президента. Я кое-что объясню на ближайшем заседании правления и,
если не добьюсь успеха, то призову на помощь печать. Я льщу себя надеждой,
что мое имя еще имеет значение на моей старой родине. Вы не сможете так
свободно действовать в штате Миссисипи, как здесь в Нью-Йорке. Я перенесу
борьбу в зал суда, хотя не уверен, как закон отнесется к ограблению
общественно полезной организации ее собственным правлением. Меня очень
удивило бы, если бы не нашлось законных способов воспрепятствовать этому.
Как вам известно, у меня имеются факты. Я знаю, каким способом вы получили
новое разрешение на продолжение дороги от Законодательного собрания штата.
Райдер был в бешенстве.
- Мистер Монтегю! - вскричал он. - Это шантаж!
- Можете называть это, как угодно. Я не испугаюсь вашего обвинения,
если бы вы даже сочли необходимым выступить с ним перед судом.
Райдер открыл было рот. Но лишь с трудом перевел дыхание. Когда он
снова заговорил, то уже овладел собой.
- Все это кажется мне весьма странным, - сказал он. - Вы, мистер
Монтегю, решительно не имеете права вытаскивать на свет то, что узнали от
меня и мистера Прайса. Ведь вы действовали в качестве нашего доверенного
лица! Вы, наверное, не забыли вашего обещания хранить тайну, которое дали
в этом кабинете.
- Я этого не забыл. И отнесся к делу с большой добросовестностью.
Напротив, я нахожу, что это вы нарушили обещание. И я уверен, что сделали
это преднамеренно, решив все с самого начала. Вы уверяли меня, что
добиваетесь честного управления дорогой. Теперь я в этом сомневаюсь. Я
убежден, что у вас была единственная цель сделать меня своим орудием,
чтобы захватить все управление дороги, не выплатив пая оставшимся
акционерам. Добившись этого, вам очень хочется заставить меня уйти с
поста... Вы никогда не желали, чтобы я стал президентом дороги; вообще-то
я и раньше это подозревал. Но вы не на того напали: вы от меня так легко
не отделаетесь. Я не помышляю подавать в отставку, позволив вам и мистеру
Прайсу грабить дорогу и обесценить мои акции.
Тут Райдер прервал его.
- Я признаю справедливость ваших слов, мистер Монтегю, - сказал он, -
поскольку дело касается ваших личных акций. Они будут выкуплены у вас. Я
уверен, что это будет для вас чрезвычайно выгодно.
- Напротив! Само ваше предложение я считаю для себя оскорбительным. Я
стал виновником того, что другие лица оказались в зависимости от вас. Мое
имя и мои обещания были использованы с этой целью. Поэтому на все, на что
я имею право, имеют право и они. Никакого другого соглашения между нами
быть не может.
Райдеру уже нечего было сказать, и он молча смотрел на собеседника.
Не желая долее затягивать свидания, Аллан внезапно поднялся.
- Я не жду, что вы немедленно решите этот вопрос, - сказал он. - Мне
понятно, что вы захотите посоветоваться с мистером Прайсом. Я передал вам
свои условия, и больше мне нечего добавить. Или вы их примете, или же я
откажусь от всего и стану преследовать вас на каждом шагу. Я рассчитываю
получить акции моих друзей с сегодняшней вечерней почтой и вынужден
просить вас сообщить мне ваше решение завтра к двенадцати, так чтобы мы
могли незамедлительно покончить с делом.
Сказав это, он поклонился и вышел.
На следующее утро Монтегю вручили письмо от Давенанта:
"Дорогой мистер Монтегю, - писал он, - мне передали, что у вас имеется
тридцать пять тысяч акций Северной миссисипской железной дороги, которые
вы желаете продать по пятьдесят долларов за акцию. Если вы будете столь
любезны принести сегодня их в мою контору, то я с удовольствием приобрету
акции у вас".
Получив это письмо, Монтегю немедленно отправился к Давенанту.
Последний держал себя официально, но Монтегю не смог скрыть легкой
насмешки в глазах, которая как бы говорила о том, что он прекрасно
понимает весь комизм положения.
- Вот и конец делу, - сказал Давенант, забирая последнюю из подписанных
Монтегю расписок. - Теперь позвольте мне сказать вам, мистер Монтегю, что
я считаю вас исключительно способным деловым человеком.
Аллан сухо поклонился.
Монтегю был теперь сравнительно свободен. У него были еще дела, но они
отнимали немного времени. Все обстояло бы совсем иначе, если бы он взялся
за управление железной дорогой. На руках Аллана оставались два процесса,
но так как оба были против крупных компаний, то Монтегю чувствовал, что
ему предстоит тяжелый год. Он горько усмехнулся при мысли, что вряд ли у
него хватило бы духа порвать с Прайсом и Райдером, если бы не деньги,
нажитые им и его братом Оливером на небольшой спекуляции на Уолл-стрите.
