Страница:
– Понимаю, – взволнованно произнес начальник курса. И тихо повторил:
– Понимаю…
– Между прочим, я давно уже замечаю у Икарова и Энквена нечто вроде взаимной тяги, – заметил ректор.
Теперь им казалась важной любая деталь, связанная с Икаровым и Энквеном.
– Не знаю насчет тяги. По тяготению у нас Икаров специалист, – усмехнулся начальник курса собственному непритязательному каламбуру. – Но общаться они, действительно, любят. Особенно после знаменитого волейбольного матча.
Ректор отвернулся от окна. На груди его блеснул орден Солнца – знак высшего почета свободной Земли.
– Кстати, знаете, как прозвали Федора и Энквена после исторического матча? – усмехнулся начальник курса.
– Как?
– Два капитана.
– Что ж, удачно, – сказал ректор. – Особенно в свете последних новостей.
Оба подошли к столу. Все карточки были распределены по стопкам, кроме одной, которая лежала особняком.
– Вот и еще один выпуск… – сказал ректор. – Разлетятся скоро наши питомцы.
– Все правильно. Не вечно орлятам в гнезде сидеть, – откликнулся начальник курса.
На космодроме было многолюдно и «многороботно», как выразился Ливен Брок. Неизвестно почему, но провожать Федора Икарова и Энквена в учебный поиск прибыл чуть ли не весь Зеленый городок.
Корабль стоял на старте, готовый к прыжку.
Люди волновались. Белковые держались с обычной невозмутимостью. Но самым спокойным казался Ливен Брок. Время от времени он проводил ладонью по ежику седых волос (лишь этот нервный жест выдавал волнение воспитателя Энквена).
Для Энквена это был первый серьезный поиск. Выдержит ли он испытание? От результата зависела судьба тех белковых, которые еще только, ковыляя, вышли из камер синтеза, судьба тех, для кого головной мозг лишь созревал в ячейках башни безмолвия.
Ван отозвал Федора в сторонку и протянул ему небольшой целлулоидный шарик.
Федор покачал головой.
– Спасибо, Ван, – сказал он. – В поиске, думаю, мне будет не до пинг-понга. Да и с кем играть? С Энквеном? – кивнул он в сторону робота, которому в это время Ливен Брок давал последние наставления.
Ван улыбнулся.
– Чудак, – произнес он, – какой пинг-понг? Это биопередатчик.
– Откуда он?
– Сам собрал. Только опробовать не успел, – сказал Ван. – Возьми, авось пригодится.
Федор повертел шарик.
– Это второй биопередатчик в моей жизни, – заметил он. – Первый, который я видел, был ужасно громоздок. Прогресс налицо.
Федор сунул шарик в карман комбинезона.
Подошел Карбенко.
– Я уже предупредил Энквена, – сказал он.
– О чем? – спросил Федор.
– Как о чем? – удивился Владимир. – Ты будешь с ним тренироваться, если выдастся свободный часок. Шахматист поддерживает форму только регулярной игрой.
– Ладно, если будет время, – улыбнулся Федор.
– А, вот и Леша! – воскликнул Ван.
Они встали в кружок, все четверо.
– Пятнадцатиминутная готовность! Всех попрошу в бункер, – объявил старший диспетчер космодрома, удивленный необычным нашествием светил из Зеленого городка и Звездной академии. Федор направился к пульсолету. Рядом, приотстав на полшага, шел Энквен.
Снаряжение, нужное для поиска, Федор и Энквен придирчиво проверили накануне. Проверка длилась несколько дней и отняла у Федора массу сил. Вчера, когда они с Энквеном проверяли шагающую тележку-манипулятор, в ангар заглянул ректор Звездной академии.
– Учтите, – улыбнулся он многозначительно, обращаясь сразу к двоим. – Точно такие манипуляторы проектируются на «Пионе»…
Об этих словах ректора и размышлял Федор, шагая к пульсолету.
В кабине было тесно.
Энквен переместился поближе к пульту – он не боялся больших перегрузок, которые характерны для пульсолета. Икаров капитально устроился в капитанском кресле. В наушниках звучал голос диспетчера, отсчитывавшего последние секунды.
– Семь… шесть… пять…
Услышав «ноль!», Икаров нажал кнопку старта. Теперь начинался другой отсчет – отсчет времени поиска. Пакет с заданием можно будет вскрыть только через два часа.
А пока – самый мучительный послестартовый участок пути. Выгода пульсолета в том, что он в отличие от кораблей на ионной тяге быстро набирает скорость. Но перегрузки, которые при этом возникают, способны выдержать немногие даже из натренированных астронавтов. Иные предпочитали порцию снотворного – инструкция для пульсолетов это разрешала, – но Федор предпочитал обходиться без этого.
Пульсолет шел с большим ускорением, Федор чувствовал это каждой клеточкой тела. Он откинул голову и закрыл глаза.
Сколько прошло времени? Когда Федор поднял веки, Энквен по-прежнему стоял у пульта, неподвижный, как скала. Будто почувствовав, что Икаров на него смотрит, робот повернул голову. В его взгляде Федору почудилось сочувствие.
– Скажи, капитан, люди победят силу тяжести? – спросил Энквен.
– Победят.
– Когда?
– На этот вопрос, Энквен, трудно ответить…
– Большой мозг ответил бы, – неожиданно произнес Энквен.
– Мы с тобой, может быть, когда-нибудь ответим на этот вопрос, – сказал негромко Икаров.
Энквен кивнул, словно отвечая собственным мыслям.
– Включи обзорный экран, – сказал капитан.
Земля, с которой они час назад стартовали, успела превратиться в еле заметный серпик, затерявшийся среди звезд.
Один двигатель, повинуясь программе, отключился. Ускорение уменьшилось, и дышать Икарову стало легче.
– О чем вы говорили с Ливеном Броком накануне полета? – спросил Федор.
– О биологической связи, – сказал Энквен.
«Немудрено, – подумал капитан. – О биологической связи теперь говорят все».
– Потому я и спросил тебя, капитан, о гравитации, – неожиданно добавил Энквен.
– Причем здесь гравитация?
– Ливен Брок считает, что тяготение и биосвязь спаяны воедино, – пояснил Энквен.
Федор посмотрел на него.
– Передача мыслей на расстояние, возможно, осуществляется с помощью гравитационных волн, – счел нужным пояснить Энквен.
– Чтобы доказать это, нужны опыты. Много опытов… – сказал Икаров.
