Михановский Владимир Наумович. Шаги в бесконечности

   – Что оно собой представляет?
   – Конгломерат бактерий.
   Капитан кивнул.
   – Биогибберелин, – слазал он. – Ну, а у бактерий есть аналог?
   – Вид бактерий в пределах Солнечной системы неизвестен, – ответил робот. – Они растут и размножаются, усваивая предметы, которые находились, в третьем отсеке, а также кислород.
   – Гм… Усваивая, – повторил капитан.
   – Они способны расщеплять на атомы вещество, – пояснил Энквен.
   – Любое вещество?
   – Нет. Стены отсека они осилить не смогли.
   – До поры до времени… – пробормотал Икаров. – Но они и тебя пощадили?
   – У меня иммунитет… Потому что я был облучен на Рутоне, – сказал Энквен.
   Наскоро переговорив с Энквеном, капитан снова включил третий отсек. Замешательство, которое несколько минут назад посеял там робот, улеглось. Зеленая масса снова вырастала в размерах, зловеще переливалась от стенки к стенке. Если она проникнет в центральный ствол, «Пион» погибнет.
   – У нас очень мало времени. Что ты предлагаешь, Энквен? – спросил капитан.
   Тишину в штурманском отсеке нарушал лишь метроном. В эти секунды решалась судьба корабля.
   Икаров и Энквен понимали, что изумрудное вещество, конгломерат не известных людям бактерий, могло бы принести землянам неисчислимые блага, если умело использовать его свойства. Но как сохранить его до возвращения на Землю?
   – Обошьем третий отсек плитами дополнительной защиты, – предложил Энквен.
   Капитан покачал головой.
   – Корабль не может все время нести на борту бомбу, которая может взорваться в любую минуту, – сказал он.
   Энквен подумал.
   – Мы смонтируем лазерную пушку и нацелим ее на третий отсек, – нашел он выход. – Если зеленое вещество переступит границу, мы расстреляем его.
   Капитан задумался.
   – Где гарантия, что при этом какая-то часть бактерий не проникнет в другие отсеки? – сказал он. – Тогда нам не справиться с зеленым чудовищем. Оно сожрет весь корабль.
   – Посоветуемся с остальными, – предложил Энквен.
   Икаров коротко рассказал, что произошло с белковыми роботами, вероятно, под действием излучения зеленой массы. Затем он включил экран внутреннего обзора – перед глазами быстро промелькнули все отсеки: белковые начали шевелиться, постепенно приходя в чувство, как с радостью убедился капитан.
   – Излучение бактерий ослабло под действием лазерного огня, – пояснил Энквен.
   Между тем зеленая масса в третьем отсеке приступила к новому маневру. Вся она начала вращаться вокруг невидимой оси, с каждой секундой ускоряя движение. Это действие имело свой смысл, разгаданный Икаровым: в результате вращения возникала центробежная сила, которая отбрасывала внешние слои бактерий к стенам астролаборатории. Отдельные зеленые языки начали лизать стены.
   Какой коллективный разум руководил действиями зеленой массы?
   – Посмотрим, что делается снаружи, – сказал капитан и включил экран внешнего обзора. Здесь Икарова и Энквена поджидала неожиданность: все зеленое вещество неизвестно каким образом стянулось в одно место, толстым слоем покрыв шар лабораторного отсека. Как будто бактерии, находившиеся на поверхности «Пиона», чуяли своих собратьев, томящихся в плену, и спешили к ним на помощь…
   – Выходит, пробудив часть бактерий, мы вызвали к жизни и всех остальных, – сделал вывод Энквен. – Они все перемещаются, словно части единого организма…
   – Отсек надо катапультировать, – сказал капитан. – ДРУГОГО выхода нет.
   Энквен хотел что-то возразить, но промолчал.
   – Ступай к остальным белковым. Если нужно, введи им биостимулятор, – распорядился капитан.
   Резко повернувшись, Энквен вышел, а Икаров подсел к калькулятору и погрузился в расчеты.
   «Пион» был сконструирован так, что в случае необходимости мог избавиться от любой из своих секций, от любого сферического отсека. Но за время полета такой необходимости до сих пор не возникало.
   Через некоторое время от белковых начали поступать сигналы готовности. Пора! Капитан нажал кнопку, приводящую в действие катапульту третьего отсека.
   На обзорном экране было видно, как от стройного тела «Пиона» отделился шаровидный третий отсек. Медленно дрейфуя, он отплыл в сторону от корабля.