Аллан получил письмо от Алисы. "Я останусь еще на две недели в
Ньюпорте, - писала она. - Представь, кто меня пригласил к себе? Лаура
Хиган. Она была очень мила со мной, и я на будущей неделе отправляюсь к
ней на виллу. Если хочешь знать, мы долго говорили о тебе. Я
воспользовалась случаем сказать ей кое-что: ей следовало это знать. Она
отнеслась к моим словам с понятием и сочувствием. Надеюсь, ты приедешь
сюда на недельку-другую еще до моего отъезда. Гарри Куртис тоже собирается
провести здесь свой отпуск, приезжай с ним".
Монтегю улыбался, читая это письмо. Он не поехал с Куртисом. Но жара в
городе была невыносимая, а мысль о морском прибое и вилле казалась такой
заманчивой, что он все же выехал в Ньюпорт в пятницу вечером.
Хиганы пригласили его к обеду. Джим Хиган был здесь впервые за три
года. Миссис Хиган объявила, что она буквально вытащила его из Нью-Йорка,
съездив за ним сама.
В первый раз Монтегю провел с Хиганом так много времени. Он с интересом
наблюдал за ним. Человек этот был для него загадкой: спокойный, вежливый,
приветливый. Но Монтегю хотел знать, что скрывается за этой маской. В
течение сорока лет этот человек работал и боролся на Уолл-стрите с
единственной целью накопления денег. Джим Хиган не разделял ни одного из
обычных развлечений, свойственных богатым людям. У него не было особых
пристрастий, и он редко появлялся в обществе. Рассказывали, что, устраивая
свои дела, он пользовался услугами дюжины секретарей и всех их доводил до
изнеможения. Он работал без устали день и ночь, как настоящая машина,
машина для печатания денег.
Сам Монтегю не отличался стремлением к накопительству, и его удивляло,
зачем этот человек так желал иметь деньги. Чего он хотел добиться с их
помощью? Каков был моральный кодекс, взгляд на жизнь человека, отдававшего
все свое время накоплению богатства? Как он сам себе объяснял цель жизни?
Ведь какое-нибудь объяснение должно было существовать, иначе не мог он
быть таким спокойным и веселым. Или, возможно, он совсем об этом не думал?
Может быть, им руководил слепой инстинкт? Или же он жил в шкуре зверя,
инстинкт которого состоял только в том, чтобы добывать деньги? И его при
этом не мучили никакие угрызения совести? Последнее предположение казалось
Монтегю наиболее близким к истине. Он наблюдал за Джимом Хиганом с
каким-то странным чувством, думая о нем как о страшной стихийной силе,
слепой и бессознательной, как молния или смерч.
Джим Хиган был настоящим хищником. Его состояние было нажито именно
теми многочисленными способами, о которых говорил майор Винейбл: подкупами
олдерменов, законодательной власти штатов и губернаторов; получением
привилегий за гроши и продажей их за миллионы; созданием колоссальных
предприятий, лопающихся как мыльные пузыри. И вот он сидит на веранде
своей виллы в сумерках августовского вечера, покуривая сигару и
рассказывая об основанном им сиротском приюте!
Он был весел и приветлив, даже добродушен. Неужели же он не знал об
опустошениях и несчастиях, оставляемых позади себя? Монтегю овладело
внезапное желание проникнуть за эту ширму сдержанности, огорошить этого
человека каким-нибудь внезапным вопросом, добраться до его сути, узнать,
кто он таков. На деле этот властный и в то же время благодушный вид скорее
всего был лишь маской. А каков он, когда остается наедине с собой?
Наверное, тогда возникают у него сомнения и неуверенность, отчаяние и
чувство одиночества! Ведь образы загубленных им людей не могут не
преследовать его! Воспоминания о предательстве и обмане должны же были
терзать его!
От Хигана мысли Монтегю перенеслись к его дочери. Она тоже была
спокойна и серьезна. Аллану хотелось бы знать, что творится в ее душе.
Много ли она знает о деятельности своего отца? Она, конечно же, слышала о
ней и маловероятно, что считала все это клеветой. Можно было спорить по
поводу каких-то деталей, но общеизвестные факты были слишком очевидны.
Оправдывала ли она его действия и извиняла, или была в душе несчастна? Не
это ли было причиной ее гордости и горьких речей? Вечной темой для
пересудов в обществе служило то, что Лаура Хиган отдавала все свое время
помощи бедным в трущобах. Не поразила ли Джима Хигана Немезида в лице его
дочери? Не олицетворяла ли она собой терзания его совести?
Джим Хиган никогда не говорил о своих делах.
В течение двух дней, которые Монтегю провел в его обществе, Хиган
только пару раз коснулся этого вопроса.