– Мы с Ливеном Броком проводили эксперименты.
– На сей раз без моего участия, – через силу усмехнулся Икаров.
– Опыты проводились дома у воспитателя и на Оби, – произнес Энквен.
– А что за опыты? – заинтересовался Икаров.
– Ливен Брок вручал мне запечатанный конверт… – начал Энквен.
– Вот такой? – спросил Икаров, вытащив из кармана конверт, час назад на космодроме врученный ему ректором Звездной академии.
Робот кивнул.
– С этим конвертом я спускался в лабораторию, которая в подвале, – продолжал Энквен. – Сверху на люк Ливен Брок накладывал стальные плиты.
– А потом?
– Потом я по сигналу воспитателя вскрывал конверт. Там были сделанные на отдельных листках различные геометрические рисунки – квадрат, параллелограмм, окружность, эллипс и так далее…
Робот говорил медленно. Перед внутренним взором его с кинематографической точностью проплывали совсем недавние картины: темное помещение лаборатории… Все, что давным-давно знакомо, – стол, калькулятор, приборы – в инфраосвещении выглядит немного иначе, чем обычно, незнакомо и чуточку таинственно… И у стола – он, Энквен, перебирающий листки с простыми рисунками…
– Дальше, – сказал Икаров.
– Я вынимал листки наугад. У меня были две задачи, – произнес Энквен. – Первая – как можно более четко представить себе каждый геометрический образ. Вторая – запомнить порядок листков.
– А Ливен Брок?
– Воспитатель находился наверху, в своем кабинете. Он должен был уловить мои мысленные сигналы и постараться расшифровать их.
– Совпадение получалось?
Робот кивнул.
– А на Оби?
– На Оби мы повторили опыты, – сказал Энквен. – Только вместо металлических плит была толща воды.
– Ты нырял?
Энквен замялся.
– Нырять не умею. Опускался в скафандре, – ответил он.
– И тоже было совпадение?
– Да.
– А на какую глубину ты погружался?
– Пятнадцать метров.
Нетрудно было уловить ход мысли Ливена Брока. Его опыты с Энквеном подтверждали, что мысленная передача не может быть прервана или искажена ни толщей воды, ни металлическими плитами. Однако передача может осуществляться только каким-либо из видов материальных волн. Стальные плиты, водная толща задерживают и искажают почти все виды волн. Единственным исключением являются гравитационные волны: в отличие от электромагнитных волн, от радиоволн, они не ведают преград. Вывод ясен: передача мысли осуществляется с помощью волн тяготения. Но вот каким образом?
– Чтобы раскрыть загадку биосвязи, нужно понять природу тяготения, – произнес Энквен, будто угадав мысли Икарова.
Снова и снова гравитация!
– Ливен Брок сказал кому-нибудь о своих последних опытах? – спросил Икаров.
– Нет.
– Почему?
– Опыты не закончены из-за моего внезапного вылета, – сказал Энквен.
Заканчивался второй час полета. Несколько минут Энквен провел в неподвижности. Он замер так, как это могут только белковые роботы да еще каменные статуи. Взгляд Энквена был прикован к секундной стрелке часов на пульте, которые включились, когда оператор на космодроме отсчитал «ноль!».
Едва только секундная стрелка завершила круг, Энквен перевел взгляд на конверт с заданием, который Икаров все еще держал в руке.
Капитан вскрыл конверт и быстро пробежал глазами листок с заданием.
Робот ждал. Это он умел.
– Мы летим на Рутон, Энквен, – сказал Икаров после паузы.
Огромная память робота мгновенно отреагировала на название планеты. Но из всей суммы знаний, зафиксированных в запоминающем устройстве, он выделил только одно:
– Рутон почти не исследован.
– Тем лучше, – сказал капитан.
По звездной навигации Икарову в академии не было равных. Вдвоем с Энквеном он быстро составил программу для маршевых двигателей корабля. Теперь все было готово для пульсации – прыжка через всю Солнечную систему и дальше – к неблизкой Проксиме. Корабль уже достаточно удалился от Земли, и ядерное пламя, которое при пульсации вырвется из ракетных дюз, будет безопасно для планеты.
Теперь капитану – хочешь не хочешь – оставалось пройти неприятную процедуру усыпления: при пульсации возникали перегрузки, которые не мог перенести ни один человеческий организм в состоянии бодрствования.
Федор не любил сам себе делать укол, но выбора не было. Он приготовил шприц и закатал рукав.
– Разреши мне, капитан, – вдруг сказал Энквен и протянул руку к шприцу.
– Ты умеешь делать уколы?
– Да.
– Откуда?
– Лин показала.
– Хорошо, – сказал Икаров и протянул Энквену шприц. На память робота можно было положиться, капитан знал это.
Шестипалые руки уверенно взяли шприц. Робот посмотрел шприц на свет – в этом порывистом жесте Федор узнал Лин.
– Пока я буду спать, следи за приборами, – сказал Икаров.
– Когда ты проснешься, капитан, мы выйдем на эллиптическую орбиту вокруг Рутона, – произнес Энквен.
– Ненавижу сон, – вздохнул Икаров. – Треть своей жизни человек убивает на сон.
– Такова ваша несовершенная природа… – выразил сочувствие Энквен.
Икаров забрался в манипулятор, в котором по инструкции полагалось быть во время пульсации усыпленному астронавту.
– Ненавижу быть пассажиром, – негромко сказал Икаров. Глядя в сосредоточенное лицо Энквена, склонившегося над манипулятором, он добавил:
– В вену попади.
Игла шприца кольнула, как жало.
– Я мячом с лета в карандаш попадаю, – сказал Энквен. Ответить Икаров не успел: темная волна наркотического сна затопила мозг. Щупальца манипулятора охватили спящего капитана, окутали его, словно кокон.
Энквен, хотя и не страшился перегрузок, сел в капитанское кресло и перевязался ремнями, чтобы страшная сила инерции не расшибла его о стенки штурманской рубки, когда корабль войдет в пульсацию.
Автоматы, руководимые Энквеном, исправно вывели корабль из пульсации. После маневра выравнивания орбиты на планетолете воцарилась невесомость. Корабль вынырнул из пульсации в районе двойной звезды а Центавра, ближайшей соседки Солнца.
Икаров очнулся и покинул манипулятор. На обзорном экране медленно проплывала темная, изъязвленная поверхность планеты.
– Под нами Рутон, капитан, – доложил Энквен.
– Параметры орбиты?
Энквен выпалил цифры.