   Тотчас стрелки на капитанском пульте успокоились, и сигнальные огоньки погасли. Икаров включил аварийную сирену – она молчала. Корабль приходил в норму.
   – Сколько до третьего отсека, Энквен? – спросил капитан. Он мог определить расстояние и по приборам, но вполне полагался на глазомер робота.
   – Пятнадцать километров, – сказал Энквен.
   Пятнадцать километров! Для космоса – рукой подать. Отсек, который несет в себе смерть, плывет совсем рядом с кораблем. Очевидно, третий отсек при выбросе получил недостаточный импульс.
   – Он дрейфует в нашу сторону! – воскликнул Энквен.
   Капитан посмотрел на приборы – и не поверил своим глазам: они показывали, что расстояние до отброшенного отсека неизменно.
   Между тем шар на глазах увеличивался в размерах.
   – Отсек разбухает! – догадался Икаров.
   Теперь уже и невооруженным глазом было видно, что отсек с зеленой массой пухнет, словно на дрожжах. Еще через минуту он лопнул, не выдержав внутреннего давления. На месте третьего отсека вырос фантастический изумрудный цветок. Мерцали, извиваясь, зеленые лепестки, колыхался вытянувшийся стебель.
   Красота таила смерть. Хищная колония микроорганизмов вырвалась из тюрьмы и бросила вызов астронавтам.
   Цветок какой-то миг спокойно покачивался на длинном стебле, затем рывком потянулся к кораблю.
   Капитан первым оторвал глаза от гипнотизирующего видения. Нагнувшись над пультом, он включил дюзы маневра. Из трех сопел, расположенных по ободу гигантской чаши-отражателя, хлынуло белое пламя.
   На экране явственно было видно, как растет расстояние между кораблем и изумрудным цветком, который к этому времени превратился в зеленое облачко.
   Капитан и роботы – весь экипаж, не отрываясь, смотрели на огромный выпуклый зрачок обзорного экрана. Облачко уменьшалось в размерах. Сначала оно превратилось в арбуз, затем в мерцающий кошачий глаз и, наконец, в зеленую точку, которая через минуту пропала в пространстве.
 

* * *

   Прошло несколько дней после этого происшествия, прежде чем на «Пионе» был восстановлен порядок.
   Когда у капитана выдалось наконец свободное время, он, как обычно, отправился в оранжерейный отсек и по пути заглянул в информарий. В этом отсеке по крупицам накапливалось то, ради чего корабль ушел в космос, – научная информация, необходимая землянам. Конечно, Черная звезда находилась еще далеко, и главная работа была впереди. Но уже на пути к Тритону информарий начал понемногу пополняться, хотя большинство ячеек памяти оставалось пустым.
   Однако на этот раз Икарова интересовали не ячейки памяти. Пройдя вдоль стены, сплошь состоящей из запоминающих кристаллов, похожих на медовые соты, капитан подошел к установке, расположенной посредине отсека. Стальные растяжки поддерживали на весу небольшую вакуум-камеру. Именно туда, повинуясь команде капитана, дежурный манипулятор поместил образчик изумрудного вещества.
   Долго стоял Икаров, вглядываясь в зеленый неподвижный комок.
   Исследовать его сейчас, или подождать возвращения на Землю? «Возвращение на Землю», – тихо произнес капитан, усмехнувшись. Кто скажет, когда оно будет? Дело даже не во времени, необходимом для полета. Вблизи Тритона тяготение столь велико, что как течет там время, пока совершенно не ясно.
   Заниматься изумрудным веществом на борту «Пиона» опасно, решил капитан, покидая отсек. Ставить корабль под удар он не имеет права.
   – Что ж, надо оставить что-нибудь и на долю земных физиков, – сказал Икаров.

Глава 2
ПЛЕН

 
Иглы звездного убранства,
Звезд скрещенные мечи,
Неевклидова пространства
Искривленные лучи.
 

   Нос «Пиона» был нацелен на Черную звезду – провал в звездном небе. Корабль удачно миновал пояс астероидов, но дальше началось неожиданное. Несмотря на то что корабль шел по инерции при выключенных дюзах, скорость его начала стремительно возрастать. Это Тритон притягивал корабль. Его притяжение превосходило все расчеты.
   «Пион» падал на Черную звезду. Падал в течение долгих месяцев. Капитан сначала приказал включить тормозящие дюзы, но вскоре пришел к выводу, что это бесполезно: мощность их была явно недостаточной, чтобы бороться с немыслимой гравитацией, а кроме того, нужно было беречь фотонное топливо для маневра.