- Деньги? - заметил он. - Я ими не интересуюсь. Деньги для меня все
равно, что мусор.
Жизнь игра, а доллары - мусор. Значит, он домогается власти! И перед
глазами Монтегю как бы прошла вся карьера этого человека. Он начал службу
конторским мальчиком, а над ним стояли многочисленные дельцы и финансисты.
Чтобы преодолеть ступеньки лестницы и подняться к ним, нужны были деньги и
деньги. Вставали на его пути соперники, с которыми он боролся. Победа над
ними занимала все его время и мысли. Если он подкупал чиновников, то
только потому, что его соперники старались делать то же самое. И,
возможно, тогда он даже не подозревал, что превратился в хищника. И он
даже не поверил бы, если бы кто-нибудь ему это сказал. Хиган прожил
длинную жизнь, не щадя никого, кто попадался ему на пути, надеясь в душе,
что будет делать добро с того дня, когда достигнет власти.
Именно с этой целью он и предпринял свое жалкое маленькое начинание -
сиротский приют, считая, что это позволит ему избавиться от ярлыка
хищника. Наверное, боги разразились бы гомерическим смехом, увидев
спектакль о Джиме Хигане и его сиротском приюте. О Джиме Хигане, который
мог бы заполнить два десятка сиротских приютов детьми людей, доведенных им
до разорения и самоубийства!
Эти мысли не давали покоя Монтегю. Он недолго оставался в этот вечер у
Хиганов. К чему ему все это? Джим Хиган стал тем, кем сделали его
для этих игр. Вы поняли?
- О, да, - ответил Монтегю.
- А не стоит ли случайно за спиной вашей железнодорожной компании
какой-нибудь трест?
- Несомненно, - ответил Монтегю.
Майор пожал плечами.
- Тогда ждите, что ваши хозяева вскоре найдут, что первый выпуск
закладных листов не покрывает стоимости предполагаемой реконструкции.
Смету сочтут заниженной, выпустят новую партию закладных, и компания
вашего президента получит новый подряд. Затем вы узнаете, что ваш
президент организует промышленное предприятие неподалеку от дороги, а
дорога предоставит ему негласно скидку или практически будет перевозить
его товары бесплатно. Он может также заставить дорогу заплатить ему за
эксплуатацию вагонов, представляющих его личную собственность. Или,
возможно, имеет какое-нибудь промышленное предприятие, и строительство
дороги для него уже побочное дело.
Майор умолк. Он видел, что Монтегю смотрит на него растерянно.
- Что случилось? - спросил Винейбл.
- Боже правый! - воскликнул Аллан. - А разве вы знаете, о какой дороге
я говорю?
Майор откинулся в кресло и расхохотался. И хохотал так, что лицо его
раскраснелось, он задохнулся и не мог произнести ни слова.
- Я уверен, что вы знаете, - настаивал Монтегю. - Вы обрисовали
абсолютно точную картину.
- О, боже мой! - воскликнул майор, роясь в карманах в поисках носового
платка, чтобы вытереть слезы. - Все это напоминает мне историю нашего
районного адвоката о лимонах. Слышали вы ее?
- Нет, - ответил Монтегю.
- Это одна из ярких страниц в безотрадной кампании реформ,
осуществленных у нас несколько лет назад. Один молодой адвокат, участник
общественной кампании, выступил перед публикой и привел несколько примеров
того, как бесчестные чиновники могут делать в нашем городе деньги.
"Представьте, что вы - приемщик фруктов, а в Нью-Йорке в данное время
нехватка лимонов. В порт направляются два судна с лимонами, и одному
удается опередить другое на сутки. Согласно закону, фрукты подлежат
тщательному досмотру. Если вы относитесь к делу добросовестно, осмотр
занимает свыше суток, и владелец первого судна потеряет на этом некоторую
сумму. Вот он и приходит к вам и предлагает заплатить одну-две тысячи
долларов за отказ от осмотра каждой его корзины с лимонами".
Адвокат нарисовал эту картину перед публикой, и на следующее утро
газеты напечатали его выступление. И в тот же день после обеда он встретил
приемщика фруктов, своего старого приятеля. "Скажи-ка, старина, - сказал
тот ему, - какой дьявол рассказал тебе об этих лимонах?"
На следующее утро Монтегю явился в контору Прайса.
- Мистер Прайс, - сказал он, - я узнал от мистера Хаскинса нечто такое,
что вынуждает меня немедленно переговорить с вами.
- А именно? - спросил Прайс.
- Мистер Хаскинс сообщил мне, что Компании железнодорожных насыпей надо
отдать предпочтение при заключении контрактов на подряды.
