Михайличенко Елизавета. Гармония по Дерибасову

   - Вы умеете передавать мысли другим людям?! - обрадовалась Алина. - Вы обладаете силой внушения?
   - Я обладаю силой воображения! - отрезал Дерибасов.
   - А на вас никто мысленно не действует?!
   Дерибасов чувствовал себя человеком, обнаружившим в собственном старом портфеле двойное дно. С детства привычные слова и фразы приобретали в этих стенах неясный подтекст, который, однако, девушка-доктор легко считывала. Все это начинало казаться небезобидным.
   - А мысли читать вы не умеете? - затаила дыхание Алина.
   - Нет, - сказал Дерибасов. - Что вы! Я - нет. А вот предок у меня был, тот запросто. Причем, говорят, не только у людей, но и у коров... Нет, вы не думайте, это все село так говорит...
   - Да, да, - подхватила Алина. - Это очень хорошо, что вы вспомнили о родственниках. А никто у вас в роду в психиатрической больнице не лечился?
   - Нет, - твердо сказал Дерибасов. - Ни в роду, ни в селе.
   - А как у вас складываются отношения с односельчанами?
   - Да так... - помялся Дерибасов. - В общем, честно говоря, неважно.
   - А что ж так? Вы такой приятный человек...
   - Не вписываюсь я, - махнул рукой Дерибасов.
   - Это в смысле, у вас отмечаются странности в поведении?
   - Это в смысле, у них отмечаются странности в поведении!.. Ну что вы на меня так смотрите! Меня, если хотите знать, этой ночью чуть не линчевали!
   - Как это?!
   - А так! Пришли ночью с факелами, окружили портик...
   - Портик?!
   - Ну, это такая штука с колоннами. Я ее во дворе построил и там спал.
   Алина долго молчала, «привязывая» античный портик к покосившемуся бабушкиному плетню. Наконец, она решительно что-то записала и поинтересовалась:
   - За что же это они вас так, Михаил Венедиктович?
   - Да ладно, - отмахнулся Дерибасов. - Все это - наши дела, вам этого не объяснишь.
   - Ну почему же, у меня бабка в селе. Давайте попробуем.
   - Ну, в общем, им кто-то внушил, что я сослал всех Арбатовых в Казахстан. И компаньона своего, Елисеича, в придачу в тюрьму засадил.
   - Так они что, вас преследуют?
   - Да они - что! - делился невыплаканной обидой Дерибасов. - Вот деды-дачники, те прямо обложили! Они же и «скорую» заставили приехать... Да ладно, ну их всех к черту!.. Все это чушь! Давайте лучше сегодня вечером сходим с вами в кино?
   - Спасибо, я подумаю. А вы меня, случайно, не на свой фильм приглашаете?
   - Нет, - приобиделся Дерибасов. - На чужой. Кстати, а вы никогда не были в Одессе? Нет? Вы много потеряли. Знаете, я ведь в селе живу временно... - но тут Дерибасов осекся. Ибо в результате непроизвольного наблюдения за водящей ручкой рукой перевернутые буквы вдруг выстроились в короткое последнее предложение: «Словоохотлив, сексуально расторможен». - Это я-то?! - не поверил Дерибасов. - Я сексуально расторможен?!!! Да я тебя хоть пальцем тронул?!!!!!!!!
   Алина белой мышью вышмыгнула из кабинетика. А вместо нее явился бравый санитар...
   ...В наблюдательной палате было человек тридцать. Дверь отсутствовала. В дверном проеме осуществляла наблюдение ветхая глуховатая нянечка.
   Контуженного залпом судьбы Дерибасова определили на ложе из двух составленных коек. Он разделил его с обритым, счастливо улыбающимся человеком. В сочетании с огромными оттопыренными ушами улыбка придавала обритому слегка инопланетный вид.
   От запаха мутило, но форточки зарешеченных окон были закрыты. Дерибасов дышал ртом. Он потерпел крушение! Его вышвырнуло на варварский берег, и приходилось как-то строить свои отношения с туземцами.
   Дерибасов решил затаиться и оглядеться. Но «Камчатка» наблюдательной уже сосредоточила на нем свое внимание и оценивала Дерибасова нехорошими уверенными взглядами армейских дедов.