– Высота подходящая для разведки, – решил Икаров. Общая программа исследования новых планет была разработана давно.
Вращаясь вокруг планеты, астронавты должны были прежде всего произвести геодезическую и картографическую съемку поверхности, составить хотя бы общее представление о геологии небесного тела. Попутно необходимо было промерить магнитные поля, окружающие планету, определить структуру гравитационного поля, взять пробы воздуха и исследовать их, выяснить, что представляет собой климат планеты.
Федор и Энквен, не отрываясь, смотрели на экран. Новый, неисследованный мир лежал перед ними.
Рассчитывать приходилось только на собственные силы и сметку: связь с Землей по радио в самостоятельном поиске запрещалась.
Неведомые чувства обуревали Федора. Никогда еще не удалялся он так далеко от Земли. Капелька воображения – и можно себе представить, что ты среди звезд, вдали от Солнечной системы… Корабль неутомимо нанизывал витки. Работы у Энквена и Икарова, несмотря на помощь автоматов, было много.
С момента пробуждения Федор, не переставая, думал о литии. С каждым новым витком сведения о геологии Рутона пополнялись. В принципе для геологической разведки чем ниже обращается над планетой корабль-спутник, тем лучше. Но поверхность Рутона, как справедливо заметил Энквен, почти не изучена. Слишком снижаться опасно: можно врезаться в скалу. Капитан оставил корабль на высоте порядка двадцати километров.
Энквен следил за тем, чтобы витки не накладывались один на другой, а образовывали над Рутоном равномерную сетку.
На одном из витков стрелка магнитометра запрыгала, указывая на наличие руд в толще планеты. Что это за руды? Какова их глубина залегания? Мощность пластов? Детализация потом, потом… Сначала – общая картина планеты.
Барабаны приборов вращались, и все новые и новые штрихи ложились на ленту.
Нелегко было привыкнуть к планете, которая принадлежит одновременно двум Солнцам.
Как бы глубоко и хитро ни прятала планета клад полезных ископаемых, ключ к нему всегда можно подобрать. Чтобы обнаружить такой клад, вовсе не обязательно вгрызаться в толщу породы. Отмычкой к запрятанным сокровищам часто служит магнитное поле, незримым покрывалом охватывающее всю планету. Над месторождением полезных ископаемых магнитные линии искривляются, что и улавливают чуткие приборы. По этим искривлениям машины вычисляют точные координаты месторождения, мощность пласта, глубину залегания и прочие параметры. Если же у планеты нет собственного магнитного поля, на помощь приходит ее гравитационное поле.
Будничная, черновая работа, которой невпроворот в космосе. После всесторонней аэромагнитной и гравитационной разведки наступит миг, которого Федор ждал столько лет, – они высадятся на Рутон. Какие моря, какие пропасти, какие бури и грозы ожидают их на неведомой планете?
Сколько времени понадобится им, чтобы разобраться в Рутоне – клубке загадок?
От посторонних мыслей Федора отвлек Энквен, возившийся с феррозондовым щупом. Глаза робота, не отрываясь, смотрели на кривую, вычерчиваемую самописцем прибора.
– Что у тебя, Энквен? – спросил Икаров.
– Клюет, – ответил Энквен, бог весть по какой ассоциации вспомнив совместную с Ливеном Броком рыбалку на Оби.
– Железо?
– Подозреваю гранитоид, содержащий молибден и вольфрам, – сказал Энквен.
– Литий пока не попадался?
Энквен покачал головой.
Капитан нанес обнаруженное с помощью Энквена месторождение на глобус – макет Рутона.
– Поищи-ка земной аналог этому месторождению, – велел капитан Энквену.
Чтобы выполнить приказ Икарова, робот должен был искать нужную информацию не в толстых справочниках, не в микропленках и не в картах геологических разрезов Земли. Все эти громоздкие аксессуары поисковиков заменялись для Энквена его памятью. Икаров знал: белковый робот помнит столько, что и в сотне энциклопедий едва ли уместишь. Но от этих знаний было бы мало проку, если бы воспитатель не научил Энквена распоряжаться ими. Что толку в складе, забитом под самый потолок всякими полезными предметами, если для того, чтобы отыскать нужную вещь, необходимо копаться целый день и все перерыть? Что касается Энквена, то он из склада своей памяти умел сразу же извлекать нужную вещь.
Икаров несколько секунд ждал результат.
– Капитан, по мощности рудоносного пласта, – доложил Энквен, – земного аналога не имеется.
Икаров понимал, что означает эта находка. И вольфрам, и молибден – хлеб космической промышленности, хлеб, в котором Земля давно уже ощущала нехватку…
Полтора десятка витков ушло на то, чтобы набросать предварительную аэромагнитную карту Рутона.
На шестнадцатом витке Икаров отключил магнитометр.
– Садимся, капитан? – спросил Энквен.
– Рано, – ответил Икаров, медленно вращая перед собой глобус Рутона, который он успел испещрить различными значками. – Сделаем еще один портрет планеты.
– Какой портрет?
– Радиационный. Меня тут кое-что смущает… – нахмурившись, сказал Икаров.
Не только смещение магнитных линий выдает местоположение горных руд. Многие горные породы «дышат», посылая в окружающее пространство радиацию. В результате планета оказывается окутанной облаком излучения. По рельефу этого облака также можно составить представление о богатствах, которые таит в своих недрах новая планета.
Время шло. Корабль нанизывал витки вокруг Рутона, все время меняя плоскость обращения.
Оторвавшись от приборов, Икаров устало разогнул спину, глянул на часы. Время спать. Вокруг – масса интересного, хочется сделать своими руками и то, и другое, и третье, но первая заповедь астронавта в далеком поиске – режим. Собьешься с колеи – потом ее нащупать трудно.
Капитан дал Энквену инструкции на время своего отсутствия, затем, перебирая руками скобы невесомости, двинулся в свою рубку. Спал недолго, но, возвратившись к пульту, почувствовал себя освеженным.
У радиометра маячил Энквен, он даже позу не переменил.
– Ты железный, Энквен, – заметил Икаров.
– Белковый, – уточнил робот.
– Что ты успел?
Энквен показал несколько новых отметок на радиационной карте Рутона. Капитан просмотрел пометки, долго глядел на одну, показывавшую всплеск радиации, но ничего не сказал.
Приблизившись к центральному пульту, капитан посмотрел на часы и обернулся к роботу:
– Энквен, как будем измерять время на Рутоне?