При этих словах Монтегю пристально наблюдал за Прайсом и увидел, как
тот сжал челюсти и сердито скривил рот. На его лице появилось
неприязненное выражение. Прайс сидел, откинувшись на спинку кресла, но
теперь он медленно выпрямился, как бы готовясь к нападению.
- Ну и что? - спросил он.
- Мистер Хаскинс не ошибся?
- Нет, не ошибся.
- Он утверждает также, что вы заинтересованы в этой компании. Это
правда?
- Правда.
- Хаскинс сказал также, что эта компания ничего не производила, а
только продавала. И это правда?
- Да, это так.
- Тогда мистер Прайс, - сказал Монтегю, - мы должны немедленно с вами
объясниться. Во время первоначальных переговоров мне было заявлено, что вы
ищете человека, который добросовестно вел бы дело постройки дороги. Но
положение вещей, какое мне только что обрисовали, кажется, не
соответствует подобной программе.
Монтегю был готов к резкому отпору, но Прайс сделал над собой усилие и
сдержался.
- Вы должны признать, мистер Монтегю, что еще недостаточно знакомы со
сложившимися в железнодорожном деле порядками. Компания, о которой вы
говорите, обладает преимуществами; она может гарантировать лучшие
условия...
Прайс помолчал.
- Вы хотите сказать, что она в состоянии покупать товар дешевле, чем
сама дорога? - спросил Монтегю.
- Иногда... - начал тот.
- Прекрасно, - перебил его Монтегю, - в тех случаях, когда она может
предложить лучшие условия, подряд, безусловно, должен быть ей
предоставлен. Но это не соответствует тому, что передал мне мистер
Хаскинс. Он дал понять, что мы должны быть готовы платить значительно
дороже потому, что необходимо предоставить подряды именно Компании
железнодорожных насыпей. Поэтому я и явился к вам, чтобы у нас было полное
взаимопонимание. Раз уж я буду президентом Северной миссисипской дороги,
то все поставки следует предоставить с законных торгов, и то предприятие,
которое даст нам товар требуемого качества и по наиболее выгодным ценам,
получит наши заказы. По этому поводу не должно быть никаких недоразумений.
Мне кажется, я вполне ясно высказался?
- Да, вы ясно высказались, - сказал Прайс.
На этом беседа закончилась.
Монтегю вернулся к своим делам, но на душе его было неспокойно. Ему
хотелось убедить себя, что на этом дело и закончится и Прайс с ним
согласился, но, логически рассуждая, Аллан не мог этому поверить и
предвидел, что президентом железной дороги он останется недолго.
Однако при всех своих предчувствиях Монтегю не был готов к тому, что
последовало на другой день. Рано утром ему позвонил Куртис и попросил
дождаться его в конторе. Куртис явился через несколько минут. Он был явно
взволнован.
- Монтегю, - сказал он, - мне надо сообщить вам нечто важное. Я не
хочу, чтобы вы оставались в неведении. Но раньше, чем я произнесу
хоть-слово, я должен вас предупредить, что ставлю сейчас на карту все свое
будущее. И вы должны мне обещать, что никогда не сделаете никому ни
малейшего намека на то, что от меня услышите.
- Обещаю, - сказал Монтегю. - Но в чем дело?
- Вы даже вида не должны показать, что знаете что-либо, - прибавил
Куртис, - иначе Прайс тотчас же догадается, что вам все сказал я.
- О, так это Прайс! Обещаю не выдать вас. Рассказывайте.
- Вчера во второй половине дня он позвал Давенанта и сказал ему, что
надо снять вашу кандидатуру и подобрать другого президента дороги.
Монтегю в смятении глядел на него.
- Он сказал, что вас следует полностью отстранить. Президентом, видимо,
будет Хаскинс. Давенант вынужден был мне сообщить это, так как я один из
директоров.
- Вот оно что! - прошептал Монтегю.
- Вы знаете, в чем дело? - спросил Куртис.
- Знаю.
- Так в чем же?
- Это длинная история. Возникла одна ситуация, которая меня не
устраивает.
- О, - воскликнул Куртис, внезапно что-то поняв. - Не в Компании ли
железнодорожных насыпей дело?
- В ней.
Тут пришла очередь Куртиса недоумевать.
- Боже мой! - воскликнул он. - Как это вы могли из-за такого пустяка
отказаться от такого поста?
- Я и не думал отказываться. Это Прайс хочет от меня отделаться.
- Мой милый, ведь это же совершенный абсурд!
Куртис был вне себя. Монтегю внимательно посмотрел на него.
- Не станете ли и вы рекомендовать мне согласиться на подобное? -
спросил он.
- Конечно, стану, дорогой друг! У меня самого есть акции этой компании.
Монтегю замолчал. Он просто не знал, что на это ответить.