   - Слушай! - пихнул Дерибасова ушастик. - Дать брачную газету?
   Дерибасов цапнул замусоленную газету и воздвиг стенку между собой и камчаткой. На сгибах в «стенке» светились «амбразуры».
   - Да нет, - изволновался Ушастик. - Не туда ты смотришь! Это на этой стороне. Видишь? Нет, сначала вот эту смотри. Правда, красивая. Брюнетка, 26 лет и теннисом увлекается. Только ты ей не пиши, у нас тут уже многие ей написали. Я сам ей написал. У тебя конверт есть? Хочу еще вот этой написать. Правда, это будет не по-товарищески - она уже одному нашему ответила. А мне уже две ответили - вот эта и вот эта. Ты бы какую выбрал?
   - Что, прямо на дурдом ответили? - восхитился Дерибасов, узнав, что и на этом дне встречаются подводные жизненные течения. - Во дают!
   Ушастик захихикал:
   - А мы обратный адрес знаешь как пишем? Улицу и номер дома правильно, а потом, - «пятое м. о .»А они думают, что это не мужское отделение, а мужское общежитие...
   Дерибасов представил и прыснул.
   - А ни одна не приезжала?
   Ушастик приподнялся на локте.
   - Ни одна! Мы сами к ним ездим, как созреют. Называется путешествие по бабам, - локоть подломился от счастливого смеха, и Ушастик пал навзничь.
   Дерибасов уже успел просмотреть все объявления, когда Ушастик перестал пускать пузыри веселья и продолжил, указав на «Камчатку»:
   - Вон, Витька. Его только вчера отловили. Пять баб объехал. «От Москвы, до самых до окраин!» И всюду - харчи, бутылочка, чистая постель, сначала любовь, а потом деньги на обратную дорогу - лишь бы уехал. А он на те деньги - к следующей! Понял? Кайф!..
   Дерибасову такой вид туризма понравился, но из пессимизма не вывел:
   - Все равно в дурдом возвращаться.
   - А я не вернусь! - мечтательно сказал Ушастик. - Борька же не вернулся! А я красивее.
   Дерибасов попытался представить Борьку.
   - Что, все не найдут?
   - А чего его искать? Он в трех остановках отсюда живет. Вышел за ворота и женился. Мы с ним были на принудке. Врачи нам говорят: «Не к кому вас выписывать. Ищите опекунов, тогда выпишем». Борька взял и нашел. И я найду. А могу и не ехать. Меня тут сестра-хозяйка просватала. Так и сказала: «Ты мужик одинокий, болезнь у тебя не опасная, а у меня кума». Как раз в доме напротив, понял? Вон, из окна видно. Обещала в воскресенье к ней сводить. Евдокией Михайловной зовут, правда красиво? А я - Михаил Евдокимович. Здорово стыканулось? А захочу - сам к ней сбегу.
   - А как отсюда сбегают? - Дерибасов затаил дыхание.
   - Да способов-то много... Можно завоевать доверие, чтоб тебя одного пускали. Но это долго. Можно из трудмастерских, но меня на работу не пускают. «Уйдешь», - говорят. Можно по простыням, но это надо решетку отгибать, и на шухере чтоб кто-то был. Хлопотно. А можно гипнозом. Но у меня пока не получается.
   Дерибасов отвернулся. Здоровенный детина в кальсонах без пуговиц подступал к нему. Войдя в устье узкого межкроватного прохода, он медленно придвинул к лицу содрогнувшегося Дерибасова кулак, на тыльной стороне которого среди рыжих волос запеклась ссадина, и прохныкал:
   - Вава болит!
   - Б-болит? - тупо сказал Дерибасов.
   - И здесь вава, - показал детина на нижнюю губу. - Коля упал.
   - Пошел вон, дурак!!! - затрясся Дерибасов.
   - Нельзя! - обиделся Коля. - Нельзя Колю обижать! Коля хороший! - он всхлипнул, затем вытер слезы и двинул Дерибасова в скулу.
   Дерибасов улетел на кровать Ушастика.
   - Коля хороший! - проканючил Коля и ушел на свою койку.