   Часы и дни капитан проводил у обзорного экрана, наблюдая за странной картиной. Пространство, окружающее «Пион», как бы искривлялось, звезды приобретали фиолетовый оттенок.
   На «Пионе» ночи сменялись днями, в оранжерее стоял май, наливалась зелень, и каждое утро горн играл побудку. Однажды, вернувшись после короткого сна в головную рубку, капитан увидел на экране то, чего ожидал уже несколько дней. Впереди по курсу корабля исчезли звезды, расположенные близ Тритона и еще вчера видимые отчетливо. Образовался как бы конус, черный конус пустоты, в вершине которого находился «Пион». Это означало, что скорость корабля, разгоняемого гравитационным полем Черной звезды, приближается к субсветовой. В рубку вошел обеспокоенный Энквен.
   – Капитан, мы можем врезаться в Тритон, если будем идти прежним курсом, – сказал он.
   – Я думал над этим, – сказал Икаров и протянул роботу листок с расчетами. Энквен углубился в формулы.
   – Главное – вовремя включить боковые дюзы, – произнес робот.
   – Мы включим их через сутки, – сказал капитан, – и выйдем на орбиту вокруг Тритона.
   – Еще одно, капитан.
   – Говори.
   – Меня беспокоит изумрудная плесень, капитан, – произнес Энквен.
   – Изумрудная плесень? – удивился Икаров.
   – Да. Я опасаюсь, что на «Пионе» остались бактерии, – сказал Икаров.
   – Возьми всех, кто свободен от вахты, – приказал капитан. – Разбей их на группы. Нужно прочистить все отсеки корабля.
   – Слушаю, – сказал Энквен и выскользнул из рубки.
   О двухсторонней связи с Землей при субсветовых скоростях, конечно, и говорить не приходилось. Тем не менее капитан, повинуясь безотчетному чувству, не выключал гиперонный передатчик. И время от времени на далекую Землю уходила депеша. Много ли было шансов на то, что она достигнет адресата? Откровенно говоря, не очень. Силовые поля Вселенной могли искривить путь депеши, исказить ее, ослабить, погасить. И капитан это отлично понимал. Зачем же он периодически посылал в пространство депеши? Трудно сказать. Чтобы это объяснить, нужно сделать шаг в неисследованную еще область человеческой психологии. Человеку, испытывающему чувство одиночества, становится легче, когда он обращается к собеседнику. Пусть невидимому. Пускай даже нет уверенности, что собеседник услышит его…
   Можно представить себе изумление капитана, когда на пульте вдруг вспыхнула зеленая панель приема. Кто мог прислать на корабль депешу?
   Икаров нетерпеливо выхватил из узкой щели дешифратора пластиковую ленту. Он перечитывал ее снова и снова, не веря своим глазам:
   ««Пион» приближается к Черной звезде. Ускорение продолжает расти. Производим измерения гравитационного поля Тритона. Капитан Икаров».
   Это была его собственная депеша, посланная вчера. Теперь, подобно бумерангу, она возвратилась обратно, на борт «Пиона».
   Сутки, по истечении которых капитан наметил включение боковых дюз маневра, были на исходе.
   Черное пятно на обзорном экране с каждой секундой угрожающе расплывалось, подобно огромной жирной кляксе: корабль продолжал падать на Тритон.
   – Капитан, мы врежемся в Черную звезду, – сказал Энквен.
   Икаров промолчал, только скулы резче обозначились.
   – Капитан, курс корабля…
   – Вижу.
   – Скорость «Пиона»…
   – Знаю, Энквен.
   Они стояли перед пультом – капитан и помощник, человек и робот, без остатка поглощенные тем, о чем безмолвно рассказывали приборы. Черный провал занял почти весь обзорный экран.
   – Ошибиться мы не имеем права, Энквен, – сказал капитан. – Ошибка означает смерть.
   – Капитан, включи боковые дюзы, – настойчиво произнес робот. Корабль продолжал свободно падать, и инстинкт самосохранения Энквена, заложенный биологами Зеленого городка, восставал против этого. Но в то же время робот безгранично верил капитану.
   Икаров бросил взгляд на хронометр, сверился с приборами.
   – Еще десять минут падения, Энквен, – сказал он. Последние минуты тянулись бесконечно.
   – Я сделал одно наблюдение, капитан, – сказал Энквен.
   – Какое же? – посмотрел на робота Икаров.