- Что вы воображаете себе, скажите, пожалуйста? Что вы вступили в
благотворительное общество, что ли? - возразил Куртис. Но тут он увидел
искаженное лицо друга и положил ему руку на плечо.
- Видите ли, старина, - сказал Куртис, - это, право, нехорошо! Я
понимаю ваши чувства и питаю к вам большую симпатию и безграничное
уважение. Но вы живете в этом мире и должны быть практичным. Нельзя
взяться за управление дорогой и вести дело так, как если бы это был
сиротский приют. Вы должны были отказаться от этого предложения, имея
подобные убеждения. Но упустить такой пост из-за ерунды!
Монтегю был непоколебим.
- Уверяю вас, я вовсе ни от чего не отказывался, - отвечал он сердито.
- Но что же вы будете делать?
- Бороться, - отвечал Аллан.
- Бороться? - повторил Куртис. - Но, друг мой, ведь вы совершенно
беспомощны! Дорога принадлежит Прайсу и Райдеру, и они с ней сделают все,
что захотят.
- Вы один из директоров компании, - ответил Монтегю, - и вам известно
положение вещей. Вы знаете, что благодаря моему ручательству состоялись
выборы нового правления. Станете ли вы подавать голос за избрание Хаскинса
президентом?
- Боже мой, Монтегю! Чего вы от меня хотите! Вы отлично знаете, что я
не имею голоса, когда речь идет о делах дороги. Все акции, которыми я
владею, дал мне Прайс. Что я могу сделать? Вся моя карьера рухнет, если я
стану перечить.
- Другими словами, вы - кукла, вы согласны продать свое имя и
достоинство за пакет акций. Значит, вы, занимая ответственное положение,
не оправдываете оказываемого вам доверия.
Лицо Куртиса приняло жесткое выражение.
- Да, - сказал он, - если, конечно, толковать по-вашему.
- Тут дело не в моем толковании. Это так и есть.
- Но, - вспылил Куртис, - вы же должны понять, что и без меня у них
будет большинство.
- Возможно, - ответил Монтегю, - но это еще не причина, чтобы поступать
нечестно.
Куртис вскочил.
- Больше не о чем говорить, - заявил он. - Мне жаль, что вы так к этому
относитесь. Я хотел оказать вам услугу.
- Я это ценю, - с живостью отвечал Монтегю. - И буду вам всегда обязан.
- И в борьбе, которую вы затеваете, вы не должны забывать, что я первый
открыл вам глаза.
- Не беспокойтесь, - ответил Монтегю. - Я буду вас щадить. Никто
никогда не узнает, что мне это известно.
С полчаса Монтегю задумчиво ходил по своему кабинету. Затем позвал
машинистку и продиктовал ей письма к своему кузену, мистеру Ли, и к трем
другим лицам, с которыми имел частную переписку по поводу их голосов на
собрании акционеров.
"Ввиду некоторых обстоятельств, - писал Аллан, - раскрывшихся в связи с
делами Северной миссисипской дороги, я не желаю принимать на себя
обязанности президента. Я также намерен выйти из состава правления, так
как чувствую себя не в силах изменить порядки, с которыми не согласен".
Затем он излагал план своих действий и разъяснял, что все, вовлеченные
в дело через его посредство, имеют возможность последовать его примеру.
Монтегю просил своих корреспондентов сообщить их решение по телеграфу, и
через два дня получил от них ответ. Он был готов действовать.
Аллан начал с того, что позвонил Стенли Райдеру и условился с ним о
времени встречи.
- Мистер Райдер, - сказал он, - несколько недель назад вы в этом самом
кабинете просили моего содействия на выборах правления Северной
миссисипской железной дороги. Вы заявили, что хотите предоставить мне пост
президента, мотивируя это тем, что вам желательно иметь энергичного и
честного человека, на которого вы могли бы положиться. Я поверил вам и
принял ваше предложение. Я затратил много труда на изучение дела. И вот я
слышу из уст мистера Прайса, что он организовал компанию с тем, чтобы
получать доходы от эксплуатации дороги. И я заявил ему, что не дам
согласия на подобные действия. По зрелому размышлению я пришел к
заключению, что создавшееся положение делает невозможным для меня
сотрудничество с мистером Прайсом. Я решил выйти из состава правления и не
выставлять свою кандидатуру на пост президента.
Райдер все время избегал смотреть на Монтегю; он сидел, глядя прямо
перед собой, и нервно постукивал рукой по столу. После долгого молчания
Райдер ответил:
- Мистер Монтегю, я сожалею о вашем решении, но, принимая во внимание
все обстоятельства, склонен признать, что это - мудрое решение.
Здесь последовала пауза.
- Позвольте мне поблагодарить вас за выполненную работу, - продолжал
он, - а также надеяться, что этот злосчастный эпизод не повлияет на наши
личные отношения.
- Благодарю вас, - холодно ответил Монтегю.