   - Ты что же это, Коленька, делаешь?! - прошамкала нянечка и прошаркала к его кровати. - Ты зачем дерешься?! Ну-ка, ложись теперь, я тебя привяжу.
   - Коля больше не будет! - испугался детина. - Привязывать не надо.
   - Ложись, ложись, - приказала нянечка.
   Старушка неторопливо распяла Колю и пошла умывать руки. С «Камчатки» к Дерибасову направился тощий, взъерошенный уполномоченный:
   - Понравилось по репе получать? - вполне дружелюбно поинтересовался он.
   Поняв, что с психически больными общаться не умеет, Дерибасов решил промолчать.
   - Ну ты, тебе что прописали? - спросил уполномоченный, слегка извиваясь.
   Дерибасов молча пожал плечами,
   Уполномоченный не отставал:
   - Короче, что за диагноз?! Ну?!
   - Дай ему в торец, - присоветовали с «Камчатки». - Чтоб затарахтел.
   - Да не знаю я диагноза! - заторопился Дерибасов. Уполномоченный постучал ребром ладони по спинке кровати.
   - Сексуально расторможенный я, - Дерибасов прикрылся фразой, как рукой.
   «Камчатка» одобрительно заржала. Ушастик восторженно забил кулаками по подушке и закашлялся от пыли.
   - Короче, - продолжил уполномоченный, - ты здоровый мужик, травиться колесами тебе нельзя. Врачу скажи, что не спишь и про скованность что-нибудь. Язык высунь, слюни пусти, понял? И руками вот так тряси. А все «колеса» отдашь мне, понял?
   - И что я за это буду иметь? - оживился Дерибасов, ощутив под ногами еще зыбкую, но уже почву товарных отношений.
   - Зубов побольше.
   - Одна таблетка - одна сигарета, - неизвестно зачем потребовал бросивший курить Дерибасов.
   - Ну ты, сексуально потревоженный, - завел уполномоченный. - Фильтруй базар. - И сообщил «Камчатке» афоризм: - Нет машины, так хоть колеса снять.
   От буквально понятых слов Дерибасов пришел в сильное волнение.
   - О, черт! - взревел он и вылетел из наблюдательной. - Где?! - подступил он к возвращавшейся нянечке. - Где тут телефон?!
   - Иди, иди в палату, сынок, - пробормотала нянечка.
   - Заведующий! Где заведующий! Ведите меня к заведующему! - вопил Дерибасов, сообразивший, что начальника без телефона, как дыма без огня, не бывает.
   На заклинания Дерибасова из-за угла материализовался моложавый и кудреватый брюнет, глядевший косо и ходящий боком. Хромым вороном подошел он к Дерибасову и, повертев втянутой в плечи головой, ласково сказал нянечке:
   - Если вам стало трудно справляться с работой, то я вас здесь не удерживаю. Чей больной? Чем недоволен?
   - Вы всем этим заведуете?! - наседал Дерибасов.
   - Я, - кивнул брюнет. - Ты когда поступил?..
   - Идемте к вам в кабинет! - потребовал Дерибасов. - У меня не коридорный разговор! Идемте!!!
   - Ну, идем, - не без колебаний согласился заведующий.
   За ними увязался уполномоченный. Пока заведующий выставлял его из кабинета, Дерибасов успел набрать 02 и выдохнул:
   - Алло! У меня на рынке осталась «Волга» 21-66. Отбуксируйте ее на стоянку! Вы мне еще «Запорожец» туда оттаскивали! Когда я в тюрьме сидел... Пустите меня! Дайте договорить... Машину же разденут! Колеса снимут!.. - но тут у Дерибасова окончательно забрали трубку.
   - Алло, - сказал заведующий. - С кем я говорю? Вам звонят из психиатрической больницы. Это с вами только что говорил больной. По недосмотру воспользовался телефоном... Что? Машина на рынке? - заведующий оценивающе осмотрел Дерибасова. - Нет, не думаю... Вообще-то они у нас машиной шприц называют... Но если считаете нужным - проверьте. Нет, этих сведений у нас нет, больной первичный. Да, поступил сегодня. До свидания. Да, да, пятое мужское. Если что - конечно, звоните...