– В часах, минутах и секундах, – сразу ответил робот, не удивившись вопросу.
– Не то, – улыбнулся капитан. – На Земле основной жизненный цикл – сутки. И многие астронавты, надолго покидая Землю, сохраняют на корабле суточный ритм.
– Мы здесь надолго?
– Пока не выполним задание.
– Давай, как другие астронавты, – кивнул Энквен. – И знаешь что, капитан?
– Что?
– Давай и на «Пионе» измерять время в сутках. Если мы полетим на нем, – добавил Энквен.
Энквен отметил очередное показание радиометра, нанес его на карту и приблизился к Икарову.
– На Земле я задавал вопросы воспитателю, – произнес робот.
– Знаю.
– Здесь буду задавать вопросы тебе.
Икаров кивнул в знак согласия, одновременно припомнив жалобу Ливена Брока на то, что вопросы Энквена иной раз ставят его в тупик. А ведь Ливен Брок – один из самых образованных людей Земли!
Энквен посмотрел на глобус Рутона.
– Радиация – поток частиц, который разрушает живую клетку, – произнес Энквен. – На Земле есть радиация. Почему она не уничтожила жизнь?
– Эволюция жизни сумела приспособиться к радиации, – пояснил Икаров.
– Может человек ощутить радиацию, как ощущает он тепло, цвет или запах? – снова спросил Энквен.
– Нет, – ответил Икаров.
– А если доза излучения смертельна?
– Даже в этом случае.
Энквен положил руку на радометрический счетчик.
– Перед выходом наружу позаботься о противорадиационной защите, капитан, – сказал он. – Я обнаружил на Рутоне сильное гамма-излучение.
Энквен, оставив счетчик, подошел к глобусу, повернул его и показал точку, которая с самого начала привлекла внимание Икарова.
Капитан посмотрел на робота.
– Что же, по-твоему, дает излучение? – спросил Икаров.
– Сначала я решил, что это уран, – сказал Энквен. – Теперь пришел к выводу, что здесь месторождение тория и радия.
Икаров долго и молча всматривался в хитросплетения кривых, вышедших из-под пера самописцев.
– Ты ошибся, Энквен, – покачал капитан головой. – Это не торий и не радий.
– Всплеск радиации… – начал Энквен.
– Космическое излучение, – перебил капитан. – Рутон тут ни при чем. Запомни форму этого пика на ленте: такую кривую может давать только космическое излучение.
Нагнувшись над глобусом, Икаров стер точку, которую нанес Энквен.
За время короткого сна в рубке накопилось немало дел.
Капитан углубился в работу. Резкий голос Энквена заставил его вздрогнуть:
– Поздравляю, капитан! – сказал Энквен.
– С чем это?
– Мы на Рутоне ровно сутки, – произнес Энквен.
– Близ Рутона, – машинально поправил Икаров.
Да, пошли вторые сутки, и кое-какое представление о планете они уже составили. Но пока что напрасно искали Икаров и Энквен металл, в котором в последнее время больше всего начала нуждаться Земля. Следов лития на Рутоне обнаружить пока не удавалось.
– Здесь нет лития, – сказал Энквен.
– Высадимся – отыщем, – произнес капитан.
Рутон был почти не изучен землянами. Руки не доходили. Кроме того. Высший координационный совет считал, что Рутон беден полезными ископаемыми. Данные совета основывались на показаниях автоматических зондов, которые запускались в сторону Рутона. Но зонды, по-видимому, ошиблись либо автоматика их оказалась несовершенной. Первые же часы пребывания близ Рутона убедили исследователей, что традиционные представления землян об этой планете нуждаются в существенных поправках. Много заманчивых крестиков, птичек и прочих значков нанесли Икаров и Энквен на глобус Рутона.
В одном месте Икаров обнаружил даже обширный район, где можно было подозревать нефтеносные пласты. Откуда нефть на Рутоне? Разве эта планета знала органическую жизнь? Быть может, эта нефть неорганического происхождения? Все эти вопросы предстояло решить.
Когда корабль перешел на новый виток, индикаторы в одном месте показали неожиданный всплеск температуры на поверхности Рутона. Это произошло над возвышенным плато, окаймленным горами.
Икаров несколько раз проверил показания. Ошибки быть не могло: температура плато, которое давно уже скрылось из виду, была много выше температуры окружающей среды.
Энквен внимательно осмотрел индикатор инфракрасного излучения.
– Возможно, чувствительность прибора недостаточна, – высказал он предположение.
Икаров усмехнулся.
– Чувствительность прибора такова, – сказал он, – что если бы ты в Зеленом городке чиркнул спичкой, регистратор в моей комнате, известной тебе, отметил бы тепловую вспышку.
– Как люди создали такой прибор? – спросил Энквен.
– Бионики позаимствовали принцип прибора у змеи, – ответил Икаров. – Змея способна определять ничтожное изменение температуры.
– Это люди воспитали у змеи такое качество?
– Нет, эволюция, – улыбнулся Икаров. – Видишь ли, змея глуха. Она не может улавливать звуковые колебания воздуха. Природа не подарила ей ушей.
– У змеи есть глаза, – сказал Энквен. – Когда мы с Ливеном Броком были в зоопарке…
– Глаза у змеи есть, – перебил Икаров, – но видят они неважно. И голоса нет у змеи, она может только шипеть, выпуская струю воздуха. Так что единственный орган чувств, который помогает змее выжить, – это орган, с помощью которого она может распознать источник тепла. Ни одно существо на Земле, кроме змеи, не располагает таким органом. Таким образом, змея издали чувствует добычу – теплокровное животное и может охотиться на него. Змея может почувствовать мышь, даже когда та прячется в норе, глубоко под землей.
Икаров, помня просьбу Ливена Брока, говорил с Энквеном обстоятельно, и робот впитывал знания, как губка.
Корабль продолжал нанизывать витки, но литий обнаружить не удавалось.
«Парадокс, – думал Икаров. – Человечество остро нуждается в литии. Между тем этот металл встречается на Земле буквально повсюду. Как это сказал Алексей Волга, когда они прощались на космодроме? Литий у нас под ногами, а мы вынуждены искать его на далеких планетах».
Действительно, литий на Земле чрезвычайно распространен. Есть он и в листьях, и в траве, и в рыбе, и в звере. Встречается он и в горных породах, составляющих основу земной коры.
Уже в самом названии этого металла заключен парадокс. «Литий» по-гречески означает «камень». Так окрестил этот элемент шведский химик Арфведссон еще в первой половине XIX века.