   – В свободном падении мысль работает четче, чем обычно.
   – Ты это сейчас заметил?
   Робот покачал головой.
   – Не сейчас. Давно. Когда выпрыгнул из окна твоей комнаты на сороковом этаже, – сказал он. – До того, как удариться об асфальт, я успел решить навигационную задачу, которую дал мне Ливен Брок. Накануне я безуспешно бился над ней три дня.
   Икаров посмотрел на Энквена.
   – А в падении ты решил эту задачу за несколько секунд? – спросил он.
   – Время для робота течет иначе, чем для человека, – ответил Энквен.
   Они помолчали, глядя на обзорный экран и думая каждый о своем.
   – Тебе не кажется, капитан, что память может жить своей жизнью? – нарушил тишину Энквен.
   Икаров кивнул, машинально пощупав в кармане биопередатчик Вана. В который раз уже робот угадывает мысли капитана. Биосвязь? Передатчик перед стартом «Пиона» удалось усовершенствовать: для передачи мыслеграммы его не обязательно было прижимать к виску. Широкие опыты, связанные с биопередатчиком, проводились, рассказывал Ван, на Марсе… А может быть, в улучшении качества биосвязи повинны условия Черной звезды?!
   – Что тебе больше всего запомнилось из детства? – спросил Икаров.
   – Детства?
   – Я имею в виду из начального периода твоего существования, – уточнил капитан.
   Робот не удивился вопросу, хотя оборот «больше всего запомнилось» должен был бы вызвать заминку: разве не все одинаково запоминал мозг, выращенный в башне безмолвия?
   – Больше всего я запомнил свой первый выход из помещения в открытое пространство… – медленно произнес робот. – Был жаркий полдень… светило солнце… Я встретил двух людей, мужчину и женщину…. И еще живого мотылька, которого я принял за кибернетический механизм…
   В распоряжении Икарова были надежные машины и хороший экипаж, но последнее слово оставалось за капитаном. Решение принимал он.
   Счет пошел на мгновения. В какое из них включить боковые дюзы?
   Если сделать это слишком рано, корабль выйдет на орбиту, сильно удаленную от Тритона, и изучать гравитационное поле Черной звезды будет невозможно. А ведь это главная цель их полета.
   Если опоздать с включением дюз, фотонное топливо выгорит впустую, не сумев победить большой инерции, и корабль врежется в Тритон…
   «Пион» напоминал щепку, захваченную бешено мчащимся потоком. Расчеты расчетами, но приходилось полагаться и на интуицию. В ней Икарову нельзя было отказать. Еще раз все соразмерив, капитан включил боковые дюзы. Тут же вскочил в манипулятор. В глазах потемнело от нарастающей перегрузки. Даже сюда, в рубку, проникал грохот боковых двигателей.
   Икаров перевел взгляд с экрана на шкалу топлива. Красная точка на ней быстро скользила к нулю. Топливо маневра, рассчитанное на кратковременную работу, кончалось. Минута… полминуты… десять секунд… все!
   Манипулятор, в котором пребывал Икаров, превратился в нежнейшую перину. Кровь' прихлынула к голове, и капитан вытер обильно проступивший пот. Боковые дюзы сделали свое дело, и снова на «Пионе» воцарилась невесомость. Черный провал на экране дрогнул и медленно пополз в сторону.
   – Корабль вышел на орбиту спутника Тритона, – сообщил капитан экипажу.
   Теперь у Икарова появилось время поразмыслить над происшедшим. Больше всего капитана беспокоило возвращение на борт «Пиона» сигнала, посланного на Землю. Возврат депеши послужил предметом обсуждения всего экипажа.
   – Случайное отражение от экранирующего поля, – высказал предположение Кельзав, штурман корабля.
   – Экранирующих полей здесь нет, – возразил Энквен.
   – Депеша вернулась не случайно, – сказал Икаров, – Виновата гравитация Тритона. Это она возвратила сигнал, не дав ему вырваться в открытое пространство.
   – Не может быть, чтобы притяжение удержало сигнал, – не согласился Кельзав.
   Логическое мышление штурмана, весь его предыдущий опыт восставали против подобной диковины.
   Икаров посмотрел на помощника.
   – Твое мнение, Энквен? – спросил он.
   Робот колебался.
   – Говори, – велел капитан.
   – Считаю нужным твои слова проверить на опыте, капитан, – сказал Энквен.
   – Разумное предложение, – согласился капитан. Экипаж поддержал его.