   ...На всякий случай Дерибасова подвязали. Правда, слегка, одни руки. А на его настоятельные вопли: «За что?!!!», объяснили, что он перевозбужден. Уже минут через десять Дерибасову стало очень неудобно лежать на спине. Больше всего хотелось лечь на бок, принять позу эмбриона и отгородиться одеялом от сумасшедшего дома. Потом, как и следовало ожидать, зачесался нос.
   - Эй, - сказал Дерибасов Ушастику, - почеши нос.
   Ушастик энергично зачесал дерибасовский нос, но все это было вокруг да около неуловимой зудящей точки. Рука Ушастика пахла рыбой, под ногтями чернели толстенькие скобки грязи.
   - Хватит, - сказал Дерибасов. - На маленьком носу не нашел... А если бы у меня спина чесалась? - И он стал извиваться, стараясь почесать нос о подушку.
   Со стороны это выглядело жутко.
   Но страдающий Дерибасов не подозревал, что его социальный статус уже подскочил на несколько пунктов.
   - Коленкой почеши, - снизошел с «Камчатки» Толя Куцый - кошмар медперсонала, в «Адидасе» среди застиранных прачечной пижам. - Где грелся?
   - А что? - ответил Мишель, как истинный одессит.
   - Радуйся, что сульфазином не вмазали. Ломало бы, как меня... У тебя ничего нет?
   - Здесь? - сказал Дерибасов на всякий случай, не вполне понимая, о чем речь.
   - А где? - нетерпеливо спросил Куцый. - Есть вариант доставить.
   - В Назарьино, - туманил Дерибасов, убежденный, что в Назарьино все есть.
   - Далеко... - расстроился Куцый. - Поле сеял, что ли? И все трава?
   - Ну зачем же все? - Мишелю стало обидно, что его держат за идиота, сеющего траву. - И цветы...
   - На виду?!
   - Ничего не на виду, - втянулся в игру Дерибасов. - Оранжерея, понял? Под полиэтиленом. На въезде египетская пирамида. Вот.
   - Монтана! - выдохнул восхищенный Толик. - И что, не замели? Или за это грелся?
   - За хату, - вздохнул Дерибасов. - Оказалась на сигнализации.
   - И правильно. Чем по хатам шарить, лучше молочко доить, - глаза Куцего залоснились. - «Волга» с цветов? Быстро сделал?
   Подозрения о предмете разговора перешли у Дерибасова в уверенность. У ног его сидел настоящий наркоман! И как быть дальше, зафиксированный Дерибасов не знал. Не приходилось Михаилу Венедиктовичу иметь дела с наркоманами. И зря назарьинцы считают, что в их селе есть все. Может, раньше так оно и было, а теперь нет. Правда, был один случай в селе... Но назарьинцы вспоминать о нем не любят, а когда их спрашивают- молчат, словно сговорились. Наверное, и правда сговорились.
   Могут ли жгуты на руках ограничить жажду нового? Можно ли, прикрепив человека, как бабочку в коллекции, удержать полет его фантазии?
   - Х-ха! Молоко! - оживился Дерибасов, жестикулируя одними пальцами. - На прошлой неделе я кайфового молочка надоил. Целое ведро!
   - Какое ведро!? - возмутился Куцый. Ему было обидно чувствовать себя дураком, чуть не поверившим этому фрайеру. - Не мети пургу! А цистерну ты не надаивал?
   Дерибасов захихикал, а Ушастик энергично поддержал его.
   - Не перебивай! - потребовал Мишель. - Я же говорю: в Назарьино коровы слишком самостоятельные, пасутся сами. И корова прободала полиэтилен, влезла, стерва, в оранжерею и мака нажралась. Вот такое вымя! - Мишель вытянул носочек и очертил в воздухе вымя. - Я ее за хвост, а она не тащится...
   - Столько сожрала и не тащится?! - усомнившийся было Куцый опять хватал слова Мишеля на лету, как голодная собака мясо.
   - В смысле уперлась, - прояснил Мишель двусмысленность. - А так балдела по полной программе - глаза, понимаешь, закатила, слюни текут, мычит проникновенно и мордой тычется.
   - Кайф! - простонал Куцый. - Ну, а дальше?!