– Понимаю…
– Между прочим, я давно уже замечаю у Икарова и Энквена нечто вроде взаимной тяги, – заметил ректор.
Теперь им казалась важной любая деталь, связанная с Икаровым и Энквеном.
– Не знаю насчет тяги. По тяготению у нас Икаров специалист, – усмехнулся начальник курса собственному непритязательному каламбуру. – Но общаться они, действительно, любят. Особенно после знаменитого волейбольного матча.
Ректор отвернулся от окна. На груди его блеснул орден Солнца – знак высшего почета свободной Земли.
– Кстати, знаете, как прозвали Федора и Энквена после исторического матча? – усмехнулся начальник курса.
– Как?
– Два капитана.
– Что ж, удачно, – сказал ректор. – Особенно в свете последних новостей.
Оба подошли к столу. Все карточки были распределены по стопкам, кроме одной, которая лежала особняком.
– Вот и еще один выпуск… – сказал ректор. – Разлетятся скоро наши питомцы.
– Все правильно. Не вечно орлятам в гнезде сидеть, – откликнулся начальник курса.
На космодроме было многолюдно и «многороботно», как выразился Ливен Брок. Неизвестно почему, но провожать Федора Икарова и Энквена в учебный поиск прибыл чуть ли не весь Зеленый городок.
Корабль стоял на старте, готовый к прыжку.
Люди волновались. Белковые держались с обычной невозмутимостью. Но самым спокойным казался Ливен Брок. Время от времени он проводил ладонью по ежику седых волос (лишь этот нервный жест выдавал волнение воспитателя Энквена).
Для Энквена это был первый серьезный поиск. Выдержит ли он испытание? От результата зависела судьба тех белковых, которые еще только, ковыляя, вышли из камер синтеза, судьба тех, для кого головной мозг лишь созревал в ячейках башни безмолвия.
Ван отозвал Федора в сторонку и протянул ему небольшой целлулоидный шарик.
Федор покачал головой.
– Спасибо, Ван, – сказал он. – В поиске, думаю, мне будет не до пинг-понга. Да и с кем играть? С Энквеном? – кивнул он в сторону робота, которому в это время Ливен Брок давал последние наставления.
Ван улыбнулся.
– Чудак, – произнес он, – какой пинг-понг? Это биопередатчик.
– Откуда он?
– Сам собрал. Только опробовать не успел, – сказал Ван. – Возьми, авось пригодится.
Федор повертел шарик.
– Это второй биопередатчик в моей жизни, – заметил он. – Первый, который я видел, был ужасно громоздок. Прогресс налицо.
Федор сунул шарик в карман комбинезона.
Подошел Карбенко.
– Я уже предупредил Энквена, – сказал он.
– О чем? – спросил Федор.
– Как о чем? – удивился Владимир. – Ты будешь с ним тренироваться, если выдастся свободный часок. Шахматист поддерживает форму только регулярной игрой.
– Ладно, если будет время, – улыбнулся Федор.
– А, вот и Леша! – воскликнул Ван.
Они встали в кружок, все четверо.
– Пятнадцатиминутная готовность! Всех попрошу в бункер, – объявил старший диспетчер космодрома, удивленный необычным нашествием светил из Зеленого городка и Звездной академии. Федор направился к пульсолету. Рядом, приотстав на полшага, шел Энквен.
Снаряжение, нужное для поиска, Федор и Энквен придирчиво проверили накануне. Проверка длилась несколько дней и отняла у Федора массу сил. Вчера, когда они с Энквеном проверяли шагающую тележку-манипулятор, в ангар заглянул ректор Звездной академии.
– Учтите, – улыбнулся он многозначительно, обращаясь сразу к двоим. – Точно такие манипуляторы проектируются на «Пионе»…
Об этих словах ректора и размышлял Федор, шагая к пульсолету.
В кабине было тесно.
Энквен переместился поближе к пульту – он не боялся больших перегрузок, которые характерны для пульсолета. Икаров капитально устроился в капитанском кресле. В наушниках звучал голос диспетчера, отсчитывавшего последние секунды.
– Семь… шесть… пять…
Услышав «ноль!», Икаров нажал кнопку старта. Теперь начинался другой отсчет – отсчет времени поиска. Пакет с заданием можно будет вскрыть только через два часа.
А пока – самый мучительный послестартовый участок пути. Выгода пульсолета в том, что он в отличие от кораблей на ионной тяге быстро набирает скорость. Но перегрузки, которые при этом возникают, способны выдержать немногие даже из натренированных астронавтов. Иные предпочитали порцию снотворного – инструкция для пульсолетов это разрешала, – но Федор предпочитал обходиться без этого.
Пульсолет шел с большим ускорением, Федор чувствовал это каждой клеточкой тела. Он откинул голову и закрыл глаза.
Сколько прошло времени? Когда Федор поднял веки, Энквен по-прежнему стоял у пульта, неподвижный, как скала. Будто почувствовав, что Икаров на него смотрит, робот повернул голову. В его взгляде Федору почудилось сочувствие.
– Скажи, капитан, люди победят силу тяжести? – спросил Энквен.
– Победят.
– Когда?
– На этот вопрос, Энквен, трудно ответить…
– Большой мозг ответил бы, – неожиданно произнес Энквен.
– Мы с тобой, может быть, когда-нибудь ответим на этот вопрос, – сказал негромко Икаров.
Энквен кивнул, словно отвечая собственным мыслям.
– Включи обзорный экран, – сказал капитан.
Земля, с которой они час назад стартовали, успела превратиться в еле заметный серпик, затерявшийся среди звезд.
Один двигатель, повинуясь программе, отключился. Ускорение уменьшилось, и дышать Икарову стало легче.
– О чем вы говорили с Ливеном Броком накануне полета? – спросил Федор.
– О биологической связи, – сказал Энквен.
«Немудрено, – подумал капитан. – О биологической связи теперь говорят все».
– Потому я и спросил тебя, капитан, о гравитации, – неожиданно добавил Энквен.
– Причем здесь гравитация?
– Ливен Брок считает, что тяготение и биосвязь спаяны воедино, – пояснил Энквен.
Федор посмотрел на него.
– Передача мыслей на расстояние, возможно, осуществляется с помощью гравитационных волн, – счел нужным пояснить Энквен.
– Чтобы доказать это, нужны опыты. Много опытов… – сказал Икаров.
– Мы с Ливеном Броком проводили эксперименты.