Он подождал, надеясь услышать еще что-либо от Райдера, но сам не
нарушал молчания, чтобы не помочь тем самым собеседнику выйти из
затруднительного положения.
- Как я уже сказал, - повторил Райдер, - я вам премного обязан.
- Я в этом не сомневаюсь, - ответил-Монтегю, - но я надеюсь, что вы не
рассчитываете так просто закончить наши отношения.
Выражение лица Райдера изменилось.
- Что вы хотите этим сказать?
- Нам нужно решить один очень важный вопрос, прежде чем расстаться. Как
вам известно, я лично владею пятьюстами акций Северной миссисипской
железной дороги и, естественно, интересуюсь ее делами.
- О, конечно, - ответил Райдер спокойно. - Но это меня не касается. Как
акционеру вам следует обращаться в правление дороги.
- Кроме того, что я сам акционер, - продолжал Монтегю, не обращая
внимания на это замечание, - я должен защищать интересы и тех лиц, которых
склонил на вашу сторону. Они голосовали за список членов правления,
составленный вами. Я стал невольно причиной того, что они попали в
зависимость от вас и мистера Прайса. Тут затронута моя честь, и я в ответе
перед ними.
- Что же вы намерены предпринять?
- Я написал им, извещая о своем намерении выйти из дела. Я не рассказал
им подробности, а только указал, что чувствую себя не в силах
предотвратить некоторые события, которых не одобряю. Я сообщил им, что
намерен предпринять, и предоставил возможность выйти из этого дела на тех
же условиях, что и я. Они приняли мое предложение, и завтра я получу от
них полномочия распорядиться их акциями по своему усмотрению. Мои акции
при мне, и я считаю, что вы обязаны купить их по той цене, какую платили
за новый выпуск, а именно, по пятидесяти долларов за акцию.
Райдер уставился на него.
- Вы меня удивляете, мистер Монтегю!
- Весьма сожалею об этом, - возразил Монтегю. - Его голос был тверд. На
лице его застыло суровое выражение. Он смотрел в упор на Райдера. - Тем не
менее вы будете вынуждены приобрести эти акции.
- Извините, - ответил Райдер. - Но я считаю это дерзостью.
- Имеется, - продолжал Монтегю, - тридцать пять тысяч акций на общую
сумму сто семьдесят пять тысяч долларов.
Они взглянули друг на друга. По глазам Монтегю Райдер понял, что ему не
следует более говорить в таком тоне.
- Могу ли я узнать, - спросил он спокойно, - почему вы уверены, что я
соглашусь выполнить столь неслыханное требование?
- Основания достаточно веские, и я надеюсь, вы это поймете, - ответил
Монтегю. - Вы и мистер Прайс купили эту железную дорогу и хотите ее
ограбить. Это ваше право, так как, по-видимому, таковы обычаи на
Уолл-стрите - обманывать людей, помещающих у вас свои капиталы. Но вы не
проведете меня, потому что мне слишком многое известно.
- Могу ли я узнать, каковы ваши намерения? - спросил Райдер.
- Да, конечно, - ответил Аллан. - Я буду бороться. Пока вы не выкупите
паи - мой и моих друзей, - я останусь членом правления, а также кандидатом
на пост президента. Я кое-что объясню на ближайшем заседании правления и,
если не добьюсь успеха, то призову на помощь печать. Я льщу себя надеждой,
что мое имя еще имеет значение на моей старой родине. Вы не сможете так
свободно действовать в штате Миссисипи, как здесь в Нью-Йорке. Я перенесу
борьбу в зал суда, хотя не уверен, как закон отнесется к ограблению
общественно полезной организации ее собственным правлением. Меня очень
удивило бы, если бы не нашлось законных способов воспрепятствовать этому.
Как вам известно, у меня имеются факты. Я знаю, каким способом вы получили
новое разрешение на продолжение дороги от Законодательного собрания штата.
Райдер был в бешенстве.
- Мистер Монтегю! - вскричал он. - Это шантаж!
- Можете называть это, как угодно. Я не испугаюсь вашего обвинения,
если бы вы даже сочли необходимым выступить с ним перед судом.
Райдер открыл было рот. Но лишь с трудом перевел дыхание. Когда он
снова заговорил, то уже овладел собой.
- Все это кажется мне весьма странным, - сказал он. - Вы, мистер
Монтегю, решительно не имеете права вытаскивать на свет то, что узнали от
меня и мистера Прайса. Ведь вы действовали в качестве нашего доверенного
лица! Вы, наверное, не забыли вашего обещания хранить тайну, которое дали
в этом кабинете.
- Я этого не забыл. И отнесся к делу с большой добросовестностью.