   - А дальше вообще всеобщий кайф! Сдоил я с нее ведро, опрокинул стаканчик и заторчал.
   - Ну и какой от такого молока кайф? - выспрашивал Куцый.
   - Высший! - объяснил Мишель. - Лошадиный! На сутки хватает.
   - Да ну?!
   - А то? Бабам - тем на двое... И так мне хорошо стало, что я все остальное молоко безвозмездно сдал в районную больницу...
   Куцый взвыл:
   - В дурдом надо было! Все ж наши здесь! Э-эх!.. Так все и сдал? А ломало как? Меня на днях кореш проведал, говорит, начали из шампиньонов добывать. Кайф вроде нормальный, но потом так ломает, что...
   - Дурак твой кореш! - заорал Мишель. - Дурак и сволочь!
   - Не ори! - шикнул Куцый. - Аминазином вмажут. И будешь петь: «Меня на бабу и домкратом не поднять...»
   Цитата из отобранного плейера привела Дерибасова в глубокое уныние, он отвернул голову от Куцего и решил совместить бегство от действительности с ликвидацией хронического недосыпа.
   Поняв, что аудиенция окончена, Куцый удалился делить с «Камчаткой» молоко недоенной маковой коровы.
   Но с койки напротив Дерибасова уже пронизывал неподвижный взгляд.
   - Ты чего? - не выдержал Дерибасов.
   Ответ затянулся до обеда. Дерибасову прочли лекцию, в которой вульгаризированная индийская философия и ультраортодоксальная современная парапсихология переплелись, как две цепочки ДНК. Учение позволяло и обязывало исцелять, читать мысли, бороться за мир, самосовершенствоваться и стремиться к гармонии.
   Сначала Дерибасов страдал молча, потом протестовал, потом удивился, что уже примерно догадывается о значении слов левитация, медитация, сублимитация и даже отчетливо осознает, что махатма - это не просто там гуру. Жажда нового разогнала сон, и мозг накинулся на дармовую информацию. К обеду Дерибасов уже задавал уточняющие вопросы, понимающе кивал на невразумительные ответы и один раз даже попытался продискутировать в рамках глобальной теории по частному вопросу.
   Обед поставил Дерибасова на место. Подсевший к ним с Гуру Коля пускал борщевые слюни и лез к Дерибасову в тарелку за понравившимся куском. Дерибасов не выдержал и, ни на что не надеясь, заорал:
   - Уберите его отсюда!!!
   Тут же возникли Куцый с Уполномоченным и, преданно глядя на Дерибасова, исполнили приказание. Когда они после этого подсели к Дерибасову, испепеляя гуру ревнивыми взглядами, из далекого центра города донесся могучий вой пятисот назарьинских клаксонов. Тоска Дерибасова стала волчьей.
   - Война, что ли? - предположил Уполномоченный.
   - Откуда? - отмахнулся Куцый. - Таксиста хоронят... Давай, работай веслами...
   А Дерибасов страдал от очевидности того, что никогда назарьинцы не двинутся всем миром спасать его из психушки, тюрьмы или иного социального бедствия...
   Но не одному Михаилу Дерибасову выпал тяжелый день. Многим ташлореченским начальникам в этот день их кресла казались катапультами. Особенно после того, как патрульный вертолет ГАИ засек и передал, что после короткого совещания механизированная колонна разбилась на четыре подразделения, двинувшиеся в стороны телецентра, вокзала, университетского городка и телефонной станции.
   Если тюремные ворота оказались непроницаемыми не только изнутри, но и снаружи, то прочие «цели» были достигнуты. Хотя что назвать достижением цели? Ну, блокировали назарьинцы работу прокуратуры, милиции и юстиции - ни подъехать, ни уехать. Ну, разбрелись и циркулировали по учреждениям, меняя друг друга в разных кабинетах и задавая одни и те же вопросы: «Где Матвей Елисеич Дерибасов? Кто его засадил? И кто здесь командует выпусканием на свободу?» Ну, поразили всех обилием крупных напористых людей с одинаковыми фамилиями. А толку-то? Даже до Павла Константиновича не добрались.