– На сей раз без моего участия, – через силу усмехнулся Икаров.
– Опыты проводились дома у воспитателя и на Оби, – произнес Энквен.
– А что за опыты? – заинтересовался Икаров.
– Ливен Брок вручал мне запечатанный конверт… – начал Энквен.
– Вот такой? – спросил Икаров, вытащив из кармана конверт, час назад на космодроме врученный ему ректором Звездной академии.
Робот кивнул.
– С этим конвертом я спускался в лабораторию, которая в подвале, – продолжал Энквен. – Сверху на люк Ливен Брок накладывал стальные плиты.
– А потом?
– Потом я по сигналу воспитателя вскрывал конверт. Там были сделанные на отдельных листках различные геометрические рисунки – квадрат, параллелограмм, окружность, эллипс и так далее…
Робот говорил медленно. Перед внутренним взором его с кинематографической точностью проплывали совсем недавние картины: темное помещение лаборатории… Все, что давным-давно знакомо, – стол, калькулятор, приборы – в инфраосвещении выглядит немного иначе, чем обычно, незнакомо и чуточку таинственно… И у стола – он, Энквен, перебирающий листки с простыми рисунками…
– Дальше, – сказал Икаров.
– Я вынимал листки наугад. У меня были две задачи, – произнес Энквен. – Первая – как можно более четко представить себе каждый геометрический образ. Вторая – запомнить порядок листков.
– А Ливен Брок?
– Воспитатель находился наверху, в своем кабинете. Он должен был уловить мои мысленные сигналы и постараться расшифровать их.
– Совпадение получалось?
Робот кивнул.
– А на Оби?
– На Оби мы повторили опыты, – сказал Энквен. – Только вместо металлических плит была толща воды.
– Ты нырял?
Энквен замялся.
– Нырять не умею. Опускался в скафандре, – ответил он.
– И тоже было совпадение?
– Да.
– А на какую глубину ты погружался?
– Пятнадцать метров.
Нетрудно было уловить ход мысли Ливена Брока. Его опыты с Энквеном подтверждали, что мысленная передача не может быть прервана или искажена ни толщей воды, ни металлическими плитами. Однако передача может осуществляться только каким-либо из видов материальных волн. Стальные плиты, водная толща задерживают и искажают почти все виды волн. Единственным исключением являются гравитационные волны: в отличие от электромагнитных волн, от радиоволн, они не ведают преград. Вывод ясен: передача мысли осуществляется с помощью волн тяготения. Но вот каким образом?
– Чтобы раскрыть загадку биосвязи, нужно понять природу тяготения, – произнес Энквен, будто угадав мысли Икарова.
Снова и снова гравитация!
– Ливен Брок сказал кому-нибудь о своих последних опытах? – спросил Икаров.
– Нет.
– Почему?
– Опыты не закончены из-за моего внезапного вылета, – сказал Энквен.
Заканчивался второй час полета. Несколько минут Энквен провел в неподвижности. Он замер так, как это могут только белковые роботы да еще каменные статуи. Взгляд Энквена был прикован к секундной стрелке часов на пульте, которые включились, когда оператор на космодроме отсчитал «ноль!».
Едва только секундная стрелка завершила круг, Энквен перевел взгляд на конверт с заданием, который Икаров все еще держал в руке.
Капитан вскрыл конверт и быстро пробежал глазами листок с заданием.
Робот ждал. Это он умел.
– Мы летим на Рутон, Энквен, – сказал Икаров после паузы.
Огромная память робота мгновенно отреагировала на название планеты. Но из всей суммы знаний, зафиксированных в запоминающем устройстве, он выделил только одно:
– Рутон почти не исследован.
– Тем лучше, – сказал капитан.
По звездной навигации Икарову в академии не было равных. Вдвоем с Энквеном он быстро составил программу для маршевых двигателей корабля. Теперь все было готово для пульсации – прыжка через всю Солнечную систему и дальше – к неблизкой Проксиме. Корабль уже достаточно удалился от Земли, и ядерное пламя, которое при пульсации вырвется из ракетных дюз, будет безопасно для планеты.
Теперь капитану – хочешь не хочешь – оставалось пройти неприятную процедуру усыпления: при пульсации возникали перегрузки, которые не мог перенести ни один человеческий организм в состоянии бодрствования.
Федор не любил сам себе делать укол, но выбора не было. Он приготовил шприц и закатал рукав.
– Разреши мне, капитан, – вдруг сказал Энквен и протянул руку к шприцу.
– Ты умеешь делать уколы?
– Да.
– Откуда?
– Лин показала.
– Хорошо, – сказал Икаров и протянул Энквену шприц. На память робота можно было положиться, капитан знал это.
Шестипалые руки уверенно взяли шприц. Робот посмотрел шприц на свет – в этом порывистом жесте Федор узнал Лин.
– Пока я буду спать, следи за приборами, – сказал Икаров.
– Когда ты проснешься, капитан, мы выйдем на эллиптическую орбиту вокруг Рутона, – произнес Энквен.
– Ненавижу сон, – вздохнул Икаров. – Треть своей жизни человек убивает на сон.
– Такова ваша несовершенная природа… – выразил сочувствие Энквен.
Икаров забрался в манипулятор, в котором по инструкции полагалось быть во время пульсации усыпленному астронавту.
– Ненавижу быть пассажиром, – негромко сказал Икаров. Глядя в сосредоточенное лицо Энквена, склонившегося над манипулятором, он добавил:
– В вену попади.
Игла шприца кольнула, как жало.
– Я мячом с лета в карандаш попадаю, – сказал Энквен. Ответить Икаров не успел: темная волна наркотического сна затопила мозг. Щупальца манипулятора охватили спящего капитана, окутали его, словно кокон.
Энквен, хотя и не страшился перегрузок, сел в капитанское кресло и перевязался ремнями, чтобы страшная сила инерции не расшибла его о стенки штурманской рубки, когда корабль войдет в пульсацию.
Автоматы, руководимые Энквеном, исправно вывели корабль из пульсации. После маневра выравнивания орбиты на планетолете воцарилась невесомость. Корабль вынырнул из пульсации в районе двойной звезды а Центавра, ближайшей соседки Солнца.
Икаров очнулся и покинул манипулятор. На обзорном экране медленно проплывала темная, изъязвленная поверхность планеты.
– Под нами Рутон, капитан, – доложил Энквен.
– Параметры орбиты?
Энквен выпалил цифры.