Напротив, я нахожу, что это вы нарушили обещание. И я уверен, что сделали
это преднамеренно, решив все с самого начала. Вы уверяли меня, что
добиваетесь честного управления дорогой. Теперь я в этом сомневаюсь. Я
убежден, что у вас была единственная цель сделать меня своим орудием,
чтобы захватить все управление дороги, не выплатив пая оставшимся
акционерам. Добившись этого, вам очень хочется заставить меня уйти с
поста... Вы никогда не желали, чтобы я стал президентом дороги; вообще-то
я и раньше это подозревал. Но вы не на того напали: вы от меня так легко
не отделаетесь. Я не помышляю подавать в отставку, позволив вам и мистеру
Прайсу грабить дорогу и обесценить мои акции.
Тут Райдер прервал его.
- Я признаю справедливость ваших слов, мистер Монтегю, - сказал он, -
поскольку дело касается ваших личных акций. Они будут выкуплены у вас. Я
уверен, что это будет для вас чрезвычайно выгодно.
- Напротив! Само ваше предложение я считаю для себя оскорбительным. Я
стал виновником того, что другие лица оказались в зависимости от вас. Мое
имя и мои обещания были использованы с этой целью. Поэтому на все, на что
я имею право, имеют право и они. Никакого другого соглашения между нами
быть не может.
Райдеру уже нечего было сказать, и он молча смотрел на собеседника.
Не желая долее затягивать свидания, Аллан внезапно поднялся.
- Я не жду, что вы немедленно решите этот вопрос, - сказал он. - Мне
понятно, что вы захотите посоветоваться с мистером Прайсом. Я передал вам
свои условия, и больше мне нечего добавить. Или вы их примете, или же я
откажусь от всего и стану преследовать вас на каждом шагу. Я рассчитываю
получить акции моих друзей с сегодняшней вечерней почтой и вынужден
просить вас сообщить мне ваше решение завтра к двенадцати, так чтобы мы
могли незамедлительно покончить с делом.
Сказав это, он поклонился и вышел.
На следующее утро Монтегю вручили письмо от Давенанта:
"Дорогой мистер Монтегю, - писал он, - мне передали, что у вас имеется
тридцать пять тысяч акций Северной миссисипской железной дороги, которые
вы желаете продать по пятьдесят долларов за акцию. Если вы будете столь
любезны принести сегодня их в мою контору, то я с удовольствием приобрету
акции у вас".
Получив это письмо, Монтегю немедленно отправился к Давенанту.
Последний держал себя официально, но Монтегю не смог скрыть легкой
насмешки в глазах, которая как бы говорила о том, что он прекрасно
понимает весь комизм положения.
- Вот и конец делу, - сказал Давенант, забирая последнюю из подписанных
Монтегю расписок. - Теперь позвольте мне сказать вам, мистер Монтегю, что
я считаю вас исключительно способным деловым человеком.
Аллан сухо поклонился.
Монтегю был теперь сравнительно свободен. У него были еще дела, но они
отнимали немного времени. Все обстояло бы совсем иначе, если бы он взялся
за управление железной дорогой. На руках Аллана оставались два процесса,
но так как оба были против крупных компаний, то Монтегю чувствовал, что
ему предстоит тяжелый год. Он горько усмехнулся при мысли, что вряд ли у
него хватило бы духа порвать с Прайсом и Райдером, если бы не деньги,
нажитые им и его братом Оливером на небольшой спекуляции на Уолл-стрите.
Аллан получил письмо от Алисы. "Я останусь еще на две недели в
Ньюпорте, - писала она. - Представь, кто меня пригласил к себе? Лаура
Хиган. Она была очень мила со мной, и я на будущей неделе отправляюсь к
ней на виллу. Если хочешь знать, мы долго говорили о тебе. Я
воспользовалась случаем сказать ей кое-что: ей следовало это знать. Она
отнеслась к моим словам с понятием и сочувствием. Надеюсь, ты приедешь
сюда на недельку-другую еще до моего отъезда. Гарри Куртис тоже собирается
провести здесь свой отпуск, приезжай с ним".
Монтегю улыбался, читая это письмо. Он не поехал с Куртисом. Но жара в
городе была невыносимая, а мысль о морском прибое и вилле казалась такой
заманчивой, что он все же выехал в Ньюпорт в пятницу вечером.
Хиганы пригласили его к обеду. Джим Хиган был здесь впервые за три
года. Миссис Хиган объявила, что она буквально вытащила его из Нью-Йорка,
съездив за ним сама.
В первый раз Монтегю провел с Хиганом так много времени. Он с интересом
наблюдал за ним. Человек этот был для него загадкой: спокойный, вежливый,
приветливый. Но Монтегю хотел знать, что скрывается за этой маской. В
течение сорока лет этот человек работал и боролся на Уолл-стрите с
единственной целью накопления денег. Джим Хиган не разделял ни одного из
обычных развлечений, свойственных богатым людям. У него не было особых
пристрастий, и он редко появлялся в обществе. Рассказывали, что, устраивая
свои дела, он пользовался услугами дюжины секретарей и всех их доводил до
изнеможения. Он работал без устали день и ночь, как настоящая машина,
машина для печатания денег.