   Несколько белковых по приказу капитана скрупулезно проверили всю передающую и приемочную аппаратуру. Ревизии подвергался каждый блок, каждая емкость, каждое сопротивление. Что-что, а проверить механизм, отладить устройство, пусть самое сложное, – это белковые умели.
   Тем временем Энквен вышел наружу, чтобы проверить систему антенн. Капитан следил за его действиями и руководил ими. Робот осторожно перемещался от антенны к антенне. Осторожность была вызвана тем, что поверхность корабельной обшивки казалась изогнутой – следствие искривления пространства, вызванного неумеренной гравитацией Черной звезды.
   «Сбылось то, о чем ты грезил, Лобачевский, – подумал капитан Икаров.
   – То, о чем ты грезил в долгие беспросветные ночи, не понятый и осмеянный современниками. Ты верил в свои идеи и не согнулся, не сломился до самой смерти. Слепой, угасающий старик, ворочающийся без сна на постели, ты видел в мечтах корабль землян, пронзающий просторы космоса. Мы приняли твою эстафету, Николай Лобачевский. «Пион» не уронит ее».
   Следы Энквена на обшивке слабо светились. Небо было абсолютно черным, но к этому и капитан, и экипаж уже успели привыкнуть: как только «Пион» стал спутником Черной звезды, звезды исчезли с неба, будто стертые гигантской губкой. Черная клякса, расплывшись, заняла весь экран обзора.
   Кончив работу, Энквен выпрямился и замер.
   – Как антенны? – мысленно спросил Икаров по биопередатчику, который в новых условиях стал работать так хорошо, как никогда до этого.
   – В порядке, капитан, – ответил робот.
   – Возвращайся в отсек, – велел Икаров и сел к приемопередающему устройству. Сейчас все прояснится… Он набросал текст передачи и послал депешу в эфир. Через короткое время замигал глазок приемника: волны, отраженные невидимой преградой, возвратились к своему источнику.
   – Капитан, у нас есть еще направленный передатчик, – напомнил вошедший в рубку Энквен.
   – Пустое, – бросил Икаров, но тем не менее включил направленный передатчик и принялся бросать депешу, закодированную в узком, как нить, кинжальном луче, в разных направлениях. И каждый раз посылаемая в пространство депеша с неумолимостью возвращалась обратно…
   «Пион» был замкнут в тюрьму, из которой даже луч не мог вырваться.
   Кельзав, наблюдающий за курсом корабля, обнаружил странное явление. От источника, расположенного на капитанской рубке, отделился луч, тонкий, как струна. Но струна тут ясе изогнулась, образовав гигантский круг: луч вернулся в точку, из которой появился. Затем круги завертелись, меняя положение, но каждый раз луч возвращался обратно.
   Штурман тщательно зафиксировал на пленку удивительное явление. «Когда сменюсь с вахты, покажу микрофильм капитану», – решил он.
   Свыкнуться с новым положением было нелегко. Стены отсеков, пол, плоскости приборов – все странно изогнулось, если верить глазам, и оставалось по-прежнему ровным, неискривленным, если верить показаниям тех же приборов.
   Искривленное пространство выкидывало с кораблем и его экипажем все новые штуки.
   Однажды утром, войдя в головную рубку, Энквен застал капитана за странным занятием. Икаров зачем-то ощупывал панель, на которой были смонтированы навигационные приборы «Пиона». Он прикладывал к изогнутой на вид панели линейку, столь же изогнутую, натянутую нитку, отходил на шаг от пульта и подходил к нему снова.
   – Доброе утро, капитан, – произнес робот.
   Икаров посмотрел на помощника, словно видел его впервые.
   – Так я и знал, это ты виноват, – пробормотал Икаров, не сводя взгляд с Энквена.
   Энквен выдержал взгляд.
   – Что случилось, капитан? – спросил он.
   – Как стоишь? Как держишься? – закричал Икаров.
   Робот повел плечом.
   – Не сутулься, Энквен, – попросил капитан.
   – Я стою прямо, – ответил робот.
   – Ты изогнулся, словно циркуль! А с тебя берут пример другие члены экипажа, – сказал капитан. – Смотри!
   Он включил внутренний обзор корабля, и на экране замелькали отсеки, в которых находились странно изогнутые, искривленные фигуры роботов.
   – Это ты виноват! – сказал Икаров. – Когда в Зеленом городке у тебя нарушилась координация движений, все роботы из группы «Пиона» захромали. Здесь история повторяется. Проклятая биосвязь! – заключил капитан.