– Высота подходящая для разведки, – решил Икаров. Общая программа исследования новых планет была разработана давно.
Вращаясь вокруг планеты, астронавты должны были прежде всего произвести геодезическую и картографическую съемку поверхности, составить хотя бы общее представление о геологии небесного тела. Попутно необходимо было промерить магнитные поля, окружающие планету, определить структуру гравитационного поля, взять пробы воздуха и исследовать их, выяснить, что представляет собой климат планеты.
Федор и Энквен, не отрываясь, смотрели на экран. Новый, неисследованный мир лежал перед ними.
Рассчитывать приходилось только на собственные силы и сметку: связь с Землей по радио в самостоятельном поиске запрещалась.
Неведомые чувства обуревали Федора. Никогда еще не удалялся он так далеко от Земли. Капелька воображения – и можно себе представить, что ты среди звезд, вдали от Солнечной системы… Корабль неутомимо нанизывал витки. Работы у Энквена и Икарова, несмотря на помощь автоматов, было много.
С момента пробуждения Федор, не переставая, думал о литии. С каждым новым витком сведения о геологии Рутона пополнялись. В принципе для геологической разведки чем ниже обращается над планетой корабль-спутник, тем лучше. Но поверхность Рутона, как справедливо заметил Энквен, почти не изучена. Слишком снижаться опасно: можно врезаться в скалу. Капитан оставил корабль на высоте порядка двадцати километров.
Энквен следил за тем, чтобы витки не накладывались один на другой, а образовывали над Рутоном равномерную сетку.
На одном из витков стрелка магнитометра запрыгала, указывая на наличие руд в толще планеты. Что это за руды? Какова их глубина залегания? Мощность пластов? Детализация потом, потом… Сначала – общая картина планеты.
Барабаны приборов вращались, и все новые и новые штрихи ложились на ленту.
Нелегко было привыкнуть к планете, которая принадлежит одновременно двум Солнцам.
Как бы глубоко и хитро ни прятала планета клад полезных ископаемых, ключ к нему всегда можно подобрать. Чтобы обнаружить такой клад, вовсе не обязательно вгрызаться в толщу породы. Отмычкой к запрятанным сокровищам часто служит магнитное поле, незримым покрывалом охватывающее всю планету. Над месторождением полезных ископаемых магнитные линии искривляются, что и улавливают чуткие приборы. По этим искривлениям машины вычисляют точные координаты месторождения, мощность пласта, глубину залегания и прочие параметры. Если же у планеты нет собственного магнитного поля, на помощь приходит ее гравитационное поле.
Будничная, черновая работа, которой невпроворот в космосе. После всесторонней аэромагнитной и гравитационной разведки наступит миг, которого Федор ждал столько лет, – они высадятся на Рутон. Какие моря, какие пропасти, какие бури и грозы ожидают их на неведомой планете?
Сколько времени понадобится им, чтобы разобраться в Рутоне – клубке загадок?
От посторонних мыслей Федора отвлек Энквен, возившийся с феррозондовым щупом. Глаза робота, не отрываясь, смотрели на кривую, вычерчиваемую самописцем прибора.
– Что у тебя, Энквен? – спросил Икаров.
– Клюет, – ответил Энквен, бог весть по какой ассоциации вспомнив совместную с Ливеном Броком рыбалку на Оби.
– Железо?
– Подозреваю гранитоид, содержащий молибден и вольфрам, – сказал Энквен.
– Литий пока не попадался?
Энквен покачал головой.
Капитан нанес обнаруженное с помощью Энквена месторождение на глобус – макет Рутона.
– Поищи-ка земной аналог этому месторождению, – велел капитан Энквену.
Чтобы выполнить приказ Икарова, робот должен был искать нужную информацию не в толстых справочниках, не в микропленках и не в картах геологических разрезов Земли. Все эти громоздкие аксессуары поисковиков заменялись для Энквена его памятью. Икаров знал: белковый робот помнит столько, что и в сотне энциклопедий едва ли уместишь. Но от этих знаний было бы мало проку, если бы воспитатель не научил Энквена распоряжаться ими. Что толку в складе, забитом под самый потолок всякими полезными предметами, если для того, чтобы отыскать нужную вещь, необходимо копаться целый день и все перерыть? Что касается Энквена, то он из склада своей памяти умел сразу же извлекать нужную вещь.
Икаров несколько секунд ждал результат.
– Капитан, по мощности рудоносного пласта, – доложил Энквен, – земного аналога не имеется.
Икаров понимал, что означает эта находка. И вольфрам, и молибден – хлеб космической промышленности, хлеб, в котором Земля давно уже ощущала нехватку…
Полтора десятка витков ушло на то, чтобы набросать предварительную аэромагнитную карту Рутона.
На шестнадцатом витке Икаров отключил магнитометр.
– Садимся, капитан? – спросил Энквен.
– Рано, – ответил Икаров, медленно вращая перед собой глобус Рутона, который он успел испещрить различными значками. – Сделаем еще один портрет планеты.
– Какой портрет?
– Радиационный. Меня тут кое-что смущает… – нахмурившись, сказал Икаров.
Не только смещение магнитных линий выдает местоположение горных руд. Многие горные породы «дышат», посылая в окружающее пространство радиацию. В результате планета оказывается окутанной облаком излучения. По рельефу этого облака также можно составить представление о богатствах, которые таит в своих недрах новая планета.
Время шло. Корабль нанизывал витки вокруг Рутона, все время меняя плоскость обращения.
Оторвавшись от приборов, Икаров устало разогнул спину, глянул на часы. Время спать. Вокруг – масса интересного, хочется сделать своими руками и то, и другое, и третье, но первая заповедь астронавта в далеком поиске – режим. Собьешься с колеи – потом ее нащупать трудно.
Капитан дал Энквену инструкции на время своего отсутствия, затем, перебирая руками скобы невесомости, двинулся в свою рубку. Спал недолго, но, возвратившись к пульту, почувствовал себя освеженным.
У радиометра маячил Энквен, он даже позу не переменил.
– Ты железный, Энквен, – заметил Икаров.
– Белковый, – уточнил робот.
– Что ты успел?
Энквен показал несколько новых отметок на радиационной карте Рутона. Капитан просмотрел пометки, долго глядел на одну, показывавшую всплеск радиации, но ничего не сказал.
Приблизившись к центральному пульту, капитан посмотрел на часы и обернулся к роботу:
– Энквен, как будем измерять время на Рутоне?
– В часах, минутах и секундах, – сразу ответил робот, не удивившись вопросу.