Сам Монтегю не отличался стремлением к накопительству, и его удивляло,
зачем этот человек так желал иметь деньги. Чего он хотел добиться с их
помощью? Каков был моральный кодекс, взгляд на жизнь человека, отдававшего
все свое время накоплению богатства? Как он сам себе объяснял цель жизни?
Ведь какое-нибудь объяснение должно было существовать, иначе не мог он
быть таким спокойным и веселым. Или, возможно, он совсем об этом не думал?
Может быть, им руководил слепой инстинкт? Или же он жил в шкуре зверя,
инстинкт которого состоял только в том, чтобы добывать деньги? И его при
этом не мучили никакие угрызения совести? Последнее предположение казалось
Монтегю наиболее близким к истине. Он наблюдал за Джимом Хиганом с
каким-то странным чувством, думая о нем как о страшной стихийной силе,
слепой и бессознательной, как молния или смерч.
Джим Хиган был настоящим хищником. Его состояние было нажито именно
теми многочисленными способами, о которых говорил майор Винейбл: подкупами
олдерменов, законодательной власти штатов и губернаторов; получением
привилегий за гроши и продажей их за миллионы; созданием колоссальных
предприятий, лопающихся как мыльные пузыри. И вот он сидит на веранде
своей виллы в сумерках августовского вечера, покуривая сигару и
рассказывая об основанном им сиротском приюте!
Он был весел и приветлив, даже добродушен. Неужели же он не знал об
опустошениях и несчастиях, оставляемых позади себя? Монтегю овладело
внезапное желание проникнуть за эту ширму сдержанности, огорошить этого
человека каким-нибудь внезапным вопросом, добраться до его сути, узнать,
кто он таков. На деле этот властный и в то же время благодушный вид скорее
всего был лишь маской. А каков он, когда остается наедине с собой?
Наверное, тогда возникают у него сомнения и неуверенность, отчаяние и
чувство одиночества! Ведь образы загубленных им людей не могут не
преследовать его! Воспоминания о предательстве и обмане должны же были
терзать его!
От Хигана мысли Монтегю перенеслись к его дочери. Она тоже была
спокойна и серьезна. Аллану хотелось бы знать, что творится в ее душе.
Много ли она знает о деятельности своего отца? Она, конечно же, слышала о
ней и маловероятно, что считала все это клеветой. Можно было спорить по
поводу каких-то деталей, но общеизвестные факты были слишком очевидны.
Оправдывала ли она его действия и извиняла, или была в душе несчастна? Не
это ли было причиной ее гордости и горьких речей? Вечной темой для
пересудов в обществе служило то, что Лаура Хиган отдавала все свое время
помощи бедным в трущобах. Не поразила ли Джима Хигана Немезида в лице его
дочери? Не олицетворяла ли она собой терзания его совести?
Джим Хиган никогда не говорил о своих делах.
В течение двух дней, которые Монтегю провел в его обществе, Хиган
только пару раз коснулся этого вопроса.
- Деньги? - заметил он. - Я ими не интересуюсь. Деньги для меня все
равно, что мусор.
Жизнь игра, а доллары - мусор. Значит, он домогается власти! И перед
глазами Монтегю как бы прошла вся карьера этого человека. Он начал службу
конторским мальчиком, а над ним стояли многочисленные дельцы и финансисты.
Чтобы преодолеть ступеньки лестницы и подняться к ним, нужны были деньги и
деньги. Вставали на его пути соперники, с которыми он боролся. Победа над
ними занимала все его время и мысли. Если он подкупал чиновников, то
только потому, что его соперники старались делать то же самое. И,
возможно, тогда он даже не подозревал, что превратился в хищника. И он
даже не поверил бы, если бы кто-нибудь ему это сказал. Хиган прожил
длинную жизнь, не щадя никого, кто попадался ему на пути, надеясь в душе,
что будет делать добро с того дня, когда достигнет власти.
Именно с этой целью он и предпринял свое жалкое маленькое начинание -
сиротский приют, считая, что это позволит ему избавиться от ярлыка
хищника. Наверное, боги разразились бы гомерическим смехом, увидев
спектакль о Джиме Хигане и его сиротском приюте. О Джиме Хигане, который
мог бы заполнить два десятка сиротских приютов детьми людей, доведенных им
до разорения и самоубийства!
Эти мысли не давали покоя Монтегю. Он недолго оставался в этот вечер у
Хиганов. К чему ему все это? Джим Хиган стал тем, кем сделали его