   То ли дело «разноцветные»! Цыкнули на заоравшего: «Даешь Бастилию!!!» Саньку Дерибасова и собрались вокруг Осипа Осинова - послушать лекцию об истории Ташлореченской крепости.
   Ощутив приближение своего звездного часа, Осип Осинов взгромоздился на бочку с квасом и полчаса громко и вдохновенно, апеллируя к слушателям голосом и жестами, на грани перегорания от эмоционального накала, исполнял вариации на исторические темы.
   Но так уж устроены назарьинские умы - они и найденный на дороге гвоздь, и случайную информацию - все пытаются пустить в дело. Поэтому первый же вопрос к Осипу был ясен: «А сбегал ли кто отсюда? И как?»
   Гарцевавший на любимом коньке вспотевший Осип дал ему шенкеля, и тот взвился на дыбы, застыв на бочке с квасом, ну прямо как медный собрат с Сенатской. И Осип перешел свой Рубикон - решился все-таки сообщить землякам о великом и страшном открытии. Пусть даже линчуют его вместо Мишки Дерибасова, но Осиновым ли, чьи предки во имя истины на кол шли, бояться пострадать за правду?!
   - Было! Всего один раз! - напряженно звенел голос Осипа. - Я в архиве нашел! И случилось это, заметьте как раз в год основания нашего села. В ночь перед казнью сбежал отсюда Назар Кистень, отъявленный душегуб, зарубивший топором жену, тещу и городового! Сбежал и пропал неведомо куда! Это им тогда было неведомо. Но мы, оглядываясь назад, в историческую ретроспективу, можем умозаключить, что он-то, к сожалению, и стал нашим легендарным предком! Нравится нам это или нет.
   Мало сказать, что назарьинцам это не понравилось. Волна народного гнева поднялась и, дергая Осипа за штанины, едва не смыла его с бочки.
   - Ишь ты! - кричали ему.
   - Предатель!
   - Крыса архивная!
   Осип лягался так, словно имел не меньше трех пар ног, что понятно, если вспомнить о его норовистом любимом коньке.
   И тут начальник тюрьмы, наблюдавший из кокетливо зарешеченного окна своего кабинета за всем этим безобразием, смял почти полную пачку сигарет: из перламутровых «Жигулей» с дымчатыми стеклами вылез поп и полез на бочку. Сто глоток одобрительно заревели.
   - Отставить! - перекрыл их могучий, но мягкий бас воздевшего длань отца Василия. - Успокойтесь, православные! Не ведете вы род от убийцы! Ведь не Назар имя предка вашего, а Назарий!
   Начальник напряженно вслушивался, надеясь, что хоть сейчас мощный голос оратора позволит ему услышать что надо, чтобы сообщить куда следует. Поначалу мешал шум, но когда назарьинцы притихли, в открытую форточку донеслось:
   - ...и в том же году этот Назарий был исключен из семинарии за ересь. Он пытался проповедовать по селам, но отовсюду его изгоняли, и тогда он организовал свое поселение, где установил законы по своему разумению. Дабы не смущать вас происхождением от человека, порвавшего с церковью, не говорил я раньше о своей находке...
   Тут зазвонил самый важный из четырех телефонов, и начальник кинулся к столу.
   - Ну, что там у тебя? - спросили из трубки.
   - Митингуют, Игорь Иванович. Но мы в полной готовности. У всей охраны четкие инструкции и допобоймы.
   - А чего хотят? Кто их возглавляет?
   - Да разве эту «Память» поймешь?! Сначала один был, в штатском, полчаса руками махал, в нас пальцем тыкал, а теперь еще поп появился! Настоящий! В рясе, с двумя крестами, и, представляете, полгруди в боевых наградах!
   - Поп?!.. С боевыми орденами? А проповедует что? Ты направил кого-нибудь послушать?
   - Да разве так поймешь? Начал, вроде, издалека, то да се, но толпа уже закипает. Там вам не слышно, как ревут?! Думаю, попытаются ворваться...
   - Ты там смотри, - Игорь Иванович помолчал. - Тут еще не до конца все ясно... В общем, главное сейчас - не допустить кровопролития...
   - А если полезут?!
   - Учись работать в условиях демократии и гласности, - ядовито посоветовали сверху. - В общем, так. Объяви им, что через полчаса представители руководства с ними встретятся и выслушают их требования.