– Не то, – улыбнулся капитан. – На Земле основной жизненный цикл – сутки. И многие астронавты, надолго покидая Землю, сохраняют на корабле суточный ритм.
– Мы здесь надолго?
– Пока не выполним задание.
– Давай, как другие астронавты, – кивнул Энквен. – И знаешь что, капитан?
– Что?
– Давай и на «Пионе» измерять время в сутках. Если мы полетим на нем, – добавил Энквен.
Энквен отметил очередное показание радиометра, нанес его на карту и приблизился к Икарову.
– На Земле я задавал вопросы воспитателю, – произнес робот.
– Знаю.
– Здесь буду задавать вопросы тебе.
Икаров кивнул в знак согласия, одновременно припомнив жалобу Ливена Брока на то, что вопросы Энквена иной раз ставят его в тупик. А ведь Ливен Брок – один из самых образованных людей Земли!
Энквен посмотрел на глобус Рутона.
– Радиация – поток частиц, который разрушает живую клетку, – произнес Энквен. – На Земле есть радиация. Почему она не уничтожила жизнь?
– Эволюция жизни сумела приспособиться к радиации, – пояснил Икаров.
– Может человек ощутить радиацию, как ощущает он тепло, цвет или запах? – снова спросил Энквен.
– Нет, – ответил Икаров.
– А если доза излучения смертельна?
– Даже в этом случае.
Энквен положил руку на радометрический счетчик.
– Перед выходом наружу позаботься о противорадиационной защите, капитан, – сказал он. – Я обнаружил на Рутоне сильное гамма-излучение.
Энквен, оставив счетчик, подошел к глобусу, повернул его и показал точку, которая с самого начала привлекла внимание Икарова.
Капитан посмотрел на робота.
– Что же, по-твоему, дает излучение? – спросил Икаров.
– Сначала я решил, что это уран, – сказал Энквен. – Теперь пришел к выводу, что здесь месторождение тория и радия.
Икаров долго и молча всматривался в хитросплетения кривых, вышедших из-под пера самописцев.
– Ты ошибся, Энквен, – покачал капитан головой. – Это не торий и не радий.
– Всплеск радиации… – начал Энквен.
– Космическое излучение, – перебил капитан. – Рутон тут ни при чем. Запомни форму этого пика на ленте: такую кривую может давать только космическое излучение.
Нагнувшись над глобусом, Икаров стер точку, которую нанес Энквен.
За время короткого сна в рубке накопилось немало дел.
Капитан углубился в работу. Резкий голос Энквена заставил его вздрогнуть:
– Поздравляю, капитан! – сказал Энквен.
– С чем это?
– Мы на Рутоне ровно сутки, – произнес Энквен.
– Близ Рутона, – машинально поправил Икаров.
Да, пошли вторые сутки, и кое-какое представление о планете они уже составили. Но пока что напрасно искали Икаров и Энквен металл, в котором в последнее время больше всего начала нуждаться Земля. Следов лития на Рутоне обнаружить пока не удавалось.
– Здесь нет лития, – сказал Энквен.
– Высадимся – отыщем, – произнес капитан.
Рутон был почти не изучен землянами. Руки не доходили. Кроме того. Высший координационный совет считал, что Рутон беден полезными ископаемыми. Данные совета основывались на показаниях автоматических зондов, которые запускались в сторону Рутона. Но зонды, по-видимому, ошиблись либо автоматика их оказалась несовершенной. Первые же часы пребывания близ Рутона убедили исследователей, что традиционные представления землян об этой планете нуждаются в существенных поправках. Много заманчивых крестиков, птичек и прочих значков нанесли Икаров и Энквен на глобус Рутона.
В одном месте Икаров обнаружил даже обширный район, где можно было подозревать нефтеносные пласты. Откуда нефть на Рутоне? Разве эта планета знала органическую жизнь? Быть может, эта нефть неорганического происхождения? Все эти вопросы предстояло решить.
Когда корабль перешел на новый виток, индикаторы в одном месте показали неожиданный всплеск температуры на поверхности Рутона. Это произошло над возвышенным плато, окаймленным горами.
Икаров несколько раз проверил показания. Ошибки быть не могло: температура плато, которое давно уже скрылось из виду, была много выше температуры окружающей среды.
Энквен внимательно осмотрел индикатор инфракрасного излучения.
– Возможно, чувствительность прибора недостаточна, – высказал он предположение.
Икаров усмехнулся.
– Чувствительность прибора такова, – сказал он, – что если бы ты в Зеленом городке чиркнул спичкой, регистратор в моей комнате, известной тебе, отметил бы тепловую вспышку.
– Как люди создали такой прибор? – спросил Энквен.
– Бионики позаимствовали принцип прибора у змеи, – ответил Икаров. – Змея способна определять ничтожное изменение температуры.
– Это люди воспитали у змеи такое качество?
– Нет, эволюция, – улыбнулся Икаров. – Видишь ли, змея глуха. Она не может улавливать звуковые колебания воздуха. Природа не подарила ей ушей.
– У змеи есть глаза, – сказал Энквен. – Когда мы с Ливеном Броком были в зоопарке…
– Глаза у змеи есть, – перебил Икаров, – но видят они неважно. И голоса нет у змеи, она может только шипеть, выпуская струю воздуха. Так что единственный орган чувств, который помогает змее выжить, – это орган, с помощью которого она может распознать источник тепла. Ни одно существо на Земле, кроме змеи, не располагает таким органом. Таким образом, змея издали чувствует добычу – теплокровное животное и может охотиться на него. Змея может почувствовать мышь, даже когда та прячется в норе, глубоко под землей.
Икаров, помня просьбу Ливена Брока, говорил с Энквеном обстоятельно, и робот впитывал знания, как губка.
Корабль продолжал нанизывать витки, но литий обнаружить не удавалось.
«Парадокс, – думал Икаров. – Человечество остро нуждается в литии. Между тем этот металл встречается на Земле буквально повсюду. Как это сказал Алексей Волга, когда они прощались на космодроме? Литий у нас под ногами, а мы вынуждены искать его на далеких планетах».
Действительно, литий на Земле чрезвычайно распространен. Есть он и в листьях, и в траве, и в рыбе, и в звере. Встречается он и в горных породах, составляющих основу земной коры.
Уже в самом названии этого металла заключен парадокс. «Литий» по-гречески означает «камень». Так окрестил этот элемент шведский химик Арфведссон еще в первой половине XIX века.