   – Биосвязь ни при чем…
   – Выйдет экипаж из строя – кто поведет «Пион» к Земле? – перебил капитан. – Кто будет заниматься исследованием Черной звезды?
   Вместо ответа Энквен взял капитана за руку и подвел к серебристому плоскому овалу, вмонтированному в стену отсека и играющему роль зеркала.
   – Да, Энквен… И я… И я тоже… – пробормотал Икаров, оглядывая свою чуть не вдвое сложенную фигуру.
   Робот молчал. Капитан обвел рубку долгим взглядом, будто попал сюда впервые. Ему почудилось, что по искривленным плоскостям стен и приборов пробегают волны. Словно по реке, когда повеет ветер…
   Икаров потер лоб. Может быть, он болен? Может, все тут на «Пионе» заболели, утратив правильность восприятия реального?
   – Ты здоров, капитан, – сказал Энквен, угадывая мысли капитана.
   Оттолкнувшись от зеркала, капитан рассчитанным прыжком перелетел к пульту.
   – Обшивка корабля продолжает светиться, капитан, – сказал Энквен.
   – Усильте защиту от излучения, – сказал Икаров, – чтобы вспышка активности Черной звезды не застала «Пион» врасплох.
   – Если бы мы могли предсказывать такие вспышки, капитан… – произнес Энквен.
   – Мы еще не изучили Тритон, – сказал капитан. – Зато у нас есть «живой барометр», который предсказывает за несколько дней вспышку радиации.
   Робот кивнул.
   – Займись защитой «Пиона», – велел Икаров.
   Проводив взглядом изломанную фигуру робота, капитан задумался. Чтобы немного рассеяться, он решил совершить обход всех отсеков корабля и начать с оранжерейного.
   В оранжерейном отсеке стояло раннее утро. Солнца не было видно: оно скрывалось за тучей. Моросил дождик. Как только капитан захлопнул за собой люк, ветер швырнул ему в лицо пригоршню холодных брызг. Федор улыбнулся – впервые за эти дни – и плотнее запахнул плащ. Таких дней в мае запрограммировано немного. Значит, ему повезло!
   Ненастные дни Федор любил больше всего, и друзья на Земле подшучивали над этой его странностью.
   Капитан привык к обуви с магнитными присосками, и почти не замечал невесомости. Он шел не спеша, слегка подавшись вперед, часто останавливался, обращая внимание и на изогнутый пол, и на изломанные деревья. Подошел, как всегда, к заветной березе. Веточка, некогда посаженная Лин, еще в те времена, когда «Пион» собирался на Лунных стапелях, превратилась теперь в рослое, стройное дерево.
   Обхватив рукой березу, капитан окинул взглядом отсек, в котором были собраны многие растения Земли и других планет Солнечной системы. «Нужно приходить сюда каждый день, – решил Икаров. – Очень важно наблюдать, как будет вести себя флора оранжерейного отсека в новых условиях, при чудовищной гравитации Черной звезды, искривляющей пространство». Особый интерес Икарова и всего экипажа вызывали посадки рутонианского мха.
   Капитан сделал несколько шагов по мокрой траве. Остановился, сорвал стебелек эрцеллы. Можно было, конечно, поручить кому-либо из членов экипажа наблюдать за оранжереей. Но капитана неудержимо влекла сюда сила, имя которой – воспоминания…
   Икаров оглянулся, чтобы бросить еще один взгляд на березу Лин. В верхней части дерева он заметил усохшую ветку, она выделялась среди других ветвей, покрытых молодыми клейкими листочками. Федор решил сшибить ветку. Пошарив в кармане в поисках чего-либо подходящего, он обнаружил там парочку аккумуляторов, которые служили для дозарядки ядерного сердца роботов. Капитан вытащил из комбинезона массивный шар – аккумулятор, который на Земле весил бы добрый килограмм. Здесь же он был легче пушинки. Капитан размахнулся и швырнул в сухую ветку свой метательный снаряд. Но что это? Икаров в изумлении протер глаза: вместо того чтобы лететь по прямой, как положено в условиях невесомости, аккумулятор завертелся по кругу, в центре которого оказался ствол березы. Догадавшись, в чем дело, капитан, чтобы проверить свои предположения, швырнул в сторону березы второй аккумулятор – тот же результат: теперь вокруг ствола дерева вращались два шара, словно две маленькие планеты.
   – Мир кривых линий… – тихо сказал капитан. На «Пионе» у него выработалась привычка размышлять вслух.