   Тем временем роскошный отец Василий гвардейской выправкой, пышной седой бородой, черной рясой, хлопающей на ветру, как пиратский флаг, двумя массивными крестами, блеском надраенных орденов и медалей собирал у тюрьмы все больше ташлореченских обывателей.
   Не избалованные неформальными встречами с руководством, они в большинстве своем после сделанного начальником тюрьмы объявления решили подзадержаться на полчасика. Обремененное же срочными делами меньшинство продиффундировало, распространяя информацию в соседние кварталы, откуда вскоре повалил народ. Так что через полчаса, даже после прибытия отозванных от правоохранительных органов «белых», «желтых» и многочисленных «вишневых», назарьинцы оказались в меньшинстве.
   Вместе с Игорем Ивановичем приехало еще трое наиболее решительных из наиболее ответственных. В другой машине прибыло пятеро сосредоточенных в штатском. Редакционный газик с Калугиным припоздал на пару минут - сам мечтавший о четкой инструкции редактор слишком долго и пространно инструктировал зама. В конце концов все свелось к тому, чтобы максимально оперативно дать уже в завтрашний номер разоблачительный материал, который пресек бы ненужные слухи и развенчал зачинщиков.
   Появление Игоря Ивановича с соратниками встретили разноголосицей. Назарьинский акселерат Санька Дерибасов воздел еще сырой плакат: «Свободу М. Дерибасову!» и начал скандировать:
   - Во-лю Елисеичу!!!
   Толпа зарезонировала. Даже не знавшие Елисеича ташлореченцы с удовольствием подхватили:
   - Во-лю или се-чу!
   Глядя на расплывшиеся буквы Санькиного плакатика - «Свободу М. Дерибасову», Валерий Александрович испытал приятную гармонию общественных и личных интересов.
   - Это какой Дерибасов? - спросил он на всякий случай у подкачивавшего шины Андрея Осинова. - Из Назарьино?
   - Наш, - кивнул, налегая на насос, Андрей.
   - Производитель шампиньонов? - опытный журналист опасался случайных совпадений.
   - Он самый.
   - А теперь за что посадили?
   - А ты вон у него спроси, - зло сказал Андрей, кивнув на Игоря Ивановича, и залез в машину.
   Калугин последовал его примеру и бросил шоферу:
   - В редакцию.
   Тем временем Игорь Иванович, дабы прекратить скандирование лозунга «Волю или сечу!», анархистского по сути и славянофильско-архаичного по форме, предложил выслушать требования полномочного представителя.
   Вышел бригадир Тихон Назаров и предъявил назарьинский ультиматум:
   - Без ни в чем не повинного Матвея Елисеича Дерибасова не уедем. Вся его жизнь прошла на виду. Ручаемся за него всем миром.
   Игорь Иванович, заметив в толпе ненавистные ухмыляющиеся физиономии активистов Ташлореченского народного фронта, пообещал разобраться и предложил разойтись.
   - Разойдемся, когда разберетесь, - объявил Тихон.
   - Других вопросов у вашего общества нет? - осведомился Игорь Иванович.
   - Почему нет сахара?! - закричали ташлореченцы с разных сторон, и толпа вспыхнула подожженной с четырех углов хатой:
   - А стирального порошка?!
   - Конфеты где?!
   - И кофе!
   В сложившейся ситуации решили учесть преклонный возраст подозреваемого М. Е. Дерибасова, недостаточность улик и освободить из-под стражи под расписку о невыезде.
   Когда потерянный Елисеич, старчески сутулясь, вышел за ворота, у бочки с квасом вовсю торговали сахаром. Увидев все село, старик попятился назад, но ворота уже закрылись, и на этот раз даже затвердевшее в смущении могучее плечо не смогло их выбить.
   Радости односельчан Елисеич не понял, улыбки принял за насмешки и застыл среди ликующей толпы, не решаясь поднять взгляд. Казалось даже, что он ничего не слышит, но когда победно загудела сотня клаксонов, старик вздрогнул и втянул голову в плечи. Этот-то гудок и услышал Мишель Дерибасов за психбольничным обедом.